Страница:
– А разве обстоятельства были такими уж ненормальными? – Убрав руку, Роуленд сел в постели.
– Думаю, что да.
– Гостиничный номер. Мужчина и женщина. Неожиданный порыв. Что же здесь ненормально?
– Во всяком случае, так мне кажется. – Она отвела взгляд в сторону. – Я люблю Паскаля, Роуленд, и то, что произошло между нами, ничего не меняет.
Макгуайр бросил на нее острый, пытливый взгляд, но ничего не сказал. Взяв со стула свои вещи, он начал одеваться. Джини сидела, наблюдая за ним и нервно комкая в пальцах край простыни. Ее волновал вопрос, какой она сейчас предстала в его глазах: излишне наивной или неискренней? Очевидно, он счел ее склонной к самообману. Эта мысль вызвала в ее памяти одну картину из прошлого, которую ей вовсе не хотелось бы вспоминать.
– Однажды меня уже предупреждали об этом, – взволнованно проговорила она. Роуленд, застегивавший ремень, обернулся. В глазах его было любопытство.
– Меня предупреждал один мужчина. Как его звали, не имеет значения, тем более что его уже нет в живых. Он говорил мне: такие вещи случаются, и ничто тебя от них не спасет – ни чувство долга, ни моральные принципы, ни клятвы.
Даже любовь. По его словам, люди еще не придумали защиты от…
– От чего?
– От всего этого, – удрученно обвела Джини рукою кровать. – От плотского желания. От влечения. Оттого, что тебя иногда так тянет к другому человеку, что напрочь забываешь об осторожности. Он предупреждал, как сильны бывают иногда такие порывы. Помню, я разозлилась на него. Сказала ему, что он заблуждается. – Она поднялась. – Это было год назад. Через несколько дней после нашего разговора его убили. А теперь я вижу, насколько он был прав.
– И кем же этот мужчина был – твоим любовником?
– Нет. Совсем нет. Я писала о нем статью, только и всего. Я была там с Паскалем. Я не сплю с кем попало. Сообщаю тебе об этом на всякий случай, Роуленд.
– Я и не думал об этом. В моих словах даже намека на это не было… – После секундной заминки Роуленд застегнул ремень и потянулся за пиджаком и галстуком.
– Что ж, пусть будет по-твоему, – продолжил он неожиданно. – Итак, ничего этого не было. Всего лишь сон. Галлюцинация. Отступление от сценария. Отсебятина. Фантазия.
– Именно так я и объясню все Паскалю, ладно? – пробормотала Джини, опасаясь посмотреть ему в лицо.
– А разве ты рассказываешь Паскалю о своих снах, грезах, фантазиях?
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда и об этом лучше не надо.
– Значит, мне солгать?
– Да, солгать. Скорее, умолчать о правде.
Джини наконец осмелилась взглянуть на него. Но он стоял к ней спиной, лица его не было видно.
– А ты лжешь, Роуленд? Ты хорошо умеешь лгать?
– Просто отлично. Когда это необходимо.
– И мне солжешь?
– Естественно. Без малейших колебаний. Так, что ты и не заподозришь ничего. – Он снова оглянулся на Джини и, к ее удивлению, вплотную подошел к ней. Забрав у нее блузку, которую она все еще растерянно держала в руках, Роуленд обнял ее за плечи.
– Говорю тебе это только сейчас, больше ты от меня этого никогда не услышишь, – тихо произнес он, прижимая ее к своей груди и поглаживая по волосам. – Даю тебе слово: я никогда и никому не расскажу о том, что произошло сегодня вечером. Я никогда не буду говорить об этом, ни при каких обстоятельствах, ни с кем – ни с мужчиной, ни с женщиной. Если хочешь, чтобы это событие было стерто из твоей жизни, то можешь считать, что это уже произошло. Обещаю тебе: никаких последствий. С нынешнего момента я буду относиться к тебе точно так же, как относился раньше, до нынешней ночи. И ты будешь так же относиться ко мне. И никто ни о чем не догадается.
– Ты в самом деле сможешь?
– Да. Я хорошо умею скрывать свои чувства. Еще в детстве научился. И с тех пор постоянно совершенствовался.
– Чувства тут совершенно ни при чем. – Джини отстранилась от него. – Это только секс…
– Тем лучше. О сексе я забываю еще быстрее.
Отойдя от нее, он принялся собирать с пола предметы, оброненные ранее в горячке: бумажник, ключи… Его завидное самообладание, а также тон его реплик не могли не уязвить Джини, и она презирала себя за это. Ее теперешняя обида казалась ей красноречивым примером так называемой женской логики: начинать дуться, когда мужчина безропотно выполнил все твои условия. Стараясь не поддаваться этому постыдному чувству, она начала медленно одеваться.
Роуленд в это время уже стоял у одного из факс-аппаратов, читая накопившиеся послания. Джини не имела представления, когда пришла вся эта информация: до, во время, после?
– Все представительства фирмы Казарес закрыты на ночь. Ну естественно. – Он поднял глаза от глянцевого листка. – Может быть, они и не отвечают на телефонные звонки, но то, что работают, – это точно. Готовят официальную версию кончины Марии Казарес, которую надлежит огласить завтра. Лазар проводит пресс-конференцию. Здесь написано: вторник, одиннадцать часов дня.
Преодолевая неловкость, Джини постаралась попасть в тон:
– Значит, об обстоятельствах ее смерти ни слова?
– Нет. Сердечный приступ, внезапная остановка сердца – таковы были первые слухи. И с тех пор к ним не добавилось ничего нового. Никто так и не сказал определенно, когда и где она умерла. Но, уж во всяком случае, не в одном из собственных особняков, как поначалу болтали, – тут сомневаться не приходится. Я успел навести кое-какие справки. Ее увезли на машине «скорой помощи» в частную католическую больницу – клинику «Сент-Этьен». Марию Казарес и раньше там лечили. Хорошо бы теперь узнать, когда и откуда ее забрала «скорая помощь».
– Если наши предположения верны, то она принимала «белую голубку». Но сколько времени – два дня, три?
– Думаю, что все-таки три. Однако это по-прежнему домыслы, которые, боюсь, домыслами и останутся. На разговорчивость врачей и прочих представителей клиники рассчитывать не приходится.
– А результаты вскрытия? Неужели они в конце концов не станут известны?
– Не знаю. Полагаю, здесь все зависит от Лазара, вернее, от степени его влияния. Слишком уж быстро опустилась завеса секретности – ничего толком не разглядишь.
– А показ коллекции? Она должна была лично появиться на нем в среду. Неужто отменят?
