Страница:
Потом Гриневский набрал номер этого своего Дангатара – плюс семь, десять, девять-девять-три, двенадцать…
«Вот как не ответят и все наши споры-разговоры враз станут напрасны и глупы, – думал Алексей, покуривая в сторонке. – И мы враз вернёмся к точке старта».
Он ощущал лёгкий мандраж, как всегда бывает, когда одна половина тебя к чему-то стремится, а другую половину тянет к прямо противоположному, ты понимаешь, что, сделав выбор, уже не сможешь переиграть и останется только жалеть об упущенной второй возможности…
Ответили. И не по-нашенски.
– Здравствуйте, вы по-русски говорите? – сказал Гриневский в трубку. – Замечательно. Мне бы Дангатара Махмудова. Передайте, Гавана на проводе. Нет, он поймёт… А-а, хорошо… – Накрыл микрофон ладонью:
– Сказали, сейчас позовут. Дангатар-яра, типа, подойдёт через минуту.
Алексей выбросил окурок, быстро подошёл к Таксисту, присел рядом на лавку – они звонили, сидя за столом, вкопанным напротив главной, «штабной» избы прииска, – подвинулся как можно ближе, чтобы слышать реплики абонента.
Прошло не больше двадцати секунд, когда в трубке раздалось недовольное и с сильным акцентом:
– Махмуд-оглы слушает, что за Гавана ещё такая, а?
– Здравствуй, брат, здравствуй, Поджигай, – сказал Таксист разом вдруг севшим голосом. – Это Петя-Гавана, забыл?
– Ну как же, Петя, дорогой! – тут же и вроде бы несказанно обрадовался Махмудов. – Как забыть! Помню, помню… Одна та рыбалка на Каспии чего стоит! Как мы тот ботик не потопили, ума не приложу!
– Примитивненько, Поджигай, – кисло ухмыльнулся Гриневский. – Если и были когда мы с тобой на рыбалке, то всяко не на Каспии. И рыба та была почему-то без хвоста, зато с двумя ногами и в армейских ботинках. И сопротивлялась она похлеще любой щуки. Хотя, я понимаю, откуда эти твои проверочки, ты же сейчас…
– Э, Петя-яр! – перебил Дангатар. – Зачем вспоминать кто я! Для тебя я брат, брат навсегда! Твоя радость моя радость, твоя беда – моя беда!
– Вот о последнем я и толкую…
– Говори, – голос собеседника мгновенно преобразился, из него повымело все наносные, все фальшивые интонации.
Гриневский обрисовал ситуацию предельно кратко и точно, по-армейски, как докладывают те, кто звонит в штаб с передовой. Говорил открытым текстом – не тот случай, чтобы играть с кодами и с эзоповым языком: тайга… частный платиновый прииск… случайные обладатели последней партии драгметалла… удачно проходили мимо… есть вертолёт… примерно столько-то километров от Шантарска… платина самородная… примерно столько-то килограммов… ящики пополам… убежище временное или долговременное… за ними рано или поздно начнут охоту, и даже очень возможно не одна сила, а несколько… перевести платину в валютные счета… возможность ухода за кордон.
– Мне всё ясно, Петя, – сказал Дангатар, когда Гриневский закончил. – Ты же знаешь, кто я и… при ком я состою. И должен понимать: я обязан согласовать, мне самому такой вопрос решать нельзя, да? Хотя бы во избежание… дальнейших сложностей. Ты сможешь позвонить через полчаса?
– Надеюсь, что смогу…
Прошло двадцать минут томительного ожидания, и наконец Алексей не выдержал, спросил – просто чтобы не молчать:
– А почему Поджигай?
Гриневский пожал плечами.
– Кликуха такая. Он же Махмудов. Помнишь, в «Белом солнце пустыни»: «Махмуд, поджигай!» Ну вот оттуда и пошло.
– А-а…
Ещё через десять минут ровно Гриневский вновь позвонил. Все понимали, что если Дангатару не удастся решить вопрос со своим хозяином в положительном для них смысле, то просто никто больше не поднимем трубку… или на этом номере наступит бесконечное «занято». Но Дангатар ответил. Сам.
Ответил согласием. И тут же начал инструктировать.
На вертолёте летите до Байкальска, сажаете машину на частном аэродроме в Камышинках, там вас встретят наши люди из диаспоры, перегрузите ящики на их машину, вас отвезут на грузовую станцию, устроят в «теплушку», отгонят в какой-нибудь тупик, там какое-то время простоите, всем необходимым вас снабдят. Как только через Байкальск пойдёт в Туркмению состав с какой-нибудь ерундой, вас оформят караулом сопровождения этой ерунды. Главное, что от вас потребуется – без осложнений пересечь российскую границу, с туркменской никаких проблем просто быть не может, кого надо – всех предупредят, да и проезд через российскую будет максимально облегчён. Казахскую и киргизскую границы даже не берите в головы.
Груз, который вы якобы будете сопровождать, отправится своим чередом, а ваш вагон отцепят в Бутлыке, это сортировка такая, опечатают, загоняют на запасной путь, приставят охрану. Пароль, кстати, назовут, на всякий пожарный, чтоб вы не дёргались… ну, скажем, «Генгеш-той». («Это ещё что такое?» – «Это, дорогой, такие финальные переговоры между родственниками. О свадьбе. Дней за пять проводятся – чтоб на самом торжестве всё точняком было нормально и без заморочек. Запомнил? За пять – семь дней до свадьбы». – «Ага… Намёк пронял. Генгеш-той, говоришь?» – «Правильно. А как вагон отцепят, вы стойте подле состава, я чуть погодя встречу лично. А если не смогу, так доверенных людей пришлю. Ясно?»).
Чего ж не ясного-то. Конец инструкции.
То, как Дангатар за полчаса выстроил схему, договорился с ключевыми фигурами этой схемы – это не могло не вызвать уважения. И – показывало его возможности. И возможности его нынешнего хозяина. И эти возможности в свою очередь тоже вызывали уважение.
После этого разговора все они воспрянули духом. Хорошо говорил Дангатар, уверенно, твёрдо, веско и спокойно. Вот чувствовалась за ним сила.
