Буревой Роман. Темногорск

   И что теперь прикажешь делать? А?
   Может быть, сжечь это треклятое фото, единственное доказательство запретного родства? Как же так Роман опростоволосился? Даровал ожерелье Юлу, которому ни за что даровать было нельзя…
   Но почему нельзя?
   – Вам чего надо? – закричал вдруг Мишка. – Я ментам позвоню!
   Юный чародей сунул старинное фото под белье и обернулся. Увидел перед собой среднего роста мужчину в дорогом пальто. Его породистое значительное лицо было каким-то безжизненным, серым, седые волосы в беспорядке свесились на лоб.
   – Юлий Стеновский? – спросил мужчина.
   – Да, а что…
   Мужчина огляделся с таким видом, будто видел настолько жалкое жилье впервые:
   – Вас ограбили?
   – Наверное. А вы из милиции?
   – Я – Антон Николаевич Сафронов. Отец Ирины.
   – А… Иринка… как она?
   – Исчезла.
   – Что? Она же, говорили, в больнице.
   – Была. Я после обеда приехал в больницу, а дочери нет. Охранник в отключке, Иринка исчезла.
   – Ее по… похитили?
   – Видимо, да. – Сафронов пододвинул стул и сел. – Я вызвал ментов, ни на что особенно не надеясь. Все, что нашли бравые ребята, – это какую-то безумную няньку, которая молола всякую чушь. Вадим ничего сказать не мог, похоже, его так треснули, что у парня сотрясение мозга.
   – А почему вы ко мне пришли? – выдавил Юл наконец.
   – Я не к вам, молодой человек. – Сафронов покачал головой. – Я Романа Вернона ищу. Дома его нет. Получив пару подсказок, я вычислил, что Роман Васильевич может находиться в этой квартире.
   – Он здесь был недавно. Но исчез, – жалобно сказал Юл.
   – Роман Васильевич тоже пропал? Одни пропажи, значит… – Сафронов оскалился, что, видимо, должно было означать усмешку.
   – Я ушел ненадолго. Вернулся, вижу, дверь в квартиру взломана, и никого нет. Может, ментам позвонить?
   – Бесполезно! – отрезал Сафронов. – Если у вас там своих людей нету.
   – У Романа Васильевича был какой-то знакомый следователь, кажется… – Юл все более и более смущался, Сафронов буквально подавлял его.
   – Ну что ж, придется вам, молодой человек, найти мою дочь.
   – Найти – как?
   – Как у вас, колдунов, это делается. Вы ведь, кажется, ученик Романа Вернона.
   – Ну да… – Юл поглядел на гостя с подозрением. Антон Николаевич, похоже, был прекрасно осведомлен о делах Синклита.
   – Вот и покажите свое мастерство, не посрамите учителя.
   Юл покосился на сервант, куда он поставил тарелку, подаренную Стеном. Чашки были сдвинуты, но и только. Тарелка осталась на месте, ворам простой белый фарфор не приглянулся. Или они ее не увидели? Колдовские амулеты умеют отводить глаза ворам.
   – Хорошо, я попробую. Только мне надо прежде из гаража канистру с водой забрать.
   – Пойдем, – отозвался Сафронов, – одного я тебя не отпущу. Еще сбежишь.
   – Я с ним! – заявил Мишка и выступил вперед, пытаясь заслонить своим массивным телом «графа».
   – Ну что ж, иди, – милостиво разрешил Сафронов.
   Мишка схватил «графа» за руку и зашептал, щекоча губами ухо:
   – В городе мочилово настоящее. На колдунов нападают всякие отморозки, а менты ни фига не делают. Вон Романа укокошить хотели. Помощь такого человека, как Сафронов, по-любому нам пригодится.
   Мишкина практичность всегда изумляла Юла. Вот и сейчас ни о чем таком юный чародей даже не подумал, а «телохранитель» – тот сразу уразумел, как выгоден союз с каминных дел мастером.
