Бушков Александр Александрович. Ашхабадский вор

   – Хяким очень огорчился от происшедшего. Велел мне приглядывать за братьями. Но так же он велел мне приглядывать и за арчином Ахмуратом.
   – А следствие? – с заведомой безнадёжностью в голосе спросил Таксист.
   – Ну какое следствие! – Дангатар даже всплеснул здоровой рукой. – И так ясно, что скажут люди братьев Порана и Батыра, а что люди арчина. К тому же не стоило, как говорят у вас, выносить сор из избы. Хм, этот сор стал бы чересчур щедрым подарком людям Сердара, которые ведь тоже не сидят сложа руки. Туркмен-ахалтеке рыщут, как голодные шакалы…
   – Кто рыщет? – в один голос спросили Карташ и Таксист.
   – Люди из ахалского тайпа, – сказал Дангатар, – из клана Ниязова. Ими, в основном, и заняты ключевые посты государственной службы, а таможня так насквозь, снизу доверху, состоит из туркмен-ахалтеке. Между прочим, так называемая туркменизация страны, то есть обязательное знание туркменского языка, перевод делопроизводства с русского на туркменский, вся эта ерунда с отменой двойного гражданства и тому подобное, это лишь создание поводов к вытеснению с постов ещё старых советских аппаратчиков, а также лиц, не принадлежащих к титульной нации да и вообще всех лишних – понятное дело, с обязательной заменой их на людей ахалского тайна. Правда, на местах людям из клана Сердара приходится тяжелее. Допустим, прокурором велаята или главой местного Комитета национальной безопасности они могут поставить своего, но руководить ему придётся людьми из чужого тайпа. Значит, не руководить ему больше приходится, а договариваться с подчинёнными и лично с хякимом. Вот туркмен-ахалтеке и пускают слюни в желании оттяпать ещё хоть кусочек от чужой власти, ещё хоть на миллиметр проникнуть в чужие владения, хоть ещё одного своего человечка куда-нибудь протиснуть, чтоб в перспективе подмять велаят под свой тайп.
   – Ну и запутанно тут всё у вас, как я погляжу… сказал Гриневский.
   – А где сейчас этот Ахмурат? – спросил Карташ.
   – Всё там же. Арчин города. Возможно, ему бы и удалось отомстить братьям, но те вовремя обзавелись влиятельным покровителем. Этого покровителя я вам показал сегодня на экране. Гурбанберды Саидов, хяким Гурдыкдерийского велаята. Серьёзные намерения братьев Порана и Батыра для него не остались незамеченными. Кто на кого вышел неизвестно, но они спелись. Я узнал об этом не сразу. Но я узнал об этом вовремя. И сразу же доложил своему хозяину, хякиму Аллакулыеву.
   – И хяким не поверил, – сказал Карташ.
   – Не поверил, – признал Дангатар, потемнев лицом. – Этот Саидов умен и хитёр. Он понял, что мне рано или поздно станет известно о его контактах с братьями, и сделал упреждающий ход. В это же самое время Саидов стал усиленно дружить с нашим хякимом.
   Слал подарки, предлагал совместные проекты, даже заключил какие-то торговые договоры. Поэтому его контакты с братьями вполне укладывались в дружбу с нашим хякимом и с нашим велаятом… Я, я виноват в том, что случилось! – лицо Дангатара внезапно исказилось гримасой боли, он бросил вилку, и та со стуком упала на пол. – Я испугался… Нет, не надо мягких слов! Я струсил! Надо было, отправив жену и детей в Египет, на свой страх и риск убрать братьев! Устроить обоим один несчастный случай на двоих, это было несложно – они много времени проводили вдвоём. Если бы хяким не убил меня сразу, то потом понял бы и, возможно, простил…
   Только теперь Дангатар нагнулся, поднял с пола вилку, положил на стол. А за окном окружающее погрузилось в серые тона, словно на мир набросили тончайшую вуаль пепельного цвета – верный признак надвигающихся сумерек.