…А потом был полёт на вертолёте над таёжной бескрайностью, приземление на частном аэродроме, молчаливые смуглые люди, подогнанный к вертолёту грузовик. Поколебавшись малость, Карташ сделал встречающей стороне царский подарок – презентовал диаспоре львиную долю оружия, оставшегося от покойных «уголков» и охранников прииска, справедливо рассудив, что троице такой арсенал не только не понадобится, но и будет лишь в тягость – тащить на себе кучу стволов через полстраны и несколько границ было архинеразумно; к тому же, в случае вооружённого конфликта, превосходящие силы либо криминалитета, либо соответствующих госорганов, специально обученные и как пить дать превосходящие, покрошат победителей Пугача за милую душу, и никакие пулемёты с «береттами» не спасут. Так что он оставил при себе лишь «макары», «глоки» и один «калаш» да предупредил азиатов, что дарёные стволы наверняка проходят по куче «мокрых» дел, так что светить их направо и налево не стоит. В качестве ответного дара невозмутимые азиаты, пошушукавшись, преподнесли троице пачечку зелёных банкнот с ликом Бенджамина Франклина на каждой общим весом, по прикидкам на глаз, тысячи в две – две с половиной. На мелкие расходы, надо полагать.
…Потом, уже в «теплушке», прицепленной к набирающему скорость локомотиву, под мерный перестук колёс в команде начались метания, разброд и шатания а правильно ли мы всё сделали, а стоило ли становиться поперёк государственных интересов и не спокойнее ли было сдать платину кому следует. Алексей в сих жарких прениях участия старался не принимать, всё больше помалкивал, понимая, что это просто начался «откат», организму после всего пережитого требовался выплеск энергии, вот и заистерили подельнички… А для себя Карташ уже давно всё решил: пока он жив, платина не достанется ни противнику, ни соратникам Пугача, ни хозяевам прииска, ни чиновникам государства. А уж если в драке за клад и придётся сложить свою буйну головушку, то он постарается продать свою драгоценную жизнь как можно дороже и утащить с собой в страну Вечной охоты как можно больше врагов…
Нет, не то чтобы Алексей Карташ происхождение имел из подвида Плюшкиных, гобсеков, гарпагонов и прочих скупых рыцарей золотого тельца. По большому счёту, на богатство, заныканное под грудой угля у дальней стены «теплушки», ему было форменным образом наплевать. Дело было отнюдь не в богатстве: просто по натуре был он авантюристом, искателем приключений, из той породы, что испокон веков и по сей день перепахивают земной шарик в поисках Эльдорадо, золота инков, кладов адмирала Дрейка и острова Оук… И сегодняшняя жизнь, по сравнению с жизнью вчерашней, с отупляющим прозябанием офицерика ВВ, ему нравилась несравнимо больше… даже не так – он всегда мечтал именно об этом: ощущение нависшей угрозы, ежесекундно поджидающая опасность, припрятанное в куче угля сокровище, за которым охотятся мафия, КГБ и черти в ступах… Короче, в своей тарелке чувствовал себя нынче Алексей Карташ.
Лишь одно беспокоило его, и уже давно. Та самая промашка, ошибка, которую они допустили на разорённом, щедро усыпанном трупами прииске. Никто из них не подумал, никому и в голову не пришло, что нельзя, ни в коем случае нельзя было звонить жене Таксиста и тем более вызнавать через неё номер Махмудова-Поджигая. Когда игра идёт по таким ставкам, не только стены, но и телефонные провода, да что там провода – эфирные волны, посредством которых осуществляется спутниковая связь, – обрастают ушами, что плесенью…
Вот и доигрались.
Вот и вычислил противник беглецов. И нагрянул всей кодлой, в какой-то тысячонке километров от спасительной границы…
Глава 3.
«Тэтэшник» он, впрочем, не опустил. И не отвёл.
– Фу-у-у… – тяжело пыхтя, озирался забравшийся-таки в вагон Кабанчик. – И где ему тут быть?!
– А нет его тут вовсе, думаю, – хитро щурясь и не отводя взгляда от Карташа с Гриневским, сказал Ловкий.
– А ты у этих спрашивал?
– У этих? А я тебя дожидался, Шаповал. Давай, сам спрашивай!
Кабанчик-Шаповал, утирая пот рукавом рубашки, обвёл заплывшими глазками троицу законных хозяев «теплушки»:
– Черненький, невысокий, на цыгана смахивает. Не видали такого? Не запрыгивал часом?
– Видал, кажется, – выдержав небольшую паузу, задумчиво проговорил Алексей. А потом изобразил внезапное и полное просветление памяти:
– Ну да, точно, был такой! Через путь скакал в сторону вокзала, под составом с лесом пролез.
– Под составом с лесом? Верю. Так всё и было, заговорщицки подмигнул Карташу Ловкий. – Сам бы на твоём месте прогнал такую же пургу, чтоб плохие дяди слиняли б отсель, полезли под какой-то там лес и сгинули с глаз долой.
Эх, сидели они, Карташ и Гриневский, крайне неудобно. Трудно стартовать с низких ящиков. Да и этот Ловкий, гадёныш, грамотно устроился – сидит на корточках, прислонившись спиной к стене вагона. Из своей позиции успеет хоть раз шмальнуть – и неизвестно куда свистанёт пуля-дура. А тут рядом Маша, которая может и не догадаться вовремя упасть под прикрытие печки-буржуйки…
Всё-таки Алексей всерьёз надеялся, что удастся обойтись без рискованных трюков. Когда заговорили о каком-то цыганистом хлопчике, у него прям булыжник с души свалился. Значит, эти архаровцы – всего лишь из местной самодеятельности, а вовсе не авангард погони.
Что значительно всё упрощает. Карташ покосился на Гриневского, – и того тоже явно и неприкрыто отпустило, его лицо заметно помягчело. Всё-таки он тоже испугался, что на платину вышли.
«А этим-то, интересно, чего надо от нас?» – отстранённо прикидывал Алексей. Ну да, за кем-то они гонялись, кого-то ищут, и этот кто-то, судя по всему, от них благополучно ускользнул. Расстроены неудачей, и дело, скорее всего, закончится мелким грабежом – дескать, не зря же мы бегали, надо хоть что-то урвать. Вполне возможно, удастся отделаться фуфырем водки и парой банок консервов…
Даже «ТТ» в руках Ловкого более уже не выглядел грозным оружием. Ловкий – всего лишь мелкий урка, которому очень хочется почувствовать себя серьёзным человеком, вернее, хочется, чтобы хоть кто-то принял его за серьёзного человека, и мокруха уж точно не входит в его планы. А «ТТ» при желании можно раздобыть на любом рынке, этим китайским барахлом, у которого через выстрел осечки, наводнена вся Сибирь и прилегающие к ней края…
Захрустел щебень. Звякнула потревоженная щеколда, на которую закрывается снаружи вагон.
