Страница:
Есть, правда, козырь и в их колоде, помимо автоматов и боеприпасов к ним. Козырь называется Джумагуль, которая может назвать определённые имена. И если не бухнутся на колени, на что рассчитывать было бы глупо, то, по крайней мере, прислушаются, призадумаются, а там уж поглядим. Если их догоняют простые разбойники, потомки тех сорока балбесов, с которыми конфликтовал знаменитый Али-Баба, то должны прислушаться, им должно быть не всё равно, против чьих людей они разбойничают…
Всадникам оставалось взлететь на холм. Алексей их пересчитал – шестнадцать вооружённых боевых единиц.
Карташ положил автомат поперёк верблюжьего хребта, перевёл на стрельбу очередями. Остальные тоже держали оружие так, чтобы незамедлительно пустить его в дело. Впрочем, автоматы вряд ли могли помочь. Разве что – помочь погибнуть героически, с оружием в руках, о чём так проникновенно мечтали в своё время славные парни викинги. Но мы – не викинги, мы мечтаем о другом: пожить красиво, прожить подольше.
Всадники взяли их маленький отряд в кольцо. В одинаковых одеждах, скроенных по душманской моде, с закрытыми белой материей лицами, так что оставались открытыми лишь щёлочки для глаз, они казались этакими братьями-клонами, отлитыми из одной заготовки. Карташу бросилось в глаза: чалмы повязаны точно так же, как и у тех, с кем они пересеклись в городе Уч-Захмет.
К слову говоря, у милейших «хозяев» крошечного аула головные уборы под названием чалма выглядели несколько иначе. Спросить, что это значит, можно только у Джумагуль, но уже поздно спрашивать…
Некстати, как оно обычно и бывает, на ум выскочила слышанная от кого-то байка. Про то, как наши разведчики, заброшенные в одну из недружественных стран Ближнего Востока, прокололись буквально с ходу, и как раз на чалмах. Наши повязали их на один из среднеазиатских манеров, а в той стране был свой манер. Байка заканчивалась на том, как с разоблачённых разведчиков живьём содрали кожу.
Лезет же на ум…
Оружие всадники на них не наставляли, но отчего-то не возникало сомнений, что у них не займёт много времени сдёрнуть с плеч или выдернуть из седельных сумок карабины и автоматы. Пока что всадники молчали и пристально разглядывали маленький караван.
И приятного в этом было маловато.
Вдруг один из этих всадников без лица что-то прокричал, показывая на Гриневского.
– Он сказал, это верблюды Садуллы, – быстро перевела Джумагуль.
«Мать твою! – сердце Карташа оборвалось. – Неужели произошло самое худшее из того, что могло произойти, и нам повстречались дружки наркоперевозчиков? Пока не поздно, надо делать свой ход».
После упоминания Садуллы разом загомонили все кавалеристы. Размахивали руками и показывали то на одно, то на другое, а то и вовсе на небо.
– Спроси, кто у них главный, – громко сказал Карташ, чтобы слышала не только Джумагуль. Сказал с нарочитым спокойствием, стремясь показать этим, что за ними имеется некая правота, а потому следует поговорить.
И главный объявился. Один из безлицых всадников поднял левую руку и произнёс что-то односложное, властное. Другие сразу замолчали. И сей факт придал Карташу спокойствия и уверенности – гораздо проще иметь дело с людьми, в чьих рядах наличествует какая-никакая дисциплина. По крайней мере, палить без команды не начнут. А может, удастся найти правильный подход к этому главному, тогда и вовсе обойдётся без пальбы…
– Где товар? – спросил этот главный по-русски.
Худшие опасения Алексея полностью подтвердились.
Наркотики и эти всадники – в одном сплетении. Лишь один положительный момент можно было отыскать в происходящем: наступила полная ясность, карты раскрыты.
А раз так, то можно изобрести какую-нибудь спасительную комбинацию. Времени, правда, маловато…
– Сперва скажи, что это был за товар? – Алексей задал встречный вопрос главным образом для того, чтобы выиграть время.
Наглость – а что это, господа хорошие, как не наглость, когда четверо вооружённых людей не испытывают здорового страха перед шестнадцатью не хуже вооружёнными людьми, смеют говорить с ними на равных – нешуточно возмутила безлицых верховых. Они заголосили, потрясая оружием, кони под ними заходили.
Наверное, и главарь кавалеристов еле сдержался от желания скомандовать: «Огонь!». Но – на что и ставил Алексей (да и, честно признаться, не на что им больше ставить), товар настолько важен и дорог этим романтикам больших каракумских дорог, что они многое смогут проглотить.
Смогут до тех пор, пока не вернут себе товар или не уверятся, что сделать это невозможно. Многое проглотят, но – не всё. И потому грань, за которую перейти нельзя, надо чувствовать, как канатоходец – натянутый трос.
И вот старший вновь заговорил. И его голос заставил остальных смолкнуть, угомониться.
– Товар в двойных мешках. Внутренние из непромокаемой прорезиненной ткани, наружные – обыкновенные, из мешковины серого цвета. Двадцать два мешка.
Джумагуль уже давно выразительно смотрела на Карташа. Алексей отлично понимал её немой вопрос – может быть, пора назваться? Но Алексей решил пока что приберечь этот ход.
– Товар цел, он в надёжном месте. Нам он не нужен, сказал Карташ. – Всё, что нам нужно – это продолжить свой путь.
«Который хрена с два удастся продолжить», – мысленно дотянул до логического конца свою реплику Карташ.
– И где наш товар? – главарь повторил свой вопрос с угрожающей интонацией.
– Если я скажу сейчас – где, неужели ты мне поверишь? – сказал Алексей с невесёлой ухмылкой.
– Мы поедем туда с тобой и твоими людьми, русский. А сейчас ты мне скажешь, где Садулла и его люди, – наконец-то и этот вопрос заинтересовал главаря. – И как товар попал к тебе. И ещё ты скажешь мне, кто ты такой и что здесь делаешь.
С ответом Карташ несколько задержался, и не по своей воле. Один из всадников вдруг поднялся на стременах, выхватил кинжал размером с добрую саблю, принялся размахивать им и что-то выкрикивать. Судя по порывистости и горячности, молодой боец. В смысле – салабон.
Карташ не стал прибегать к помощи Джумагуль. И без перевода ясен смысл: связать этих неверных, гяуров, и пытать, пытать, пытать, пока не скажут всё.
Главарю пришлось отвлечься на горячего бойца, прикрикнуть. Потом он обратился к остальным с короткой речью, разбитой на фразы, состоящие из одного-двух слов. Спич сопровождался убедительными, но насквозь непонятными взмахами левой руки. Левша он, что ли, шайтан его задери?..
