Бир Грег. Эон

   Стена перекрывала проход на высоту в двадцать один километр, оставляя в середине отверстие диаметром около восьми километров. Плазменная трубка и сингулярность не прерывались.
   – Давайте пройдем сквозь нее и посмотрим, что с другой стороны, – предложил Лэньер. – Затем решим, где будем спускаться.
   На скорости примерно, шесть тысяч километров в час, Хайнеман двинул трубоход вдоль сингулярности. Стена была грязно-бронзового цвета, гладкая и лишенная каких-либо особенностей. Когда они приблизились к отверстию, Ленора Кэрролсон с некоторым трудом направила телескоп на внешнюю поверхность стены.
   – Она толщиной всего в метр, – сообщила она. – Судя по цвету, я полагаю, она сделана из того же вещества, что колодцы и коридор.
   – То есть из ничего, – прокомментировала Фарли. – Из пространственных строительных блоков Патриции.
   Хайнеман уменьшил скорость до нескольких сотен километров в час, и они проскользнули в отверстие. С противоположной стороны коридор был кристально чистым, не искаженным атмосферой. Поверхность выглядела как хаотическая смесь стокилометровых канав, черных отметин и широких полос бронзового цвета. Приборы подтвердили их подозрения.
   – Здесь нет атмосферы, – сказала Фарли. – Стена играет роль клапана.
   Хайнеман начал тормозить, пока они не остановились в двух тысячах километров от стены, сжавшейся теперь до размеров крохотного пятнышка в безжалостной перспективе коридора.
   – Что дальше? – спросил он.
   – Мы вернемся немного назад и разыщем кольцо колодцев, – сказал Лэньер, – как и планировали, а затем отправимся дальше. И не будем терять времени. Исследования сейчас, собственно, играют второстепенную роль.
   – Да, сэр, – Хайнеман развернул АВВП на трубоходе, направив его в противоположную сторону. – Держитесь, едем обратно.
   В четырехстах километрах к югу от стены они обнаружили кольцо колодцев и сбавили скорость, чтобы подготовить АВВП к посадке. Все свободные предметы были закреплены, пока Хайнеман отстыковывал самолет от трубохода. Легкий толчок позиционных двигателей плавно отвел их от сингулярности. Хайнеман направил самолет носом вниз.
   В отличие от камер астероида, где требовалось некоторое усилие, чтобы отойти от оси, АВВП начал медленно, с постепенным ускорением, опускаться, отталкиваемый сингулярностью – или притягиваемый поверхностью, – в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Опустившись на четыре километра, Хайнеман трижды на короткое время включил реактивный двигатель и направил нос самолета на север.
   – Я не стал бы так садиться в камере, – прокомментировал он, – но для коридора это наилучшая тактика. Здесь нет необходимсти входить в атмосферу по спирали, а посему будем соскальзывать. Гарри, возьми штурвал и постарайся почувствовать, что я делаю.
   Лэньер схватился за штурвал, чувствуя движения Хайнемана, пока тот поднимал нос самолета вверх. Серия резких толчков возвестила о столкновении с атмосферой; за стенами кабины слышался жалобный вой, становящийся все гуще и громче. Хайнеман выпустил закрылки, чтобы уменьшить скорость, и мягко наклонил АВВП вправо, опустив нос и выдвинув двигатели из гондол. Мягкий приятный рык сдвоенных реактивных двигателей заставил его улыбнуться, как мальчишку.
   – Леди и джентльмены, – сказал он, – теперь у нас самый настоящий самолет. Гарри, хочешь его посадить?
   – С удовольствием. – Пассажиров просят пристегнуть ремни.
   – Есть, – сказала Кэрролсон.
   – Мне понравилось. Давайте потом повторим, – крикнула сзади Фарли.
   – Местность выглядит достаточно гладкой, но мы пролетим над ней и решим, совершить нам обычную посадку или вертикальную.
