Страница:
«Потом» наступило очень быстро и не ответило ожиданиям Карташа. Даже наоборот. И вообще чёрт знает, что началось потом…
Сперва раздался крик, несколько выбивающийся из общего ровного гула голосов. Поначалу Карташ не соотнёс сей вопль со своей скромной на данный момент персоной, но спустя несколько секунд его вывели из этого заблуждения. Потому что головы всех присутствующих повернулись в его сторону. Потому что несколько хватких заезжих парнишек проворно скользнули в его сторону и сноровисто взяли в кольцо. Кто-то совсем неласково схватил за рукав – Карташ резко отдёрнул руку. И вот ещё здрасьте – в чьей-то вскидчивой грабке сверкнул ствол.
Что весь этот цирк подразумевает, Алексей постигнуть был не в силах – гомонили исключительно по-туркменски. Свою лепту в общий переполох вносил и Дангатар. Он к чему-то призывал, подняв вверх здоровую руку. Похоже, призывал выслушать его. И наконец добился своего. Диспозиция не изменилась – Алексей в кольце ребят самого серьёзного облика и самым серьёзным образом настроенных, но наступил некий стоп-кадр. Более никто никаких действий не предпринимал, слушали Дангатара.
Следя за происходящим, Карташ без труда вычислил главных у заезжих парней: первый – баскетбольного роста, кадыкастый, славянской внешности, примерно ровесник Карташа; второй – худой, сгорбленный старик в халате и чалме, этакий аксакал воровского мира; третий – невысокий и широкий, с «капустными» ушами, в дорогом костюме и тюбетейке, напоминающий борца-вольника, давно завязавшего со спортом. Остальные же большого интереса не представляли по причине своей полной подчинённости этой троице. Это новое знание ровным счётом ничего не давало Карташу, потому как он не понимал главного: какого хрена эта пантомима завертелась вокруг него, аки Земля вокруг своей оси.
Не понимал, но просчитать пытался. Тем более, что ничего другого ему пока не оставалось. Стой, жди, просчитывай.
На сей момент он видел три причины для внезапного интереса к своей архизнаменитой личности: наркотики, шах и российский след. Наиболее смахивающей на правду представлялась версия «шах». С наркотиками вроде бы всё было окончательно улажено и никаких рецидивов быть не должно. Его российские дела вряд ли вызвали бы такое бурное оживление у туркменской воровской элиты. А вот шах… Карташу про шаха было ровным счётом ничего не известно доподлинно. Всё, что насообщал предводитель кочевников Недж, от начала до конца могло быть форменной туфтой, а правда такова, что шах в полной замазке с ашхабадскими ворами, смерть шаха нанесла ощутимый ущерб здешним людям, да и вообще тот же шах мог быть по совместительству местным аналогом наших воров в законе, а стало быть, по всем понятиям за его смерть воры должны отомстить.
Тогда наши дела не просто хреновые, а наихреновейшие. А кто замочил шаха, вполне могли установить за истёкшие дни. Достаточно просочиться информации из окружения Неджа… Да тот же Недж мог слить информацию ворам – дескать, я ни при чём, что ваши! Это русские его лишили жизни, слушайте же, как они выглядят и как их зовут. Если так и обстоит, то никакой Дангатар не отмажет…
Карташ почувствовал тёплую липкую струйку, ползущую по спине. И ничего не сделаешь! Бежать? А Таксист, а Маша? И потом, бежать – значит, признать свою вину. И потом, от таких парнишек не сбежишь. Не-а, единственный путь – переиграть, навешать лапши, и, как запасной и последний вариант – выкупить свои жизни за платину…
Пока Карташ топтался на месте и метался мыслью по версиям, как зверь по клетке, в ситуации произошли кое-какие подвижки. На Алексея трое главных косились уже не враждебно, а заинтересованно. Что-то спрашивали у Дангатара – судя по интонации, уточняли. Интонации Дангатара тоже изменились. Стали спокойнее.
И вот Карташа подозвали. Он шёл, сравнивая себя со школьным хулиганом, чья участь решалась, пока он маялся в отдалении, и вот его зовут, чтобы сообщить приговор.
Подошёл. Троица – баскетболист, старик в халате и бывший борец в тюбетейке – уставились на него, как на джинна, который после двухсотлетнего заточения вылез из бутылки, гадая, чего от него можно ожидать. Или лучше его не пристукнуть ли на всякий случай, или, может, на что-нибудь да сгодится.
И все молчали. Молчал, понятно, и Карташ, уж совершенно не представляющий, что он мог бы сказать в такой ситуации.
Как в подобных случаях часто бывает, в глаза лезли всякие мелкие детали: «роллекс», выглядывающий у старика из-под рукава халата, золотая аляповатая печатка на пальце и на соседнем пальце перстень явно старинной работы с большущим изумрудом, тюбетейка третьего авторитета была вышита золотой нитью, а евоный костюмчик был настолько ладен, что даже Карташ, не шибко в этих делах понимающий, мог бы биться об заклад, что изделие пошито у неслабого кутюрье. Татуировки на пальцах старика.
Наконец молчание прервалось. Заговорил старик в халате:
– Ай, ты, рус, в тяжелий положение ставишь нас. Мы уважаем Дангатар, мы уважаем его дом. Ты его гость мы его гости. Но есть наше слово. Наше слово – наша честь. Наш закон: кто нарушает слово – язык чик.
Иллюсгрируя это своё «чик», старик махнул большим пальцем под нижней губой.
Очень наглядно, премного благодарны. Однако речь старика ни черта не прояснила. Карташа так и жгло язык выдать: «Хотите, я уйду от вашего тяжёлого положения подальше? Далеко-далеко уйду», – но вряд ли эта реплика сняла бы напряжение и вызвала шумный, здоровый успех: «Ай, ты шю-утник, пошли за достархан, плов кушать, твоё здоровье чай пить». Но, кажется, от него всё-таки ждали какой-то ответной реплики. Он же ну совсем не представлял о чём говорить.
Помог Дангатар:
– Они сказали, что узнали тебя. Ты тот, кого они обещали разыскать и задержать. Обещали своим русским друзьям. Это те, с которыми ты, как нетрудно догадаться, дружбу вовсе даже не водишь. Спросили меня, не в моём ли доме находится ещё один – длинный, с короткой стрижкой… А я сказал им, что обещал тебе и Пете-Гаване безопасность.
Дангатар вздохнул. Карташ понял, что кроется за вздохом. Дангатару пришлось сказать про Таксиста, потому что если б потом выяснилось, что он соврал, то положение осложнилось бы предельно. Поэтому однополчанин Грини решил, что выгоднее играть в открытую.
– Я объяснил им, что без вас мне не обойтись, – продолжал Дангатар, – поэтому вы здесь. Мне нужны спецы вашего с Петром уровня, а в Туркмении таких не сыщешь. Без вас задуманное общее дело обречено на провал.
