Страница:
Стар вынул коробочку с «белой голубкой». Там оставалось шесть таблеток. Таблетка, которую он принял вместе с амфетамином прошлой ночью, когда Майна лежала рядом с ним, притворяясь, что не спит, не боится, не предаст его, как предавали все до нее, – та таблетка произвела в нем подлинный переворот, придав ему небывалую уверенность в собственных силах. Эффект оказался благотворным во всех отношениях.
Он выкатил на ладонь одну таблетку, потом другую и проглотил обе. «Водички бы надо, – мелькнула мысль, – запить». Но ничего – и так сойдет. Скоро он напьется вдоволь. Он будет пить воду, давать интервью, делать все, что ему заблагорассудится. В квартире Матильды.
– Джини, – тихо позвал Стар, припав к гаражной двери. – Джини, не бойся, это я. Извини, припозднился.
19
Он выкатил на ладонь одну таблетку, потом другую и проглотил обе. «Водички бы надо, – мелькнула мысль, – запить». Но ничего – и так сойдет. Скоро он напьется вдоволь. Он будет пить воду, давать интервью, делать все, что ему заблагорассудится. В квартире Матильды.
– Джини, – тихо позвал Стар, припав к гаражной двери. – Джини, не бойся, это я. Извини, припозднился.
19
– Милая, – вкрадчиво проговорил Стар, подняв дверь гаража. Он стоял перед Джини, загораживая ей выход. Она смотрела на него, не в силах пошевелиться от ужаса. Он был сплошь вымазан кровью. Кровь была на его рубашке, на руках, под ногтями, на шее, на лице. Даже волосы были мокрыми от крови, а к непослушному вихру прилипли какие-то белые острые кусочки.
«Кость, – осенила ее страшная догадка. – Осколки кости». Джини судорожно зажала ладонью рот. А он, насквозь пропитанный кровью, тем временем небрежно сбрасывал с себя плащ и снимал черные перчатки. На лице его блуждала блаженная улыбка.
Вся дрожа, Джини привалилась спиной к стене гаража. Скольких же он убил? Только Жана Лазара? И водителя этой машины? Или многих еще, как он похвалялся?
Водитель был молод – насколько можно определить возраст человека, у которого снесена половина лица. Сняв с себя зеленый шарф, она, как могла, перебинтовала его страшную рану. Джини знала, что произойдет дальше, – ей приходилось наблюдать подобные случаи в Боснии. Этого человека уже ничто не могло спасти, останавливать кровь было бесполезно. Тем не менее она сделала все, что от нее зависело. Он промучился еще час, прежде чем окончательно истек кровью.
Теперь и она была вся в крови. Ее бил жестокий озноб. На ней были свитер и толстое пальто, однако ей казалось, что ее пронизывает ледяной холод. Джини никак не могла унять дрожь, и Стар, когда заметил это, почувствовал себя польщенным.
– Ничего, ничего, все в порядке, – постарался успокоить он ее. – Я и сам поначалу трясся. Совсем немножко. Пока не выстрелил. Тебе нечего стыдиться, Джини, все нормально.
– Я не могу вести машину, – отстранилась она от него и показала ладони. – Смотри, я не могу взяться за руль…
Он ударил ее по лицу – изо всех сил, без предупреждения. Джини пошатнулась, но все же устояла на ногах. Когда она решилась взглянуть на него, то увидела таким, каким описывала его Шанталь: бледная кожа, горящие глаза. И еще рот… Этот рот вселял в нее ужас, в нем было что-то глубоко отталкивающее.
– Нет, ты сядешь за руль. И поведешь машину. Как миленькая поедешь. Прямо сейчас поедешь, сволочь! – Схватив Джини за отвороты пальто, Стар с силой припечатал ее спиной к дверце. С его губ уже готова была сорваться угроза: «А не то…» Однако, подумав, он не произнес этих слов вслух. Она и без того была напугана. Он видел ее страх, ощущал ее покорность.
Джини стало стыдно за собственную слабость. Стыд перерастал в злость. Она подчинилась ему, но делала все как можно медленнее. Казалось, Стар оглох и ослеп, не сознавая грозящей ему опасности. Издалека уже доносился вой сирен. Однако он, судя по всему, ничего не слышал.
Неестественно выпрямившись, Стар сидел на соседнем сиденье. Когда они подъехали к воротам, он ткнул ей пистолетом в живот. Обмирая от страха, Джини медленно, как улитка, вывернула на улицу, молясь в душе за мощные двигатели полицейских машин и резвые ноги жандармов.
Стар заставил ее петлять по лабиринту узких улиц и переулков, и она начала молиться за то, чтобы перед их «Мерседесом» вырос в конце концов какой-нибудь заслон. Однако этого не случилось. Вой сирен приблизился, потом удалился. Но Стар, кажется, оставался все также глух. Он напряженно вглядывался во что-то, словно, находясь в кинозале один, смотрел какой-то свой собственный фильм ужасов, но в то же время постоянно был начеку, указывая Джини, куда ехать: налево, прямо, направо…
Однажды, когда Стар уставился перед собой остекленевшим взором и, казалось, уже перестал обращать на нее всякое внимание, она рискнула включить дальний свет, пытаясь привлечь к их «Мерседесу» внимание. Однако эта попытка не осталась незамеченной.
– Выключи немедленно, – спокойно приказал он. – Не валяй дурака, Джини. Не забывай, я дам тебе бесценный материал. Это будет лучшая из всех статей, которые ты написала за свою жизнь. Ведь ты не хочешь упустить такую возможность? Нет? Тогда сворачивай направо.
Джини поняла, куда они едут. Они следовали совсем не тем путем, что утром, однако не оставалось никаких сомнений в том, что они возвращаются на улицу, где жила Матильда, к ее дому. Мозг Джини соображал теперь гораздо лучше. Как ни странно, страх и злость заставляли ее оценивать обстановку с необычайной ясностью и четкостью. С этой беспощадной ясностью она сознавала, что если поднимется с ним в квартиру Матильды, то он убьет ее. Рано или поздно, но убьет… Надо было как-то сопротивляться. Но как? Если она откажется следовать за ним, то он пристрелит ее прямо в машине. Или на улице. Или в вестибюле. Или в кабине лифта. Так где же? Где суждено ей встретить смерть?
– Стар, – обратилась она к нему, чуть сбавив скорость, – скажи, ты не слышишь, как воют сирены?
– Нет. А что?
– Так, просто мысли всякие… Мы возвращаемся к Матильде?
– Да.
