Страница:
У трапа поджидали полдюжины разнокалиберных иномарок – но его машины здесь не было, Кузьмич был уверен в себе и без таких прибамбасов, отличавших скоробога-тенькую молодежь – а посему вместе с двумя своими оре-ликами демократично проехал в общем автобусе до серого здания аэропорта и под вывеской «Выход в город» сразу увидел своего человека, выполнявшего здесь, в столице, кучу разнообразнейших функций. А рядом с ним, так, что сразу становилось ясно – они вместе – стоял другой, лет тридцати, молодой славянский бизнесмен с рекламы какого-нибудь «Фак-инвеста», как две капли. Под ложечкой что-то непонятно ворохнулось, и Лалетин выругал себя – не стоит уподобляться пуганой вороне, право… Ничего еще не решено, мы жилистые…
Незнакомец пружинисто шагнул вперед:
– Господин Лалетнн? Очень приятно, – он держался вежливо и светски-отстраненно, видно было, паренек вымуштрованный. – Карем просит вас в машину. Ваши люди могут поехать следом.
И повернулся в сторону выхода, вежливо посторонившись. Кузьмич шел следом, как ни в чем не бывало, хотя и удивлялся немного тому, что таинственный для многих «Интернационал» решил прибыть в аэропорт самолично. Впрочем, потому он и считался таинственным, что действия его, по слухам, предсказать было в большей части невозможно…
Он искал взглядом что-то роскошное – но молодой человек уверенно повел его к черному, чуть старомодному и не особенно большому автомобилю. Рядом был припаркован темно-коричневый «Мерседес», шестнсотка, опять-таки не самой последней модели – все дверцы распахнуты, четверо элегантных молодых парней стоит, повернувшись лицами в разные стороны, так, чтобы перекрывать взглядами все разбитое на невидимые секторы окружающее пространство – и Лалетин повторил про себя любимую поговорку Данила: «У каждой Марфушки – свои игрушки…»
Молодой человек захлопнул за ним дверцу, сел рядом с шофером, отделенным от пассажиров темно-матовой стеклянной перегородкой.
– Значит, вы и есть сибирский «платиновый леший»? – чуть улыбнувшись, сказал Карем. – Изящно придумано…
Меж ног у него стояла темно-коричневая трость с набалдашником в виде точной копии старинного боевого топора. Карем тихонько постучал концом в перегородку, и черная машина почти бесшумно тронулась с места. Следом вырулил «Мерседес», и Кузьмич, как ни старался, не усмотрел других, кроме своего пристроившегося в хвосте «Шевроле».
Карем, должно быть, понял.
– Это все, – кивнул он. – Четыре человека – вполне достаточно для любых дорожных случайностей, а от снайпера не способны уберечь и сорок четыре… даже сорок сроков, как вы, русские, когда-то говорили. Курите, бога ради. Невысказанные вопросы у вас, конечно, есть… Я приехал за вами сам оттого, что безопаснее всего беседовать по дороге, в автомобиле. Этот портрет Сталина висит здесь не только потому, что я уважаю его как великого и страшного Императора. Я курд, Иван Кузьмич. Гордая, храбрая и чуточку невезучая нация – когда-то один ин наших даже стал султаном, вы его знаете как Саладина, но собственного государства нам это не дало, его нет до сих пор, хотя я надеюсь дожить… Только Иосиф Виссарионович впервые в истории создал курдское государство. Увы, просуществовало оно недолго, и все же это было государство… Что еще? Машина?
– Пожалуй… – Лалетин ощутил себя чуточку растерянным. – «Роллс»?
– Нет, «Бентли». Это на порядок ниже. Но вы, должно быть, оцените ее по достоинству, если узнаете, что еще год назад она принадлежала одному из руководителей Скотланд-Ярда.
– Что было трудно?
– Не особенно. Самое трудное заключалось в том, чтобы составить график и трассу ее движения, позволившие машине покинуть островок до того, как перекрыли дороги. – Карем усмехнулся. – Все мы – большие дети, Иван Кузьмич. Самую чуточку. Уж если поляки, народ гонористый не менее нашего, смогли угнать «Мерседес» одного из полицейских чинов Западного Берлина, почему бы старому курду не напомнить британцам, кто бил их рыцарей в Палестине? Пусть они так и не узнали, что им напомнили, и не узнали, кто… А я преподнес себе подарок на день рождения. Дети очень смеялись, особенно сын. Он учится в Оксфорде и читал в свое время в тамошних газетах об этом прискорбном случае – а потом, приехав на каникулы, увидел эту машину… У вас, кажется, дочь?
– Да. В Кембридже.
– Прекрасно. Самое страшное, что может случиться с нашими детьми – это если они превратятся в бездумных проживальщиков собранного нами, вы согласны? Впрочем, есть и вторая опасность, не менее тревожащая: они могут застрять там, за рубежом, забыв, где вскормлены. Но мой сын знает – если он так поступит, я его убью. В этой земле лежит его дед, кавалер трех орденов Славы, и его дед, и дед его деда. И я никогда не смирюсь с тем, что их могилы теперь – за границей. Потому наши заседания и открываются гимном СССР, о чем вы, должно быть, слышали… А я слышал немного о вас. Признаться, у вас не было бы никаких шансов на мою помощь и расположение, окажись вы примитивным перекупщиком, какой бы масштаб ваша деятельность ни носила. Вы производите – это хорошо. Я – тоже к сожалению, огромная доля нашего делового поля отдана непроизводящим структурам, ничего удивительного, эти налоги, выдуманные то ли сумасшедшими, то ли… Но это пора менять. Законы первоначального накопления – вещь суровая, другого пути, согласен, в первые годы не было. Однако пришло время изменить курс. Патриотизм – прекрасная вещь, но заработать в полную силу он способен не раньше, чем сольется с насквозь прагматическими побуждениями. Многих уже не устраивает ни ситуация, ни положение «действительных тайных советников». Я хочу быть российским Фордом или Вестингаузом. Вы, насколько я могу судить, тоже. И потому мы нужны друг другу – благо оба являемся прагматиками, прекрасно осознающими, что порой приходится менять на время белые перчатки… на лопату золотаря, скажем. Вот только чиновная братия за эти десять лет чуточку подраспустилась. Им очень нравится руководить, еще больше нравится обращать свою подпись в деньги, ничего другого они в большинстве своем не умеют – но это не значит, что я должен войти в их положение. Я нисколечко не собираюсь входить в их положение. Либо они займут подобающее место, либо… И многословен? Что делать. Вы меня интересуете отнюдь не в качестве просителя или одноразового клиента. Слишком многое придется менять. Начиная с дурацких налогов, кончая беспределом на вечерних улицах. В принципе, роль туземного администратора при заокеанском губернаторе, присланном управлять новой колонией – роль выгодная. Но есть еще и гордость. Этого им, на Западе, не понять, я их достаточно насмотрелся, чтобы презирать со спокойным сердцем… Форд и Вестингауз невозможны в колонии либо полуколонии. Значит, будем драться. Они богаче, но изнежены и безвольны, как римляне в период упадка империи. А мы голодны и оттого умны и злые Именно потому наши парни так легко создают там структуры. Обольщаться, конечно, не следует, да вдобавок нужно опередить китайцев, прямо-таки оголтело лезущих в Европу… Но я надеюсь дожить до времени, когда любой российский парень, живущий п о понятию, войдя в какой-нибудь респектабельный австрийский кабак, рявкнет: «Встать, козлы!» – и козлы встанут… Простите, я вас, кажется, заговорил? Но я уверен, что и вам хотелось бы видеть свою дочь гостьей на скачках в Эскоте, а не экзотической туземкой, сумевшей благодаря уму палочки выскользнуть вовремя из окончательно превращенной в колонию территори и… Ведь правда? А теперь расскажите о ваших камешках в ботинке…
Он слушал терпеливо, повернувшись к собеседнику чеканным профилем, почти не задавая вопросов. Какое-то время размышлял, поглаживая рукоятку трости. Потом сказал:
– И Фрол, и ваши люди были правы – это задача для тех, кто погружен в столичные дрязги… Не скажу, что ее легко решить, но она решаема. Я берусь. Когда я говорю, что берусь, это означает, что положительный результат гарантирован, запомните на будущее. Благодарить не спешите. Сначала обговорим ответную услугу, которую вы мне окажете, притом незамедлительно.