«Он, понятно, Петра вытаскивает. Меня бы он сдал, кто я ему? – подумал Карташ. – Но, надо отдать должное, вытаскивает изо всех сил».
Дангатар хотел ещё что-то добавить, но опять встрял старик в халате:
– Мы живём в дружбе с русами. Наш закон: реки не пьют своей воды, деревья не едят своих плодов. Ваши дела – ваши дела. Но они просил – мы сказал «да».
Тут в разговор вступил кадыкастый верзила славянской внешности (последнее обстоятельство, впрочем, не мешало ему до этого лихо чесать по-туркменски).
– Вот чего мы не хотим знать, так это в чём ваши запутки с вашей братвой, – сейчас он, разумеется, говорил по-русски. – Факир завернул про реки и деревья в том смысле, что ты для нас чужой, а те – свои, типа, коллеги по цеху, и мы обязаны помочь им, раз обещали. Обязаны по нашему закону. У нас к тебе лично никаких предъяв. Тем более, вы гости в доме нашего друга Дангатара. Короче, в его доме вы в безопасности – это однозначно. Это верно по закону, Факир?
Старик, подумав, кивнул.
– Да, Иван.
– Ништяк, уже и чурки разгребли ситуёвину, – сказал Иван не без удовлетворения. – Будете сидеть тут безвылазно, никто вас не тронет. Поехали дальше. Что делать нам, если вы выйдете за пределы этого дома… А ты как мыслишь, Узбек?
Иван обратился к третьему – крепышу с борцовскими ушами, похожими на капустные листья, в дороженном костюме. Названный Узбеком неторопливо слазил в карман, достал чётки.
– Узбекские и туркменские воины поступали одинаково. В день битвы они надевали бежевые шапки и халаты, садились на бежевых лошадей. Получалось войско-призрак, сливающееся с пустыней. Оно возникало как из-под земли и после как сквозь землю проваливалось. – Щёлк камешек о камешек. – Военная хитрость всегда отличала узбекских и туркменских воинов.
– Он всегда начинает с баек, – сказал Иван, заговорщицки подмигнув. – Ничего, мы привыкли, тут главное перетерпеть, обычно потом он дельное говорит…
– Мы с вами воины и мы понимаем, что такое военная хитрость, – Узбек продолжал говорить так, будто его и не перебивали. – Никто же не клялся, что мы доставим их на самолёте, – ещё раз щёлкнул чётками. – До Ашхабада, где будет назначена встреча с нашими русскими друзьями, иногда не так-то легко добраться. Всякое может случиться. – Щёлк. – Скажем, могут напасть нехорошие люди и отбить пленников. Мы, конечно, будем защищаться, но мы же не легендарные воины Джелал-ад-Дина, наши силы имеют предел. – Щёлк. – И на поле боя останутся…
– …например, трупы боевиков Батыра. Мне почему-то кажется, что нападут именно они, – подхватил мысль Узбека Дангатар.
– Да, – произнёс Узбек с такой искренней печалью в голосе, будто он уже узрел поле отгремевшего боя и сердце его переполнилось скорбью, – от этих шайтанов всего можно ожидать. Очень плохие люди.
– Я против, – сказал старик.
– Послушай, Факир, – поморщился Иван, – Узбек дело говорит. А ты уже однажды настоял на своём, помнишь? Я имею в виду чёрных орлов Юсуфа из Ходжамбаса…
Не иначе, Иван напомнил старику что-то неприятное. Старик потемнел лицом и что-то резко и зло ответил Ивану. Иван в долгу не остался – выдал ответную реплику. И старик замолчал, гневно сопя.
Карташ начинал понемногу разбираться в иерархии среди этой троицы: двое, Иван и Факир, держатся на равных, Узбек же, похоже, занимает ступеньку малость пониже. Хотя и не шестёрка, но явно и не авторитет.
– Значит так, – сказал Иван, как провёл черту перед словом «Итого». – Пока тормозим на варианте Узбека… пока не засветило ничего лучше. И давайте перейдём к нашим делам…
Этим составом участников расположились за достарханом. И в другой комнате. Как пить дать, в комнате приёма азиатских гостей. Где мебель отсутствовала напрочь.
Ковёр на полу, ковры по стенам.
Кстати, все ковры были украшены похожим орнаментом, по поводу чего Карташу припомнился рассказ Джумагуль о том, что каждая влиятельная семья в Туркмении, сиречь тайп, имеет свой орнамент. Поэтому разбирающийся человек с ходу скажет: ага, эта работа из дома Атармамед-оглы, а этот выткан в семье Джумгалиевых.
Расселись за достарханом. Карташу и Гриневскому пришлось подогнуть под себя ноги на туркменский манер.
«Наш хан-достархан», – принимая малоудобную позу, Карташ вспомнил пословицу, на которую обогатила его всё та же Джумагуль, неизвестно куда запропавшая. Вот Маша – та известно где. В комнате своей. Может, и хотелось бы девице молодой посидеть с мужичками за столом, пардон, за достарханом, да вот нетушки. Раньше надо было сидеть-посиживать, когда отдыхали по западным понятиям. Сейчас жисть пошла сугубо по понятиям восточным, где никак ей не попасть на мужское застолье, ещё раз миль пардон, на достархан.
Таксист во время исторической разборки во дворе перекуривал, видишь ли, сидя на лавочке с обратной стороны дома, и ни о чём не подозревал. За ним сходил Дангатар и по дороге обратно, надо думать, посвятил своего фронтового друга в тонкости сложившейся ситуации. Оттого Гриневский, примкнувший к компании, являл собой саму серьёзность: насупленное лицо, сведённые к переносице брови.
Ассортимент яств, расставленных перед гостями, был иной: сплошная местная кухня, и яств этих было заметно меньше, чем давеча за столом. Может, так требует старинная традиция, может, что-то тем самым специально подчёркивается – например, деловой характер встречи. Впрочем, никто так ни к чему не притронулся.
Только пили. Кто-то чай, кто-то пепси.
Ещё когда только рассаживались, Иван о чём-то спросил по-туркменски у Дангатара. Последний коротко ответил с секундной заминкой, рефлекторно мазнув взглядом по Карташу и Гриневскому. Алексей, впрочем, без труда догадался, что за разговор от них секретят. Не бином Ньютона. Иван: «При них говорить обо всём откровенно?» – Дангатар: «Да».
– Вы меня знаете, я не люблю долго водить барана на верёвке. Сразу перейду к делу.
Иван рубанул воздух ладонью, как пламенный революционный комиссар на митинге.
– Мы согласились с твоим предложением, Дангатар, поэтому мы здесь. Мы помогаем тебе поставить хякимом Ахмурата вместо Батыра, ты, выражаясь на современный манер, лоббируешь наши интересы в велаяте.
