Бушков Александр Александрович. Ашхабадский вор

   Только вот вопрос: куда эти беглецы потом девались?
   Во всяком случае, в органы с жалобами на таёжных рабовладельцев никто не обращался, да и слухов таких, что вот вышел, мол, из тайги ободранный человек, поведал, что-де с тайного прииска идёт, и возопил: спасайте, люди добрые, тех, кто там безвинно пропадает.
   В общем, как бы то ни было, а несколько лет никто и ничто не мешало жизни на прииске течь по нехитрому распорядку. И в глубине сибирских лесов свершался простой, но приносящий немалую прибыль цикл: вскрывалась пустая порода, добывались платиносодержащие пески, загружались в промывочную бочку, где под напором водяной струи порода разделялась на два продукта. Верхний, состоящий из камней и не размытой глины, направлялся в отвал. Нижний поступал на отсадочные машины и концентрационные столы. В результате обогащения получали шлиховую (то есть самородную) платину. Которую потом и увозили вертолётом в неизвестном направлении.
   Однако всё не вечно, и левый прииск было решено ликвидировать. Слишком многие стали проявлять интерес к Шаманкиной мари. Начиная от воровского сообщества, включая ФСБ и заканчивая старшим лейтенантом внутренних войск Алексеем Карташом. Последний вписался в историю по причине авантюрного склада характера да ввиду своего скучного, бездеятельного прозябания в посёлке Парма. Вписаться-то получилось легко, а вот выписаться… История закрутила, завертела и забросила его, а вместе с ним дочь начальника ИТУ Машу, беглого зэка Гриневского и фээсбэшника Геннадия на Шаманкину марь.
   В тот день прииск сначала превратился в концлагерь, когда загнали в сарай ставшими ненужными рабов и положили их там с порога из ручного пулемёта. Потом же прииск превратился в филиал Клондайка времён золотой лихорадки, времён Хоакино Мурьетты – потому что нашлись охотники, и не в единственном числе, захватить приготовленные к вывозу ящики с платиной…
   Как поётся в одной старой песне, в живых осталось только трое. И эти трое сидели на земле под вертолётом. И победителями себя отнюдь не ощущали. А самое главное – они не понимали, что же делать дальше.
   Есть вертолёт и есть кому его пилотировать – но некуда лететь.
   Есть богатство, которого, подели поровну на троих, хватит каждому, чтобы в роскоши прожить до конца дней – но сейчас на это богатство ничего не купишь, сейчас это не более чем просто неподъёмная тяжесть в зелёных ящиках.
   Позади бой и смерть, позади гибель «археолога» Гены, впереди – полный туман.
   И совершённое, полное какое-то опустошение внутри.
   Возвращались распуганные выстрелами птицы. Какой-то мелкий зверь зашуршал в березняке. Люди же молчали. Каждый думал о чём-то своём… или ни о чём не думал, а просто тихо лежал или сидел, закрыв глаза.
   Но они не могли себе позволить длительный отдых, пусть и заслужили его. Лишь кратковременная, в несколько минут передышка никак всерьёз не могла повлиять на их положение. А то и могла, однако верить в это не хотелось, и совсем без передышки им было никак не обойтись – всё-таки, чай, не спецназ и не профессиональные охотники за сокровищами, нет той привычки, чтобы совершить марш-бросок, отползаться, отстреляться, потерять в бою товарища, потом ещё немножко повоевать, утереть пот и – в новую заваруху со всем нашим пылом.
   По истечении этих никем не нормированных, но кожей ощущаемых минут время стало тяготить, как тяготит тиканье часовой мины. Можно, конечно, расслабляться и дальше, не обращая внимания на обратный отсчёт, дело хозяйское, но зато когда рванёт – уж некого будет винить, окромя себя, бестолкового.
   Первым стряхнул с себя усталое оцепенение Карташ.