«А ихний старшой ненавистью к нам определённо не пылает, – подумал Карташ, дожидаясь, пока окончится вразумление подчинённых. – Судя по морщинам у глаз, голосу, знанию русского, ему лет за сорок. Почти верняк, что он служил в Советской армии. У среднеазиатов в советские годы неслуживший считался кем-то вроде порченого, им брезговали, девок замуж за такого не выдавали. А то ещё не срочную, а кадровую не служил. Может, признал во мне офицера и заработала корпоративная солидарность? Не, это чересчур романтическая версия. Ближе к правде, думается, будет предположение, что он недолюбливал этого Садуллу. А ещё вернее, что мы оказали ему добрую услугу, убрав сильного конкурента по наркопромыслу. Возможно, благодаря нам он теперь приберёт к своим рукам бесхозное дело…»
Наконец вразумление закончилось, и Карташ смог дать ответ – максимально вежливо:
– Мы не знаем никакого Садуллы. Но, наверное, ты говоришь о тех людях, что напали на нас в городе Уч-Захмет. Нас застала в пути песчаная буря, мы вынуждены были вернуться в Уч-Захмет, чтобы переждать бурю. Возможно, по той же причине в городе оказались и те люди, что напали на нас. Но причина, по которой они напали на нас, мне неизвестна. Может быть, они приняли нас за других. Мы просто не дали себя убить. Согласись, не дать себя убить – для мужчины уважительная причина. Я думаю, подтверждением правдивости моих слов служит то, что мы не взяли товар.
Среди воинов возник лёгкий шепоток: никто ни бельмеса не понимал, о чём толкует бледнолицый, однако выражать вслух своё недовольство этим фактом они не решались.
– Садулла был хороший воин, – после некоторой паузы задумчиво произнёс главарь. – Очень хороший. И его люди были не последние в своём ремесле. Как вам удалось его победить?
– Мы тоже кое-что умеем, – сказал Карташ с наигранным бахвальством. Вроде бы, на Востоке хвастаться своими доблестями в порядке вещей, даже приветствуется. А если и не так, то ничего страшного.
– Допустим, ты говоришь правду, – взгляд старшого буравил Карташа, но ненависти в нём определённо не было. – Однако под вами верблюды Садуллы. Вы взяли их себе. На чём же вы передвигались до этого? Почему я не должен думать, что вы напали на Садуллу и его людей ради того, чтобы завладеть верблюдами? А товар вы могли не взять с собой из хитрости, но запланировали вернуться за ним позже.
«Умный, сука», – не без уважения подумал Карташ.
– Мы ехали на автомобиле, но он сломался, – сказал он. – Мы пошли пешком. Да, нам предстояло идти пешком и дальше, – Карташ предпочёл сказать правду. – Ты волен подозревать нас в чём угодно. Но разве не могло всё обстоять именно так, как я рассказал? А если могло, то неужели тогда правота не на нашей стороне?
– И куда же вы шли? И ты, русский, не ответил: кто вы такие?
Карташ повернулся к туркменке.
– Скажи им, Джумагуль.
Джумагуль глубоко вздохнула, словно готовилась к прыжку в воду со скалы, и начала говорить. Говорила она, как показалось Карташу, довольно долго. Поначалу спокойно, потом разгорячилась. Карташ расслышал несколько знакомых имён.
Выслушав её, главарь сказал:
– Я, разумеется, знаю… знал Аширберды Аллакулыева, хозяина Дангатара, и слышал о самом Дангатаре. Да, женщина сказала так, что твои прежние слова стали весить тяжелее. Но ещё далеко до того, чтобы поверить им. Я не буду спрашивать тебя, русский, зачем ты и твои люди понадобились самому уважаемому Аширберды, мир его праху. Потому что он был очень большой человек и о нём пусть спрашивает тоже очень большой человек. О нём у тебя спросит мой хан. И это моё последнее слово, моё окончательное решение.
«Всё к этому и шло, – устало отметил про себя Карташ. – Ну не отпустили бы они нас, в самом деле, подобру-поздорову, даже скажи мы им, где валяются ихние мешочки с марафетом!»
– А кто твой хан? – спросил Алексей, потому что вроде как должен был об этом спросить.
Старшой ненадолго задумался. Вряд ли он напряжённо вспоминал имя своего хозяина, скорее уж думал о том, не слишком ли жирно будет этому русскому знать так много.
– Хан Неджметдин, – всё-таки старшой не нашёл ничего зазорного в том, чтобы назвать имя хозяина.
Джумагуль наклонилась к Карташу и прошептала не то чтобы испуганно, но интонации в её голосе заставили Алексея похолодеть:
– Это вождь одного из кочевых племён. Миф, легенда. Никто не видел его… а если и видел, то уже никому не смог рассказать об этом…
– А теперь вы должны отдать нам оружие и ехать с нами, – потребовал главарь.
– Мы поедем с вами, – смиренно сказал Карташ, – но оружие не отдадим. Пока мы с оружием, у вас не появится желания ничего выпытывать у нас, как предлагал твой человек. Если вы попытаетесь отнять оружие силой, мы начнём стрелять. Мы погибнем, но и вы останетесь без товара.
Старшой покачал головой. И – почему-то так подумалось Карташу – усмехнулся под повязкой.
– Таких, как ты, русский, у нас зовут яланчы. На ваш язык это можно перевести как «пройдоха, ловкач, увёртливый человек». Если ты останешься жив и мне придётся за чем-то обращаться к тебе, я так и буду звать тебя: яланчы…
Повинуясь приказу предводителя, двое кочевников споро ускакали вперёд – не иначе, чтобы предупредить хана о случившемся и скором прибытии гостей, ещё двое двинулись обратно, к городу – наверняка чтобы проверить искренность означенных гостей, а заодно и постараться отыскать товар.
Оружие у пленников всё-таки не отобрали и даже не стали связывать, что было добрым знаком: по крайней мере, расправа отложена на некоторое время, за которое, глядишь, что-нибудь да произойдёт. Например, появятся правительственные войска, конкурирующее племя, талибы, Хоттабыч на ковре-самолёте, чёрт в ступе короче, завяжется перестрелка, начнётся суматоха, а в суматохе всякое может случиться… Однако ничего не происходило, сколько Алексей Карташ, трясясь на жёстком и потном лошадином хребту позади одного из бедуинов и цепко держась за его бока, не всматривался в однообразие окружающих их Каракум. Быстрым аллюром кони цепочкой огибали барханы, взлетали на гребни песчаных хребтов, поднимая тучи песчаной пыли соскальзывали в распадки между ними и уносили четверых беглецов всё дальше и дальше от мёртвого города, в самое сердце пустыни. Смена транспорта и манеры движения положительным образом на самочувствии отнюдь не сказались: спина и задница уже не ныли и даже не болели – спина и задница вообще потеряли всякую чувствительность, одеревенели и атрофировались.
