Бояндин Константин Юрьевич. Двести веков сомнений

   — Магия?
   — Сиарх , — терпеливо пояснил Д., — полностью поглощает естественные силовые линии. Всё равно, что выливать в пустыне воду прямо в песок. Возможно, когда-нибудь получится озеро, но не хватит ни воды, ни терпения.
   — Так уж не хватит?
   Д. внимательно посмотрел ему в глаза.
   — У кого может хватить, подобными опытами не занимаются, поверь мне. Смысл тратить силы подобным образом? Словом, линии нанесены не механически.
   — Но тогда… — у Клеммена сразу же пересохло во рту. — Получается, что нам неизвестны способы оставить такие отметины на стволе?
   — Верно.
   — Сколь же этим знакам?
   — Около пятнадцати тысяч лет.
   — Невозможно! Сиарх никогда не перестаёт расти! А знаки находятся у самой земли!
   Д. развёл руками.
   — В мире множество вещей, понять которые мы пока не в состоянии. У тебя есть предположение?
   Не было.
   — Пятнадцать тысяч лет, — тихо произнёс Клеммен, прикасаясь рукой к прочной, как сталь, коре дуба. Коснулся вертикальной линии, ощупал её сглаженные кромки. — Кто написал это? Для кого?
   «Всё на свете есть знание, записанное тайным языком», вспомнил он слова одного их мистических трактатов. «Оно может сохраниться сотни веков, а погибнуть по нелепой случайности».
   Случайности! В мире не бывает случайностей. Клеммен обошёл ствол (обхватить который могли, в лучшем случае, двенадцать человек), вглядываясь в пляску линий перед глазами. Чуда не случилось, линии не выстроились ни в какую надпись. Глупо ожидать, что выйдет надпись. Многие уже делали такие опыты, куда более профессионально. Новичкам везёт, но не всегда и не везде.
   Клеммен оглянулся. От дверей Хижины ко входу в Дом шёл молодой человек, в походном костюме — в таких путешествуют по горам или рекам. Лёгкие, прочные, прекрасно защищающие от непогоды… Д. никогда не позволяет облачаться в такие. Почему — не объясняет. А кожаная одежда, в которую принято одеваться агентам Бюро, помимо специфического внешнего вида, который она придаёт владельцу, не очень удобна, прямо скажем.
   Выждав минуту, Клеммен в последний раз взглянул на невразумительный орнамент на стволе древнего дерева и тоже направился к двери.
   Если что-то и случится, то внутри Дома. Снаружи, если не считать сиарха , не осталось места, наблюдать за которым имело бы смысл. А сиарх … можно потратить многие века, чтобы дождаться времени его цветения, можно выслеживать продолжателей архаичных традиций, что устраивают встречи у переживших свою эпоху великанов… Но дождаться «магических флуктуаций» (Д; обожает длинные слова) — бесполезно. Вода в песке… Тут даже Сумерек мало. Чтобы сиарх отозвался на внешние события, необходима катастрофа помощнее.
   А если Д. не узнал именно о такой катастрофе? Клеммен поёжился от такой мысли. Да нет, вряд ли его начальник станет хладнокровно посылать на смерть собственного ученика. То, что могло бы вызвать ответ у великана-дуба, вряд ли пошло бы на пользу такой тщедушной букашке, как человек…
   Дверь за спиной захлопнулась, юноша ощутил жидкое движение чуть ниже шеи.
   Треугольник. Он вновь проснулся. Сейчас некогда им любоваться — надо пройти по наиболее «шумным» магические местам Дома и записать всё, что там произойдёт.
   Дом, Лето 60, 435 Д., 9-й час
   Внутри оказалось не так уж страшно. Побродив десяток минут по сумрачным коридорам (иногда прислушиваясь к зловещим звукам, доносящимся из-за дверей), я отыскал комнату поспокойнее (походила на столовую, давно забытую и несколько лет не убиравшуюся). Устроившись за столом почище, позавтракал. По давно и прочно въевшейся привычке после меня остались только следы в пыли — ни крошек, ни бумажек, ничего. Всё-таки Д. специалист. Насчёт меня он далеко не всё договаривает, но готовит к профессии превосходно.
