Страница:
Она пожертвовала всеми заслонами, ограждающими от попыток воздействовать… или хотя бы ощутить её присутствие.
И усталость. Страшная усталость: очень хотелось усесться и отдохнуть… а то и выспаться.
И — странное дело — то, что она тщетно пыталась воспринять несколько секунд назад, теперь ощущалось легко и просто. Андариалл сидела здесь уже более суток; ей хотелось пить, было очень жарко. И нельзя двигаться с места.
«Дверь».
Слово долетело из ниоткуда, но голос, произнёсший его, походил на голос Андариалл.
«Дверь должна быть закрыта».
Новое видение, краткое: ветер, рождающихся в глубинах барельефа, обдувающий Андариалл, вырывающийся во «внешний» мир. И сама Андариалл, которая, сидя под этим потоком, постепенно уменьшается в размерах, стареет, превращается в невесомую пыль, уносимую прочь…
Кинисс вздрогнула. Сколько времени дверь была приоткрыта? Сутки? Ровно столько, вероятно, сколько прошло с того момента, как Д. бежал отсюда.
Она быстро развернулась, нащупала во тьме ручку и, выскользнув в блаженную прохладу комнаты для медитаций, закрыла дверь за собой. Послышался слабый щелчок; теперь лишь очень зоркий глаз — вдобавок, знающий, где искать — обнаружит вход.
Кинисс прислушалась к себе.
Все двойники испарились.
В доме оставалось только двое. Собственно говоря, сама она никого не ощущала — потайная дверь, судя по всему, умела преграждать путь не только любопытному взгляду.
Клеммен
Жажда и усталость прошли сами собой, стоило лишь посидеть на песке. Намёк был понятен: бежать бессмысленно. Во всяком случае, стоило это так трактовать.
…Пять часов спустя я уже сидел прямо на разделительной линии. Это было и интересно, и немного жутко. Небо по ту сторону было почти чёрным, беззвёздным. Там тоже было своё светило… поначалу я не понял, где именно видел подобное — но, приглядевшись, вспомнил. Оно было куда менее ярким, чем здешнее солнце и походило на сплюснутую букву «Y». Поначалу мне было страшно… но потом это как-то само собой прошло.
Как я добрался до линии? Так же, как и до того дерева, что выросло чудесным образом в новогоднюю ночь. Как давно это было… Способ очень простой: надо внушать себе, что изо всех сил пытаешься уйти от цели, а не добраться до неё. Уловка далеко не новая.
Словом, я здесь. Если сидеть прямо на линии, ничего не происходит. Ни с тобой, ни с линией. Стоит сделать шаг — линия «отъезжает» в противоположную сторону.
«Постройки», которые мне померещились в тот раз, оказались полуразрушенными сооружениями, составленными из больших каменных брусков. Я попытался поднять такой один — тяжёлый. Ума не приложу, что это.
Вернее, сначала не мог приложить. Потом, стоило прогуляться внутрь сумеречной половины, назначение брусков стало понятным. Возвышаясь вдоль утёса, вверх тянулась так и не достроенная лестница, сложенная из этих самых брусков. Под тем местом, где лестница была разрушена сильнее всего, лежал хорошо сохранившийся скелет — судя по пролому в черепе, именно с лестницы он и свалился. Его треугольник на цепочке я отправил туда же, куда и все предыдущие, попавшиеся на путь. Не повезло им…
Откуда взялись «все предыдущие»? Здесь, в отличие от «светлой стороны», останки встречались едва ли не на каждом шагу. Если бы не то обстоятельство, что их возраст был явно не одинаков, и попадались кости, которым даже на мой взгляд было несколько веков — впору было бы сооружать себе из этих кирпичей склеп и забираться внутрь.
Судя по тому, что я видел в трещинах и щелях — видел, разумеется, очень условно, при таком-то освещении — подобная идея пришла в голову не мне одному. Наверное, именно это напугало меня до того, что я очнулся, и принялся размышлять. Последние несколько часов я провёл в состоянии, мало отличавшемся от кошмарного сна. Но чтобы кончить вот так, сдавшись, в этом отвратительном месте… тем более, что в отличие от сна, здесь можно и погибнуть… Или я уже мёртв?
Короче говоря: лестница была разрушена не так уж и сильно; для того, чтобы уложить недостающие фрагменты, потребуется много, очень много времени — но отнюдь не вечность.
По крайней мере, это придаст какой-то смысл происходящему.
И я принялся за работу, не позволяя себе передумать.
Венллен, Лето 75, 435 Д., незадолго до рассвета
— Скажи ещё, что я сделал это нарочно, — огрызнулся Д. Ему было сильно не по себе — но не от того, что оставил ту злосчастную дверь приоткрытой. От того, что, похоже, оправдывались самые мрачные предположения. Кинисс, однако, не была настроена выслушивать его идеи. Если уж она начинала промывать кости, то делала это основательно. Правда, надо признаться, всегда было за что.
— Нарочно, не нарочно… — Кинисс и самой хотелось отправиться спать, но прежде надо было записать остаток своих впечатлений. Процесс этот нелёгкий и муторный. Да ещё этот непонятный замысел Д., который следовало исполнить как можно скорее — потому что Д. как всегда, осенила гениальная идея. Если бы некоторые из подобных идей не были действительно гениальными, Д. до сих пор бы расплачивался за их последствия. Во всех смыслах. — Надо было оставить всё, как есть. Учишь новичков правилам работы, а сам… Ну ладно. Что там у тебя?
Д. показал. Нечто, тщательно завёрнутое в плотную ткань. Форму угадать можно только весьма примерно.
— Хорошо. — Кинисс на несколько секунд прикрыла уставшие глаза. — Надеюсь, ты знаешь, чего просишь. Положи на стол и зажмурься.
Д. сделал, как просили и, ожидая того, чего почувствовать он не смог бы в любом случае, принялся вновь и вновь прокручивать в памяти свои последние рассуждения, некоторые из которых могли, увы, оказаться единственно верными.
Впервые нефритовая пластина с изображением руки появилась на столе у одного из руководителей команды Особого Назначения за несколько лет до наступления Сумерек, в 315-м году. Довольно давно. Конечно, её тщательнейшим образом исследовали. Нефрит — камень крайне редкий, добывается в одном-единственном месторождении.
Кто именно создал табличку — установить не удалось. Над ней трудились маги и демонологи разных рангов и школ; псионики исследовали её поведение при всевозможных воздействиях на «владельца», его окружение и саму пластинку. Тщетно. Ни в одном аспекте не удавалось уловить никакого отклика.
