Страница:
— Ты всегда будешь гнаться за мной, — произнесла она, опуская другую ягодку себе в рот. — Ты будешь думать, что настичь меня — важнейшее, что может быть в жизни, но ты пожалеешь об этом.
— Подумаешь, — горло неохотно выпускало слова. — Я и так понял, что всё, за чем гонишься — не более чем иллюзия. Зачем ты ожидала меня?
Девушка протянула ещё одну ягодку — и Клеммен невольно отпрянул, насколько это было возможно. Но глаза напротив вновь стали суровыми, не терпящими возражения, и он, прикрыв глаза, подчинился.
Ягода оказалась кислой. Немного лучше прежней горечи; скулы мучительно свело. Незнакомка тоже угостилась ягодой. Как она такое может есть? Да ладно, шепнул внутренний голос, ведь ты не знаешь, каковы на вкус её ягоды!
— Я не тороплю тебя, — голос её стал печальным. — Ты бежишь ко мне, торопишься ко мне. Ты бежишь так настойчиво, что я решила узнать — почему. Но ты не сможешь ответить.
Волосы её показались Клеммену вовсе не серебристыми, как миг назад, а седыми — лента не связывала их в косу, они свободно плыли вокруг своей обладательницы. Бело-зелёное платье её выцвело, странные символы стали проступать на нём. Похожие на вытянутую трапецию. Ошарашенный, Клеммен не сразу понял, что это за символы, а когда понял, то не сразу позволил себе поверить в это.
— Тебе не нравится моё угощение, — теперь незнакомка уже не казалась двадцатилетней красавицей. — Хочешь, я дам тебе сладкие ягоды? Те, о которых ты думал?
Надгробный знак! Вытянутые трапеции — они украшают могилы там, где родился и вырос Клеммен. Значит, эта незнакомка…
— Хочешь или нет? — она протягивала ему всю кисть.
Всю, до конца. Сотни ягод, запах их ощущался на расстоянии, был невероятно привлекательным. Получить такое из рук… из рук…
— Нет, — прошептал он и ему захотелось, плюнув на всё, закрыть лицо ладонями и кинуться прочь, подальше отсюда. Новый Год оборачивался кошмаром.
Он и в самом деле прикрыл глаза… веками… а когда открыл, то обнаружил, что осталось сделать самую малость — шагов пять-шесть. Он остался один.
Впрочем, нет. Кто-то шёл по пятам. Краем глаза Клеммен видел украшенное символами могилы одеяние и слышал дыхание. Догоняет его.
Он побежал.
Изо всех сил.
— От меня не уйти, — голос позади изменился. Стал скорее мужским, чем женским; низким, насмешливым, с привкусом безумия. Неизвестный бежал, стараясь настигнуть свою жертву и Клеммен, потерявший от страха дар речи, заметил, что кисть догоняющего окрашена во все цвета радуги, цвета эти постоянно перетекают один в другой.
«Избегай встречи со мной… любой ценой…»
— Нет, — взмолился Клеммен. Окружающий мир поворачивался медленно, очень медленно, ещё шаг… как долог он.
Рука прикасается к его плечу. Клеммен рванулся вперёд и, неожиданно для самого себя, споткнулся и покатился вниз по склону, оцарапав ладонь о жёсткую кору.
Тут же вскочил, готовый бежать дальше, бежать со всех ног.
Всё спокойно, никто не преследует его. Дерево — шагах в двенадцати, такое же, как и прежде — но вместо цветов ветви его украшали грозди ягод.
Точно такие же.
У своих ног он заметил ещё одну гроздь, на которую, , похоже, наступил. Клеммен вздрогнул и отпрыгнул от неё подальше, вновь споткнулся и с размаху уселся на твёрдые камни.
Боль окончательно привела его в чувство.
— Не ушибся? — послышался голос из-за спины.
Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., 23-й час
Голос принадлежал Д.
Тот оказался на удивление трезв и в меру весел. Очевидно, в народных гуляниях случилась передышка. Огни и костры ещё горели, но шум и песни утихли. Бородатый специалист по разного рода неприятностям помог своему ученику подняться, двумя пальцами поднял кисть с ягодами. Поднёс её к лицу (Клеммен побледнел) и осторожно принюхался.
Затем медленно положил кисть на землю.
— Всякий раз хочется попробовать, — признался он, — но — нельзя.
— Если бы вы знали, кого я там видел! — Клеммену казалось, что он не выдержит, если немедленно кому-нибудь не расскажет.
— И знать не хочу, — перебил Д. довольно резко. — Ты забыл самое главное: всё, что там происходило, никого, кроме тебя, не касается.
— Вы в это верите? — удивился Клеммен. Честно говоря, было немного обидно. Обида, впрочем, была детской, импульсивной, ничем не обоснованной.
— С подобными вещами не шутят, — уклончиво ответили ему. — Я верю в разум, в то, что вижу. Но разум не самое сильное, что есть у нас. Этому обряду — более двух сотен веков, в былые времена того, кто осмеливался намекнуть на то, что видел под деревом, ждала незавидная участь. Сейчас, конечно, боги карают не так часто…
— Вы и в богов верите? — усмехнулся Клеммен. От кисти с ягодами поднимался терпкий приятный запах, и он решил отойти подальше — чтобы не искушать судьбу.
Сейчас только Клеммен обратил внимание на то, как одет Д. Что там, маскарад? Древний камзол, цилиндр, трость…
— Какая разница? — поднял брови Д. — Они останутся, не прекратят проявлять себя, даже если я не буду верить. Я знаю , что они есть. Но иногда лучше верить, чем знать.
— Не понимаю, — признался юноша. Они постепенно приближались к воротам Хоунанта, уже был виден У-Цзин, демонстрирующий множеству зрителей чудеса владения посохом, цепью и более экзотическими видами оружия. Сейчас никто не узнал бы в диком существе с горящими глазами спокойного и рассудительного настоятеля.
— Если я знаю , сомнений у меня нет, — пояснил Д. — Я вообще почти разучился сомневаться. Это плохо.
— А вера совместима с сомнениями?
— Она придаёт предмету веры естественность, — Д. явно не нравился этот разговор. — Знание придаёт неизбежность. Я слишком многое знаю наверняка. Но можешь подвергнуть мои слова сомнению и рассказать кому-нибудь о своём дереве и том, что там увидел. Рискни, если хочешь.
Мимо прошли те самые две девушки, которых Клеммен видел в Академии, когда его «стукнуло» прямо перед дверью в кабинет декана.
— Я их видел, — сообщил Клеммен Д., после того, как оба они с поклоном приняли предложенные венки. Обе девушки тоже узнали своего случайного знакомого, было видно по их глазам. Кто бы мог подумать, что они служат Триаде! — Вместе с… матерью, наверное — уж очень похожи.
— С матерью? — удивился Д. — Подожди… как, говоришь, она выглядела?