Какое-то время стояло молчание. Карем усмехнулся:
– Отлично, выдержали еще один экзамен – не стали торговаться, и обуревающие вас сомнения… ведь есть сомнения?., наружу не прорвались. Это мне нравится. Я буду делать из вас человека… Насколько мне известно, у вас зарегистрирована в Белоруссии совершенно чистая фирма, из тех, что создают на черный день? На перспективных направлениях?
– Да. Даже две, признаться.
– Какую-то из них будет больше жалко, чем вторую, если придется одну закрыть?
– Да.
– Выберите ту, которую жалко меньше… У вас в Сибири принимают на хранение радиоактивные отходы и прочую погань, поэтому никого не удивит, если эта ваша белорусская фирма заключит с западным клиентом контракт на переброску его отходов в ваши края. Ведь не удивит? Одна-единственная цистерна?
– Не удивит. «Зеленые» и кое-какие депутаты покричат, правда…
– У них не будет случая покричать, – улыбнулся Карем. – Потом что цистерна потеряется еще меж польской и российской границами. Отходов там не будет, ни пригоршни. Там будут доллары. Мешки с долларами. Среди них наверняка попадутся и старенькие, и рваные, и какой-то неизбежный процент фальшивых – но из-за этого не должна болеть голова ни у меня, ни у вас. Главное, все, от кого это будет зависеть на Западе, люди ни о чем не подозревающие, я имею в виду, будут стараться побыстрее спровадить эту цистерну к нашим границам, на отзывчивую российскую помойку… Ваша задача – организовать все без сучка, без задоринки, чтобы груз в целости и сохранности был извлечен меж упомянутыми мною границами. Дальше – мое дело. У вас есть полностью надежный человек, которого можно послать для этой миссии в Белоруссию?
– А он потом вернется?
– Лучше бы, конечно, ему не возвращаться, – задумчиво сказал Карем. – Но если вы в нем полностью уверены – почему бы ему и не вернуться в целости и сохранности? Преданные по-настоящему люди редки, их нужно беречь… – его взгляд был холодным и уверенным. – Но в этом случае вся ответственность ложится на вас. Промах, утечка информации – и вашего человека, конечно, не станет, но еще раньше не станет вас. И меня тоже, если откровенно…
– Ручаюсь.
– Что ж, слово сказано… Вас тянет спросить, откуда зеленые? Или догадываетесь?
– Порошок, конечно? Откуда же еще возьмется такая груда неотмытой наличности?
– Конечно. Их вечная проблема – под кроватью мешок денег, а в банк с ними нельзя… Ничего, будем отмывать. Чем больше, тем лучше – это означает, что у них еще более прибавится слабых, сломавшихся, Мао знал, что делал, когда гнал во Вьетнам груды дешевой дури… знаете, чего еще не предусмотрел ваш таинственный злопыхатель? Полкило героина оставляет на своем пути этакий запашок, на всем протяжении. Как крупная сумма в бумагах старательного клерка – ее всегда можно проследить, нужно только уметь. И у меня уже сейчас появились мысли… Но это мои проблемы. Да, процент… Обычный прейскурант за услугу такого рода составляет пять процентов от переброшенной суммы. И дам вам два, из которых долю вашему человеку вы выделите сами – если у вас есть такой уговор. Но впридачу где-нибудь через неделю к вашему человеку придет мой и расскажет подробно, кто вас обидел и зачем. Это вам говорит Карем Бароев…
…Говорят, злодеи из старинных романов имели глупую привычку непременно являться на похороны жертвы, где их деловито и грабастала цепкая длань закона. Впрочем, такое случается и сейчас. Януш Орлич рассказывал: были времена, когда польские оперы в обязательном порядке являлись инкогнито на похороны погибшего от руки злодея. Иногда из этого и получилось что-то полезное.
Но Данил не надеялся, что ему повезет. Икс не сентиментален, а Есаул, даже останься он в живых, ни за что не пришел бы… Сам он, возможно, тоже не появился бы здесь, потому что начинал исподволь ощущать к Вадьке нечто вроде тихой ненависти за оставленную в наследство поганую загадку – но позвонила Лара и хотела поговорить, а это уже другой коленкор…
К могиле он не подходил, прохаживался поодаль, читая надписи и равнодушно разглядывая фотографии. Расходы «Интеркрайт» взял на себя, вызвали родителей и оплатили им дорогу, все, как в лучших домах, но продиктовано это было, увы, не великодушием. Просто-напросто, устранись фирма от похорон не самого малозначимого своего кадра, это могло дать повод для размышлений кой-кому из заинтересованных лиц. Ну, а родители, понятно, знали одно: что сын погиб от рук хулиганов…
Пришли только двое из вычислительного – по фирме уже гуляли неизвестно откуда прорвавшиеся сплетни, что дело нечисто. Было еще человек семь незнакомых. Священника, вопреки нынешней моде, не было, родители оказались неверующими, да и сам покойный интереса к вере не проявлял. Зато подъехала Лара в черном коротком платьице и белой куртке – вроде бы и траур, вроде бы и нет. Встала поодаль, вертя в руке красную гвоздику на длинном стебле. Особой печали Данил у нее на лице не заметил – разве что была напряжена и сосредоточена, как перед прыжком в холодную воду.