Разумеется, ты сам становишься правой рукой нового хякима. Нас это целиком и полностью устраивает. Хотя нашему уважаемому Факиру и не нравится слово «лоббировать»…
«Вот так и происходит сращивание власти и криминала, – подумал Карташ, которого все почему-то боятся. Особенно стращали друг друга этим сращиванием во времена развитого ельцинизма. Кругом развал, бардак, нищета, а демократы кричат-надрываются, что де, не пустим криминал во власть!»
– Однако, по меткому выражению нашего уважаемого Узбека, – продолжал Иван, – когда крыша дома вот-вот рухнет и придавит всех в доме, ремонтом комнат не занимаются. Комната – наши интересы в велаятах, а крыша – это главная наша «крыша» и есть. Хрястнется Сердар – сразу станет не до мелочей. Мы же здесь не карманники, которым до фонаря какая власть, стырят не у тех, так у этих…
– Плохо шутишь, Иван! – вскинулся старик. – Ты сам с карманника начинал!
– Это я к тому сказал, уважаемый Факир, что нам приходится заниматься и делами, которые, увы, весьма подвержены политическим погодам. Уйдёт Сердар, кто может стать вместо него? Саидов или Гусак. Только кто-нибудь из этой парочки.
– Кто указал дорогу – авторитет, а кто не показал пути – ничтожество, – выдал, как вырубил на камне, старик. – Сердар – в авторитете, те двое – ничтожество.
– Согласен с уважаемым Факиром, – сказал Иван. Добавлю, что Саидов – это исламисты, это талибы. Гусак – это Турция, а с тамошней мафией, бляха, тягаться силёнок у нас пока маловато. А с приходом талибов однозначно накроется весь наш приграничный бизнес.
Короче, ни так, ни этак нам не в масть. Ты же должен понимать, Дангатар… э-э…
– Что есть задачи поважнее, чем смена власти в одном отдельно взятом велаяте, – закончил мысль Дангатар. – Понимаю. Но вы приехали ко мне, приехали втроём. Конечно, в первую очередь вас привела в мой дом забота о моём здоровье. Но, наверное, имеется и другая причина, заставившая столь уважаемых людей пуститься в дальнюю дорогу.
– Да, ты нам нужен, – сказал Иван. – Схема простая. Помогаешь нам, мы помогаем тебе с хякимом Ахмуратом.
– Чем же я могу помочь? Мои возможности сейчас весьма скромны.
– Не прибедняйся! – Иван опять рубанул ладонью воздух. – Ты – профессионал высокого уровня, ты показал себя в деле. У тебя есть помощники, как ты говоришь, тоже весьма квалифицированные. Сейчас всё упирается в специалистов, всем остальным – техникой, людьми мы обеспечим. Мы же – хе! – располагаем специалистами несколько другого профиля. Нужны же люди, разбирающиеся в вопросах безопасности, охраны. И не просто разбирающиеся, а лучше других понимающие.
– Я польщён такой оценкой своего труда, – сказал Дангатар без малейшего намёка на какую-либо иронию, – однако позволь я спрошу откровенно. В КНБ хватает специалистов и получше моего, их хватает и среди бывших сотрудников КНБ…
– Они псы! – жёстко сказал старик по прозвищу Факир. – Волк никогда не станет дружить с псами!
– И с ними пойди разберись, кому они ныне служат. Даже те, кто в отставке, – Иван усмехнулся. – Раз ты спросил откровенно, я тебе отвечу тоже со всей откровенностью. Ты сейчас остался без хозяина. Без нас ты пропадёшь. Тебе не выгодно играть против нас.
– Всё так, – признал Дангатар. – И я согласен вам помочь. Пётр и Алексей, думаю, со мной солидарны.
Карташ, чуть не вздрогнув от неожиданности – смотри-ка, и о нём вдруг вспомнили! – кивнул со всей значительностью. Таксист проделал то же самое.
– Теперь хотелось бы узнать, в чём именно вы видите применение моим скромным способностям? – спросил Дангатар.
Иван посмотрел на Узбека. Узбек, до того беззвучно перебиравший чётки, защёлкал камнями. И медленно проговорил:
– Ты был прав в своих подозрениях. На президента Ниязова готовится покушение. В очень скором времени. Скорее всего, на Празднике праздников. До нас дошли такие сведения.
Повисла тяжёлая пауза.
– Что ты молчишь? Ты понимаешь, что это значит? чуть не крикнут Иван. – Это переворот! И это гражданская война!
– Откуда информация? – тихо спросил Дангатар. – Надеюсь, вы понимаете, что я должен знать всё, иначе вряд ли мои усилия дадут эффект.
– Конечно, – сказал Иван. – Отвечай, Узбек.
– Откуда произошла утечка – сказать невозможно, откуда капля просочилась – не отследить. Мы лишь увидели то место, куда капля упала. Один наш человек слышал в чайхане, где бывают чиновники Меджлиса, как в разговоре один другому сказал: «Нашему Сердару недолго осталось». Второй отнёсся к этому известию крайне серьёзно. Это были очень большие люди, которых совсем трудно расспросить как следует, вдумчиво и обстоятельно. Совсем другой чиновник, рядовой работник при Кабинете министров, на месяц отправил свою семью в Россию, на курорт. Его спросили наши люди: «Зачем, почему отправил всю семью до последнего ребёнка?» Он честно рассказал, что подслушал телефонную беседу своего министра с генералом КНБ. Генерал рекомендовал министру, с которым они родственники, на всякий случай стоять в ближайшее время подальше от Сердара. Поясняя свои слова, генерал ссылался на чутьё, которое его редко подводило. А министр негромко ответил: «Хан болса мана хан дэл озуне хан» [5]. Вот и всё, что знал этот пугливый, осторожный чиновник, отправивший свою семью, – Узбек не забывал щёлкать чётками. – Тогда мы обратились с вопросами к одному из сотрудников КНБ, сотруднику среднего звена, который без утайки делится с нами всей известной ему информацией. Тот заявил, что ничего такого ему не известно, вот разве что… Вот разве что несколько элитных армейских частей собираются под Ашхабадом проводить учения по отражению возможного нападения противника, из-за чего въезд и выезд из города будет ограничен. Всё бы ничего, но учения проводятся почему-то именно в день празднования и без всякого согласования с КНБ, чего ранее не случалось… Ты скажешь, это крохи. Но когда не было, не было никаких крох и вдруг крохи просыпаются на стол, значит, кто-то что-то крошит. Теперь послушай вот что…
Узбек вытащил из внутреннего кармана пиджака свёрнутую в трубку газету, достал очки и зачитал с первой полосы:
– «По поручению Слуги Двух Святынь Фахд бен Абдуль-Азиз Аль Сауда, Короля Королевства Саудовской Аравии, в Ашхабад с дружеским визитом прибыл Абдулла бен Абдуль-Азиз Аль Сауд, Наследный Принц и заместитель председателя Кабинета Министров, Глава Национальной Гвардии Саудовской Аравии. Он намерен выразить своё уважение братскому народу Туркменистана своим участием в торжествах по случаю Праздника праздников»… и так далее.