 

* * *

 
   В гараж направились вчетвером: Юл, Мишка, Сафронов и его шофер Глеб. Когда ученик Романа отворил дверь гаража, Сафронов отстранил мальчишку и заглянул внутрь. С изумлением осмотрел машину.
   – Я же эту тачку пятнадцать минут назад на платной стоянке видел!
   – Не может быть!
   – Синий «Форд» на платной стоянке, – отмел все возражения Антон Николаевич. – Когда проезжали, заметил. Еще подумал: Романа Вернона машина.
   «Нет, вот это тачка Романа… – едва не возразил Юл, но вовремя прикусил язык. – Значит, там на стоянке Лешкин „Форд"! – догадался он. – Что же получается? Братец опять у нас в городе?!»
   – Мало ли импортных тачек у колдунов, – сказал мальчишка тихо, опасаясь, что голос его выдаст. Вынул из багажника канистру с водой.
   – В нашем городе синих «Фордов» не так уж и много. Это не Москва и не Питер, – заметил Сафронов.
   Юл закрыл гараж на ключ, еще и простенькое заклинание наложил, ес\и что – Роман мигом развеет и то и другое. Зато никто посторонний не сунется.
   – Антон Николаевич, покажите мне ту иномарку на стоянке, – попросил чародей, стараясь сдерживать дрожь в голосе. – Это немного времени займет…
   Как ни странно, Сафронов его просьбу выполнил. Поехал показывать. Видимо, он в любом споре привык одерживать верх. Но только никакого синего «Форда» там, где он его видел прежде, не было. Померещилось Сафронову? Или все же Лешка здесь, в Темногорске? Но где? Где? Дело в том, что Юл совершенно не чувствовал ожерелье брата. И Романово ожерелье тоже теперь молчало. Неужели и брат, и учитель… оба умерли? Нет, невозможно, не верю!
   – Ладно, вернемся в квартиру и попробуем найти Иринку, – сказал Юл.

Глава 2
БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ В ТЕМНОГОРСКЕ

   О, Вода-Царица! Скорее бы все закончилось. От Сафронова исходила такая жажда превосходства, постоянное желание подчинять и подавлять, что юному чародею невольно хотелось отодвинуться подальше от этого человека. Наверняка подчиненные за глаза называют хозяина «королем», и ему нравится это прозвище.
   Теперь к властолюбию Сафронова примешивались ненависть, уязвленное самолюбие, тревога… Эмоциональная смесь выходила гремучей.
   Никогда прежде на сеансах у знаменитого водного колдуна Антон Николаевич не бывал, потому не мог оценить, сколь точно копирует ученик действия своего учителя. Про водного колдуна передавали истории удивительные: что может он, глядя в воду, отыскать и человека, и вещь потерянную; все вода ему показывает и рассказывает. Но мало ли что болтают в Темногорске! Ко всем здешним историям надо относиться с предубеждением.
   Сама процедура показалась Сафронову слишком уж простой: свечи зажженные, тарелка с водой на столе. Правда, вода в тарелке была какой-то необыкновенно прозрачной, синеватой, что ли. И даже немного светилась. Юный чародей взял Антона Николаевича за руку и опустил его ладонь на поверхность воды. Своей ладонью сверху накрыл.
   – Теперь думайте… Просто думайте о ней. Об Ире то есть. Никого конкретно подозревать не надо. Спрашивайте себя мысленно: что же с ней случилось? Но при этом ответ не пытайтесь найти. Даже если кого-то подозреваете – не подсказывайте воде ответ.
   Чародей подождал чуток, будто дожидался знака, и вдруг надавил на ладонь Сафронова. Почудилось тому, что он падает в пропасть, падает, несется, но никак не может упасть. Антон Николаевич ахнул и хотел выдернуть руку. Не смог. Рука будто намертво примерзла к тарелке.
   Все глубже, глубже падал Сафронов…
   «Нет, не выдержу, помогите, на помощь!» – не вырвавшийся наружу вопль душил.