Бедная Машка, ей, наверное, ещё более паршиво… Но что он мог поделать? Сверзиться с коника вместе с бедуином, наглотаться песку, ткнуть стволом ему в бок и…
И что? Требовать встречи с российским консулом? Везти их немедленно к Дангатару? Щас тебе. Шмальнут в спину – и дальше поскачут, делов-то…
Цели путешествия они достигли к вечеру, когда Алексей окончательно утвердился во мнении, что эта гонка в никуда через пески не закончится никогда. Они поднялись на очередную из бесконечного числа песчаных гряд и вдруг остановились на её пологой вершине. Лошадки прядали ушами и возбуждённо пофыркивали, почуяв близость роздыха.
Красиво это было, что ни говори, хотя ничего этакого в открывшейся им картине не наблюдалось. На относительно ровном участке пустыни площадью с квадратный километр, залитый красным светом садящегося солнца, раскинулся лагерь пустынных бродяг или как это правильно у них называется, стойбище, кочевьё? – около пятидесяти шатров, над которыми вьются струйки дыма, между шатрами по своим кочевничьим делам снуют люди, брехают собаки, горят костры… Пустынная пастораль, одним словом. Отряд спустился вниз, тут же подбежали чумазые мальчишки в рваньё, подозрительно напоминающие цыганят, перехватили поводья и, бросая на четырех мушкетёров откровенно любопытствующие взгляды, перебрасываясь отрывистыми фразами, несомненно, напрямую касающимися их внешности, повели лошадок в глубь лагеря. Женщины поднимали головы от исходящих паром котлов и провожали незнакомцев хмурым взглядом.
Спешились наконец – возле грязно-зелёного шатра, расположенного в центре стойбища, который вовсе даже шатром не был, а являлся армейской походной палаткой производства США, и не самой устаревшей модели, насколько разумел Карташ. Старшой на мгновенье сунул голову за полог, сказал что-то и вынырнул обратно.
– Ты, – его палец указал на Алексея. – Хан будет говорить с тобой. Остальные будут ждать.
– Но… – начал было Алексей.
– Хан будет говорить с тобой, – жёстко перебил предводитель отряда, откидывая полог. – С твоими друзьями ничего не случится. Пока не закончится беседа. Отдай оружие и заходи.
Карташ посмотрел на спутников, пожал плечами, скинул с плеча автомат, вынул из-за пояса «глок» и, мысленно перекрестившись, шагнул внутрь палатки.
Глава 10.
– Мир тебе, путник.
– Мир и вам, повелитель Неджметдин, – вежливо сказал Карташ. Поколебался и добавил нерешительно, пока ещё не представляя себе, как строить беседу с этим царём бедуинов:
– Я Алексей, из России. Двое моих друзей – девушка с короткими волосами и блондин – мои друзья. К тому, что произошло в Уч-Захмете, они не имеют никакого отношения…
Хан обернулся, поморщился. Облачён он был в роскошный шёлковый халат до колен на манер китайского, расшитый жёлтыми драконами.
– Я буду звать тебя так, как окрестил мой помощник: Яланчы. А ты можешь называть меня Недж. Неджметдин – слишком коряво для русского языка, а повелитель – слишком выспренне, – он отошёл от жаровни, сел по-турецки на подушки, отщипнул виноградину от кисти (глухо брякнул о край блюда большой безвкусный перстень), задумчиво кинул в рот.
«А ведь он не туркмен, – вдруг понял Карташ. – Мусульманин – наверняка, но не туркмен… Кто же тогда? И как это нам поможет?»
– Садись, путник, в ногах правды нет. Если хочешь есть – ешь, если хочешь пить – пей. И ничего не бойся. Пока ты в моём доме, ты мой гость. Ты мой гость, пока я не решу, как с вами поступить… А решение, должен сказать, принять непросто. Садись и расскажи всё сначала, что произошло в Уч-Захмете.
И Алексей рассказал. Всё, начиная от их прибытия на станцию Буглык и заканчивая боем во время песчаной бури. О платине он, разумеется, умолчал, равно как и о том, что Дангатар жив, однако на рассказе об истинной цели их приезда в Туркмению Неджметдин и не настаивал. Когда Карташ закончил, хан некоторое время молчал, глядя в огонь жаровни. На его груди таинственно поблёскивал огромный кулон на толстой, в два пальца, золотой цепи. Кулон был усыпан разноцветными камушками: Карташ искренне сомневался, что стразами.
– Странное положение, – медленно сказал хан. С одной стороны, если, конечно, ты говоришь правду, вы всего лишь защищались от людей Садуллы, который, откровенно говоря, всегда сначала хватался за оружие, а уж потом думал. И защищались успешно, как и подобает настоящим воинам… Я знал и Дангатара, и хотя наши пути никогда не пересекались, я уважал его. И если вы его друзья, то, значит, вы достойные люди. Это с одной стороны, – ещё одна виноградина исчезла во рту Неджметдина. – С другой же стороны, вы сломали звено в цепочке, которую я выстраивал не один год. Караван Садуллы вёз очень дорогой товар, этот товар ждут очень большие люди, и если он не прибудет вовремя… а вовремя он уже не прибудет. Я теряю не только деньги, я теряю уважение больших людей. Как, спросят они, мы можем доверять Неджметдину, когда он не держит слово и задерживает поставку? И в этом виноваты вы. А это плохо.
– Я могу указать место, где спрятан товар, – осторожно сказал Карташ. – Твои люди могут взять его и отправить заказчику…
– В обмен, конечно же, на вашу свободу? – усмехнулся хан. – Поверь, у меня и так найдутся средства развязать тебе язык. А потом убить.
– Недж… – сказал Алексей, лихорадочно прокачивая ситуацию. Если этот пустынный король не сразу распорядился вырвать им ногти и порезать на ремни, если он ещё поболтать хочет, есть шанс, как минимум, выторговать жизнь. А как максимум, и свободу. – Недж, мы просто оказались не в то время и не в том месте. Поверьте, у нас и в мыслях не было мешать вашей… работе. Мы хотим помочь вам исправить то, что испортили не по своей вине, и пойти своей дорогой.