Кто-то говорил что-то, стоя у гроба, Данил не слушал – был занят раздумьями о своем.
Квартиру парни Каретникова обыскали самым тщательнейшим образом – перелистав каждую книгу, разобрав телевизор, магнитофон и компьютер, даже простучав молоточком Вадькиного бронзового Будду. Безусловно искали тайники в мебели, шарили повсюду миноискателем и еще каким-то более чутким прибором. И не нашли ничегошеньки. После чего позвонили и распились в полной беспомощности. Данил велел им вывезти на склад мебель и аппаратуру, а Вадькины вещи сложить в комнатке на третьем этаже – на всякий случай. Двух ребят он все же оставил дежурить в квартире – исключительно ради зыбкого самоудовлетворения, велев посидеть, пока не снимут сигнализацию…
Вот и все. Железная пирамидка, пустая внутри, фотография на керамической плитке и несколько венков. Лара, покосившись в его сторону, положила цветок и первой направилась прочь. Данил догнал ее за воротами.
– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало, как будто и не было никакой ссоры.
– Привет, – сказал Данил сдержанно.
– Сердишься?
– На глупцов обычно сердятся.
– Возможно… – она медленно шла впереди него к машинам. – Только я не глупая, я предусмотрительная. Посидим в твоей? У тебя просторнее…
Данил распахнул перед ней дверцу, сел за руль.
– Ты, надеюсь, разговор не пишешь? – спросила она. – Хотя… какая разница? Если договоримся, потом сам сотрешь.
– А о чем будем договариваться?
– Тебе твоя работа не надоела?
– А ты можешь предложить что-нибудь получше? – хмыкнул он.
– Ты знаешь, могу. Только персонально тебе, а не вашей форме. Я понимаю, ты мужик жесткий, и предавать контору не будешь… а вот бросить сможешь? Если у тебя будет столько, что хватит на три оставшихся жизни?
– Вопрос, конечно, интересный… – сказал Данил.
– Я серьезно. Можешь ответить откровенно?
– Честно говоря, не знаю. Сомневаюсь.
– Из-за друга Кузьмича?
– Из-за чувства долга.
– Ты только не обижайся… – сказала Лара, без улыбки уставясь синими глазищами. – Но ты же – сторожевая собачка, и не более того. Конечно, тебе, я уверена, капает какой-то процент, но это наверняка крохи. Да и лежат они за рубежами отечества, так что в критический момент окажутся бесполезными, если вдруг подопрет…
Данил нагнулся к ней, приложил ладонь к ее щеке и повернул к себе лицом:
– Ас чего это ты взяла, крошка? что у меня за рубежами…
– А это папа говорил, – она с самым невинным выражением смотрела ему в глаза. – Интересно, правда? Ну, лежат, не отпирайся. Крохи. Значит, хоть какая-то частичка твоего естества на зарубеж ориентирована… Детей у тебя, насколько я знаю, не было, с женой разбежался давно, родители умерли. Значит, для себя, родимого, стараешься, а?
За все время, что они были знакомы, Ларе впервые удалось его смутить. Он опустил глаза, пробормотал:
– Нельзя ж было сюда перегонять…
– Ты прелесть, – Лара потерлась щекой о его ладонь, и Данил отнял руку. – Вроде папочки. Он, супермен и патриот, тоже что-то хапнул при разбазаривании воинской недвижимости – потому что ситуация так сложилась, что рыпаться было бесполезно, а на костер идти не хотелось, не Жанна дАрк как-никак… Хапнул и держит в банке в Европах, потому что не перегонишь с да в самом-то деле… Ну, он-то обо мне с мамой заботился, а ты – о себе. Ну, правильно. Я бы тоже… На костре жарко. Не Родину вы с ним продавали, в самом-то деле… Одним словом, герр Черский, одним глазком вы все же поглядываете в Европы, а? Так почему бы нам с вами туда не сдернуть?
– Нам?
– Да. Я же тебе нравлюсь, ты ж мысленно облизываешься… Хочешь взять в верные жены? На всю жизнь верность не гарантирую, но пока что… – она решительно подняла ладонь. – Нет-нет, давай-ка не лыбиться. Все очень серьезно… Знаешь, шестнадцатилетние девочки не такие уж дуры. Особенно нынешние. А я вдобавок всю сознательную жизнь провела за кордоном, я этой страны не знаю, я ее, признаться, боюсь, и никаких таких высоких чувств в душе не шевелится, не волнуют душу осины и золотые купола… Да и ты… Что тебе эта страна дала? Часики от Брежнева? Пару орденов и дырку в шкуре? Я че призываю насовсем, потом когда-нибудь вернемся, если будет куда…
– Давай-ка поконкретнее, – сказал Данил. – У меня еще дел…
– Я тебе предлагаю самое важное дело в твоей майорской жизни… Послушай внимательно. Кто я на сегодняшний день такое? Обыкновенная девочка… ну, не Девочка, но все равно, юное создание, которому мучиться в школе еще год. Что будет потом, решительно не представляю, не нахожу в себе особых талантов. Папа, конечно, поможет, куда-то приткнет, но это ж получается так уныло, тускло и обыденно, что повеситься тянет… Прекрасно знаю немецкий, чуточку – английский, пять лет занималась каратэ, из пистолета стреляю неплохо, из автомата могу, одержимые сексуальным томлением офицера тренировали… Ну и куда мне это приспособить в жизни?
– Ох, я сейчас пущу слезу…
– Не ломайся, а слушай, – сказала она почти со злостью. – Если подумать, у папы за рубежом крохи, как и у тебя… И выходит что мы с тобой – парочка аутсайдеров. Теперь пойдем дальше… Есть ценности, которые можно взять.
– Клад?
– Считай, клад. Да, пожалуй… Клад. Убивать никого не нужно, взламывать сейфы – тоже. Он ничей. Пока. Но о нем знаю не только я, так что через пару-тройку недель могут и выкопать.
– Кто?
– Может, папаня – для государства. Может, кто-то еще… Тут уж, не исключаю, придется пострелять. В таких же, как мы искателей приключений.