– Похоже на то. В любом случае узнаем завтра на пресс-конференции. Посмотрим, удастся ли что-нибудь разнюхать Линдсей. Я распорядился, чтобы ей передали, как только она объявится. Прохлаждается, наверное, где-нибудь вместе со своим Марковым. Должны бы сидеть сейчас в «Гран-Вефуре», но, видно, выбрали местечко поинтереснее. Не исключено, что Линдсей до сих пор ни о чем не знает. Хотя, если подумать… – Он обернулся в тот момент, когда Джини надевала жакет. – Ну что, может, попытаем счастья с твоей Шанталь? Есть основания надеяться, что у нее может находиться Стар. Да и Майна тоже. Улица Сен-Северин, говоришь?
– Да, это там, где церковь святого Северина, что в Латинском квартале. Примерно в четверти часа езды отсюда. – Джини посмотрела на свои часы. – Но Роуленд, сейчас пятнадцать минут двенадцатого…
– Понимаю, для визита поздновато. – Он пожал плечами. – Вместе с тем внезапность дает нам существенное преимущество.
– Скорее всего это просто очередной ложный след. Разыскивая этого Стара, иной раз невозможно удержаться от мысли, что гоняешься за призраком. Кажется, уже приблизилась к нему, но всякий раз он растворяется как дым.
Сейчас они вдвоем стояли у двери. Роуленд нажал на дверную ручку, и Джини с чувством внезапной обреченности подумала, что не сможет долго прожить в обстановке притворства.
Интересно, чувствует ли он то же самое? По его виду не скажешь… Но, прежде чем открыть дверь, Роуленд замешкался и медленно повернулся к Джини лицом. Теперь было отчетливо видно, как оно напряжено. Остановив взгляд на ее губах, он явно хотел ей что-то сказать, но не решался.
– Я хочу еще раз поцеловать тебя, – наконец с трудом выговорил он. – Понимаешь?
– Нет, Роуленд, не надо. Мы должны прекратить это, причем прекратить немедленно. Ты же сам говорил…
– Да, говорил, – снова замялся он, а затем медленно поднял руку и полуобнял женщину, которую словно только что заново открыл для себя. – Ты мне только одно скажи, прежде чем мы уйдем отсюда. – Роуленд наморщил лоб. – Твоя прическа… Ты что, сама так постриглась? Зачем? И когда?
– Когда вернулась из Сараево. Сама не знаю точно, зачем мне это понадобилось… – Джини на секунду умолкла. Роуленд не торопил ее, но по его глазам было видно, что он ждет ответа – точно так же, как в тот день на подъездной дорожке возле дома Макса. – Мне было очень плохо. Хотелось что-то изменить в себе. И я избрала самый легкий путь, чисто женский: ничего не меняя внутри, изменила только внешность. Взяла маникюрные ножницы и откромсала себе волосы. Раньше они у меня длинные были. – Она подняла на него вопрошающий взгляд. – Что, ужасно выгляжу?
– Нет. Ты мне нравишься такая. Я почувствовал это еще в Англии, после встречи с Митчеллом. Именно тогда… Но это уже не важно. Нам пора.
На самом деле это было важно. Джини понимала это. Она знала, что понимает это и Роуленд.
– Ты мне тоже нравишься, – произнесла Джини, когда он уже открывал дверь. – И хочу, чтобы ты знал это.
– Чем же я тебе нравлюсь?
– Тем, что очень проницательный. Решительный, быстрый. Еще ты нравишься мне за те слова, которые не говоришь…
– Я тоже оценил твое молчание. Оно мне понравилось в тебе в первую очередь…
Несколько секунд они не говорили ни слова. Потом Роуленд взял ее за руку, и голос его зазвучал совершенно по-новому:
– Надо поторопиться. Итак, улица Сен-Северин. Нам следовало быть там уже два часа назад. И на что только ушли эти два часа?
– Всего лишь небольшая заминка, причудливый выверт сюжета. Мы пренебрегли своими служебными обязанностями, – ответила Джини, когда они уже входили в кабину лифта. – Жми на первый, Роуленд. Надо наверстывать упущенное.
Гостиничный вестибюль гудел от репортеров как улей. Роуленд тут же нырнул в кучку знакомых англичан. Сперва он внимательно слушал, потом заговорил. Его голос был тих и спокоен, жесты уверенны.
– Что ты там делал среди них? – поинтересовалась Джини, когда он, выскочив из стеклянных дверей отеля, садился следом за ней в только что пойманное такси.
– Собирал информацию. Распространял дезинформацию. Одним словом, вновь входил в образ. – Он задорно улыбнулся. – А ну-ка, Джини, напомни мне первое правило журналистики.
– А-а, знаю. Мне отец не раз о нем говорил. Именно об этом правиле ты недавно забыл. Узнай, проверь, перепроверь.
– Это правило номер два, – метнул Роуленд в ее сторону острый взгляд. – А о первом мы забыли оба.
– Как же оно звучит?
– Всегда быть впереди стаи.
– Полдвенадцатого, – вполголоса объявил он. – Подожди здесь. Без меня – ни шагу. Через десять минут вернусь, самое большее – через пятнадцать.
– Можно мне с тобой, Стар?
– Нельзя. Шарфа не снимай, держись в тени. – Стиснув обеими руками ладони девушки, Стар пронзил ее гипнотическим взглядом своих прекрасных глаз. – Ты очень нужна мне, Майна. Обещай же, что будешь ждать меня здесь.
Перебежав на другую сторону улицы, он исчез в неприметной двери, зажатой между двумя ресторанчиками. Майна глядела на дом, в который вошел ее спутник. Судя по всему, над ресторанами размещались жилые комнатки. До их окон от входа в церковь было рукой подать – не более пяти метров. Оконца, в которых горел свет, были задернуты тюлевыми занавесками. В одном вспыхивали отсветы телевизора, в другом двигался чей-то неясный силуэт. Больше ничего.
Девушка боязливо выглянула на улицу. В этих ресторанах должен быть телефон-автомат. Если Стар и в самом деле вернется только через пятнадцать минут, то можно поспешить и, если повезет, дозвониться до Англии. Денег у нее не было, однако можно было попробовать перевести стоимость звонка на счет того, кому звонишь, хотя она и не знала точно, как это делается во Франции. Майна уже сделала один шаг, однако страх оказался сильнее. Нет! Стар непременно вернется, чтобы застукать ее как раз в тот момент, когда она направляется к телефону. Уж лучше подождать.