Клеммен описал. О том, как он гонялся за незнакомкой и о портале, что закрылся сам собой, он рассказывать не стал. Раз уж охрана Академии не сочла нужным известить об этом, ему и подавно не стоит.
— Очень странно, — глубокая морщина прорезала ненадолго лоб Д. — Она не мать им, она их прабабка. Если ты не перепутал. Но её не могло там быть!
— Почему?
— Она погибла лет сорок назад. При очень странных обстоятельствах.
Мурашки поползли по спине Клеммена.
— А декан Тенгавер… — Клеммена бросило в жар. Он припомнил, как выглядел декан и осознал, что в профиль обе девушки походят на того, как две капли воды.
— Их прадед. Кстати, Тенгавер — не настоящее его имя. Постой… что ты, собственно, там забыл?
Пришлось соврать про «надпись» на стволе сиарха .
— Ясно, — похоже, что Д. не очень-то интересовала причина, по которой Клеммен отправился к Тенгаверу. — Вспомни ещё раз, как она выглядела — ты уверен, что видел того, о ком речь?
— Абсолютно, — Клеммен понял, что описываемое вовсе не обрадовало Д. — Возможно, даже записал.
— Не нравятся мне призраки, — Д. отыскал взглядом девушек, задумчиво проводил их взглядом. — Да ещё в Академии. Там такого быть не должно, никогда. Что-то происходит. Понять бы, что…
— Вы думаете, что они имеют отношение к… — Клеммен указал рукой в сторону девушек.
— Нет, конечно, — Д. неожиданно рассмеялся. — С ними всё в порядке. Между прочим, одно время я занимался их охраной.
— Вы?! — Клеммен был удивлён и восхищён. — Когда?
Д. махнул рукой — стало ясно, что он этого никогда не расскажет.
— Ладно, — Д. вздохнул. — Идём. Вон, Чёрточка нам машет.
Клеммен шёл первым.
— Зря я втравил тебя во всё это, — послышалось позади. — Они ни перед чем не остановятся.
Прозвучало это так странно и неожиданно, что Клеммен сделал ещё несколько шагов, прежде чем понял, что голос принадлежит Д. Изумлённый, он оглянулся.
— Я не понимаю…
Позади никого не было. Клеммен не успел осознать, что всё это значит, поскольку услышал:
— Э, да вон же он! Чёрточка — вон он, у ворот стоит!
Словно ужаленный, Клеммен резко повернулся, и челюсть его отвисла.
Шагах в десяти от У-Цзина (ставшего настолько благодушным, что даже прозвище не стёрло с его лица улыбку) стоял Д. Не один. Ещё трое незнакомых Клеммену людей стояло поблизости.
И пьян, и весел Д. был явно сверх меры.
У-Цзину в эту ночь также довелось стать свидетелем необычных событий. Произошли они примерно тогда, когда Клеммен, всё еще под впечатлением того, что увидел под священным деревом, возвращался ко входу в обитель.
Настоятель улучил несколько минут отдыха и решил постоять чуть в стороне, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Каким бы неутомимым он ни казался, покой требовался и ему.
Очки его запотели, У-Цзин снял их. Протёр извлечённым из рукава одеяния платком. Очки — весьма своеобразный инструмент. Подарок одного мастера-дариона. Всем, кроме У-Цзина, очки позволяли видеть окружающий мир как минимум в двух аспектах из трёх — зависело от расы того, кто смотрел. Иными словами, открывали мировые линии. Частным следствием было то, что иллюзии не обманывали смотрящего, магические эманации предметов и мест проявлялись отчётливо..
На него же, У-Цзина, очки действовали с точностью до наоборот. Не все знали о том, что нынешний настоятель почти всегда видит всё в «подлинном виде». А это не всегда было удобно. Очки позволяли монаху видеть всё так, как «положено» видеть «обычным» людям.
Итак, он снял очки.
Стайка из трёх разгорячённых деревенских девушек покинула ближайший хоровод и все они, не умолкая ни на миг, с растрёпанными волосами, продолжили что-то обсуждать громким шёпотом — время от времени заливаясь весёлым смехом. Шагах в пяти от настоятеля.
У-Цзин улыбнулся им. Все лица их показались ему знакомыми. И тут настоятеля словно ожгло ударом кнута.
Одна из девушек.
Он случайно поймал её взгляд, на один короткий миг. И зрение его, подлинное видение, возвращавшееся после очков в норму, не смогло показать её лица. Словно вода в глаза попала.
Монаху показалось, что дальнейшее произошло почти что само собой.
Сосредоточение охватило его — невероятной силы — после всего, что было съедено и выпито! Окружающий мир раскрасился во множество цветов. Если бы не очки, У-Цзин большую часть своей жизни видел бы окружающее именно так — расцвеченное ореолом, с постепенно тающими «двойниками», тенями, что оставались от живых существ.
Девушки продолжали смеяться, разговаривать, время от времени движением головы отправляя непослушные волосы за спину.
Но одна из них по-прежнему оставалась «зыбкой». У-Цзин ощутил, что окружающий мир замедляется, восприятие становится контрастнее, уши закладывает. Словно восприятие, поражённое тем, что нашлось нечто, ему не подвластное, само собой углубилось и усилилось.
Мир стал медленным. Бесшумным. У-Цзин оглянулся и поразился вновь. Клеммен светился ярко-зелёным светом, по его силуэту пробегали ярко-оранжевые волны. Рядом с ненгором находился Д… едва различимый серый силуэт.
А шагах в двадцати, у самых ворот, стоял… ещё один Д. Розовато-серый, как и Кинисс поблизости.
У-Цзин вернулся взглядом к девушкам. Что за наваждение! Одна из них, окутанная золотистой дымкой, по-прежнему выглядела размытой и нечёткой! Даже теперь!..
Настоятель ощутил, как его существо наполняет жар. Сейчас, подумал он, я увижу всё… ещё глубже. Глубже того, что сейчас… Лишь единожды мне удавалось видеть то, что вижу сейчас… что же будет?
Он повторно встретился с ней взглядом.
Время почти остановилось. Никто не замечал выражения лица У-Цзина; никто не замечал, как странно настоятель замер.
Контуры девушки «сгустились». И настоятель едва не издал возглас изумления.
Андари.
Как это возможно?! Что за маскировка… если это маскировка? От кого? И почему он, У-Цзин, не «почуял» Маску ?
А может, это не магия, в её традиционном понимании?
У-Цзин оглянулся, уже с совершенно диким видом.
Клеммен смотрел прямо на Андари. Но не видел.
У-Цзин вновь поймал её взгляд и осознал, что на лице девушки возник страх. Граничащий с отчаянием. Настоятель вновь взглянул в сторону Клеммена… не видит! Не видит, глядя в упор!
