Страница:
Маргарита обожала плавать. У неё в доме была только маленькая ванна. А в бассейне перистиля не искупаешься – там воды по колено. Так, для красоты. Да и длиной он четыре фута. А тут было где развернуться. Одно слово – дворец! Да, плавать здесь хорошо. Но жить здесь Маргарита не хотела бы. Жить здесь… Почему она подумала о жизни во дворце? Представила себя на мгновение на месте Хлои или Туллиолы. Неужели завидует? Нет, нет, ни капельки. Они угождают Постуму. А он – мерзавец. И все же…
Гет неожиданно нырнул в воду, скользнул по дну, обвил девушку плотными кольцами и поднялся из воды. Маргарита завизжала от ужаса. Вмиг Гет разжал кольца, и девушка плюхнулась в воду.
– Что ты делаешь? – возмутилась Маргарита.
– Играю, – отвечал тот и одним броском выбрался из бассейна, затопив мозаичный пол выплеснувшейся из бассейна волной.
– Ты мог меня задушить!
– Мне показалось, что ты чем-то расстроена. Вот и решил тебя немного развеселить.
– Чем-то расстроена! – передразнила она. – Меня держат в плену – а он говорит: «расстроена». Да я в ярости!
– А я думал, что мы подружились, – вздохнул Гет.
Девушка тоже выбралась из воды.
– Конечно, Гет, ты замечательный. И мы друзья. Но все-таки мне здесь плохо. Понимаешь?
– Понимаю, – согласился змей. – Я сам здесь вроде как в плену. Практически не могу выходить из дворца. Так что мы друзья по несчастью. После купания неплохо перекусить, ты не находишь? Тем более что ты зачем-то отказалась от обеда и спряталась в своей комнате. Жаль, что на кухне ничего не осталось – ни пирожков, ни фруктов. – Гет облизнулся. – Ни кусочка. Даже для Ларов.
– Жаль, – вздохнула Маргарита. Ибо почувствовала голод коршуна.
– Но в таблине у императора есть электрический кофейник и там всегда можно найти печенье. Потому что Постум встаёт рано и пьёт кофе с печеньем или бисквитами.
Ключей от таблина у Гета не было. Но своим универсальным хвостом он мог открыть любую дверь – недаром он гений. Несколько заученных манипуляций – и дверь распахнулась. Маргарита невольно почувствовала робость, ибо вход сюда был разрешён самым доверенным людям. Таблин самого императора! Она обошла комнату. Стены, украшенные орнаментом, на фресках – виды Рима. На северной стене – форум, на южной – Колизей и бой гладиаторов.
Таблин украшала статуя Бенита. Бенит был изображён юным красавцем – точь-в-точь так ваяли когда-то императора Клавдия. В руке мраморный Бенит держал бронзовую крылатую Викторию. Больше никаких скульптур в таблине не было.
– Кофейник вон там, – сказал Гет и указал на одну из ниш, закрытую пурпурной занавесью.
– А что здесь? – спросила Маргарита и отдёрнула занавеску в соседней нише.
Там был мраморный бюст молодого человека с тонким, немного кривым носом и начёсанными на лоб волосами. Маргарита с любопытством рассматривала бюст. Ей даже почудилось, что мраморный портрет похож на самого императора.
– Закрой занавеску, – посоветовал Гет, тем временем опползая таблин. Неожиданно он рванулся под стол, засунул универсальный хвост под дубовую столешницу, поискал там что-то и с восторженным урчанием извлёк на свет крошечного чёрного жучка.
– Привет, – хихикнул Гет и ударом хвоста раздавил жучка так, что от него осталась лишь белая лужица да осколки чёрного панциря.
– Что это? – брезгливо сморщилась Маргарита.
– Жук. Идеальное средство для подслушивания. К слову – тоже бывший гений. Как и я.
– Ты раздавил гения! – возмутилась Маргарита.
– А что ещё делать с гениями, которые избрали для себя такую ипостась?
Гет закончил обследование таблина и сообщил:
– Больше жуков нет. Можно говорить. Этот мраморный бюст – портрет Элия. А теперь свари, пожалуйста, кофе.
– Элий! Так вот он каков! – Маргарита вновь оборотилась к нише. – Надо его сфотографировать и развесить портреты по Риму.
– Зачем? – подивился её фантазии Гет. Если бы у него были плечи, он бы пожал плечами. Но плеч у змея не было. Только хвост. И поэтому он сделал удивлённый жест хвостом.
– Чтобы римляне вспомнили о нем.
– Они не поймут, что это портрет Элия. Решат – неудачное изображение императора. Кстати, на одном из перекрёстков стоит статуя бывшего Цезаря. И почти все принимают её за изображение императора. Не удосужатся посмотреть на бронзовую табличку с датой – ей уже двадцать лет.
Маргарита вздохнула. Ещё один неудачный план. Почему-то все её планы неудачные. Это потому что она глупа. Она знает, что глупа. Правда, в школе она училась хорошо. И по математике были высокие оценки. Но математика ничего не меняет. Все равно она – идиотка. Эх, если бы знать, как действовать правильно.
– Правильно – заняться кофейником! – прервал её сетования Гет. И, не дождавшись кофе, принялся поглощать бисквиты.
– Послушай, не так быстро! – возмутилась девушка. – Постум заметит, что кто-то сожрал его печенье, и нам влетит.
– А мне все равно влетит. Думаешь, Постум не узнает, что я позволил тебе выйти из комнаты? Не заметит вымытые волосы? Или чистую тунику? Так что пожрём вволю. Отвечать все равно придётся за все сразу.
– Глядя на тебя, можно подумать, что это ты сегодня отказался от обеда, а не я, – съехидничала Маргарита.
– Я всегда хочу есть, – признался Гет. – В любое время дня и ночи. Хорошо, что обжорство не считается в Риме пороком. А то бы я был самым порочным существом Империи.
– Ты что, был когда-то гением Сибариса?
– Нет, всего лишь Тибура. Но и там люди любили поесть. И всегда оставляли мне что-нибудь на закуску.
Маргарита налила дымящийся кофе в изящные фарфоровые чашки. Гет ухватил чашку хвостом и поднёс к губам. Но перед тем как пить, долго втягивал ноздрями аромат, наслаждаясь. Да уж, точно сибарит.
– Жить не могу без кофе, – признался гений. – Если не выпью пару чашек утром, просплю целый день. Надо смерить давление. Наверняка опять пониженное.
Маргарита уселась за стол императора, гордо расправила плечи, откинулась в кресле. Ах, если бы она была на месте Постума! Что бы она сделала? Маргарита торжествующе усмехнулась. Тут гадать нечего: первым делом надо отправить в отставку Бенита. А потом велеть преторианской гвардии арестовать всех исполнителей. Ведь так просто! Почему Август этого не сделает?! Да, почему? А что если взять и написать послание Постуму? Норма Галликан пишет послания. Чем она, Маргарита, хуже? Да, да, она напишет императору и изложит правильный план действий. И если Постум не подлец – а Гет постоянно намекает на это, то он обязан последовать плану Маргариты.