– Ты хочешь сказать, – медленно произнёс Дангатар, вертя в руках пиалу, – что сопровождать родственника и личного посланника короля Саудовской Аравии обязательно будет сам Сердар. Двойника Сердар не пошлёт.
На площади Огуз-хана будет стоять сам Туркмен-баши и никто иной.
– Вот видишь, как ты схватываешь! – воскликнул Иван.
– А ещё прибеднялся! Теперь ты веришь, что мы не на воду дуем?
– Да, похоже на то… Если только это не ложная информация, которую вам слили очень тонко и даже где-то изящно.
– Кто?! Зачем?! – раскинул руки в стороны Иван. Ты же сам говорил, что Ниязова будут убирать!
Дангатар пожал плечами.
– Ну откуда я знаю, кто и зачем… Однако вы правы, исходить следует из худшего.
– Люди, погодите, – взмолился Алексей. – Что такое Праздник праздников? Что за площадь Огуз-хана? И почему покушение должно произойти именно на этом празднике?
– Праздник праздников – ежегодный праздник, объяснил Дангатар. – Цветы, концерты, развлечения… и демонстрация на площади Огуз-хана. На которой будет присутствовать Ниязов собственной персоной.
– Ага… А разве нельзя подобраться к Сердару в другое время и в другом месте?
– Сложно, практически невозможно, – Дангатар покачал головой. – Сердара охраняют люди из его тайпа. Как в своё время, если ты помнишь, рота охраны Берии состояла из одних менгрелов. Только дисциплина в роте охраны Сердара ещё жёстче. Приведу один случай. Один из преторианцев Сердара позволил себе… нет, не предательство, всего лишь чересчур легкомысленно себя повёл. Это стоило жизни ему самому и всей его семье. И знаешь, я считаю, что это справедливо. Если ты взял на себя такую ответственность, а взамен получаешь льготы, немыслимые для других людей, то и отвечать должен по всей строгости. Так что можешь мне поверить, во дворце осуществить покушение нереально. Если Сердар появляется в других местах, например, на Халк Маслахты, на встрече со старейшинами возле Мавзолея Кыз-биби, или при посещении Медресе Юсуфа Хемадани, то в эти места посторонний не проникнет. Тем более, никогда точно неизвестно, кто перед тобой появится – сам Сердар или его двойник. Здесь же всё сошлось в одной точке: будет сам Сердар, открытое пространство, стечение народа. Шайтан, если у кого-то есть твёрдое намерение убить Сердара, то такой случай он не упустит!
– А почему бы просто-напросто не предупредить эту роту охраны о готовящемся покушении? – задал свой вопрос и Гриневский.
– Ничего не даст. Они и так будут работать с полной отдачей, не сомневайся, – сказал Дангатар. – А Сердар не отменит своё появление на площади. Он не покажет себя трусом перед родственником саудовского короля.
– А если предупредить КНБ?
– То, возможно, ты предупредишь как раз врага в аппарате КНБ, – на сей раз Таксисту ответил Иван.
– Откуда ветер дует, кто стоит за подготовкой неизвестно? Гурбанберды Саидов? – спросил Дангатар.
– Нет. Неизвестно, – два раза, на каждом слове щёлкнул чётками Узбек.
– Саидов или кто-то другой – это оставим на потом, сказал Иван. – Нас волнует, чтобы Сердар остался жив и остался править. Скажи нам сейчас своё окончательное слово.
– Да в общем я уже его сказал, Иван. Я сделаю всё, что смогу. А вы, Пётр и Алексей?
«И на хрена спрашивать! – Карташа эта трогательная и пустая формальщина разозлила. – Будто нам оставлен выбор. Нет, вот щас возьму и заявлю – а пошли вы все со своими Сердарами-Шмедарами! Покедова, хлопцы, я порулил, куда глаза глядят. Ага, и вы тут же кинетесь целовать меня на прощание!»
Сказал же Алексей всё-таки другое:
– Можно попробовать.
– Вы уж попробуйте, – Иван провёл по ним, по Карташу и Гриневскому, столь ласковым взглядом, что Алексей невольно представил себя сидящим на колу и без кожи. – От этого многое зависит…
Глава 16.
Город, однако, поражал. Карташ не бывал здесь раньше, не мог сравнить, но сейчас он словно бы попал в фильм-сказку на восточную тематику. В какого-нибудь «Багдадского вора» или в «Золотое приключение Синдбада». Фонтаны серебрятся на каждом шагу, полно зелени, полно скамеек для отдыха (причём Алексей так и не увидел ни одной сломанной или со старательно выцарапанными на спинке перочинным ножиком: «Мыратберды плюс Гозель =?», «Сердар – чемпион»), улицы подметены и вымыты. Поистине восточного великолепия вокруг навалом, как доставшегося от старины глубокой, так и современного происхождения. Дворцы, мечети, минареты, особняки, памятники, настоящие восточные базары со всем присущим им гомоном, многолюдьем, завалами товаров и экзотикой – будь Карташ туристом с фотоаппаратом на шее, извёл бы уже не одну плёнку.
Опять же какой-нибудь очкасто-бородатый демократишка разбурчался бы, что, мол, правящая верхушка жирует за счёт бедствующего народа, пускает пыль в глаза заезжим гостям, а за пределами столицы простые люди горе мыкают на нищенскую зарплату. И в чём-то был бы прав, но если, чёрт возьми, что-то нравится, будь то женщина или город – чего ж не любоваться, зачем омрачать это удовольствие желчными мыслями. Ведь ежели при взгляде на красивую женщину думать о голодающих в этот момент африканских детях, то так недолго и до импотенции себя довести. Если город создаёт хорошее настроение – нечего его себе чем-то там портить. К тому же, своих брёвен в глазу хватает. У нас хоть и гуляет по стране названая демократия, но Москва жирует точно так же, наплевав на всю остальную Россию. Да и красоты Питера, если вспомнить, возвышаются на крови и костях их строителей. Одних пленных шведов аж двадцать тысяч душ так и остались лежать под гранитом Петербурга. Но – любуемся же, восторгаемся…
Сперва раздался крик, несколько выбивающийся из общего ровного гула голосов. Поначалу Карташ не соотнёс сей вопль со своей скромной на данный момент персоной, но спустя несколько секунд его вывели из этого заблуждения. Потому что головы всех присутствующих повернулись в его сторону. Потому что несколько хватких заезжих парнишек проворно скользнули в его сторону и сноровисто взяли в кольцо. Кто-то совсем неласково схватил за рукав – Карташ резко отдёрнул руку. И вот ещё здрасьте – в чьей-то вскидчивой грабке сверкнул ствол.
