Бир Грег. Эон

   Патриция сжала руку Лэньера, внезапно испугавшись. Это шло совершенно в разрез с действительностью, казалось мистическим и неубедительным. До сих пор она думала, что ничто не может быть неизвестным потомкам, но тем не менее таковое было, первичное и основное; над ним работали, им манипулировали, но оно оставалось неразгаданным.
   – Вы можете отобрать это у меня силой, – сказала она. – Зачем пытаться убедить меня?
   – Сила в этих обстоятельствах бесполезна, – сказал Рю Ойю. – Либо вы даете это нам добровольно, либо не даете вообще.
   – Для чего он вам нужен? Разве он не выполнил свое предназначение?
   – Это дело чести, – улыбнулся Ольми. – Если Рыцари Круглого Стола могли вернуть короля Артура, не должны ли и мы поступить так же? Инженер должен увидеть, что его план принес плоды.
   – Но не те, которых он ожидал.
   – Не те, – согласился Ольми.
   Патриция посмотрела на свои сжатые руки.
   – Я что-нибудь потеряю?
   – Нет, – спокойно сказал Смотритель.
   – А взамен я смогу воспользоваться этим… – Она показала на миниатюрную клавикулу. – Почему она такая маленькая?
   – Она деактивирована, – объяснил Йетс.
   – Это ваша?
   Он кивнул.
   – Йетс передаст вам ее силу, и вы научитесь пользоваться ею во время церемонии, – сказал Рю Ойю. – Вы будете стоять рядом со мной.
   – Корженовский здесь? Я имею в виду, его фрагменты?
   – Он внутри меня. – Ольми показал на свою голову.
   Патриция смотрела на Лэньера, как маленькая девочка, не уверенная в том, рассказывают ей чудесную сказку или невероятную истину. Она перевела взгляд на Ольми.
   – Он в вашем импланте?
   Ольми кивнул.
   – В моем теле имеются дополнительные импланты, достаточные для того, чтобы содержать его.
   – В вашем городе сейчас происходит нечто грандиозное, верно? – спросила Патриция.
   – Да. Ваши товарищи на Пушинке сейчас наверняка уже знают об этом.
   – Именно поэтому президент не мог остаться с нами?
   – Да.
   – Нам нужно отдохнуть, – вмешался Лэньер. – Мы не спали и не ели много часов…
   – Вы собираетесь вывести Аксис на орбиту вокруг Земли? Разрушить Пушинку?
   – Не совсем, – сказал Рю Ойю. – Но пока довольно. Мистер Лэньер прав. После того, как вы отдохнете, мы продолжим.
   Патриция прищурилась и медленно покачала головой.
   – Не знаю, о чем вы хотите со мной говорить. По сравнению с вами я полный дилетант, первобытный человек…
   – Если мы не убедили вас в вашей ценности и вашем влиянии, тогда, значит, мы выражались не вполне ясно, – сказал Ольми. – Вы – источник работы Корженовского по созданию Пути. Вы заложили теоретические основы. Вот почему мы верим, что вы можете поделиться с ним Таинством. Он был вашим величайшим учеником.
   Вы были его учителем, Патриция.
 
   Мирский искал в толпе Погодина, Анненковского или Гарабедяна, время от времени поглядывая на пролетавшие над головой кресты. Солдаты, когда-то бывшие его подчиненными, угрюмо разглядывали командира, с обреченным безразличием уступая ему дорогу. Он приподнялся на цыпочки, вглядываясь в море голов, и заметил красное лицо Плетнева и ежик его коротко подстриженных волос. Пробравшись сквозь толпу, он подошел к бывшему командиру транспортного корабля и положил руку ему на плечо. Плетнев быстро повернулся и сбросил руку, затем наклонил голову набок, разглядывая Мирского.
   – Где остальные? – спросил Мирский.
   – Кто? Остальные убийцы? Вы заставили нас расхлебывать жуткую кашу, товарищ генерал.
   Голос Плетнева был хриплым, прерывистым, испуганным и сердитым одновременно.
   – Погодин, Гарабедян, Анненковский, – подсказал Мирский.
   – Я не видел их с тех пор, как… что бы это ни было, – сказал Плетнев. – Теперь оставьте меня в покое.
   – Вы были с ними, – настаивал Мирский. – Что случилось?
   – Что вы имеете в виду?