Она схватила лист бумаги. Но стила на столешнице не нашлось. Маргарита дёрнула ящик, но и в ящике не было ничего подходящего для письма. Там вообще лежала одна-единственная папка. Маргарита вытащила её и раскрыла.
«Список лиц, подлежащих аресту до майских Календ…»
О боги! Это же проскрипционный список!
Маргарита принялась просматривать первый лист. И остановилась на десятой строчке.
«Кассий Лентул и Роксана…» – она глазам своим не верила.
– Это ж мои родители! Что ж такое? Их собираются арестовать? За что?! – Опомнившись, она вскочила. – Я должна их предупредить.
Она рванулась к двери, но Гет оказался проворней и загородил ей дорогу. При этом чашку с кофе он продолжал держать хвостом, и даже ни капли не пролил.
– Тебе запрещено выходить из дворца, – напомнил змей.
– Я должна предупредить их! – закричала Маргарита и топнула ногой. – Их арестуют. Их будут пытать!
– Невозможно.
Маргарита упала перед змеем на колени:
– Гет, миленький, умоляю, выпусти меня! Хочешь, я тебя поцелую? – И не дожидаясь согласия гения, она обхватила огромную голову змея и поцеловала выпуклость на его морде, которую можно было назвать щекой. – Обещаю, что вернусь. Только предупрежу их, и сразу назад. Я никуда не денусь. Август ничего не узнает. Гет, миленький, ты же хороший! Умоляю. Отпусти меня на полчасика. Только на полчасика и… Ведь они ни в чем не виноваты. Они хорошие честные люди. Они даже против Бенита ничего не замышляют. Всего лишь не участвуют в его мерзостях. Но и это уже стало преступлением. Это всегда преступление для диктаторов – неучастие. Гет, пойми, они погибнут!
Змей колебался. Она видела ясно – он готов уступить.
– Марго, детка. Я ведь бывший гений и к тому же в образе змея. Меня тут же прикончат, если увидят на улице. Я почти никогда не покидаю Палатин и не могу тебя сопровождать. Как же ты одна…
– Да и не надо! Я только доеду на таксомоторе до дома, предупрежу их и – назад.
– Ты не успеешь за полчаса.
– Ну час. Только обниму их, скажу – бегите, и назад. Гет, умница, ты же все понимаешь! Сейчас совсем не поздно ещё. И народу много на улицах.
– А если с тобой что-нибудь случится? – осторожничал Гет.
– Да ничего со мной не случится. Я мигом. Ну?!
И Гет сдался.
– Вот что, сделаем так: волосы у тебя и так коротко острижены. Надень-ка мужскую тунику, брюки, сандалии Августа, мужской плащ. Сойдёшь за мальчишку-подростка. Из дворца я тебя выведу. Но только дай слово, что вернёшься. Иначе старого Гета превратят в пульпу.
– Гет, клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим, что я через час буду во дворце.
Тогда Гет отворил дверь в соседнюю комнату. Это была спальня императора. Маргарита вошла. Золотая статуя Фортуны стояла возле ложа. Маргарита замерла. Будто она проникла в святая святых императора и узнала самую важную его тайну.
А Гет тем временем рылся в шкафу и кидал на постель одежду Постума. Марго стала переодеваться. И тут мелькнула шальная мысль. А что если оставить тунику на постели Постума? Бросить небрежно и… Что он подумает? Нет, Гет утащит с собой. Ну тогда… Она засунула тунику под подушку. Прощай, Фортуна! Может, ты и мне подаришь кусочек счастья?!
И лишь когда вышла из спальни, Маргарита сообразила, что из замысла с туникой ничего не выйдет: одёжка эта из гардероба Туллиолы или Хло. Постум не поймёт, кто побывал у него в спальне.
V
VI
VII
VIII
Гет неожиданно нырнул в воду, скользнул по дну, обвил девушку плотными кольцами и поднялся из воды. Маргарита завизжала от ужаса. Вмиг Гет разжал кольца, и девушка плюхнулась в воду.
– Что ты делаешь? – возмутилась Маргарита.
– Играю, – отвечал тот и одним броском выбрался из бассейна, затопив мозаичный пол выплеснувшейся из бассейна волной.
– Ты мог меня задушить!
– Мне показалось, что ты чем-то расстроена. Вот и решил тебя немного развеселить.
– Чем-то расстроена! – передразнила она. – Меня держат в плену – а он говорит: «расстроена». Да я в ярости!
– А я думал, что мы подружились, – вздохнул Гет.
Девушка тоже выбралась из воды.
– Конечно, Гет, ты замечательный. И мы друзья. Но все-таки мне здесь плохо. Понимаешь?
– Понимаю, – согласился змей. – Я сам здесь вроде как в плену. Практически не могу выходить из дворца. Так что мы друзья по несчастью. После купания неплохо перекусить, ты не находишь? Тем более что ты зачем-то отказалась от обеда и спряталась в своей комнате. Жаль, что на кухне ничего не осталось – ни пирожков, ни фруктов. – Гет облизнулся. – Ни кусочка. Даже для Ларов.
– Жаль, – вздохнула Маргарита. Ибо почувствовала голод коршуна.
– Но в таблине у императора есть электрический кофейник и там всегда можно найти печенье. Потому что Постум встаёт рано и пьёт кофе с печеньем или бисквитами.
Ключей от таблина у Гета не было. Но своим универсальным хвостом он мог открыть любую дверь – недаром он гений. Несколько заученных манипуляций – и дверь распахнулась. Маргарита невольно почувствовала робость, ибо вход сюда был разрешён самым доверенным людям. Таблин самого императора! Она обошла комнату. Стены, украшенные орнаментом, на фресках – виды Рима. На северной стене – форум, на южной – Колизей и бой гладиаторов.
Таблин украшала статуя Бенита. Бенит был изображён юным красавцем – точь-в-точь так ваяли когда-то императора Клавдия. В руке мраморный Бенит держал бронзовую крылатую Викторию. Больше никаких скульптур в таблине не было.
– Кофейник вон там, – сказал Гет и указал на одну из ниш, закрытую пурпурной занавесью.
– А что здесь? – спросила Маргарита и отдёрнула занавеску в соседней нише.
Там был мраморный бюст молодого человека с тонким, немного кривым носом и начёсанными на лоб волосами. Маргарита с любопытством рассматривала бюст. Ей даже почудилось, что мраморный портрет похож на самого императора.