– Удрал, с-сука! С концами. Всё, бесполезняк за ним гоняться.
С этими словами в «теплушку» забрался ещё один из тех, кто хуже татарина. Ещё один экземпляр из того же паноптикума. Мало того, что он влез вагон, так тут же крикнул, высунув голову наружу:
– Эй, Рябой, дуй сюда! Наши тут!
Новые лица прибывали с катастрофической быстротой, впору крупно писать мелом на наружной стене вагона, как иногда указывают характер груза: «Их разыскивает милиция». К Алексею вернулись мрачные настроения. Впрочем, никакого ощущения безнадёги лишь чувство досады, что приходится заниматься внеплановой ерундой.
– Я тебе сразу сказал, Гусь, что на железке Цыган, как рыба в воде, это его поляна, – говорил Ловкий, ни на миг не выпуская из поля зрения Карташа и Гриневского. – Хоре, завязываем с Цыганом. Списываем в убыток. Здесь попользуемся, чем бог послал.
«А это даже хорошо, что все они здесь сегодня собрались, – вдруг пришло в голову Алексею. – В случае заварухи будут только мешать друг другу, а главное, перекрывать стрелку линию огня…» Помнится, в училище на одном из занятий по тактике преподаватель перечислял ситуации, когда превосходство противника в количестве начинает работать против него самого, и объяснял, как этим можно воспользоваться. Так что – пусть подваливает ещё один, который Рябой. А ежели Косого с собой прихватит, так совсем хорошо.
– В этом телятнике поедем до Джимкоя? – высказал недовольство персонаж по прозвищу Гусь, действительно чем-то смахивающий на длинношеюю птицу. Он, завидев коробку с консервами, присел возле неё и принялся перебирать банки. Разглядывая этикетки, иногда присвистывал:
– Гляди, сколько тут закуся!
– И чем тебе не нравится такая езда, а, Гусяра? – Ловкий отодвинул в сторону Кабанчика, который неловко подвинулся и чуть не загородил обзор на Карташа с Гриневским.
– Товарняк же! Может тут простоять незнамо сколько, потом у каждого куста будет останавливаться.
– А куда нам спешить? Без нас всё равно не начнут. Часом раньше, часом позже…
– Ладно, ребята, давайте по-хорошему разберёмся, вступил в разговор Алексей. Он говорил, как и должен говорить на его месте рядовой сопроводитель вагонов: с напускной бравадой, за которой прячется страх, с явственно проступающей угодливостью. Короче, сделал вид, что заёрзал перед силой.
Однако, произнося слова своего персонажа, Карташ вдруг с тоской понял, что просто откупиться от бакланов не получится. Понял, стоило ему заглянуть в глаза Ловкому. Баклан, которому подходит кличка Ловкий, не упустит свой звёздный час – пускай ненадолго, пускай всего на тот же час почувствовать себя главным, вершителем судеб, иерархом маленького мира. А хуже нет случая, чем баклан, возомнивший себя паханом…
Тем не менее, зная всё наперёд, Алексей прилежно доигрывал роль:
– Вон там в углу, в холодке, водочка, хорошая, «Золото Шантары», две бутылки. Консервов возьмите, чтоб стол был какой надо. А у нас не положено находиться посторонним. Начальник станции с проверкой может прийти…
И вот под эту реплику на сцене появился… нет, не начальник станции, а последний участник водевиля по кликухе Рябой. Ну, это уж полная деревня, весь набор в наличии: лопоухий, истыканный оспинами, с отвислой губой, щербатый. Разве что не хватает всяких «чаво» и «ентова».
И Алексей подобрался. «Вот теперь, начиная с этого момента, нужно быть постоянно наготове. Как только сложится подходящая ситуация – а она должна, обязана сложиться, ввиду перебора игроков на той стороне, необходимо действовать. И надо как-то дать Таксисту, понять, чтоб следил за мной и вступал в процесс, как только я выйду на авансцену».
Так подумал Карташ.
Но Гриневский смотрел не на Карташа. Гриневский решил играть по-своему.
– Ладно, босота, завязывай клоунаду, – сказал он и начал медленно подниматься. – Подурковали, и будя. Мы не фраера, а вы не в курсе. Мы не назвались, вина есть. Так что считаем, что у нас по нулям, и быром разбежались в стороны без предъяв. За нами серьёзные люди, мы здесь по их делам.
– Смотри-ка, кто тут у нас! – с притворной радостью воскликнул Ловкий. – А как мы испугались-то! Они такие деловые, что нам тут прямо делать нечего!
– Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, – поддакнул Гусь.
– Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, – Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. – А вы, петушки поднарные…
– А ну сел на место, парашник! – внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.
– Как ты меня назвал? – Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.
Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.
– В следующий раз возьму выше, – пообещал Ловкий.
– Он всадит, – подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завёлся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…
– Сядь, Гриня, слушайся его, может, всё и обойдётся, всё-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предаёт своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.
– Я понимаю, это ваша территория, проезд через неё платный, он заговорил торопливо, проглатывая слова. Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но всё-таки. Я принесу?
– Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, – и на этот трюк не купился Ловкий. – Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бодливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится. Или ракетница.
Шаповал, переваливаясь с боку на бок, поплёлся к нарам. И естественно быстро нашарил там лежащий в открытую пистолет системы «Глок».
– Гляди, братва, чего у них тут! – издали показал находку Шаповал.
– Может, они не врут, Крест, что в серьёзном деле? – забеспокоился Гусь.
Вот и выяснилось, что Ловкого в его шайке кличут Крестом.
– А наплевать, – зато Ловкого-Креста ничто не могло обеспокоить. – Да не бэ, Гусяра, были б они в самом деле серьёзные, нас предупредили бы заранее.
– И то верно, – Гусь сразу успокоился.
Шаповал-Кабанчик и не стал проводить углублённый обыск, тряхнул остальные шмотки, заглянул для порядка под поролоновый матрас и отошёл. А вот если бы он поискал как следует, то не было б границ его удивлению, когда б у вагонных караульщиков обнаружился целый арсенал… Но лень и комплекция помешала Шаповалу заглянуть под ворох тряпья под нарами.