– Ну да, непринужденно так… – сказал Данил. – Что это?
– Золото. То ли монеты, то ли слитки. В общем, довольно объемные грузы получаются. И у меня достаточно ума, чтобы сообразить: одна я это нипочем не проверну, а если возьму в долю кого-то постороннего, меня, ты прав, отправят следом за… – она кивнула в сторону кладбища. – А с тобой хоть можно быть уверенной, что не пристрелишь в затылок и не сдашь родным органам.
– Где это?
– Здесь, в Сибири. В тайге. Нет, к легендарному вашему Булдыгину это никакого отношения не имеет…
– И у тебя есть карта с крестиками и черепами?
– Я понимаю, звучит чуточку не правдоподобно, – кивнула Лара. – Только не стал бы папочка гоняться за миражами… Карты у меня нет. Пока. Но будет. В самом скором времени. А у тебя есть каналы, по которым все это можно при некоторой изворотливости перебросить за кордон. Есть?
– Ну допустим…
– Есть, – сказала Лара. – Что ты цепочку строишь… Чтобы тебя потом не гоняли хмурые ребята, можно взять в долю и твоего Кузьмича, только выделить ему поменьше, чем нам, у него и так всего навалом…
– Лихо закручено…
– А ты перестань видеть во мне соплюшку и обдумай все трезво. Ты в силах сейчас организовать грузовик, парочку надежных людей, забраться в тайгу, выкопать груз объемом в несколько кубометров и переправить за кордон?
– Пожалуй, – сказал Данил.
– И у тебя не свербит стремление сдать все это в доход государства, где из закромов Родины все равно растащат?
– Да не особенно тянет сдавать-то…
– Вот видишь.
– Интересно, а почему ты так уверена, что я тебя там же, в тайге, не закопаю? – с любопытством спросил Данил.
Лара усмехнулась:
– Потому что тебя воспитала советская власть, как папочку. Власть, в общем, была идиотская, но кое-какое воспитание вам дала… Ты же не сможешь, а? И потом, я красивая. Я еще и неглупая. Стоит прихватить за кордон и меня в качестве как пылкой супруги, так и надежного Друга… – она замолчала медленно вытянула сигарету из пачки. – Я ведь это не сейчас, не в качестве запасного варианта придумала. Даже если бы Вадька остался жив, пришлось бы идти к тебе. Вадька был тряпкой. Смог бы выкопать, но вот потом… Лева-Бульдозер был покруче, но и он в части нелегальных перебросок – дите дитем.
– Лева тоже был в игре?
– Ну,был.
– Мать вашу, да что вы такое раскопали?
– Золото, – сказала Лара. – Гольден. Голд. Олтун, как аборигены ваши выражаются. Много золота. Не волнуйся, меня пока в причастности к этому делу и не подозревают – ну кто всерьез подумает, что эта соплюшка в курсе… Я с любой стороны вне опасности. ТЕ меня не подозревают, а вы с Кузьмичом ни за что не тронете – папу побоитесь…
– Что ты знаешь об этих так называемых «тех»?
– То, что они тоже охотятся за золотом, – слегка поскучнела. – И оставили два трупа.
– Больше, милая, больше… – сказал Данил. – Ты не знала?
– Все равно, меня они ни за что не вычислят. Ни меня, ни… ни человека с картой. Все ниточки оборваны. Только нужно спешить. Папа может доискаться…
– Кстати, о папе, – сказал Данил. – Тебе не приходило в голову, что у того, кто уволочет золотишко за рубеж под носом папиной конторы, не будет покоя и в заграницах?
– Это не контора. Папина самодеятельность. Скажу тебе по секрету, его сюда отправили, как когда-то господ штабс-капитанов – в Кушку. Был у него некий прокольчик. А реабилитироваться хочется. Вот он в паре с верным Санчо Пансой и копает в свободное от работы время. Точно знаю.
– Господи, да откуда? Санчо в постели проболтался?
– Не хами. Я и слушаю, – безмятежно сказала Лара. – Примитивная штучка, продается в «Панцире», потом ловишь на транзистор, только и дел… Кабинет-то у него не запирается, а мы с мамой всегда знаем заранее, когда припрутся техники с еженедельной проверкой. Забираю, потом ставлю опять. Они об этом исключительно дома треплются, на службе опасаются…
Данил задумчиво смотрел на нее. Нужно сказать, насчет подслушивающего устройства он девчонке верил всецело. В трех шантарских магазинах и в самом деле богатейший выбор таких штучек. На любимую доченьку никто и не подумает. Был аналогичный случай в США, и описан он не в шпионской беллетристике, а в закрытом бюллетене для профессионалов: двенадцатилетний отпрыск некоего фирмача влепил папочке в телефон подобную игрушку (и тоже укупленную в магазине), какое-то время успешно сбывал информацию папочкиным конкурентам, пока его не отловили-таки детективы фирмы…
– Значит, это ты снабдила Ивлева стволом?
– Ага. Он что-то занервничал, жаловался, что следят. А я привезла с собой парочку этих игрушек, было совсем просто…
– А где карта?
– Я же сказала, скоро будет. Там кое-что нужно расшифровать. Этим занимаются… не здесь. Буквально через несколько дней все будет готово.
– Еще подробности?
– Вот это уже, извини, потом, – сказала Лара непреклонно. – Да это сейчас и несущественно. Когда пустимся в путь-дорогу и будем на полпути к месту, и карту посмотришь, и насчет подробностей потреплемся… Ну как,согласен?
Данил посмотрел на нее, опустил глаза, побарабанил пальцами по кожаной оплетке руля. И сказал:
– Согласен.
Странно, но он не чувствовал ни малейшего следа душевного неудобства. В сорок пять на многое смотришь иначе, а после полутора лет в фирме – тем более. В таком возрасте начинаешь уже бояться нищей, одинокой старости. А сделать счастливыми и сытыми абсолютно всех этот клад не способен, очень уж мало придется на каждого, если делить на всех…
– Только постарайся меня не обманывать, – сказала Лара столь же серьезно. – Для меня в этом шансе – все. Я в жизни и мышки не убила, но в тебя, если что, обойму всажу, честное слово.
– Интересно, а ты меня с носом не оставишь, оказавшись за рубежами? – хмыкнул он.
– Не беспокойся. У меня хватает ума, чтобы сообразить: одну меня в этом суровом мире схавают, и не поморщатся… – Лара глянула на него озорно, с интересом:
– Ты как, прямо сейчас будешь требовать постельного закрепления договора?