– Закрой занавеску, – посоветовал Гет, тем временем опползая таблин. Неожиданно он рванулся под стол, засунул универсальный хвост под дубовую столешницу, поискал там что-то и с восторженным урчанием извлёк на свет крошечного чёрного жучка.
– Привет, – хихикнул Гет и ударом хвоста раздавил жучка так, что от него осталась лишь белая лужица да осколки чёрного панциря.
– Что это? – брезгливо сморщилась Маргарита.
– Жук. Идеальное средство для подслушивания. К слову – тоже бывший гений. Как и я.
– Ты раздавил гения! – возмутилась Маргарита.
– А что ещё делать с гениями, которые избрали для себя такую ипостась?
Гет закончил обследование таблина и сообщил:
– Больше жуков нет. Можно говорить. Этот мраморный бюст – портрет Элия. А теперь свари, пожалуйста, кофе.
– Элий! Так вот он каков! – Маргарита вновь оборотилась к нише. – Надо его сфотографировать и развесить портреты по Риму.
– Зачем? – подивился её фантазии Гет. Если бы у него были плечи, он бы пожал плечами. Но плеч у змея не было. Только хвост. И поэтому он сделал удивлённый жест хвостом.
– Чтобы римляне вспомнили о нем.
– Они не поймут, что это портрет Элия. Решат – неудачное изображение императора. Кстати, на одном из перекрёстков стоит статуя бывшего Цезаря. И почти все принимают её за изображение императора. Не удосужатся посмотреть на бронзовую табличку с датой – ей уже двадцать лет.
Маргарита вздохнула. Ещё один неудачный план. Почему-то все её планы неудачные. Это потому что она глупа. Она знает, что глупа. Правда, в школе она училась хорошо. И по математике были высокие оценки. Но математика ничего не меняет. Все равно она – идиотка. Эх, если бы знать, как действовать правильно.
– Правильно – заняться кофейником! – прервал её сетования Гет. И, не дождавшись кофе, принялся поглощать бисквиты.
– Послушай, не так быстро! – возмутилась девушка. – Постум заметит, что кто-то сожрал его печенье, и нам влетит.
– А мне все равно влетит. Думаешь, Постум не узнает, что я позволил тебе выйти из комнаты? Не заметит вымытые волосы? Или чистую тунику? Так что пожрём вволю. Отвечать все равно придётся за все сразу.
– Глядя на тебя, можно подумать, что это ты сегодня отказался от обеда, а не я, – съехидничала Маргарита.
– Я всегда хочу есть, – признался Гет. – В любое время дня и ночи. Хорошо, что обжорство не считается в Риме пороком. А то бы я был самым порочным существом Империи.
– Ты что, был когда-то гением Сибариса?
– Нет, всего лишь Тибура. Но и там люди любили поесть. И всегда оставляли мне что-нибудь на закуску.
Маргарита налила дымящийся кофе в изящные фарфоровые чашки. Гет ухватил чашку хвостом и поднёс к губам. Но перед тем как пить, долго втягивал ноздрями аромат, наслаждаясь. Да уж, точно сибарит.
– Жить не могу без кофе, – признался гений. – Если не выпью пару чашек утром, просплю целый день. Надо смерить давление. Наверняка опять пониженное.
Маргарита уселась за стол императора, гордо расправила плечи, откинулась в кресле. Ах, если бы она была на месте Постума! Что бы она сделала? Маргарита торжествующе усмехнулась. Тут гадать нечего: первым делом надо отправить в отставку Бенита. А потом велеть преторианской гвардии арестовать всех исполнителей. Ведь так просто! Почему Август этого не сделает?! Да, почему? А что если взять и написать послание Постуму? Норма Галликан пишет послания. Чем она, Маргарита, хуже? Да, да, она напишет императору и изложит правильный план действий. И если Постум не подлец – а Гет постоянно намекает на это, то он обязан последовать плану Маргариты.
Она схватила лист бумаги. Но стила на столешнице не нашлось. Маргарита дёрнула ящик, но и в ящике не было ничего подходящего для письма. Там вообще лежала одна-единственная папка. Маргарита вытащила её и раскрыла.
«Список лиц, подлежащих аресту до майских Календ…»
О боги! Это же проскрипционный список!
Маргарита принялась просматривать первый лист. И остановилась на десятой строчке.
«Кассий Лентул и Роксана…» – она глазам своим не верила.
– Это ж мои родители! Что ж такое? Их собираются арестовать? За что?! – Опомнившись, она вскочила. – Я должна их предупредить.
Она рванулась к двери, но Гет оказался проворней и загородил ей дорогу. При этом чашку с кофе он продолжал держать хвостом, и даже ни капли не пролил.
– Тебе запрещено выходить из дворца, – напомнил змей.
– Я должна предупредить их! – закричала Маргарита и топнула ногой. – Их арестуют. Их будут пытать!
– Невозможно.
Маргарита упала перед змеем на колени:
– Гет, миленький, умоляю, выпусти меня! Хочешь, я тебя поцелую? – И не дожидаясь согласия гения, она обхватила огромную голову змея и поцеловала выпуклость на его морде, которую можно было назвать щекой. – Обещаю, что вернусь. Только предупрежу их, и сразу назад. Я никуда не денусь. Август ничего не узнает. Гет, миленький, ты же хороший! Умоляю. Отпусти меня на полчасика. Только на полчасика и… Ведь они ни в чем не виноваты. Они хорошие честные люди. Они даже против Бенита ничего не замышляют. Всего лишь не участвуют в его мерзостях. Но и это уже стало преступлением. Это всегда преступление для диктаторов – неучастие. Гет, пойми, они погибнут!
Змей колебался. Она видела ясно – он готов уступить.
– Марго, детка. Я ведь бывший гений и к тому же в образе змея. Меня тут же прикончат, если увидят на улице. Я почти никогда не покидаю Палатин и не могу тебя сопровождать. Как же ты одна…
– Да и не надо! Я только доеду на таксомоторе до дома, предупрежу их и – назад.
– Ты не успеешь за полчаса.
– Ну час. Только обниму их, скажу – бегите, и назад. Гет, умница, ты же все понимаешь! Сейчас совсем не поздно ещё. И народу много на улицах.
– А если с тобой что-нибудь случится? – осторожничал Гет.
– Да ничего со мной не случится. Я мигом. Ну?!
И Гет сдался.
– Вот что, сделаем так: волосы у тебя и так коротко острижены. Надень-ка мужскую тунику, брюки, сандалии Августа, мужской плащ. Сойдёшь за мальчишку-подростка. Из дворца я тебя выведу. Но только дай слово, что вернёшься. Иначе старого Гета превратят в пульпу.
– Гет, клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим, что я через час буду во дворце.