– А ты хорошо подумал? Ведь нас, должно быть, видели. За нами может быть погоня, и если мы задержимся в этой квартире… Подумай, Стар, ты можешь попасть в западню. Сам знаешь, как это бывает. Они окружат здание, обложат тебя со всех сторон, у тебя не будет выхода…
– А мне и не нужен выход, – улыбнулся он ей белыми губами. – Ты что, не знала?
– Нет… Нет, не знала. Но Стар…
– Ты что, думаешь, я идиот последний? – Можно было подумать, что у него начинается очередной приступ бешенства. – Я знаю: в таких случаях спасения не бывает. Никогда. Не сегодня, так завтра, на будущей неделе они обязательно возьмут меня в кольцо. И прикончат. А пока у меня есть ты, они и вести себя будут соответственно. Осторожно. Мне прекрасно известно, что они будут делать. И тебе тоже. Эвакуируют жильцов из здания. Окружат его. Расставят своих сраных снайперов по всем крышам. Займут квартиры, какие только можно, – напротив, сбоку, снизу. Напихают во все дырки подслушивающей аппаратуры, чтобы знать, в какой комнате я нахожусь. Замкнут на себя телефонную линию. И позвонит мне засранец речистый, психолог вонючий. Это у них называется научным подходом. Вот когда цирк начнется. Ах какие они будут ласковые, ах какие вежливые. Ты им говоришь: машину подавайте, самолет, вертолет, черта в ступе. А они только кивают: ясное дело, Стар, нет проблем. Может, еще чего? Может, яхту? Или сверхзвуковой «Конкорд»? А как насчет купе в Восточном экспрессе?..
Он громко рассмеялся.
– И ты думаешь, я настолько туп, чтобы поверить их посулам? Я же миллион раз про это фильмы смотрел – специально видеокассеты брал… Налево, налево сворачивай… И знаю, как это делается. Они дают тебе взопреть как следует. Ждут, когда напряжение свалит тебя. На измор берут. Они сидят и прикидывают: рано или поздно этот парень захочет спать, рано или поздно раскиснет. И когда, по их расчетам, такой момент наступает, они вводят в дело своих лучших. Все эти ребята – полицейский спецназ Америки, САС, [49]Группа вмешательства – знатоки своего дела. Тридцать секунд, а то и меньше – и ты готовенький. Вот и подумай, Джини, что со мной будет. Да то же, что со всеми остальными несчастными раздолбаями: буду валяться дохлый, словно крыса сраная в своей сраной норе… – Последовал долгий прерывистый вздох. – Только так я подыхать не намерен. Не дождутся!
Джини молча выслушала эту длинную тираду. Ее заставило похолодеть то, с какой точностью он нарисовал сценарий грядущих событий. Она отчаянно вцепилась в руль – они только что повернули на Рю-де-Ренн. Через три квартала должен быть дом Матильды Дюваль. Джини притормозила.
– Так ты намерен умереть? – тихо спросила она. – Я тебя правильно поняла?
– Посмотрим, – хитро улыбнулся ей Стар. – А ты волнуешься?
– Конечно. Ведь если ты умрешь, то умру и я. У меня такое чувство, будто ты только что зачитал мне смертный приговор. – Набравшись мужества, она взглянула на него. – Только не знаю, как я тогда напишу о тебе статью.
– Ничего, скоро узнаешь. – Он снова криво улыбнулся. – Все узнаешь. Только не спрашивай меня ни о чем, ладно? Не люблю женщин, которые без конца сыплют идиотскими вопросами. Я… Эй, какого хрена ты делаешь?!
Джини только что заметила перед собой двух пешеходов. Заметила и сразу же узнала. Примерно в сорока метрах перед ней и двадцати метров не доходя до дома мадам Дюваль, шли Паскаль и Марианна.
Отец вел дочь за руку, на плече у него висела сумка с фотопринадлежностями. Паскаль наклонился к Марианне, которая, видно, хотела ему что-то сказать. Марианна, подпрыгивая на месте, начала весело болтать, глядя отцу в лицо. Чтобы поскорее проскочить мимо них, Джини нажала на педаль газа. Стар больно уперся пистолетом ей в низ живота.
– Там люди, Стар…
– Тормози. Тормози, говорю тебе!
– Стар, но они увидят нас. Ты весь в крови. Они…
– Тормози. Прямо здесь останавливайся. На счет три – стреляю. Раз. Два…
Джини остановила машину как раз перед домом, где жила Матильда Дюваль. Паскаль и Марианна оставались в десяти метрах сзади. Они по-прежнему неторопливо шли по тротуару, у кромки которого остановился «Мерседес». Джини ясно видела их в боковом зеркале.
– Подожди немного, Стар, – заговорила она.
Еще несколько секунд, и они пройдут мимо машины, мимо дома мадам Дюваль, войдут в дом, где живет Элен. Отец и дочь болтали все так же увлеченно, и оставалась надежда на то, что они ничего не заметят.
– Послушай, Стар, зачем тебе осложнения. Мы только… Однако он, не слушая, перегнулся через нее и выдернул ключи из замка зажигания. В следующую секунду Стар был уже на улице. Джини не сводила глаз с бокового зеркала. До нее уже отчетливо доносился звонкий голосок Марианны. Ее маленькое личико с острым подбородком было поднято к Паскалю. На девочке были лосины, юбка из шотландки в красную и синюю клетку и темно-синяя теплая курточка. У нее была новая стрижка – каре. Ровная темная челка колыхалась над серыми глазами, обращенными к отцовскому лицу. Эти две пары глаз были так похожи. «Боже, ей всего девять лет», – подумала Джини.
Стар между тем запирал правую дверь. Прошло еще несколько секунд. Может, все-таки не заметят? Если она останется сидеть в машине, если Паскаль не поглядит в ее сторону, если ей удастся не закричать, если не заговорит Стар… «Господи, пронеси», – взмолилась Джини. Метр, полметра… Ну же, ну, проходите скорее!
– Mais – regarde, Papa – cet homme la… [50]
Реакция Паскаля была молниеносной – она была выработана годами, проведенными в зонах военных действий. Марианна еще не закончила своей удивленной фразы, а он уже подхватил девочку на руки и шарахнулся вместе с нею в сторону. Стар, который уже успел обойти машину спереди, открывал дверь со стороны водителя:
– Все в порядке, Джини, можешь выходить.
Джини не шелохнулась. Бледное лицо Стара приблизилось к ней, следом в открытую дверцу просунулся ствол пистолета. Нет, он, наверное, и в самом деле не только глух, но и слеп. Не слышит полицейских сирен, не видит Паскаля с Марианной. Еще каких-нибудь двадцать секунд, пусть даже пятнадцать – и отец с дочерью будут в безопасности. Глядя в черное дуло, она ожидала услышать топот убегающего человека. Однако никакого топота не последовало – только гнетущая, ужасающая тишина. И тогда Стар завопил. Его истерический вопль иглой вошел в ее сердце, эхом разнесся по улице:
– Вон из машины, сука! Быстро! Или я разнесу в куски твою вонючую башку! Вон!! Вон!!!