   Хотя бы потому, что я сумел заподозрить, что он чего-то не договаривает. Возможно, что это знание — одно из тех, что убивают. Может быть, не хочет пугать меня: в конце концов, хоть я и умею много разного, жизненного опыта маловато.
   Да и помогает мне пока что везение.
   За спиной что-то прошелестело, я медленно обернулся. Клочок бумаги катился по полу, подгоняемый внезапно проснувшимся сквозняком. Дом — не более чем множество постоянно меняющихся декораций. Если знать, что здесь всё «неестественно», что многие здешние «чудеса и ужасы» можно включать и выключать — то бояться нечего. В том смысле, что можно смело встретить всё, что угодно, без колебаний. Разумеется, декорации могут быть и опасными, и смертоносными. Ведь, если на тебя что-то падает, лучше вовремя отскочить, а потом уже радоваться, что это была иллюзия.
   Хотя Дом не поощряет любопытство. Интересно, конечно, что это за бумажный комок там катается, но пусть себе катается. Меня это не касается. На всякий случай я обратил «взгляд» одного из килианов в сторону комка бумаги (застрявшего в углу комнаты) и направился к выходу.
   За моей спиной с неприятным треском развалился на части стол, обдав всё вокруг волнами мелкой отвратительной пыли.
   …Я миновал сумрачное помещение — каменный мешок, куда спускались хлипкие на вид железные лестницы. Там, внизу, есть «доска объявлений». Часть стены. Если на ней что-нибудь написать — мелом, например — то вскоре возникает ответ. Д. рассказывал о заблудившемся в Доме бедолаге, который устроил себе «жильё» у этой «доски» и только поэтому сохранил рассудок. Печальная история, хоть и со счастливым концом… Про Дом известно много куда более страшных историй.
   Когда я остановился (думал по пути о каких-то пустяках), то обнаружил, что стою возле той самой двери. За которой — пыльный зал, кровать и неведомо что, на ней лежащее. Интересно, чего это авторы Дома так полюбили пыль?
   Мне стало страшно. Очень страшно. Припомнилось чудовище, встретившее меня в Скрытом Доме — во сне. Одно из тех видений, что могут свести с ума, отвлечься от которых не удаётся.
   Представил, как оно с шуршанием сползает с кровати, оставляя на ней пригоршни чешуи, осыпающейся с его высохшего тела.
   Ковыляет к двери.
   Останавливается за ней, прислушиваясь к моему дыханию, и ждёт…
   Время шло, а страх не унимался. Если бы кто-нибудь меня в этот момент окликнул, на том моя история и закончилась бы. Когда я смог оторваться от двери (из-за которой не доносилось ни звука), то обнаружил, что весь взмок, что ладони у меня отчаянно трясутся.
   Тут-то это и случилось со мной. В первый раз.
   Очертания стен сдвинулись, поплыли… мне показалось, что происходит землетрясение, я прислонился к стене, опираясь о неё руками. Всё стало грубым, корявым, царапающим взгляд. Словами это не передать — становилось неприятно смотреть на окружающие предметы, всё казалось ветхим, ненадёжным, некрасивым. Последнее слово — наиболее правильное, хотя и оно передаёт только часть того, что я испытал.
   Наверное, это длилось не очень долго. Я обнаружил, что стою, прислонившись к самой обычной стене Дома, что окружающее уже не ранит взгляда.
   Повернулся к двери и распахнул её. Ведь внутри нет ничего, что могло бы мне повредить, верно?
   Верно.
   Кровать по-прежнему стояла, отгороженная ширмой, я заглянул за неё. Всё то же. Никаких чудовищ, следов, горстей праха. Сон есть сон.
   Осмотрел комнату и вышел вон. Хорошо, что килианы не запишут моих ощущений — страх есть страх. Никому не хочется показывать, что напуган. И неважно, чего испугался.