Что весь этот цирк подразумевает, Алексей постигнуть был не в силах – гомонили исключительно по-туркменски. Свою лепту в общий переполох вносил и Дангатар. Он к чему-то призывал, подняв вверх здоровую руку. Похоже, призывал выслушать его. И наконец добился своего. Диспозиция не изменилась – Алексей в кольце ребят самого серьёзного облика и самым серьёзным образом настроенных, но наступил некий стоп-кадр. Более никто никаких действий не предпринимал, слушали Дангатара.
Следя за происходящим, Карташ без труда вычислил главных у заезжих парней: первый – баскетбольного роста, кадыкастый, славянской внешности, примерно ровесник Карташа; второй – худой, сгорбленный старик в халате и чалме, этакий аксакал воровского мира; третий – невысокий и широкий, с «капустными» ушами, в дорогом костюме и тюбетейке, напоминающий борца-вольника, давно завязавшего со спортом. Остальные же большого интереса не представляли по причине своей полной подчинённости этой троице. Это новое знание ровным счётом ничего не давало Карташу, потому как он не понимал главного: какого хрена эта пантомима завертелась вокруг него, аки Земля вокруг своей оси.
Не понимал, но просчитать пытался. Тем более, что ничего другого ему пока не оставалось. Стой, жди, просчитывай.
На сей момент он видел три причины для внезапного интереса к своей архизнаменитой личности: наркотики, шах и российский след. Наиболее смахивающей на правду представлялась версия «шах». С наркотиками вроде бы всё было окончательно улажено и никаких рецидивов быть не должно. Его российские дела вряд ли вызвали бы такое бурное оживление у туркменской воровской элиты. А вот шах… Карташу про шаха было ровным счётом ничего не известно доподлинно. Всё, что насообщал предводитель кочевников Недж, от начала до конца могло быть форменной туфтой, а правда такова, что шах в полной замазке с ашхабадскими ворами, смерть шаха нанесла ощутимый ущерб здешним людям, да и вообще тот же шах мог быть по совместительству местным аналогом наших воров в законе, а стало быть, по всем понятиям за его смерть воры должны отомстить.
Тогда наши дела не просто хреновые, а наихреновейшие. А кто замочил шаха, вполне могли установить за истёкшие дни. Достаточно просочиться информации из окружения Неджа… Да тот же Недж мог слить информацию ворам – дескать, я ни при чём, что ваши! Это русские его лишили жизни, слушайте же, как они выглядят и как их зовут. Если так и обстоит, то никакой Дангатар не отмажет…
Карташ почувствовал тёплую липкую струйку, ползущую по спине. И ничего не сделаешь! Бежать? А Таксист, а Маша? И потом, бежать – значит, признать свою вину. И потом, от таких парнишек не сбежишь. Не-а, единственный путь – переиграть, навешать лапши, и, как запасной и последний вариант – выкупить свои жизни за платину…
Пока Карташ топтался на месте и метался мыслью по версиям, как зверь по клетке, в ситуации произошли кое-какие подвижки. На Алексея трое главных косились уже не враждебно, а заинтересованно. Что-то спрашивали у Дангатара – судя по интонации, уточняли. Интонации Дангатара тоже изменились. Стали спокойнее.
И вот Карташа подозвали. Он шёл, сравнивая себя со школьным хулиганом, чья участь решалась, пока он маялся в отдалении, и вот его зовут, чтобы сообщить приговор.
Подошёл. Троица – баскетболист, старик в халате и бывший борец в тюбетейке – уставились на него, как на джинна, который после двухсотлетнего заточения вылез из бутылки, гадая, чего от него можно ожидать. Или лучше его не пристукнуть ли на всякий случай, или, может, на что-нибудь да сгодится.
И все молчали. Молчал, понятно, и Карташ, уж совершенно не представляющий, что он мог бы сказать в такой ситуации.
Как в подобных случаях часто бывает, в глаза лезли всякие мелкие детали: «роллекс», выглядывающий у старика из-под рукава халата, золотая аляповатая печатка на пальце и на соседнем пальце перстень явно старинной работы с большущим изумрудом, тюбетейка третьего авторитета была вышита золотой нитью, а евоный костюмчик был настолько ладен, что даже Карташ, не шибко в этих делах понимающий, мог бы биться об заклад, что изделие пошито у неслабого кутюрье. Татуировки на пальцах старика.
Наконец молчание прервалось. Заговорил старик в халате:
– Ай, ты, рус, в тяжелий положение ставишь нас. Мы уважаем Дангатар, мы уважаем его дом. Ты его гость мы его гости. Но есть наше слово. Наше слово – наша честь. Наш закон: кто нарушает слово – язык чик.
Иллюсгрируя это своё «чик», старик махнул большим пальцем под нижней губой.
Очень наглядно, премного благодарны. Однако речь старика ни черта не прояснила. Карташа так и жгло язык выдать: «Хотите, я уйду от вашего тяжёлого положения подальше? Далеко-далеко уйду», – но вряд ли эта реплика сняла бы напряжение и вызвала шумный, здоровый успех: «Ай, ты шю-утник, пошли за достархан, плов кушать, твоё здоровье чай пить». Но, кажется, от него всё-таки ждали какой-то ответной реплики. Он же ну совсем не представлял о чём говорить.
Помог Дангатар:
– Они сказали, что узнали тебя. Ты тот, кого они обещали разыскать и задержать. Обещали своим русским друзьям. Это те, с которыми ты, как нетрудно догадаться, дружбу вовсе даже не водишь. Спросили меня, не в моём ли доме находится ещё один – длинный, с короткой стрижкой… А я сказал им, что обещал тебе и Пете-Гаване безопасность.
Дангатар вздохнул. Карташ понял, что кроется за вздохом. Дангатару пришлось сказать про Таксиста, потому что если б потом выяснилось, что он соврал, то положение осложнилось бы предельно. Поэтому однополчанин Грини решил, что выгоднее играть в открытую.
– Я объяснил им, что без вас мне не обойтись, – продолжал Дангатар, – поэтому вы здесь. Мне нужны спецы вашего с Петром уровня, а в Туркмении таких не сыщешь. Без вас задуманное общее дело обречено на провал.
«Он, понятно, Петра вытаскивает. Меня бы он сдал, кто я ему? – подумал Карташ. – Но, надо отдать должное, вытаскивает изо всех сил».
Дангатар хотел ещё что-то добавить, но опять встрял старик в халате:
– Мы живём в дружбе с русами. Наш закон: реки не пьют своей воды, деревья не едят своих плодов. Ваши дела – ваши дела. Но они просил – мы сказал «да».