Она посмотрела на часы. Со времени его ухода прошло лишь две минуты. Весь вчерашний день и сегодня с утра он обещал, что позволит ей позвонить, но едва доходило до дела, как выяснялось, что что-то опять не так. То он просто говорит «нет», то ему надо дождаться какую-то подругу, то им вдвоем обязательно нужно идти куда-то на встречу с кем-то. Но куда и с кем, неизменно оставалось секретом. Ну вот сейчас, например, с кем он встречается? А днем? Какая-то старая карга, вся в черном, которая все время шаркала ногами и бормотала что-то себе под нос. И эта странная квартира – огромная, с затхлым воздухом, безумным количеством побрякушек и распятий на стенах. От одних этих аляповатых картин с изображением Христа оторопь берет.
Майна тихо сидела в углу, пока Стар и эта ужасная старуха переговаривались о чем-то вполголоса по-французски. И та во время разговора все поглаживала его по руке, заглядывала ему в глаза, готова была чуть ли не на колени перед ним встать, точно он для нее был каким-то божеством. При этом старая развалина постоянно твердила что-то о Марии. Это было единственное слово из их разговора, которое Майне удалось разобрать. Мария то, Мария се… Прежде чем отправиться на квартиру к старухе, Стар дал Майне покурить «травки». «Косяк» оказался крепким, однако на сей раз она не «улетела». Напротив, ей стало дурно. Было такое впечатление, что она попала в какое-то тесное замкнутое пространство, точно ее, будто какую-нибудь белку, посадили в клетку. Голова шла кругом, мозг словно плавился. Любая мысль, едва зародившись, тут же угасала. В квартире старухи и без того было жарко и душно, а тут еще Стар усадил ее на стул возле самой батареи, отчего ей стало еще хуже.
В конце концов под странный воркующий говорок старухи Майна начала сползать со стула, точно зная, что в следующую секунду или потеряет сознание, или ее прямо здесь же стошнит. Подхватив подружку под руки, Стар, не скрывая раздражения, отволок ее в ванную. В этот момент он был зол как дьявол. Причина этого раздражения заключалась в старухе: все, что та говорила ему, вызывало у него бешеную злобу. Несмотря на головокружение, Майна сразу же поняла это.
– Старая глупая сука, – прошипел Стар, когда они вышли на свежий воздух. – Вчера от завтра отличить не может. Все планы мне спутала. Завтра опять сюда переться.
– Но почему, Стар? – удивилась Майна, тут же испугавшись собственной смелости. Однако на сей раз, проявив редкую снисходительность, он ответил:
– Потому что мне надо здесь кое с кем встретиться. С подружкой одной. Она должна была ждать меня здесь, но ничего не получилось, поскольку эта старая кочерыжка вечно путает понедельник со вторником. Ну ничего, у меня еще есть время. – Стар внезапно остановился. – Вон ту аптеку видишь? Пойди купи там краску для волос. Вот, возьми. – Он сунул ей в руку деньги. – Да пошевеливайся, не тяни. Сам я не могу. Мужчина – и вдруг покупает краску, которой пользуются женщины. Меня там сразу запомнят. Лучше ты. Ну давай, живее.
Майна взяла деньги. В ее душе теплилась надежда, что в аптеке есть телефон. Но его там, как назло, не оказалось. Отыскав пакетик с нужной краской, она расплатилась в кассе. В голове ее возник вопрос, не была ли подругой Стара, с которой он должен был встретиться, женщина, виденная ею в аэропорту, – та, которую он назвал Марией Казарес. Выйдя из ванной в старухиной квартире, Майна из любопытства заглянула в спальню. Эта спальня была похожа больше на святилище – там стояла огромная кровать, покрытая розовым шелковым одеялом на пуху, и повсюду были фотографии Марии Казарес. Этих фотографий были десятки, и торчали они везде, куда ни кинь взгляд, – на столах, комодах, стенах комнаты.
«Хотя нет, – мысленно поправила себя Майна. – Мария Казарес не друг Стару. Она его враг. Он сам говорил».
Стоять на пороге церкви было зябко. Стара не было уже пять минут. Девушка бочком выскользнула наружу и крадучись пошла через улицу, готовая в любой момент шмыгнуть обратно. Запахи жареного мяса и пряностей пьянили ее. Прильнув к витрине ресторана, она только сейчас осознала, что умирает с голоду. Стар никогда не хотел есть. По крайней мере не говорил об этом. Прошло уже несколько часов, с тех пор как они ели в последний раз. В зеркале рядом с дверью ресторана, очень близко от себя, Майна увидела странную девицу и вздрогнула. До нее не сразу дошло, что эта девушка, вид которой так потряс ее, – она сама. Майна ошеломленно глазела на собственное отражение. Повернувшись к зеркалу боком и сняв с головы шарф, она скорчила себе рожу. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз. Стар собственноручно постриг ее, а потом она покрасила себе волосы. Когда краска высохла, он позволил ей всего секунду поглядеться в ручное зеркальце, а потом несколько минут приговаривал, какой она стала красавицей. Он действительно казался очень довольным.
«Хороша красавица», – с горечью подумала Майна. Наоборот, сейчас она выглядела настоящей уродиной. Краска взялась не очень хорошо, и волосы Майны приняли вульгарный оттенок ржавчины. Они пучками сухой обгоревшей травы торчали на голове во все стороны. Майна была похожа на беженку, изгоя… Отшатнувшись от зеркала, она бросилась обратно, плотнее укутывая голову шарфом. Что, если сейчас кто-то обратил на нее внимание? Их и так видели сегодня днем, через пять минут после того, как они вышли от той старухи. К счастью, это был не policier. [26]От блюстителей порядка Стар всегда предпочитал держаться подальше – едва завидев человека в форме, он сразу же старался бесследно исчезнуть. Их видел мужчина в обычном костюме, в обычном «Ситроене» без каких-либо официальных опознавательных знаков. Притормозив, мужчина позвонил по мобильному телефону и, продолжая разговаривать, вылез из машины.
Однако они уже неслись прочь, не чуя под собой ног. Огибали углы, ныряли в подворотни, забегали в какие-то лавочки, таились, потом опять выскакивали наружу, путая след в лабиринте узких улочек… Когда они наконец остановились, Майна задыхалась. Стар был бледен как смерть, даже губы посинели.
– Видела его? – вцепился он ей в предплечье. – Господи Иисусе, от них тут спасу нет! Полиция, сыщики в гражданском. В машинах. На улице. Он видел твои волосы. Я заметил, как он смотрел на тебя. Нужно снова что-то делать. Нужно опять менять твой облик.
Стар крепко обнял ее.
– Майна, ты знаешь, что они сделают со мной, если поймают нас вдвоем? Они посадят меня в тюрьму!