   И вдруг Антон Николаевич обнаружил, что рука его уже больше не касается дна тарелки, а лежит на колене покойно, а сам он не летит в пропасть, а сидит на стуле напротив юного колдуна за круглым столиком. А в водном зеркале в тарелке светловолосый мужчина лет тридцати несет Иринку на руках. Иринка доверчиво держит его за шею. За спиной этой пары – выкрашенная грязно-голубой краской стена. Больничная стена – тут обознаться трудно. Гнусный оттенок голубого создатель знаменитых каминов запомнил надолго.
   – Кто этот человек? Это он мою дочь похитил? – изумился Сафронов.
   – Он не на вас работает? – спросил Юл. Хотя человека на дне тарелки узнал с первого взгляда.
   – Нет! Я в первый раз его вижу! – отрезал Сафронов.
   Он наклонился к водному зеркалу, пытаясь разобрать, не ускользнуло ли что-то от его внимания, обнаружить какой-то намек, объяснение происходящему. Но ничего не находил. Светловолосый человек лет тридцати на братка явно не походил: тонкие черты лица, дорогое строгое пальто, очки в золотой оправе – скорее, так мог выглядеть какой-нибудь преподаватель в университете, при условии, что этому преподавателю платят столько, сколько и должны платить человеку с высшим образованием.
   – Антон Николаевич! Смотрите, что я нашел! – Дверь в комнату приоткрылась, и в щель протиснулся Глеб. За шиворот он держал Мишку.
   «Телохранитель» дергался и пытался вырваться. Но освободиться не получалось, держали крепко.
   – Узнаете?! – Глеб протянул шефу золотой массивный браслет с тремя бриллиантами – тот самый, что снял с Иринкиной руки покойный Геннадий.
   – Откуда?!.. – коршуном нацелился на «телохранителя» «графа» Сафронов, поднимаясь. Он уже протянул руку, чтобы взять браслет. Но в этот момент Мишка рванулся в очередной раз, рука водителя дернулась. Юл попытался вещицу перехватить – но не сумел. Браслет плюхнулся в тарелку. Полетели капли. Заговоренная вода зашипела.
   – Нет! – ахнул чародей.
   Но что толку было кричать! Золото уцелело – на золото и серебро заклинания не действуют. А вот бриллианты, три великолепных камня, стекли тремя слезами и смешались с остальной водой, которая тут же сделалась молочно-белой, непрозрачной.
   Сафронов тупо смотрел на происходящее и беззвучно шевелил губами.
   – Я сейчас все объясню… – прошептал Юл.
   – Нечего объяснять! – Сафронов стиснул руку юного чародея. – Пока ты меня своими фокусами развлекаешь, мою девочку, может быть, какая-то мразь насилует!
   – Клянусь, нет! Все не так!
   Юл попытался вырваться, но напрасно. Сафронов держал его крепко.
   Ученик Романа Вернона мог бы применить формулу изгнания воды. Но против Иринкиного отца не посмел. Это опытный колдун умел регулировать силу удара. А Юл, не рассчитав, способен был и слегка обжечь, и насмерть обезводить.
   – Я на вашей стороне… Клянусь!
   Юл чуть не плакал от бессилия. Он хотел, чтобы этот человек ему поверил. Он хотел спасти Иринку. И вдруг – лживые обвинения, оговор… Разумеется, можно сказать Антону Николаевичу, что похититель Иринки – старший брат Юла. Но вряд ли этот факт восстановит между ними доверие.
   – Глеб, свяжи-ка этого жулика! – приказал Сафронов.
   И выпустил из пальцев ворот Юла, передав пленника в лапы своего шофера.
   Тут он ошибся. Сафронова Юл не хотел калечить. А вот на Глеба юному чародею было глубоко наплевать. Юл выкрикнул заклинание, едва водитель его коснулся. Впрочем, удар получился не сконцентрированным: парню лишь обожгло ладони.
   К тому же Антон Николаевич почему-то решил, что Глеб сможет удержать сразу двоих мальчишек. Но едва Юл произнес заклинание, как оба пленника вырвались. Мишка, не долго думая, схватил стул и треснул Сафронова по голове.