Джини моментально выскользнула из-за руля, потому что видела: теперь спасти ее может только расторопность. Промедление в такой ситуации было смерти подобно. Выйдя из машины, она немедленно попала в цепкие руки Стара. Он тут же принялся заламывать ей руку за спину, тыча пистолетом в горло. Уголком глаза Джини видела Паскаля. Он стоял в какой-нибудь паре метров, одной рукой обхватив Марианну за талию, а другой растопыренной пятерней прижимая девочку лицом к своему плечу. Это было похоже на мимолетный кадр из фильма: побелевшее, решительное, сосредоточенное лицо Паскаля – как перед атакой. Видел ли их Стар? Догадывался ли, что рядом есть кто-то еще?
– Прошу тебя, Стар, – произнесла Джини умоляющим тоном, глядя ему прямо в глаза и пытаясь прикоснуться к нему свободной рукой. Она старалась повернуться так, чтобы загородить собой от него Паскаля и Марианну. – Пожалуйста, пойдем в дом. Мне хочется туда, хочется побыть с тобой…
Что-то дрогнуло в его лице, его глазах. Видно, ему в голову пришла какая-то новая идея – вид его стал еще более целеустремленным и сосредоточенным. Стар выпустил руку Джини и, несколько ослабив хватку, обнял ее за плечи. Он повел ее к широким ступенькам, не опуская, однако, пистолета. Сталь ствола больше не впивалась ей в шею – Стар нежно поглаживал ей пистолетом горло. Они подошли к лестнице под навесом. Джини начала машинально считать ступеньки – их оказалось восемь. Стар, порывшись левой рукой в кармане, вытащил ключи и отдал их ей:
– Открывай дверь. Быстрее открывай, сволочь! И лифт вызывай – быстро…
«Прекрасно, – подумала Джини. – Никого рядом». Никого. Только она, Стар и этот, ключ. Мир сузился до размеров площадки перед дверью подъезда. Руки ее дрожали. Эта дрожь была неудержимой. Джини никак не могла попасть ключом в скважину. Ключ только дергался и беспомощно скреб металл.
– Я помогу тебе, Джини, – прозвучал спокойный голос справа, и она почувствовала прикосновение руки Паскаля. Он открыл дверь с первого раза.
Паскаль заставил себя перейти на шаг. Когда же он совершенно неожиданно для себя услышал имя Джини, то замер на месте. Паскаль не ушел. В подобной ситуации это было единственно возможным для него поступком, который вместе с тем мог стоить ему жизни.
Джини специально тянула время, спасая его и Марианну. Паскаль видел все. Эти десять секунд показались ему вечностью. Она прикрыла их с Марианной своим телом, а потом начала подниматься с тем человеком по лестнице. Паскаль опустил Марианну на тротуар и подтолкнул к ближайшему подъезду.
– Не двигайся, – приказал он ей. – Стой, пока я не войду в тот дом с Джини и человеком, который сейчас вместе с ней. Как только дверь закроется, возвращайся скорее к маме. Пусть звонит в полицию. Немедленно. Расскажи ей все, что видела. Расскажи, где я. Ты все поняла, Марианна?
Она подняла к нему свое маленькое побледневшее личико с широко раскрытыми глазами. В его душе шевельнулся ужас: неужели заплачет? Закричит, вцепится в него, не захочет отпускать? Однако в лице ее не было паники – оно было серьезным и внимательным. Марианна молча кивнула. И Паскаль впервые в полной степени осознал, насколько дорог ему этот родной человечек, почувствовав к дочери болезненную, щемящую, почти невыносимую любовь. Пожав ей на прощание ладошку, он бесшумно побежал по тротуару и столь же неслышно и быстро поднялся по ступеням. Через несколько секунд его рука накрыла ладонь Джини – он помог ей вставить в скважину ключ.
Мозг тем временем фиксировал все новую информацию – вспышка невидимого фотоаппарата работала без остановки. Пистолет оказался «береттой». Модификация – 93R. Его владелец, насколько можно судить, к огнестрельному оружию непривычен. На взводе, но реакция заторможенная. Лицо белое как мел, глаза беспокойно бегают. Наверное, он вообще не воспринимал Паскаля как часть реальности, пока входная дверь не захлопнулась за ними и все трое оказались в вестибюле. И только там, стоя спиной к лифту на черно-белом плиточном полу в шахматную клетку, этот мужчина, по-прежнему упиравший пистолетное дуло в подбородок Джини, кажется, наконец заметил Паскаля.
«Помедленнее, помедленнее прокручивай», – подумал Паскаль, внимательно наблюдая за молодым человеком, который застыл, будто перед его глазами мелькали кадры какой-то киноленты. Должно быть, «кинопроектор» крутил пленку слишком быстро. Кое-что в этом фильме мужчина улавливал, но многое оставалось для него непонятным.
Встретив его настороженный взгляд, Паскаль приветливо улыбнулся ему, точно старому знакомому. Поправив на плече ремень сумки с фотопринадлежностями, он вежливо осведомился:
– Хотите, чтобы я вызвал лифт? Вам на какой этаж? Простой вопрос, по-видимому, помог мужчине сориентироваться.
– Просто вызовите – и все, – ответил он.
Паскаль так и сделал. Движения его были плавными, в них не было ничего угрожающего. Молодой человек пятясь вошел в кабину лифта и потащил за собой Джини. Пистолет по-прежнему был приставлен к ее горлу.
Паскаль подождал, пока двери лифта начнут закрываться, и в последний момент всунул между ними ногу.
Он попытался прочитать выражение лица Джини, уловить хоть какой-то намек. Главным при этом было не совершить ошибки. Ни слова, ни жеста – ничего, что могло быть истолковано как угроза. До этого глаза Джини, расширенные от страха, глядели ему прямо в лицо. Теперь же, когда он придержал двери лифта, лицо ее стало напряженно-многозначительным. Ее взор был явно направлен на его сумку.
– Могу чем-либо помочь? – учтиво заговорил Паскаль, лихорадочно соображая, что бы мог означать этот взгляд. – Видите ли, я работаю с Джини и… – Он сосредоточенно сдвинул брови и внезапно все понял. – В общем, я фотограф.
– В самом деле? – Молодой мужчина пристально уставился на него. Его глаза были поначалу тусклыми, но затем в них вспыхнула искорка интереса. Он судорожно дернулся.