Майна попыталась уверить его, что не позволит им сделать этого. Она объяснит им, что добровольно пошла за ним. Но Стар не слушал ее. Он спешно притащил ее обратно на чердак со знакомой кроватью под лоскутным покрывалом и заставил немедленно перекраситься. Пока Майна красила волосы, Стар напряженно сидел за столом в углу. Он даже не позволил ей воспользоваться ванной – а вдруг кто-нибудь из соседей заметит следы краски и заподозрит неладное! Поэтому ей пришлось красить волосы над тазиком, в то время как Стар восседал на стуле, осыпанный рыжими локонами и завитками, которые сам состриг с ее головы. Они были повсюду – на столе, на полу. Но он, казалось, не видел их. Он читал Таро, раскладывая карты: крепость, влюбленные, повешенный, дама денариев, король кубков. Его прекрасное лицо потемнело. По этому лицу Майна смогла безошибочно определить: карта – дрянь. И то, что произойдет следом, она тоже знала: Стар в ярости смахнет карты на пол и с размаху запустит стулом в противоположную стену… Стул с оглушительным треском развалился на части.
– Поторапливайся! – Стар рухнул на кровать и уставился в потолок, сжимая и разжимая пальцы. – Ну когда же ты наконец высушишь свои волосы, Майна? Иди сюда. Поговори со мной. Погладь мне лоб.
Майна сделала все, как он велел. Она робко подползла к нему и погладила сперва его волосы, потом лицо.
– Что-то не так? Может, скажешь мне, Стар? – тихо спросила она.
– Карта была плохая. – Он поймал ее руку. – Не понравилось, как легла. Ты, главное, не останавливайся, Майна.
Только ты умеешь так гладить меня. Ты обладаешь настоящим даром умиротворения. Погладь меня нежно-нежно. Вот так. Вот так…
Майна продолжала гладить его лоб. Ее душу наполняла гордость, к которой все же примешивался страх: сейчас от Стара можно было ожидать чего угодно. Ей было холодно – волосы еще не высохли, тоненькие черные ручейки текли с них на плечи и на рубашку. Прошло немало времени, прежде чем это произошло: она почувствовала, как Стар вдруг напрягся, и снова она определенно знала, что последует теперь. Обхватив ее за талию, Стар открыл глаза и уперся в нее долгим немигающим взглядом. Казалось, он смотрит ей прямо в душу, видит ее насквозь. Его лицо застыло словно маска, ни один мускул не выдавал движения жизни. Потом Стар отвел ее руку от своего лица и положил себе на грудь, опуская все ниже, пока не прижал к паху.
Майна поняла, чего он от нее хочет. Накануне он уже показывал ей, что нужно делать в таком случае. Ей надлежало гладить бедра и пах Стара, снова и снова шепча его имя. Его глаза закрылись. Это был знак: пора расстегнуть на нем джинсы и высвободить пенис. Стар называл эту часть тела более коротким термином, который заставлял Майну краснеть от стыда, потому что, кроме Стара и Кассандры, среди ее знакомых не было никого, кто столь открыто и бесстыдно употреблял бы это словечко. К счастью, самой ей не приходилось произносить его вслух – ее задачей было только бережно массировать то, что это слово обозначало. И еще постоянно произносить имя Стара, шепча его легко, с придыханием. Лежать надо было тихо и спокойно в ожидании, когда он скажет: хватит.
Когда он в первый раз просил, даже уговаривал ее сделать это, Майна подумала, что таким, наверное, бывает иногда начало сексуальной близости. Сама она полагала, что это начинается с поцелуев, но, по-видимому, некоторым мужчинам нравилась иная прелюдия. Тогда Майна попыталась уверить себя в том, что знает, каким будет следующий шаг. Все должно было произойти так, как о том рассказывала Кассандра. К тому же о таких вещах немало говорилось на уроках биологии – в школе эта тема была буквально разложена по полочкам. Сначала Стар должен достаточно возбудиться, потом кровь наполнит пещеристое тело, и произойдет то, что учитель называл эрекцией. Правда, у Кассандры и для этого процесса было другое определение – она называла это предельно просто: «У мужика встает». После эрекции Стар, конечно же, поцелует ее, и тогда они займутся любовью.
Несмотря на некоторую терминологическую путаницу, которую ей до конца так и не удалось преодолеть, Майна считала себя достаточно подготовленной в данном вопросе. У нее вовсе не было намерения окончить век старой девой. Вместе с тем ей хотелось, чтобы потеря девственности стала для нее особым, торжественным событием, а не последствием торопливой и бездумной случки, как это выглядело в описании Кассандры. Нет, это должно быть чем-то вроде красивой, величественной церемонии, которую не забудешь никогда в жизни. Пусть это будет ее подарком любимому человеку – а любила она Стара. И когда он впервые заговорил с ней о проблемах плоти, она решила, что тот самый заветный момент вот-вот наступит.
Но тут выяснилось, что ни учебники, ни рисунки ничего не стоят, когда от теории переходишь к практике. Должно быть, она перевозбудилась и слишком нервничала, а потому допустила какую-то техническую ошибку. Как бы то ни было, когда Майна расстегнула джинсы Стара и взяла в руку его плоть, даже когда начала нежный массаж, ничего не произошло. Стар по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Но вместе с тем он не проявлял признаков раздражения, не пытался инструктировать ее, и она понемногу осмелела.
Сначала Майна гладила его прекрасный поджарый живот, потом запустила пальцы в темные лобковые волосы. Ее указательный палец робко коснулся члена, который поразил ее одновременно своими размерами и необычайно шелковистой кожей. Взяв его в руку, она испытала восторг – ей захотелось даже нагнуться и поцеловать его, потому что любовь к Стару, к тайнам его тела переполняла ее. Однако она не решилась на это. Майна продолжила массаж и, кажется, в какой-то момент была даже близка к успеху: мягкая плоть как будто встрепенулась, однако слабый проблеск жизни тут же угас, и все осталось по-прежнему. Ею начинало овладевать отчаяние.
– Он у них встает, – поучала когда-то ее Кассандра. – Встает, как риф из моря. Люблю смотреть на это. Смотришь и чувствуешь свою силу. Поверь, Майна, это просто класс.
Так в чем же она ошиблась? Майна сжала пальцы чуть сильнее. Все выглядело в точности, как на рисунке. Пенис смотрел на нее словно глаз – третий глаз Стара. Майна тихонько заплакала, стараясь не показывать слез. Она наконец поняла, в чем было дело. Стар не любил ее, он даже не испытывал к ней ни малейшего влечения. А она оказалась просто неуклюжей дурой – не смогла пробудить в нем желания.
– Думаю, что да.
– Гостиничный номер. Мужчина и женщина. Неожиданный порыв. Что же здесь ненормально?
– Во всяком случае, так мне кажется. – Она отвела взгляд в сторону. – Я люблю Паскаля, Роуленд, и то, что произошло между нами, ничего не меняет.