– Однако вы помешали… Ты хорошо держишься, Яланчы, клянусь пророком Нухом. Но всё дело в том, что ваша жизнь сейчас дешевле воздуха, которым мы дышим… Допустим, я найду товар и доставлю его большим людям. Допустим, большие люди простят мне задержку. Но что дальше? Садулла, хоть и был дурак, но был очень хорошим проводником. Он возил товар из Афганистана, и всегда успешно, без потерь, без обмана, без проволочек. А возил он, как ты наверняка уже проверил, не ковурму какую-нибудь на базар, а мак. Опий.
Это был один из самых больших каналов, и я очень дорожил им, поскольку через Пакистан и Иран доставлять товар в Европу стало трудно, там усилили границы, там борются с Аль-Каедой и наркоторговлей, поставщикам понадобились новые пути, пути через Туркмению. Садулла знал один такой путь. И он знал продавца. Я продавца не знаю. Я не знаю, какими тропами он вёл караван через границу. И теперь Садулла мёртв, и мертвы все караванщики. Их убили вы.
– И что ты собираешься делать? – спросил Алексей напрямик, чувствуя, как по спине поползли струйки пота. – Убить и нас в отместку? Запытать до смерти? Только вряд ли это вернёт караванщиков, Недж…
Неужели придётся сдать ему платину? Ай-ай-ай, как нехорошо-то…
– Я ещё не решил, – признался хан Неджметдин.
И совершенно неожиданно добавил:
– Вы очень необычная компания, Яланчы, самая необычная из всех, что я встречал. Ты – наверняка военный, у тебя выправка офицерская, а твоя подруга – городской житель, в пустыне ей делать абсолютно нечего. Твой приятель не так давно с зоны, и я не удивлюсь, если узнаю, что покинул он её по собственной воле, супротив воли Хозяина… Что же вас объединяет, а? Что вы здесь делаете?
Алексей ничего не ответил, подумал лишь: «Интересно, а когда это ты сумел нас разглядеть? В щёлку подглядывал, как мы подъезжаем, что ли?..»
Хан опять ухмыльнулся, поняв его мысли по-своему.
– Не удивляйся, я с детства жил в России… в Ленинграде. Я сидел в России. В восемьдесят девятом, когда моя… родина начала борьбу за независимость от Большого Брата. Тогда модно было выходить на демонстрации протеста, тогда модно было сидеть за убеждения. Я был молод, и я сидел. И тоже ушёл с зоны по своей воле. Потому что понял, что Россия – это не моё. Поэтому я сразу почувствовал твоего приятеля…
«Ага, ностальжи попёрло, – подумал Карташ. – И ведь скучает, бай фигов, по России-матушке…»
– Теперь у нас всё по-другому, – сказал он проникновенно, изо всех сил стараясь, чтобы его слова ни в едином звуке не звучали фальшиво. – Россия стала другой…
И это было ошибкой.
– Другой?! – гаркнул хан, едва не опрокидывая блюдо с виноградом. – Другой, ты говоришь? Дурак. России как было наплевать на себя, так наплевать и сейчас. Я вожу мак из Афганистана. Талибы запрещают выращивать мак, поэтому я покупаю его у Северного Альянса, а Северный Альянс поддерживает Россия. Значит, Россия поддерживает и мой бизнес? Я вожу мак через Туркмению, потому что я купил здешних чиновников. Здешних чиновников покупают все, даже американцы. Почему же Россия не может купить их, если не в состоянии договориться, почему позволяет маку и исламистам расползаться по вашей Азии? Мало вам небоскрёбов в Америке?!. – Он вдруг успокоился – видать, выплеснул, что накипело. – Иди, Яланчы. Я завтра подумаю, что с вами делать.
Смешавшись, Карташ поднялся.
– А мои друзья…
– Ты завтра с ними увидишься. Я не хочу, чтобы вы общались, пока я не принял решение. Иди, Ахмед покажет тебе твой кара-ой, – и он звонко хлопнул в ладоши.
Кара-ой, оказалось, называлась кочевничья юрта, которая по внутреннему убранству мало чем отличалась от жилища философствующего хана, разве что ковры были победнее, да подушки не шёлковые. Карташ, как был в одежде, растянулся на коврах и стал смотреть в дырку в потолке юрты, куда лениво уплывал дым из жаровни. Так же лениво клубились мысли и в голове Алексея. Поразмыслить было о чём, но думать не хотелось совершенно. За матерчатыми стенами юрты кто-то смеялся, кто-то наяривал ритмичное «дум-дум-дум» то ли на барабане, то ли на тамбурине, периодически пламя костров взвивалось к небу разбрасывающими искры столбами, словно бензину плеснули – сквозь щель в пологе он видел отсветы оранжевого огня. Праздник у них, что ли? Ага, конечно, – по случаю гибели каравана с наркотой, сиречь с заработком… Он закрыл глаза, и тут же полог откинулся, внутрь кто-то проскользнул.
Карташ приподнялся на локте:
– Кто тут?..
– Т-с-с-с… – Голос женский, незнакомый. – Меня зовут Айджахан. Меня прислал Неджметдин.
– Зачем? – тупо спросил Алексей.
– Ты – гость, – непонятно ответила женщина и приблизилась. В неверном свете жаровни Карташ разглядел её – симпатичная юная азиаточка, гибкая и тонкая, в невесомом платьишке, напоминающем сари.
– А там у вас праздник, что ли?
– Да.
– По поводу?
– Наступила ночь, и все живы…
Она присела рядом, и Алексей уловил аромат свежего сильного тела – что, согласитесь, было странно для кочевников: ни тебе запаха пота, ни вони костра…
– Человеку одиноко среди незнакомых людей, а если одиноко, значит грустно. Я хочу развеселить тебя, – Айджахан легонько коснулась губами его губ, и сари соскользнуло на ковёр.
«Любопытно, а к Машке тоже такой развлекатель заглянул?» – появилась дурацкая мысль, но потом исчезла, когда ловкие пальчики освободили его от рубашки и взялись за пряжку ремня.
Откровенно говоря, секс был не самой важной вещью, необходимой ему в этот момент, но сопротивляться сил не было. Да и какого чёрта, спрашивается? Вот как ударит ханчику завтра в башку, что чужаков лучше закопать живьём в песке, чем требовать с них выкуп за покрошенный караван…
Всадникам оставалось взлететь на холм. Алексей их пересчитал – шестнадцать вооружённых боевых единиц.