Андари — они с настоятелем казались единственными бодрствующими в «заснувшем» вокруг них мире — поднесла к губам указательный палец. Мольба читалась в её глазах.
Настоятель неожиданно осознал, чего она боится.
Если Клеммен хочет отыскать её здесь, среди праздничной суматохи, ему придётся справляться с этим самостоятельно.
Монах едва заметно кивнул девушке в ответ и, получив в ответ радостную (и слегка смущённую) улыбку, поспешил одеть очки.
Досчитал до десяти, закрыв глаза.
Услышал, как Д. окликает его. Открыл глаза.
Праздник продолжался своим чередом. Мир стал прежним — обыденным и привычным.
Несколько часов спустя девушки-близнецы вновь прошли мимо них. Венка на «этом» Д. не было и юноше показалось, что одна из девушек посмотрела на его наставника с укоризной.
— Я их видел, — неожиданно для самого себя, повторил Клеммен. — Вместе с прабабкой… — и осёкся, осознав, что говорит явно что-то лишнее. Нет, вино — коварнейшая вещь.
Д. тут же протрезвел.
— Прабабкой?! — поразился он. — Когда?
Пришлось вновь рассказать — когда, на сей раз ума хватило, чтобы умолчать о декане. Не нравилось, Клеммену то, как Д. отреагировал на эти слова. «Этот» Д., поправил юноша себя. Откуда взялся «тот» — что помог ему встать там, рядом с деревом? Вот об этом я точно не стану рассказывать. Странный выходит праздник.
— Значит, и ты её видел, — он смотрел на Клеммена как-то странно. Словно сожалел о чём-то. И это вновь напомнило его ученику загадочные последние слова «того» Д., что бесследно исчез у самых ворот монастыря.
— Ты её тоже видел, — это был У-Цзин. — Ну что, сбежим ко мне в беседку? Физические упражнения, конечно, полезны, но…
— Да, видел, — Д., похоже, эти воспоминания не радовали. — Но предпочёл бы не видеть. Что она делала?
Пока монах суетился, добывая чай, Клеммен рассказал Д. всё, что запомнил. Тщательно взвешивая каждое слово. Хорошо, что наставник был не совсем трезв; в иных обстоятельствах от него бы не укрылось то, что Клеммен чего-то не договаривает.
— Стоит ли беспокоиться? — пожал плечами У-Цзин, когда вернулся. Отсюда им, находившимся в относительной невидимости, было видно всё, что происходит внизу, за стенами монастыря, ниже по склону горы. — Как видишь, он остался жив. Как и ты.
— Это не был призрак, — возразил Клеммен, по угрюмому выражению лица Д. понявший, что совесть того, увы, чиста не во всём. — Спросите их , наконец — они не могли не знать, что говорят с тенью!
Д. промолчал.
— Во что она была одета? — ещё раз спросил Д.
— Как и в тот раз, — вздохнул он, услышав ответ. И замолчал. К большому облегчению Клеммена.
…Праздник длился довольно долго; от него остались не только неприятные воспоминания. Когда небо начало заниматься алым, Клеммен почувствовал, что с него хватит. Пора отдыхать.
— Почему он так испугался этого… призрака? — спросил Клеммен у провожавшего его У-Цзина. Андари не появилась, но Клеммен, в общем-то, не жалел об этом. И так случилось столько странного…
— Спроси кого-нибудь другого, — посоветовал монах. — Я обещал молчать. И… не спрашивай об этом Д. Он не смог защитить человека, но никогда уже не узнать, был ли хоть один шанс…
Клеммен кивнул, сжал «ключ» и… оказался у дверей своего дома.
Ноги едва держали его. На столе лежало письмо (судя по конверту, от Д. — даже в праздник не забывает о работе) — подождёт! Всё подождёт. Надо поспать. Раздеваясь, Клеммен умудрился наступить на сумку.
Внутри что-то отчётливо хрустнуло.
Клеммен беззвучно выругался, махнул рукой. Что сломано, то сломано.
Спал он крепко, сновидения его не тревожили.
Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 14-й час
Вопреки популярному мнению (и собственному небогатому опыту) Клеммен проснулся с совершенно ясной, здоровой головой. Праздник продолжался: он будет продолжаться ещё два дня. Сегодня надо нанести визит Андари, а до этого придумать, что ей подарить.
Тут он вспомнил о сумке, в которой что-то хрустнуло.
Ладно… вначале привести себя в порядок. Из зеркала на него глянуло нечто достаточно взлохмаченное и хмурое, чтобы напугать человека с воображением. Похмелья нет — да и откуда оно, если пились исключительно благородные напитки? — а вот изобилие событий и эмоций оставили отпечаток.
С этим тоже справимся. Сейчас позавтракаем, а там и решим, с чем идти в гости. Если только…
Взгляд упал на конверт, и посторонние мысли вылетели из головы.
Конверт был похож на те, в которых Д. присылал свои инструкции. Но левый верхний угол его украшала не личная печать начальника Клеммена, а изображение руки с растопыренными пальцами.
Конверт был лёгким.
Что там, внутри? Лучше всего не открывать. Вряд ли это новогоднее поздравление. Нет, это надо немедленно проверить и…
Конверт растаял в руках.
На стол опустился лёгкий, почти невесомый лист бумаги.
На нём тонким карандашом был нанесён рисунок. Простой, условный, но недвусмысленный.
Весы.
На одной чаше — тетрадь или книга; на другой — череп.
Под весами — та же символика, что украшала метательный нож островитянина, поражавшего всех своим мастерством…
Клеммен перевернул листок.
На обратной стороне — надпись.
«Удачи и долгой жизни. Друзья из зеркала».
Возможно, Клеммен порадовался бы чувству юмора того, кто послал это письмо. В другой раз. Под поздравлением были изображено ещё кое-что.
Человек, прижавший ладонь к губам.
Рядом — часы, на циферблате которых — полночь.
Или полдень.
Хотя нет, полдень-то уже прошёл.
Всё понятно. Времени тебе до полуночи, не вздумай никому ничего говорить, отдай тетрадь тому, на чьих ножах была эта символика. Иначе расстанешься с головой.
Словно подтверждая ход мыслей, лист бумаги вспыхнул, ослепляя яркостью пламени, и исчез.
Пламя оказалось холодным.
Спустя несколько секунд Клеммен обнаружил, что сидит, сжимая в кулаке ключ от кабинета. Того, что в монастыре. Отдать? Не отдавать?
«Они никогда не остановятся».
Из раздумий, чёрных и тоскливых, его вывел оживший треугольник. Он разогрелся и шевельнулся, словно устраиваясь на шее поудобнее. Клеммен расстегнул воротник, взглянул на треугольник в зеркало.
Амулет улёгся бронзовой стороной вниз. И ни за что не желал поворачиваться иначе.
Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 16-й час
Как ни странно, страха я не ощущал.