Тут в разговор вступил кадыкастый верзила славянской внешности (последнее обстоятельство, впрочем, не мешало ему до этого лихо чесать по-туркменски).
– Вот чего мы не хотим знать, так это в чём ваши запутки с вашей братвой, – сейчас он, разумеется, говорил по-русски. – Факир завернул про реки и деревья в том смысле, что ты для нас чужой, а те – свои, типа, коллеги по цеху, и мы обязаны помочь им, раз обещали. Обязаны по нашему закону. У нас к тебе лично никаких предъяв. Тем более, вы гости в доме нашего друга Дангатара. Короче, в его доме вы в безопасности – это однозначно. Это верно по закону, Факир?
Старик, подумав, кивнул.
– Да, Иван.
– Ништяк, уже и чурки разгребли ситуёвину, – сказал Иван не без удовлетворения. – Будете сидеть тут безвылазно, никто вас не тронет. Поехали дальше. Что делать нам, если вы выйдете за пределы этого дома… А ты как мыслишь, Узбек?
Иван обратился к третьему – крепышу с борцовскими ушами, похожими на капустные листья, в дороженном костюме. Названный Узбеком неторопливо слазил в карман, достал чётки.
– Узбекские и туркменские воины поступали одинаково. В день битвы они надевали бежевые шапки и халаты, садились на бежевых лошадей. Получалось войско-призрак, сливающееся с пустыней. Оно возникало как из-под земли и после как сквозь землю проваливалось. – Щёлк камешек о камешек. – Военная хитрость всегда отличала узбекских и туркменских воинов.
– Он всегда начинает с баек, – сказал Иван, заговорщицки подмигнув. – Ничего, мы привыкли, тут главное перетерпеть, обычно потом он дельное говорит…
– Мы с вами воины и мы понимаем, что такое военная хитрость, – Узбек продолжал говорить так, будто его и не перебивали. – Никто же не клялся, что мы доставим их на самолёте, – ещё раз щёлкнул чётками. – До Ашхабада, где будет назначена встреча с нашими русскими друзьями, иногда не так-то легко добраться. Всякое может случиться. – Щёлк. – Скажем, могут напасть нехорошие люди и отбить пленников. Мы, конечно, будем защищаться, но мы же не легендарные воины Джелал-ад-Дина, наши силы имеют предел. – Щёлк. – И на поле боя останутся…
– …например, трупы боевиков Батыра. Мне почему-то кажется, что нападут именно они, – подхватил мысль Узбека Дангатар.
– Да, – произнёс Узбек с такой искренней печалью в голосе, будто он уже узрел поле отгремевшего боя и сердце его переполнилось скорбью, – от этих шайтанов всего можно ожидать. Очень плохие люди.
– Я против, – сказал старик.
– Послушай, Факир, – поморщился Иван, – Узбек дело говорит. А ты уже однажды настоял на своём, помнишь? Я имею в виду чёрных орлов Юсуфа из Ходжамбаса…
Не иначе, Иван напомнил старику что-то неприятное. Старик потемнел лицом и что-то резко и зло ответил Ивану. Иван в долгу не остался – выдал ответную реплику. И старик замолчал, гневно сопя.
Карташ начинал понемногу разбираться в иерархии среди этой троицы: двое, Иван и Факир, держатся на равных, Узбек же, похоже, занимает ступеньку малость пониже. Хотя и не шестёрка, но явно и не авторитет.
– Значит так, – сказал Иван, как провёл черту перед словом «Итого». – Пока тормозим на варианте Узбека… пока не засветило ничего лучше. И давайте перейдём к нашим делам…
Этим составом участников расположились за достарханом. И в другой комнате. Как пить дать, в комнате приёма азиатских гостей. Где мебель отсутствовала напрочь.
Ковёр на полу, ковры по стенам.
Кстати, все ковры были украшены похожим орнаментом, по поводу чего Карташу припомнился рассказ Джумагуль о том, что каждая влиятельная семья в Туркмении, сиречь тайп, имеет свой орнамент. Поэтому разбирающийся человек с ходу скажет: ага, эта работа из дома Атармамед-оглы, а этот выткан в семье Джумгалиевых.
Расселись за достарханом. Карташу и Гриневскому пришлось подогнуть под себя ноги на туркменский манер.
«Наш хан-достархан», – принимая малоудобную позу, Карташ вспомнил пословицу, на которую обогатила его всё та же Джумагуль, неизвестно куда запропавшая. Вот Маша – та известно где. В комнате своей. Может, и хотелось бы девице молодой посидеть с мужичками за столом, пардон, за достарханом, да вот нетушки. Раньше надо было сидеть-посиживать, когда отдыхали по западным понятиям. Сейчас жисть пошла сугубо по понятиям восточным, где никак ей не попасть на мужское застолье, ещё раз миль пардон, на достархан.
Таксист во время исторической разборки во дворе перекуривал, видишь ли, сидя на лавочке с обратной стороны дома, и ни о чём не подозревал. За ним сходил Дангатар и по дороге обратно, надо думать, посвятил своего фронтового друга в тонкости сложившейся ситуации. Оттого Гриневский, примкнувший к компании, являл собой саму серьёзность: насупленное лицо, сведённые к переносице брови.
Ассортимент яств, расставленных перед гостями, был иной: сплошная местная кухня, и яств этих было заметно меньше, чем давеча за столом. Может, так требует старинная традиция, может, что-то тем самым специально подчёркивается – например, деловой характер встречи. Впрочем, никто так ни к чему не притронулся.
Только пили. Кто-то чай, кто-то пепси.
Ещё когда только рассаживались, Иван о чём-то спросил по-туркменски у Дангатара. Последний коротко ответил с секундной заминкой, рефлекторно мазнув взглядом по Карташу и Гриневскому. Алексей, впрочем, без труда догадался, что за разговор от них секретят. Не бином Ньютона. Иван: «При них говорить обо всём откровенно?» – Дангатар: «Да».
– Вы меня знаете, я не люблю долго водить барана на верёвке. Сразу перейду к делу.
Иван рубанул воздух ладонью, как пламенный революционный комиссар на митинге.
– Мы согласились с твоим предложением, Дангатар, поэтому мы здесь. Мы помогаем тебе поставить хякимом Ахмурата вместо Батыра, ты, выражаясь на современный манер, лоббируешь наши интересы в велаяте.
Разумеется, ты сам становишься правой рукой нового хякима. Нас это целиком и полностью устраивает. Хотя нашему уважаемому Факиру и не нравится слово «лоббировать»…
«Вот так и происходит сращивание власти и криминала, – подумал Карташ, которого все почему-то боятся. Особенно стращали друг друга этим сращиванием во времена развитого ельцинизма. Кругом развал, бардак, нищета, а демократы кричат-надрываются, что де, не пустим криминал во власть!»