Карташ положил автомат поперёк верблюжьего хребта, перевёл на стрельбу очередями. Остальные тоже держали оружие так, чтобы незамедлительно пустить его в дело. Впрочем, автоматы вряд ли могли помочь. Разве что – помочь погибнуть героически, с оружием в руках, о чём так проникновенно мечтали в своё время славные парни викинги. Но мы – не викинги, мы мечтаем о другом: пожить красиво, прожить подольше.
Всадники взяли их маленький отряд в кольцо. В одинаковых одеждах, скроенных по душманской моде, с закрытыми белой материей лицами, так что оставались открытыми лишь щёлочки для глаз, они казались этакими братьями-клонами, отлитыми из одной заготовки. Карташу бросилось в глаза: чалмы повязаны точно так же, как и у тех, с кем они пересеклись в городе Уч-Захмет.
К слову говоря, у милейших «хозяев» крошечного аула головные уборы под названием чалма выглядели несколько иначе. Спросить, что это значит, можно только у Джумагуль, но уже поздно спрашивать…
Некстати, как оно обычно и бывает, на ум выскочила слышанная от кого-то байка. Про то, как наши разведчики, заброшенные в одну из недружественных стран Ближнего Востока, прокололись буквально с ходу, и как раз на чалмах. Наши повязали их на один из среднеазиатских манеров, а в той стране был свой манер. Байка заканчивалась на том, как с разоблачённых разведчиков живьём содрали кожу.
Лезет же на ум…
Оружие всадники на них не наставляли, но отчего-то не возникало сомнений, что у них не займёт много времени сдёрнуть с плеч или выдернуть из седельных сумок карабины и автоматы. Пока что всадники молчали и пристально разглядывали маленький караван.
И приятного в этом было маловато.
Вдруг один из этих всадников без лица что-то прокричал, показывая на Гриневского.
– Он сказал, это верблюды Садуллы, – быстро перевела Джумагуль.
«Мать твою! – сердце Карташа оборвалось. – Неужели произошло самое худшее из того, что могло произойти, и нам повстречались дружки наркоперевозчиков? Пока не поздно, надо делать свой ход».
После упоминания Садуллы разом загомонили все кавалеристы. Размахивали руками и показывали то на одно, то на другое, а то и вовсе на небо.
– Спроси, кто у них главный, – громко сказал Карташ, чтобы слышала не только Джумагуль. Сказал с нарочитым спокойствием, стремясь показать этим, что за ними имеется некая правота, а потому следует поговорить.
И главный объявился. Один из безлицых всадников поднял левую руку и произнёс что-то односложное, властное. Другие сразу замолчали. И сей факт придал Карташу спокойствия и уверенности – гораздо проще иметь дело с людьми, в чьих рядах наличествует какая-никакая дисциплина. По крайней мере, палить без команды не начнут. А может, удастся найти правильный подход к этому главному, тогда и вовсе обойдётся без пальбы…
– Где товар? – спросил этот главный по-русски.
Худшие опасения Алексея полностью подтвердились.
Наркотики и эти всадники – в одном сплетении. Лишь один положительный момент можно было отыскать в происходящем: наступила полная ясность, карты раскрыты.
А раз так, то можно изобрести какую-нибудь спасительную комбинацию. Времени, правда, маловато…
– Сперва скажи, что это был за товар? – Алексей задал встречный вопрос главным образом для того, чтобы выиграть время.
Наглость – а что это, господа хорошие, как не наглость, когда четверо вооружённых людей не испытывают здорового страха перед шестнадцатью не хуже вооружёнными людьми, смеют говорить с ними на равных – нешуточно возмутила безлицых верховых. Они заголосили, потрясая оружием, кони под ними заходили.
Наверное, и главарь кавалеристов еле сдержался от желания скомандовать: «Огонь!». Но – на что и ставил Алексей (да и, честно признаться, не на что им больше ставить), товар настолько важен и дорог этим романтикам больших каракумских дорог, что они многое смогут проглотить.
Смогут до тех пор, пока не вернут себе товар или не уверятся, что сделать это невозможно. Многое проглотят, но – не всё. И потому грань, за которую перейти нельзя, надо чувствовать, как канатоходец – натянутый трос.
И вот старший вновь заговорил. И его голос заставил остальных смолкнуть, угомониться.
– Товар в двойных мешках. Внутренние из непромокаемой прорезиненной ткани, наружные – обыкновенные, из мешковины серого цвета. Двадцать два мешка.
Джумагуль уже давно выразительно смотрела на Карташа. Алексей отлично понимал её немой вопрос – может быть, пора назваться? Но Алексей решил пока что приберечь этот ход.
– Товар цел, он в надёжном месте. Нам он не нужен, сказал Карташ. – Всё, что нам нужно – это продолжить свой путь.
«Который хрена с два удастся продолжить», – мысленно дотянул до логического конца свою реплику Карташ.
– И где наш товар? – главарь повторил свой вопрос с угрожающей интонацией.
– Если я скажу сейчас – где, неужели ты мне поверишь? – сказал Алексей с невесёлой ухмылкой.
– Мы поедем туда с тобой и твоими людьми, русский. А сейчас ты мне скажешь, где Садулла и его люди, – наконец-то и этот вопрос заинтересовал главаря. – И как товар попал к тебе. И ещё ты скажешь мне, кто ты такой и что здесь делаешь.
С ответом Карташ несколько задержался, и не по своей воле. Один из всадников вдруг поднялся на стременах, выхватил кинжал размером с добрую саблю, принялся размахивать им и что-то выкрикивать. Судя по порывистости и горячности, молодой боец. В смысле – салабон.
Карташ не стал прибегать к помощи Джумагуль. И без перевода ясен смысл: связать этих неверных, гяуров, и пытать, пытать, пытать, пока не скажут всё.
Главарю пришлось отвлечься на горячего бойца, прикрикнуть. Потом он обратился к остальным с короткой речью, разбитой на фразы, состоящие из одного-двух слов. Спич сопровождался убедительными, но насквозь непонятными взмахами левой руки. Левша он, что ли, шайтан его задери?..