   Лэньер описал вираж вокруг колодца, затем, притормаживая пролетел над куполом на высоте пятидесяти метров. Хайнеман внимательно ссмотривал поверхность в поисках подходящего места для посадки и просигналил поднятым вверх большим пальцем.
   – Короткая посадка; впереди гладкий песок.
   Лэньер посадил АВВП мягко и легко, направив его носом к впадине и куполу колодца. Затем он уменьшил тягу двигателей и подъехал, покачивая носом, к краю впадины, разворачивая самолет, пока тот не встал по касательной к внешней окружности колодца. Рев двигателей мгновенно смолк.
   – Браво, – сказал Хайнеман.
   – Господи, это было здорово, – восхитился Лэньер. – Я не летал уже шесть лет… и никогда не летал таким образом. Боже мой, ты смотришь на землю и тебе все время кажется, что ты вот-вот врежешься в нее.
   – Если вы, авиаторы, подадите нам руку, – прервала его Ленора Кэрролсон, – мы сможем сделать нашу работу быстрее.
   Кэрролсон фотографировала, а Карен Фарли снимала показания приборов, пока они шли вдоль края впадины. Колодец был открыт – это было очевидно даже на расстоянии. В десяти или одиннадцати метрах от плавающего купола находилась платформа, на которой покоились две сферы, разукрашенные неправильными красно-черными клетками, три метра в диаметре каждая.
   Они спустились по склону впадины и осмотрели платформу. Хайнеман поднялся по лесенке, укрепленной с одной стороны платформы, и прошел по помосту, проходившему над клетчатыми сферами.
   – Скафандры, – сообщил он. – В том числе, жесткие.
   – Здесь есть надпись, – воскликнула Фарли.
   Она показала на бронзового цвета табличку, установленную на пьедестале возле устья колодца. Алфавит был похож на латинский, с четко выделявшимися A, G и E, но никто не смог расшифровать слова.
   – Это не греческий и не кириллица, – сообщила Ленора. – Вероятно, это язык камнежителей. Какой-то новый язык. – Она сфотографировала табличку со всех сторон.
   – Я не встречал ничего подобного в библиотеках, – сказал Лэньер. Отойдя, он почувствовал внезапное напоминающее патоку сопротивление вокруг края колодца.
   – ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ, – прозвучал из пустоты глубокий угрожающий мужской голос. – ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ для говорящих на английском языке двадцатого века. Не пытайтесь войти в какие-либо ворота в этом районе без соответствующих средств защиты. За воротами преобладают условия высокой гравитации и едкой атмосферы. Для вашей защиты предусмотрены скафандры. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
   Кэрролсон прикоснулась к табличке и свистнула.
   – Смотрите, – сказала она. Буквы превратились в английские и повторяли то, что произнес вслух голос. – Вот это обслуживание!
   Хайнеман провел руками по поверхности одной из сфер и обнаружил в черном квадрате углубление. Он осторожно нажал на него – ничего не случилось.
   – Извините, – сказала Фарли, не обращаясь ни к кому конкретно. Лэньер повернулся к ней; она смущенно улыбнулась и подняла руку, а затем обратилась к куполу. – Извините, но если мы захотим войти в колодец – в ворота, – как воспользоваться скафандрами… патоскапами…
   – Батискафами, – поправила ее Ленора.
   – Да… как ими пользоваться, чем бы они ни были?
   – Устройства отвечают на команды голосом и могут быть приспособлены к вашему языку. У вас есть соответствующее разрешение на посещение ворот?
   – Какого рода разрешение? – поинтересовалась Карен.
   – Разрешение от Нексуса. Все ворота контролируются Нексусом. Пожалуйста, предъявите разрешение в течение тридцати секунд, или этот пояс будет заблокирован.
   Они молча смотрели друг на друга, пока шло время.
   – Разрешения нет, – бесстрастно констатировал голос. – С этого момента ворота закрыты, пока обслуживающий персонал не исследует их и не исправит положение.