Только когда пластину разрушили, было зафиксировано слабое, но несомненное излучение — волны в магическом поле, быстро затухавшие с расстоянием.
Через день на руководителя было совершено покушение. Неудачное, как и прежде. А через два — появилась новая пластина. Точная копия первой. Того, кто её доставил — разносчика газет — отыскали почти мгновенно. Но без толку — ему она пришла в конверте вместе с солидной суммой денег (превышавшей стоимость пластины в несколько раз) и указанием доставить по такому-то адресу.
И всё. Далее зацепок не было.
С этого и началось. Менялся материал пластинок, их размер и очертания… но гравировка — правая рука с расставленными пальцами — оставалась неизменной. В конце концов о подобных «подарках» стали говорить, как о послании Ордена Руки — людей, прямо или косвенно причастных к передаче пластин, удавалось отыскать почти всегда, того — или тех — кто стоял за всем этим, найти не удавалось.
И вот теперь Д., как и многие до него, пытался отыскать ключ к загадке Ордена Руки… Интуиция подсказывала ему: все его злоключения — все до одного — как-то связаны с его собственной пластиной.
Если его замысел удастся…
Если удастся…
Д. почувствовал, что веки его стали непереносимо тяжёлыми — сказывалась усталость.
Он уснул, подложив под голову ладонь. Прямо за своим столом.
Часы пробили три часа ночи.
…Д. проснулся от тяжести в голове; в висках пульсировала тупая боль. Погода, что ли, меняется? В комнате царил полумрак. Рука его наткнулась на что-то тяжёлое, завёрнутое в ткань… ощущение было мерзким. Д. вздрогнул, и едва не полетел на пол вместе с креслом. Что за свёрток?
Записка лежала на столе. Почерк — как он выяснил, включив светильник — принадлежал Кинисс.
«То, что просил достать, перед тобой. Соблюдай крайнюю осторожность — ни в коем случае не разворачивай ткань. Я отдыхаю — постарайся меня не беспокоить. К.»
Внутри был небольшой конверт с пометкой Архива. Итак, Кинисс выполнила какую-то его просьбу… вот только какую? Ладно. Завтра посмотрим. Наблюдение за домом Андариалл по-прежнему ведётся, а он, Д., устал так, словно всю эту ночь таскал каменные глыбы.
Хорошо бы, чтобы дали выспаться. Везёт Кинисс… всё равно искать будут меня. Ну и пусть. Д. зевнул и, отключив все устройства связи, направился по лестнице на второй этаж — туда, где располагалась его скромная спальня. Точнее, портал, ведущий в спальню.
Надо выспаться как следует.
Клеммен
Сколько времени я провёл, пытаясь восстановить кладку — неизвестно. Часы я заводил каждые шесть часов; есть мне не очень хотелось; точнее, совсем не хотелось. Как и прежде. Отмечать же время я догадался только сутки спустя.
Тут-то и таилась главная странность. Я перетаскал не менее тысячи каменных брусков: восстанавливать всю предполагавшуюся лестницу я не собирался: местами можно было перепрыгивать через ступеньки (с риском сорваться вниз и незначительно изменить ландшафт)… да и бруски быстро кончались. Разбирать «склепы» мне не хотелось, а когда стало ясно, что для полного восстановления кладки придётся ходить за каждым новым бруском чуть ли не за километр…
Ну так вот: всю эту тысячу брусков — по часам — я перетаскал самое большее за два с половиной часа. Не верите? Я тоже. Вполне возможно, что часы просто начали медленнее идти, — всё в этом месте было странным. И ещё я заметил, что светило — огромное «Y» — вращается вокруг вертикальной оси. Медленно, но вращается. Пока я перетаскал сотню брусков, оно сделало пол-оборота. Жуткое зрелище, скажу я вам.
Как бы то ни было, я натаскал достаточно камня, чтобы — сделав один или два прыжка — суметь дотянуться до края скалы и увидеть, что лежит по ту сторону. Откровенно говоря, был риск, что при этом я обрушу последние несколько слоёв кладки и отрежу обратный путь — но об этом я подумал много позже.
Я стоял, набирая силы для прыжка, как вдруг мимо моего уха что-то прошуршало. Коснулось щеки… я отпрянул и едва не полетел вниз. После того, как сердце перестало колотиться, как бешеное, я открыл глаза и осторожно огляделся.
Верёвка.
Кто-то сбросил её сверху — неужели там, наверху, всё же есть люди? Поздновато приходит их помощь, и всё же…
Я поднял голову.
Никого. Верёвка просто уходила вверх и терялась за краем скалы. Что за напасть, не сама же она сюда прискакала! Только живых верёвок мне не хватало.
— Эй, наверху! — крикнул я. Молчание. Верёвка на вид прочная, толстая — хватайся, да лезь. Но не могу! Это там , откуда я явился, можно было бы предположить, что мне хотят помочь. А здесь?
— Остерегайся прилива, — донеслось сверху. Я задрал голову — никого. Не показывается. Но говорит на понятном мне языке! Впрочем, если это всё-таки снится, то удивляться нечему.
Я оглянулся, держась ладонями за скалу. И едва не сорвался вниз от увиденного.
На горизонте показалась волна. Нет. Такое воспринималось не как волна — как стена. Не знаю, как далеко она была — но если глаза не обманывают, километрах в двадцати. И, если они всё ещё не обманывают, высотой эта стена никак не меньше, чем в километр. Разум отказывался верить в подобное.
Но оно существовало — и приближалось. Бесшумно, с ужасающей скоростью. Если подобная волна ударит об этот утёс, меня потом придётся долго отскребать от его поверхности… наверное, от мысли об этом я и очнулся.
Ладно… была не была!
Я чуть подтянулся на верёвке… держит. Ну, спасибо тому, кто наверху.
Хорошо, что я взобрался всего метра на полтора!
Верёвка неожиданно подалась. Не лопнула, не отвязалась — никакого толчка или рывка не ощущалось. Просто подалась. Только что держала, а потом передумала. Я достаточно сильно ушибся, рухнув на уходящую вниз кладку… и некоторое время чувствовал, как по ней ходят едва ощутимые, но грозные волны. Но не рассыпалась… всё-таки мне везёт!
Впрочем, об этом я подумал потом. А в тот миг я вскочил (плевать мне было на то, что нестойкие ступени могут осыпаться… и плевать мне было на прилив) и вновь всмотрелся вверх. Отчего-то казалось, что безвестный «спаситель» сейчас стоит у края, любуясь содеянным. Ничего мне не хотелось — только вцепиться ему в глотку и задушить!