В этот момент вздрогнули сочленения и от головы к хвосту состава прокатилась волна лязга и грохота – вопреки ожиданиям, поезд простоял в городишке недолго.
От неожиданного толчка деревенского вида хлопчик по кличке Рябой завалился на кучу угля, под которой терпеливо ждала своего часа платина. Остальные на ногах удержались.
– Теперь я вам распишу ситуацию, – Ловкий водил рукоятью «ТТ» по ладони. – Ваша жизнь – в вашем примерном поведении. Вы перед нами кругом виноваты. Дела проворачиваете на нашей поляне без спросу. Разъезжаете тут со стволом. А кабы шмальнули кого? Мусора стали бы на нас мокруху вешать, да?.. Короче, за эти дела ответ держать надо. Наказание я назначаю такое… – провинциальный атаман выдержал прям-таки мхатовскую паузу и показал стволом пистолета на Машу. Вот она. Она заплатит за вас. Бикса симпотная, холёная, нам годится. Сразу видать, студентка. Рябому так вообще царский подарок, он таких никогда и не пробовал. Ему только шмары давали, да и те соглашались лишь за бутылку, не за просто так. Правда, его номер будет четвёртый, но и он не в обиде. Не в обиде, Рябой?
И Карташ понял, чего ждал Ловкий, почему тянул, почему ничего до этого момента не предпринимал.
Карташ явственно увидел, как станут разворачиваться события дальше. Их, Гриневского и Карташа, будут убивать. Стоит поезду выбраться за пределы города, как их сбросят. Видимо, имеется по ходу движения подходящее местечко, где прыжок из поезда – а особенно совершённый не по своей воле – означает смерть.
Например, мост через каменистую речушку, глубокий овраг… да какая разница, что там может быть! Да просто под колёса могут кинуть, главное – сделать всё за городом, чтоб не скоро нашли. Свидетели этим ублюдкам не нужны. Да и с Машей, когда натешатся вволю, поступят точно так же. Пусть потом следствие станет гадать, чьи это трупы нарисовались, да как тела оказались здесь, катались ли ребятки на крышах в поисках экстремальных наслаждений, или это бичи, повздорившие на узкой площадке товарного вагона и поскидывавшие друг друга…
Значит, нельзя, ни в коем случае нельзя доводить дело до пересечения составом черты города…
– Рябой лыбится, значит, не в обиде, – продолжал заливаться соловьём Ловкий. – Свяжем вас, чтоб не пылили. Потом соскочим на своей станции, а девочка вас распутает. Если захочет. И по-другому у нас с вами никак не выйдет.
– Я согласен! – подобострастно воскликнул Карташ, продолжая работать образ полицая. Вскочил, вытянул перед собой руки, свёл их вместе, сжал кулаки. – Вяжите. Баба всё равно не наша маруха, приблудная она. Попросилась подкинуть, чтоб сэкономить на билете. Расплатиться натурой – оно ж дешевле, хе-хе… Вот и пусть расплачивается. А девка ладная, не пожалеете, мужики.
Вяжите!
Алексей поймал на себе удивлённый взгляд Гриневского. Но удивление мало-помалу начинало сходить с лица – видимо, Таксист уяснял игру Карташа, да и вообще перспективы их нынешнего положения. Значит, можно надеяться, что Гриневский вступит без пагубных проволочек.
Маша же как сидела на своём месте, сохраняя полное спокойствие, так и продолжала спокойствие сохранять. Умных и наблюдательных сия женская невозмутимость непременно насторожила бы. Но слишком уж эти захолустные отбросы уверены в своём численном превосходстве, слишком опьянило их оружие в руках…
К Карташу направился Гусь, по пути он отчекрыжил от бабины (её прихватили в дорогу для всяких вагонных хозяйственных нужд) длинный кусок капроновой верёвки.
– Давай сюда грабли, – Гусь подёргал верёвку, как бы проверяя на прочность.
– На, – повернулся к нему Карташ.
И когда Гусь приблизился вплотную, Алексей схватил его за рубашку и швырнул на Ловкого.
Выстрел грохнул незамедлительно. С реакцией у Ловкого, вполне согласно с присвоенным ему Алексеем погонялом, оказался полный порядок – разве что пуля, предназначавшаяся Карташу, досталась дешёвому баклану по кличке Гусь. Со свинцом в теле тот завалился на своего ловкого приятеля.
А Алексей уже летел вперёд, не заботясь о тылах.
О тылах должен позаботиться Гриневский… Не должен подвести.
Ловкий сбросил с себя обмякшего подельника, высвободил руку с пистолетом… Но со всем остальным опоздал. Алексей прижал его вооружённую кисть к полу.
Ловкий нажал курок. И продолжал беспрерывно нажимать. Пули одна за другой уходили в стену вагона.
И тогда Карташ, недолго думая, применил не слишком зрелищный, но действенный приём: сверху лбом в лобешник, одной из самых крепких в организме лобной костью в лобную кость противника. Глаза Ловкого заволокла поволока, как у боксёра на ринге, пропустившего тяжёлый акцентированный удар. Кисть, сжимавшая «тэтэшник», разжалась.
Алексей не стал чудить и благородничать – дескать, офицерская честь не дозволяет добивать поверженного врага, а дозволяет лишь брать в плен и доставлять в расположение. Схватил пистолет с опустошённой обоймой и немного поработал им как кастетом. После чего вскочил на ноги.
Картина открылась такая.
Тихо стонал, ёрзая по полу, раненый Гусь. Ловкий лежал бездвижно, разбросав руки и закатив глаза. А Гриневский катался по полу в обнимку с кабанистым Шаповалом, ввязавшись с ним в греко-римскую борьбу.
Кабанчик-Шаповал трофейный «Глок» с предохранителя не снял (Карташ это видел, поэтому пистолет в жирных руках изначально не слишком волновал его), а сейчас оружие валялось метрах в трех от борющихся.
Надо бы прийти Гриневскому на помощь.
Но в схватку вписывался Рябой. Сей деревенский типаж не сразу кинулся в драку, а прежде схватил валявшуюся на угольной куче кувалду (сие орудие труда входит в обязательный комплект путешествующих в теплушке, ею разбивают большие, не пролезающие в топку куски угля) и попёр на врагов своей кодлы, размахивая ею над головой как боевым молотом. «ТТ» разряжен, а до «Глока» Алексей добраться не успеет. Придётся обойтись без огнестрельной помощи…
«Вот как не ответят и все наши споры-разговоры враз станут напрасны и глупы, – думал Алексей, покуривая в сторонке. – И мы враз вернёмся к точке старта».