   …Думая так, Клеммен удалился прочь по коридору.
   В комнате с кроватью лёгкая, высохшая рука отодвинула ширму.
   Спустя короткое время вновь задёрнула её.
   Слабый скрип послышался из глубин кровати, когда что-то не очень тяжёлое медленно опустилось на неё.
   И комната вновь оказалась пустой.
   Дом, Лето 60, 435 Д., 11-й час
   Клеммен не вполне осознавал, отчего так быстро летит время. Вроде бы после «опочивальни» он посетил всего три других «громких» места, где случались разнообразные (и неприятные) сюрпризы, но это не должно было занять так много времени.
   Но заняло. Несколько раз он едва не натыкался на искателя приключений, вошедшего в Дом за несколько минут до самого Клеммена. Один раз ненгор едва удержался от того, чтобы не окликнуть «коллегу», оставаясь в полутьме соседнего коридора — но вспомнил самого себя, дрожащего у стены, и передумал.
   Судя по виду «путешественника» — студента (на одежде виднелся значок Академии), у него и так достаточно хлопот.
   Иначе бы не озирался с затравленным видом.
   Сверившись с планом, Клеммен понял, что самые «громкие» места он обошёл. Всё тихо. В этот момент послышался тихий скрип за стеной.
   Медленно, бесконечно медленно, юноша повернул голову.
   Позади, прямо посреди гладкой недавно стены, отворилась дверь. Из щели толщиной в полпальца тянуло сухой прохладой. Дверь постояла… и закрылась вновь. Сквозняк. Странная комната — на карте не отмечена.
   Впрочем, в Доме есть комнаты «блуждающие». Наткнуться на такие — невероятная удача. Для тех, конечно, кто входит сюда ради острых ощущений.
   Ну что ж, вперёд. Может быть, хоть здесь случится что-нибудь интересное.
   Студент, похоже, не обратил внимания на скрип. Дом служит своеобразным тестом по магическому ориентированию: дают вполне конкретные задания — отыскать такое-то помещение, сделать в нём то-то и то-то. Тот, кто будет отвлекаться на что-то другое, быстро выйдет из игры. Хорошо ещё, что на кладбище из Дома попадают исключительно редко. А вот в лечебницу для душевнобольных — случается. Не навсегда, конечно. С некоторых пор там действительно лечат.
   Убедившись, что шаги студента затихли за поворотом, ненгор вздохнул, проверил на ощупь, что все кристаллы «живы» и бесшумно направился к двери.
   За ней было достаточно странное помещение.
   Хотя бы тем, что в нём было окно. В местные окна выглядывать, в общем-то, не стоит. Порой там можно увидеть такое, что у человека нестойкого повреждается рассудок. Но страшные истории на Клеммена никогда не действовали так, как ожидали родители — не пугали всерьёз. А в Доме что? Иллюзии. Если будет что-нибудь опасное, охранные детекторы дадут знать. А они даже не пискнули…
   Пол здесь был каменным. Мозаичным. Шестиугольные плитки трёх разных цветов сплетались угловатыми змеями; наступать на них было боязно: поверхность плиток и в самом деле походила на мелкую чешую.
   Посреди комнаты валялись три деревянных ящика.
   Открывали их сравнительно недавно; запах древесины ощущался на расстоянии десятка шагов.
   Зеркало на дальней стене.
   И окно на той, что слева.
   Клеммен опасливо обвёл взглядом пол, потолок (с которого уныло свисал обросший паутиной шар-светильник) и, подойдя к шару, попытался «включить свет».
   Как обычно, лёгким щелчком и секундной концентрацией внимания.
   Ничего не произошло.
   Свет продолжал струиться в комнату из приоткрытой двери и из окна. Свет из окна был синеватым, бледным, каким-то зимним. Ну нет. В окно мы глядеть пока не станем, а стоит ли глядеть в зеркало? Клеммен прикрыл глаза, сосредотачиваясь на охранных «безделушках». Молчат. Треугольник на шее — тоже. Не шевелится, не наливается тяжестью.