– Однако, по меткому выражению нашего уважаемого Узбека, – продолжал Иван, – когда крыша дома вот-вот рухнет и придавит всех в доме, ремонтом комнат не занимаются. Комната – наши интересы в велаятах, а крыша – это главная наша «крыша» и есть. Хрястнется Сердар – сразу станет не до мелочей. Мы же здесь не карманники, которым до фонаря какая власть, стырят не у тех, так у этих…
– Плохо шутишь, Иван! – вскинулся старик. – Ты сам с карманника начинал!
– Это я к тому сказал, уважаемый Факир, что нам приходится заниматься и делами, которые, увы, весьма подвержены политическим погодам. Уйдёт Сердар, кто может стать вместо него? Саидов или Гусак. Только кто-нибудь из этой парочки.
– Кто указал дорогу – авторитет, а кто не показал пути – ничтожество, – выдал, как вырубил на камне, старик. – Сердар – в авторитете, те двое – ничтожество.
– Согласен с уважаемым Факиром, – сказал Иван. Добавлю, что Саидов – это исламисты, это талибы. Гусак – это Турция, а с тамошней мафией, бляха, тягаться силёнок у нас пока маловато. А с приходом талибов однозначно накроется весь наш приграничный бизнес.
Короче, ни так, ни этак нам не в масть. Ты же должен понимать, Дангатар… э-э…
– Что есть задачи поважнее, чем смена власти в одном отдельно взятом велаяте, – закончил мысль Дангатар. – Понимаю. Но вы приехали ко мне, приехали втроём. Конечно, в первую очередь вас привела в мой дом забота о моём здоровье. Но, наверное, имеется и другая причина, заставившая столь уважаемых людей пуститься в дальнюю дорогу.
– Да, ты нам нужен, – сказал Иван. – Схема простая. Помогаешь нам, мы помогаем тебе с хякимом Ахмуратом.
– Чем же я могу помочь? Мои возможности сейчас весьма скромны.
– Не прибедняйся! – Иван опять рубанул ладонью воздух. – Ты – профессионал высокого уровня, ты показал себя в деле. У тебя есть помощники, как ты говоришь, тоже весьма квалифицированные. Сейчас всё упирается в специалистов, всем остальным – техникой, людьми мы обеспечим. Мы же – хе! – располагаем специалистами несколько другого профиля. Нужны же люди, разбирающиеся в вопросах безопасности, охраны. И не просто разбирающиеся, а лучше других понимающие.
– Я польщён такой оценкой своего труда, – сказал Дангатар без малейшего намёка на какую-либо иронию, – однако позволь я спрошу откровенно. В КНБ хватает специалистов и получше моего, их хватает и среди бывших сотрудников КНБ…
– Они псы! – жёстко сказал старик по прозвищу Факир. – Волк никогда не станет дружить с псами!
– И с ними пойди разберись, кому они ныне служат. Даже те, кто в отставке, – Иван усмехнулся. – Раз ты спросил откровенно, я тебе отвечу тоже со всей откровенностью. Ты сейчас остался без хозяина. Без нас ты пропадёшь. Тебе не выгодно играть против нас.
– Всё так, – признал Дангатар. – И я согласен вам помочь. Пётр и Алексей, думаю, со мной солидарны.
Карташ, чуть не вздрогнув от неожиданности – смотри-ка, и о нём вдруг вспомнили! – кивнул со всей значительностью. Таксист проделал то же самое.
– Теперь хотелось бы узнать, в чём именно вы видите применение моим скромным способностям? – спросил Дангатар.
Иван посмотрел на Узбека. Узбек, до того беззвучно перебиравший чётки, защёлкал камнями. И медленно проговорил:
– Ты был прав в своих подозрениях. На президента Ниязова готовится покушение. В очень скором времени. Скорее всего, на Празднике праздников. До нас дошли такие сведения.
Повисла тяжёлая пауза.
– Что ты молчишь? Ты понимаешь, что это значит? чуть не крикнут Иван. – Это переворот! И это гражданская война!
– Откуда информация? – тихо спросил Дангатар. – Надеюсь, вы понимаете, что я должен знать всё, иначе вряд ли мои усилия дадут эффект.
– Конечно, – сказал Иван. – Отвечай, Узбек.
– Откуда произошла утечка – сказать невозможно, откуда капля просочилась – не отследить. Мы лишь увидели то место, куда капля упала. Один наш человек слышал в чайхане, где бывают чиновники Меджлиса, как в разговоре один другому сказал: «Нашему Сердару недолго осталось». Второй отнёсся к этому известию крайне серьёзно. Это были очень большие люди, которых совсем трудно расспросить как следует, вдумчиво и обстоятельно. Совсем другой чиновник, рядовой работник при Кабинете министров, на месяц отправил свою семью в Россию, на курорт. Его спросили наши люди: «Зачем, почему отправил всю семью до последнего ребёнка?» Он честно рассказал, что подслушал телефонную беседу своего министра с генералом КНБ. Генерал рекомендовал министру, с которым они родственники, на всякий случай стоять в ближайшее время подальше от Сердара. Поясняя свои слова, генерал ссылался на чутьё, которое его редко подводило. А министр негромко ответил: «Хан болса мана хан дэл озуне хан» [5]. Вот и всё, что знал этот пугливый, осторожный чиновник, отправивший свою семью, – Узбек не забывал щёлкать чётками. – Тогда мы обратились с вопросами к одному из сотрудников КНБ, сотруднику среднего звена, который без утайки делится с нами всей известной ему информацией. Тот заявил, что ничего такого ему не известно, вот разве что… Вот разве что несколько элитных армейских частей собираются под Ашхабадом проводить учения по отражению возможного нападения противника, из-за чего въезд и выезд из города будет ограничен. Всё бы ничего, но учения проводятся почему-то именно в день празднования и без всякого согласования с КНБ, чего ранее не случалось… Ты скажешь, это крохи. Но когда не было, не было никаких крох и вдруг крохи просыпаются на стол, значит, кто-то что-то крошит. Теперь послушай вот что…
Узбек вытащил из внутреннего кармана пиджака свёрнутую в трубку газету, достал очки и зачитал с первой полосы:
– «По поручению Слуги Двух Святынь Фахд бен Абдуль-Азиз Аль Сауда, Короля Королевства Саудовской Аравии, в Ашхабад с дружеским визитом прибыл Абдулла бен Абдуль-Азиз Аль Сауд, Наследный Принц и заместитель председателя Кабинета Министров, Глава Национальной Гвардии Саудовской Аравии. Он намерен выразить своё уважение братскому народу Туркменистана своим участием в торжествах по случаю Праздника праздников»… и так далее.