   – С Велигорским и остальными.
   Плетнев подозрительно оглядел небо в поисках крестов.
   – Они мертвы, товарищ генерал. Меня там не было, но Гарабедян мне рассказал. Их застрелили. – Он отвернулся от Мирского, пробормотав: – Надеюсь на Бога, что небесные псы этого не знают.
   Над головой пролетело еще несколько крестов, заставляя головы поворачиваться, словно море колосьев на ветру. Мирский ушел, сунув руки в карманы, сгорбившись и с сосредоточенно нахмуренным выражением лица прокладывая путь среди людей.
 
   Видимо, так же было и тогда, когда эвакуировались последние камнежители, подумала Джудит Хоффман. Челноки сновали вперед и назад от тупоносого корабля к скважине и большому трубоходу, который, как сказал Беренсон, брал на борт группы по двадцать человек из каждой камеры. Джудит была рада, что Уоллес и Полк в ее группе; она привыкла на них рассчитывать. Энн не появлялась; видимо, она все еще была в первой камере или уже на борту.
   Женщина в черном вела за собой группу из четырехсот человек со всем мастерством пастуха, ведущего стадо. Роль собак играли хромированные кресты, мягко и настойчиво пресекавшие все попытки отделиться от группы. Хоффман смутно подумала о том, не применялись ли здесь устройства, влияющие на настроение; она чувствовала себя спокойно, не испытывая никакой тревоги, с ясной головой и даже отдохнувшей. Так она не чувствовала себя в течение уже нескольких недель.
   Почти половину ее группы составляли русские. По какому-то взаимному согласию русские отделились от американцев, хотя в корабле летели их вперемешку. Мирского, насколько она могла видеть, среди них не было; не было и офицеров, принявших руководство вместо него.
   Женщина предложила сделать шаг вперед, поочередно показывая на каждого, пока от группы не отделились двадцать человек. Во время отбора приземлился тупоносый корабль.
   Она глубоко вздохнула, когда подошла ее очередь. В своем роде, это облегчение. Вся ответственность теперь исчезла. Здесь проходила граница между тем, что случилось раньше. Она обнаружила, что ей удивительно легко идти.
   Словно покорная овца, Джудит поднялась на борт вместе с остальными.

Глава 61

   Патриция и Лэньер остались одни в маленькой кабине у южного конца терминала; у них было немного времени для сна и для размышлений. Пиктор создал подобие знакомой обстановки, используя тот же базовый набор, что и в жилище Патриции в Аксисе, но Лэньера это вряд ли удовлетворяло; он был сердит и пребывал в некотором замешательстве.
   – Ты понятия не имеешь, чего они хотят, – заявил он, когда они уселись на противоположных концах кушетки. – Насколько я понимаю, они собираются похитить твою душу… И меня не волнует, что именно они говорят; так или иначе, все звучит достаточно подозрительно, не так ли?
   Патриция, не двигаясь, смотрела на иллюзартовое окно с елями и голубым небом над ними.
   – Полагаю, они смогли бы это сделать, если бы хотели, – сказала она.
   – Могли бы, черт побери!. Мы ничего о них не знаем! Они манипулировали нашим мнением с того самого момента, как мы здесь появились.
   – Они пытались учить нас. Мы знаем сейчас намного больше, чем раньше. То, что говорили Ольми и Рам Кикура, вполне объяснимо.
   Лэньер протестующе затряс головой. Его мнение было противоположным; гнев медленно тлел внутри него, словно уголь, и он не в силах был его подавить.
   – Они фактически не оставляют тебе выбора…
   – Нет, оставляют, – настаивала Патриция. – Они не смогут отобрать у меня то, чего я не отдам добровольно.
   – Черт побери! – взорвался Лэньер. Он встал и начал большими шагами ходить по комнате, которая, как он знал, была не более трех метров в ширину. Однако границы не ощущалось. Иллюзия была абсолютной – вплоть до расстояний. – Здесь все обман. Похоже, мы вообще не видели ничего реального с тех пор, как оказались здесь. И в этом есть смысл: зачем показывать нам больше, чем следует?
   – Они не… – Патриция пыталась найти подходящее слово. – Не плохие люди.
   – Ты всерьез воспринимаешь болтовню о том, что ты, якобы, учитель, предтеча?