– Иди уж… партнерша, – сказал он хмуро. – Нужно крепко поспать, знаешь ли…
Данил смотрел ей вслед и в некоторой растерянности чувств пытался привыкнуть к мысли, что это – его будущая жена. Что впереди – нешуточная схватка. Особых треволнений, правда, не наблюдалось – он давно уже привык к резким поворотам в жизни. И думать следует больше о том, как все это провернуть – Кузьмича следует непременно взять в долю, иначе нельзя…
Незнакомец пружинисто шагнул вперед:
– Господин Лалетнн? Очень приятно, – он держался вежливо и светски-отстраненно, видно было, паренек вымуштрованный. – Карем просит вас в машину. Ваши люди могут поехать следом.
И повернулся в сторону выхода, вежливо посторонившись. Кузьмич шел следом, как ни в чем не бывало, хотя и удивлялся немного тому, что таинственный для многих «Интернационал» решил прибыть в аэропорт самолично. Впрочем, потому он и считался таинственным, что действия его, по слухам, предсказать было в большей части невозможно…
Он искал взглядом что-то роскошное – но молодой человек уверенно повел его к черному, чуть старомодному и не особенно большому автомобилю. Рядом был припаркован темно-коричневый «Мерседес», шестнсотка, опять-таки не самой последней модели – все дверцы распахнуты, четверо элегантных молодых парней стоит, повернувшись лицами в разные стороны, так, чтобы перекрывать взглядами все разбитое на невидимые секторы окружающее пространство – и Лалетин повторил про себя любимую поговорку Данила: «У каждой Марфушки – свои игрушки…»
Молодой человек захлопнул за ним дверцу, сел рядом с шофером, отделенным от пассажиров темно-матовой стеклянной перегородкой.
– Значит, вы и есть сибирский «платиновый леший»? – чуть улыбнувшись, сказал Карем. – Изящно придумано…
Меж ног у него стояла темно-коричневая трость с набалдашником в виде точной копии старинного боевого топора. Карем тихонько постучал концом в перегородку, и черная машина почти бесшумно тронулась с места. Следом вырулил «Мерседес», и Кузьмич, как ни старался, не усмотрел других, кроме своего пристроившегося в хвосте «Шевроле».
Карем, должно быть, понял.
– Это все, – кивнул он. – Четыре человека – вполне достаточно для любых дорожных случайностей, а от снайпера не способны уберечь и сорок четыре… даже сорок сроков, как вы, русские, когда-то говорили. Курите, бога ради. Невысказанные вопросы у вас, конечно, есть… Я приехал за вами сам оттого, что безопаснее всего беседовать по дороге, в автомобиле. Этот портрет Сталина висит здесь не только потому, что я уважаю его как великого и страшного Императора. Я курд, Иван Кузьмич. Гордая, храбрая и чуточку невезучая нация – когда-то один ин наших даже стал султаном, вы его знаете как Саладина, но собственного государства нам это не дало, его нет до сих пор, хотя я надеюсь дожить… Только Иосиф Виссарионович впервые в истории создал курдское государство. Увы, просуществовало оно недолго, и все же это было государство… Что еще? Машина?
– Пожалуй… – Лалетин ощутил себя чуточку растерянным. – «Роллс»?
– Нет, «Бентли». Это на порядок ниже. Но вы, должно быть, оцените ее по достоинству, если узнаете, что еще год назад она принадлежала одному из руководителей Скотланд-Ярда.
– Что было трудно?
– Не особенно. Самое трудное заключалось в том, чтобы составить график и трассу ее движения, позволившие машине покинуть островок до того, как перекрыли дороги. – Карем усмехнулся. – Все мы – большие дети, Иван Кузьмич. Самую чуточку. Уж если поляки, народ гонористый не менее нашего, смогли угнать «Мерседес» одного из полицейских чинов Западного Берлина, почему бы старому курду не напомнить британцам, кто бил их рыцарей в Палестине? Пусть они так и не узнали, что им напомнили, и не узнали, кто… А я преподнес себе подарок на день рождения. Дети очень смеялись, особенно сын. Он учится в Оксфорде и читал в свое время в тамошних газетах об этом прискорбном случае – а потом, приехав на каникулы, увидел эту машину… У вас, кажется, дочь?
– Да. В Кембридже.
– Прекрасно. Самое страшное, что может случиться с нашими детьми – это если они превратятся в бездумных проживальщиков собранного нами, вы согласны? Впрочем, есть и вторая опасность, не менее тревожащая: они могут застрять там, за рубежом, забыв, где вскормлены. Но мой сын знает – если он так поступит, я его убью. В этой земле лежит его дед, кавалер трех орденов Славы, и его дед, и дед его деда. И я никогда не смирюсь с тем, что их могилы теперь – за границей. Потому наши заседания и открываются гимном СССР, о чем вы, должно быть, слышали… А я слышал немного о вас. Признаться, у вас не было бы никаких шансов на мою помощь и расположение, окажись вы примитивным перекупщиком, какой бы масштаб ваша деятельность ни носила. Вы производите – это хорошо. Я – тоже к сожалению, огромная доля нашего делового поля отдана непроизводящим структурам, ничего удивительного, эти налоги, выдуманные то ли сумасшедшими, то ли… Но это пора менять. Законы первоначального накопления – вещь суровая, другого пути, согласен, в первые годы не было. Однако пришло время изменить курс. Патриотизм – прекрасная вещь, но заработать в полную силу он способен не раньше, чем сольется с насквозь прагматическими побуждениями. Многих уже не устраивает ни ситуация, ни положение «действительных тайных советников». Я хочу быть российским Фордом или Вестингаузом. Вы, насколько я могу судить, тоже. И потому мы нужны друг другу – благо оба являемся прагматиками, прекрасно осознающими, что порой приходится менять на время белые перчатки… на лопату золотаря, скажем. Вот только чиновная братия за эти десять лет чуточку подраспустилась. Им очень нравится руководить, еще больше нравится обращать свою подпись в деньги, ничего другого они в большинстве своем не умеют – но это не значит, что я должен войти в их положение. Я нисколечко не собираюсь входить в их положение. Либо они займут подобающее место, либо… И многословен? Что делать. Вы меня интересуете отнюдь не в качестве просителя или одноразового клиента. Слишком многое придется менять. Начиная с дурацких налогов, кончая беспределом на вечерних улицах. В принципе, роль туземного администратора при заокеанском губернаторе, присланном управлять новой колонией – роль выгодная. Но есть еще и гордость. Этого им, на Западе, не понять, я их достаточно насмотрелся, чтобы презирать со спокойным сердцем… Форд и Вестингауз невозможны в колонии либо полуколонии. Значит, будем драться. Они богаче, но изнежены и безвольны, как римляне в период упадка империи. А мы голодны и оттого умны и злые Именно потому наши парни так легко создают там структуры. Обольщаться, конечно, не следует, да вдобавок нужно опередить китайцев, прямо-таки оголтело лезущих в Европу… Но я надеюсь дожить до времени, когда любой российский парень, живущий п о понятию, войдя в какой-нибудь респектабельный австрийский кабак, рявкнет: «Встать, козлы!» – и козлы встанут… Простите, я вас, кажется, заговорил? Но я уверен, что и вам хотелось бы видеть свою дочь гостьей на скачках в Эскоте, а не экзотической туземкой, сумевшей благодаря уму палочки выскользнуть вовремя из окончательно превращенной в колонию территори и… Ведь правда? А теперь расскажите о ваших камешках в ботинке…
Он слушал терпеливо, повернувшись к собеседнику чеканным профилем, почти не задавая вопросов. Какое-то время размышлял, поглаживая рукоятку трости. Потом сказал:
– И Фрол, и ваши люди были правы – это задача для тех, кто погружен в столичные дрязги… Не скажу, что ее легко решить, но она решаема. Я берусь. Когда я говорю, что берусь, это означает, что положительный результат гарантирован, запомните на будущее. Благодарить не спешите. Сначала обговорим ответную услугу, которую вы мне окажете, притом незамедлительно.