Никого. Ничей смех не доносился сверху. И тут я услышал звук прилива. Не знаю уж, что вызывало это звук — наверное, это стонала земля под тяжестью пробегающей по ней кроваво-красной волны. Стена ничуть не уменьшала ни высоты, ни скорости. В сумерках от вращающегося над головой «Y» она выглядела призрачной, но сомнений в её реальности не возникало.
Прыжок!
Позади меня рухнуло несколько слоёв кладки. Ладно. Обратной дороги всё равно нет. Теперь бы успеть прыгнуть ещё два раза…
Прыжок!
Брусок выскальзывает из-под каблука и я отчаянно хватаюсь за стену. Кладка под ногами ходит ходуном. Теперь видно, что всё вокруг дрожит мелкой дрожью… словно в слепом страхе перед надвигающейся волной. Но думать некогда… прыжок!
Позади рушатся — почти полностью — обе вертикальных колонны, служившие мне опорой. А до кромки утёса совсем близко… и нет сил, чтобы допрыгнуть.
Я оглянулся — мне показалось, что изгибающийся язык волны слизнёт меня в следующее мгновение — и силы тут же нашлись.
Я чувствовал, не имея возможности взглянуть вниз, как падает то, что не позволило бы мне разбиться, отпусти я руки.
Пальцы, естественно, были влажными. От страха, надо полагать. Эти мгновения, которые я провёл, болтаясь над пропастью, наверное, стоили мне многих лет жизни. Поначалу казалось — всё, доигрался. Пальцы скользили, всё меньше опоры оставалось под ними… Затем я подтянулся — инстинктивно, голова уже ничего не соображала.
Мне показалось, что кто-то легонько подтолкнул меня вверх. Так или иначе, я полетел кубарем… и упал лицом во что-то хрупкое и пыльное. Надо же — всё ещё жив! Это не укладывалось в голове: перед глазами вновь и вновь пробегала картина падения вниз… прямо на острые осколки разбившихся брусков. А то, что под ногами была, наконец-то, не шаткая кладка, а твёрдая скала, казалось обманом чувств. Предсмертным видением. Я перекатился на спину и увидел, как высоко в небо взметнулся огромный каскад ярко-красных брызг.
Вот от этого не спастись, как ни старайся. Сейчас всё это рухнет вниз и стащит вслед за собой в бездну.
Каскад рушился вниз — не дотянувшийся до намеченной цели голодный язык — и таял в воздухе. Вниз не долетало ни единой капельки. Я не верил своим глазам.
Очистилось небо. Теперь в нём было два светила — поворачивающееся «Y» и приугасшее солнце — диск, что находился рядом с вращающейся «буквой» и на который с трудом, но можно было смотреть. Я опустил взгляд — и увидел позади себя две тени. Одна слабая, неподвижная, другая чуть ярче, но непрерывно меняющая свои очертания.
Затем я нашёл в себе силы подняться на ноги.
То, что хрустело подо мной, оказалось очередным скелетом. Теперь, правда, от него остались пыль, да едва заметные обломки. Только череп был практически нетронутым. Под ним я вновь различил цепочку, и мёртвый, утративший способность светиться, треугольник.
Наверное, я заскрипел зубами.
Затем поднял цепочку (ощущение было мерзким… словно поднимаешь за хвост давно издохшую крысу) и направился к обрыву. Уж в этом-то удовольствии я себе не откажу.
— Эй! — голос был знакомым. — Оставь это в покое, приятель. Пусть лежит, где лежало.
Я обернулся.
Шагах в двадцати стоял человек — лицо его показалось странно знакомым — и неторопливо сматывал верёвку. На моих глазах её последние несколько метров появились из-за края скалы. Смотав, он повесил бухту себе на плечо.
— Оставь в покое, — повторил он и уставился на меня. Ну и вид! Несуразная куртка, или как называть это одеяние, с высоким стоячим воротником — дюймов пять, не меньше. Изрядно поношенные, истёртые до дыр штаны и новенькие, сверкающие сапоги. Тяжёлые сапоги. Походные.
И волосы до плеч. Где я его видел?
— Не хочешь представиться? — спросил он и сделал шаг вперёд. Тут я заметил, что по лицу его и рукам непрерывно струятся радужные волны… и в горле у меня пересохло.
«Избегай меня любой ценой».
Вниз прыгать, что ли?
Тут я понял, кому принадлежала верёвка, и злость пересилила страх.
— Не хочу, — ответил я, сжимая цепочку в кулаке. — Вы меня только что хотели убить… какая вам разница, как меня зовут?
Он поглядел на меня удивлённо… и рассмеялся.
Смех длился долго — в нём слышались отзвуки очень многих голосов и я дорого бы дал, чтобы забыть его звуки — звуки, преследующие меня и по сей день.
2. Обман чувств
И усталость. Страшная усталость: очень хотелось усесться и отдохнуть… а то и выспаться.
И — странное дело — то, что она тщетно пыталась воспринять несколько секунд назад, теперь ощущалось легко и просто. Андариалл сидела здесь уже более суток; ей хотелось пить, было очень жарко. И нельзя двигаться с места.
«Дверь».
Слово долетело из ниоткуда, но голос, произнёсший его, походил на голос Андариалл.
«Дверь должна быть закрыта».
Новое видение, краткое: ветер, рождающихся в глубинах барельефа, обдувающий Андариалл, вырывающийся во «внешний» мир. И сама Андариалл, которая, сидя под этим потоком, постепенно уменьшается в размерах, стареет, превращается в невесомую пыль, уносимую прочь…
Кинисс вздрогнула. Сколько времени дверь была приоткрыта? Сутки? Ровно столько, вероятно, сколько прошло с того момента, как Д. бежал отсюда.
Она быстро развернулась, нащупала во тьме ручку и, выскользнув в блаженную прохладу комнаты для медитаций, закрыла дверь за собой. Послышался слабый щелчок; теперь лишь очень зоркий глаз — вдобавок, знающий, где искать — обнаружит вход.
Кинисс прислушалась к себе.
Все двойники испарились.
В доме оставалось только двое. Собственно говоря, сама она никого не ощущала — потайная дверь, судя по всему, умела преграждать путь не только любопытному взгляду.
Клеммен
Жажда и усталость прошли сами собой, стоило лишь посидеть на песке. Намёк был понятен: бежать бессмысленно. Во всяком случае, стоило это так трактовать.
…Пять часов спустя я уже сидел прямо на разделительной линии. Это было и интересно, и немного жутко. Небо по ту сторону было почти чёрным, беззвёздным. Там тоже было своё светило… поначалу я не понял, где именно видел подобное — но, приглядевшись, вспомнил. Оно было куда менее ярким, чем здешнее солнце и походило на сплюснутую букву «Y». Поначалу мне было страшно… но потом это как-то само собой прошло.