Думаете, не боялся смерти? Дудки! Боялся, и ещё как. Не боится смерти только сумасшедший. И то не всякий. Просто: всё происходящее казалось спектаклем. Я даже подумал — или нет, сейчас-то понять невозможно — что Д. устроил всё это. Что в полночь, когда я, трясущийся и жалкий, буду бегать по городу в поисках таинственного незнакомца, раздастся довольный смех и розыгрыш кончится.
Поставьте себя на моё место и подумайте — смогли бы сохранить в подобной ситуации ясность мышления?
Первым действием было — связаться с Д. Ничего не говорить, просто потребовать встречи. Но, когда я поднёс к губам устройство связи — небольшой такой кусочек бирюзы в серебряной оправе — как оно рассыпалось в пальцах, стекло на пол тончайшей пылью.
Я отскочил до самой двери.
Некоторое время в изумлении глядел то на пальцы, то на серебристо-голубое пятно на полу. Вот, значит, как! Придётся прогуляться. Тут я и обозлился до такой степени, что мысль о возвращении в Хоунант за тетрадью покинула голову. Ещё чего! Мне показалось, что главная цель этого письма — показать, на чьей стороне сила. Дескать, мы и сами можем взять тетрадь, но заставим тебя принести её.
Напомню: происходящее не казалось мне настоящим. Все проклятия, загадочные исчезновения, болезни и прочее, с чем пришлось уже столкнуться, были гораздо более тонкими. Профессионально устроенными. А это — нарочито показное, со множеством эффектов.
Второе устройство связи ушло в небытие тем же способом.
Понятно. Ну что же, дома сидеть я не стану. Надел походную одежду (не в парадную же одеваться) и вышел на улицу.
Воздух показался необычайно свежим и целебным — словно всю предыдущую жизнь я провёл в склепе. Сейчас прогуляюсь по лесу, перемещусь в Венллен, неторопливо пройдусь по местам, где чаще обычного можно застать Д. Говорить с ним не стану — пусть заговорит сам. Ключ, понятное дело, возьму с собой.
Пока я стоял у дверей дома, ощущение чужого взгляда на миг напомнило о себе. Напомнило и пропало. Словно кто-то удостоверился, где я нахожусь.
А вокруг люди спешили в лес — там должны были продолжиться празднества. Счастливые люди.
Аппетит у меня пропал. Напрочь. А у кого бы не пропал? Несколько минут я раздумывал, не пойти ли и мне в лес, к святилищам — тут недалеко, около километра — но передумал. Раз уж я решил, что зайду к Андари, пора подумать о подарке. Назло всем буду вести себя спокойно.
«Ключ» отчего-то не стал рассыпаться в прах.
Спустя пять минут я уже входил в Парк Времени. Вновь затылок ожёг далёкий и внимательный взгляд — и вновь оставил в покое.
До памятного ручейка — не более пятнадцати минут ходьбы.
Парк Времени, Лето 73, 435 Д., 17-й час
— Превосходно, — бормотал Клеммен, вытряхивая содержимое сумки на траву. Очень удачно он наступил. Одна ясеневая заготовка треснула натрое; лиственница и дуб не пострадали. И кусок коры сиарха , белкин подарок… Смотри-ка! Что это там, внутри?
Клеммен затаил дыхание, вгляделся внутрь разлома. Там было что-то блестящее. Металл или камень. Как это могло попасть в кору? Врасти в неё?
Разломить кусок коры оказалось непростой задачей. Удивительно, как удалось вчера так удачно наступить. Или дело в том, что я не знал, что могу сломать её, а теперь не только знаю, но и прилагаю все усилия?
Кора тут же разломилась на множество кусочков. Скрытый внутри предмет упал на ладонь; взвился и рассеялся густой белый туман. И всё. Коры больше не было.
На ладони у Клеммена лежал ивовый лист — воспроизведённый до мельчайших подробностей, но сделанный из золота. Работа была настолько мастерской, что первые несколько секунд Клеммен боялся дышать.
Потом осознал: раз уж украшение выжило после тех усилий, которые он только что прилагал, бояться нечего.
По поверхности листа, от черешка и до кончика пробегали тысячи тоненьких линий. Их сплетение выглядело странно, оно притягивало глаз; хотелось, поворачивая лист на ладони, любоваться игрой света на причудливом узоре.
Клеммен перевернул лист.
То же самое. В точности тот же узор; но — тёмная, почти чёрная поверхность. Чёрно-фиолетовая. Что за металл? Трудно понять.
Я слышал о чём-то подобном, подумал Клеммен неожиданно. И лучше бы такого «подарка» не получать. Лист попал ко мне не случайно, но зачем?
Присмотревшись, он заметил тонкие, едва уловимые, очертания букв, нанесённых по периметру изделия на «светлой» — жёлтой — стороне.
Разобрать буквы оказалось непросто. Если повернуть лист так, чтобы солнечные лучи обежали его край, надпись на короткий миг проявлялась вся. Не раз и не два пришлось сделать это, прежде чем буквы удержались в памяти.
«Ivial duaren amilh Thevanneyl addo ».
Ни одного знакомого слова.
А на обороте?
То же самое.
Зажав лист между ладонями, Клеммен прислонился к стволу дерева, прикрыл глаза. Солнце клонилось к закату.
Что-то просилось наружу из глубин памяти, но пряталось вновь, стоило напрячь память.
Пришлось ждать.
Это походило бы на сон, если бы не было такого обострения всех чувств — кроме зрения. Глаза были закрыты, но запахи, звуки и ощущение лета не оставляли. Надо было чем-то отвлечься, Клеммен выбрал шорох листьев высоко над головой.
Венллен, Лето 73, 435 Д., 18-й час
Дом, служивший конторой Бюро в Венллене, служил и собственно домом. Не все его помещения видны и доступны… и вход в жилые помещения найти не так уж просто. Вор, задумавший проникнуть сюда, долго блуждал бы по кладовкам и подвалам, изумляясь, отчего в них ничего нет.
Вор, знакомый с магией, встретился бы с незатейливым магическим сторожем, который позволил бы выследить пришельца — по мировым линиям — в считанные минуты. Вор, знакомый с тем, как отводить от себя внимание «сторожа», вообще не стал бы связываться с этим ломом. Ничего ценного в этих роскошных апартаментах всё равно не было. С точки зрения вора.
Кинисс обитала поблизости — с поправкой на то, что её «дом» напоминал о тех условиях, к которым за сотни веков привыкла её раса. Правда, явившись в гости к Д., можно часами ходить по комнатам, но так и не обнаружить двери, соединяющей два жилища.
Д. массировал виски (тщетно пытаясь избавиться от последствий вчерашнего веселья) и что-то негромко напевал себе под нос. Прислуги он не держал, а рассыльные, приносившие пищу, питьё и всё прочее, что нужно для приемлемой жизни, всякий раз считали, что оставляют требуемое то у дверей безвестного домика на окраине города, то у дверей гостиницы, то ещё где-нибудь.