– Это камеры, что ли? – мотнул парень головой в сторону сумки. – У вас там фотоаппараты?
В его голосе послышались нотки возбуждения, пожалуй, даже благоговения.
– Конечно. Камеры. Объективы. Пленка. Цветная. Черно-белая…
– Ну и что скажешь? Правду он говорит?
Молодого человека слегка передернуло. Тыча пистолетом Джини в подбородок, он одновременно с интересом рассматривал Паскаля.
– Это Паскаль Ламартин, – тихо произнесла Джини. – Мы с ним в самом деле работаем вместе.
– Вот видите? Так я поднимусь с вами? Вы не против? – Не дожидаясь ответа, Паскаль шагнул в кабину, но вглубь не пошел, оставшись у дверей. – На какой этаж едем?
Он внимательно наблюдал за лицом мужчины. Паскаль ожидал каких-то действий с его стороны, когда входил в кабину лифта, однако никакой реакции не последовало. Насколько можно было судить, имя Паскаля, прозвучавшее из уст Джини, произвело на молодого человека большое впечатление. Вначале в его глазах заметалось неверие, потом застыло непонимание и в конце концов – когда одурманенное сознание полностью усвоило прозвучавшее имя – вспыхнули облегчение и непонятное ликование.
«Только не в лифте, – подумал Паскаль. – И не на площадке десятого этажа. Места мало, к тому же он держит Джини все еще достаточно крепко».
Молодой человек бросил ему ключи и велел открыть дверь.
«А вот в квартире – другое дело, – продолжал размышлять Паскаль, когда они вошли в большое, тесно заставленное мебелью помещение. – Да, именно здесь. Когда он в конце концов отпустит ее. Когда расслабится, потеряет бдительность. Тогда».
– Я знаю тебя, Паскаль. – На лице мужчины было написано чуть ли не мессианское прозрение. Выбрав самую безопасную для себя позицию, он прислонился к стенке камина, продолжая держать перед собой Джини.
– Да-да, знаю. Знаком с твоими работами. У меня даже кое-какие твои снимки есть. Ведь это ты, кажется, принцессу Каролину Монакскую фотографировал. Помнишь? Я ее фотографии отовсюду вырезаю. А еще фотографии кинозвезды американской – Сони Суон. Отличные снимки. Ты работаешь на мои любимые журналы – «Пари-матч», «Пипл» [51]… – Он наморщил лоб, словно что-то припоминая. – Только в последнее время тебя почему-то не видно.
– Верно. В последнее время я в основном другими делами занимался. Знаешь, как оно бывает…
– Ну да, конечно. Как не знать… Я это к тому, что трудно, наверное, к этим знаменитостям подобраться. Минуя охрану, собак… Снимать то, что не предназначено для чужих глаз. Мне такие снимки особенно нравятся. Взять ту же Соню Суон. Эта сучка не лучше любой проститутки, и ты показал ее именно такой, какая она есть на самом деле.
Он замолчал, прямо-таки светясь от удовольствия.
«Ирония судьбы», – внутренне усмехнулся Паскаль. Те три года его жизни, которые он считал наиболее бесполезными и презренными, которых так стыдился, неожиданно сослужили ему добрую службу. Одного взгляда на подонка, который стоял сейчас перед ним, было достаточно, чтобы поставить точный диагноз: болезненная жажда славы в тяжелой степени. «Особая форма помешательства, – подумал Паскаль. – И сколько таких по свету ходит? Поклонники, фанатики, мечтающие хотя бы на миг искупаться в лучах известности, пусть даже чужой».
– Я до сих пор храню твои снимки, которые вырезал. – Парень внезапно залился пронзительным смехом. – И находятся они тут. Кое-что из своих вещей я держу в комнате моей матери – это здесь недалеко, через коридор. Может, позже вместе посмотрим. Они в чемодане лежат, под кроватью. – Он замолчал, собираясь с мыслями, и снова скривился в судороге.
– Слушай, Паскаль, ты вроде парень неглупый. Правильно я говорю? Хочу попросить тебя об одной вещи. Обойди всю квартиру, каждую комнату, закрой все жалюзи и задерни шторы. И свет зажечь не забудь. А потом пойди на кухню и принеси мне воды. В холодильнике стоит, в бутылках. Матильда специально для меня держит. Принеси запечатанную бутылку и стакан. И смотри, Паскаль, будь умницей, а не то…
– Что ты, что ты, все понимаю.
Паскаль направился к окнам. Он рассчитывал время: сколько его осталось – пять минут, десять? Интересно, включат они сирены или подкрадутся без шума?
Паскаль быстро обошел квартиру, хорошо запомнив расположение комнат. Ее «хребтом» служил длинный темный коридор, по обе стороны которого располагались по две комнаты: две большие комнаты – направо, две спальни – налево. При каждой спальне – по ванной с туалетом. Та комната, в которую они вошли сразу втроем, была гостиной. Вторая служила столовой. В конце коридора располагалась большая и старомодная кухня. Планировка была почти такая же, как и в квартире Элен, только эта была чуть меньше. Это вселяло определенную надежду.
Однако стоило ему прийти на кухню, как все его надежды рухнули. Как и в квартире Элен, с этой кухни был черный ход на пожарную лестницу. Но воспользоваться им не было никакой возможности. Паскаль в отчаянии смотрел на дверь черного хода: надо же так обмануться!
Дверь была загорожена гигантским холодильником, сдвинуть который с места было под силу разве что трактору. Паскаль не без труда открыл защелки на всех окнах, хотя и сомневался, что это что-то даст. Эти окна не открывались, наверное, уже лет двадцать – рамы были сплошь замазаны краской. Ни единой щелочки. Он налег покрепче на окно, расположенное над раковиной. Но тщетно – рама была будто вырублена из цельного куска мрамора.
Осмотревшись получше на кухне, Паскаль быстро начал один за другим выдвигать ящики серванта и в конце концов нашел то, что искал, – длинный, узкий и очень острый нож. Он сунул его во внутренний карман куртки, однако оптимизма от этого не испытал. Нож против пистолета – практически ничто.
Паскаль возвращался с кухни с водой – интересно, зачем этому шизику вода? – когда услышал из гостиной звук, от которого у него похолодело в груди. Низкий стон сменился приглушенным вскриком. Джини!..