   Каминных дел мастер покачнулся и стал медленно валиться назад. Вместо того чтобы его подхватить, Мишка отскочил в сторону. Иринкин отец грохнулся, стукнулся затылком об пол.
   – Что будем делать? – спросил Мишка, тупо глядя на лежащего без движения Сафронова.
   – Бежать надо! – объявил Юл. – Немедленно!
   Но прежде чем удрать, он схватил канистру и облил из нее водой и Сафронова, и Глеба. Прошептал заклинание недвижности и бросился вон. Мишка последовал за «графом».
 

* * *

 
   Сафронов очнулся минут через десять. Голова гудела. Во рту был противный кислый вкус. Антон Николаевич попробовал встать, но ощутил тупую боль в затылке. Ноги не слушались. Пошевелить он мог только левой рукой. Правая казалась чужой. Ее вообще как будто не было. Впрочем, как и остального тела.
   – Глеб! – позвал Сафронов помощника.
   В ответ послышался какой-то щенячий скулеж.
   Глеб полулежал, привалившись спиной к стене, и дул на почерневшие ладони.
   Антон Николаевич выругался.
   От бессильного рыка хозяина Глеб дернулся и даже попытался опереться на обожженные ладони, но тут же взвыл от боли.
   – Ты можешь встать? – спросил Сафронов шофера.
   – Пробовал… уже… Не получается.
   – Попробуй еще раз, Глебушка, будь другом… Убью всех гадов, убью…
   Разумеется, это была лишь фигура речи – никого в своей жизни Сафронов не убил. Ах нет, помнится, на охоте стрелял однажды в утку. И чуть в человека не попал. Так было хреново ему после этого! Потому что когда он увидел кровь…
   – Но если с Иринкой что сделали, убью, – повторил Антон Николаевич.
   Левой рукой, которая повиновалась, Сафронов ощупал одежду. Мокрое пальто. Правый рукав весь намок. А вот левый – сухой. И брюки – тоже все в воде. И Глеб тоже в мокром. Все ясно: пока одежда не высохнет, им обоим не пошевелиться.
   – Надо раздеться, – сделал вывод Антон Николаевич.
   – Зачем? – не понял Глеб.
   – Идиот! Этот парень колдовал с помощью воды. Надо вылезти из этой чертовой лужи и переодеться. Понял теперь?
   Сафронов высвободил левую руку из рукава, кое-как стянул с себя пальто, отшвырнул в сторону. Потом сдернул со стола скатерть, принялся растирать грудь и правую руку. Ощутил, как мурашки покалывают пальцы, правая кисть дернулась, острая боль пронзила руку от локтя к плечу. Сафронов не выдержал, закричал.
   Скорее же! Ну, скорее! Иринка! Кто ее украл? Господи, Господи, свечку поставлю… только бы отнять ее, вернуть, девочка моя… Она же красавица… что они с ней сделали? Изнасиловали… нет! Убью гадов, задушу…
   Сафронов попытался опереться на правую руку, но она подломилась, будто в ней не было кости. Антон Николаевич опять растянулся на полу. Затрясся в бессильном плаче.
 

* * *

 
   Роман открыл глаза, но тут же вновь закрыл: почудилось, что он спит.
   «Я умер и попал…» – Тут мысли дали сбой.
   Интересно, куда может попасть колдун после смерти? Не в рай ведь. Или это будет какой-то особенный рай? Острова блаженных, быть может? Элизий? Почему-то в этом случае представлялись Елисейские Поля в Париже, но Париже не настоящем, а киношном, тридцатых годов двадцатого века. Чтобы женщины невообразимой красоты, мужчины в немного смешных костюмах… запах духов, запах цветов, атмосфера вечного праздника и легкомысленного флирта.
   – Ты как? – спросил женский голос.
   Глаша?
   Неужели это не сон и не жизнь после жизни?