Как я добрался до линии? Так же, как и до того дерева, что выросло чудесным образом в новогоднюю ночь. Как давно это было… Способ очень простой: надо внушать себе, что изо всех сил пытаешься уйти от цели, а не добраться до неё. Уловка далеко не новая.
Словом, я здесь. Если сидеть прямо на линии, ничего не происходит. Ни с тобой, ни с линией. Стоит сделать шаг — линия «отъезжает» в противоположную сторону.
«Постройки», которые мне померещились в тот раз, оказались полуразрушенными сооружениями, составленными из больших каменных брусков. Я попытался поднять такой один — тяжёлый. Ума не приложу, что это.
Вернее, сначала не мог приложить. Потом, стоило прогуляться внутрь сумеречной половины, назначение брусков стало понятным. Возвышаясь вдоль утёса, вверх тянулась так и не достроенная лестница, сложенная из этих самых брусков. Под тем местом, где лестница была разрушена сильнее всего, лежал хорошо сохранившийся скелет — судя по пролому в черепе, именно с лестницы он и свалился. Его треугольник на цепочке я отправил туда же, куда и все предыдущие, попавшиеся на путь. Не повезло им…
Откуда взялись «все предыдущие»? Здесь, в отличие от «светлой стороны», останки встречались едва ли не на каждом шагу. Если бы не то обстоятельство, что их возраст был явно не одинаков, и попадались кости, которым даже на мой взгляд было несколько веков — впору было бы сооружать себе из этих кирпичей склеп и забираться внутрь.
Судя по тому, что я видел в трещинах и щелях — видел, разумеется, очень условно, при таком-то освещении — подобная идея пришла в голову не мне одному. Наверное, именно это напугало меня до того, что я очнулся, и принялся размышлять. Последние несколько часов я провёл в состоянии, мало отличавшемся от кошмарного сна. Но чтобы кончить вот так, сдавшись, в этом отвратительном месте… тем более, что в отличие от сна, здесь можно и погибнуть… Или я уже мёртв?
Короче говоря: лестница была разрушена не так уж и сильно; для того, чтобы уложить недостающие фрагменты, потребуется много, очень много времени — но отнюдь не вечность.
По крайней мере, это придаст какой-то смысл происходящему.
И я принялся за работу, не позволяя себе передумать.
Венллен, Лето 75, 435 Д., незадолго до рассвета
— Скажи ещё, что я сделал это нарочно, — огрызнулся Д. Ему было сильно не по себе — но не от того, что оставил ту злосчастную дверь приоткрытой. От того, что, похоже, оправдывались самые мрачные предположения. Кинисс, однако, не была настроена выслушивать его идеи. Если уж она начинала промывать кости, то делала это основательно. Правда, надо признаться, всегда было за что.
— Нарочно, не нарочно… — Кинисс и самой хотелось отправиться спать, но прежде надо было записать остаток своих впечатлений. Процесс этот нелёгкий и муторный. Да ещё этот непонятный замысел Д., который следовало исполнить как можно скорее — потому что Д. как всегда, осенила гениальная идея. Если бы некоторые из подобных идей не были действительно гениальными, Д. до сих пор бы расплачивался за их последствия. Во всех смыслах. — Надо было оставить всё, как есть. Учишь новичков правилам работы, а сам… Ну ладно. Что там у тебя?
Д. показал. Нечто, тщательно завёрнутое в плотную ткань. Форму угадать можно только весьма примерно.
— Хорошо. — Кинисс на несколько секунд прикрыла уставшие глаза. — Надеюсь, ты знаешь, чего просишь. Положи на стол и зажмурься.
Д. сделал, как просили и, ожидая того, чего почувствовать он не смог бы в любом случае, принялся вновь и вновь прокручивать в памяти свои последние рассуждения, некоторые из которых могли, увы, оказаться единственно верными.
Впервые нефритовая пластина с изображением руки появилась на столе у одного из руководителей команды Особого Назначения за несколько лет до наступления Сумерек, в 315-м году. Довольно давно. Конечно, её тщательнейшим образом исследовали. Нефрит — камень крайне редкий, добывается в одном-единственном месторождении.
Кто именно создал табличку — установить не удалось. Над ней трудились маги и демонологи разных рангов и школ; псионики исследовали её поведение при всевозможных воздействиях на «владельца», его окружение и саму пластинку. Тщетно. Ни в одном аспекте не удавалось уловить никакого отклика.
Только когда пластину разрушили, было зафиксировано слабое, но несомненное излучение — волны в магическом поле, быстро затухавшие с расстоянием.
Через день на руководителя было совершено покушение. Неудачное, как и прежде. А через два — появилась новая пластина. Точная копия первой. Того, кто её доставил — разносчика газет — отыскали почти мгновенно. Но без толку — ему она пришла в конверте вместе с солидной суммой денег (превышавшей стоимость пластины в несколько раз) и указанием доставить по такому-то адресу.
И всё. Далее зацепок не было.
С этого и началось. Менялся материал пластинок, их размер и очертания… но гравировка — правая рука с расставленными пальцами — оставалась неизменной. В конце концов о подобных «подарках» стали говорить, как о послании Ордена Руки — людей, прямо или косвенно причастных к передаче пластин, удавалось отыскать почти всегда, того — или тех — кто стоял за всем этим, найти не удавалось.
И вот теперь Д., как и многие до него, пытался отыскать ключ к загадке Ордена Руки… Интуиция подсказывала ему: все его злоключения — все до одного — как-то связаны с его собственной пластиной.
Если его замысел удастся…
Если удастся…
Д. почувствовал, что веки его стали непереносимо тяжёлыми — сказывалась усталость.
Он уснул, подложив под голову ладонь. Прямо за своим столом.
Часы пробили три часа ночи.
…Д. проснулся от тяжести в голове; в висках пульсировала тупая боль. Погода, что ли, меняется? В комнате царил полумрак. Рука его наткнулась на что-то тяжёлое, завёрнутое в ткань… ощущение было мерзким. Д. вздрогнул, и едва не полетел на пол вместе с креслом. Что за свёрток?
Записка лежала на столе. Почерк — как он выяснил, включив светильник — принадлежал Кинисс.
«То, что просил достать, перед тобой. Соблюдай крайнюю осторожность — ни в коем случае не разворачивай ткань. Я отдыхаю — постарайся меня не беспокоить. К.»