– Пожалуйста, не надо… – донеслось до его слуха. – Стар, нет, только не сейчас. Умоляю тебя… Нам нужно поговорить. Ты же сам говорил об интервью. У меня в сумке есть диктофон, кассеты…
Паскаль подошел к двери. Он опоздал секунд на пять. Если благоприятная возможность и была, то только раньше. Теперь же от нее не осталось и следа. Неизвестно, что делал Стар, но он, услышав шаги Паскаля, прервал свое занятие. Паскаль с лицом белее мела замер на пороге.
«Кость, – осенила ее страшная догадка. – Осколки кости». Джини судорожно зажала ладонью рот. А он, насквозь пропитанный кровью, тем временем небрежно сбрасывал с себя плащ и снимал черные перчатки. На лице его блуждала блаженная улыбка.
Вся дрожа, Джини привалилась спиной к стене гаража. Скольких же он убил? Только Жана Лазара? И водителя этой машины? Или многих еще, как он похвалялся?
Водитель был молод – насколько можно определить возраст человека, у которого снесена половина лица. Сняв с себя зеленый шарф, она, как могла, перебинтовала его страшную рану. Джини знала, что произойдет дальше, – ей приходилось наблюдать подобные случаи в Боснии. Этого человека уже ничто не могло спасти, останавливать кровь было бесполезно. Тем не менее она сделала все, что от нее зависело. Он промучился еще час, прежде чем окончательно истек кровью.
Теперь и она была вся в крови. Ее бил жестокий озноб. На ней были свитер и толстое пальто, однако ей казалось, что ее пронизывает ледяной холод. Джини никак не могла унять дрожь, и Стар, когда заметил это, почувствовал себя польщенным.
– Ничего, ничего, все в порядке, – постарался успокоить он ее. – Я и сам поначалу трясся. Совсем немножко. Пока не выстрелил. Тебе нечего стыдиться, Джини, все нормально.
– Я не могу вести машину, – отстранилась она от него и показала ладони. – Смотри, я не могу взяться за руль…
Он ударил ее по лицу – изо всех сил, без предупреждения. Джини пошатнулась, но все же устояла на ногах. Когда она решилась взглянуть на него, то увидела таким, каким описывала его Шанталь: бледная кожа, горящие глаза. И еще рот… Этот рот вселял в нее ужас, в нем было что-то глубоко отталкивающее.
– Нет, ты сядешь за руль. И поведешь машину. Как миленькая поедешь. Прямо сейчас поедешь, сволочь! – Схватив Джини за отвороты пальто, Стар с силой припечатал ее спиной к дверце. С его губ уже готова была сорваться угроза: «А не то…» Однако, подумав, он не произнес этих слов вслух. Она и без того была напугана. Он видел ее страх, ощущал ее покорность.
Джини стало стыдно за собственную слабость. Стыд перерастал в злость. Она подчинилась ему, но делала все как можно медленнее. Казалось, Стар оглох и ослеп, не сознавая грозящей ему опасности. Издалека уже доносился вой сирен. Однако он, судя по всему, ничего не слышал.
Неестественно выпрямившись, Стар сидел на соседнем сиденье. Когда они подъехали к воротам, он ткнул ей пистолетом в живот. Обмирая от страха, Джини медленно, как улитка, вывернула на улицу, молясь в душе за мощные двигатели полицейских машин и резвые ноги жандармов.
Стар заставил ее петлять по лабиринту узких улиц и переулков, и она начала молиться за то, чтобы перед их «Мерседесом» вырос в конце концов какой-нибудь заслон. Однако этого не случилось. Вой сирен приблизился, потом удалился. Но Стар, кажется, оставался все также глух. Он напряженно вглядывался во что-то, словно, находясь в кинозале один, смотрел какой-то свой собственный фильм ужасов, но в то же время постоянно был начеку, указывая Джини, куда ехать: налево, прямо, направо…
Однажды, когда Стар уставился перед собой остекленевшим взором и, казалось, уже перестал обращать на нее всякое внимание, она рискнула включить дальний свет, пытаясь привлечь к их «Мерседесу» внимание. Однако эта попытка не осталась незамеченной.
– Выключи немедленно, – спокойно приказал он. – Не валяй дурака, Джини. Не забывай, я дам тебе бесценный материал. Это будет лучшая из всех статей, которые ты написала за свою жизнь. Ведь ты не хочешь упустить такую возможность? Нет? Тогда сворачивай направо.
Джини поняла, куда они едут. Они следовали совсем не тем путем, что утром, однако не оставалось никаких сомнений в том, что они возвращаются на улицу, где жила Матильда, к ее дому. Мозг Джини соображал теперь гораздо лучше. Как ни странно, страх и злость заставляли ее оценивать обстановку с необычайной ясностью и четкостью. С этой беспощадной ясностью она сознавала, что если поднимется с ним в квартиру Матильды, то он убьет ее. Рано или поздно, но убьет… Надо было как-то сопротивляться. Но как? Если она откажется следовать за ним, то он пристрелит ее прямо в машине. Или на улице. Или в вестибюле. Или в кабине лифта. Так где же? Где суждено ей встретить смерть?
– Стар, – обратилась она к нему, чуть сбавив скорость, – скажи, ты не слышишь, как воют сирены?
– Нет. А что?
– Так, просто мысли всякие… Мы возвращаемся к Матильде?
– Да.
– А ты хорошо подумал? Ведь нас, должно быть, видели. За нами может быть погоня, и если мы задержимся в этой квартире… Подумай, Стар, ты можешь попасть в западню. Сам знаешь, как это бывает. Они окружат здание, обложат тебя со всех сторон, у тебя не будет выхода…
– А мне и не нужен выход, – улыбнулся он ей белыми губами. – Ты что, не знала?
– Нет… Нет, не знала. Но Стар…
– Ты что, думаешь, я идиот последний? – Можно было подумать, что у него начинается очередной приступ бешенства. – Я знаю: в таких случаях спасения не бывает. Никогда. Не сегодня, так завтра, на будущей неделе они обязательно возьмут меня в кольцо. И прикончат. А пока у меня есть ты, они и вести себя будут соответственно. Осторожно. Мне прекрасно известно, что они будут делать. И тебе тоже. Эвакуируют жильцов из здания. Окружат его. Расставят своих сраных снайперов по всем крышам. Займут квартиры, какие только можно, – напротив, сбоку, снизу. Напихают во все дырки подслушивающей аппаратуры, чтобы знать, в какой комнате я нахожусь. Замкнут на себя телефонную линию. И позвонит мне засранец речистый, психолог вонючий. Это у них называется научным подходом. Вот когда цирк начнется. Ах какие они будут ласковые, ах какие вежливые. Ты им говоришь: машину подавайте, самолет, вертолет, черта в ступе. А они только кивают: ясное дело, Стар, нет проблем. Может, еще чего? Может, яхту? Или сверхзвуковой «Конкорд»? А как насчет купе в Восточном экспрессе?..