Какое-то время стояло молчание. Карем усмехнулся:
– Отлично, выдержали еще один экзамен – не стали торговаться, и обуревающие вас сомнения… ведь есть сомнения?., наружу не прорвались. Это мне нравится. Я буду делать из вас человека… Насколько мне известно, у вас зарегистрирована в Белоруссии совершенно чистая фирма, из тех, что создают на черный день? На перспективных направлениях?
– Да. Даже две, признаться.
– Какую-то из них будет больше жалко, чем вторую, если придется одну закрыть?
– Да.
– Выберите ту, которую жалко меньше… У вас в Сибири принимают на хранение радиоактивные отходы и прочую погань, поэтому никого не удивит, если эта ваша белорусская фирма заключит с западным клиентом контракт на переброску его отходов в ваши края. Ведь не удивит? Одна-единственная цистерна?
– Не удивит. «Зеленые» и кое-какие депутаты покричат, правда…
– У них не будет случая покричать, – улыбнулся Карем. – Потом что цистерна потеряется еще меж польской и российской границами. Отходов там не будет, ни пригоршни. Там будут доллары. Мешки с долларами. Среди них наверняка попадутся и старенькие, и рваные, и какой-то неизбежный процент фальшивых – но из-за этого не должна болеть голова ни у меня, ни у вас. Главное, все, от кого это будет зависеть на Западе, люди ни о чем не подозревающие, я имею в виду, будут стараться побыстрее спровадить эту цистерну к нашим границам, на отзывчивую российскую помойку… Ваша задача – организовать все без сучка, без задоринки, чтобы груз в целости и сохранности был извлечен меж упомянутыми мною границами. Дальше – мое дело. У вас есть полностью надежный человек, которого можно послать для этой миссии в Белоруссию?
– А он потом вернется?
– Лучше бы, конечно, ему не возвращаться, – задумчиво сказал Карем. – Но если вы в нем полностью уверены – почему бы ему и не вернуться в целости и сохранности? Преданные по-настоящему люди редки, их нужно беречь… – его взгляд был холодным и уверенным. – Но в этом случае вся ответственность ложится на вас. Промах, утечка информации – и вашего человека, конечно, не станет, но еще раньше не станет вас. И меня тоже, если откровенно…
– Ручаюсь.
– Что ж, слово сказано… Вас тянет спросить, откуда зеленые? Или догадываетесь?
– Порошок, конечно? Откуда же еще возьмется такая груда неотмытой наличности?
– Конечно. Их вечная проблема – под кроватью мешок денег, а в банк с ними нельзя… Ничего, будем отмывать. Чем больше, тем лучше – это означает, что у них еще более прибавится слабых, сломавшихся, Мао знал, что делал, когда гнал во Вьетнам груды дешевой дури… знаете, чего еще не предусмотрел ваш таинственный злопыхатель? Полкило героина оставляет на своем пути этакий запашок, на всем протяжении. Как крупная сумма в бумагах старательного клерка – ее всегда можно проследить, нужно только уметь. И у меня уже сейчас появились мысли… Но это мои проблемы. Да, процент… Обычный прейскурант за услугу такого рода составляет пять процентов от переброшенной суммы. И дам вам два, из которых долю вашему человеку вы выделите сами – если у вас есть такой уговор. Но впридачу где-нибудь через неделю к вашему человеку придет мой и расскажет подробно, кто вас обидел и зачем. Это вам говорит Карем Бароев…
…Говорят, злодеи из старинных романов имели глупую привычку непременно являться на похороны жертвы, где их деловито и грабастала цепкая длань закона. Впрочем, такое случается и сейчас. Януш Орлич рассказывал: были времена, когда польские оперы в обязательном порядке являлись инкогнито на похороны погибшего от руки злодея. Иногда из этого и получилось что-то полезное.
Но Данил не надеялся, что ему повезет. Икс не сентиментален, а Есаул, даже останься он в живых, ни за что не пришел бы… Сам он, возможно, тоже не появился бы здесь, потому что начинал исподволь ощущать к Вадьке нечто вроде тихой ненависти за оставленную в наследство поганую загадку – но позвонила Лара и хотела поговорить, а это уже другой коленкор…
К могиле он не подходил, прохаживался поодаль, читая надписи и равнодушно разглядывая фотографии. Расходы «Интеркрайт» взял на себя, вызвали родителей и оплатили им дорогу, все, как в лучших домах, но продиктовано это было, увы, не великодушием. Просто-напросто, устранись фирма от похорон не самого малозначимого своего кадра, это могло дать повод для размышлений кой-кому из заинтересованных лиц. Ну, а родители, понятно, знали одно: что сын погиб от рук хулиганов…
Пришли только двое из вычислительного – по фирме уже гуляли неизвестно откуда прорвавшиеся сплетни, что дело нечисто. Было еще человек семь незнакомых. Священника, вопреки нынешней моде, не было, родители оказались неверующими, да и сам покойный интереса к вере не проявлял. Зато подъехала Лара в черном коротком платьице и белой куртке – вроде бы и траур, вроде бы и нет. Встала поодаль, вертя в руке красную гвоздику на длинном стебле. Особой печали Данил у нее на лице не заметил – разве что была напряжена и сосредоточена, как перед прыжком в холодную воду.