Он ощущал лёгкий мандраж, как всегда бывает, когда одна половина тебя к чему-то стремится, а другую половину тянет к прямо противоположному, ты понимаешь, что, сделав выбор, уже не сможешь переиграть и останется только жалеть об упущенной второй возможности…
Ответили. И не по-нашенски.
– Здравствуйте, вы по-русски говорите? – сказал Гриневский в трубку. – Замечательно. Мне бы Дангатара Махмудова. Передайте, Гавана на проводе. Нет, он поймёт… А-а, хорошо… – Накрыл микрофон ладонью:
– Сказали, сейчас позовут. Дангатар-яра, типа, подойдёт через минуту.
Алексей выбросил окурок, быстро подошёл к Таксисту, присел рядом на лавку – они звонили, сидя за столом, вкопанным напротив главной, «штабной» избы прииска, – подвинулся как можно ближе, чтобы слышать реплики абонента.
Прошло не больше двадцати секунд, когда в трубке раздалось недовольное и с сильным акцентом:
– Махмуд-оглы слушает, что за Гавана ещё такая, а?
– Здравствуй, брат, здравствуй, Поджигай, – сказал Таксист разом вдруг севшим голосом. – Это Петя-Гавана, забыл?
– Ну как же, Петя, дорогой! – тут же и вроде бы несказанно обрадовался Махмудов. – Как забыть! Помню, помню… Одна та рыбалка на Каспии чего стоит! Как мы тот ботик не потопили, ума не приложу!
– Примитивненько, Поджигай, – кисло ухмыльнулся Гриневский. – Если и были когда мы с тобой на рыбалке, то всяко не на Каспии. И рыба та была почему-то без хвоста, зато с двумя ногами и в армейских ботинках. И сопротивлялась она похлеще любой щуки. Хотя, я понимаю, откуда эти твои проверочки, ты же сейчас…
– Э, Петя-яр! – перебил Дангатар. – Зачем вспоминать кто я! Для тебя я брат, брат навсегда! Твоя радость моя радость, твоя беда – моя беда!
– Вот о последнем я и толкую…
– Говори, – голос собеседника мгновенно преобразился, из него повымело все наносные, все фальшивые интонации.
Гриневский обрисовал ситуацию предельно кратко и точно, по-армейски, как докладывают те, кто звонит в штаб с передовой. Говорил открытым текстом – не тот случай, чтобы играть с кодами и с эзоповым языком: тайга… частный платиновый прииск… случайные обладатели последней партии драгметалла… удачно проходили мимо… есть вертолёт… примерно столько-то километров от Шантарска… платина самородная… примерно столько-то килограммов… ящики пополам… убежище временное или долговременное… за ними рано или поздно начнут охоту, и даже очень возможно не одна сила, а несколько… перевести платину в валютные счета… возможность ухода за кордон.
– Мне всё ясно, Петя, – сказал Дангатар, когда Гриневский закончил. – Ты же знаешь, кто я и… при ком я состою. И должен понимать: я обязан согласовать, мне самому такой вопрос решать нельзя, да? Хотя бы во избежание… дальнейших сложностей. Ты сможешь позвонить через полчаса?
– Надеюсь, что смогу…
Прошло двадцать минут томительного ожидания, и наконец Алексей не выдержал, спросил – просто чтобы не молчать:
– А почему Поджигай?
Гриневский пожал плечами.
– Кликуха такая. Он же Махмудов. Помнишь, в «Белом солнце пустыни»: «Махмуд, поджигай!» Ну вот оттуда и пошло.
– А-а…
Ещё через десять минут ровно Гриневский вновь позвонил. Все понимали, что если Дангатару не удастся решить вопрос со своим хозяином в положительном для них смысле, то просто никто больше не поднимем трубку… или на этом номере наступит бесконечное «занято». Но Дангатар ответил. Сам.
Ответил согласием. И тут же начал инструктировать.
На вертолёте летите до Байкальска, сажаете машину на частном аэродроме в Камышинках, там вас встретят наши люди из диаспоры, перегрузите ящики на их машину, вас отвезут на грузовую станцию, устроят в «теплушку», отгонят в какой-нибудь тупик, там какое-то время простоите, всем необходимым вас снабдят. Как только через Байкальск пойдёт в Туркмению состав с какой-нибудь ерундой, вас оформят караулом сопровождения этой ерунды. Главное, что от вас потребуется – без осложнений пересечь российскую границу, с туркменской никаких проблем просто быть не может, кого надо – всех предупредят, да и проезд через российскую будет максимально облегчён. Казахскую и киргизскую границы даже не берите в головы.
Груз, который вы якобы будете сопровождать, отправится своим чередом, а ваш вагон отцепят в Бутлыке, это сортировка такая, опечатают, загоняют на запасной путь, приставят охрану. Пароль, кстати, назовут, на всякий пожарный, чтоб вы не дёргались… ну, скажем, «Генгеш-той». («Это ещё что такое?» – «Это, дорогой, такие финальные переговоры между родственниками. О свадьбе. Дней за пять проводятся – чтоб на самом торжестве всё точняком было нормально и без заморочек. Запомнил? За пять – семь дней до свадьбы». – «Ага… Намёк пронял. Генгеш-той, говоришь?» – «Правильно. А как вагон отцепят, вы стойте подле состава, я чуть погодя встречу лично. А если не смогу, так доверенных людей пришлю. Ясно?»).
Чего ж не ясного-то. Конец инструкции.
То, как Дангатар за полчаса выстроил схему, договорился с ключевыми фигурами этой схемы – это не могло не вызвать уважения. И – показывало его возможности. И возможности его нынешнего хозяина. И эти возможности в свою очередь тоже вызывали уважение.
После этого разговора все они воспрянули духом. Хорошо говорил Дангатар, уверенно, твёрдо, веско и спокойно. Вот чувствовалась за ним сила.