   Лэньер отошел от невидимого барьера. Двадцатиметровое отверстие в центре бесшумно закрылось, образовав бронзовую выпуклость. Хайнеман взвизгнул на помосте и спрыгнул в тот самый момент, когда сферы медленно погрузились во впадину, исчезнув без следа.
   Фарли выругалась на мелодичном китайском.
   – Ну ладно, – вздохнув, сказала Кэрролсон. – Так или иначе, на экскурсию у нас все равно не было времени.
   Пейзаж вокруг состоял из плоского покрытого песком пространства без каких-либо признаков жизни. Воздух был сухим, и вскоре в горле у всех пересохло; с некоторым облегчением они поднялись на борт АВВП, закрыли люк и приготовились к возвращению на трубоход.
   – Забавно, – сказал Хайнеман. – Он просто очарователен.
   Он поднял АВВП с земли и увеличил скорость, наклонив вперед двигательные гондолы. Самолет плавно поднимался, пока не оказался в верхних слоях атмосферы, в километре от плазменной трубки.
   – Абракадабра, – скомандовал Хайнеман, убирая крылья и включая хвостовой двигатель.
   Резко рванув вперед, они пробили атмосферный барьер и плазменную трубку и вошли в вакуум вокруг сингулярности. Направляя АВВП легкими толчками позиционных двигателей, Хайнеман подвел его к трубоходу и с помощью компьютеров самолета завершил стыковку.
   – Он великолепен, не правда ли? – с энтузиазмом сказал он, потом тряхнул головой и шумно выдохнул:
   – Уфф!

Глава 37

   – В ближайшее время договора о разоружении мы от них не добьемся, – констатировал Герхардт, спускаясь впереди Джудит Хоффман к комплексу четвертой камеры. – Сейчас они больше боятся друг друга, чем нас, и никто не собирается добровольно расставаться с оружием, пока ситуация не прояснится.
   – Кто, по-вашему, встанет у них во главе?
   Герхардт пожал плечами.
   – Кто их знает, этих сукиных сынов. Хотелось бы надеяться, что Мирский.
   – Он бывал в библиотеке третьей камеры чаще, чем любой из нас, – сказала Хоффман.
   – Ему больше нужно узнать, – объяснил Герхардт. – Русские не любят военных с гуманитарным образованием.
   – Полагаю, мы должны быть уже рады прекращению огня и разделению сторон.
   Герхардт открыл перед ней дверь, и Джудит вошла в кафетерий. Четыре специалиста по сельскому хозяйству – один мужчина и три женщины – ждали ее с графиками и электронными блокнотами. Она обменялась со всеми рукопожатиями и села. Герхардт получил из автомата скудный ленч и сел за соседний столик; эта тема впрямую его не касалась.
   – Продовольственные программы, – начала Хоффман. – Сельское хозяйство и средства к существованию. Ладно. Покажите, что мы должны сделать.
 
   Прошло около восемнадцати часов после совещания в бунгало. Буря успокоилась еще быстрее, чем началась; ветер внезапно прекратился, облака рассеялись. Свет плазменной трубки стал ярче, и воздух потеплел.
   Белозерский приказал взводу солдат окружить бунгало и арестовать Мирского. Официальным предлогом была недостаточная преданность Мирского делу социализма; но все три замполита чувствовали слабость генерал-лейтенанта и то, что он вскоре согласится на уступки, которые Советы вряд ли могут себе позволить.
   Взвод быстро окружил командный центр, направив свои АКВ на двадцать охранников. Охранники сдались без сопротивления, и Белозерский подошел к двери бунгало, чтобы арестовать Мирского. Три дородных десантника ногами распахнули дверь и выставили вперед автоматы, прячась за стеной.