   Стоя на месте, Клеммен медленно повернулся кругом. Прошёл мимо окна — запишется всё, что есть «по ту сторону». Пусть Д. будет доволен. Понятно, что подобные дежурства — задача рутинная. Хоть и не очень уж частая. Отчего дежурство всегда поручают новичкам? Оттого, что внимание не успело притупиться?
   Кто-то кашлянул за спиной.
   Во все мускулы Клеммена кто-то всадил раскалённые серебряные иглы.
   Он резко повернулся, готовый обороняться, звать на помощь, убегать. Никого. Однако звук кашля — в этой густой, звенящей тишине… Почудилось?
   — Ты, что ли? — шепнул Клеммен, глядя в глаза отражения. Отражение столь же пристально всматривалось в глубины его взгляда. Обычное отражение.
   Шаг в сторону зеркала.
   Такой же Клеммен. Все «безделушки» молчат. Безопасно, Клеммен, успокойся. Всё безопасно. Расстегни верхнюю пуговицу, если трудно дышать. Клеммен расстегнул верхнюю пуговицу рубашки…
   Треугольник в зеркале не отразился.
   Клеммен вначале не поверил этому.
   Вытащив треугольник наружу, убедился, что тот не желает отражаться. Никак. Всё остальное… вот забавно! Он улыбнулся — отражение, столь же робко, улыбнулось в ответ.
   Что-то шевельнулось в зеркале. В окне по ту сторону зеркала. Клеммен повернул голову и похолодел.
   За окном стоял высокий улыбающийся человек. Волосы его были красно-оранжево-зелёными; лицо — от синего до зелёного, жуткое, трупное; кисти рук — почти чёрные. Одежда серая. Человек помахал рукой.
   Отражение повернулось в сторону окна. Клеммен не сразу поверил, что зеркальный двойник обрёл самостоятельность.
   Клеммен успел заметить слабое, «настоящее» отражение — слабую тень, призрака. А «настоящее» отражение повернулось в сторону радужно раскрашенного человека по ту сторону окна и сделало шаг в его сторону.
   «Избегай меня… запомни, как я выгляжу, избегай меня любой ценой!»
   Меорн, перетекающий в очертания самого Клеммена. Радужные разводы, проступающие на его коже. Огонёк безумия, загорающийся в глубине глаз.
   — Нет! — крикнул Клеммен и ощутил, как потяжелел, нагрелся треугольник в ладони. Стал скользким, повернулся бронзовой стороной к зеркалу. — Стой!
   Двойник оглянулся и замер — на миг. Человек по ту сторону постучал в окно. Настойчиво.
   Клеммену стало жарко.
   Он оглянулся — на «своё» окно. За ним — всё то же зимнее небо. Двойник медленно, словно ожидая подвоха, приближается к окну.
   Вот тебе и Дом… бегом, бегом отсюда!
   Вопреки очевидному позыву, ноги сами собой поднесли Клеммена к окну.
   То, что было за ним, запомнилось на всю жизнь. Огромное, пронзающее верхними этажами низко нависшие облака здание, пирамидальное, со множеством слепых чёрных окон. Сугробы окружали его со всех сторон. Никаких следов на снегу. Никаких признаков входа.
   Равнины вокруг; занесённые снегом, гладкие, безжизненные.
   Одно из окон гигантского здания, чуть ниже уровня облаков, осветилось.
   «Беги!» — кричало что-то в голове Клеммена. Показалось ему, или донёсся скрип отворяемого окна?
   Оторвать взгляд от окна оказалось непросто.
   Клеммен повернул голову в сторону зеркала. Никого не видно. Он стоит слишком далеко, чтобы отражаться. И всё же… чьи это тени видны на «потустороннем» полу?
   Отчего эти тени сливаются, приближаются?
   Скрипнула, закрываясь, дверь. По эту сторону зеркала.
   Это вывело Клеммена из оцепенения. Чувства разом ожили; пищали все охранные устройства, горячей каплей скользил по ладони треугольник. Опасно! Опасно!!..