— Подумаешь, — горло неохотно выпускало слова. — Я и так понял, что всё, за чем гонишься — не более чем иллюзия. Зачем ты ожидала меня?
Девушка протянула ещё одну ягодку — и Клеммен невольно отпрянул, насколько это было возможно. Но глаза напротив вновь стали суровыми, не терпящими возражения, и он, прикрыв глаза, подчинился.
Ягода оказалась кислой. Немного лучше прежней горечи; скулы мучительно свело. Незнакомка тоже угостилась ягодой. Как она такое может есть? Да ладно, шепнул внутренний голос, ведь ты не знаешь, каковы на вкус её ягоды!
— Я не тороплю тебя, — голос её стал печальным. — Ты бежишь ко мне, торопишься ко мне. Ты бежишь так настойчиво, что я решила узнать — почему. Но ты не сможешь ответить.
Волосы её показались Клеммену вовсе не серебристыми, как миг назад, а седыми — лента не связывала их в косу, они свободно плыли вокруг своей обладательницы. Бело-зелёное платье её выцвело, странные символы стали проступать на нём. Похожие на вытянутую трапецию. Ошарашенный, Клеммен не сразу понял, что это за символы, а когда понял, то не сразу позволил себе поверить в это.
— Тебе не нравится моё угощение, — теперь незнакомка уже не казалась двадцатилетней красавицей. — Хочешь, я дам тебе сладкие ягоды? Те, о которых ты думал?
Надгробный знак! Вытянутые трапеции — они украшают могилы там, где родился и вырос Клеммен. Значит, эта незнакомка…
— Хочешь или нет? — она протягивала ему всю кисть.
Всю, до конца. Сотни ягод, запах их ощущался на расстоянии, был невероятно привлекательным. Получить такое из рук… из рук…
— Нет, — прошептал он и ему захотелось, плюнув на всё, закрыть лицо ладонями и кинуться прочь, подальше отсюда. Новый Год оборачивался кошмаром.
Он и в самом деле прикрыл глаза… веками… а когда открыл, то обнаружил, что осталось сделать самую малость — шагов пять-шесть. Он остался один.
Впрочем, нет. Кто-то шёл по пятам. Краем глаза Клеммен видел украшенное символами могилы одеяние и слышал дыхание. Догоняет его.
Он побежал.
Изо всех сил.
— От меня не уйти, — голос позади изменился. Стал скорее мужским, чем женским; низким, насмешливым, с привкусом безумия. Неизвестный бежал, стараясь настигнуть свою жертву и Клеммен, потерявший от страха дар речи, заметил, что кисть догоняющего окрашена во все цвета радуги, цвета эти постоянно перетекают один в другой.
«Избегай встречи со мной… любой ценой…»
— Нет, — взмолился Клеммен. Окружающий мир поворачивался медленно, очень медленно, ещё шаг… как долог он.
Рука прикасается к его плечу. Клеммен рванулся вперёд и, неожиданно для самого себя, споткнулся и покатился вниз по склону, оцарапав ладонь о жёсткую кору.
Тут же вскочил, готовый бежать дальше, бежать со всех ног.
Всё спокойно, никто не преследует его. Дерево — шагах в двенадцати, такое же, как и прежде — но вместо цветов ветви его украшали грозди ягод.
Точно такие же.
У своих ног он заметил ещё одну гроздь, на которую, , похоже, наступил. Клеммен вздрогнул и отпрыгнул от неё подальше, вновь споткнулся и с размаху уселся на твёрдые камни.
Боль окончательно привела его в чувство.
— Не ушибся? — послышался голос из-за спины.
Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., 23-й час
Голос принадлежал Д.
Тот оказался на удивление трезв и в меру весел. Очевидно, в народных гуляниях случилась передышка. Огни и костры ещё горели, но шум и песни утихли. Бородатый специалист по разного рода неприятностям помог своему ученику подняться, двумя пальцами поднял кисть с ягодами. Поднёс её к лицу (Клеммен побледнел) и осторожно принюхался.
Затем медленно положил кисть на землю.
— Всякий раз хочется попробовать, — признался он, — но — нельзя.
— Если бы вы знали, кого я там видел! — Клеммену казалось, что он не выдержит, если немедленно кому-нибудь не расскажет.
— И знать не хочу, — перебил Д. довольно резко. — Ты забыл самое главное: всё, что там происходило, никого, кроме тебя, не касается.
— Вы в это верите? — удивился Клеммен. Честно говоря, было немного обидно. Обида, впрочем, была детской, импульсивной, ничем не обоснованной.
— С подобными вещами не шутят, — уклончиво ответили ему. — Я верю в разум, в то, что вижу. Но разум не самое сильное, что есть у нас. Этому обряду — более двух сотен веков, в былые времена того, кто осмеливался намекнуть на то, что видел под деревом, ждала незавидная участь. Сейчас, конечно, боги карают не так часто…
— Вы и в богов верите? — усмехнулся Клеммен. От кисти с ягодами поднимался терпкий приятный запах, и он решил отойти подальше — чтобы не искушать судьбу.
Сейчас только Клеммен обратил внимание на то, как одет Д. Что там, маскарад? Древний камзол, цилиндр, трость…
— Какая разница? — поднял брови Д. — Они останутся, не прекратят проявлять себя, даже если я не буду верить. Я знаю , что они есть. Но иногда лучше верить, чем знать.
— Не понимаю, — признался юноша. Они постепенно приближались к воротам Хоунанта, уже был виден У-Цзин, демонстрирующий множеству зрителей чудеса владения посохом, цепью и более экзотическими видами оружия. Сейчас никто не узнал бы в диком существе с горящими глазами спокойного и рассудительного настоятеля.
— Если я знаю , сомнений у меня нет, — пояснил Д. — Я вообще почти разучился сомневаться. Это плохо.
— А вера совместима с сомнениями?
— Она придаёт предмету веры естественность, — Д. явно не нравился этот разговор. — Знание придаёт неизбежность. Я слишком многое знаю наверняка. Но можешь подвергнуть мои слова сомнению и рассказать кому-нибудь о своём дереве и том, что там увидел. Рискни, если хочешь.
Мимо прошли те самые две девушки, которых Клеммен видел в Академии, когда его «стукнуло» прямо перед дверью в кабинет декана.
— Я их видел, — сообщил Клеммен Д., после того, как оба они с поклоном приняли предложенные венки. Обе девушки тоже узнали своего случайного знакомого, было видно по их глазам. Кто бы мог подумать, что они служат Триаде! — Вместе с… матерью, наверное — уж очень похожи.
— С матерью? — удивился Д. — Подожди… как, говоришь, она выглядела?
Клеммен описал. О том, как он гонялся за незнакомкой и о портале, что закрылся сам собой, он рассказывать не стал. Раз уж охрана Академии не сочла нужным известить об этом, ему и подавно не стоит.