…А потом был полёт на вертолёте над таёжной бескрайностью, приземление на частном аэродроме, молчаливые смуглые люди, подогнанный к вертолёту грузовик. Поколебавшись малость, Карташ сделал встречающей стороне царский подарок – презентовал диаспоре львиную долю оружия, оставшегося от покойных «уголков» и охранников прииска, справедливо рассудив, что троице такой арсенал не только не понадобится, но и будет лишь в тягость – тащить на себе кучу стволов через полстраны и несколько границ было архинеразумно; к тому же, в случае вооружённого конфликта, превосходящие силы либо криминалитета, либо соответствующих госорганов, специально обученные и как пить дать превосходящие, покрошат победителей Пугача за милую душу, и никакие пулемёты с «береттами» не спасут. Так что он оставил при себе лишь «макары», «глоки» и один «калаш» да предупредил азиатов, что дарёные стволы наверняка проходят по куче «мокрых» дел, так что светить их направо и налево не стоит. В качестве ответного дара невозмутимые азиаты, пошушукавшись, преподнесли троице пачечку зелёных банкнот с ликом Бенджамина Франклина на каждой общим весом, по прикидкам на глаз, тысячи в две – две с половиной. На мелкие расходы, надо полагать.
…Потом, уже в «теплушке», прицепленной к набирающему скорость локомотиву, под мерный перестук колёс в команде начались метания, разброд и шатания а правильно ли мы всё сделали, а стоило ли становиться поперёк государственных интересов и не спокойнее ли было сдать платину кому следует. Алексей в сих жарких прениях участия старался не принимать, всё больше помалкивал, понимая, что это просто начался «откат», организму после всего пережитого требовался выплеск энергии, вот и заистерили подельнички… А для себя Карташ уже давно всё решил: пока он жив, платина не достанется ни противнику, ни соратникам Пугача, ни хозяевам прииска, ни чиновникам государства. А уж если в драке за клад и придётся сложить свою буйну головушку, то он постарается продать свою драгоценную жизнь как можно дороже и утащить с собой в страну Вечной охоты как можно больше врагов…
Нет, не то чтобы Алексей Карташ происхождение имел из подвида Плюшкиных, гобсеков, гарпагонов и прочих скупых рыцарей золотого тельца. По большому счёту, на богатство, заныканное под грудой угля у дальней стены «теплушки», ему было форменным образом наплевать. Дело было отнюдь не в богатстве: просто по натуре был он авантюристом, искателем приключений, из той породы, что испокон веков и по сей день перепахивают земной шарик в поисках Эльдорадо, золота инков, кладов адмирала Дрейка и острова Оук… И сегодняшняя жизнь, по сравнению с жизнью вчерашней, с отупляющим прозябанием офицерика ВВ, ему нравилась несравнимо больше… даже не так – он всегда мечтал именно об этом: ощущение нависшей угрозы, ежесекундно поджидающая опасность, припрятанное в куче угля сокровище, за которым охотятся мафия, КГБ и черти в ступах… Короче, в своей тарелке чувствовал себя нынче Алексей Карташ.
Лишь одно беспокоило его, и уже давно. Та самая промашка, ошибка, которую они допустили на разорённом, щедро усыпанном трупами прииске. Никто из них не подумал, никому и в голову не пришло, что нельзя, ни в коем случае нельзя было звонить жене Таксиста и тем более вызнавать через неё номер Махмудова-Поджигая. Когда игра идёт по таким ставкам, не только стены, но и телефонные провода, да что там провода – эфирные волны, посредством которых осуществляется спутниковая связь, – обрастают ушами, что плесенью…
Вот и доигрались.
Вот и вычислил противник беглецов. И нагрянул всей кодлой, в какой-то тысячонке километров от спасительной границы…
Глава 3.
От больших дорог и линий вдалеке
Девятое арп-арслана 200* года, 15.55
– Сядь, дядя, не пыли! – уже более миролюбиво произнёс Ловкий.«Тэтэшник» он, впрочем, не опустил. И не отвёл.
– Фу-у-у… – тяжело пыхтя, озирался забравшийся-таки в вагон Кабанчик. – И где ему тут быть?!
– А нет его тут вовсе, думаю, – хитро щурясь и не отводя взгляда от Карташа с Гриневским, сказал Ловкий.
– А ты у этих спрашивал?
– У этих? А я тебя дожидался, Шаповал. Давай, сам спрашивай!
Кабанчик-Шаповал, утирая пот рукавом рубашки, обвёл заплывшими глазками троицу законных хозяев «теплушки»:
– Черненький, невысокий, на цыгана смахивает. Не видали такого? Не запрыгивал часом?
– Видал, кажется, – выдержав небольшую паузу, задумчиво проговорил Алексей. А потом изобразил внезапное и полное просветление памяти:
– Ну да, точно, был такой! Через путь скакал в сторону вокзала, под составом с лесом пролез.
– Под составом с лесом? Верю. Так всё и было, заговорщицки подмигнул Карташу Ловкий. – Сам бы на твоём месте прогнал такую же пургу, чтоб плохие дяди слиняли б отсель, полезли под какой-то там лес и сгинули с глаз долой.
Эх, сидели они, Карташ и Гриневский, крайне неудобно. Трудно стартовать с низких ящиков. Да и этот Ловкий, гадёныш, грамотно устроился – сидит на корточках, прислонившись спиной к стене вагона. Из своей позиции успеет хоть раз шмальнуть – и неизвестно куда свистанёт пуля-дура. А тут рядом Маша, которая может и не догадаться вовремя упасть под прикрытие печки-буржуйки…
Всё-таки Алексей всерьёз надеялся, что удастся обойтись без рискованных трюков. Когда заговорили о каком-то цыганистом хлопчике, у него прям булыжник с души свалился. Значит, эти архаровцы – всего лишь из местной самодеятельности, а вовсе не авангард погони.
Что значительно всё упрощает. Карташ покосился на Гриневского, – и того тоже явно и неприкрыто отпустило, его лицо заметно помягчело. Всё-таки он тоже испугался, что на платину вышли.
«А этим-то, интересно, чего надо от нас?» – отстранённо прикидывал Алексей. Ну да, за кем-то они гонялись, кого-то ищут, и этот кто-то, судя по всему, от них благополучно ускользнул. Расстроены неудачей, и дело, скорее всего, закончится мелким грабежом – дескать, не зря же мы бегали, надо хоть что-то урвать. Вполне возможно, удастся отделаться фуфырем водки и парой банок консервов…
Даже «ТТ» в руках Ловкого более уже не выглядел грозным оружием. Ловкий – всего лишь мелкий урка, которому очень хочется почувствовать себя серьёзным человеком, вернее, хочется, чтобы хоть кто-то принял его за серьёзного человека, и мокруха уж точно не входит в его планы. А «ТТ» при желании можно раздобыть на любом рынке, этим китайским барахлом, у которого через выстрел осечки, наводнена вся Сибирь и прилегающие к ней края…
Захрустел щебень. Звякнула потревоженная щеколда, на которую закрывается снаружи вагон.