Внутри был небольшой конверт с пометкой Архива. Итак, Кинисс выполнила какую-то его просьбу… вот только какую? Ладно. Завтра посмотрим. Наблюдение за домом Андариалл по-прежнему ведётся, а он, Д., устал так, словно всю эту ночь таскал каменные глыбы.
Хорошо бы, чтобы дали выспаться. Везёт Кинисс… всё равно искать будут меня. Ну и пусть. Д. зевнул и, отключив все устройства связи, направился по лестнице на второй этаж — туда, где располагалась его скромная спальня. Точнее, портал, ведущий в спальню.
Надо выспаться как следует.
Клеммен
Сколько времени я провёл, пытаясь восстановить кладку — неизвестно. Часы я заводил каждые шесть часов; есть мне не очень хотелось; точнее, совсем не хотелось. Как и прежде. Отмечать же время я догадался только сутки спустя.
Тут-то и таилась главная странность. Я перетаскал не менее тысячи каменных брусков: восстанавливать всю предполагавшуюся лестницу я не собирался: местами можно было перепрыгивать через ступеньки (с риском сорваться вниз и незначительно изменить ландшафт)… да и бруски быстро кончались. Разбирать «склепы» мне не хотелось, а когда стало ясно, что для полного восстановления кладки придётся ходить за каждым новым бруском чуть ли не за километр…
Ну так вот: всю эту тысячу брусков — по часам — я перетаскал самое большее за два с половиной часа. Не верите? Я тоже. Вполне возможно, что часы просто начали медленнее идти, — всё в этом месте было странным. И ещё я заметил, что светило — огромное «Y» — вращается вокруг вертикальной оси. Медленно, но вращается. Пока я перетаскал сотню брусков, оно сделало пол-оборота. Жуткое зрелище, скажу я вам.
Как бы то ни было, я натаскал достаточно камня, чтобы — сделав один или два прыжка — суметь дотянуться до края скалы и увидеть, что лежит по ту сторону. Откровенно говоря, был риск, что при этом я обрушу последние несколько слоёв кладки и отрежу обратный путь — но об этом я подумал много позже.
Я стоял, набирая силы для прыжка, как вдруг мимо моего уха что-то прошуршало. Коснулось щеки… я отпрянул и едва не полетел вниз. После того, как сердце перестало колотиться, как бешеное, я открыл глаза и осторожно огляделся.
Верёвка.
Кто-то сбросил её сверху — неужели там, наверху, всё же есть люди? Поздновато приходит их помощь, и всё же…
Я поднял голову.
Никого. Верёвка просто уходила вверх и терялась за краем скалы. Что за напасть, не сама же она сюда прискакала! Только живых верёвок мне не хватало.
— Эй, наверху! — крикнул я. Молчание. Верёвка на вид прочная, толстая — хватайся, да лезь. Но не могу! Это там , откуда я явился, можно было бы предположить, что мне хотят помочь. А здесь?
— Остерегайся прилива, — донеслось сверху. Я задрал голову — никого. Не показывается. Но говорит на понятном мне языке! Впрочем, если это всё-таки снится, то удивляться нечему.
Я оглянулся, держась ладонями за скалу. И едва не сорвался вниз от увиденного.
На горизонте показалась волна. Нет. Такое воспринималось не как волна — как стена. Не знаю, как далеко она была — но если глаза не обманывают, километрах в двадцати. И, если они всё ещё не обманывают, высотой эта стена никак не меньше, чем в километр. Разум отказывался верить в подобное.
Но оно существовало — и приближалось. Бесшумно, с ужасающей скоростью. Если подобная волна ударит об этот утёс, меня потом придётся долго отскребать от его поверхности… наверное, от мысли об этом я и очнулся.
Ладно… была не была!
Я чуть подтянулся на верёвке… держит. Ну, спасибо тому, кто наверху.
Хорошо, что я взобрался всего метра на полтора!
Верёвка неожиданно подалась. Не лопнула, не отвязалась — никакого толчка или рывка не ощущалось. Просто подалась. Только что держала, а потом передумала. Я достаточно сильно ушибся, рухнув на уходящую вниз кладку… и некоторое время чувствовал, как по ней ходят едва ощутимые, но грозные волны. Но не рассыпалась… всё-таки мне везёт!
Впрочем, об этом я подумал потом. А в тот миг я вскочил (плевать мне было на то, что нестойкие ступени могут осыпаться… и плевать мне было на прилив) и вновь всмотрелся вверх. Отчего-то казалось, что безвестный «спаситель» сейчас стоит у края, любуясь содеянным. Ничего мне не хотелось — только вцепиться ему в глотку и задушить!
Никого. Ничей смех не доносился сверху. И тут я услышал звук прилива. Не знаю уж, что вызывало это звук — наверное, это стонала земля под тяжестью пробегающей по ней кроваво-красной волны. Стена ничуть не уменьшала ни высоты, ни скорости. В сумерках от вращающегося над головой «Y» она выглядела призрачной, но сомнений в её реальности не возникало.
Прыжок!
Позади меня рухнуло несколько слоёв кладки. Ладно. Обратной дороги всё равно нет. Теперь бы успеть прыгнуть ещё два раза…
Прыжок!
Брусок выскальзывает из-под каблука и я отчаянно хватаюсь за стену. Кладка под ногами ходит ходуном. Теперь видно, что всё вокруг дрожит мелкой дрожью… словно в слепом страхе перед надвигающейся волной. Но думать некогда… прыжок!
Позади рушатся — почти полностью — обе вертикальных колонны, служившие мне опорой. А до кромки утёса совсем близко… и нет сил, чтобы допрыгнуть.
Я оглянулся — мне показалось, что изгибающийся язык волны слизнёт меня в следующее мгновение — и силы тут же нашлись.
Я чувствовал, не имея возможности взглянуть вниз, как падает то, что не позволило бы мне разбиться, отпусти я руки.
Пальцы, естественно, были влажными. От страха, надо полагать. Эти мгновения, которые я провёл, болтаясь над пропастью, наверное, стоили мне многих лет жизни. Поначалу казалось — всё, доигрался. Пальцы скользили, всё меньше опоры оставалось под ними… Затем я подтянулся — инстинктивно, голова уже ничего не соображала.
Мне показалось, что кто-то легонько подтолкнул меня вверх. Так или иначе, я полетел кубарем… и упал лицом во что-то хрупкое и пыльное. Надо же — всё ещё жив! Это не укладывалось в голове: перед глазами вновь и вновь пробегала картина падения вниз… прямо на острые осколки разбившихся брусков. А то, что под ногами была, наконец-то, не шаткая кладка, а твёрдая скала, казалось обманом чувств. Предсмертным видением. Я перекатился на спину и увидел, как высоко в небо взметнулся огромный каскад ярко-красных брызг.