— Очень странно, — глубокая морщина прорезала ненадолго лоб Д. — Она не мать им, она их прабабка. Если ты не перепутал. Но её не могло там быть!
— Почему?
— Она погибла лет сорок назад. При очень странных обстоятельствах.
Мурашки поползли по спине Клеммена.
— А декан Тенгавер… — Клеммена бросило в жар. Он припомнил, как выглядел декан и осознал, что в профиль обе девушки походят на того, как две капли воды.
— Их прадед. Кстати, Тенгавер — не настоящее его имя. Постой… что ты, собственно, там забыл?
Пришлось соврать про «надпись» на стволе сиарха .
— Ясно, — похоже, что Д. не очень-то интересовала причина, по которой Клеммен отправился к Тенгаверу. — Вспомни ещё раз, как она выглядела — ты уверен, что видел того, о ком речь?
— Абсолютно, — Клеммен понял, что описываемое вовсе не обрадовало Д. — Возможно, даже записал.
— Не нравятся мне призраки, — Д. отыскал взглядом девушек, задумчиво проводил их взглядом. — Да ещё в Академии. Там такого быть не должно, никогда. Что-то происходит. Понять бы, что…
— Вы думаете, что они имеют отношение к… — Клеммен указал рукой в сторону девушек.
— Нет, конечно, — Д. неожиданно рассмеялся. — С ними всё в порядке. Между прочим, одно время я занимался их охраной.
— Вы?! — Клеммен был удивлён и восхищён. — Когда?
Д. махнул рукой — стало ясно, что он этого никогда не расскажет.
— Ладно, — Д. вздохнул. — Идём. Вон, Чёрточка нам машет.
Клеммен шёл первым.
— Зря я втравил тебя во всё это, — послышалось позади. — Они ни перед чем не остановятся.
Прозвучало это так странно и неожиданно, что Клеммен сделал ещё несколько шагов, прежде чем понял, что голос принадлежит Д. Изумлённый, он оглянулся.
— Я не понимаю…
Позади никого не было. Клеммен не успел осознать, что всё это значит, поскольку услышал:
— Э, да вон же он! Чёрточка — вон он, у ворот стоит!
Словно ужаленный, Клеммен резко повернулся, и челюсть его отвисла.
Шагах в десяти от У-Цзина (ставшего настолько благодушным, что даже прозвище не стёрло с его лица улыбку) стоял Д. Не один. Ещё трое незнакомых Клеммену людей стояло поблизости.
И пьян, и весел Д. был явно сверх меры.
У-Цзину в эту ночь также довелось стать свидетелем необычных событий. Произошли они примерно тогда, когда Клеммен, всё еще под впечатлением того, что увидел под священным деревом, возвращался ко входу в обитель.
Настоятель улучил несколько минут отдыха и решил постоять чуть в стороне, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Каким бы неутомимым он ни казался, покой требовался и ему.
Очки его запотели, У-Цзин снял их. Протёр извлечённым из рукава одеяния платком. Очки — весьма своеобразный инструмент. Подарок одного мастера-дариона. Всем, кроме У-Цзина, очки позволяли видеть окружающий мир как минимум в двух аспектах из трёх — зависело от расы того, кто смотрел. Иными словами, открывали мировые линии. Частным следствием было то, что иллюзии не обманывали смотрящего, магические эманации предметов и мест проявлялись отчётливо..
На него же, У-Цзина, очки действовали с точностью до наоборот. Не все знали о том, что нынешний настоятель почти всегда видит всё в «подлинном виде». А это не всегда было удобно. Очки позволяли монаху видеть всё так, как «положено» видеть «обычным» людям.
Итак, он снял очки.
Стайка из трёх разгорячённых деревенских девушек покинула ближайший хоровод и все они, не умолкая ни на миг, с растрёпанными волосами, продолжили что-то обсуждать громким шёпотом — время от времени заливаясь весёлым смехом. Шагах в пяти от настоятеля.
У-Цзин улыбнулся им. Все лица их показались ему знакомыми. И тут настоятеля словно ожгло ударом кнута.
Одна из девушек.
Он случайно поймал её взгляд, на один короткий миг. И зрение его, подлинное видение, возвращавшееся после очков в норму, не смогло показать её лица. Словно вода в глаза попала.
Монаху показалось, что дальнейшее произошло почти что само собой.
Сосредоточение охватило его — невероятной силы — после всего, что было съедено и выпито! Окружающий мир раскрасился во множество цветов. Если бы не очки, У-Цзин большую часть своей жизни видел бы окружающее именно так — расцвеченное ореолом, с постепенно тающими «двойниками», тенями, что оставались от живых существ.
Девушки продолжали смеяться, разговаривать, время от времени движением головы отправляя непослушные волосы за спину.
Но одна из них по-прежнему оставалась «зыбкой». У-Цзин ощутил, что окружающий мир замедляется, восприятие становится контрастнее, уши закладывает. Словно восприятие, поражённое тем, что нашлось нечто, ему не подвластное, само собой углубилось и усилилось.
Мир стал медленным. Бесшумным. У-Цзин оглянулся и поразился вновь. Клеммен светился ярко-зелёным светом, по его силуэту пробегали ярко-оранжевые волны. Рядом с ненгором находился Д… едва различимый серый силуэт.
А шагах в двадцати, у самых ворот, стоял… ещё один Д. Розовато-серый, как и Кинисс поблизости.
У-Цзин вернулся взглядом к девушкам. Что за наваждение! Одна из них, окутанная золотистой дымкой, по-прежнему выглядела размытой и нечёткой! Даже теперь!..
Настоятель ощутил, как его существо наполняет жар. Сейчас, подумал он, я увижу всё… ещё глубже. Глубже того, что сейчас… Лишь единожды мне удавалось видеть то, что вижу сейчас… что же будет?
Он повторно встретился с ней взглядом.
Время почти остановилось. Никто не замечал выражения лица У-Цзина; никто не замечал, как странно настоятель замер.
Контуры девушки «сгустились». И настоятель едва не издал возглас изумления.
Андари.
Как это возможно?! Что за маскировка… если это маскировка? От кого? И почему он, У-Цзин, не «почуял» Маску ?
А может, это не магия, в её традиционном понимании?
У-Цзин оглянулся, уже с совершенно диким видом.
Клеммен смотрел прямо на Андари. Но не видел.
У-Цзин вновь поймал её взгляд и осознал, что на лице девушки возник страх. Граничащий с отчаянием. Настоятель вновь взглянул в сторону Клеммена… не видит! Не видит, глядя в упор!
Андари — они с настоятелем казались единственными бодрствующими в «заснувшем» вокруг них мире — поднесла к губам указательный палец. Мольба читалась в её глазах.
Настоятель неожиданно осознал, чего она боится.