   – Товарищ генерал! – крикнул Белозерский срывающимся голосом. – Вы злоупотребили доверием ваших людей. Именем вновь образованного Верховного Совета, вы арестованы! – Десантники ворвались в бунгало. На койке, сонно моргая, сидел Плетнев.
   – Генерала Мирского здесь нет, – хрипло сказал он. – Могу ли я чем-нибудь вам помочь?
 
   Велигорский немного поспал после совещания с Мирским, потом воспользовался тем, что буря утихла, вывел три грузовика с пятьюдесятью солдатами из первой камеры и проехал на поезде, зарезервированном исключительно для русских, в четвертую камеру.
   Он хотел оказаться в стороне, когда Белозерский будет арестовывать Мирского – просто на всякий случай, если что-то пойдет не так. В течение нескольких часов он наслаждался лесом четвертой камеры. Особенно радовал его вид солдат строительного батальона, валивших деревья и оттаскивающих их к воде. Истории о завоевании восточных земель и строительстве транссибирской магистрали захватывали его с детства; теперь он воочию наблюдал нечто подобное на Картошке: ряды советских поселений, связанных дорогами, расчистка полей под сельскохозяйственные угодья и строительство. В конце концов, из этого поражения может получиться нечто не столь уж плохое, подумал он – более чистое, менее коррумпированное и более жестко контролируемое социалистическое общество, которое, возможно, сумеет завладеть астероидом и вернуться на Землю, чтобы завершить дело, начатое Лениным восемьдесят лет назад.
   Дела шли удивительно быстро: лишь девять дней назад они высадились, а теперь уже владеют территорией в наиболее привлекательной из семи камер Картошки. Если это не демонстрировало слабость их противников, то что же тогда?
   К нему приближались три десантника. Первый держал какие-то бумаги, несомненно, для подписи.
   – Полковник, – сказал первый солдат, вынимая из-под бумаг пистолет. Он направил пистолет на Велигорского и сдвинул фуражку на затылок.
   – Мирский, – прошептал Велигорский, не теряя самообладания.
   Два других оказались Погодиным и Притыкиным. У каждого висел на ремне через плечо АКВ. Мирский взял Велигорского за руку и ткнул пистолетом ему в бок.
   – Ни слова, пожалуйста.
   – Что вы делаете? – хрипло прошептал Велигорский. Мирский сильнее воткнул пистолет ему в бок.
   – Спокойно. Ты крыса, которая грызет дырку в моем бунгало.
   Они размеренными шагами подошли к грузовику, ждавшему на берегу озера. Погодин бесцеремонно затолкал Велигорского в кузов и набросил на него брезент, слегка стукнув магазином АКВ по утолщению, образованному головой полковника.
   Мирский уселся за руль и посмотрел через темную полосу песка на солдат в лесу. Другая группа играла в лапту ветками и еловыми шишками; казалось, никого не интересовала машина и находившиеся в ней люди.
   – Куда мы едем, товарищ генерал? – спросил Велигорский приглушенным брезентом голосом.
   – Спокойно, – сказал Погодин и стволом АКВ снова уперся ему в бок.

Глава 38

   Хаотическая и покрытая шрамами часть коридора тянулась на протяжении полумиллиона километров, лишенная воздуха и бесплодная. Планы второй высадки на поверхность были забыты; без атмосферы для этого требовалось непомерное количество топлива. Если бесплодный отрезок будет продолжаться более миллиона километров, им придется забыть о своей миссии и повернуть обратно, решил Лэньер.
   – Вы думаете, дальше будет так же? – спросила Карен Фарли, садясь рядом с ним. – До бесконечности?
   Лэньер покачал головой.
   – Забрали же они куда-то Патрицию.
   – Вы думали о колодцах? Возможно, они ушли из коридора, и мы не можем последовать за ними.
   – Я думал об этом, и у меня есть предчувствие, что они не воспользовались колодцем.
   – Опять стена! – объявил Хайнеман.