– Удрал, с-сука! С концами. Всё, бесполезняк за ним гоняться.
С этими словами в «теплушку» забрался ещё один из тех, кто хуже татарина. Ещё один экземпляр из того же паноптикума. Мало того, что он влез вагон, так тут же крикнул, высунув голову наружу:
– Эй, Рябой, дуй сюда! Наши тут!
Новые лица прибывали с катастрофической быстротой, впору крупно писать мелом на наружной стене вагона, как иногда указывают характер груза: «Их разыскивает милиция». К Алексею вернулись мрачные настроения. Впрочем, никакого ощущения безнадёги лишь чувство досады, что приходится заниматься внеплановой ерундой.
– Я тебе сразу сказал, Гусь, что на железке Цыган, как рыба в воде, это его поляна, – говорил Ловкий, ни на миг не выпуская из поля зрения Карташа и Гриневского. – Хоре, завязываем с Цыганом. Списываем в убыток. Здесь попользуемся, чем бог послал.
«А это даже хорошо, что все они здесь сегодня собрались, – вдруг пришло в голову Алексею. – В случае заварухи будут только мешать друг другу, а главное, перекрывать стрелку линию огня…» Помнится, в училище на одном из занятий по тактике преподаватель перечислял ситуации, когда превосходство противника в количестве начинает работать против него самого, и объяснял, как этим можно воспользоваться. Так что – пусть подваливает ещё один, который Рябой. А ежели Косого с собой прихватит, так совсем хорошо.
– В этом телятнике поедем до Джимкоя? – высказал недовольство персонаж по прозвищу Гусь, действительно чем-то смахивающий на длинношеюю птицу. Он, завидев коробку с консервами, присел возле неё и принялся перебирать банки. Разглядывая этикетки, иногда присвистывал:
– Гляди, сколько тут закуся!
– И чем тебе не нравится такая езда, а, Гусяра? – Ловкий отодвинул в сторону Кабанчика, который неловко подвинулся и чуть не загородил обзор на Карташа с Гриневским.
– Товарняк же! Может тут простоять незнамо сколько, потом у каждого куста будет останавливаться.
– А куда нам спешить? Без нас всё равно не начнут. Часом раньше, часом позже…
– Ладно, ребята, давайте по-хорошему разберёмся, вступил в разговор Алексей. Он говорил, как и должен говорить на его месте рядовой сопроводитель вагонов: с напускной бравадой, за которой прячется страх, с явственно проступающей угодливостью. Короче, сделал вид, что заёрзал перед силой.
Однако, произнося слова своего персонажа, Карташ вдруг с тоской понял, что просто откупиться от бакланов не получится. Понял, стоило ему заглянуть в глаза Ловкому. Баклан, которому подходит кличка Ловкий, не упустит свой звёздный час – пускай ненадолго, пускай всего на тот же час почувствовать себя главным, вершителем судеб, иерархом маленького мира. А хуже нет случая, чем баклан, возомнивший себя паханом…
Тем не менее, зная всё наперёд, Алексей прилежно доигрывал роль:
– Вон там в углу, в холодке, водочка, хорошая, «Золото Шантары», две бутылки. Консервов возьмите, чтоб стол был какой надо. А у нас не положено находиться посторонним. Начальник станции с проверкой может прийти…
И вот под эту реплику на сцене появился… нет, не начальник станции, а последний участник водевиля по кликухе Рябой. Ну, это уж полная деревня, весь набор в наличии: лопоухий, истыканный оспинами, с отвислой губой, щербатый. Разве что не хватает всяких «чаво» и «ентова».
И Алексей подобрался. «Вот теперь, начиная с этого момента, нужно быть постоянно наготове. Как только сложится подходящая ситуация – а она должна, обязана сложиться, ввиду перебора игроков на той стороне, необходимо действовать. И надо как-то дать Таксисту, понять, чтоб следил за мной и вступал в процесс, как только я выйду на авансцену».
Так подумал Карташ.
Но Гриневский смотрел не на Карташа. Гриневский решил играть по-своему.
– Ладно, босота, завязывай клоунаду, – сказал он и начал медленно подниматься. – Подурковали, и будя. Мы не фраера, а вы не в курсе. Мы не назвались, вина есть. Так что считаем, что у нас по нулям, и быром разбежались в стороны без предъяв. За нами серьёзные люди, мы здесь по их делам.
– Смотри-ка, кто тут у нас! – с притворной радостью воскликнул Ловкий. – А как мы испугались-то! Они такие деловые, что нам тут прямо делать нечего!
– Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, – поддакнул Гусь.
– Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, – Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. – А вы, петушки поднарные…
– А ну сел на место, парашник! – внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.
– Как ты меня назвал? – Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.
Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.
– В следующий раз возьму выше, – пообещал Ловкий.
– Он всадит, – подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завёлся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…
– Сядь, Гриня, слушайся его, может, всё и обойдётся, всё-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предаёт своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.
– Я понимаю, это ваша территория, проезд через неё платный, он заговорил торопливо, проглатывая слова. Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но всё-таки. Я принесу?
– Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, – и на этот трюк не купился Ловкий. – Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бодливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится. Или ракетница.
Шаповал, переваливаясь с боку на бок, поплёлся к нарам. И естественно быстро нашарил там лежащий в открытую пистолет системы «Глок».
– Гляди, братва, чего у них тут! – издали показал находку Шаповал.
– Может, они не врут, Крест, что в серьёзном деле? – забеспокоился Гусь.
Вот и выяснилось, что Ловкого в его шайке кличут Крестом.
– А наплевать, – зато Ловкого-Креста ничто не могло обеспокоить. – Да не бэ, Гусяра, были б они в самом деле серьёзные, нас предупредили бы заранее.
– И то верно, – Гусь сразу успокоился.
Шаповал-Кабанчик и не стал проводить углублённый обыск, тряхнул остальные шмотки, заглянул для порядка под поролоновый матрас и отошёл. А вот если бы он поискал как следует, то не было б границ его удивлению, когда б у вагонных караульщиков обнаружился целый арсенал… Но лень и комплекция помешала Шаповалу заглянуть под ворох тряпья под нарами.