Если Клеммен хочет отыскать её здесь, среди праздничной суматохи, ему придётся справляться с этим самостоятельно.
Монах едва заметно кивнул девушке в ответ и, получив в ответ радостную (и слегка смущённую) улыбку, поспешил одеть очки.
Досчитал до десяти, закрыв глаза.
Услышал, как Д. окликает его. Открыл глаза.
Праздник продолжался своим чередом. Мир стал прежним — обыденным и привычным.
Несколько часов спустя девушки-близнецы вновь прошли мимо них. Венка на «этом» Д. не было и юноше показалось, что одна из девушек посмотрела на его наставника с укоризной.
— Я их видел, — неожиданно для самого себя, повторил Клеммен. — Вместе с прабабкой… — и осёкся, осознав, что говорит явно что-то лишнее. Нет, вино — коварнейшая вещь.
Д. тут же протрезвел.
— Прабабкой?! — поразился он. — Когда?
Пришлось вновь рассказать — когда, на сей раз ума хватило, чтобы умолчать о декане. Не нравилось, Клеммену то, как Д. отреагировал на эти слова. «Этот» Д., поправил юноша себя. Откуда взялся «тот» — что помог ему встать там, рядом с деревом? Вот об этом я точно не стану рассказывать. Странный выходит праздник.
— Значит, и ты её видел, — он смотрел на Клеммена как-то странно. Словно сожалел о чём-то. И это вновь напомнило его ученику загадочные последние слова «того» Д., что бесследно исчез у самых ворот монастыря.
— Ты её тоже видел, — это был У-Цзин. — Ну что, сбежим ко мне в беседку? Физические упражнения, конечно, полезны, но…
— Да, видел, — Д., похоже, эти воспоминания не радовали. — Но предпочёл бы не видеть. Что она делала?
Пока монах суетился, добывая чай, Клеммен рассказал Д. всё, что запомнил. Тщательно взвешивая каждое слово. Хорошо, что наставник был не совсем трезв; в иных обстоятельствах от него бы не укрылось то, что Клеммен чего-то не договаривает.
— Стоит ли беспокоиться? — пожал плечами У-Цзин, когда вернулся. Отсюда им, находившимся в относительной невидимости, было видно всё, что происходит внизу, за стенами монастыря, ниже по склону горы. — Как видишь, он остался жив. Как и ты.
— Это не был призрак, — возразил Клеммен, по угрюмому выражению лица Д. понявший, что совесть того, увы, чиста не во всём. — Спросите их , наконец — они не могли не знать, что говорят с тенью!
Д. промолчал.
— Во что она была одета? — ещё раз спросил Д.
— Как и в тот раз, — вздохнул он, услышав ответ. И замолчал. К большому облегчению Клеммена.
…Праздник длился довольно долго; от него остались не только неприятные воспоминания. Когда небо начало заниматься алым, Клеммен почувствовал, что с него хватит. Пора отдыхать.
— Почему он так испугался этого… призрака? — спросил Клеммен у провожавшего его У-Цзина. Андари не появилась, но Клеммен, в общем-то, не жалел об этом. И так случилось столько странного…
— Спроси кого-нибудь другого, — посоветовал монах. — Я обещал молчать. И… не спрашивай об этом Д. Он не смог защитить человека, но никогда уже не узнать, был ли хоть один шанс…
Клеммен кивнул, сжал «ключ» и… оказался у дверей своего дома.
Ноги едва держали его. На столе лежало письмо (судя по конверту, от Д. — даже в праздник не забывает о работе) — подождёт! Всё подождёт. Надо поспать. Раздеваясь, Клеммен умудрился наступить на сумку.
Внутри что-то отчётливо хрустнуло.
Клеммен беззвучно выругался, махнул рукой. Что сломано, то сломано.
Спал он крепко, сновидения его не тревожили.
Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 14-й час
Вопреки популярному мнению (и собственному небогатому опыту) Клеммен проснулся с совершенно ясной, здоровой головой. Праздник продолжался: он будет продолжаться ещё два дня. Сегодня надо нанести визит Андари, а до этого придумать, что ей подарить.
Тут он вспомнил о сумке, в которой что-то хрустнуло.
Ладно… вначале привести себя в порядок. Из зеркала на него глянуло нечто достаточно взлохмаченное и хмурое, чтобы напугать человека с воображением. Похмелья нет — да и откуда оно, если пились исключительно благородные напитки? — а вот изобилие событий и эмоций оставили отпечаток.
С этим тоже справимся. Сейчас позавтракаем, а там и решим, с чем идти в гости. Если только…
Взгляд упал на конверт, и посторонние мысли вылетели из головы.
Конверт был похож на те, в которых Д. присылал свои инструкции. Но левый верхний угол его украшала не личная печать начальника Клеммена, а изображение руки с растопыренными пальцами.
Конверт был лёгким.
Что там, внутри? Лучше всего не открывать. Вряд ли это новогоднее поздравление. Нет, это надо немедленно проверить и…
Конверт растаял в руках.
На стол опустился лёгкий, почти невесомый лист бумаги.
На нём тонким карандашом был нанесён рисунок. Простой, условный, но недвусмысленный.
Весы.
На одной чаше — тетрадь или книга; на другой — череп.
Под весами — та же символика, что украшала метательный нож островитянина, поражавшего всех своим мастерством…
Клеммен перевернул листок.
На обратной стороне — надпись.
«Удачи и долгой жизни. Друзья из зеркала».
Возможно, Клеммен порадовался бы чувству юмора того, кто послал это письмо. В другой раз. Под поздравлением были изображено ещё кое-что.
Человек, прижавший ладонь к губам.
Рядом — часы, на циферблате которых — полночь.
Или полдень.
Хотя нет, полдень-то уже прошёл.
Всё понятно. Времени тебе до полуночи, не вздумай никому ничего говорить, отдай тетрадь тому, на чьих ножах была эта символика. Иначе расстанешься с головой.
Словно подтверждая ход мыслей, лист бумаги вспыхнул, ослепляя яркостью пламени, и исчез.
Пламя оказалось холодным.
Спустя несколько секунд Клеммен обнаружил, что сидит, сжимая в кулаке ключ от кабинета. Того, что в монастыре. Отдать? Не отдавать?
«Они никогда не остановятся».
Из раздумий, чёрных и тоскливых, его вывел оживший треугольник. Он разогрелся и шевельнулся, словно устраиваясь на шее поудобнее. Клеммен расстегнул воротник, взглянул на треугольник в зеркало.
Амулет улёгся бронзовой стороной вниз. И ни за что не желал поворачиваться иначе.
Аннвеланд, Лето 73, 435 Д., 16-й час
Как ни странно, страха я не ощущал.