   Он поднялся с травы, пересёк вертолётную площадку, направляясь к ящикам армейского образца, в которых обычно хранят боеприпасы или запчасти. Гриневский и Маша издали наблюдали, как он отмыкает защёлки, откидывает крышку верхнего ящика, несколько секунд обегает взглядом содержимое, и на его лице в этот момент не отражается ровным счётом ничего, никаких надлежащих случаю эмоций – типа алчности или разочарования. Потом Алексей запустил внутрь руку, зачерпнул в ладонь горсть тускло-серых комков, издали напоминающих олово, и двинулся в обратный путь, на ходу пересыпая постукивающие друг о друга серенькие камешки из ладони в ладонь. Подойдя, высыпал их на траву между Машей и Гриневским.
   – Вот так выглядит, господа Рокфеллеры, наша добыча, объёмом в два ящика.
   – Это и есть та самая платина? – Маша двумя пальцами ухватила один из комкоподобных, самородков, подняла, прищурив один глаз, принялась рассматривать. Самородок был явно не рекордной величины, зато смешной формы, похож на кукиш. – Почему-то мне казалось, там, в ящиках, сложены слитки. Такие аккуратные кирпичики. Как в кино золото, только белого цвета.
   То, что принёс Карташ, мало походило на слитки: «зёрна» и «листочки» преимущественно тускло-стального и серебряно-белого цвета, величиной с ноготь большого пальца и меньше, да бесформенные комки тех же цветов и чуть большие по величине.
   – Чтобы платину в слитки переплавляли, про это я, например, никогда не слыхал, – сказал Гриневский, лишь покосившись на свободно валяющееся на траве сказочное богатство, но в руки не взяв. – Знаю, что тянут платиновую проволоку…
   – Проволока или слитки это уже очищенная от примесей платина. И она стоит дороже, чем наша, – сказал Алексей, протягивая Маше руку. – Подъём, платиновая рота! Надо ящики закидывать в вертолёты. Та ещё работка нам предстоит. И предлагаю с ней не затягивать.
   – А сколько вообще она стоит, эта платина? – спросил Гриневский, вставая и отряхиваясь от травы. – Хоть примерно прикинуть, из-за чего рубка идёт.
   – Гена говорил, что унция платины стоит на рынке шестьсот – семьсот баксов, – сказала Маша.
   – Унция – это у нас сколько? – Гриневский взглянул на Карташа.
   – Что-то типа тридцати граммов, по-моему, – неуверенно сказал тот. – Да пёс его знает…
   – Ну и сколько у нас здесь этих унций? спросила Маша. Они остановились возле ящиков.
   – Насчёт унций не скажу, а вот колышков до хрена, и всех их разложить требуется по пути следования. Понимаешь, боевая подруга?
   – Да чего уж там, не высшая математика, – Маша подошла к наваленным горкой брёвнышкам (все длиною полметра и одинаковой толщины), набрала охапку и принялась выкладывать их на земле «лесенкой» с интервалом в шаг. Подобрать деревца, напилить брёвнышки, сложить их в кучу – это, думается, и стало последней работой приисковых рабов. Приисковая охрана, хоть числом была не мала, надрываться ни в малейшей степени не желала, отвыкли вертухаи от физического труда, поэтому вознамерились максимально облегчить труд и тяжеленные ящики не тащить на руках, а волочь, как по валикам.
   – Сколь бы ни было этих унций, а вторую жизнь на них всё равно не купишь, – громко сказал Гриневский, подтягивая голенище сапога. – Впору уже спросить: куда летим, начальник?
   – В любом случае летим, а не идём, – Карташ проверил защёлки на крышке верхнего ящика. – Берись! На «и-раз» стаскиваем. Не должен рассыпаться от удара, для армии всё-таки делали. Ну, готов? И-и-и, раз!..
   Верхний ящик соскользнул с нижнего и рухнул зелёным брюхом на дорожку из брёвнышек-окатышей. На доски он не рассыпался – сколочен был добротно. Да ещё к тому же, голову можно прозаложить, ящичек сколочен в те годы, когда на предприятиях, выполняющих армейские заказы, существовал, помимо обычного, ещё и военконтроль, а за брак с военного контролёра без лишних слов снимали погоны и гнали взашей с тёплого места – перевоспитываться на одну из «точек» северной широты.