Тогда Гет отворил дверь в соседнюю комнату. Это была спальня императора. Маргарита вошла. Золотая статуя Фортуны стояла возле ложа. Маргарита замерла. Будто она проникла в святая святых императора и узнала самую важную его тайну.
А Гет тем временем рылся в шкафу и кидал на постель одежду Постума. Марго стала переодеваться. И тут мелькнула шальная мысль. А что если оставить тунику на постели Постума? Бросить небрежно и… Что он подумает? Нет, Гет утащит с собой. Ну тогда… Она засунула тунику под подушку. Прощай, Фортуна! Может, ты и мне подаришь кусочек счастья?!
И лишь когда вышла из спальни, Маргарита сообразила, что из замысла с туникой ничего не выйдет: одёжка эта из гардероба Туллиолы или Хло. Постум не поймёт, кто побывал у него в спальне.
V
Император и Философ уже подходили к воротам Палатина, когда Меченый выскочил им навстречу. То есть не Меченый, конечно, а Квинт, старый, преданный друг Элия.
– Они исчезли! – почти выкрикнул он.
– Кто исчез?
Квинт покосился на преторианцев, несущих караул, и шепнул:
– Маргарита и Гет. Я не сразу заметил. А потом меня как под ребра толкнуло: загляни в карцер. Смотрю, старого змея нет. И в карцере никого. Весь дворец обегал – никто их не видел. То есть Гета видели два часа назад в термах, а потом он как будто в Тартар провалился.
– Не в Тартар, а в вентиляцию, – поправил его Август.
– Да, но девчонка не могла залезть в вентиляцию вместе с ним.
– Кто их знает? Может, уединились и предались Венериным удовольствиям.
– Он же змей! – нахмурился Элий.
– Гет – гений. А женщины от гениев без ума.
Постум прошёл к себе в таблин и сразу же заметил папку на столе. Перелистнул страницы. Лицо его перекосилось.
– Скорее! Крот, заводи «трирему»! – заорал он и, когда Крот кинулся вон из таблина, прошептал: – Кто их просил? Два идиота… – И побежал вслед за телохранителем.
– Они исчезли! – почти выкрикнул он.
– Кто исчез?
Квинт покосился на преторианцев, несущих караул, и шепнул:
– Маргарита и Гет. Я не сразу заметил. А потом меня как под ребра толкнуло: загляни в карцер. Смотрю, старого змея нет. И в карцере никого. Весь дворец обегал – никто их не видел. То есть Гета видели два часа назад в термах, а потом он как будто в Тартар провалился.
– Не в Тартар, а в вентиляцию, – поправил его Август.
– Да, но девчонка не могла залезть в вентиляцию вместе с ним.
– Кто их знает? Может, уединились и предались Венериным удовольствиям.
– Он же змей! – нахмурился Элий.
– Гет – гений. А женщины от гениев без ума.
Постум прошёл к себе в таблин и сразу же заметил папку на столе. Перелистнул страницы. Лицо его перекосилось.
– Скорее! Крот, заводи «трирему»! – заорал он и, когда Крот кинулся вон из таблина, прошептал: – Кто их просил? Два идиота… – И побежал вслед за телохранителем.
VI
Исполнители напрасно перерыли дом сверху донизу – Кассий Лентул и Роксана исчезли, добыча ускользнула. В ярости исполнители принялись крушить все подряд. Били зеркала и фарфор, ломали мебель. Веселье было в самом разгаре, когда в атрий вошёл мальчишка в тёмном плаще.
– Мама! – выкрикнул мальчишка и замолчал, увидев, как человек, одетый в чёрное, топчет кальцеями осколки любимой вазы Роксаны. – Ах! – только и выдохнул он и метнулся назад, к двери. Но второй исполнитель заступил ему дорогу.
Мальчишка попятился, оглядываясь по сторонам и лихорадочно отыскивая, чем бы оборониться. На глаза попалась отломанная ножка стула, и паренёк ухватил её двумя руками.
– Не подходи! – закричал срывающимся голосом.
– Да это ж девчонка Кассия! – догадался исполнитель. – А я-то думал, что за пацан к нам пожаловал!
– Где мой отец? – спросила Маргарита дрожащим голосом.
– Хотим спросить тебя о том же! – отвечал исполнитель, надвигаясь.
Маргарита ударила. Исполнитель легко увернулся и заехал ей кулаком в лицо. Девушка растянулась на полу. Охнула. Превозмогая боль, попыталась подняться. Исполнитель ударил её ногой в бок.
– Лежать, сука! Ты узнаешь, как писать пасквили на исполнителей!
Он вновь замахнулся. Маргарита попыталась отползти в сторону и тут же скорчилась от невыносимой боли в боку. Она закричала – не от боли, от ужаса, ожидая удара.
– А! А! А! – выкрикнула троекратно и следом униженно: – Не надо…
– Что – не надо? – ухмыльнулся исполнитель. – А?
Она вновь закричала. И тут огромный змей взвился в воздух и кольцами обернулся вокруг исполнителя, прижимая могучие руки к телу. Тот захрипел, дёрнулся, но не мог даже пошевелить рукой – разжать кольца Гета никому не под силу. Маргарита смотрела на Гета и не могла двинуться с места.
Огромная голова змея повернулась к ней. Жёлтые горящие глаза уставились на девушку.
– Беги! – выдохнул змей.
Маргарита не шевелилась. Раскрыла рот, будто вновь собиралась закричать. Но не закричала.
– Беги!
Держась за стену, девушка поднялась. Тут же боль в боку заставила её согнуться.
– Вон отсюда! – прошипел змей.
Она шагнула к выходу, споткнулась, упала. Поднялась. Обернулась.
Второй исполнитель кинулся на помощь первому. Взмах кинжала – и лезвие по самую рукоять погрузилось в огромное тело змея. С громким треском лопнула змеиная кожа. Брызнула кровь. Странная кровь – алая и вроде как будто с белыми переливами. Но Гет, казалось, и не почувствовал удара.
– Беги! – вновь прошипел он и взмахом хвоста припечатал второго исполнителя к полу. Новый удар – и ещё один громила отлетает к стене.
– Гет, миленький!
– Вон!
Она не помнила, как выскочила в дверь. Слезы душили её. Держась за бок, согнувшись, она побежала по улице.
– Помогите, помогите! – выкрикивала она. – Сюда!
Вновь упала. Ухватилась за колонну соседнего вестибула, поднялась. Жёлтые фонари тлели в ночном небе. Окна горели. Так много горящих окон. Сотни, тысячи окон. И никого вокруг – чёрный мир, холодные огни.
– Кто-нибудь… кто-нибудь… – шептала она.
Маргарита не знала, кого звать на помощь – жителей бесполезно, вигилов – тоже. Но ведь кого-то надо звать! И она звала.
– Кто-нибудь! – Она прошла ещё несколько шагов.