   – Почему бы и нет? – Патриция повернулась к Гарри. Он подошел к кушетке и взял ее за руку. – Я видела некоторые статьи, которые напишу… – Она крепко зажмурилась и покачала головой, приложив другую руку к щеке. – Вероятно, я никогда их не напишу… но другая, которая тоже я, напишет или уже написала. И то, что там говорится, действительно существует в моей голове, не сформировавшись до конца, уже несколько лет. Я почти всегда знала, что я единственная в нашем времени, в нашем мире, кто всерьез думает о подобных вещах. Так что я не могу в это не верить. – Она улыбнулась. – Джудит Хоффман считала, что я единственная, и ты с этим соглашался.
   – Тебе нравится быть их героем? Так?
   «Ты слишком жесток к ней, – подумал Лэньер. – Спокойнее. И почему ты, собственно, сердишься?»
   – Нет, – мягко произнесла она. – Меня это не волнует. Сейчас меня вообще мало что волнует.
   Лэньер отпустил руку Патриции и обошел вокруг стола, потирая подбородок и искоса бросая на нее взгляды.
   – Ты просто хочешь домой.
   Патриция кивнула.
   – Ты не сможешь вернуться.
   – Смогу.
   – Как?
   – Ты знаешь основы, Гарри.
   – Я хочу подробностей. Как ты сможешь найти дом?
   – Если они научат меня, как пользоваться клавикулой, я вернусь в пустую секцию коридора, через которую мы пролетали, и поищу там геометрическое сосредоточение. Для них геометрические сосредоточения – нечто вроде свалок, бесполезные зоны или даже хуже, чем бесполезные. Но именно там я смогу найти дорогу домой.
   – Не слишком четкий план.
   – Они научат меня, – сказала она, глядя на Лэньера большими черными глазами, которые были теперь вовсе не круглыми кошачьими, но совершенно спокойными.
   – И что они возьмут взамен?
   – Ничего! – Патриция откинула голову на подушку. – Они только скопируют, а не возьмут.
   – Как ты можешь им доверять?
   Она не ответила.
   – Тебе правда не нужно времени на размышления?
   – Нет, – согласилась она.
   – Боже мой!
   Она встала и крепко обняла Гарри, прижавшись щекой к его плечу.
   – Не знаю, что я значу для тебя, но должна тебя поблагодарить.
   Он погладил ее по голове и уставился в угол, моргая и опустив уголки губ.
   – Я тоже не знаю.
   – Мне начинает казаться, что я не человек.
   – Ты…
   Лэньер не закончил.
   – То, о чем я думаю… некоторым образом делает меня больше похожей на них, чем на тебя. Понимаешь?
   – Нет.
   – Полагаю, что по этому мое Таинство и подходит Корженовскому. У него были похожие мысли, и похожие цели. Он хотел вернуть свой народ домой.
   Лэньер с сомнением покачал головой.
   – Они не причинят мне вреда. Они собираются научить меня. Я должна сказать «да».
   – Тебя шантажируют.
   Патриция внезапно подняла голову, нахмурившись.
   – Нет, – рассеянно ответила она. – Не больше, чем я их. Гарри, я только что подумала… Почему я не подумала об этом раньше? Зачем они открывают еще одни ворота?
   – Не знаю, – бросил Лэньер. Вопрос показался ему совершенно несущественным.
   – Я их спрошу.
   Он засмеялся.
   – Ты серьезно?
   – Вот почему нас привезли сюда, чтобы показать церемонию… Ну, наверное, это не главная причина, но это часть целого.
   Он на мгновение задумался, все еще обнимая Патрицию. Несмотря на все, несмотря на свои сомнения, страхи и подозрения, он вынужден был согласиться…
   В этом что-то было.
   – Я думаю, нам нужно поспать, – сказала Патриция.
   Он хотел предложить ей любовь, но понял, что сейчас Патриция не испытывает в этом необходимости. Перед ней была ее цель; все остальное, включая обстановку и кровать, на которой они сидели, было лишь фоном.
   Из-за этого Лэньер почувствовал себя чем-то малозначительным. Его еще раз удивило, насколько изменилась Патриция с тех пор, как появилась на Камне.
   – Я человек? – спросила она, когда они легли рядом.
   – Вероятно.
   Лэньер старался говорить ровно, что ему не вполне удавалось.