   – Не меньше моей вины и в том, что я не сумел отговорить хякима от той поездки. Хяким Аллакулыев принял приглашение одного из братьев, Батыра, приехать к нему в этрап на праздник обрезания сына Батыра. Хотя, Аллах свидетель, я как мог отговаривал хякима! Но у меня не было фактов на руках, а к моим плохим предчувствиям и к моим разговорам о нехороших совпадениях Аллакулыев отнёсся с насмешкой. Мол, вечно ты видишь в каждом верблюде порождение шайтана. Опять же я виню себя не за то, что не переспорил хякима – это всегда было делом не из простых! – а за нерешительность. Что мне стоило подсыпать ему в пиалу какого-нибудь не слишком вредного порошка? Ну, почувствовал бы он себя плохо, повалялся день-другой в постели, зато поездка бы сорвалась. Ну, догадался бы он даже, кому обязан внезапной хворью, ну устроил бы мне день выдранных волос…
   – А через неделю он поехал бы ещё на какой-нибудь семейный праздник, – сказал Гриневский.
   – Неделя – большой срок, – покачал головой Дангатар. – Очень большой. Многое можно успеть. Например, за эту неделю вы сумели добраться из России в Туркмению. Хочу сказать – когда мы с вами говорили по телефону, мне казалось, опасность ещё не оформилась, ещё очень далека и я сумею заранее почуять её приближение. Главное, что меня в какой-то мере успокаивало – на тот момент противнику невыгодно и бессмысленно было наносить удар. Такой интриган, как Саидов, чьими куклами стали братья Поран и Батыр, прежде выстроил бы многоходовую комбинацию, подготовил бы её на разных уровнях, так, чтобы решить одним ходом сразу множество задач, двадцатикратно подстраховался бы и перестраховался. Короче говоря, зашевелился бы, готовя свой ход, а я бы почувствовал его шевеление. Так я думал. А Саидов просчитал, что я буду думать именно так. И нанёс удар без подготовки. Немножко по-русски нанёс – на авось. Авось из этого что-то да выйдет, не выйдет же – я, хитрый Саидов, всё равно улизну, как гюрза в песок. И он переиграл меня, приходится признать. Аллах свидетель, я не оправдываюсь, просто я постоянно прокручиваю в голове, в чём ошибся, можно ли было предотвратить беду…
   …Батыр с семьёй жил не в городе, а в ауле под городом. Приезжая в его аул, хяким всегда останавливался в доме Батычана Рамнези, своего друга и дальнего родственника. Так было и на этот раз. Они прибыли вечером накануне праздника, Батыр их встретил… Попробуй не встреть! Дангатар даже не брался сказать, что началось бы, не встреть он хякима. И уж тогда бы точно все его замыслы накрылись в одночасье.
   Батыр с многочисленной свитой встретил хякима у въезда в аул, проводил в дом Батычана Рамнези, они с хякимом погуляли в саду, о чём-то побеседовали, и Батыр ушёл к себе. Хяким Аллакулыев и те, кто его сопровождал, разошлись по комнатам на отдых.
   Примерно около трех часов ночи сработала заложенная в доме взрывчатка. Это были термитные заряды, примерно шесть-семь закладок в разных концах дома.
   Вряд ли это Батычан Рамнези, который в ту ночь погиб в огне, предал своего друга хякима Аллакулыева.
   Скорее, кто-то из его домочадцев тайно помогал Батыру… Но кто бы то ни постарался – хяким и его свита легли спать на термите.
   А враги всё-таки промахнулись – им не удалось убить Аллакулыева сразу. Немалыми трудами, но у Дангатара получилось уговорить хякима перебраться из своей обычной комнаты в комнату, где ночевал Гедай – чемпион Туркменистана по борьбе гореш, которого хяким возил с собой на все праздники (при слове «борьба» Карташ вздрогнул), туркменские праздники обязательно включают в себя состязание по гореш…
   Дангатар постучал указательным пальцем по левой стороне груди.