И тут из-за поворота вылетела открытая «трирема». В свете уличного фонаря сверкнул пурпур.
– Постум! – закричала она. Как она обрадовалась ему – будто родному!
Авто взвизгнуло тормозами и остановилось подле. Император выпрыгнул на мостовую. Следом – Квинт и Философ. Гепом тоже хотел выпрыгнуть, но потом передумал и остался сидеть рядом с Кротом.
– Что с тобой! Тебя ранили? Что? – спрашивал Постум и тормошил её.
Он провёл ладонями по её плечам, по лицу, почувствовал кровь на лице.
– Ничего, ничего, все нормально. – Она боялась, что её стошнит, и с трудом подавила спазм. – Там… Гет… в моем доме… они убьют его. Скорее!
Он все понял.
– Философ! – крикнул. – Постереги свою любимицу.
Постум и Квинт запрыгнули обратно, и пурпурная «трирема» рванулась дальше.
– Ты ранена? – Элий точно так же, как Постум, провёл ладонями по её плечам и голове. Схожесть жеста поразила Маргариту.
– Ерунда. – Она вся дрожала. Но ужас прошёл. Ужас, который заставлял её истошно орать минуту назад, растаял. Стало стыдно. – Губу разбили. Да ещё бок болит. Но уже легче. Исполнитель меня ударил. А потом на помощь явился Гет. Я выскочила из дома. А он… Он остался…
Философ погладил её по голове:
– Зачем ты убежала? Ведь я сказал: на Палатине ты в безопасности.
– Философ, миленький, я нашла у Постума папку. Случайно. И там список. И в списке – мой отец и моя мать. И написано – арестовать до майских Календ. Представляешь? Если их арестуют, то я уж не увижу их до Греческих календ[20]. Я хотела их предупредить. Я не виновата. Мне очень плохо. Я, наверное, умру… сейчас. – Ей в самом деле хотелось умереть. Сейчас она вдохнёт и не выдохнет. И все, смерть. Потому что если с Гетом что-то случится – как она переживёт. Август ей такого не простит. И она сама себе – тоже.
– Потерпи чуть-чуть. Далеко до твоего дома?
– Не знаю, шагов сто. – Она решила пока не умирать.
– Дойдёшь?
– Дойду, конечно. – Было уже не так уж и больно. Она даже чуточку притворялась. Чтобы её жалели. И для себя. Чтобы была надежда, что она может умереть. Глупо… да. Надежда умереть. Но у Маргариты все мысли глупые.
Элий взял её за руку. Сто шагов. Оказывается, сто шагов – это очень много. Ей казалось, что они никогда не дойдут до открытой «триремы» Августа, что стояла у вестибула её дома. Наконец дошли. В доме слышался грохот. Философ до боли сжал ей руку, будто хотел сломать запястье. Почувствовав боль, она и очнулась от своих дурацких мыслей.
Дверь в дом распахнулась. На пороге показалась странная фигура. Какая-то огромная, бесформенная. Передвигаясь с трудом, она направилась к машине. Наконец свет фонаря упал на идущего. И тогда Элий понял, что это Постум. Постум, несущий на руках Гета. Маргарита хотела кинуться к ним, но Элий крепко держал её за руку. Квинт топал сзади, поддерживая хвост змея. В огромном теле гения зияли две раны. Кровь – алая с платиной – лилась струёй на мостовую, будто где-то внутри гения открылся маленький краник. Постум залез на переднее сиденье, бережно придерживая Гета. Хвост змея перевесился через спинку сиденья. Квинт сел сзади, и гениальный хвост лёг ему на колени. Крот, вырвавшись следом из дома, вскочил на место водителя. Квинт и Гепом запрыгнули уже на ходу.
– В «Эсквилинку»! Мчи! – приказал Постум.
Машина рванулась.
– Обвяжи его чем-нибудь! – Элию почудились в голосе Постума слезы.
Элий стащил с себя верхнюю тунику, обмотал тело змея. И ткань, и ладони тут же сделались мокрыми от крови.
– Нужен жгут, – сказал он. На своём веку он повидал много ран. Раны Гета выглядели ужасно. Гепом протянул свою тунику. Кое-как они перевязали вторую рану. Стараясь унять кровь, Элий зажимал рану ещё и руками.
– Зачем эта дура убежала! – в ярости выкрикнул Постум. – Куда тебя понесло? – обернулся он к Маргарите.
Девушка невольно сжалась.
– Она не виновата… – прохрипел Гет. – Я… не устерёг…
– Молчи! – заорал император.
– Она в самом деле не виновата, – подтвердил Элий. – Нашла папку с именами своих родителей и с резолюцией: «арестовать». И хотела их предупредить. Любой на её месте поступил бы так же.
– Кто пустил её ко мне в таблин?!
– Я… – выдохнул Гет.
– Эта папка украдена из Бенитова стола. Я предупредил всех, кто был в списке. А твоих родителей – лично! Они уехали! Надеюсь, они уже в Альбионе!
– Но она же этого не знала! – напомнил Элий.
– А как я ей мог это сказать?! Она ж дурёха. Она бы первая меня и подставила под удар.
– Просто сказать, и все. Почему ты ей не доверяешь?
– А может, она шпионка и подослана Бенитом? Если бы я всем доверял, то давно бы был трупом. Ты хоть думаешь иногда, Марго, прежде чем что-то сделать? Что ты молчишь, а?
«Хорошо бы умереть, – вновь подумала Маргарита. – Тогда бы Постум меня пожалел. Сейчас, прямо в машине, потерять сознание. Говорят, Диоген задержал дыхание и умер…»
Ей невыносимо захотелось, чтобы Постум её пожалел. Она попыталась задержать дыхание и… Ничего не вышло. Губы сами собой открылись, и она судорожно вдохнула.
– Что с ней? Исполнители оттрахали?
Какой злой у него голос. Или не злой? Или он только пытается быть злым?
– Один из исполнителей ударил её в бок.
– Только и всего? Она же живучая, как кошка. Такие не погибают.
Да, шансов у Маргариты на жалость не было: сейчас Гет был куда достойнее жалости, чем она.
Потому что Гет умирал. Он и сам понимал это.
– Я думал… бессмертие – это долго… а все кончилось… в один миг… – пробормотал змей. – Я был неважным воспитателем… Август… Но старался. Я даже открыл тебе пару гениальных тайн. Гении для того и созданы, чтобы сообщать людям подслушанные у богов тайны. Что будут делать люди, когда все гении вымрут? Кто откроет им тайны этого мира? Прости, мой мальчик… у меня не было пальцев, чтобы погладить тебя по голове. Поэтому все, что я мог сделать, это треснуть тебя хвостом пониже спины. А сейчас и этого не могу… хвост не слушается.