В этот момент вздрогнули сочленения и от головы к хвосту состава прокатилась волна лязга и грохота – вопреки ожиданиям, поезд простоял в городишке недолго.
От неожиданного толчка деревенского вида хлопчик по кличке Рябой завалился на кучу угля, под которой терпеливо ждала своего часа платина. Остальные на ногах удержались.
– Теперь я вам распишу ситуацию, – Ловкий водил рукоятью «ТТ» по ладони. – Ваша жизнь – в вашем примерном поведении. Вы перед нами кругом виноваты. Дела проворачиваете на нашей поляне без спросу. Разъезжаете тут со стволом. А кабы шмальнули кого? Мусора стали бы на нас мокруху вешать, да?.. Короче, за эти дела ответ держать надо. Наказание я назначаю такое… – провинциальный атаман выдержал прям-таки мхатовскую паузу и показал стволом пистолета на Машу. Вот она. Она заплатит за вас. Бикса симпотная, холёная, нам годится. Сразу видать, студентка. Рябому так вообще царский подарок, он таких никогда и не пробовал. Ему только шмары давали, да и те соглашались лишь за бутылку, не за просто так. Правда, его номер будет четвёртый, но и он не в обиде. Не в обиде, Рябой?
И Карташ понял, чего ждал Ловкий, почему тянул, почему ничего до этого момента не предпринимал.
Карташ явственно увидел, как станут разворачиваться события дальше. Их, Гриневского и Карташа, будут убивать. Стоит поезду выбраться за пределы города, как их сбросят. Видимо, имеется по ходу движения подходящее местечко, где прыжок из поезда – а особенно совершённый не по своей воле – означает смерть.
Например, мост через каменистую речушку, глубокий овраг… да какая разница, что там может быть! Да просто под колёса могут кинуть, главное – сделать всё за городом, чтоб не скоро нашли. Свидетели этим ублюдкам не нужны. Да и с Машей, когда натешатся вволю, поступят точно так же. Пусть потом следствие станет гадать, чьи это трупы нарисовались, да как тела оказались здесь, катались ли ребятки на крышах в поисках экстремальных наслаждений, или это бичи, повздорившие на узкой площадке товарного вагона и поскидывавшие друг друга…
Значит, нельзя, ни в коем случае нельзя доводить дело до пересечения составом черты города…
– Рябой лыбится, значит, не в обиде, – продолжал заливаться соловьём Ловкий. – Свяжем вас, чтоб не пылили. Потом соскочим на своей станции, а девочка вас распутает. Если захочет. И по-другому у нас с вами никак не выйдет.
– Я согласен! – подобострастно воскликнул Карташ, продолжая работать образ полицая. Вскочил, вытянул перед собой руки, свёл их вместе, сжал кулаки. – Вяжите. Баба всё равно не наша маруха, приблудная она. Попросилась подкинуть, чтоб сэкономить на билете. Расплатиться натурой – оно ж дешевле, хе-хе… Вот и пусть расплачивается. А девка ладная, не пожалеете, мужики.
Вяжите!
Алексей поймал на себе удивлённый взгляд Гриневского. Но удивление мало-помалу начинало сходить с лица – видимо, Таксист уяснял игру Карташа, да и вообще перспективы их нынешнего положения. Значит, можно надеяться, что Гриневский вступит без пагубных проволочек.
Маша же как сидела на своём месте, сохраняя полное спокойствие, так и продолжала спокойствие сохранять. Умных и наблюдательных сия женская невозмутимость непременно насторожила бы. Но слишком уж эти захолустные отбросы уверены в своём численном превосходстве, слишком опьянило их оружие в руках…
К Карташу направился Гусь, по пути он отчекрыжил от бабины (её прихватили в дорогу для всяких вагонных хозяйственных нужд) длинный кусок капроновой верёвки.
– Давай сюда грабли, – Гусь подёргал верёвку, как бы проверяя на прочность.
– На, – повернулся к нему Карташ.
И когда Гусь приблизился вплотную, Алексей схватил его за рубашку и швырнул на Ловкого.
Выстрел грохнул незамедлительно. С реакцией у Ловкого, вполне согласно с присвоенным ему Алексеем погонялом, оказался полный порядок – разве что пуля, предназначавшаяся Карташу, досталась дешёвому баклану по кличке Гусь. Со свинцом в теле тот завалился на своего ловкого приятеля.
А Алексей уже летел вперёд, не заботясь о тылах.
О тылах должен позаботиться Гриневский… Не должен подвести.
Ловкий сбросил с себя обмякшего подельника, высвободил руку с пистолетом… Но со всем остальным опоздал. Алексей прижал его вооружённую кисть к полу.
Ловкий нажал курок. И продолжал беспрерывно нажимать. Пули одна за другой уходили в стену вагона.
И тогда Карташ, недолго думая, применил не слишком зрелищный, но действенный приём: сверху лбом в лобешник, одной из самых крепких в организме лобной костью в лобную кость противника. Глаза Ловкого заволокла поволока, как у боксёра на ринге, пропустившего тяжёлый акцентированный удар. Кисть, сжимавшая «тэтэшник», разжалась.
Алексей не стал чудить и благородничать – дескать, офицерская честь не дозволяет добивать поверженного врага, а дозволяет лишь брать в плен и доставлять в расположение. Схватил пистолет с опустошённой обоймой и немного поработал им как кастетом. После чего вскочил на ноги.
Картина открылась такая.
Тихо стонал, ёрзая по полу, раненый Гусь. Ловкий лежал бездвижно, разбросав руки и закатив глаза. А Гриневский катался по полу в обнимку с кабанистым Шаповалом, ввязавшись с ним в греко-римскую борьбу.
Кабанчик-Шаповал трофейный «Глок» с предохранителя не снял (Карташ это видел, поэтому пистолет в жирных руках изначально не слишком волновал его), а сейчас оружие валялось метрах в трех от борющихся.
Надо бы прийти Гриневскому на помощь.
Но в схватку вписывался Рябой. Сей деревенский типаж не сразу кинулся в драку, а прежде схватил валявшуюся на угольной куче кувалду (сие орудие труда входит в обязательный комплект путешествующих в теплушке, ею разбивают большие, не пролезающие в топку куски угля) и попёр на врагов своей кодлы, размахивая ею над головой как боевым молотом. «ТТ» разряжен, а до «Глока» Алексей добраться не успеет. Придётся обойтись без огнестрельной помощи…