Он громко рассмеялся.
– И ты думаешь, я настолько туп, чтобы поверить их посулам? Я же миллион раз про это фильмы смотрел – специально видеокассеты брал… Налево, налево сворачивай… И знаю, как это делается. Они дают тебе взопреть как следует. Ждут, когда напряжение свалит тебя. На измор берут. Они сидят и прикидывают: рано или поздно этот парень захочет спать, рано или поздно раскиснет. И когда, по их расчетам, такой момент наступает, они вводят в дело своих лучших. Все эти ребята – полицейский спецназ Америки, САС, [49]Группа вмешательства – знатоки своего дела. Тридцать секунд, а то и меньше – и ты готовенький. Вот и подумай, Джини, что со мной будет. Да то же, что со всеми остальными несчастными раздолбаями: буду валяться дохлый, словно крыса сраная в своей сраной норе… – Последовал долгий прерывистый вздох. – Только так я подыхать не намерен. Не дождутся!
Джини молча выслушала эту длинную тираду. Ее заставило похолодеть то, с какой точностью он нарисовал сценарий грядущих событий. Она отчаянно вцепилась в руль – они только что повернули на Рю-де-Ренн. Через три квартала должен быть дом Матильды Дюваль. Джини притормозила.
– Так ты намерен умереть? – тихо спросила она. – Я тебя правильно поняла?
– Посмотрим, – хитро улыбнулся ей Стар. – А ты волнуешься?
– Конечно. Ведь если ты умрешь, то умру и я. У меня такое чувство, будто ты только что зачитал мне смертный приговор. – Набравшись мужества, она взглянула на него. – Только не знаю, как я тогда напишу о тебе статью.
– Ничего, скоро узнаешь. – Он снова криво улыбнулся. – Все узнаешь. Только не спрашивай меня ни о чем, ладно? Не люблю женщин, которые без конца сыплют идиотскими вопросами. Я… Эй, какого хрена ты делаешь?!
Джини только что заметила перед собой двух пешеходов. Заметила и сразу же узнала. Примерно в сорока метрах перед ней и двадцати метров не доходя до дома мадам Дюваль, шли Паскаль и Марианна.
Отец вел дочь за руку, на плече у него висела сумка с фотопринадлежностями. Паскаль наклонился к Марианне, которая, видно, хотела ему что-то сказать. Марианна, подпрыгивая на месте, начала весело болтать, глядя отцу в лицо. Чтобы поскорее проскочить мимо них, Джини нажала на педаль газа. Стар больно уперся пистолетом ей в низ живота.
– Там люди, Стар…
– Тормози. Тормози, говорю тебе!
– Стар, но они увидят нас. Ты весь в крови. Они…
– Тормози. Прямо здесь останавливайся. На счет три – стреляю. Раз. Два…
Джини остановила машину как раз перед домом, где жила Матильда Дюваль. Паскаль и Марианна оставались в десяти метрах сзади. Они по-прежнему неторопливо шли по тротуару, у кромки которого остановился «Мерседес». Джини ясно видела их в боковом зеркале.
– Подожди немного, Стар, – заговорила она.
Еще несколько секунд, и они пройдут мимо машины, мимо дома мадам Дюваль, войдут в дом, где живет Элен. Отец и дочь болтали все так же увлеченно, и оставалась надежда на то, что они ничего не заметят.
– Послушай, Стар, зачем тебе осложнения. Мы только… Однако он, не слушая, перегнулся через нее и выдернул ключи из замка зажигания. В следующую секунду Стар был уже на улице. Джини не сводила глаз с бокового зеркала. До нее уже отчетливо доносился звонкий голосок Марианны. Ее маленькое личико с острым подбородком было поднято к Паскалю. На девочке были лосины, юбка из шотландки в красную и синюю клетку и темно-синяя теплая курточка. У нее была новая стрижка – каре. Ровная темная челка колыхалась над серыми глазами, обращенными к отцовскому лицу. Эти две пары глаз были так похожи. «Боже, ей всего девять лет», – подумала Джини.
Стар между тем запирал правую дверь. Прошло еще несколько секунд. Может, все-таки не заметят? Если она останется сидеть в машине, если Паскаль не поглядит в ее сторону, если ей удастся не закричать, если не заговорит Стар… «Господи, пронеси», – взмолилась Джини. Метр, полметра… Ну же, ну, проходите скорее!
– Mais – regarde, Papa – cet homme la… [50]
Реакция Паскаля была молниеносной – она была выработана годами, проведенными в зонах военных действий. Марианна еще не закончила своей удивленной фразы, а он уже подхватил девочку на руки и шарахнулся вместе с нею в сторону. Стар, который уже успел обойти машину спереди, открывал дверь со стороны водителя:
– Все в порядке, Джини, можешь выходить.
Джини не шелохнулась. Бледное лицо Стара приблизилось к ней, следом в открытую дверцу просунулся ствол пистолета. Нет, он, наверное, и в самом деле не только глух, но и слеп. Не слышит полицейских сирен, не видит Паскаля с Марианной. Еще каких-нибудь двадцать секунд, пусть даже пятнадцать – и отец с дочерью будут в безопасности. Глядя в черное дуло, она ожидала услышать топот убегающего человека. Однако никакого топота не последовало – только гнетущая, ужасающая тишина. И тогда Стар завопил. Его истерический вопль иглой вошел в ее сердце, эхом разнесся по улице:
– Вон из машины, сука! Быстро! Или я разнесу в куски твою вонючую башку! Вон!! Вон!!!
Джини моментально выскользнула из-за руля, потому что видела: теперь спасти ее может только расторопность. Промедление в такой ситуации было смерти подобно. Выйдя из машины, она немедленно попала в цепкие руки Стара. Он тут же принялся заламывать ей руку за спину, тыча пистолетом в горло. Уголком глаза Джини видела Паскаля. Он стоял в какой-нибудь паре метров, одной рукой обхватив Марианну за талию, а другой растопыренной пятерней прижимая девочку лицом к своему плечу. Это было похоже на мимолетный кадр из фильма: побелевшее, решительное, сосредоточенное лицо Паскаля – как перед атакой. Видел ли их Стар? Догадывался ли, что рядом есть кто-то еще?