   Не глядеть в сторону зеркала!
   Клеммен рванулся к двери, контуры которой, казалось, начинают становиться нечёткими. Дверь исчезает?! С размаху Клеммен налетел на дверь…
   … и вылетел в коридор.
   Позади что-то тихо вздохнуло.
   Клеммен (уже из дальнего конца коридора) оглянулся.
   Гладкая стена. Ровная — никаких дверей.
   Всё, довольно… пусть Д. развлекается, просматривая эти записи. Пусть ругается, пусть негодует, главное, чтобы не велел возвращаться в эту комнату. Второй раз такое можно не пережить.
   Сердцебиение долго не приходило в норму.
   Пора наружу. Слишком много острых ощущений. Осталось всего полчаса. Как время протекло так быстро? Дом… всё это его штучки. Здесь можно скитаться неделями, а покажется — прошёл только час.
   Клеммен пробирался к приметному коридору, ведущему вниз, к выходу — и вдруг боковой коридор привлёк его внимание.
   Невольно Клеммен взглянул в ту сторону.
   В дальней стене, за поворотом, была дыра. Её Клеммен помнил ярко — она снилась не раз и не два.
   Вход в Скрытый Дом.
   Ну нет!
   Мимо, мимо… хватит комнаты с зеркалом.
   Но скользнув по отверстию взглядом, Клеммен остановился и страх, что гнал его прочь, моментально рассеялся.
   Все охранные приспособления, «глаза», были тусклы. Чёрные капельки на грубой каменной стене. Словно застывшие слёзы… чёрные слёзы. Специалисты из Академии установили здесь следящие устройства.
   Охрана не работала.
   Никаких барьеров, запрещающих надписей. Ничего. Ох, оторвут голову… или не оторвут?
   Клеммен стоял, раздираемый противоречивыми побуждениями.
   В конце концов, бросая через плечо короткие взгляды, осторожно двинулся к отверстию. Даже издалека был виден коридор, что проходил по ту сторону…
   Ой, не лезь… пожалеешь…
   Скрытый Дом, лето
   Всё-таки я полез.
   Во-первых, кристаллы исчерпали свой ресурс. Это радовало по двум причинам: во-первых, свои сутки я тут отсидел (хотя, по внутренним часам, я здесь часа четыре). Во-вторых, никто не узнает, что я здесь был. Сейчас достану свой личный килиан , тот, что в перстне. Дознается Д., что я лазил, куда не следует — покажу. Не дознается — не стану.
   Не очень красиво, но придраться трудно. Ведь так любопытно! Не я, конечно, первым побывал здесь, но тот, кто был первым, уже ничего никому не расскажет. Что-то страшное увидел здесь тот студент. А может быть, Скрытый Дом так реагирует на магическое исследование? Я магией не владею. Если здесь что-то — или кто-то — враждебно относится к магам, то…
   После некоторого колебания я ссыпал все «дежурные», полностью записанные, кристаллы в карман куртки, оставил её снаружи. «Снаружи» надо оставить хоть что-нибудь. Кристаллы могут пострадать от перехода — вот тогда мне точно голову снимут.
   Я привязал верёвку ко вбитому в пол колышку (не знаю, чей — но вбит надёжно) и спрыгнул внутрь. Только приземлившись на твёрдый пол, я вспомнил о двух вещах: о перстне с килианом и о треугольнике.
   Но ни то, ни другое не пострадало. Перстень был «оживлён» (когда это я успел?), а треугольник — безразличен ко внешнему миру. Просто треугольник на цепочке. Поразительно! Если выберусь отсюда, спрошу у Андари, же это такое.
   Венллен, Лето 60, 435 Д., 14-й час
   — Ничего не понимаю, — Д. оторопело посмотрел на лежащий среди груды собратьев килиан — продолговатый прозрачный кристалл. — Кинисс! Не могла бы ты подойти?
   Спустя несколько секунд послышался шорох, рептилия возникла в кресле напротив.
   — Этот кристалл, — Д. указал кончиком трубки. — Откуда он взялся?