   – Скребло нехорошее предчувствие, поэтому я сделал всё, чтобы уговорить хякима поменяться с Гедаем комнатами. К сожалению, скребло не напрасно… Борец Гедай в комнате хякима сгорел заживо за считанные секунды… В считанные же секунды дом превратился в костёр. Кто-то выбегал из дверей, кто-то выпрыгивал из окон – и они тут же падали замертво на дворе, залитом отсветом пожара. Это люди Батыра, окружившие дом, убивали всех, кому удавалось спастись от огня.
   Я выволок хякима из горящего дома. Разумеется, нам готовили ту же участь, что и всем остальным – быть расстрелянными из автоматического оружия с глушителями. Чтобы хоть кто-то смог выскочить из этого ада, двое моих людей прикрыли собой наш с хякимом отход. Они знали, что делают, на что идут. Знали, что играют роль живого щита и что им не спастись. И они выиграли своему хозяину несколько минут жизни… Мы с хякимом смогли преодолеть освещённый участок и скрыться в темноте сада. Укрываясь за деревьями, я довёл хякима до ограды. Больших надежд я не питал, но мизерный шанс на спасение определённо появился, и я обязан был сделать всё, чтобы его использовать. За нами устремилась погоня. При мне был двадцатичетырехзарядный «Дротик» и запасная обойма к нему. Не густо, но вполне достаточно, чтобы, отстреливаясь, увести преследователей за собой. Что я и сделал, оставив хякима в кустах возле ограды. Ему было наказано перескочить ограду, когда его никто не будет видеть, перебежать дорогу и уходить через дворы и сады к окраине аула. За ночь он дошёл бы до города и спасся.
   Не знаю в точности, что там произошло. Думаю, у хякима не выдержали нервы и он, когда поблизости раздался шорох, выскочил из своего укрытия вместо того, чтобы затаиться и пересидеть. Я повернул обратно… И нос к носу столкнулся с Ханджаром. Вы видели уже его халат – Ханджар разрезал бы меня на части двумя ударами… но на мне был бронежилет. По руке он задел, однако броник выдержал, я упал. Ханджар наклонился надо мной для последнего удара, и тут кто-то как заорёт: «Я убил его! Аллакулыев мёртв!» Ханджар на меня плюнул и побежал в ту сторону, откуда кричали.
   А я подобрал автомат одного из убитых боевиков Батыра, перемахнул ограду и перебежал дорогу. В одном из домов аула залез в гараж и угнал чьи-то «жигули», пусть не обидится на меня их хозяин.
   Вот так это было… Сейчас исполняющим обязанности хякима нашего велаята стал Батыр, до официальной церемонии назначения – инаугурации по-вашему осталось десять дней. А для всех смерть хякима Аллакулыева выдали за несчастный случай на пожаре.
   – Поверили? – с невесёлой усмешкой спросил Гриневский.
   – От кого зависело назначение нового хякима сделали вид, что верят, – сказал Дангатар. – Здесь уж постарался Саидов.
   – Так, стоп, – сказал Карташ и хлопнул ладонью по столу. Голова опять пошла кругом. – Значит, вашего хозяина прикончили не из-за нашего груза?
   – Боюсь, что нет, – ответил Дангатар. – Тут идёт игра по гораздо большим ставкам.
   – Большим, чем два ящика платины?
   – Разумеется. Так уж вышло, что это простое совпадение – подготавливая покушение на моего хозяина, Ханджар случайно узнал о вашем грузе и решил заодно и его захапать. Думаю, Саидов даже не знал о платине, да ему она не очень-то и нужна. У Саидова большие планы. Великие. Огромные. Смена хякима одного из велаятов – всего лишь малая часть интриги, конечная цель которой – занять трон. И стать не просто новым Туркменбаши, а сделаться по-настоящему единоличным правителем страны. Без всякой конкуренции с местными владыками. И если Гурбанберды Саидову вдруг удастся добраться до престола, то много крови прольётся, ой много…
   Помолчали.