 
   К тому времени, когда корабль ван Хамфьюиса прибыл на то место, где прежде находился Аксис, все ворота впереди и позади него вдоль Пути были закрыты, а трассы между ними пусты. Ситуация не имела прецедентов за всю историю Пути.
   Аксис отправился в путешествие. Под руководством делегата Розена Гарднера с силовых станций города были выбиты последние защитники. У убитых, были аккуратно извлечены импланты – пока их было сто восемьдесят три. Количество беспокоило Гарднера, но эта смерть не была необратимой. Взяв под свой контроль движение вдоль потока, он придал Аксису ускорение, двигаясь на юг, к Пушинке. Путешествие заняло шестнадцать часов; корабль ван Хамфьюиса шел следом, но президент мало что мог сделать.
   В шестой камере Пушинки четыре члена гарднеровской фракции Корженовского совершили самое серьезное преступление – они внесли изменения в механизме Пути. Нарушение было минимальным, но наказанием даже за минимальное вмешательство было лишение тела и полное стирание всех записей личности. Гарднер знал, что с этого момента обратной дороги нет.
   Необходимости продлевать поток за северную границу седьмой камеры не было; его отрезок возле скважины служил лишь для удобства во время последних этапов эвакуации Пушинки и строительства Аксиса. Сейчас оборудование было настроено так, чтобы сократить длину потока на двадцать километров.
   Затем четыре группы, каждая из трех граждан, вышли на поверхность астероида, пользуясь подъемными шахтами, не обнаруженными гостями Пушинки. Эти шахты выходили прямо к скрытым под поверхностью двигательным установкам Бекмана.
   С помощью этих установок вращение астероида было замедлено, а затем сведено к нулю. Сначала результат был почти незаметен во всех камерах, кроме четвертой, где сильные волны выбросили в воздух громадные водяные шары. Сглаживать эффект не было времени – Гарднер работал по плотному графику.
   Радикальным гешелям и умеренным, которые никогда не брали на себя никаких обязательств, была предоставлена возможность присоединиться к фракционерам. Для многих выбора не было – в планах Гарднера отводилось мало места радикальным неоморфам. Население было перетасовано между различными секторами настолько быстро, насколько это было возможно, а Память Города была перераспределена и разделена на секции для подготовки к следующему этапу.
   Аксис был частично выведен из потока, в первую очередь, Аксис Надер и Центральный Город. Гарднер планировал развернуть город, оставив эти сектора гешелям, которые собирались отправиться вдоль Пути с околосветовой скоростью и уничтожить джартов. Для завершения его плана требовались два вращающихся цилиндра – Аксис Торо и Аксис Евклид.
   Перенастройка гравитационного градиента между Пушинкой и Путем – необычайно тонкое дело. У инженеров в шестой камере было полно работы, особенно когда громадная масса Центрального Города и Аксис Надера была переброшена на одну сторону, позволяя вывести из потока оставшиеся сектора.
   Вся процедура заняла пять часов. Когда она была закончена, Аксис Надер и Центральный Город поменялись в потоке местами с Аксис Торо и Аксис Евклидом. Две пары секторов и связанные с ними структуры были разделены километровым расстоянием, и оставленные гешелям Центральный Город и Аксис Надер медленно двинулись на север вдоль потока.
   Пришельцам предложили возможность выбора. Из двух тысяч пленных лишь четверо решили не связывать свою судьбу с возвращением на Землю.
   Отказались Джозеф Римская и Берил Уоллес. Другие двое были русскими: ефрейтор Родженский и генерал-лейтенант Павел Мирский.
   Затем астероид снова начал вращение. Некоторые повреждения были неизбежны, но в четвертой камере последствия были катастрофическими. Водяные шары медленно рассыпались над водоемами и сушей; миллиарды галлонов воды ломали деревья, смывали леса и создавали новые реки по мере возвращения центробежной силы.
   Плазменные трубки во всех камерах внезапно погасли. Атмосферные барьеры сохранились, но камеры впервые за двенадцать столетий погрузились в кромешную тьму.
   А в седьмой камере, на границе Пути, роботы начали устанавливать мощные заряды, чтобы взрывами отделить северный конец Пути от астероида и закрыть его.
   Президент или его сторонники практически ничего не могли сделать. Организация Гарднера обладала достаточной властью, и фракционеры были полностью преданы ему. История человечества еще раз доказала, что худшая из возможных ошибок в политике – недооценка своих противников.