Вот от этого не спастись, как ни старайся. Сейчас всё это рухнет вниз и стащит вслед за собой в бездну.
Каскад рушился вниз — не дотянувшийся до намеченной цели голодный язык — и таял в воздухе. Вниз не долетало ни единой капельки. Я не верил своим глазам.
Очистилось небо. Теперь в нём было два светила — поворачивающееся «Y» и приугасшее солнце — диск, что находился рядом с вращающейся «буквой» и на который с трудом, но можно было смотреть. Я опустил взгляд — и увидел позади себя две тени. Одна слабая, неподвижная, другая чуть ярче, но непрерывно меняющая свои очертания.
Затем я нашёл в себе силы подняться на ноги.
То, что хрустело подо мной, оказалось очередным скелетом. Теперь, правда, от него остались пыль, да едва заметные обломки. Только череп был практически нетронутым. Под ним я вновь различил цепочку, и мёртвый, утративший способность светиться, треугольник.
Наверное, я заскрипел зубами.
Затем поднял цепочку (ощущение было мерзким… словно поднимаешь за хвост давно издохшую крысу) и направился к обрыву. Уж в этом-то удовольствии я себе не откажу.
— Эй! — голос был знакомым. — Оставь это в покое, приятель. Пусть лежит, где лежало.
Я обернулся.
Шагах в двадцати стоял человек — лицо его показалось странно знакомым — и неторопливо сматывал верёвку. На моих глазах её последние несколько метров появились из-за края скалы. Смотав, он повесил бухту себе на плечо.
— Оставь в покое, — повторил он и уставился на меня. Ну и вид! Несуразная куртка, или как называть это одеяние, с высоким стоячим воротником — дюймов пять, не меньше. Изрядно поношенные, истёртые до дыр штаны и новенькие, сверкающие сапоги. Тяжёлые сапоги. Походные.
И волосы до плеч. Где я его видел?
— Не хочешь представиться? — спросил он и сделал шаг вперёд. Тут я заметил, что по лицу его и рукам непрерывно струятся радужные волны… и в горле у меня пересохло.
«Избегай меня любой ценой».
Вниз прыгать, что ли?
Тут я понял, кому принадлежала верёвка, и злость пересилила страх.
— Не хочу, — ответил я, сжимая цепочку в кулаке. — Вы меня только что хотели убить… какая вам разница, как меня зовут?
Он поглядел на меня удивлённо… и рассмеялся.
Смех длился долго — в нём слышались отзвуки очень многих голосов и я дорого бы дал, чтобы забыть его звуки — звуки, преследующие меня и по сей день.
2. Обман чувств
Венллен, Лето 75, 435 Д., утро
Попасть в жилище Кинисс не так-то просто. Подойти к определённой части стены. Приложить ладонь к «привратнику», настроенному на его, Д., прикосновение. Подобного рода замки крайне просты и взламывать их практически бесполезно: на это уходит слишком много усилий. Кроме того, ни один уважающий себя мастер инструментальной магии никогда не забудет про сигналы тревоги — которые могут оповестить заказавшего магический замок — на огромном расстоянии.
В данном случае замок ничем не был защищён, а попытка взлома попросту разрушала портал, связывающий жилище Кинисс (по некоторым признакам, находящееся где-то под землёй) с домом самого Д.
Портал впустил его — посетитель из числа ожидаемых, поднимать тревогу не надо. Д. уже научился ощущать, спит ли Кинисс, размышляет или же занимается чем-то ещё. Сейчас она спала.
Он сжал свёрток со смертоносным содержимым внутри. Всё-таки у Бюро много недругов. То, что он случайно обнаружил, как сильно успели распространиться эти «подарки», может оказать ему хорошую службу. Их внешний вид никому не был известен, поскольку увидевший содержимое свёртка долго не жил.
Он спасёт жизнь многим своим коллегам, которые, сами того не подозревая, хранят у себя эти мины, спокойно ожидающие своего часа. Логика диверсантов поразительно проста: подменить «подарком» редко используемый жертвой предмет — и просто ждать. Когда «мина» сработает, отыскать след будет почти невозможно. Если бы не помощь некоторых сотрудников, то он, вероятнее всего, давно бы уже был на том свете. Помогла, как всегда, случайность — и интуиция, конечно.
Так. В комнате, где Кинисс спит, нет ничего. Совсем ничего — кроме её постели из высушенной травы. Тревожить не придётся. А зайдём-ка мы сюда.
Заклинание очень простое. Таким обучают на младших курсах. Определить, имеется ли поблизости предмет подобного рода. Для обнаружения необязательно знать, материал предмета, не обязательно даже к нему прикасаться. Важно знать, где находится то, с чем сравнивать. А где — известно. На расстоянии сантиметра от ладони, внутри тяжёлого свёртка.
Пусто.
Следующая комната.
Пусто.
И ещё одна… и, наконец, его предположения оказались справедливыми. К сожалению. Есть сигнал — вот отсюда, из этого ящичка. Так… теперь второе заклинание, более сложное. Скажем откровенно, куда более сложное. Д. долго сосредотачивался… привычный к «ручной» работе, он не сразу входил в нужное состояние духа, когда требовалось магическое вмешательство. Kuaram Yunda-lai oytanna…
Что-то пошевелилось внутри ящичка. …innveriad Yunda-laida…
Шорох становится громче.
…anvemay atvangil!
Скрип… теперь рывком сбросить сосредоточение. Так. Свёрток в руках не изменился — и по реакции приборов-индикаторов, и по собственным ощущениям. Повторим заклинание номер один.
Пусто!
Итак, сработало. Мина обезврежена. Д. помянул добрыми словами те дни, когда позволил убедить себя основательно заняться магическими искусствами и неторопливо направился к выходу.
Если проводить подобную чистку незаметно, то диверсанты не обнаружат, что их «заготовки», зародыши катастроф, благополучно обезврежены. А если проводить подобную чистку регулярно, то жить станет гораздо приятнее.
Итак, Кинисс, благодаря его усилиям, проживёт, вероятно, дольше, чем ожидает загадочный враг. Говорить ей он об этом не станет. Тот (или та?), кто подложил коварную ловушку, не должен ничего заподозрить. А он, Д., просто продолжит свои визиты (не выходящие за рамки предписанных и уже запланированных) к прочим своим коллегам, и, улучив минутку, поищет, нет ли подобного сюрприза. У себя он уже поискал (нет, хвала богам), а, закончив осуществление своего замысла, свяжется с другими отделениями Бюро (с теми их представителями, у которых подобной мины заведомо не будет) и поделится своими соображениями.