   Они собрались в передней части кабины, Кэрролсон сидела в кресле второго пилота, а Фарли и Лэньер застряли в проходе. Лэньер как-то слишком назойливо ощущал прижатое к нему тело Карен.
   Движение трубохода сквозь коридор вызывало головокружение и ассоциировалось для Лэньера с бегом по канализационной трубе. Со всех сторон мимо проносились пурпурные, коричневые и черные пятна, обнаженная грязно-бронзовая поверхность коридора. Впередсмотрящий радар постоянно подавал сигналы с полусекундными интервалами.
   – Прошу занять места. Сейчас мы будем замедляться, – предупредил Хайнеман. – На этот раз разверните кресла. Радар по-прежнему направлен вперед. Замедление составит около двух десятых же…
   Кэрролсон пристегнулась к креслу второго пилота, очаровательно улыбнувшись Лэньеру.
   – Садитесь позади, босс, – сказала она. – Я первая заняла место.
   Лэньер и Фарли пробрались мимо ящиков с оборудованием и сели рядом. Лэньер глубоко вздохнул и закрыл глаза; желание стало почти невыносимым.
   – Что-то не так? – спросила Карен.
   – Нет, ничего. – Он успокаивающе дотронулся до ее руки.
   – Вы хорошо себя чувствуете?
   Неубедительная улыбка и кивок.
   – Что-то не так, Гарри. Я достаточно долго знаю вас…
   – Мы будем там примерно через час, – объявил Хайнеман.
   – Так в чем дело? – настаивала Карен.
   Лэньер глубоко вздохнул и покраснел.
   – Я не могу ничего поделать, Карен. Это безумие. Я… испытываю сексуальную потребность в течение последних двадцати часов. Это не проходит.
   Она посмотрела на Гарри без всякого выражения, потом ее глаза слегка расширились.
   – Вы сами спросили, черт побери, – рассердился он.
   – Просто так, вообще?
   – Нет.
   – К кому-то конкретно?
   – Да.
   – Кто… или я слишком много спрашиваю?
   Он ткнул пальцем в Карен, трясясь от сдавленного смеха и покраснев, как рак.
   – Это так забавно?
   – Н… нет, – Лэньер наконец справился с собой. – Это безумие.
   – Вы никогда не интересовались мной раньше?
   – Нет… Вы, конечно, привлекательны, но…
   – Тогда заткнитесь.
   Замедление уже началось. Карен отстегнула ремни и медленно поплыла к кабине, хватаясь за ручки кресел и багажные сетки под потолком.
   – Подождите, – Лэньер попытался удержать ее. Он оглянулся, изо всех сил вывернув шею. – Карен!
   Фарли висела в проходе, ведущем в кабину.
   – Разбудите нас, когда мы будем у стены, – многозначительно сказала она, задвигая перегородку решительным поворотом рычага. Затем добралась обратно и оперлась коленом о его кресло.
   – Простите… – начал Лэньер.
   – Ничего особенного. Фарли потянула за замок молнии своего комбинезона и расстегнула ее, открыв футболку с китайским иероглифом на груди, обозначавшим «Кит» – китайское название Камня. Затем быстро сбросила комбинезон и сняла белые шелковые трусики. Лэньер потрясенно смотрел на нее.
   – Могли бы сказать и раньше, – укоризненно сказала она. – Все, что мешает вам здраво рассуждать, вредит нашей миссии.
   Стянув через голову футболку, она запихнула одежду в карман на спинке сиденья.
   Лэньер снял комбинезон, нервно поглядывая в сторону кабины. Карен устроилась на двух соседних сиденьях; замедление трубохода создавало некоторое, хотя и искаженное, чувство направления.
   – Вы никогда не включали себя в общественный список, – заметила она, беря Гарри за руку и привлекая к себе. – Уверена, что не из-за излишней застенчивости.
   Лэньер с отчаянно бьющимся сердцем дотронулся до ее груди и с нежностью провел тыльной стороной ладони по ее бедрам и животу.