– Гет… – Постум одной рукой поддерживал голову змея, а другой зажимал себе рот, чтобы не разрыдаться.
– А вот это глупо. Все-таки мы неплохо провели кое-кого… А? Только чуть-чуть перемудрили. Но, к сожалению, гении не могут отличить предателей от друзей. В этом мы схожи с людьми. Я ещё должен покаяться перед тобой. Рассказать об одном обмане. На самом деле я соврал, что убил Крула. Он сам окочурился – подавился ветчиной и окочурился. Такие подлецы почему-то всегда умирают сами. Просто боги никому не хотят уступить удовольствия с ними поквитаться.
Гет помолчал немного. Собирался с силами. Подивился, как мало сил осталось в его огромном теле.
– У меня одна просьба к тебе… мой мальчик… когда я умру, сделай из моей платины себе амулет… и тогда я буду рядом с тобою. Всегда. Буду твоим гением… я прежде ревновал к Гэлу. Потому как Гэл – проходимец. А я… идеалист, несмотря на всю свою толщину. Старый идеалист, Постум, ведь ты это знал! Я только притворялся киником. Поверь, мой мальчик, с высоты прожитых лет могу сказать точно: киником быть просто. А идеалистом – трудно. То есть глупым идеалистом ещё проще, чем киником, а вот умным идеалистом – куда как тяжело. Знаешь, я начал диктовать Хлое свои философские заметки. Я их озаглавил «Заметки гения». Написал семь страниц. Эх, если бы я меньше времени пропадал на кухне, то успел бы надиктовать куда больше. Но ведь я думал, что спешить некуда. А оказалось – времени-то уже и нет.
Глаза Гета вновь затянуло плёнкой. Он ещё дышал. Его огромное тело ещё пыталось бороться со смертью.
Ещё целую минуту он здесь… ещё минуту… и ещё… Такие минуты Элию всегда представлялись бесполезным состязанием жизни и смерти. В этих минутах весь парадокс жизни. Как в погоне Ахиллеса за черепахой. Черепаха – жизнь. Ахиллес – смерть. Жизни только кажется, что Ахиллес не может её догнать. Она ползёт и ползёт, уверяя себя, что Ахиллес никогда её не настигнет. Потому что она выбирает точкой отсчёта себя. А это неверно, неверно, неверно. Шаг – и Ахиллес догнал черепаху. Хрясть – и раздавил мощной пятой.
– Мама! – выкрикнул мальчишка и замолчал, увидев, как человек, одетый в чёрное, топчет кальцеями осколки любимой вазы Роксаны. – Ах! – только и выдохнул он и метнулся назад, к двери. Но второй исполнитель заступил ему дорогу.
Мальчишка попятился, оглядываясь по сторонам и лихорадочно отыскивая, чем бы оборониться. На глаза попалась отломанная ножка стула, и паренёк ухватил её двумя руками.
– Не подходи! – закричал срывающимся голосом.
– Да это ж девчонка Кассия! – догадался исполнитель. – А я-то думал, что за пацан к нам пожаловал!
– Где мой отец? – спросила Маргарита дрожащим голосом.
– Хотим спросить тебя о том же! – отвечал исполнитель, надвигаясь.
Маргарита ударила. Исполнитель легко увернулся и заехал ей кулаком в лицо. Девушка растянулась на полу. Охнула. Превозмогая боль, попыталась подняться. Исполнитель ударил её ногой в бок.
– Лежать, сука! Ты узнаешь, как писать пасквили на исполнителей!
Он вновь замахнулся. Маргарита попыталась отползти в сторону и тут же скорчилась от невыносимой боли в боку. Она закричала – не от боли, от ужаса, ожидая удара.
– А! А! А! – выкрикнула троекратно и следом униженно: – Не надо…
– Что – не надо? – ухмыльнулся исполнитель. – А?
Она вновь закричала. И тут огромный змей взвился в воздух и кольцами обернулся вокруг исполнителя, прижимая могучие руки к телу. Тот захрипел, дёрнулся, но не мог даже пошевелить рукой – разжать кольца Гета никому не под силу. Маргарита смотрела на Гета и не могла двинуться с места.
Огромная голова змея повернулась к ней. Жёлтые горящие глаза уставились на девушку.
– Беги! – выдохнул змей.
Маргарита не шевелилась. Раскрыла рот, будто вновь собиралась закричать. Но не закричала.
– Беги!
Держась за стену, девушка поднялась. Тут же боль в боку заставила её согнуться.
– Вон отсюда! – прошипел змей.
Она шагнула к выходу, споткнулась, упала. Поднялась. Обернулась.
Второй исполнитель кинулся на помощь первому. Взмах кинжала – и лезвие по самую рукоять погрузилось в огромное тело змея. С громким треском лопнула змеиная кожа. Брызнула кровь. Странная кровь – алая и вроде как будто с белыми переливами. Но Гет, казалось, и не почувствовал удара.
– Беги! – вновь прошипел он и взмахом хвоста припечатал второго исполнителя к полу. Новый удар – и ещё один громила отлетает к стене.
– Гет, миленький!
– Вон!
Она не помнила, как выскочила в дверь. Слезы душили её. Держась за бок, согнувшись, она побежала по улице.
– Помогите, помогите! – выкрикивала она. – Сюда!
Вновь упала. Ухватилась за колонну соседнего вестибула, поднялась. Жёлтые фонари тлели в ночном небе. Окна горели. Так много горящих окон. Сотни, тысячи окон. И никого вокруг – чёрный мир, холодные огни.
– Кто-нибудь… кто-нибудь… – шептала она.
Маргарита не знала, кого звать на помощь – жителей бесполезно, вигилов – тоже. Но ведь кого-то надо звать! И она звала.
– Кто-нибудь! – Она прошла ещё несколько шагов.
И тут из-за поворота вылетела открытая «трирема». В свете уличного фонаря сверкнул пурпур.
– Постум! – закричала она. Как она обрадовалась ему – будто родному!
Авто взвизгнуло тормозами и остановилось подле. Император выпрыгнул на мостовую. Следом – Квинт и Философ. Гепом тоже хотел выпрыгнуть, но потом передумал и остался сидеть рядом с Кротом.
– Что с тобой! Тебя ранили? Что? – спрашивал Постум и тормошил её.
Он провёл ладонями по её плечам, по лицу, почувствовал кровь на лице.
– Ничего, ничего, все нормально. – Она боялась, что её стошнит, и с трудом подавила спазм. – Там… Гет… в моем доме… они убьют его. Скорее!
Он все понял.
– Философ! – крикнул. – Постереги свою любимицу.
Постум и Квинт запрыгнули обратно, и пурпурная «трирема» рванулась дальше.
– Ты ранена? – Элий точно так же, как Постум, провёл ладонями по её плечам и голове. Схожесть жеста поразила Маргариту.