Макгуайр бросил на нее острый, пытливый взгляд, но ничего не сказал. Взяв со стула свои вещи, он начал одеваться. Джини сидела, наблюдая за ним и нервно комкая в пальцах край простыни. Ее волновал вопрос, какой она сейчас предстала в его глазах: излишне наивной или неискренней? Очевидно, он счел ее склонной к самообману. Эта мысль вызвала в ее памяти одну картину из прошлого, которую ей вовсе не хотелось бы вспоминать.
– Однажды меня уже предупреждали об этом, – взволнованно проговорила она. Роуленд, застегивавший ремень, обернулся. В глазах его было любопытство.
– Меня предупреждал один мужчина. Как его звали, не имеет значения, тем более что его уже нет в живых. Он говорил мне: такие вещи случаются, и ничто тебя от них не спасет – ни чувство долга, ни моральные принципы, ни клятвы.
Даже любовь. По его словам, люди еще не придумали защиты от…
– От чего?
– От всего этого, – удрученно обвела Джини рукою кровать. – От плотского желания. От влечения. Оттого, что тебя иногда так тянет к другому человеку, что напрочь забываешь об осторожности. Он предупреждал, как сильны бывают иногда такие порывы. Помню, я разозлилась на него. Сказала ему, что он заблуждается. – Она поднялась. – Это было год назад. Через несколько дней после нашего разговора его убили. А теперь я вижу, насколько он был прав.
– И кем же этот мужчина был – твоим любовником?
– Нет. Совсем нет. Я писала о нем статью, только и всего. Я была там с Паскалем. Я не сплю с кем попало. Сообщаю тебе об этом на всякий случай, Роуленд.
– Я и не думал об этом. В моих словах даже намека на это не было… – После секундной заминки Роуленд застегнул ремень и потянулся за пиджаком и галстуком.
– Что ж, пусть будет по-твоему, – продолжил он неожиданно. – Итак, ничего этого не было. Всего лишь сон. Галлюцинация. Отступление от сценария. Отсебятина. Фантазия.
– Именно так я и объясню все Паскалю, ладно? – пробормотала Джини, опасаясь посмотреть ему в лицо.
– А разве ты рассказываешь Паскалю о своих снах, грезах, фантазиях?
– Нет. Конечно, нет.
– Тогда и об этом лучше не надо.
– Значит, мне солгать?
– Да, солгать. Скорее, умолчать о правде.
Джини наконец осмелилась взглянуть на него. Но он стоял к ней спиной, лица его не было видно.
– А ты лжешь, Роуленд? Ты хорошо умеешь лгать?
– Просто отлично. Когда это необходимо.
– И мне солжешь?
– Естественно. Без малейших колебаний. Так, что ты и не заподозришь ничего. – Он снова оглянулся на Джини и, к ее удивлению, вплотную подошел к ней. Забрав у нее блузку, которую она все еще растерянно держала в руках, Роуленд обнял ее за плечи.
– Говорю тебе это только сейчас, больше ты от меня этого никогда не услышишь, – тихо произнес он, прижимая ее к своей груди и поглаживая по волосам. – Даю тебе слово: я никогда и никому не расскажу о том, что произошло сегодня вечером. Я никогда не буду говорить об этом, ни при каких обстоятельствах, ни с кем – ни с мужчиной, ни с женщиной. Если хочешь, чтобы это событие было стерто из твоей жизни, то можешь считать, что это уже произошло. Обещаю тебе: никаких последствий. С нынешнего момента я буду относиться к тебе точно так же, как относился раньше, до нынешней ночи. И ты будешь так же относиться ко мне. И никто ни о чем не догадается.
– Ты в самом деле сможешь?
– Да. Я хорошо умею скрывать свои чувства. Еще в детстве научился. И с тех пор постоянно совершенствовался.
– Чувства тут совершенно ни при чем. – Джини отстранилась от него. – Это только секс…
– Тем лучше. О сексе я забываю еще быстрее.
Отойдя от нее, он принялся собирать с пола предметы, оброненные ранее в горячке: бумажник, ключи… Его завидное самообладание, а также тон его реплик не могли не уязвить Джини, и она презирала себя за это. Ее теперешняя обида казалась ей красноречивым примером так называемой женской логики: начинать дуться, когда мужчина безропотно выполнил все твои условия. Стараясь не поддаваться этому постыдному чувству, она начала медленно одеваться.
Роуленд в это время уже стоял у одного из факс-аппаратов, читая накопившиеся послания. Джини не имела представления, когда пришла вся эта информация: до, во время, после?
– Все представительства фирмы Казарес закрыты на ночь. Ну естественно. – Он поднял глаза от глянцевого листка. – Может быть, они и не отвечают на телефонные звонки, но то, что работают, – это точно. Готовят официальную версию кончины Марии Казарес, которую надлежит огласить завтра. Лазар проводит пресс-конференцию. Здесь написано: вторник, одиннадцать часов дня.
Преодолевая неловкость, Джини постаралась попасть в тон:
– Значит, об обстоятельствах ее смерти ни слова?
– Нет. Сердечный приступ, внезапная остановка сердца – таковы были первые слухи. И с тех пор к ним не добавилось ничего нового. Никто так и не сказал определенно, когда и где она умерла. Но, уж во всяком случае, не в одном из собственных особняков, как поначалу болтали, – тут сомневаться не приходится. Я успел навести кое-какие справки. Ее увезли на машине «скорой помощи» в частную католическую больницу – клинику «Сент-Этьен». Марию Казарес и раньше там лечили. Хорошо бы теперь узнать, когда и откуда ее забрала «скорая помощь».
– Если наши предположения верны, то она принимала «белую голубку». Но сколько времени – два дня, три?
– Думаю, что все-таки три. Однако это по-прежнему домыслы, которые, боюсь, домыслами и останутся. На разговорчивость врачей и прочих представителей клиники рассчитывать не приходится.
– А результаты вскрытия? Неужели они в конце концов не станут известны?
– Не знаю. Полагаю, здесь все зависит от Лазара, вернее, от степени его влияния. Слишком уж быстро опустилась завеса секретности – ничего толком не разглядишь.
– А показ коллекции? Она должна была лично появиться на нем в среду. Неужто отменят?
– Похоже на то. В любом случае узнаем завтра на пресс-конференции. Посмотрим, удастся ли что-нибудь разнюхать Линдсей. Я распорядился, чтобы ей передали, как только она объявится. Прохлаждается, наверное, где-нибудь вместе со своим Марковым. Должны бы сидеть сейчас в «Гран-Вефуре», но, видно, выбрали местечко поинтереснее. Не исключено, что Линдсей до сих пор ни о чем не знает. Хотя, если подумать… – Он обернулся в тот момент, когда Джини надевала жакет. – Ну что, может, попытаем счастья с твоей Шанталь? Есть основания надеяться, что у нее может находиться Стар. Да и Майна тоже. Улица Сен-Северин, говоришь?