   – На счёт любого случая я бы с тобой не согласился, сказал Пётр, толчком развернув ящик на брёвнах. – Есть и такой вариант: оставляем здесь всё как есть, заталкиваем в рюкзаки побольше консервов и уходим тайгой.
   – Ха, то есть как «тайгой»! – старший лейтенант Карташ с искренним недоумением взглянул на зэка. – Чего ты несёшь! А зачем тогда… зачем тогда всё?! Зачем ты, на хрен, ящики таскаешь?!
   – Таскаю, потому что ничего ещё не решил. Когда мы сюда шли, каждый в голове держал свои расклады. Теперь, после гибели Генки, в расчёты корректировочку надо давать. И у меня были свои счёты и расчёты, а также имеются теперь свои корректировочки.
   Карташ ощутил, как с мутного донца души поднимается злость. Он предчувствовал наступление этого момента, когда каждый потянет в свою сторону, что твои лебедь, рак и щука. Предчувствовал… всё же сохраняя надежду, что может и обойдётся, может, его спутники довольствуются совещательными голосами, а принятие окончательных решений оставят за ним. Не обошлось. Ну а когда каждый сам себе командир и у каждого наполеоновские планы… ну да, получаем типичное «а воз и ныне там». Алексей достал сигареты как средство успокоиться.
   – И что у тебя за расчёты? Колись, раз уж начал.
   – А то ты не въезжаешь! Ну, коли хочешь услышать… – Гриневский тоже закурил. – Меня устраивает нынешний расклад – за исключением того, что фээсбэшник Гена мёртв. Я всерьёз рассчитывал оформить через него досрочную амнуху. Но и теперь не всё так плохо. Пугач и его кодла отбыли в места вечного заключения. Про мои дела с ним никто теперь не в курсе, с этой стороны я чист. И с вашей мусорской стороны я не при делах. На зоне во время бунта я не светился, вместе со всеми по округе не баловал. Убёг с перепугу в леса и заплутал там. За что меня наказывать – тем более, когда сам сдамся? Вот только…
   – …что с нами, то бишь со мной и Машей, в таком случае делать, – с ухмылкой продолжил Карташ, словно невзначай коснувшись локтем висящего на плече автомата. – Мы получаемся свидетели. Вдруг проболтаемся кому. Например, по пьяни…
   – Не передёргивай, начальник, – поморщился Гриневский, поставив ногу на ящик. – Эхе-хе… У тебя, Лёша, начался классический синдром кладоискателя, добравшегося до клада. Подозреваешь всех подряд в нехороших замыслах, нащупываешь ствол, недобро косишься. Я ж всё-таки бывший офицер, как ты помнишь.
   – Ну уж очень бывший, – сказал Алексей, глядя на собеседника сквозь прищур. – Кстати, ты очень-то не рассчитывай, что про тебя никто не узнает. О твоей особо важной персоне наверняка проинформированы лепшие дружки Пугача, которые на воле остались. Когда-нибудь, может даже очень скоро, им станет известно, что твоего трупа на прииске отчего-то не оказалось, и за тобой начнётся охота почище английской охоты на лис.
   – Насчёт жмуриков – тут всё просто, начальник. Видел же канистры. Прииск подготовлен к взрыву. Раз подготовлен, должен взорваться. И никто никогда не дознается, кто здесь был, кого не было.
   – Я смотрю, ты всё продумал?
   Они стояли друг против друга.
   – А я смотрю, начальник, ты ни хрена не продумываешь. Ежели возьмём ящички с собой – это верная смерть, можешь к бабке не ходить. За нами кинутся все кому не лень. И даже те, кому лень. А кстати, не факт, что Генка не лепил нам горбатого. Может, он для себя старался, а его начальство вообще не в курсе командировки сотрудничка. И самый главный нефакт, что те Генкины начальники и сослуживцы, на кого мы в конце концов выйдем, окажутся честными бессребрениками, преданными родине и присяге. Кто поручится, что в их мозгах не вспыхнет простенькая мыслишка: а на кой ляд отдавать добро в общественное пользование, когда можно забрать в своё? Всего и делов-то, что грохнуть эту весёлую троицу, которая и не ждёт уже подвоха, и зажить припеваючи…
   Гриневский сплюнул.