   Колдун все же осмелился приоткрыть глаза. Глаша сидела рядом с ним на кровати и что-то держала в руках. Кажется, чашку. Кровать была широченная. Этакий импортный сексодром. Роман моргнул несколько раз – видел он смутно, все расплывалось. Глаша была в шелковом халате, рыжие волосы распущены по плечам. А в руках у нее в самом деле была чашка. Похоже, бывшая невеста собиралась поить Романа с ложечки. Колдун отчетливо уловил запах хорошего чая.
   – Хочешь чаю? – спросила Глаша таким тоном, будто ничего экстраординарного в последние дни не происходило.
   Вечером они легли в общую постель, утром милая женушка проснулась первой, приготовила завтрак.
   Только сейчас было далеко не раннее утро. Краем глаза Роман заметил оборчатые занавески до полу и в просвете – синеву неба за окном. На тумбочке у кровати почему-то горела настольная лампа под матовым абажуром.
   – Не откажусь, – сиплым голосом сказал колдун и прокашлялся, пытаясь разогнать комок в горле.
   Кашель тут же отозвался болью в боку.
   – Осторожней, – посоветовала Глаша, – а то швы разойдутся.
   Черт возьми, что происходит? Где он? Первым делом Роман ощупал бок. Рану заклеили пластырем, под ним вполне явственно проступали наложенные швы. Похоже, заштопали его вполне профессионально. Но помещение это ничуть не походило на больничную палату. Не говоря о шикарной кровати, комната тоже не вписывалась в госпитальный стереотип: большая, обставленная стилизованной под старину мебелью, с ковром на полу. Похоже, все вещи были новые, только-только из магазина. И пахли так, как должны пахнуть новые вещи, – лаком, деревом, клеем.
   «Кто-то приготовил это гнездышко для встречи…» – мелькнула мысль.
   Роман попытался сесть, но понял, что переоценил свои силы: он был еще слишком слаб.
   – Пожалуй, стоит поправить тебе подушки.
   Глаша наклонилась. Роман уловил запах духов, тепло ее плоти, прикосновение руки…
   – Вот так, тебе будет удобнее. – Она отстранилась.
   – Я сплю? – спросил раненый, беря из ее рук чашку.
   – Возможно.
   – Кто меня чинил? – Роман почему-то опасался спросить напрямую: что произошло, как он попал из квартиры ученика в эту комнату и куда подевалась Тина.
   – Доктор, конечно, – отозвалась Глаша. – Тина остановила кровь, но этого было маловато.
   И тут до него дошло. Сквозь странную эйфорию (накачали какой-то наркотой, черти) вдруг пробилась догадка:
   – Я у Медоноса? Да? В доме Жилкова?
   Глаша кивнула:
   – Медонос здесь. И насчет дома ты угадал.
   – Что ему нужно? Он не сказал?
   – Нет, – отрицательно мотнула головой Глаша. – Велел быть с тобой внимательной. Да я и так все делаю.
   Роман лихорадочно соображал, что из всего этого следует. Картина выходила неутешительная.
   – Тина здесь. Ее с тобой привезли.
   Глупая девчонка. Как позволила!
   – Что с ней? – Роман постарался задать вопрос как можно более равнодушным тоном.
   – Она в соседней комнате. Все нормально, не волнуйся. Медонос заклинания на двери наложил, чтобы ни она, ни ты не вырвались. Колдованов тут полно. Оборону держат.
   – А ты на чьей стороне? – в упор спросил Роман.
   Глаша смутилась:
   – Сам понимаешь, я для тебя на все готова. Но и Медонос… Он, конечно, сволочь… Но жить как-то надо. Понимаешь?
   – Вполне, – усмехнулся пленник. – Кто еще из колдунов здесь?
   – Максима Костерка видела. – Глаша понизила голос. – Он сам пришел. Похоже, с Медоносом они закорешились.
   – Не сомневаюсь…
   Итак, Тина здесь. Зачем она Медоносу? Как женщина? Вряд ли. Не стал бы ради подобных приключений повелитель четырех стихий так рисковать. Хотя его отношения с женским полом попахивают извращениями. Тина как колдунья? Пожалуй, она что-то тут может показать. Но пока еще на очень низком уровне.