   – Н-да, хитро, – Таксист задумчиво теребил мочку уха. – А ведь по большому счёту-то везде одно и то же. Где есть какая-никакая власть, там начинается кровавая грызня за неё. И в воровском мире то же самое. Достаточно вспомнить схлестку Баркаса и Пугача за власть в зоне…
   – Так вот, Алексей, – сказал Дангатар, глядя на Карташа, – я ничего не напутал, сказав, что арчин Ахмурат сейчас правит, как правил, всё тем же городом. Батыр пока не решается убрать его. Пока. У новоиспечённого хякима Батыра и так не слишком прочное положение, он опасается резких перемен. Он опирается лишь на своих немногочисленных боевиков, да ещё на поддержку Гурбанберды Саидова с его связями в столице и отсюда – на поддержку местного КНБ в случае волнений в велаяте. Так вот: слепой арчин Ахмурат – наш шанс, други мои, наш последний и решительный шанс. Если мы поможем ему отомстить за себя, отомстить за Аллакулыева, поможем ему стать хякимом, то… поможем и себе, решим и все свои проблемы. Понимаете? И ваши проблемы тоже. Главная беда в том, что реальной силы за Ахмуратом нет. Уважение в народе и у аксакалов – это хорошо, но этого мало.
   – И сразу возникает ещё вопрос: а согласится ли он сам? – сказал Карташ.
   – Согласится, – твёрдо сказал Дангатар. – Ахмурат не глуп и прекрасно осознаёт, что если хякимом останется Батыр, то его часы сочтены. Если не убьют завтра, то уж послезавтра всяко.
   – Ну хорошо. А где же она, та реальная сила, способная помочь Ахмурату взять власть в велаяте? Ну и нам заодно помочь в решении наших маленьких проблем?
   – Я бы не стал об этом и заикаться, Алексей, если бы не видел выхода. Сегодня ночью сюда приедут люди, за которыми стоит реальная сила.
   – И кто эти люди?
   – Воры, Алексей. Ашхабадские воры.

Глава 15.
Тиха каспийская ночь

Двадцать пятое арп-арслана 200* года, 23.18

   Вот же привязалась немного пошловатая, но отвечающая моменту песенка:

 
Под солнцем южным, как под грудью у мадам —
Немного жарко, но до одури приятно.
И все фланируют под им туда-сюда,
А я фланирую под им туда-обратно…
 

   Карташ сфланировал под им на Каспийское море.
   Сфланировал в одиночестве.
   Гриневский остался с Дангатаром вспоминать былые дни – им было что вспомнить и было кого помянуть.
   Машу Карташ нашёл в отведённой ей комнате. Она спала, а может, делала вид, что спит. Раз так, Алексей решил оставить её в покое.
   Джумагуль вообще куда-то запропала.
   И он отправился на море. А почему бы и нет, собственно? Когда ещё выпадет такая возможность…
   Он выкупался и теперь просто лежал на песке, наслаждаясь тёплым вечером, шумом прибоя и хоть временным, но всё же покоем. Мгновенный курорт – вот как можно окрестить его вылазку на пляж. Он лежал навзничь, раскинув руки, и ему казалось, что если вот так жить в доме на берегу моря, то ничего уже больше не надо. Никаких авантюр с непредсказуемым финалом, никаких сокровищ и роковых тайн. Наверное, в таком месте душа и может обрести долгожданный покой, который во всех прочих местах нам только снится…
   Как бывает сплошь и рядом, мысль причудливым образом, этакой вольной бабочкой перепорхнула на иной предмет. И, повинуясь её прихоти, старший лейтенант ВВ (пожалуй, уже бывший, а, господа?) Алексей Карташ призадумался о том, как же герр Дангатар организовал охрану своей персоны, что ничуть не беспокоится за свою безопасность.