Даже совершенно инертный в магическом смысле предмет может служить ушами, глазами и чем угодно ещё. Разумеется, необходимо направленное на подобный предмет действие, чтобы «пробудить» к отклику.
Д. уже подходил к порталу, когда тихонько пискнул браслет. Срочный вызов. Д. шагнул сквозь чёрное зеркало и браслет пискнул громче (вызывающий стал ближе).
— Слушаю, — негромко произнёс Д., поднеся запястье к губам.
— Восемь два, сообщение от восемь два.
— Три один на связи.
— У меня чрезвычайное сообщение, — послышался возбуждённый голос. — Объект вышел из дома.
Началось, подумал Д., не зная, радоваться или огорчаться.
— Следить и записывать, — приказал он, слегка помедлив. — Режим два. Повторяю, режим два.
Режим два означал регистрацию деятельности объекта наблюдения во всех диапазонах, доступных человеческому восприятию, с соблюдением режима невидимости. Стоило это очень дорого, отнимало ресурсы множества агентов и Д. придётся оплачивать всё это из своего кармана, если начальство сочтёт идею неудачной.
А вообще-то стоило огорчаться. Андариалл вышла из дому. Вышла открыто, безо всяких попыток скрыться, применить магию, уйти от наблюдения. Впрочем, она же никогда не пользуется магией.
А раз она вышла открыто, то и вероятные недруги Бюро также ведут наблюдение. Оттого-то режим два — возможно, что, наблюдая за Андариалл, попутно обнаружат кого-то ещё.
Мои планы пока не нарушаются, подумал Д. и засунул смертоносный «подарок» во внутренний карман. Через полчаса — совещание с местным координатором. Поищем «подарок» у него — вдруг он об этом ничего не знает.
Двое неизвестных, очевидно, также были заинтересованы в слежке за Андариалл. Оба не скрывали своих намерений.
Клеммен
— И всё-таки положи это на место, — приказал радужный человек после того, как отсмеялся. И сделал шаг в сторону неподвижно замершего Клеммена.
Тот усмехнулся и, сделав несколько быстрых шагов, оказался у обрыва. Свистнул раскручиваемый на цепочке треугольник и тенью устремился куда-то вниз.
Оглянувшись, Клеммен заметил, как рассыпается пылью череп, из-под которого он вытащил талисман.
И понял, что совершенно напрасно не следил за своей спиной. Ничто не мешало его новому знакомому приблизиться и, легонько толкнув, отправить в последний полёт.
Однако радужный человек стоял на том же месте и… довольно улыбался.
— А у тебя есть характер, — заключил он, тихонько хлопнув в ладоши. — Я-то думал, что с тобой будет просто. Ну что же, тогда поиграем. Давненько я так не развлекался.
Выражение его глаз навело Клеммена на не очень весёлые мысли о сущности этих развлечений. Треугольник на шее нагрелся и потяжелел.
Радужный человек (про себя Клеммен решил именовать его Радугой) продолжал всматриваться в глаза собеседника.
— Счастливо оставаться, — пожелал Клеммен и оглянулся. Если следовать выбранному прежде расположению сторон света, идти следует на юг. Во-о-он там что-то виднеется… не то лес, не то что-то подобное. Облака в небе… если из них течёт настоящая вода, он спасён.
— Странник, — послышалось из-за спины. — Хочешь, помогу тебе вернуться?
Клеммен замер, не сделав следующего шага, и медленно повернул голову. В постоянно меняющих цвет зрачках Радуги (которые имели, как он неожиданно заметил, форму обращённого рогами вверх полумесяца) читалось сочувствие.
Ответ дался не сразу.
Клеммен долго смотрел в глаза, пытаясь увидеть там насмешку или следы безумия — и не находил. Медленно покачал головой, отвернулся и продолжил свой путь.
Позади него Радуга раз за разом бросал извлечённую из кармана монетку. Всякий раз она опускалась стороной, на которой был рельефный портрет давным-давно забытого царя, правившего неведомо где.
— Он должен остаться здесь, — объявил Радуга. — Повинуйся! Он останется здесь во что бы то ни стало!
Но монета упрямо продолжала опускаться гербом вверх.
Из кармана Радуга извлёк вторую монету и приложил их одна к другой. Гербом к гербу.
Монеты слились.
Получилась новая монета. С обеих сторон её была одна и та же надпись на одному Радуге известном языке.
— Кто сказал, что мне нельзя жульничать? — спросил он и, щелчком отправив монету вверх, подставил вытянутую ладонь.
Монета не спешила опускаться в неё.
Попасть в жилище Кинисс не так-то просто. Подойти к определённой части стены. Приложить ладонь к «привратнику», настроенному на его, Д., прикосновение. Подобного рода замки крайне просты и взламывать их практически бесполезно: на это уходит слишком много усилий. Кроме того, ни один уважающий себя мастер инструментальной магии никогда не забудет про сигналы тревоги — которые могут оповестить заказавшего магический замок — на огромном расстоянии.
В данном случае замок ничем не был защищён, а попытка взлома попросту разрушала портал, связывающий жилище Кинисс (по некоторым признакам, находящееся где-то под землёй) с домом самого Д.
Портал впустил его — посетитель из числа ожидаемых, поднимать тревогу не надо. Д. уже научился ощущать, спит ли Кинисс, размышляет или же занимается чем-то ещё. Сейчас она спала.
Он сжал свёрток со смертоносным содержимым внутри. Всё-таки у Бюро много недругов. То, что он случайно обнаружил, как сильно успели распространиться эти «подарки», может оказать ему хорошую службу. Их внешний вид никому не был известен, поскольку увидевший содержимое свёртка долго не жил.
Он спасёт жизнь многим своим коллегам, которые, сами того не подозревая, хранят у себя эти мины, спокойно ожидающие своего часа. Логика диверсантов поразительно проста: подменить «подарком» редко используемый жертвой предмет — и просто ждать. Когда «мина» сработает, отыскать след будет почти невозможно. Если бы не помощь некоторых сотрудников, то он, вероятнее всего, давно бы уже был на том свете. Помогла, как всегда, случайность — и интуиция, конечно.
Так. В комнате, где Кинисс спит, нет ничего. Совсем ничего — кроме её постели из высушенной травы. Тревожить не придётся. А зайдём-ка мы сюда.