«А ихний старшой ненавистью к нам определённо не пылает, – подумал Карташ, дожидаясь, пока окончится вразумление подчинённых. – Судя по морщинам у глаз, голосу, знанию русского, ему лет за сорок. Почти верняк, что он служил в Советской армии. У среднеазиатов в советские годы неслуживший считался кем-то вроде порченого, им брезговали, девок замуж за такого не выдавали. А то ещё не срочную, а кадровую не служил. Может, признал во мне офицера и заработала корпоративная солидарность? Не, это чересчур романтическая версия. Ближе к правде, думается, будет предположение, что он недолюбливал этого Садуллу. А ещё вернее, что мы оказали ему добрую услугу, убрав сильного конкурента по наркопромыслу. Возможно, благодаря нам он теперь приберёт к своим рукам бесхозное дело…»
Наконец вразумление закончилось, и Карташ смог дать ответ – максимально вежливо:
– Мы не знаем никакого Садуллы. Но, наверное, ты говоришь о тех людях, что напали на нас в городе Уч-Захмет. Нас застала в пути песчаная буря, мы вынуждены были вернуться в Уч-Захмет, чтобы переждать бурю. Возможно, по той же причине в городе оказались и те люди, что напали на нас. Но причина, по которой они напали на нас, мне неизвестна. Может быть, они приняли нас за других. Мы просто не дали себя убить. Согласись, не дать себя убить – для мужчины уважительная причина. Я думаю, подтверждением правдивости моих слов служит то, что мы не взяли товар.
Среди воинов возник лёгкий шепоток: никто ни бельмеса не понимал, о чём толкует бледнолицый, однако выражать вслух своё недовольство этим фактом они не решались.
– Садулла был хороший воин, – после некоторой паузы задумчиво произнёс главарь. – Очень хороший. И его люди были не последние в своём ремесле. Как вам удалось его победить?
– Мы тоже кое-что умеем, – сказал Карташ с наигранным бахвальством. Вроде бы, на Востоке хвастаться своими доблестями в порядке вещей, даже приветствуется. А если и не так, то ничего страшного.
– Допустим, ты говоришь правду, – взгляд старшого буравил Карташа, но ненависти в нём определённо не было. – Однако под вами верблюды Садуллы. Вы взяли их себе. На чём же вы передвигались до этого? Почему я не должен думать, что вы напали на Садуллу и его людей ради того, чтобы завладеть верблюдами? А товар вы могли не взять с собой из хитрости, но запланировали вернуться за ним позже.
«Умный, сука», – не без уважения подумал Карташ.
– Мы ехали на автомобиле, но он сломался, – сказал он. – Мы пошли пешком. Да, нам предстояло идти пешком и дальше, – Карташ предпочёл сказать правду. – Ты волен подозревать нас в чём угодно. Но разве не могло всё обстоять именно так, как я рассказал? А если могло, то неужели тогда правота не на нашей стороне?
– И куда же вы шли? И ты, русский, не ответил: кто вы такие?
Карташ повернулся к туркменке.
– Скажи им, Джумагуль.
Джумагуль глубоко вздохнула, словно готовилась к прыжку в воду со скалы, и начала говорить. Говорила она, как показалось Карташу, довольно долго. Поначалу спокойно, потом разгорячилась. Карташ расслышал несколько знакомых имён.
Выслушав её, главарь сказал:
– Я, разумеется, знаю… знал Аширберды Аллакулыева, хозяина Дангатара, и слышал о самом Дангатаре. Да, женщина сказала так, что твои прежние слова стали весить тяжелее. Но ещё далеко до того, чтобы поверить им. Я не буду спрашивать тебя, русский, зачем ты и твои люди понадобились самому уважаемому Аширберды, мир его праху. Потому что он был очень большой человек и о нём пусть спрашивает тоже очень большой человек. О нём у тебя спросит мой хан. И это моё последнее слово, моё окончательное решение.
«Всё к этому и шло, – устало отметил про себя Карташ. – Ну не отпустили бы они нас, в самом деле, подобру-поздорову, даже скажи мы им, где валяются ихние мешочки с марафетом!»
– А кто твой хан? – спросил Алексей, потому что вроде как должен был об этом спросить.
Старшой ненадолго задумался. Вряд ли он напряжённо вспоминал имя своего хозяина, скорее уж думал о том, не слишком ли жирно будет этому русскому знать так много.
– Хан Неджметдин, – всё-таки старшой не нашёл ничего зазорного в том, чтобы назвать имя хозяина.
Джумагуль наклонилась к Карташу и прошептала не то чтобы испуганно, но интонации в её голосе заставили Алексея похолодеть:
– Это вождь одного из кочевых племён. Миф, легенда. Никто не видел его… а если и видел, то уже никому не смог рассказать об этом…
– А теперь вы должны отдать нам оружие и ехать с нами, – потребовал главарь.
– Мы поедем с вами, – смиренно сказал Карташ, – но оружие не отдадим. Пока мы с оружием, у вас не появится желания ничего выпытывать у нас, как предлагал твой человек. Если вы попытаетесь отнять оружие силой, мы начнём стрелять. Мы погибнем, но и вы останетесь без товара.
Старшой покачал головой. И – почему-то так подумалось Карташу – усмехнулся под повязкой.
– Таких, как ты, русский, у нас зовут яланчы. На ваш язык это можно перевести как «пройдоха, ловкач, увёртливый человек». Если ты останешься жив и мне придётся за чем-то обращаться к тебе, я так и буду звать тебя: яланчы…
Повинуясь приказу предводителя, двое кочевников споро ускакали вперёд – не иначе, чтобы предупредить хана о случившемся и скором прибытии гостей, ещё двое двинулись обратно, к городу – наверняка чтобы проверить искренность означенных гостей, а заодно и постараться отыскать товар.
Оружие у пленников всё-таки не отобрали и даже не стали связывать, что было добрым знаком: по крайней мере, расправа отложена на некоторое время, за которое, глядишь, что-нибудь да произойдёт. Например, появятся правительственные войска, конкурирующее племя, талибы, Хоттабыч на ковре-самолёте, чёрт в ступе короче, завяжется перестрелка, начнётся суматоха, а в суматохе всякое может случиться… Однако ничего не происходило, сколько Алексей Карташ, трясясь на жёстком и потном лошадином хребту позади одного из бедуинов и цепко держась за его бока, не всматривался в однообразие окружающих их Каракум. Быстрым аллюром кони цепочкой огибали барханы, взлетали на гребни песчаных хребтов, поднимая тучи песчаной пыли соскальзывали в распадки между ними и уносили четверых беглецов всё дальше и дальше от мёртвого города, в самое сердце пустыни. Смена транспорта и манеры движения положительным образом на самочувствии отнюдь не сказались: спина и задница уже не ныли и даже не болели – спина и задница вообще потеряли всякую чувствительность, одеревенели и атрофировались.