– Ерунда. – Она вся дрожала. Но ужас прошёл. Ужас, который заставлял её истошно орать минуту назад, растаял. Стало стыдно. – Губу разбили. Да ещё бок болит. Но уже легче. Исполнитель меня ударил. А потом на помощь явился Гет. Я выскочила из дома. А он… Он остался…
Философ погладил её по голове:
– Зачем ты убежала? Ведь я сказал: на Палатине ты в безопасности.
– Философ, миленький, я нашла у Постума папку. Случайно. И там список. И в списке – мой отец и моя мать. И написано – арестовать до майских Календ. Представляешь? Если их арестуют, то я уж не увижу их до Греческих календ[20]. Я хотела их предупредить. Я не виновата. Мне очень плохо. Я, наверное, умру… сейчас. – Ей в самом деле хотелось умереть. Сейчас она вдохнёт и не выдохнет. И все, смерть. Потому что если с Гетом что-то случится – как она переживёт. Август ей такого не простит. И она сама себе – тоже.
– Потерпи чуть-чуть. Далеко до твоего дома?
– Не знаю, шагов сто. – Она решила пока не умирать.
– Дойдёшь?
– Дойду, конечно. – Было уже не так уж и больно. Она даже чуточку притворялась. Чтобы её жалели. И для себя. Чтобы была надежда, что она может умереть. Глупо… да. Надежда умереть. Но у Маргариты все мысли глупые.
Элий взял её за руку. Сто шагов. Оказывается, сто шагов – это очень много. Ей казалось, что они никогда не дойдут до открытой «триремы» Августа, что стояла у вестибула её дома. Наконец дошли. В доме слышался грохот. Философ до боли сжал ей руку, будто хотел сломать запястье. Почувствовав боль, она и очнулась от своих дурацких мыслей.
Дверь в дом распахнулась. На пороге показалась странная фигура. Какая-то огромная, бесформенная. Передвигаясь с трудом, она направилась к машине. Наконец свет фонаря упал на идущего. И тогда Элий понял, что это Постум. Постум, несущий на руках Гета. Маргарита хотела кинуться к ним, но Элий крепко держал её за руку. Квинт топал сзади, поддерживая хвост змея. В огромном теле гения зияли две раны. Кровь – алая с платиной – лилась струёй на мостовую, будто где-то внутри гения открылся маленький краник. Постум залез на переднее сиденье, бережно придерживая Гета. Хвост змея перевесился через спинку сиденья. Квинт сел сзади, и гениальный хвост лёг ему на колени. Крот, вырвавшись следом из дома, вскочил на место водителя. Квинт и Гепом запрыгнули уже на ходу.
– В «Эсквилинку»! Мчи! – приказал Постум.
Машина рванулась.
– Обвяжи его чем-нибудь! – Элию почудились в голосе Постума слезы.
Элий стащил с себя верхнюю тунику, обмотал тело змея. И ткань, и ладони тут же сделались мокрыми от крови.
– Нужен жгут, – сказал он. На своём веку он повидал много ран. Раны Гета выглядели ужасно. Гепом протянул свою тунику. Кое-как они перевязали вторую рану. Стараясь унять кровь, Элий зажимал рану ещё и руками.
– Зачем эта дура убежала! – в ярости выкрикнул Постум. – Куда тебя понесло? – обернулся он к Маргарите.
Девушка невольно сжалась.
– Она не виновата… – прохрипел Гет. – Я… не устерёг…
– Молчи! – заорал император.
– Она в самом деле не виновата, – подтвердил Элий. – Нашла папку с именами своих родителей и с резолюцией: «арестовать». И хотела их предупредить. Любой на её месте поступил бы так же.
– Кто пустил её ко мне в таблин?!
– Я… – выдохнул Гет.
– Эта папка украдена из Бенитова стола. Я предупредил всех, кто был в списке. А твоих родителей – лично! Они уехали! Надеюсь, они уже в Альбионе!
– Но она же этого не знала! – напомнил Элий.
– А как я ей мог это сказать?! Она ж дурёха. Она бы первая меня и подставила под удар.
– Просто сказать, и все. Почему ты ей не доверяешь?
– А может, она шпионка и подослана Бенитом? Если бы я всем доверял, то давно бы был трупом. Ты хоть думаешь иногда, Марго, прежде чем что-то сделать? Что ты молчишь, а?
«Хорошо бы умереть, – вновь подумала Маргарита. – Тогда бы Постум меня пожалел. Сейчас, прямо в машине, потерять сознание. Говорят, Диоген задержал дыхание и умер…»
Ей невыносимо захотелось, чтобы Постум её пожалел. Она попыталась задержать дыхание и… Ничего не вышло. Губы сами собой открылись, и она судорожно вдохнула.
– Что с ней? Исполнители оттрахали?
Какой злой у него голос. Или не злой? Или он только пытается быть злым?
– Один из исполнителей ударил её в бок.
– Только и всего? Она же живучая, как кошка. Такие не погибают.
Да, шансов у Маргариты на жалость не было: сейчас Гет был куда достойнее жалости, чем она.
Потому что Гет умирал. Он и сам понимал это.
– Я думал… бессмертие – это долго… а все кончилось… в один миг… – пробормотал змей. – Я был неважным воспитателем… Август… Но старался. Я даже открыл тебе пару гениальных тайн. Гении для того и созданы, чтобы сообщать людям подслушанные у богов тайны. Что будут делать люди, когда все гении вымрут? Кто откроет им тайны этого мира? Прости, мой мальчик… у меня не было пальцев, чтобы погладить тебя по голове. Поэтому все, что я мог сделать, это треснуть тебя хвостом пониже спины. А сейчас и этого не могу… хвост не слушается.
– Гет… – Постум одной рукой поддерживал голову змея, а другой зажимал себе рот, чтобы не разрыдаться.
– А вот это глупо. Все-таки мы неплохо провели кое-кого… А? Только чуть-чуть перемудрили. Но, к сожалению, гении не могут отличить предателей от друзей. В этом мы схожи с людьми. Я ещё должен покаяться перед тобой. Рассказать об одном обмане. На самом деле я соврал, что убил Крула. Он сам окочурился – подавился ветчиной и окочурился. Такие подлецы почему-то всегда умирают сами. Просто боги никому не хотят уступить удовольствия с ними поквитаться.
Гет помолчал немного. Собирался с силами. Подивился, как мало сил осталось в его огромном теле.