   – Мне никогда в жизни не был нужен, кто-то до такой степени, – признался он.
 
   Кэрролсон поднялась по лесенке в середину салона. Фарли и Лэньер уже были одеты и сидели друг напротив друга.
   – Еще десять минут, и мы на месте, – невозмутимо сообщила Ленора. Она на мгновение задержала взгляд на лице Фарли, а затем повернулась к Лэньеру: – Похоже, это такая же стена, как и предыдущая, но большей высоты и с более узким проходом – сто метров – вокруг сингулярности. Мы должны сделать те же тесты, что и раньше.
   – Согласна, – сказала Фарли.
   – Гарри… – начала Кэрролсон, пристально глядя на него.
   – Что?
   – Нет, ничего.
   Она спустилась по лесенке и вернулась в кабину.
   – Господи, мне стыдно, – пробормотал Лэньер.
   – Почему? Потому что вы человек?
   – У меня есть обязательства.
   – На Камне нет никого, у кого бы их не было, – улыбнулась она. – Но с тех пор как я здесь, было столько обманывания…
   Он невольно усмехнулся.
   – Обмана.
   – Неважно. Только не говорите, что вы этого не замечали!
   Он покачал головой.
   – Нет, я действительно ничего не замечал. Начальник обо всем узнает последним.
   – Только если у начальника закрыты глаза. Сомневаюсь, что Хоффман оставляет подобное безнаказанным.
   – Ладно, значит, я… Я не знаю. Я не стыдлив, но, может, слегка наивен.
   – Вы вовсе не наивны. Фарли похлопала его по руке. – И не беспокойтесь. Вы все еще начальник.

Глава 39

   Велигорский с трудом сохранял спокойствие. Он охрип и сильно вспотел, от него плохо пахло. Мирский почти жалел полковника.
   Торжественно открылся вход в библиотеку третьей камеры, и Погодин с Притыкиным поторопили пленника несколькими хорошо рассчитанными толчками своих автоматов. Мирский неторопливо шел следом.
   – Так вот где вы впустую тратили свое время! – крикнул через плечо Велигорский.
   – Вы никогда здесь не были? – спросил Мирский, изображая удивление. – Я все же считал вас более любопытным.
   – Это бессмысленно, – заявил Велигорский. – Здесь все забито американской пропагандой. Зачем зря терять время?
   Мирский громко рассмеялся – больше от злости, чем от веселья.
   – Бедный вы сукин сын, – сказал он. – Те, кто построил этот космический корабль, не в большей степени американцы, чем вы и я.
   Они остановились перед рядами кресел и хромированных капель.
   – Если вы меня убьете, Белозерский и Языков вполне готовы продолжить дело, – сказал Велигорский.
   – Я не собираюсь вас убивать. Мы нужны друг другу. Я хочу, чтобы вы сели.
   Велигорский стоял, трясясь, словно продрогший пес.
   – Кресло вас не съест, – успокаивал Погодин, снова подталкивая его.
   – Вы не сможете промыть мне мозги! – взревел полковник.
   – Нет. Но, может быть, я смогу обучить вас. Сядьте.
   Велигорский медленно опустился в ближайшее кресло, со страхом глядя на каплю.
   – Вы хотите заставить меня читать? Очень глупо.
   Мирский обошел кресло сзади и протянул руку, чтобы открыть крышку пульта.
   – Хотите научиться говорить по-английски, по-французски, по-немецки?
   Велигорский не ответил.
   – Нет? Тогда, может быть, немного истории? Не с американской точки зрения – с точки зрения наших потомков. Русских, переживших Гибель.
   – Меня это не интересует, – сказал Велигорский; отражение его бледного мокрого лица в капле представляло собой почти целиком один большой нос.