   В общем… при всей своей открытости ветрам это место не столь уж и легкодоступно. Или морем можно добраться, или посуху – по единственной, идущей от города дороге. С морскими стёжками ясненько: плавает караульная лодочка, оборудованная мощной оптикой и радиосвязью. Да, наверное, и не одна такая лодочка плавает. Что же касаемо сухопутья, то при выезде из города, видимо, какой-то местный житель отрабатывает зарплату наблюдателя. А поскольку городишко махонький, все друг друга знают, то любое новое лицо, а уж тем паче группа лиц не может проскочить незаметно. Ежели наблюдатель, простите за тавтологию, по жизни наблюдательный, то сразу и без труда отличит опасных гостей от всякой прочей всячины. И вовремя просемафорит.
   А то ещё, очень может быть, живёт в начале приморской деревни прикормленный человечек, вся задача которого сводится к тому, чтобы не отходить от дома и не расставаться с рацией. Ну и в случае поступления условного сигнала выкатить на дорогу какой-нибудь старенький трактор с прицепом и развернуться в заранее присмотренном месте так, чтобы перекрыть дорогу.
   А перекрыв, разумеется, заглохнуть. Пока ругаются, сталкивают, объезжают – выигрыш времени…
   Услышав за спиной шорох, Карташ перевернулся на живот. Ира. Она шла, зарываясь босыми ступнями в песок, держа в руках туфли, через плечо было перекинуто полотенце.
   – Купаемся?
   Она опустилась рядом с ним. Карташ сел, подогнув под себя ноги. Представился без затей, званий и регалий:
   – Алексей. А то как-то неудобно получается, Ира, я вас знаю – вы меня нет.
   Она рассмеялась.
   – Я ведь женщина. Имя женщины в наших палестинах не велика важность. Как и сама женщина… Вы знаете, что туркменская женщина за свою жизнь может поменять имя три раза? Причём все три раза не по своей воле и охоте. Сперва она получает чын-ады, то есть имя, данное при рождении. Потом чын-ады зачастую, если не сказать всегда, вытесняется йоргунли-ады, что в переводе означает «ходовое имя». Причём прозвище может быть и обидным, допустим, Худышка. Так и ходят с ним, даже когда из худышки превращаются в… нехудышку. Во время же бракосочетания, когда невесту приводят в семью жениха, она называет своей новой семье и своё чын-ады, и своё йоргунли-ады. Если ни то, ни другое имя не нравится родне жениха, то женщине придумывается новое имя.
   – Да уж, лёгких путей на Востоке не ищут, это я уже понял… Но ваше имя после бракосочетания, как я понимаю, уцелело?
   – Имя-то уцелело… – произнесла она с непонятной интонацией. Потом со свойственной женщинам последовательностью сказала:
   – А знаете, я и купаться-то хожу по ночам потому, что честной женщине показывать свои прелести в неприкрытом виде строго воспрещается. Ну, кроме как законному мужу. Только я сказала мужу, что жить у моря и не плавать в нём – это всё равно что жить с женщиной и не… спать с ней. – Она снова рассмеялась. – Представьте, добилась своего – дал согласие на купания. Но исключительно ночные.
   Она скинула платье. Карташ невольно залюбовался её сильным, пышущим здоровьем, налитым телом.
   «В нашем велаяте девочки што надо». Почему-то сегодняшним вечером в голову лез один шансон…
   – Не хотите со мной? Или вы уже наплавались?
   – За последние дни я так соскучился по воде, – сказал Карташ, поднимаясь с песка, – что наплаваюсь нескоро.
   Вслед за Ириной, невольницей ночных купаний, Алексей с разбегу бултыхнулся в прибойную волну.
   «Нет, как хорошо жить у моря!» – невольно повторился он в своих восторгах, скользя дельфином под водой. Ну, в общем, Карташ не был оригинален – тоже самое восклицают все белопузые курортники в первые два дня отпуска на море. Правда, те же курортники, когда отпуск переваливает за экватор, уже и на море-то не каждый день выбираются, уже высчитывают по календарику, сколько дней осталось до отъезда.