   – А вот ежели мы, начальник, оставим эти золото-брыльянты здесь, как кость для собак бросим, до нас никому не будет дела. Нас никто вычислять и выслеживать не станет, не до нас им будет, за добычу станут грызться. Всё шито-крыто, не было тут Гриневского с Карташом.
   – И чего ты тогда здесь сидишь!!!
   Прорвало. Взорвался Алексей Карташ. Не выдержали натянутые нервы.
   – Чего ещё не убёг в тайгу?! Почему ещё не покрошил нас в капусту, раз всех боишься?! Мы – последние свидетели, загасил нас и свободен, гуляй по тайге с консервами, выходи куда хочешь с любыми рассказками!
   – Хоре кипеть, начальник. У меня перед тобой долгов нету, хочу – загуляю по тайге, хочу… вон к староверу давешнему подамся грехи замаливать.
   – А вертолёт? Кто вертолёт поведёт?
   – Я не к тебе нанимался вертолёты водить. Мой наниматель – вот он, – Гриневский показал на избу, в которой лежал мёртвый Пугач. – И потом я ещё, кажется, не слышал твоего плана, я знаю только Генкин. Или я что-то путаю? Ну давай, расскажи нам наконец его, свой план! Дальше-то что делать думаешь, а? Куда, к кому?!
   – Вертолёт – не самолёт, сесть может, считай, где угодно, – Алексей с излишней тщательностью размочалил окурок о подошву, отбросил в сторону, заговорил спокойно и размеренно. – Например, под Пижманом, на территории одной расформированной вэ-чэ, где уже нет ни техники, ни оборудования, ни людей. Земля и пустующие здания буржуям пока не проданы, пока ещё в собственности Министерства обороны, поэтому часть на всякий случай охраняется, вдруг ей вернут статус военного объекта. Так вот там сторожем… как писали в старых романах, преданный мне человек. Я его туда и пристроил, к слову говоря. И не раз оставлял у него на сохранение всякую… всячину. Хорошие места, куча пустых ангаров, куда можно загнать вертолёт. И вообще много чего хорошего и пустого – например, бункеры, в которых можно пересидеть хоть ядерную войну.
   – Неплохо, – кивнув, без тени насмешки произнёс Гриневский. – Неплохо. А дальше? Ну, сховался ты на время, ладно. А сколько сидеть так намерен? Дальше-то что? Как только нос покажешь, тебе его тут же и оторвут. А как только где-то всплывёт кусок платины, вместе с носом оторвут все прочие органы.
   Их разговор уже какое-то время слушала Маша, успевшая разложить брёвна-окатыши вплоть до самого вертолёта, выполнив свою часть работы. Ящики волочь это уже мужское дело, но пока о ящиках забыли.
   – Куда бежать, кому продавать? Сказочное богатство оно само по себе не поит, не кормит, по курортам не возит, его ещё надо обратить в хрустящие лавэ, – Гриневский потёр большой и указательный пальцы. – Тут требуются вполне определённые связи, а все подходы к этим связям будут плотно обложены конкурирующими фирмами.
   – Так-то оно так, но ты не забывай, что я в некотором роде москвич. И в Москве тоже среди не последних людей крутился, кое-какими связями оброс. Можно воспользоваться. Правда, с бухты-барахты тут решать нельзя. Сперва хорошенько покумекать требуется. И кумекать предлагаю на вэ-чэ под Пижманом.
   – Тогда едино получится, что обратной дороги нема, покачал головой Гриневский.
   – Ты же вроде женат? – неожиданно перебила Гриневского Маша и цепко взглянула ему в глаза.