Заклинание очень простое. Таким обучают на младших курсах. Определить, имеется ли поблизости предмет подобного рода. Для обнаружения необязательно знать, материал предмета, не обязательно даже к нему прикасаться. Важно знать, где находится то, с чем сравнивать. А где — известно. На расстоянии сантиметра от ладони, внутри тяжёлого свёртка.
Пусто.
Следующая комната.
Пусто.
И ещё одна… и, наконец, его предположения оказались справедливыми. К сожалению. Есть сигнал — вот отсюда, из этого ящичка. Так… теперь второе заклинание, более сложное. Скажем откровенно, куда более сложное. Д. долго сосредотачивался… привычный к «ручной» работе, он не сразу входил в нужное состояние духа, когда требовалось магическое вмешательство. Kuaram Yunda-lai oytanna…
Что-то пошевелилось внутри ящичка. …innveriad Yunda-laida…
Шорох становится громче.
…anvemay atvangil!
Скрип… теперь рывком сбросить сосредоточение. Так. Свёрток в руках не изменился — и по реакции приборов-индикаторов, и по собственным ощущениям. Повторим заклинание номер один.
Пусто!
Итак, сработало. Мина обезврежена. Д. помянул добрыми словами те дни, когда позволил убедить себя основательно заняться магическими искусствами и неторопливо направился к выходу.
Если проводить подобную чистку незаметно, то диверсанты не обнаружат, что их «заготовки», зародыши катастроф, благополучно обезврежены. А если проводить подобную чистку регулярно, то жить станет гораздо приятнее.
Итак, Кинисс, благодаря его усилиям, проживёт, вероятно, дольше, чем ожидает загадочный враг. Говорить ей он об этом не станет. Тот (или та?), кто подложил коварную ловушку, не должен ничего заподозрить. А он, Д., просто продолжит свои визиты (не выходящие за рамки предписанных и уже запланированных) к прочим своим коллегам, и, улучив минутку, поищет, нет ли подобного сюрприза. У себя он уже поискал (нет, хвала богам), а, закончив осуществление своего замысла, свяжется с другими отделениями Бюро (с теми их представителями, у которых подобной мины заведомо не будет) и поделится своими соображениями.
Даже совершенно инертный в магическом смысле предмет может служить ушами, глазами и чем угодно ещё. Разумеется, необходимо направленное на подобный предмет действие, чтобы «пробудить» к отклику.
Д. уже подходил к порталу, когда тихонько пискнул браслет. Срочный вызов. Д. шагнул сквозь чёрное зеркало и браслет пискнул громче (вызывающий стал ближе).
— Слушаю, — негромко произнёс Д., поднеся запястье к губам.
— Восемь два, сообщение от восемь два.
— Три один на связи.
— У меня чрезвычайное сообщение, — послышался возбуждённый голос. — Объект вышел из дома.
Началось, подумал Д., не зная, радоваться или огорчаться.
— Следить и записывать, — приказал он, слегка помедлив. — Режим два. Повторяю, режим два.
Режим два означал регистрацию деятельности объекта наблюдения во всех диапазонах, доступных человеческому восприятию, с соблюдением режима невидимости. Стоило это очень дорого, отнимало ресурсы множества агентов и Д. придётся оплачивать всё это из своего кармана, если начальство сочтёт идею неудачной.
А вообще-то стоило огорчаться. Андариалл вышла из дому. Вышла открыто, безо всяких попыток скрыться, применить магию, уйти от наблюдения. Впрочем, она же никогда не пользуется магией.
А раз она вышла открыто, то и вероятные недруги Бюро также ведут наблюдение. Оттого-то режим два — возможно, что, наблюдая за Андариалл, попутно обнаружат кого-то ещё.
Мои планы пока не нарушаются, подумал Д. и засунул смертоносный «подарок» во внутренний карман. Через полчаса — совещание с местным координатором. Поищем «подарок» у него — вдруг он об этом ничего не знает.
Двое неизвестных, очевидно, также были заинтересованы в слежке за Андариалл. Оба не скрывали своих намерений.
Клеммен
— И всё-таки положи это на место, — приказал радужный человек после того, как отсмеялся. И сделал шаг в сторону неподвижно замершего Клеммена.
Тот усмехнулся и, сделав несколько быстрых шагов, оказался у обрыва. Свистнул раскручиваемый на цепочке треугольник и тенью устремился куда-то вниз.
Оглянувшись, Клеммен заметил, как рассыпается пылью череп, из-под которого он вытащил талисман.
И понял, что совершенно напрасно не следил за своей спиной. Ничто не мешало его новому знакомому приблизиться и, легонько толкнув, отправить в последний полёт.
Однако радужный человек стоял на том же месте и… довольно улыбался.
— А у тебя есть характер, — заключил он, тихонько хлопнув в ладоши. — Я-то думал, что с тобой будет просто. Ну что же, тогда поиграем. Давненько я так не развлекался.
Выражение его глаз навело Клеммена на не очень весёлые мысли о сущности этих развлечений. Треугольник на шее нагрелся и потяжелел.
Радужный человек (про себя Клеммен решил именовать его Радугой) продолжал всматриваться в глаза собеседника.
— Счастливо оставаться, — пожелал Клеммен и оглянулся. Если следовать выбранному прежде расположению сторон света, идти следует на юг. Во-о-он там что-то виднеется… не то лес, не то что-то подобное. Облака в небе… если из них течёт настоящая вода, он спасён.
— Странник, — послышалось из-за спины. — Хочешь, помогу тебе вернуться?
Клеммен замер, не сделав следующего шага, и медленно повернул голову. В постоянно меняющих цвет зрачках Радуги (которые имели, как он неожиданно заметил, форму обращённого рогами вверх полумесяца) читалось сочувствие.
Ответ дался не сразу.
Клеммен долго смотрел в глаза, пытаясь увидеть там насмешку или следы безумия — и не находил. Медленно покачал головой, отвернулся и продолжил свой путь.
Позади него Радуга раз за разом бросал извлечённую из кармана монетку. Всякий раз она опускалась стороной, на которой был рельефный портрет давным-давно забытого царя, правившего неведомо где.
— Он должен остаться здесь, — объявил Радуга. — Повинуйся! Он останется здесь во что бы то ни стало!
Но монета упрямо продолжала опускаться гербом вверх.
Из кармана Радуга извлёк вторую монету и приложил их одна к другой. Гербом к гербу.
Монеты слились.
Получилась новая монета. С обеих сторон её была одна и та же надпись на одному Радуге известном языке.
— Кто сказал, что мне нельзя жульничать? — спросил он и, щелчком отправив монету вверх, подставил вытянутую ладонь.
Монета не спешила опускаться в неё.