   Они плыли рядом, не торопясь – куда и зачем торопиться? – наслаждаясь тёплой приветливостью каспийской воды. Над Туркменией утвердилась ночь, на небо выкатилась луна и достаточно неплохо справлялась с подсветкой моря и его берегов.
   – А вас не беспокоит, как выражались в ранешние времена, что своим обществом я могу вас скомпрометировать…
   Выговаривая столь длинное слово, Алексей хлебнул «огурчика» и вынужден был отплёвываться.
   – Не боюсь, – она перевернулась на спину, разбросала руки, отдыхая на лёгкой, едва заметной волне. – За годы безупречной службы в звании жены могу себе позволить, чтобы меня разок и скомпрометировали.
   Алексею в последней фразе почудился некий подтекст. Или это всего лишь игра его воображения, порождённая тем, что извечные мужские мысли свернули на проторённую дорожку? Они-то свернули – это определённо, что им, несчастным, ещё остаётся, когда находишься наедине с симпатичной женщиной, которая вдобавок на девять десятых обнажена, когда тёплая солёная волна способствует курортным настроениям, а сверху игриво подмигивает луна. Но следует гнать эти мысли прочь, потому как – не до того-с. В это «не до того-с» Алексей вложил все помехи, громоздящиеся на проторённой дорожке извечного мужского инстинкта: и негде, собственно, и муж обретается где-то поблизости, к тому же какие-то представители реальной силы вот-вот приедут, закрутится карусель и тут уж станет вовсе «не до того-с».
   – А хотите, покажу вам местную достопримечательность? – вдруг предложила Ира. – Чуть ли не единственную в наших краях.
   – Хочу, конечно, – сказал Карташ, тоже переворачиваясь на спину.
   – Тогда поплыли.
   – Поплыли.
   «Вдруг обрадован моряк – появляется маяк». Вскоре он разглядел тот маяк, на который они путь держали. Сегодня днём Алексей видел эту тёмную шишку на поверхности моря, но так и не разобрал, что это такое.
   – Бакен? – спросил Карташ.
   – Вот и не угадали. Экий вы нетерпеливый! Вы во всём такой?
   – Почти во всём. Мы же люди северные, горячие, удержу ни в чём не знаем.
   Вскоре Алексей и сам увидел, что они плывут отнюдь не к бакену. Зародившаяся у него догадка вскоре полностью подтвердилась. Над водой выступала рубка некогда затонувшего судна. Судя по размерам рубки, это что-то вроде небольшого рыболовного судёнышка, в стародавние времена севшего на мель и почему-то с мели никем не снятого. Может, в тот момент не до того было, а потом махнули рукой. А может, посудина была безнадёжно старой и хозяин пришёл к выводу, что овчинка выделки не стоит. И уж совсем безумное предположение – уж не верещагинский ли это баркас, брошенный киношниками, которые, отсняв фильму, спешно умотали в любимую столицу?..
   Дверь рубки была распахнута. Ира заплыла внутрь и встала на пол. Карташ последовал её примеру. Воды ему тут оказалось чуть ниже чем по пояс.
   Судёнышко, зарывшись в мель, слегка завалилось на правый борт, крен составлял примерно градусов десять, и оттого ноги немного съезжали по скользким половым доскам. Карташ, чтоб не скользить, ухватился за край стола с набитым поверх пластиком.
   – Ты морячка, я моряк, – пробормотал он, оглядываясь.
   Из стёкол, разумеется, не уцелело ни одно, штурвал, ясное дело, отсутствовал – не иначе, свинтили на сувенир. Пустые углубления из-под каких-то приборов, останки некоего недовыломанного прибора непонятного Карташу назначения, покрытые ржавчиной стены, пустые зажимы на стенах, пустые полочки, где во времена оны, наверное, стояли рядком всяческие справочники по мореходству и сборники инструкций.
   В общем, достопримечательность так себе…
   – Это, часом, не верещагинский баркас?
   Карташ взглянул на Иру и наткнулся на её взгляд.
   В её глазах – уж в этом-то Алексей понимал – костром полыхал призыв.