   – Есть такое дело, – кивнул тот.
   – А дети?
   – А вот детей нет.
   Карташ, откровенно говоря, напрочь не понимал, к чему клонит Маша.
   – Ты вернёшься, освободившись вчистую, – задумчиво сказала она. – Обратно в таксопарк с судимостью вряд ли возьмут. Конечно, без работы не останешься. Например, можно промышлять частным извозом. Или автостоянки охранять. На жизнь вам с женой хватит. А если ты вдруг когда-то… когда уже всё уляжется и забудется, вдруг расскажешь жене вот об этом, с указанием цен за унцию и примерного веса этих ящичков… Маша показала Гриневскому кусок платины в форме кукиша, – с тех пор не будет тебе покоя ни днём ни ночью, жена тебя со свету сживёт, пусть даже она у тебя самая прекрасная, понимающая, любимая, но она тебе никогда не простит, что ты однажды мог – и не сделал. Бабы, знаешь ли, любят за поступок. А ты будешь знать, что она тебе не прощает, и это знание превратит твою жизнь в ад. Если, конечно, твоя жизнь не превратится в ад раньше, от твоих обкусанных локтей, от бессонных ночей, когда ты будешь жалеть, что упустил шанс превратить жизнь из серенького прозябания в бесконечный карнавал, мог обеспечить до конца дней себя, жену и армию детей. Да, рискнув. А кто тебе без риска уступит хоть кроху власти и денег? Это, в общем-то, не так уж и сложно – проживать жизнь сытым и довольным… мужиком. Так, кажется, у вас за решёткой называют массу, которой многого не надо, которая довольствуется скромным набором простых радостей…
   – Ещё не легче! Девочка начинает нас агитировать за то, чтобы украсть платину у всех, – хохотнул Гриневский, однако Алексей заметил, что слова «хозяевой» дочурки задели его за живое. – Ты же вроде как сотрудница Генкиной конторы?
   – Я не сотрудница. Я просто согласилась помочь в одном-единственном деле. Дала себя уговорить. Дело закончено, человек, под обаяние которого я попала, мёртв.
   – Гена не дал тебе канал экстренной связи? – вклинился Карташ.
   – Нет, – бросила Маша – как показалось Алексею, с некоторой заминкой.
   – По идее, должен был дать, если играл честно, – негромко проговорил Пётр. – Не мог же он не рассматривать вариант собственной гибели, всё ж таки профессионал. Или, как я уже говорил, Гена и не собирался сдавать клад в государственные закрома. Ладно, сейчас уж что толку гадать…
   – Может быть, есть смысл один ящик оставить здесь, вдруг предложила Маша. – Если не известно точное количество платины, которую подготовили к вывозу, на какое-то время можно ввести их в заблуждение…
   – Давайте займёмся ящиками, – устало сказал Карташ. – Когда платина будет в вертолёте, легче и думаться будет.
   С перетаскиванием груза управились быстро. Хоть и тяжелы, заразы, однако не такой уж и адский труд для двух здоровых мужиков – проволочь за ручки по круглым, перекатывающимся брёвнам, как по валикам.
   Справились без больших проблем и с загрузкой ящиков в вертолёт: Гриневский с помощью тросов и верёвок соорудил примитивный блок, струганные доски для сходен в приисковом хозяйстве тоже отыскались без труда, а дальше – тянем-потянем, с присказкой «эй, ухнем» пердячим паром затаскиваем добро в кабину.
   Да, сокровище им выпало громоздкое и тяжелющее.