   — Я же просила не курить в моём присутствии, — сморщилась рептилия. — Пощади моё обоняние!
   — Ладно, — Д. бросил трубку в ящик стола, прикрыл его. Привычным движением извлёк крохотную подставку с конусом из ароматической смеси, поджёг его небрежным движением пальца. Когда по комнате распространились первые струйки дыма, Кинисс перевела дыхание.
   Будь оно неладно, её обоняние… больше всего Д. сейчас хотелось курить! Однако, пока Кинисс рядом, мечта о трубке и о щепотке-другой доброго северного зелья становилась несбыточной. Рано или поздно Кинисс сдержит слово и отучит его от курения. С неё станется.
   — Так в чём дело?
   — Смотри, — Д. пододвинул кристалл. — Я смотрел записи той недели. Этот кристалл — лишний. Ты не знаешь, откуда он?
   — Очень интересно… — рептилия осторожно взяла кристалл, посмотрела сквозь него на матовую грушу светильника. — Это не наш… заведомо не наш! Где обнаружил?
   — У себя в столе.
   — Стол был заперт?
   — Обижаешь, Кинисс.
   — Так заперт или нет?
   — Заперт, разумеется, — Д. ощущал раздражение. Более сорока лет знаком с ней, но так и не привык к её манерам. — Как всегда.
   — Ясно. Пошли-ка отсюда! — Кинисс буквально выдернула Д. из кресла (если кто-то считает, что низенькие Хансса — слабые существа, глубоко заблуждается) и повлекла в соседнюю комнату. — Сиди здесь.
   Д. хмыкнул, уселся в ближайшее кресло. Минуту спустя (когда желание курить сделалось непереносимым), рептилия вернулась и тщательно закрыла за собой дверь.
   — Комнату сейчас проверят. Ну-ка, дай ладони…
   — Ради всех богов, Кинисс, — застонал Д., — только не сейчас! Я весь день буду, словно выжатый лимон!
   — У нас побывал неизвестный, — рептилия присела, глядя ему в глаза, — а я должна тебя, словно ребёнка, уговаривать?
   Д. молча протянул ладони и прикрыл глаза.
   «Осматривать» астральную проекцию — занятие не очень простое, но доступное, как ни странно, практически каждому. Взглянуть «внутрь» такой проекции — привилегия избранных. Именно так можно обнаружить следы практически любого воздействия на сознание.
   Что хуже всего, подобное обследование открывает исследователю всё.
   Всё абсолютно.
   Всё, что есть в памяти, в сознании вообще. Если только воспринимающий захочет что-то узнать, он это узнает. Об этой особенности процедуры сообщают не всем. Не каждый пациент позволил бы чужому сознанию вторгаться в святая святых.
   Поначалу Д. после подобных обследований чувствовал себя истощённым до предела. Словно несколько часов занимался тяжёлой физической работой.
   Впрочем, Кинисс явно знала больше, нежели говорила, потому что вскоре Д. ощущал лишь лёгкую, быстро проходящую усталость. Как сейчас, например. Как она этого добивается — непонятно. Спрашивал, бесполезно. Не отвечает.
   Самое неприятное (о чём Д. ей никогда не говорил) в том, что сам он после каждого подобного контакта ощущал себя странным образом выставленным напоказ. Словно только что занимался любовью на глазах у сотен тысяч зрителей. Под свист, насмешливые крики и улюлюканье. Во всех остальных отношениях процедура была безболезненной. Хорошо хоть, проходит это быстро.
   А что она ощущает после подобного контакта? Спросить?
   Никогда не решусь, подумал Д., открывая глаза.
   — Чисто, — Кинисс стояла перед ним, сосредоточенная и внимательная. — Всё в порядке?
   — Да, — проворчал Д., всё ещё ощущавший жадный взгляд сотен тысяч глаз. — Практически.
   — Всё чисто, — повторила рептилия. — Глубокого обследования не потребовалось. Никаких внешних воздействий. Кристалл не наш, но оружием он не является. Кабинет уже проверили.