Бедная Машка, ей, наверное, ещё более паршиво… Но что он мог поделать? Сверзиться с коника вместе с бедуином, наглотаться песку, ткнуть стволом ему в бок и…
И что? Требовать встречи с российским консулом? Везти их немедленно к Дангатару? Щас тебе. Шмальнут в спину – и дальше поскачут, делов-то…
Цели путешествия они достигли к вечеру, когда Алексей окончательно утвердился во мнении, что эта гонка в никуда через пески не закончится никогда. Они поднялись на очередную из бесконечного числа песчаных гряд и вдруг остановились на её пологой вершине. Лошадки прядали ушами и возбуждённо пофыркивали, почуяв близость роздыха.
Красиво это было, что ни говори, хотя ничего этакого в открывшейся им картине не наблюдалось. На относительно ровном участке пустыни площадью с квадратный километр, залитый красным светом садящегося солнца, раскинулся лагерь пустынных бродяг или как это правильно у них называется, стойбище, кочевьё? – около пятидесяти шатров, над которыми вьются струйки дыма, между шатрами по своим кочевничьим делам снуют люди, брехают собаки, горят костры… Пустынная пастораль, одним словом. Отряд спустился вниз, тут же подбежали чумазые мальчишки в рваньё, подозрительно напоминающие цыганят, перехватили поводья и, бросая на четырех мушкетёров откровенно любопытствующие взгляды, перебрасываясь отрывистыми фразами, несомненно, напрямую касающимися их внешности, повели лошадок в глубь лагеря. Женщины поднимали головы от исходящих паром котлов и провожали незнакомцев хмурым взглядом.
Спешились наконец – возле грязно-зелёного шатра, расположенного в центре стойбища, который вовсе даже шатром не был, а являлся армейской походной палаткой производства США, и не самой устаревшей модели, насколько разумел Карташ. Старшой на мгновенье сунул голову за полог, сказал что-то и вынырнул обратно.
– Ты, – его палец указал на Алексея. – Хан будет говорить с тобой. Остальные будут ждать.
– Но… – начал было Алексей.
– Хан будет говорить с тобой, – жёстко перебил предводитель отряда, откидывая полог. – С твоими друзьями ничего не случится. Пока не закончится беседа. Отдай оружие и заходи.
Карташ посмотрел на спутников, пожал плечами, скинул с плеча автомат, вынул из-за пояса «глок» и, мысленно перекрестившись, шагнул внутрь палатки.
Глава 10.
Легенда во плоти
Пятнадцатое арп-арслана 200* года, 22.32
Мифический хан Неджметдин оказался невысоким, но плотно сбитым азиатом лет пятидесяти, с аккуратно подстриженной бородкой, разделёнными на прямой пробор чёрными волосами и глазами такой небесной, прозрачной голубизны, что иные фотомодели отдали бы за них всё своё состояние. Когда Карташ вошёл в «шатёр», хан грел руки над жаровней, каковая являлась здесь единственным источником света и тепла. И вообще, американский дух был скрупулёзно из палатки изгнан: все технические достижения штатовской военной мысли, призванные облегчить солдатику житьё-бытьё в условиях пустыни – типа обогревателя, походной плитки, гамаков и светильников, были безжалостно выдраны с корнем, зато приподнятый над землёй пол устилали в беспорядке набросанные ковры, пледы, кошмы и шёлковые подушки, повсюду стояли чаши, вазы, блюда с мясом и фруктами. Не оборачиваясь, хан сказал на чистейшем русском:– Мир тебе, путник.
– Мир и вам, повелитель Неджметдин, – вежливо сказал Карташ. Поколебался и добавил нерешительно, пока ещё не представляя себе, как строить беседу с этим царём бедуинов:
– Я Алексей, из России. Двое моих друзей – девушка с короткими волосами и блондин – мои друзья. К тому, что произошло в Уч-Захмете, они не имеют никакого отношения…
Хан обернулся, поморщился. Облачён он был в роскошный шёлковый халат до колен на манер китайского, расшитый жёлтыми драконами.
– Я буду звать тебя так, как окрестил мой помощник: Яланчы. А ты можешь называть меня Недж. Неджметдин – слишком коряво для русского языка, а повелитель – слишком выспренне, – он отошёл от жаровни, сел по-турецки на подушки, отщипнул виноградину от кисти (глухо брякнул о край блюда большой безвкусный перстень), задумчиво кинул в рот.
«А ведь он не туркмен, – вдруг понял Карташ. – Мусульманин – наверняка, но не туркмен… Кто же тогда? И как это нам поможет?»
– Садись, путник, в ногах правды нет. Если хочешь есть – ешь, если хочешь пить – пей. И ничего не бойся. Пока ты в моём доме, ты мой гость. Ты мой гость, пока я не решу, как с вами поступить… А решение, должен сказать, принять непросто. Садись и расскажи всё сначала, что произошло в Уч-Захмете.
И Алексей рассказал. Всё, начиная от их прибытия на станцию Буглык и заканчивая боем во время песчаной бури. О платине он, разумеется, умолчал, равно как и о том, что Дангатар жив, однако на рассказе об истинной цели их приезда в Туркмению Неджметдин и не настаивал. Когда Карташ закончил, хан некоторое время молчал, глядя в огонь жаровни. На его груди таинственно поблёскивал огромный кулон на толстой, в два пальца, золотой цепи. Кулон был усыпан разноцветными камушками: Карташ искренне сомневался, что стразами.
– Странное положение, – медленно сказал хан. С одной стороны, если, конечно, ты говоришь правду, вы всего лишь защищались от людей Садуллы, который, откровенно говоря, всегда сначала хватался за оружие, а уж потом думал. И защищались успешно, как и подобает настоящим воинам… Я знал и Дангатара, и хотя наши пути никогда не пересекались, я уважал его. И если вы его друзья, то, значит, вы достойные люди. Это с одной стороны, – ещё одна виноградина исчезла во рту Неджметдина. – С другой же стороны, вы сломали звено в цепочке, которую я выстраивал не один год. Караван Садуллы вёз очень дорогой товар, этот товар ждут очень большие люди, и если он не прибудет вовремя… а вовремя он уже не прибудет. Я теряю не только деньги, я теряю уважение больших людей. Как, спросят они, мы можем доверять Неджметдину, когда он не держит слово и задерживает поставку? И в этом виноваты вы. А это плохо.
– Я могу указать место, где спрятан товар, – осторожно сказал Карташ. – Твои люди могут взять его и отправить заказчику…
– В обмен, конечно же, на вашу свободу? – усмехнулся хан. – Поверь, у меня и так найдутся средства развязать тебе язык. А потом убить.