   И не зря, как тут же выяснилось, полыхал.
   Она вдруг шагнула к нему, поскользнулась, ноги её поехали и, чтобы не ухнуть в воду, она тесно прижалась к Карташу. После чего купальник, казалось, по собственной воле, без всяческого участия со стороны хозяйки, соскользнул с её тела; скомканную тряпицу она забросила на одну из полок.
   – Ни о чём не спрашивай, – прошептала Ирина срывающимся голосом. – Я так хочу.
   В последнем приступе добропорядочности Карташ попытался было что-то проговорить, о чём-то спросить, но Ира ждала от него совсем другого – судя по тому, что вытворяли её пальчики. И… Карташ не стал забивать себе голову поиском ответа. Тем более, что женщин всё равно не поймёшь, логикой не измеришь. Может быть, она вдрызг разругалась с мужем и мстит ему по-своему, по-женски. Может быть, её супруг уже, как говорится, не тот, что прежде. А может, никогда и не был тем, о ком она мечтала… Да, в общем, какая разница! Взяла своё природа, Карташ ощутил прилив естественного желания, его тянуло к этой женщине – так зачем противиться! Тем более Ира была хороша, как говорится – всё в пропорцию, таких женщин мы подсознательно и ищем…
   Необходимая опора нашлась без труда – стол с пластиковым верхом. Алексея посетила циничная мысль: если мужчина и женщина друг друга хотят – приладятся везде. Хоть бы и в открытом море. Она покорно распростёрлась перед ним на столе, ждала, когда он войдёт в неё, ждала, дрожа от нетерпения. И Карташ не стал тянуть, она подалась ему навстречу с протяжным и громким стоном. («Над водой звуки далеко разносятся», отметила та часть сознания Алексея, которая не участвовала в безобразиях, созерцала их откуда-то сбоку, но она вскоре отключилась, вытесненная самым древним и самым сильным инстинктом).
   Ире не нужны были изыски и изощрения. Ей нужно было, чтоб её возжелали как можно сильнее и взяли просто, без затей, даже грубовато, по-солдатски, она хотела, чтобы ею насыщались – Карташ неким чутьём угадал, что ей нужно, и делал всё так, как она хотела.
   Переплетение тел, стоны и вздохи продолжались, пока оба, содрогнувшись в последней, сладостной конвульсии, не замерли, совершенно опустошённые.
   В эту отрадную истомную паузу на Карташа неожиданно нахлынула жутковатая фантазия: будто он это не он, а некое чудище морское, помесь человека и рыбы, жаба из чубахинского бреда, а в его объятиях не женщина, в его объятиях русалка, которая сейчас как шлёпнет по воде рыбьим хвостом…
   Он захотел поделиться с Ирой этой причудой сознания. Но стоило ему открыть рот, и она приложила палец к его губам.
   – Т-сс, ничего не говори. Не надо. Плывём назад, а то нас хватятся…
   Карташ выбрался на берег несколько, признаться, ошарашенным.
   – Иди первым, – сказала Ира, наклоняясь к лежащему на песке платью.
   И Карташ пошёл первым.
   К дому он подошёл в тот момент, когда в открытые настежь ворота въезжал джип, белый свет аж шести галогенных фар (две – где полагается, и четыре – на крыше) освещал сад и дорожку, доставая до дома. Ещё две машины уже стояли во дворе, возле них скользили расплывчатые силуэты. Карташ разглядел Дангатара, с кем-то обнимающимся. Значит, пожаловали, гостюшки дорогие.
   Он зашёл в ворота следом за джипом. Остановился, сделав два шага. За его спиной Саша сводил воротные створки. Алексей не торопился с основняцким видом продираться сквозь группки ашхабадских гостей, – дескать, посторонитесь парни, сам Карташ спешит до дому. Сейчас закончится увертюра из похлопываний, объятий, улыбок и пышных фраз, Дангатар представит его дорогим гостям, или не представит, или не сейчас, короче, как сочтёт нужным. А потом уже…