– Да, это там, где церковь святого Северина, что в Латинском квартале. Примерно в четверти часа езды отсюда. – Джини посмотрела на свои часы. – Но Роуленд, сейчас пятнадцать минут двенадцатого…
– Понимаю, для визита поздновато. – Он пожал плечами. – Вместе с тем внезапность дает нам существенное преимущество.
– Скорее всего это просто очередной ложный след. Разыскивая этого Стара, иной раз невозможно удержаться от мысли, что гоняешься за призраком. Кажется, уже приблизилась к нему, но всякий раз он растворяется как дым.
Сейчас они вдвоем стояли у двери. Роуленд нажал на дверную ручку, и Джини с чувством внезапной обреченности подумала, что не сможет долго прожить в обстановке притворства.
Интересно, чувствует ли он то же самое? По его виду не скажешь… Но, прежде чем открыть дверь, Роуленд замешкался и медленно повернулся к Джини лицом. Теперь было отчетливо видно, как оно напряжено. Остановив взгляд на ее губах, он явно хотел ей что-то сказать, но не решался.
– Я хочу еще раз поцеловать тебя, – наконец с трудом выговорил он. – Понимаешь?
– Нет, Роуленд, не надо. Мы должны прекратить это, причем прекратить немедленно. Ты же сам говорил…
– Да, говорил, – снова замялся он, а затем медленно поднял руку и полуобнял женщину, которую словно только что заново открыл для себя. – Ты мне только одно скажи, прежде чем мы уйдем отсюда. – Роуленд наморщил лоб. – Твоя прическа… Ты что, сама так постриглась? Зачем? И когда?
– Когда вернулась из Сараево. Сама не знаю точно, зачем мне это понадобилось… – Джини на секунду умолкла. Роуленд не торопил ее, но по его глазам было видно, что он ждет ответа – точно так же, как в тот день на подъездной дорожке возле дома Макса. – Мне было очень плохо. Хотелось что-то изменить в себе. И я избрала самый легкий путь, чисто женский: ничего не меняя внутри, изменила только внешность. Взяла маникюрные ножницы и откромсала себе волосы. Раньше они у меня длинные были. – Она подняла на него вопрошающий взгляд. – Что, ужасно выгляжу?
– Нет. Ты мне нравишься такая. Я почувствовал это еще в Англии, после встречи с Митчеллом. Именно тогда… Но это уже не важно. Нам пора.
На самом деле это было важно. Джини понимала это. Она знала, что понимает это и Роуленд.
– Ты мне тоже нравишься, – произнесла Джини, когда он уже открывал дверь. – И хочу, чтобы ты знал это.
– Чем же я тебе нравлюсь?
– Тем, что очень проницательный. Решительный, быстрый. Еще ты нравишься мне за те слова, которые не говоришь…
– Я тоже оценил твое молчание. Оно мне понравилось в тебе в первую очередь…
Несколько секунд они не говорили ни слова. Потом Роуленд взял ее за руку, и голос его зазвучал совершенно по-новому:
– Надо поторопиться. Итак, улица Сен-Северин. Нам следовало быть там уже два часа назад. И на что только ушли эти два часа?
– Всего лишь небольшая заминка, причудливый выверт сюжета. Мы пренебрегли своими служебными обязанностями, – ответила Джини, когда они уже входили в кабину лифта. – Жми на первый, Роуленд. Надо наверстывать упущенное.
Гостиничный вестибюль гудел от репортеров как улей. Роуленд тут же нырнул в кучку знакомых англичан. Сперва он внимательно слушал, потом заговорил. Его голос был тих и спокоен, жесты уверенны.
– Что ты там делал среди них? – поинтересовалась Джини, когда он, выскочив из стеклянных дверей отеля, садился следом за ней в только что пойманное такси.
– Собирал информацию. Распространял дезинформацию. Одним словом, вновь входил в образ. – Он задорно улыбнулся. – А ну-ка, Джини, напомни мне первое правило журналистики.
– А-а, знаю. Мне отец не раз о нем говорил. Именно об этом правиле ты недавно забыл. Узнай, проверь, перепроверь.
– Это правило номер два, – метнул Роуленд в ее сторону острый взгляд. – А о первом мы забыли оба.
– Как же оно звучит?
– Всегда быть впереди стаи.
* * *
Улица Сен-Северин и так была коротенькой и узенькой, но еще короче и уже казалась оттого, что над ней нависала громада церкви. Тяжеловесные украшения церковных стен, возвышавшихся над тротуаром, подавляли своим мрачным величием. Каменные химеры будто норовили просунуть головы в окна домов на противоположной стороне улочки, где тесно лепились друг к другу алжирские и марокканские ресторанчики, наперебой предлагавшие прохожим кускус и кебаб. Где-то в вышине, под шпилем, переливчато пробили куранты. Именно в этот момент Стар затащил Майну под темные своды храма. Внутри царили тишина и сумрак.– Полдвенадцатого, – вполголоса объявил он. – Подожди здесь. Без меня – ни шагу. Через десять минут вернусь, самое большее – через пятнадцать.
– Можно мне с тобой, Стар?
– Нельзя. Шарфа не снимай, держись в тени. – Стиснув обеими руками ладони девушки, Стар пронзил ее гипнотическим взглядом своих прекрасных глаз. – Ты очень нужна мне, Майна. Обещай же, что будешь ждать меня здесь.
Перебежав на другую сторону улицы, он исчез в неприметной двери, зажатой между двумя ресторанчиками. Майна глядела на дом, в который вошел ее спутник. Судя по всему, над ресторанами размещались жилые комнатки. До их окон от входа в церковь было рукой подать – не более пяти метров. Оконца, в которых горел свет, были задернуты тюлевыми занавесками. В одном вспыхивали отсветы телевизора, в другом двигался чей-то неясный силуэт. Больше ничего.
Девушка боязливо выглянула на улицу. В этих ресторанах должен быть телефон-автомат. Если Стар и в самом деле вернется только через пятнадцать минут, то можно поспешить и, если повезет, дозвониться до Англии. Денег у нее не было, однако можно было попробовать перевести стоимость звонка на счет того, кому звонишь, хотя она и не знала точно, как это делается во Франции. Майна уже сделала один шаг, однако страх оказался сильнее. Нет! Стар непременно вернется, чтобы застукать ее как раз в тот момент, когда она направляется к телефону. Уж лучше подождать.