   Роман наконец припомнил: кто-то ломился в квартиру Юла, пытаясь высадить наружную дверь.
   «Я попробую их остановить, – сказала Тина и поднялась. – Я сумею. Ведь это не так трудно – произнести формулу изгнания воды».
   Колдун услышал в голосе первой своей ученицы неуверенность. Это всегда было ее слабым местом – она не умела причинять боль другому осознанно. Тина предпочитала бежать. Но бежать в тот момент было некуда.
   «Настрой! – напомнил учитель. – Помни про нужный настрой!»
   «Я боюсь, вдруг ненависть уйдет внутрь», – шепотом ответила она, неотрывно глядя на дверь.
   Колдун собрал все силы, какие были. Впрочем, много и не требовалось – только направить ее удар. Попросил:
   «Помоги мне встать!»
   Тина развернулась. Протянула к учителю руки, собираясь помочь ему.
   «Настрой!» – выкрикнул Роман.
   Переменить настрой ученица, разумеется, позабыла…
   Прикосновение ее рук было подобно электрическому разряду. Будь Роман в обычном состоянии, Тинино колдовство вряд ли причинило бы ему вред. Но на раненого подействовало не хуже электрошока. Далее шла тьма…
 

* * *

 
   Дверь распахнулась, и в комнату вошли четверо: три колдована и один колдун – Костерок, о котором только что шепотом поведала Глаша.
   «Они так обычно и действуют – трое тупиц и один усилитель», – отстранение подумал Роман.
   – Как поживает наш повелитель вод? – хмыкнул Максимка, разглядывая лежащего. – Живой еще?
   – Не твоими заботами, – огрызнулся Роман.
   – Что так нелюбезно? Спешу заметить, не я тебя пытался замочить. Глашка, помоги ему одеться и в гостиную пригласи. Там у нас небольшое собрание членов Синклита.
   – Что собираемся обсуждать? – спросил Роман как можно беспечнее.
   – Как что?! Дела Синклита, – ответил Костерок.
   Он ушел в сопровождении одного из парней, а двое колдованов остались, встали по обе стороны двери.
   Глаша достала из шкафа синий махровый халат, помогла Роману надеть.
   «Что им нужно?» – Но толковой версии раненый придумать не сумел. Он и встать самостоятельно с кровати был не в силах – Глаша ему помогала.
   – Все будет хорошо, – прошептала она, сопровождая раненого из спальни в комнату на том же этаже. – Думаю, просто Медонос хочет Гавриила спихнуть и встать во главе Синклита.
   «А я думаю, все совсем не просто», – мысленно возразил Роман.
   Но вслух не сказал ничего.
   Из галереи уже успели убрать обломки решеток, стекла и грязь, но следы учиненного недавно погрома виднелись повсюду: стекла были вставлены лишь в одном из окон, остальные рамы наскоро затянули полиэтиленом.
   Гостиная, куда Глаша и колдованы привели водного колдуна, оказалась просторной комнатой с двумя панорамными окнами, выходящими в сад.
   Из обстановки был только большой полированный овальный стол и несколько кресел, обитых мягкой черной кожей. Все кресла пока пустовали.
   Глаша помогла Роману сесть, чмокнула его в щеку, шепнула еще раз: «Все будет хорошо» – и вышла.
   «Плохо, что Тина здесь… очень плохо…» – Роман подумал об этом почти без эмоций, просто констатируя факт.
   Дверь вновь открылась, и кто-то вошел. Роман сидел к двери спиной и не видел, кто это. Человек уселся в кресло напротив. Это был Слаевич, земляной колдун. Ну, этого привезти сюда было нетрудно: пока Звездный час не грянул, Слаевич– самый обычный человек.
   – У тебя Звездный час? – спросил Роман вместо приветствия.
   – Намечается, – кивнул Слаевич и хмыкнул: – А у тебя хреновый вид. Как будто поджарили малость.
   – Меня чуть не грохнули. Пуля была заговоренной.
   – Так в тебе дыру пробили, повелитель воды? – Слаевич осклабился.
   – Как видишь.