   Это тебе не с компроматной дискетой в кармане бегать и даже не с чемоданом, в который упакован миллион долларов. «В следующий раз, – подумал Карташ, обливаясь потом, – соглашаюсь только на бумажный клад…»
   После того, как ящики с платиной разместили в салоне «вертушки», Гриневский отправился разбираться со взрывчаткой и детонаторами. Разобраться не мешало – неизбежную погоню следовало вводить в заблуждение, путать всеми возможными способами. В конце концов, Пётр разобрался что к чему: к канистрам, расставленным по всему прииску, были приляпаны мины с радиодетонаторами, а пульт, с которого должен был уйти сигнал к подрыву, как и ожидалось, отыскался в кармане у приискового пахана, кого Алексей окрестил Седым. Детонаторы были не активированы, Гриневскому пришлось обойти прииск и поочерёдно привести их в боевое положение. Маша присела около вертолёта, опёрлась спиной о тёплую резину колёса и прикрыла глаза. А Карташ тем временем занялся оружием.
   Оружия набралось выше крыши: каждый второй на прииске, не считая первого – и хозяева, и гости были вооружены до коренных зубов, за исключением, разумеется, расходного материала в лице рабов. Набралось около десятка «калашей», штук двадцать каких-то неизвестных Алексею автоматических машинок явственно заграничного производства, три девятимиллиметровых «Беретты» 93R, три «Глока», два «макарки» и два ручных пулемёта. Рожки и обоймы даже считать не хотелось. Пока Карташ озадаченно чесал в затылке над грудой смертоносных игрушек, размышляя, что им делать с такой прорвой оружия, подошёл Гриневский, опять завалился на траву, сорвал длинную травинку, принялся жевать мясистый кончик. Сказал буднично:
   – Ну вот, всё готово к отлёту.
   Действительно, оставалось только поднять машину в воздух. А отлетев подальше, вдавить кнопочку на пульте Седого и – прощай, прииск, прощай навсегда!
   – Ну что… Вот он – момент истины, богатырское распутье перед камнем, – вздохнул Алексей, отвлекаясь от своих непростых дум. – Можем бросить всё и уйти в тайгу. Можем, как собирались, отдать платину государству… вернее, тем орлам, которые за ней явятся… А ведь ещё надо выйти на орлов, которые точно будут представлять государство. А пока мы будем выходить… – Карташ махнул рукой. – И, наконец, третье – сыграть ва-банк. Не скрою, я именно за этот вариант. Да, без прикрытия сверху ничего не выйдет. Поэтому предлагаю сделать ставку на мои московские связи.
   Гриневский вдруг решительно выпрямился на земле, выплюнул травинку, сказал громко:
   – Телефон! Мы совсем забыли, что у приисковых есть спутниковый телефон. Вряд ли они успели его раздолбать во время заварушки. Можно отсюда позвонить…
   – Куда? – презрительно бросил Карташ. – В ФСБ? В МЧС? Дяденьки, заберите нас отсюда? – И добавил голосом Миронова-Козодоева из «Бриллиантовой руки»:
   – Мама!.. Лёлик!.. Помогите!.. – А потом вдруг осёкся и пристально взглянул на Гриневского. – Ведь ты что-то придумал? Придумал, да?
   Гриневский сорвал новую травинку.
   – Без Генки с его конторой я бы с вами и пытаться не пытался, дохлый номер, тухляк. Тыркаться вслепую верная гибель, твои московские связи как пить дать просчитают…
   – Давай короче, а, Гриня, – чуть ли не взмолился Картам. – Без лирики и вступлений.
   – Короче? Можно и короче! – Глаза Гриневского полыхнули странным, нутряным огнём. – Короче, был у литёхи Гриневского товарищ литёха Дангатар Махмудов. Это если короче. Служили они в девяностых, прошли первую чеченскую. И один другому спас жизнь. А именно – литёха Гриневский спас жизнь литёхе Дангатару. Потом их раскидало. С первым понятно и известно… а вот второй, покинув Большую Родину, предавшую его и ему подобных, отбыл к себе, на родину историческую. Конкретно – в Туркмению. И сделал там неплохую карьеру…
   – При Ниязове? – спросил Карташ.
   – Хрена. Ниязов там главный бай, но не единственный. В Туркмении несколько областей – типа феодальных земель, и у каждой земли свой хозяин. Хяким зовётся. При одном из таких хозяев-хякимов Дангатар и состоит. То ли кем-то вроде начальника охраны, то ли главного телохранителя, то ли даже главы службы безопасности этой маленькой вотчины. Мент, короче. Так вот. С тех самых военных пор мы с Дангатаром не встречались, но созванивались… Два раза в год, не больше.