Кто-то говорил что-то, стоя у гроба, Данил не слушал – был занят раздумьями о своем.
Квартиру парни Каретникова обыскали самым тщательнейшим образом – перелистав каждую книгу, разобрав телевизор, магнитофон и компьютер, даже простучав молоточком Вадькиного бронзового Будду. Безусловно искали тайники в мебели, шарили повсюду миноискателем и еще каким-то более чутким прибором. И не нашли ничегошеньки. После чего позвонили и распились в полной беспомощности. Данил велел им вывезти на склад мебель и аппаратуру, а Вадькины вещи сложить в комнатке на третьем этаже – на всякий случай. Двух ребят он все же оставил дежурить в квартире – исключительно ради зыбкого самоудовлетворения, велев посидеть, пока не снимут сигнализацию…
Вот и все. Железная пирамидка, пустая внутри, фотография на керамической плитке и несколько венков. Лара, покосившись в его сторону, положила цветок и первой направилась прочь. Данил догнал ее за воротами.
– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало, как будто и не было никакой ссоры.
– Привет, – сказал Данил сдержанно.
– Сердишься?
– На глупцов обычно сердятся.
– Возможно… – она медленно шла впереди него к машинам. – Только я не глупая, я предусмотрительная. Посидим в твоей? У тебя просторнее…
Данил распахнул перед ней дверцу, сел за руль.
– Ты, надеюсь, разговор не пишешь? – спросила она. – Хотя… какая разница? Если договоримся, потом сам сотрешь.
– А о чем будем договариваться?
– Тебе твоя работа не надоела?
– А ты можешь предложить что-нибудь получше? – хмыкнул он.
– Ты знаешь, могу. Только персонально тебе, а не вашей форме. Я понимаю, ты мужик жесткий, и предавать контору не будешь… а вот бросить сможешь? Если у тебя будет столько, что хватит на три оставшихся жизни?
– Вопрос, конечно, интересный… – сказал Данил.
– Я серьезно. Можешь ответить откровенно?
– Честно говоря, не знаю. Сомневаюсь.
– Из-за друга Кузьмича?
– Из-за чувства долга.
– Ты только не обижайся… – сказала Лара, без улыбки уставясь синими глазищами. – Но ты же – сторожевая собачка, и не более того. Конечно, тебе, я уверена, капает какой-то процент, но это наверняка крохи. Да и лежат они за рубежами отечества, так что в критический момент окажутся бесполезными, если вдруг подопрет…
Данил нагнулся к ней, приложил ладонь к ее щеке и повернул к себе лицом:
– Ас чего это ты взяла, крошка? что у меня за рубежами…
– А это папа говорил, – она с самым невинным выражением смотрела ему в глаза. – Интересно, правда? Ну, лежат, не отпирайся. Крохи. Значит, хоть какая-то частичка твоего естества на зарубеж ориентирована… Детей у тебя, насколько я знаю, не было, с женой разбежался давно, родители умерли. Значит, для себя, родимого, стараешься, а?
За все время, что они были знакомы, Ларе впервые удалось его смутить. Он опустил глаза, пробормотал:
– Нельзя ж было сюда перегонять…
– Ты прелесть, – Лара потерлась щекой о его ладонь, и Данил отнял руку. – Вроде папочки. Он, супермен и патриот, тоже что-то хапнул при разбазаривании воинской недвижимости – потому что ситуация так сложилась, что рыпаться было бесполезно, а на костер идти не хотелось, не Жанна дАрк как-никак… Хапнул и держит в банке в Европах, потому что не перегонишь с да в самом-то деле… Ну, он-то обо мне с мамой заботился, а ты – о себе. Ну, правильно. Я бы тоже… На костре жарко. Не Родину вы с ним продавали, в самом-то деле… Одним словом, герр Черский, одним глазком вы все же поглядываете в Европы, а? Так почему бы нам с вами туда не сдернуть?
– Нам?
– Да. Я же тебе нравлюсь, ты ж мысленно облизываешься… Хочешь взять в верные жены? На всю жизнь верность не гарантирую, но пока что… – она решительно подняла ладонь. – Нет-нет, давай-ка не лыбиться. Все очень серьезно… Знаешь, шестнадцатилетние девочки не такие уж дуры. Особенно нынешние. А я вдобавок всю сознательную жизнь провела за кордоном, я этой страны не знаю, я ее, признаться, боюсь, и никаких таких высоких чувств в душе не шевелится, не волнуют душу осины и золотые купола… Да и ты… Что тебе эта страна дала? Часики от Брежнева? Пару орденов и дырку в шкуре? Я че призываю насовсем, потом когда-нибудь вернемся, если будет куда…
– Давай-ка поконкретнее, – сказал Данил. – У меня еще дел…
– Я тебе предлагаю самое важное дело в твоей майорской жизни… Послушай внимательно. Кто я на сегодняшний день такое? Обыкновенная девочка… ну, не Девочка, но все равно, юное создание, которому мучиться в школе еще год. Что будет потом, решительно не представляю, не нахожу в себе особых талантов. Папа, конечно, поможет, куда-то приткнет, но это ж получается так уныло, тускло и обыденно, что повеситься тянет… Прекрасно знаю немецкий, чуточку – английский, пять лет занималась каратэ, из пистолета стреляю неплохо, из автомата могу, одержимые сексуальным томлением офицера тренировали… Ну и куда мне это приспособить в жизни?
– Ох, я сейчас пущу слезу…
– Не ломайся, а слушай, – сказала она почти со злостью. – Если подумать, у папы за рубежом крохи, как и у тебя… И выходит что мы с тобой – парочка аутсайдеров. Теперь пойдем дальше… Есть ценности, которые можно взять.
– Клад?
– Считай, клад. Да, пожалуй… Клад. Убивать никого не нужно, взламывать сейфы – тоже. Он ничей. Пока. Но о нем знаю не только я, так что через пару-тройку недель могут и выкопать.
– Кто?
– Может, папаня – для государства. Может, кто-то еще… Тут уж, не исключаю, придется пострелять. В таких же, как мы искателей приключений.
– Ну да, непринужденно так… – сказал Данил. – Что это?
– Золото. То ли монеты, то ли слитки. В общем, довольно объемные грузы получаются. И у меня достаточно ума, чтобы сообразить: одна я это нипочем не проверну, а если возьму в долю кого-то постороннего, меня, ты прав, отправят следом за… – она кивнула в сторону кладбища. – А с тобой хоть можно быть уверенной, что не пристрелишь в затылок и не сдашь родным органам.