Думаете, не боялся смерти? Дудки! Боялся, и ещё как. Не боится смерти только сумасшедший. И то не всякий. Просто: всё происходящее казалось спектаклем. Я даже подумал — или нет, сейчас-то понять невозможно — что Д. устроил всё это. Что в полночь, когда я, трясущийся и жалкий, буду бегать по городу в поисках таинственного незнакомца, раздастся довольный смех и розыгрыш кончится.
Поставьте себя на моё место и подумайте — смогли бы сохранить в подобной ситуации ясность мышления?
Первым действием было — связаться с Д. Ничего не говорить, просто потребовать встречи. Но, когда я поднёс к губам устройство связи — небольшой такой кусочек бирюзы в серебряной оправе — как оно рассыпалось в пальцах, стекло на пол тончайшей пылью.
Я отскочил до самой двери.
Некоторое время в изумлении глядел то на пальцы, то на серебристо-голубое пятно на полу. Вот, значит, как! Придётся прогуляться. Тут я и обозлился до такой степени, что мысль о возвращении в Хоунант за тетрадью покинула голову. Ещё чего! Мне показалось, что главная цель этого письма — показать, на чьей стороне сила. Дескать, мы и сами можем взять тетрадь, но заставим тебя принести её.
Напомню: происходящее не казалось мне настоящим. Все проклятия, загадочные исчезновения, болезни и прочее, с чем пришлось уже столкнуться, были гораздо более тонкими. Профессионально устроенными. А это — нарочито показное, со множеством эффектов.
Второе устройство связи ушло в небытие тем же способом.
Понятно. Ну что же, дома сидеть я не стану. Надел походную одежду (не в парадную же одеваться) и вышел на улицу.
Воздух показался необычайно свежим и целебным — словно всю предыдущую жизнь я провёл в склепе. Сейчас прогуляюсь по лесу, перемещусь в Венллен, неторопливо пройдусь по местам, где чаще обычного можно застать Д. Говорить с ним не стану — пусть заговорит сам. Ключ, понятное дело, возьму с собой.
Пока я стоял у дверей дома, ощущение чужого взгляда на миг напомнило о себе. Напомнило и пропало. Словно кто-то удостоверился, где я нахожусь.
А вокруг люди спешили в лес — там должны были продолжиться празднества. Счастливые люди.
Аппетит у меня пропал. Напрочь. А у кого бы не пропал? Несколько минут я раздумывал, не пойти ли и мне в лес, к святилищам — тут недалеко, около километра — но передумал. Раз уж я решил, что зайду к Андари, пора подумать о подарке. Назло всем буду вести себя спокойно.
«Ключ» отчего-то не стал рассыпаться в прах.
Спустя пять минут я уже входил в Парк Времени. Вновь затылок ожёг далёкий и внимательный взгляд — и вновь оставил в покое.
До памятного ручейка — не более пятнадцати минут ходьбы.
Парк Времени, Лето 73, 435 Д., 17-й час
— Превосходно, — бормотал Клеммен, вытряхивая содержимое сумки на траву. Очень удачно он наступил. Одна ясеневая заготовка треснула натрое; лиственница и дуб не пострадали. И кусок коры сиарха , белкин подарок… Смотри-ка! Что это там, внутри?
Клеммен затаил дыхание, вгляделся внутрь разлома. Там было что-то блестящее. Металл или камень. Как это могло попасть в кору? Врасти в неё?
Разломить кусок коры оказалось непростой задачей. Удивительно, как удалось вчера так удачно наступить. Или дело в том, что я не знал, что могу сломать её, а теперь не только знаю, но и прилагаю все усилия?
Кора тут же разломилась на множество кусочков. Скрытый внутри предмет упал на ладонь; взвился и рассеялся густой белый туман. И всё. Коры больше не было.
На ладони у Клеммена лежал ивовый лист — воспроизведённый до мельчайших подробностей, но сделанный из золота. Работа была настолько мастерской, что первые несколько секунд Клеммен боялся дышать.
Потом осознал: раз уж украшение выжило после тех усилий, которые он только что прилагал, бояться нечего.
По поверхности листа, от черешка и до кончика пробегали тысячи тоненьких линий. Их сплетение выглядело странно, оно притягивало глаз; хотелось, поворачивая лист на ладони, любоваться игрой света на причудливом узоре.
Клеммен перевернул лист.
То же самое. В точности тот же узор; но — тёмная, почти чёрная поверхность. Чёрно-фиолетовая. Что за металл? Трудно понять.
Я слышал о чём-то подобном, подумал Клеммен неожиданно. И лучше бы такого «подарка» не получать. Лист попал ко мне не случайно, но зачем?
Присмотревшись, он заметил тонкие, едва уловимые, очертания букв, нанесённых по периметру изделия на «светлой» — жёлтой — стороне.
Разобрать буквы оказалось непросто. Если повернуть лист так, чтобы солнечные лучи обежали его край, надпись на короткий миг проявлялась вся. Не раз и не два пришлось сделать это, прежде чем буквы удержались в памяти.
«Ivial duaren amilh Thevanneyl addo ».
Ни одного знакомого слова.
А на обороте?
То же самое.
Зажав лист между ладонями, Клеммен прислонился к стволу дерева, прикрыл глаза. Солнце клонилось к закату.
Что-то просилось наружу из глубин памяти, но пряталось вновь, стоило напрячь память.
Пришлось ждать.
Это походило бы на сон, если бы не было такого обострения всех чувств — кроме зрения. Глаза были закрыты, но запахи, звуки и ощущение лета не оставляли. Надо было чем-то отвлечься, Клеммен выбрал шорох листьев высоко над головой.
Венллен, Лето 73, 435 Д., 18-й час
Дом, служивший конторой Бюро в Венллене, служил и собственно домом. Не все его помещения видны и доступны… и вход в жилые помещения найти не так уж просто. Вор, задумавший проникнуть сюда, долго блуждал бы по кладовкам и подвалам, изумляясь, отчего в них ничего нет.
Вор, знакомый с магией, встретился бы с незатейливым магическим сторожем, который позволил бы выследить пришельца — по мировым линиям — в считанные минуты. Вор, знакомый с тем, как отводить от себя внимание «сторожа», вообще не стал бы связываться с этим ломом. Ничего ценного в этих роскошных апартаментах всё равно не было. С точки зрения вора.
Кинисс обитала поблизости — с поправкой на то, что её «дом» напоминал о тех условиях, к которым за сотни веков привыкла её раса. Правда, явившись в гости к Д., можно часами ходить по комнатам, но так и не обнаружить двери, соединяющей два жилища.
Д. массировал виски (тщетно пытаясь избавиться от последствий вчерашнего веселья) и что-то негромко напевал себе под нос. Прислуги он не держал, а рассыльные, приносившие пищу, питьё и всё прочее, что нужно для приемлемой жизни, всякий раз считали, что оставляют требуемое то у дверей безвестного домика на окраине города, то у дверей гостиницы, то ещё где-нибудь.