   – Тогда ты шкурка одна, а не колдун. Как я после Звездного часа. – Похоже, это известие Слаевичу весьма понравилось.
   Вновь хлопнула дверь, раздались шаги. В этот раз вошли сразу несколько человек. Двое уселись за стол. Справа от Романа – Максимка Костерок. А слева… Роман глазам своим не поверил – Данила Иванович Большерук. Неужели и этого силой приволокли? Или… сам пришел? Но зачем? Зачем! Кто-то еще (Роман это чувствовал) встал у водного колдуна за спиной.
   Колдованы, двое, наверняка сильные.
   «Надо было выжечь в ту ночь все гнездо». – Запоздалое сожаление на миг пробудило чувства, Роман даже выпрямился в кресле.
   – Что все это значит? – шепотом спросил водный колдун у повелителя воздушной стихии.
   Роман был уверен – Большерук ни за что не покорится, Данила Иванович будет биться до конца.
   Тот покосился на собрата по Синклиту, нахмурил лохматые брови и сказал значительно:
   – Сейчас узнаешь!
   Вновь хлопнула дверь. К столу подошел… Медонос. Роман почти ждал появления давнего врага. Но все равно ярость нахлынула – больно заколотилось в висках, во рту пересохло.
   – Господа повелители четырех стихий, я открываю собрание… – заговорил Медонос.
   – Так это собрание? – перебил Роман оратора.
   – Нам нужно обсудить дела Синклита. – Медонос сделал вид, что не заметил дерзкого окрика.
   – Тебя выгнали! – напомнил Роман. Ему очень хотелось подняться, обойти стол и влепить Медоносу пощечину. Но сил, чтобы встать, не было. Приходилось подавать реплики с места.
   – Выгнали, – не стал отрицать Медонос. – Знаешь, я тут размышлял на досуге и пришел к выводу, что быть исключенным из Синклита лучше, чем быть убитым. Ты еще не догадался, кто отлил заговоренную пулю и кто тебя заказал? – ехидно спросил Медонос.
   – Ты понял наконец, на что я намекал? – наклонился к Роману Большерук. – Никто не мог украсть кейс, понимаешь? Никто, Чудодей его сам отдал…
   Мысль, что Чудодей сам, предвидя свою смерть, вынул кейс из тумбочки и передал кому-то из членов Синклита, Роману в голову приходила. Но поскольку водному колдуну Михаил Евгеньевич ничего не передавал, то версий оставалось всего две: кейс мог оказаться у Большерука как у самого уважаемого колдуна или у… Гавриила Черного. Но ни тот ни другой не сознались. А должны были объявить! Просто обязаны были.
   Роман уже знал, что сейчас скажет Медонос, и стиснул зубы, как будто превозмогал невыносимую боль.
   – Теперь вы знаете, господа колдуны, что Гавриил Черный, получив в свое распоряжение кейс, однозначно должен был стать главой Синклита, а любые выборы превращались в фарс, – улыбнулся Медонос, вслух произнеся то, о чем лишь подумал Роман.
   – Закрытый кейс не дает никакой власти, – напомнил Слаевич. – Можно определить, не балуется ли кто порчей, – и только. А так, смотри на него и воображай, что ядерным чемоданчиком владеешь. Это поднимает…
   – А почему вы думаете, что Гавриил Ахманович не мог кейс открыть? – насмешливо спросил Медонос.
   – Так это ж всем известно: кейс открывают четыре повелителя стихий, примерно равные по силе. Я, Большерук, Роман Вернон, Пламенюга… Костерок просядет, это точняк, зря вы его позвали, – заявил Слаевич.
   – Ты еще не знаешь, на что я способен! Да я кого угодно могу завалить! – Костерок даже привстал.
   – Никому не вставать! – приказал Медонос.
   – Я лично к кейсу не прикасался, – не заметив выпада Максимки, продолжал Слаевич. – Значит, чемоданчик до сих пор закрыт. Да и Ромка Воробьев кейс без постановления Синклита не откроет: тут я могу голову свою прозакладывать.