– Недж… – сказал Алексей, лихорадочно прокачивая ситуацию. Если этот пустынный король не сразу распорядился вырвать им ногти и порезать на ремни, если он ещё поболтать хочет, есть шанс, как минимум, выторговать жизнь. А как максимум, и свободу. – Недж, мы просто оказались не в то время и не в том месте. Поверьте, у нас и в мыслях не было мешать вашей… работе. Мы хотим помочь вам исправить то, что испортили не по своей вине, и пойти своей дорогой.
– Однако вы помешали… Ты хорошо держишься, Яланчы, клянусь пророком Нухом. Но всё дело в том, что ваша жизнь сейчас дешевле воздуха, которым мы дышим… Допустим, я найду товар и доставлю его большим людям. Допустим, большие люди простят мне задержку. Но что дальше? Садулла, хоть и был дурак, но был очень хорошим проводником. Он возил товар из Афганистана, и всегда успешно, без потерь, без обмана, без проволочек. А возил он, как ты наверняка уже проверил, не ковурму какую-нибудь на базар, а мак. Опий.
Это был один из самых больших каналов, и я очень дорожил им, поскольку через Пакистан и Иран доставлять товар в Европу стало трудно, там усилили границы, там борются с Аль-Каедой и наркоторговлей, поставщикам понадобились новые пути, пути через Туркмению. Садулла знал один такой путь. И он знал продавца. Я продавца не знаю. Я не знаю, какими тропами он вёл караван через границу. И теперь Садулла мёртв, и мертвы все караванщики. Их убили вы.
– И что ты собираешься делать? – спросил Алексей напрямик, чувствуя, как по спине поползли струйки пота. – Убить и нас в отместку? Запытать до смерти? Только вряд ли это вернёт караванщиков, Недж…
Неужели придётся сдать ему платину? Ай-ай-ай, как нехорошо-то…
– Я ещё не решил, – признался хан Неджметдин.
И совершенно неожиданно добавил:
– Вы очень необычная компания, Яланчы, самая необычная из всех, что я встречал. Ты – наверняка военный, у тебя выправка офицерская, а твоя подруга – городской житель, в пустыне ей делать абсолютно нечего. Твой приятель не так давно с зоны, и я не удивлюсь, если узнаю, что покинул он её по собственной воле, супротив воли Хозяина… Что же вас объединяет, а? Что вы здесь делаете?
Алексей ничего не ответил, подумал лишь: «Интересно, а когда это ты сумел нас разглядеть? В щёлку подглядывал, как мы подъезжаем, что ли?..»
Хан опять ухмыльнулся, поняв его мысли по-своему.
– Не удивляйся, я с детства жил в России… в Ленинграде. Я сидел в России. В восемьдесят девятом, когда моя… родина начала борьбу за независимость от Большого Брата. Тогда модно было выходить на демонстрации протеста, тогда модно было сидеть за убеждения. Я был молод, и я сидел. И тоже ушёл с зоны по своей воле. Потому что понял, что Россия – это не моё. Поэтому я сразу почувствовал твоего приятеля…
«Ага, ностальжи попёрло, – подумал Карташ. – И ведь скучает, бай фигов, по России-матушке…»
– Теперь у нас всё по-другому, – сказал он проникновенно, изо всех сил стараясь, чтобы его слова ни в едином звуке не звучали фальшиво. – Россия стала другой…
И это было ошибкой.
– Другой?! – гаркнул хан, едва не опрокидывая блюдо с виноградом. – Другой, ты говоришь? Дурак. России как было наплевать на себя, так наплевать и сейчас. Я вожу мак из Афганистана. Талибы запрещают выращивать мак, поэтому я покупаю его у Северного Альянса, а Северный Альянс поддерживает Россия. Значит, Россия поддерживает и мой бизнес? Я вожу мак через Туркмению, потому что я купил здешних чиновников. Здешних чиновников покупают все, даже американцы. Почему же Россия не может купить их, если не в состоянии договориться, почему позволяет маку и исламистам расползаться по вашей Азии? Мало вам небоскрёбов в Америке?!. – Он вдруг успокоился – видать, выплеснул, что накипело. – Иди, Яланчы. Я завтра подумаю, что с вами делать.
Смешавшись, Карташ поднялся.
– А мои друзья…
– Ты завтра с ними увидишься. Я не хочу, чтобы вы общались, пока я не принял решение. Иди, Ахмед покажет тебе твой кара-ой, – и он звонко хлопнул в ладоши.
Кара-ой, оказалось, называлась кочевничья юрта, которая по внутреннему убранству мало чем отличалась от жилища философствующего хана, разве что ковры были победнее, да подушки не шёлковые. Карташ, как был в одежде, растянулся на коврах и стал смотреть в дырку в потолке юрты, куда лениво уплывал дым из жаровни. Так же лениво клубились мысли и в голове Алексея. Поразмыслить было о чём, но думать не хотелось совершенно. За матерчатыми стенами юрты кто-то смеялся, кто-то наяривал ритмичное «дум-дум-дум» то ли на барабане, то ли на тамбурине, периодически пламя костров взвивалось к небу разбрасывающими искры столбами, словно бензину плеснули – сквозь щель в пологе он видел отсветы оранжевого огня. Праздник у них, что ли? Ага, конечно, – по случаю гибели каравана с наркотой, сиречь с заработком… Он закрыл глаза, и тут же полог откинулся, внутрь кто-то проскользнул.
Карташ приподнялся на локте:
– Кто тут?..
– Т-с-с-с… – Голос женский, незнакомый. – Меня зовут Айджахан. Меня прислал Неджметдин.
– Зачем? – тупо спросил Алексей.
– Ты – гость, – непонятно ответила женщина и приблизилась. В неверном свете жаровни Карташ разглядел её – симпатичная юная азиаточка, гибкая и тонкая, в невесомом платьишке, напоминающем сари.
– А там у вас праздник, что ли?
– Да.
– По поводу?
– Наступила ночь, и все живы…
Она присела рядом, и Алексей уловил аромат свежего сильного тела – что, согласитесь, было странно для кочевников: ни тебе запаха пота, ни вони костра…
– Человеку одиноко среди незнакомых людей, а если одиноко, значит грустно. Я хочу развеселить тебя, – Айджахан легонько коснулась губами его губ, и сари соскользнуло на ковёр.
«Любопытно, а к Машке тоже такой развлекатель заглянул?» – появилась дурацкая мысль, но потом исчезла, когда ловкие пальчики освободили его от рубашки и взялись за пряжку ремня.
Откровенно говоря, секс был не самой важной вещью, необходимой ему в этот момент, но сопротивляться сил не было. Да и какого чёрта, спрашивается? Вот как ударит ханчику завтра в башку, что чужаков лучше закопать живьём в песке, чем требовать с них выкуп за покрошенный караван…