   — Рад слышать, — Д. уселся прямее. — Тогда давай просмотрим, что там записано. Именно этого от нас и ждут, не так ли?
   — Не сразу, — Кинисс махнула рукой в сторону «тёмной комнаты». — Ты поражаешь меня. Мы же не знаем, что там записано и кем. Первый просмотр — без зрителей.
   Д. хотел возмутиться, но передумал. Рептилия права. Изображение может быть оружием. До сих пор непонятно, кто и зачем подбросил кристалл; лучше считать, что враги.
   Пятнадцать лет подобного не случалось, подумал Д.
   — Вряд ли только тебе, — произнесла Кинисс. Она уселась рядом, полуприкрыв глаза.
   — А?
   — Я говорю, вряд ли кристалл предназначался только тебе.
   — Пожалуй, — Д. вновь откинулся в кресле. — Это меня и беспокоит.
   «Останешься один, и у побед будет вкус поражения», всплыли слова. Д. открыл глаза и оглянулся — никого. Почему показалось, что кто-то произнёс это над самым ухом?..
   Казалось, прошла целая вечность, прежде чем хансса прикоснулась к его плечу ладонью и объявила, что исследование началось. Теперь — ждать.
   Скрытый Дом, лето
   Домик оказался маленьким. За единственным окном — в комнате с деревянной кроватью — виднелся тот самый сиарх . Не такой высокий… но тот самый. Хоть убейте, буду на этом настаивать. Понятия не имею, почему.
   Студент большую часть времени провёл, забившись в дальний угол прихожей. Дверь на улицу массивная, деревянная; к тому же, заперта. В замочную скважину ничего не видно, да и не хотелось отпирать эту дверь. Неизвестно ведь, куда попал — надо вести себя тихо-тихо.
   Осмотрим то, что поблизости и не станем отходить далеко от верёвки.
   На осмотр прихожей ушло немного времени. Нашлось несколько сувениров: обрывки одежды, кусочки дерева, прочий мусор.
   Студент, попытался открыть дверь — не наружную, а находящуюся рядом. Учтём это и повторять не станем. А вот поднести к щелочкам кристалл — пожалуйста. Я же не прикасаюсь при этом к двери. Правда, всё равно было страшновато; я ощущал — не знаю уж, каким чувством — что за мной наблюдают. Такое чувство иногда вызывают священные рощи — словно всё вокруг смотрит на тебя сотней внимательных глаз. Не враждебных, но внимательных и зорких.
   Далее — комната. В окно я выглянул с опаской. Воспоминания о сновидении были уж очень сильны. И кровать… Хоть убейте меня, не выглядела она древней! Простой — да. Деревянный каркас и высушенная трава поверх стеблей тростника — в качестве матраса. Ни пыли, ни плесени. Что осталось бы от этой травы через десяток-другой веков? Пыль. А я потрогал всё это — кровать оказалась прочной, а от травы даже исходил вполне ощутимый запах. Довольно приятный.
   И никакой пыли на полу, не в пример прихожей. Там из этой пыли, можно скатывать снеговиков (или как они должны называться?) — а здесь чисто. Странная, никак не объяснимая разница. Я тщательно обвёл всё «глазом» кристалла — то-то Д. удивится!
   И обнаружил щель.
   Ма-а-аленькую такую щёлочку. Возле дальней ножки кровати, под самым окном. Ну-ка, глянем.
   Уроки Д. даром не прошли. Едва я сдвинул плашку — часть пола — как крохотные стрелы с сухим треском вылетели в разные стороны. Ноя ожидал подвоха и благополучно избежал ранений. Второй защитой была мелкая белёсая пыль — фонтанчиком взметнулась из отверстия. Гадость какая-то.
   Более ловушек не было. Надев защитные перчатки, я извлёк из отверстия свёрток. Нечто прямоугольное, размером с небольшую книгу, тщательно завёрнутое в плотную тяжёлую ткань. Ни один из охранных приборов не отреагировал на свёрток, и я рискнул взять его с собой.