   Есть даты, которые ни фига не говорят широкой общественности, но для тех, кто побывал под… Впрочем, ладно… В последний раз он мне звонил незадолго до моей… хм… поездки на курорт под названием «Тайга и зона».
   И сказал то, что говорил всегда. Что помнит нашу дружбу, что если я надумаю переметнуться к нему, то будет нам с женой чуть ли не отдельный дворец, будет мне работа по специальности. У его хозяина собственные «вертушки», чуть ли не целый вертолётный парк. Ещё Дангатар, как обычно, говорил, что даже в случае сложностей на нашей, российской территории готов и, главное, может мне помочь. Возможности у евоного нынешнего пахана, правителя велаята…
   – Чего правителя? – приоткрыла глаза Маша.
   – Велаят – та самая феодальная земля. Ну, административная единица Туркмении. Маленькое ханство в составе большого султаната. В нём всё по-настоящему: есть своя маленькая армия, свои спецслужбы, свои внешние и внутренние интересы. Конечно, каждый хяким мечтает поднакопить силёнок и если не скинуть главного бая и занять его место, то, по крайней мере, отделиться в маленькое, но гордое и независимое княжество.
   – Значит, наркота. Транзит, или свои плантации, или и то и другое, – уверенно сказал Алексей. – Иначе с чего бы им быть такими самостоятельными…
   – Может, и так, кто ж его знает, – пожал плечами Гриневский. – Да и нам, по-моему, по барабану. Но это та самая крыша, которая нам необходима. И, что особенно ценно в нашем положении, крыша туркменская, в здешних запутках не замазанная, никому не известная, никем в расчёт не принимаемая… Короче, я так подумал… при таком раскладе можно рискнуть.
   Гриневский встал на ноги.
   – В конце концов, судьба сама распорядится, что ей угодно от меня… ну и от вас заодно. Если дозваниваемся до Дангатара и он даёт согласие – значит, фарт.
   Если не согласится, то тогда… Тогда, ребятки, разбегаемся кто куда.
   – Да, блин, заманчиво… – Алексей потёр ладонью щетинистый подбородок. – Фронтовая дружба, должок в виде спасённой жизни… Один ящик отдаём ему с баем, другой оставляем себе. И все расходятся довольными. В Туркмении нас ни одна местная сволочь не достанет, твой Дангатар с его баем помогут нам перевести платину в привычную валюту. Из Туркмении через Афган или Иран можем свалить в любую страну по своему желанию и в ней безбедно зажить на вечном отдыхе. Ты выпишешь туда свою жену, чтоб уж никогда больше не работала… М-да, заманчиво. А ты его хорошо знал. Дангатара-то? Он из тех людей, что не меняются, или?
   – Все люди меняются, – фаталистично пожал плечами Гриневский. – Возможно, и «или». Возможно, его бай, хяким, сам захочет прибрать ящики к ручонкам, а нас в расход пустить. А возможно, он даже слушать на эту тему не почешется… Всё возможно, везде риск. А ты что, хочешь совсем без риска?
   – Совсем не выйдет, – согласился Карташ. – Однако ж надо свести риск к минимуму. Вот и давай сводить. Пошли звонить, чего сидим!
   – Сперва придётся звонить жене. Телефон Дангатара наизусть не помню, придётся супружнице в записную книжку лезть…
   Гриневский, пользуясь положением расконвоированного, нередко звонил домой из Пармы, поэтому идиотского диалога («Ты откуда?!» – «Да я тут… из одного места. Я потом тебе всё объясню») не случилось. Случился простой разговор двух людей, которым есть что сказать друг другу при встрече, но в короткой беседе на расстоянии тысяч километров хватает, чтобы наговориться, и одной минуты. Спросить как дела, спросить что-то по делу – например, номер телефона армейского дружка…