Она посмотрела на часы. Со времени его ухода прошло лишь две минуты. Весь вчерашний день и сегодня с утра он обещал, что позволит ей позвонить, но едва доходило до дела, как выяснялось, что что-то опять не так. То он просто говорит «нет», то ему надо дождаться какую-то подругу, то им вдвоем обязательно нужно идти куда-то на встречу с кем-то. Но куда и с кем, неизменно оставалось секретом. Ну вот сейчас, например, с кем он встречается? А днем? Какая-то старая карга, вся в черном, которая все время шаркала ногами и бормотала что-то себе под нос. И эта странная квартира – огромная, с затхлым воздухом, безумным количеством побрякушек и распятий на стенах. От одних этих аляповатых картин с изображением Христа оторопь берет.
Майна тихо сидела в углу, пока Стар и эта ужасная старуха переговаривались о чем-то вполголоса по-французски. И та во время разговора все поглаживала его по руке, заглядывала ему в глаза, готова была чуть ли не на колени перед ним встать, точно он для нее был каким-то божеством. При этом старая развалина постоянно твердила что-то о Марии. Это было единственное слово из их разговора, которое Майне удалось разобрать. Мария то, Мария се… Прежде чем отправиться на квартиру к старухе, Стар дал Майне покурить «травки». «Косяк» оказался крепким, однако на сей раз она не «улетела». Напротив, ей стало дурно. Было такое впечатление, что она попала в какое-то тесное замкнутое пространство, точно ее, будто какую-нибудь белку, посадили в клетку. Голова шла кругом, мозг словно плавился. Любая мысль, едва зародившись, тут же угасала. В квартире старухи и без того было жарко и душно, а тут еще Стар усадил ее на стул возле самой батареи, отчего ей стало еще хуже.
В конце концов под странный воркующий говорок старухи Майна начала сползать со стула, точно зная, что в следующую секунду или потеряет сознание, или ее прямо здесь же стошнит. Подхватив подружку под руки, Стар, не скрывая раздражения, отволок ее в ванную. В этот момент он был зол как дьявол. Причина этого раздражения заключалась в старухе: все, что та говорила ему, вызывало у него бешеную злобу. Несмотря на головокружение, Майна сразу же поняла это.
– Старая глупая сука, – прошипел Стар, когда они вышли на свежий воздух. – Вчера от завтра отличить не может. Все планы мне спутала. Завтра опять сюда переться.
– Но почему, Стар? – удивилась Майна, тут же испугавшись собственной смелости. Однако на сей раз, проявив редкую снисходительность, он ответил:
– Потому что мне надо здесь кое с кем встретиться. С подружкой одной. Она должна была ждать меня здесь, но ничего не получилось, поскольку эта старая кочерыжка вечно путает понедельник со вторником. Ну ничего, у меня еще есть время. – Стар внезапно остановился. – Вон ту аптеку видишь? Пойди купи там краску для волос. Вот, возьми. – Он сунул ей в руку деньги. – Да пошевеливайся, не тяни. Сам я не могу. Мужчина – и вдруг покупает краску, которой пользуются женщины. Меня там сразу запомнят. Лучше ты. Ну давай, живее.
Майна взяла деньги. В ее душе теплилась надежда, что в аптеке есть телефон. Но его там, как назло, не оказалось. Отыскав пакетик с нужной краской, она расплатилась в кассе. В голове ее возник вопрос, не была ли подругой Стара, с которой он должен был встретиться, женщина, виденная ею в аэропорту, – та, которую он назвал Марией Казарес. Выйдя из ванной в старухиной квартире, Майна из любопытства заглянула в спальню. Эта спальня была похожа больше на святилище – там стояла огромная кровать, покрытая розовым шелковым одеялом на пуху, и повсюду были фотографии Марии Казарес. Этих фотографий были десятки, и торчали они везде, куда ни кинь взгляд, – на столах, комодах, стенах комнаты.
«Хотя нет, – мысленно поправила себя Майна. – Мария Казарес не друг Стару. Она его враг. Он сам говорил».
Стоять на пороге церкви было зябко. Стара не было уже пять минут. Девушка бочком выскользнула наружу и крадучись пошла через улицу, готовая в любой момент шмыгнуть обратно. Запахи жареного мяса и пряностей пьянили ее. Прильнув к витрине ресторана, она только сейчас осознала, что умирает с голоду. Стар никогда не хотел есть. По крайней мере не говорил об этом. Прошло уже несколько часов, с тех пор как они ели в последний раз. В зеркале рядом с дверью ресторана, очень близко от себя, Майна увидела странную девицу и вздрогнула. До нее не сразу дошло, что эта девушка, вид которой так потряс ее, – она сама. Майна ошеломленно глазела на собственное отражение. Повернувшись к зеркалу боком и сняв с головы шарф, она скорчила себе рожу. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз. Стар собственноручно постриг ее, а потом она покрасила себе волосы. Когда краска высохла, он позволил ей всего секунду поглядеться в ручное зеркальце, а потом несколько минут приговаривал, какой она стала красавицей. Он действительно казался очень довольным.
«Хороша красавица», – с горечью подумала Майна. Наоборот, сейчас она выглядела настоящей уродиной. Краска взялась не очень хорошо, и волосы Майны приняли вульгарный оттенок ржавчины. Они пучками сухой обгоревшей травы торчали на голове во все стороны. Майна была похожа на беженку, изгоя… Отшатнувшись от зеркала, она бросилась обратно, плотнее укутывая голову шарфом. Что, если сейчас кто-то обратил на нее внимание? Их и так видели сегодня днем, через пять минут после того, как они вышли от той старухи. К счастью, это был не policier. [26]От блюстителей порядка Стар всегда предпочитал держаться подальше – едва завидев человека в форме, он сразу же старался бесследно исчезнуть. Их видел мужчина в обычном костюме, в обычном «Ситроене» без каких-либо официальных опознавательных знаков. Притормозив, мужчина позвонил по мобильному телефону и, продолжая разговаривать, вылез из машины.
Однако они уже неслись прочь, не чуя под собой ног. Огибали углы, ныряли в подворотни, забегали в какие-то лавочки, таились, потом опять выскакивали наружу, путая след в лабиринте узких улочек… Когда они наконец остановились, Майна задыхалась. Стар был бледен как смерть, даже губы посинели.
– Видела его? – вцепился он ей в предплечье. – Господи Иисусе, от них тут спасу нет! Полиция, сыщики в гражданском. В машинах. На улице. Он видел твои волосы. Я заметил, как он смотрел на тебя. Нужно снова что-то делать. Нужно опять менять твой облик.
Стар крепко обнял ее.
– Майна, ты знаешь, что они сделают со мной, если поймают нас вдвоем? Они посадят меня в тюрьму!