– Прошу тебя, Стар, – произнесла Джини умоляющим тоном, глядя ему прямо в глаза и пытаясь прикоснуться к нему свободной рукой. Она старалась повернуться так, чтобы загородить собой от него Паскаля и Марианну. – Пожалуйста, пойдем в дом. Мне хочется туда, хочется побыть с тобой…
Что-то дрогнуло в его лице, его глазах. Видно, ему в голову пришла какая-то новая идея – вид его стал еще более целеустремленным и сосредоточенным. Стар выпустил руку Джини и, несколько ослабив хватку, обнял ее за плечи. Он повел ее к широким ступенькам, не опуская, однако, пистолета. Сталь ствола больше не впивалась ей в шею – Стар нежно поглаживал ей пистолетом горло. Они подошли к лестнице под навесом. Джини начала машинально считать ступеньки – их оказалось восемь. Стар, порывшись левой рукой в кармане, вытащил ключи и отдал их ей:
– Открывай дверь. Быстрее открывай, сволочь! И лифт вызывай – быстро…
«Прекрасно, – подумала Джини. – Никого рядом». Никого. Только она, Стар и этот, ключ. Мир сузился до размеров площадки перед дверью подъезда. Руки ее дрожали. Эта дрожь была неудержимой. Джини никак не могла попасть ключом в скважину. Ключ только дергался и беспомощно скреб металл.
– Я помогу тебе, Джини, – прозвучал спокойный голос справа, и она почувствовала прикосновение руки Паскаля. Он открыл дверь с первого раза.
* * *
У Паскаля было такое ощущение, будто в его мозгу лихорадочно защелкал затвор фотоаппарата. Получилась серия любопытных кадров. Дорогая машина ехала так, будто ею управлял нетрезвый или очень неопытный водитель: сперва рванула вперед, потом так же резко затормозила всего в каких-нибудь нескольких метрах перед ними. Одним ухом он еще слушал Марианну, рассказывающую ему о том, как весело будет у нее на дне рождения. Особые надежды дочь возлагала на фокусника, который будет доставать из шляпы живых кроликов. Однако уже в следующее мгновение все внимание Паскаля переключилось на мужчину, который встал с правого сиденья машины. На нем была кровь, а в руке тускло блестел пистолет. Однако это было еще полбеды: он успел подхватить Марианну на руки и уже рванулся к ближайшему подъезду, до которого было не более пяти метров. К тому же мужчина вряд ли представлял для них опасность: он был явно не в себе, одурманенный чем-то, и дергался, как марионетка. Скорее всего он просто не замечал прохожих на тротуаре. Таким образом, еще было время спокойно повернуться и увести отсюда Марианну, не привлекая к себе внимания.Паскаль заставил себя перейти на шаг. Когда же он совершенно неожиданно для себя услышал имя Джини, то замер на месте. Паскаль не ушел. В подобной ситуации это было единственно возможным для него поступком, который вместе с тем мог стоить ему жизни.
Джини специально тянула время, спасая его и Марианну. Паскаль видел все. Эти десять секунд показались ему вечностью. Она прикрыла их с Марианной своим телом, а потом начала подниматься с тем человеком по лестнице. Паскаль опустил Марианну на тротуар и подтолкнул к ближайшему подъезду.
– Не двигайся, – приказал он ей. – Стой, пока я не войду в тот дом с Джини и человеком, который сейчас вместе с ней. Как только дверь закроется, возвращайся скорее к маме. Пусть звонит в полицию. Немедленно. Расскажи ей все, что видела. Расскажи, где я. Ты все поняла, Марианна?
Она подняла к нему свое маленькое побледневшее личико с широко раскрытыми глазами. В его душе шевельнулся ужас: неужели заплачет? Закричит, вцепится в него, не захочет отпускать? Однако в лице ее не было паники – оно было серьезным и внимательным. Марианна молча кивнула. И Паскаль впервые в полной степени осознал, насколько дорог ему этот родной человечек, почувствовав к дочери болезненную, щемящую, почти невыносимую любовь. Пожав ей на прощание ладошку, он бесшумно побежал по тротуару и столь же неслышно и быстро поднялся по ступеням. Через несколько секунд его рука накрыла ладонь Джини – он помог ей вставить в скважину ключ.
Мозг тем временем фиксировал все новую информацию – вспышка невидимого фотоаппарата работала без остановки. Пистолет оказался «береттой». Модификация – 93R. Его владелец, насколько можно судить, к огнестрельному оружию непривычен. На взводе, но реакция заторможенная. Лицо белое как мел, глаза беспокойно бегают. Наверное, он вообще не воспринимал Паскаля как часть реальности, пока входная дверь не захлопнулась за ними и все трое оказались в вестибюле. И только там, стоя спиной к лифту на черно-белом плиточном полу в шахматную клетку, этот мужчина, по-прежнему упиравший пистолетное дуло в подбородок Джини, кажется, наконец заметил Паскаля.
«Помедленнее, помедленнее прокручивай», – подумал Паскаль, внимательно наблюдая за молодым человеком, который застыл, будто перед его глазами мелькали кадры какой-то киноленты. Должно быть, «кинопроектор» крутил пленку слишком быстро. Кое-что в этом фильме мужчина улавливал, но многое оставалось для него непонятным.
Встретив его настороженный взгляд, Паскаль приветливо улыбнулся ему, точно старому знакомому. Поправив на плече ремень сумки с фотопринадлежностями, он вежливо осведомился:
– Хотите, чтобы я вызвал лифт? Вам на какой этаж? Простой вопрос, по-видимому, помог мужчине сориентироваться.
– Просто вызовите – и все, – ответил он.
Паскаль так и сделал. Движения его были плавными, в них не было ничего угрожающего. Молодой человек пятясь вошел в кабину лифта и потащил за собой Джини. Пистолет по-прежнему был приставлен к ее горлу.
Паскаль подождал, пока двери лифта начнут закрываться, и в последний момент всунул между ними ногу.
Он попытался прочитать выражение лица Джини, уловить хоть какой-то намек. Главным при этом было не совершить ошибки. Ни слова, ни жеста – ничего, что могло быть истолковано как угроза. До этого глаза Джини, расширенные от страха, глядели ему прямо в лицо. Теперь же, когда он придержал двери лифта, лицо ее стало напряженно-многозначительным. Ее взор был явно направлен на его сумку.
– Могу чем-либо помочь? – учтиво заговорил Паскаль, лихорадочно соображая, что бы мог означать этот взгляд. – Видите ли, я работаю с Джини и… – Он сосредоточенно сдвинул брови и внезапно все понял. – В общем, я фотограф.
– В самом деле? – Молодой мужчина пристально уставился на него. Его глаза были поначалу тусклыми, но затем в них вспыхнула искорка интереса. Он судорожно дернулся.
– Это камеры, что ли? – мотнул парень головой в сторону сумки. – У вас там фотоаппараты?
В его голосе послышались нотки возбуждения, пожалуй, даже благоговения.