   У ван Хамфьюиса не было иного выбора, кроме как принять предложение Гарднера и взять на себя руководство секторами, предназначенными для радикальных гешелей.
   В лесу Центрального Города, лишенный веса, в сопровождении охранника – гешеля-неоморфа, Павел Мирский начал сожалеть о своем решении. Ему казалось, что он затерян в кошмаре Босха, и он спросил себя, стоит ли жажда исследований и стремление к новому всех этих странностей и тревоги.
   Ему предстояло навсегда забыть свое прошлое и культуру…
   Мирский обвинил себя в том, что могло считаться величайшим дезертирством всех времен.

Глава 62

   Ольми стоял один возле помоста, глядя на клавикулу. Он был бы рад, если бы Инженер мог взаимодействовать с его мыслями, комментируя его действия либо положительно, либо как-то иначе, но Корженовский находился в неактивном состоянии.
   Васкес и Лэньер все еще были в своей комнате. Обычай спать по восемь часов подряд выглядел для Ольми одновременно своеобразным и интересным. Иметь каждый день длинный, ничем не заполненный период жизни, свободный от мыслей и занятый некими потусторонними видениями… Тальзитское очищение было намного более эффективным, но Ольми забавляло, что некая примитивная часть его самого все еще испытывает потребность в простом сне.
   Он никогда глубоко не задумывался над различиями между людьми его и их времени, за исключением тех случаев, когда нужно было как-то обеспечить их нужды. Даже при учете всех новшеств его времени, сходство намного перевешивало различия.
   Йетс пересек мягкий зеленый ковер лужайки и подошел к помосту. Лицо его было мрачным.
   – Наше время ограничено, – сообщил он Ольми по графоречи. – Пост охраны у отметки один и девять экс девять сообщает о чрезмерном излучении на границах потока. Возможно, джарты готовятся открыть новые, очень широкие ворота.
   – Ворота к сердцу звезды? – спросил Ольми.
   – Таково предположение. Персонал поста готовится к отступлению.
   Эта идея обсуждалась в высших кругах обороны в течение десятилетий. Она была столь же проста, сколь и радикальна: Путь во многих точках соприкасался с небесными телами. С тех пор как Путь стал, в сущности, пустым безлюдным туннелем, открытие кольца массивных ворот к ядру звезды должно было отсосать находящуюся под высоким давлением перегретую плазму и распределить ее по всему Пути. Барьеры – хотя и построенные из модифицированного пространства-времени Пути – должны были принять на себя сверхвысокую температуру и в конце концов рухнуть. Сам Путь остался бы нетронутым, но все остальное на протяжении миллиардов километров должно было просто распасться на составляющие частицы.
   – Насколько быстро пойдет фронт плазмы? – спросил Ольми.
   – Его могут замедлить лишь вихревые эффекты. Конечная скорость составит около шести тысяч километров в секунду.
   – Тогда у нас останется около тридцати двух часов на эвакуацию.
   – Если они не смогут открыть ворота на расстоянии…
   Мысль о том, что джарты могут управлять воротами Пути на расстоянии, уже много лет назад отрезвила тех, кто работал над планами защиты. Джарты никогда не демонстрировали подобную способность в пределах отрезка, контролируемого людьми, но данные о различных нарушениях Пути привели многих исследователей ворот – включая группу Рю Ойю – к убеждению, что они могут поступать так за отметкой два экс девять.
   – Я передал информацию сенатору Ойю, – продолжал Йетс. – Ее отец сейчас работает вместе со своими исследователями. Она сообщит ему об всем, когда с ним можно будет связаться.
   Ольми заметил Патрицию и Лэньера, появившихся из жилого комплекса.
   – Как вы думаете, сер Васкес согласится? – спросил Йетс. – Вы провели значительно больше времени с нашими гостями, чем я.
   Ольми изобразил символ неуверенности с чертами подавленного настроения: неполный неоморф, выбирающий форму тела.
   – Мне бы ваше спокойствие, – заметил Йетс. – Не откажусь прямо сейчас от тальзит-сеанса.
   Патриция заметила Ольми и Йетса и помахала им, затем коснулась руки Лэньера. Оба пересекли лужайку и подошли к помосту.
   – Я должна увидеться с сером Ойю, – сказала она Ольми. У Лэньера был дикий вид, его глаза бегали по сторонам.