– Где это?
– Здесь, в Сибири. В тайге. Нет, к легендарному вашему Булдыгину это никакого отношения не имеет…
– И у тебя есть карта с крестиками и черепами?
– Я понимаю, звучит чуточку не правдоподобно, – кивнула Лара. – Только не стал бы папочка гоняться за миражами… Карты у меня нет. Пока. Но будет. В самом скором времени. А у тебя есть каналы, по которым все это можно при некоторой изворотливости перебросить за кордон. Есть?
– Ну допустим…
– Есть, – сказала Лара. – Что ты цепочку строишь… Чтобы тебя потом не гоняли хмурые ребята, можно взять в долю и твоего Кузьмича, только выделить ему поменьше, чем нам, у него и так всего навалом…
– Лихо закручено…
– А ты перестань видеть во мне соплюшку и обдумай все трезво. Ты в силах сейчас организовать грузовик, парочку надежных людей, забраться в тайгу, выкопать груз объемом в несколько кубометров и переправить за кордон?
– Пожалуй, – сказал Данил.
– И у тебя не свербит стремление сдать все это в доход государства, где из закромов Родины все равно растащат?
– Да не особенно тянет сдавать-то…
– Вот видишь.
– Интересно, а почему ты так уверена, что я тебя там же, в тайге, не закопаю? – с любопытством спросил Данил.
Лара усмехнулась:
– Потому что тебя воспитала советская власть, как папочку. Власть, в общем, была идиотская, но кое-какое воспитание вам дала… Ты же не сможешь, а? И потом, я красивая. Я еще и неглупая. Стоит прихватить за кордон и меня в качестве как пылкой супруги, так и надежного Друга… – она замолчала медленно вытянула сигарету из пачки. – Я ведь это не сейчас, не в качестве запасного варианта придумала. Даже если бы Вадька остался жив, пришлось бы идти к тебе. Вадька был тряпкой. Смог бы выкопать, но вот потом… Лева-Бульдозер был покруче, но и он в части нелегальных перебросок – дите дитем.
– Лева тоже был в игре?
– Ну,был.
– Мать вашу, да что вы такое раскопали?
– Золото, – сказала Лара. – Гольден. Голд. Олтун, как аборигены ваши выражаются. Много золота. Не волнуйся, меня пока в причастности к этому делу и не подозревают – ну кто всерьез подумает, что эта соплюшка в курсе… Я с любой стороны вне опасности. ТЕ меня не подозревают, а вы с Кузьмичом ни за что не тронете – папу побоитесь…
– Что ты знаешь об этих так называемых «тех»?
– То, что они тоже охотятся за золотом, – слегка поскучнела. – И оставили два трупа.
– Больше, милая, больше… – сказал Данил. – Ты не знала?
– Все равно, меня они ни за что не вычислят. Ни меня, ни… ни человека с картой. Все ниточки оборваны. Только нужно спешить. Папа может доискаться…
– Кстати, о папе, – сказал Данил. – Тебе не приходило в голову, что у того, кто уволочет золотишко за рубеж под носом папиной конторы, не будет покоя и в заграницах?
– Это не контора. Папина самодеятельность. Скажу тебе по секрету, его сюда отправили, как когда-то господ штабс-капитанов – в Кушку. Был у него некий прокольчик. А реабилитироваться хочется. Вот он в паре с верным Санчо Пансой и копает в свободное от работы время. Точно знаю.
– Господи, да откуда? Санчо в постели проболтался?
– Не хами. Я и слушаю, – безмятежно сказала Лара. – Примитивная штучка, продается в «Панцире», потом ловишь на транзистор, только и дел… Кабинет-то у него не запирается, а мы с мамой всегда знаем заранее, когда припрутся техники с еженедельной проверкой. Забираю, потом ставлю опять. Они об этом исключительно дома треплются, на службе опасаются…
Данил задумчиво смотрел на нее. Нужно сказать, насчет подслушивающего устройства он девчонке верил всецело. В трех шантарских магазинах и в самом деле богатейший выбор таких штучек. На любимую доченьку никто и не подумает. Был аналогичный случай в США, и описан он не в шпионской беллетристике, а в закрытом бюллетене для профессионалов: двенадцатилетний отпрыск некоего фирмача влепил папочке в телефон подобную игрушку (и тоже укупленную в магазине), какое-то время успешно сбывал информацию папочкиным конкурентам, пока его не отловили-таки детективы фирмы…
– Значит, это ты снабдила Ивлева стволом?
– Ага. Он что-то занервничал, жаловался, что следят. А я привезла с собой парочку этих игрушек, было совсем просто…
– А где карта?
– Я же сказала, скоро будет. Там кое-что нужно расшифровать. Этим занимаются… не здесь. Буквально через несколько дней все будет готово.
– Еще подробности?
– Вот это уже, извини, потом, – сказала Лара непреклонно. – Да это сейчас и несущественно. Когда пустимся в путь-дорогу и будем на полпути к месту, и карту посмотришь, и насчет подробностей потреплемся… Ну как,согласен?
Данил посмотрел на нее, опустил глаза, побарабанил пальцами по кожаной оплетке руля. И сказал:
– Согласен.
Странно, но он не чувствовал ни малейшего следа душевного неудобства. В сорок пять на многое смотришь иначе, а после полутора лет в фирме – тем более. В таком возрасте начинаешь уже бояться нищей, одинокой старости. А сделать счастливыми и сытыми абсолютно всех этот клад не способен, очень уж мало придется на каждого, если делить на всех…
– Только постарайся меня не обманывать, – сказала Лара столь же серьезно. – Для меня в этом шансе – все. Я в жизни и мышки не убила, но в тебя, если что, обойму всажу, честное слово.
– Интересно, а ты меня с носом не оставишь, оказавшись за рубежами? – хмыкнул он.
– Не беспокойся. У меня хватает ума, чтобы сообразить: одну меня в этом суровом мире схавают, и не поморщатся… – Лара глянула на него озорно, с интересом:
– Ты как, прямо сейчас будешь требовать постельного закрепления договора?
– Иди уж… партнерша, – сказал он хмуро. – Нужно крепко поспать, знаешь ли…
Данил смотрел ей вслед и в некоторой растерянности чувств пытался привыкнуть к мысли, что это – его будущая жена. Что впереди – нешуточная схватка. Особых треволнений, правда, не наблюдалось – он давно уже привык к резким поворотам в жизни. И думать следует больше о том, как все это провернуть – Кузьмича следует непременно взять в долю, иначе нельзя…