   – Это то, что американцы скрывали от нас, – пояснил Мирский. – Разве не ваш долг – познакомиться с сокровищем, за которое мы боролись? Ваше руководство не может этого сделать. Они мертвы или скоро будут мертвы. Вся Земля будет покрыта дымом в течение многих лет. Миллионы погибнут от голода или замерзнут. К концу десятилетия в живых останется менее десяти миллионов наших соотечественников.
   – Вы несете чушь. – Велигорский вытер лицо рукавом.
   – Наши потомки построили этот корабль, – сказал Мирский. – Это не пропаганда. Звучит фантастично, но это правда, Велигорский, и все наши ссоры друг с другом не могут скрыть ее. Мы тренировались и прилетели сюда, и сражались, и погибали, чтобы найти эту правду. Вы будете предателем, если отвернетесь от нее.
   – Вы предлагаете поделиться властью? – поинтересовался Велигорский, глядя на него.
   Мирский выругался себе под нос и повернулся к аппарату.
   – Он будет говорить с вами по-русски, – сказал он. – Он ответит на ваши вопросы и научит вас, как им пользоваться. Теперь спрашивайте.
   Велигорский широко раскрытыми глазами смотрел на плавающий перед ним библиотечный символ.
   – Спрашивайте.
   – С чего я должен начать?
   – Начните с нашего прошлого. С того, что учили в школе.
   Символ превратился в вопросительный знак.
   – Расскажите мне… – Велигорский посмотрел на Мирского.
   – Продолжайте. Это не больно, но это увлекает.
   – Расскажите о Николае I.
   – Это неинтересно, – возразил Мирский. – Слишком далекое прошлое. Попросите его рассказать о великих стратегических планах Советской Армии с 1960 по 2005 годы. – Он улыбнулся. – Вас это никогда не интересовало?
   – Расскажите мне… об этом, – попросил Велигорский.
   Библиотека бесшумно вела поиск и упорядочение информации; множество разноцветных символов мелькало перед глазами. Потом начался сеанс.
   Полчаса спустя Мирский повернулся к Погодину и Притыкину и приказал возвращаться в четвертую камеру. Он кивнул в сторону погруженного в транс Велигорского.
   – С ним проблем не будет, я послежу.
   – Когда мы сможем воспользоваться этим? – спросил Притыкин.
   – В любое время, когда будете свободны. Библиотека открыта для всех.
 
   Белозерский выдернул мускулистого Плетнева из кресла и с удивительной силой развернул его лицом к себе.
   – Когда я слышу подобное, я знаю, что это лишь плод фантазии, – прорычал он.
   – Это легко доказать, – заявил Плетнев, повернув голову, чтобы уклониться от кулака Белозерского, сжимающего его воротник. – Мы можем отправиться туда – товарищи Притыкин и Зиновьев рассказали все, что им известно. Седьмая камера не имеет конца. Она продолжается до бесконечности.
   Белозерский отпустил его и медленно отступил назад, сжав кулаки.
   – Чепуха! Притыкин и Зиновьев – интеллигенты. Почему я должен им верить?
   Языков сделал знак солдатам, чтобы те взяли Плетнева за руки.
   – Вы предали нас ради собственной ничтожной шкуры, – заявил он. – Вашей обязанностью было умереть здесь, а не ползти на брюхе к американцам.
   – Все было кончено, – сказал Плетнев. – У нас не было выбора.
   – Этот кусок скалы может стать нашим! – закричал Языков. – Где Мирский?
   – Я же вам сказал. Он в четвертой камере.
   – Дерьмо. Он в своей любимой библиотеке, – подытожил Белозерский.
   – Вот там мы его и арестуем, – решил Языков. – Сейчас нужно найти Гарабедяна и Анненковского – это тоже люди Мирского. Товарищ Плетнев, я лично расстреляю вас у дальней стены седьмой камеры. Я размажу вашу кровь и контрреволюционные мозги по вещественному доказательству вашей виновности. – Он с отвращением махнул рукой. – Пусть сидит здесь, пока мы не найдем остальных.