   – Он на совещании со своими исследователями. Сенатор Ойю передаст ему любую информацию.
   – Хорошо. Я полагаю, что мне не обязательно говорить с ним лично. Ольми…
   Взгляд Лэньера сосредоточился на Ольми; на его лице застыло несчастное и обиженное выражение.
   – Я решила. Я согласна на сделку.
   Ольми улыбнулся.
   – Когда вам было бы удобно?
   Наше время ограничено, – заметил Йетс.
   Патриция пожала плечами.
   – Полагаю, можно и сейчас. В любое время.
   – Я возлагаю на вас личную ответственность, – сказал Лэньер Ольми, выразительно указывая на него пальцем.
   – Беру ответственность на себя, – торжественно заверил Ольми. – С ней ничего не случится.
   Йетс пошел сообщить сенатору Ойю, что они готовы начать. Ольми повел их к незаконченному куполу, где они впервые встретились с Рю Ойю, и изобразил инструкции для плававшего неподалеку монитора.
   – Он вызовет медицинского робота. Я внесу в его систему некоторые модификации и передам ему составные части личности. Затем вы передадите свое Таинство, и матрицы будут объединены вместе. Это совсем просто.
   – Если это сработает, случится чудо, – вполголоса сказал Лэньер, – а вы говорите, что все просто.
   –«Восстань, Лазарь», с вашей точки зрения, верно? – спросил Ольми, надеясь развлечь его.
   – Не надо нас опекать.
   Гнев Лэньера явно нарастал. Ольми понимал его. Теперь, когда Патриция приняла решение, Лэньер был отстранен от происходящего. Он оказался просто придатком. Патриция явно проигнорировала его опасения.
   Медицинский робот яйцеобразное устройство высотой около метра, с пурпурными отметками в тех местах, откуда должны были появляться манипуляторы и другие инструменты – приблизился к ним, плывя в нескольких сантиметрах над травой.
   Ольми изобразил модифицирующие инструкции, и робот превратился в небольшую чашеобразную конструкцию на конце толстого металлического кабеля. Ольми поместил чашу чуть ниже уха и закрыл глаза. Патриция с широко открытыми глазами наблюдала за происходящим, переплетя пальцы. Ее спокойствие казалось теперь искусственным. Желудок Лэньера завязался в тугой узел.
   Прешиент Ойю и ее отец присоединились к ним в тот самый момент, когда Ольми убрал чашу. Они молча остановились в нескольких метрах.
   Робот подплыл ближе к Патриции. Перед ним развернулось силовое поле, образовав нечто вроде койки, и Ольми предложил ей лечь. Она подчинилась. Затем робот развернул вокруг головы веер черных кабелей, словно сетку для волос.
   Сетка сама подстроилась под размер, охватив ее волосы. Патриция протянула руку, чтобы потрогать ее.
   – Я никогда не смогу появиться на публике с этой штукой, – пошутила она.
   Лэньер встал на колени рядом с койкой и взял ее за руку.
   Патриция поморщилась, потом повернула голову и взглянула на Ольми.
   – Я готова.
   – Это будет не больно, никаких ощущений, – сказал он.
   – Ну, так или иначе, я готова.
   Она сжала руку Лэньера и отпустила ее. Он отступил назад.
   Сетка натянулась, и Патриция вздрогнула; давление было не болезненным, но, тем не менее, сильным. Лэньер сочувственно кивнул, но не двинулся с места. Прешиент Ойю подошла и положила руку ему на плечо.
   – Она несет в себе часть нашей мечты. Не беспокойтесь.
   Лэньер, прищурившись, посмотрел на сенатора.
   Патриция, казалось, сосредоточилась, зажмурив глаза. Лэньер ощутил странное очарование. Отсутствовали звуки, внешне проявления – просто шла передача чего-то, заимствование, копирование.
   Она открыла глаза и повернула к нему голову.
   Сетка сама снялась с головы.
   – Я в полном порядке. – Патриция села. – Не чувствую никакой разницы.
   – Потребуется несколько часов, чтобы комбинация созрела, – сказал Ольми. – Затем Корженовский снова будет с нами.
   – У него будет тело? – спросил Лэньер. Патриция встала рядом с ним.
   – Он будет находиться внутри робота, пока ему не сделают тело, – сказал Ольми. – Однако он может изобразить свой собственный облик. Это – один из признаков полного восстановления.