Майна попыталась уверить его, что не позволит им сделать этого. Она объяснит им, что добровольно пошла за ним. Но Стар не слушал ее. Он спешно притащил ее обратно на чердак со знакомой кроватью под лоскутным покрывалом и заставил немедленно перекраситься. Пока Майна красила волосы, Стар напряженно сидел за столом в углу. Он даже не позволил ей воспользоваться ванной – а вдруг кто-нибудь из соседей заметит следы краски и заподозрит неладное! Поэтому ей пришлось красить волосы над тазиком, в то время как Стар восседал на стуле, осыпанный рыжими локонами и завитками, которые сам состриг с ее головы. Они были повсюду – на столе, на полу. Но он, казалось, не видел их. Он читал Таро, раскладывая карты: крепость, влюбленные, повешенный, дама денариев, король кубков. Его прекрасное лицо потемнело. По этому лицу Майна смогла безошибочно определить: карта – дрянь. И то, что произойдет следом, она тоже знала: Стар в ярости смахнет карты на пол и с размаху запустит стулом в противоположную стену… Стул с оглушительным треском развалился на части.
– Поторапливайся! – Стар рухнул на кровать и уставился в потолок, сжимая и разжимая пальцы. – Ну когда же ты наконец высушишь свои волосы, Майна? Иди сюда. Поговори со мной. Погладь мне лоб.
Майна сделала все, как он велел. Она робко подползла к нему и погладила сперва его волосы, потом лицо.
– Что-то не так? Может, скажешь мне, Стар? – тихо спросила она.
– Карта была плохая. – Он поймал ее руку. – Не понравилось, как легла. Ты, главное, не останавливайся, Майна.
Только ты умеешь так гладить меня. Ты обладаешь настоящим даром умиротворения. Погладь меня нежно-нежно. Вот так. Вот так…
Майна продолжала гладить его лоб. Ее душу наполняла гордость, к которой все же примешивался страх: сейчас от Стара можно было ожидать чего угодно. Ей было холодно – волосы еще не высохли, тоненькие черные ручейки текли с них на плечи и на рубашку. Прошло немало времени, прежде чем это произошло: она почувствовала, как Стар вдруг напрягся, и снова она определенно знала, что последует теперь. Обхватив ее за талию, Стар открыл глаза и уперся в нее долгим немигающим взглядом. Казалось, он смотрит ей прямо в душу, видит ее насквозь. Его лицо застыло словно маска, ни один мускул не выдавал движения жизни. Потом Стар отвел ее руку от своего лица и положил себе на грудь, опуская все ниже, пока не прижал к паху.
Майна поняла, чего он от нее хочет. Накануне он уже показывал ей, что нужно делать в таком случае. Ей надлежало гладить бедра и пах Стара, снова и снова шепча его имя. Его глаза закрылись. Это был знак: пора расстегнуть на нем джинсы и высвободить пенис. Стар называл эту часть тела более коротким термином, который заставлял Майну краснеть от стыда, потому что, кроме Стара и Кассандры, среди ее знакомых не было никого, кто столь открыто и бесстыдно употреблял бы это словечко. К счастью, самой ей не приходилось произносить его вслух – ее задачей было только бережно массировать то, что это слово обозначало. И еще постоянно произносить имя Стара, шепча его легко, с придыханием. Лежать надо было тихо и спокойно в ожидании, когда он скажет: хватит.
Когда он в первый раз просил, даже уговаривал ее сделать это, Майна подумала, что таким, наверное, бывает иногда начало сексуальной близости. Сама она полагала, что это начинается с поцелуев, но, по-видимому, некоторым мужчинам нравилась иная прелюдия. Тогда Майна попыталась уверить себя в том, что знает, каким будет следующий шаг. Все должно было произойти так, как о том рассказывала Кассандра. К тому же о таких вещах немало говорилось на уроках биологии – в школе эта тема была буквально разложена по полочкам. Сначала Стар должен достаточно возбудиться, потом кровь наполнит пещеристое тело, и произойдет то, что учитель называл эрекцией. Правда, у Кассандры и для этого процесса было другое определение – она называла это предельно просто: «У мужика встает». После эрекции Стар, конечно же, поцелует ее, и тогда они займутся любовью.
Несмотря на некоторую терминологическую путаницу, которую ей до конца так и не удалось преодолеть, Майна считала себя достаточно подготовленной в данном вопросе. У нее вовсе не было намерения окончить век старой девой. Вместе с тем ей хотелось, чтобы потеря девственности стала для нее особым, торжественным событием, а не последствием торопливой и бездумной случки, как это выглядело в описании Кассандры. Нет, это должно быть чем-то вроде красивой, величественной церемонии, которую не забудешь никогда в жизни. Пусть это будет ее подарком любимому человеку – а любила она Стара. И когда он впервые заговорил с ней о проблемах плоти, она решила, что тот самый заветный момент вот-вот наступит.
Но тут выяснилось, что ни учебники, ни рисунки ничего не стоят, когда от теории переходишь к практике. Должно быть, она перевозбудилась и слишком нервничала, а потому допустила какую-то техническую ошибку. Как бы то ни было, когда Майна расстегнула джинсы Стара и взяла в руку его плоть, даже когда начала нежный массаж, ничего не произошло. Стар по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Но вместе с тем он не проявлял признаков раздражения, не пытался инструктировать ее, и она понемногу осмелела.
Сначала Майна гладила его прекрасный поджарый живот, потом запустила пальцы в темные лобковые волосы. Ее указательный палец робко коснулся члена, который поразил ее одновременно своими размерами и необычайно шелковистой кожей. Взяв его в руку, она испытала восторг – ей захотелось даже нагнуться и поцеловать его, потому что любовь к Стару, к тайнам его тела переполняла ее. Однако она не решилась на это. Майна продолжила массаж и, кажется, в какой-то момент была даже близка к успеху: мягкая плоть как будто встрепенулась, однако слабый проблеск жизни тут же угас, и все осталось по-прежнему. Ею начинало овладевать отчаяние.
– Он у них встает, – поучала когда-то ее Кассандра. – Встает, как риф из моря. Люблю смотреть на это. Смотришь и чувствуешь свою силу. Поверь, Майна, это просто класс.
Так в чем же она ошиблась? Майна сжала пальцы чуть сильнее. Все выглядело в точности, как на рисунке. Пенис смотрел на нее словно глаз – третий глаз Стара. Майна тихонько заплакала, стараясь не показывать слез. Она наконец поняла, в чем было дело. Стар не любил ее, он даже не испытывал к ней ни малейшего влечения. А она оказалась просто неуклюжей дурой – не смогла пробудить в нем желания.