– У меня одна просьба к тебе… мой мальчик… когда я умру, сделай из моей платины себе амулет… и тогда я буду рядом с тобою. Всегда. Буду твоим гением… я прежде ревновал к Гэлу. Потому как Гэл – проходимец. А я… идеалист, несмотря на всю свою толщину. Старый идеалист, Постум, ведь ты это знал! Я только притворялся киником. Поверь, мой мальчик, с высоты прожитых лет могу сказать точно: киником быть просто. А идеалистом – трудно. То есть глупым идеалистом ещё проще, чем киником, а вот умным идеалистом – куда как тяжело. Знаешь, я начал диктовать Хлое свои философские заметки. Я их озаглавил «Заметки гения». Написал семь страниц. Эх, если бы я меньше времени пропадал на кухне, то успел бы надиктовать куда больше. Но ведь я думал, что спешить некуда. А оказалось – времени-то уже и нет.
Глаза Гета вновь затянуло плёнкой. Он ещё дышал. Его огромное тело ещё пыталось бороться со смертью.
Ещё целую минуту он здесь… ещё минуту… и ещё… Такие минуты Элию всегда представлялись бесполезным состязанием жизни и смерти. В этих минутах весь парадокс жизни. Как в погоне Ахиллеса за черепахой. Черепаха – жизнь. Ахиллес – смерть. Жизни только кажется, что Ахиллес не может её догнать. Она ползёт и ползёт, уверяя себя, что Ахиллес никогда её не настигнет. Потому что она выбирает точкой отсчёта себя. А это неверно, неверно, неверно. Шаг – и Ахиллес догнал черепаху. Хрясть – и раздавил мощной пятой.
VII
Пурпурная «трирема» затормозила возле приёмного отделения Эсквилинской больницы. Медики уже спешили к ним.
– Это мой личный гений! – заорал Постум, выскакивая из машины. – Если спасёте, я подарю миллион.
– Миллион? – простонал Гет, пытаясь приподнять плоскую голову. – За что?..
Императора узнали. Уже все, кто был свободен, суетились возле его «триремы». Гета уложили на носилки и повезли. Освещённые голубоватым светом двери приёмного отделения казались вратами в Аид.
Постум побежал за носилками Гета. Медики его отстранили. Стеклянные двери захлопнулись. Элий приковылял следом и остановился рядом с сыном. Пурпурная туника императора была покрыта пятнами платины и крови. Впрочем, кровь на пурпуре почти не заметна – просто ткань сделалась чуть темнее. А следы платины образовали причудливый узор. Будто кто-то час за часом вышивал белой сверкающей нитью тунику императора. Почудился Элию в этом узоре какой-то совершенно невозможный пейзаж – горы на горизонте, пропасти, облака, и растения, которых-то и в природе нет, свивают ветви друг с другом. Чем-то напоминает наряд триумфатора. Элий всмотрелся, и иллюзия пропала. Но тут же вдруг возникла в платиновом оттиске усмехающаяся фантастическая харя, похожая на морду самого Гета. Элий посмотрел на свои ладони. Они тоже были все в крови и в платине, как и его нижняя туника. И ему досталась частица этого кровавого триумфа.
Их провели внутрь – не в операционную, конечно, а в небольшой атрий рядом.
Постум расхаживал взад и вперёд, изредка бросая взгляды на Маргариту, что свернулась калачиком в углу на ложе. Та всякий раз ёжилась под взглядом императора. Кто-то из медиков дал ей пакет со льдом, но все равно скула распухла, и глаз заплыл от удара исполнителя.
Стеклянные двери распахнулись, и вышел медик. На его зеленой тунике – кровь и сверкающая платина. Следом к ним вышла медичка, принесла чистые туники и полотенца.
– Пройдите в бани и смойте с себя кровь, – попросила она.
– Я должен узнать, что с Гетом, – запротестовал Постум.
– Операция будет длиться долго. Вы успеете.
– Это мой личный гений! – заорал Постум, выскакивая из машины. – Если спасёте, я подарю миллион.
– Миллион? – простонал Гет, пытаясь приподнять плоскую голову. – За что?..
Императора узнали. Уже все, кто был свободен, суетились возле его «триремы». Гета уложили на носилки и повезли. Освещённые голубоватым светом двери приёмного отделения казались вратами в Аид.
Постум побежал за носилками Гета. Медики его отстранили. Стеклянные двери захлопнулись. Элий приковылял следом и остановился рядом с сыном. Пурпурная туника императора была покрыта пятнами платины и крови. Впрочем, кровь на пурпуре почти не заметна – просто ткань сделалась чуть темнее. А следы платины образовали причудливый узор. Будто кто-то час за часом вышивал белой сверкающей нитью тунику императора. Почудился Элию в этом узоре какой-то совершенно невозможный пейзаж – горы на горизонте, пропасти, облака, и растения, которых-то и в природе нет, свивают ветви друг с другом. Чем-то напоминает наряд триумфатора. Элий всмотрелся, и иллюзия пропала. Но тут же вдруг возникла в платиновом оттиске усмехающаяся фантастическая харя, похожая на морду самого Гета. Элий посмотрел на свои ладони. Они тоже были все в крови и в платине, как и его нижняя туника. И ему досталась частица этого кровавого триумфа.
Их провели внутрь – не в операционную, конечно, а в небольшой атрий рядом.
Постум расхаживал взад и вперёд, изредка бросая взгляды на Маргариту, что свернулась калачиком в углу на ложе. Та всякий раз ёжилась под взглядом императора. Кто-то из медиков дал ей пакет со льдом, но все равно скула распухла, и глаз заплыл от удара исполнителя.
Стеклянные двери распахнулись, и вышел медик. На его зеленой тунике – кровь и сверкающая платина. Следом к ним вышла медичка, принесла чистые туники и полотенца.
– Пройдите в бани и смойте с себя кровь, – попросила она.
– Я должен узнать, что с Гетом, – запротестовал Постум.
– Операция будет длиться долго. Вы успеете.
VIII
Бани были устроены по всем правилам. Кальдарий и при нем лаконик. Парильня затянута густым паром так, что выложенные из кусочков смальты пальмовые листья на голубом фоне едва проглядывали на потолке. Посетителям казалось, что они сидят у горячего источника, и клубы пара застилают настоящее синее небо, и зеленые метёлки пальм колышутся. Постум посмотрел на изуродованное тело отца и внутренне содрогнулся.
– Страшно? – спросил Элий. – На самом деле не так уж и страшно. Не все отметины я получил сразу. Набирал потихоньку, как нумизмат свою коллекцию. Жизнь долгая, поразительно долгая. Но при этом коротка, как миг. Так что цени время, мой мальчик. Живи, как советовали древние: как будто каждый день последний.
– Страшно? – спросил Элий. – На самом деле не так уж и страшно. Не все отметины я получил сразу. Набирал потихоньку, как нумизмат свою коллекцию. Жизнь долгая, поразительно долгая. Но при этом коротка, как миг. Так что цени время, мой мальчик. Живи, как советовали древние: как будто каждый день последний.