– Ты хочешь сказать, – медленно произнёс Дангатар, вертя в руках пиалу, – что сопровождать родственника и личного посланника короля Саудовской Аравии обязательно будет сам Сердар. Двойника Сердар не пошлёт.
На площади Огуз-хана будет стоять сам Туркмен-баши и никто иной.
– Вот видишь, как ты схватываешь! – воскликнул Иван.
– А ещё прибеднялся! Теперь ты веришь, что мы не на воду дуем?
– Да, похоже на то… Если только это не ложная информация, которую вам слили очень тонко и даже где-то изящно.
– Кто?! Зачем?! – раскинул руки в стороны Иван. Ты же сам говорил, что Ниязова будут убирать!
Дангатар пожал плечами.
– Ну откуда я знаю, кто и зачем… Однако вы правы, исходить следует из худшего.
– Люди, погодите, – взмолился Алексей. – Что такое Праздник праздников? Что за площадь Огуз-хана? И почему покушение должно произойти именно на этом празднике?
– Праздник праздников – ежегодный праздник, объяснил Дангатар. – Цветы, концерты, развлечения… и демонстрация на площади Огуз-хана. На которой будет присутствовать Ниязов собственной персоной.
– Ага… А разве нельзя подобраться к Сердару в другое время и в другом месте?
– Сложно, практически невозможно, – Дангатар покачал головой. – Сердара охраняют люди из его тайпа. Как в своё время, если ты помнишь, рота охраны Берии состояла из одних менгрелов. Только дисциплина в роте охраны Сердара ещё жёстче. Приведу один случай. Один из преторианцев Сердара позволил себе… нет, не предательство, всего лишь чересчур легкомысленно себя повёл. Это стоило жизни ему самому и всей его семье. И знаешь, я считаю, что это справедливо. Если ты взял на себя такую ответственность, а взамен получаешь льготы, немыслимые для других людей, то и отвечать должен по всей строгости. Так что можешь мне поверить, во дворце осуществить покушение нереально. Если Сердар появляется в других местах, например, на Халк Маслахты, на встрече со старейшинами возле Мавзолея Кыз-биби, или при посещении Медресе Юсуфа Хемадани, то в эти места посторонний не проникнет. Тем более, никогда точно неизвестно, кто перед тобой появится – сам Сердар или его двойник. Здесь же всё сошлось в одной точке: будет сам Сердар, открытое пространство, стечение народа. Шайтан, если у кого-то есть твёрдое намерение убить Сердара, то такой случай он не упустит!
– А почему бы просто-напросто не предупредить эту роту охраны о готовящемся покушении? – задал свой вопрос и Гриневский.
– Ничего не даст. Они и так будут работать с полной отдачей, не сомневайся, – сказал Дангатар. – А Сердар не отменит своё появление на площади. Он не покажет себя трусом перед родственником саудовского короля.
– А если предупредить КНБ?
– То, возможно, ты предупредишь как раз врага в аппарате КНБ, – на сей раз Таксисту ответил Иван.
– Откуда ветер дует, кто стоит за подготовкой неизвестно? Гурбанберды Саидов? – спросил Дангатар.
– Нет. Неизвестно, – два раза, на каждом слове щёлкнул чётками Узбек.
– Саидов или кто-то другой – это оставим на потом, сказал Иван. – Нас волнует, чтобы Сердар остался жив и остался править. Скажи нам сейчас своё окончательное слово.
– Да в общем я уже его сказал, Иван. Я сделаю всё, что смогу. А вы, Пётр и Алексей?
«И на хрена спрашивать! – Карташа эта трогательная и пустая формальщина разозлила. – Будто нам оставлен выбор. Нет, вот щас возьму и заявлю – а пошли вы все со своими Сердарами-Шмедарами! Покедова, хлопцы, я порулил, куда глаза глядят. Ага, и вы тут же кинетесь целовать меня на прощание!»
Сказал же Алексей всё-таки другое:
– Можно попробовать.
– Вы уж попробуйте, – Иван провёл по ним, по Карташу и Гриневскому, столь ласковым взглядом, что Алексей невольно представил себя сидящим на колу и без кожи. – От этого многое зависит…
Глава 16.
Ашхабад, мечта моя…
Двадцать восьмое арп-арслана 200* года, 15.22
По всему городу были развешаны зелёные знамёна с пятиглавым орлом и портреты Туркменбаши, некоторые из которых целиком закрывали собой стены домов. Повсюду встречались транспаранты с лозунгами, разумеется, главным образом на туркменском, но немало было и на русском: «Двадцать первый век – Золотой век туркмен», «В единении можно растопить грунт и камни», «Туркменистан – это заветный очаг, чистый, гордый и святой» и тому подобное. Карташ догадывался, что это не что иное, как изречения Сердара, светоча туркменских сердец, опоры нации, справедливого Вождя, обладающего мудростью Пророка, ниспосланного Богом правителя и всякое, всякое, всякое…Город, однако, поражал. Карташ не бывал здесь раньше, не мог сравнить, но сейчас он словно бы попал в фильм-сказку на восточную тематику. В какого-нибудь «Багдадского вора» или в «Золотое приключение Синдбада». Фонтаны серебрятся на каждом шагу, полно зелени, полно скамеек для отдыха (причём Алексей так и не увидел ни одной сломанной или со старательно выцарапанными на спинке перочинным ножиком: «Мыратберды плюс Гозель =?», «Сердар – чемпион»), улицы подметены и вымыты. Поистине восточного великолепия вокруг навалом, как доставшегося от старины глубокой, так и современного происхождения. Дворцы, мечети, минареты, особняки, памятники, настоящие восточные базары со всем присущим им гомоном, многолюдьем, завалами товаров и экзотикой – будь Карташ туристом с фотоаппаратом на шее, извёл бы уже не одну плёнку.
Опять же какой-нибудь очкасто-бородатый демократишка разбурчался бы, что, мол, правящая верхушка жирует за счёт бедствующего народа, пускает пыль в глаза заезжим гостям, а за пределами столицы простые люди горе мыкают на нищенскую зарплату. И в чём-то был бы прав, но если, чёрт возьми, что-то нравится, будь то женщина или город – чего ж не любоваться, зачем омрачать это удовольствие желчными мыслями. Ведь ежели при взгляде на красивую женщину думать о голодающих в этот момент африканских детях, то так недолго и до импотенции себя довести. Если город создаёт хорошее настроение – нечего его себе чем-то там портить. К тому же, своих брёвен в глазу хватает. У нас хоть и гуляет по стране названая демократия, но Москва жирует точно так же, наплевав на всю остальную Россию. Да и красоты Питера, если вспомнить, возвышаются на крови и костях их строителей. Одних пленных шведов аж двадцать тысяч душ так и остались лежать под гранитом Петербурга. Но – любуемся же, восторгаемся…