– Конечно. Камеры. Объективы. Пленка. Цветная. Черно-белая…
– Ну и что скажешь? Правду он говорит?
Молодого человека слегка передернуло. Тыча пистолетом Джини в подбородок, он одновременно с интересом рассматривал Паскаля.
– Это Паскаль Ламартин, – тихо произнесла Джини. – Мы с ним в самом деле работаем вместе.
– Вот видите? Так я поднимусь с вами? Вы не против? – Не дожидаясь ответа, Паскаль шагнул в кабину, но вглубь не пошел, оставшись у дверей. – На какой этаж едем?
Он внимательно наблюдал за лицом мужчины. Паскаль ожидал каких-то действий с его стороны, когда входил в кабину лифта, однако никакой реакции не последовало. Насколько можно было судить, имя Паскаля, прозвучавшее из уст Джини, произвело на молодого человека большое впечатление. Вначале в его глазах заметалось неверие, потом застыло непонимание и в конце концов – когда одурманенное сознание полностью усвоило прозвучавшее имя – вспыхнули облегчение и непонятное ликование.
«Только не в лифте, – подумал Паскаль. – И не на площадке десятого этажа. Места мало, к тому же он держит Джини все еще достаточно крепко».
Молодой человек бросил ему ключи и велел открыть дверь.
«А вот в квартире – другое дело, – продолжал размышлять Паскаль, когда они вошли в большое, тесно заставленное мебелью помещение. – Да, именно здесь. Когда он в конце концов отпустит ее. Когда расслабится, потеряет бдительность. Тогда».
– Я знаю тебя, Паскаль. – На лице мужчины было написано чуть ли не мессианское прозрение. Выбрав самую безопасную для себя позицию, он прислонился к стенке камина, продолжая держать перед собой Джини.
– Да-да, знаю. Знаком с твоими работами. У меня даже кое-какие твои снимки есть. Ведь это ты, кажется, принцессу Каролину Монакскую фотографировал. Помнишь? Я ее фотографии отовсюду вырезаю. А еще фотографии кинозвезды американской – Сони Суон. Отличные снимки. Ты работаешь на мои любимые журналы – «Пари-матч», «Пипл» [51]… – Он наморщил лоб, словно что-то припоминая. – Только в последнее время тебя почему-то не видно.
– Верно. В последнее время я в основном другими делами занимался. Знаешь, как оно бывает…
– Ну да, конечно. Как не знать… Я это к тому, что трудно, наверное, к этим знаменитостям подобраться. Минуя охрану, собак… Снимать то, что не предназначено для чужих глаз. Мне такие снимки особенно нравятся. Взять ту же Соню Суон. Эта сучка не лучше любой проститутки, и ты показал ее именно такой, какая она есть на самом деле.
Он замолчал, прямо-таки светясь от удовольствия.
«Ирония судьбы», – внутренне усмехнулся Паскаль. Те три года его жизни, которые он считал наиболее бесполезными и презренными, которых так стыдился, неожиданно сослужили ему добрую службу. Одного взгляда на подонка, который стоял сейчас перед ним, было достаточно, чтобы поставить точный диагноз: болезненная жажда славы в тяжелой степени. «Особая форма помешательства, – подумал Паскаль. – И сколько таких по свету ходит? Поклонники, фанатики, мечтающие хотя бы на миг искупаться в лучах известности, пусть даже чужой».
– Я до сих пор храню твои снимки, которые вырезал. – Парень внезапно залился пронзительным смехом. – И находятся они тут. Кое-что из своих вещей я держу в комнате моей матери – это здесь недалеко, через коридор. Может, позже вместе посмотрим. Они в чемодане лежат, под кроватью. – Он замолчал, собираясь с мыслями, и снова скривился в судороге.
– Слушай, Паскаль, ты вроде парень неглупый. Правильно я говорю? Хочу попросить тебя об одной вещи. Обойди всю квартиру, каждую комнату, закрой все жалюзи и задерни шторы. И свет зажечь не забудь. А потом пойди на кухню и принеси мне воды. В холодильнике стоит, в бутылках. Матильда специально для меня держит. Принеси запечатанную бутылку и стакан. И смотри, Паскаль, будь умницей, а не то…
– Что ты, что ты, все понимаю.
Паскаль направился к окнам. Он рассчитывал время: сколько его осталось – пять минут, десять? Интересно, включат они сирены или подкрадутся без шума?
Паскаль быстро обошел квартиру, хорошо запомнив расположение комнат. Ее «хребтом» служил длинный темный коридор, по обе стороны которого располагались по две комнаты: две большие комнаты – направо, две спальни – налево. При каждой спальне – по ванной с туалетом. Та комната, в которую они вошли сразу втроем, была гостиной. Вторая служила столовой. В конце коридора располагалась большая и старомодная кухня. Планировка была почти такая же, как и в квартире Элен, только эта была чуть меньше. Это вселяло определенную надежду.
Однако стоило ему прийти на кухню, как все его надежды рухнули. Как и в квартире Элен, с этой кухни был черный ход на пожарную лестницу. Но воспользоваться им не было никакой возможности. Паскаль в отчаянии смотрел на дверь черного хода: надо же так обмануться!
Дверь была загорожена гигантским холодильником, сдвинуть который с места было под силу разве что трактору. Паскаль не без труда открыл защелки на всех окнах, хотя и сомневался, что это что-то даст. Эти окна не открывались, наверное, уже лет двадцать – рамы были сплошь замазаны краской. Ни единой щелочки. Он налег покрепче на окно, расположенное над раковиной. Но тщетно – рама была будто вырублена из цельного куска мрамора.
Осмотревшись получше на кухне, Паскаль быстро начал один за другим выдвигать ящики серванта и в конце концов нашел то, что искал, – длинный, узкий и очень острый нож. Он сунул его во внутренний карман куртки, однако оптимизма от этого не испытал. Нож против пистолета – практически ничто.
Паскаль возвращался с кухни с водой – интересно, зачем этому шизику вода? – когда услышал из гостиной звук, от которого у него похолодело в груди. Низкий стон сменился приглушенным вскриком. Джини!..
– Пожалуйста, не надо… – донеслось до его слуха. – Стар, нет, только не сейчас. Умоляю тебя… Нам нужно поговорить. Ты же сам говорил об интервью. У меня в сумке есть диктофон, кассеты…
Паскаль подошел к двери. Он опоздал секунд на пять. Если благоприятная возможность и была, то только раньше. Теперь же от нее не осталось и следа. Неизвестно, что делал Стар, но он, услышав шаги Паскаля, прервал свое занятие. Паскаль с лицом белее мела замер на пороге.