Страница:
В два часа дня Данил объявил привал. Валентин ни словечком не протестовал против того, что командование как-то незаметно перешло к Данилу, вообще хлопот с белобрысым не было ни малейших – рта почти не разевал, двигался мягко и бесшумно, без единого лишнего движения, казался неутомимым и неостановимым, словно робот. Но именно это, признаться, Данилу и не нравилось – он не ощущал рядом с собой присутствия человека, рослый блондин с бесшумным автоматом на плече был отделен неким силовым полем, тормозившим все эмоции и выпускавшим наружу лишь снисходительное равнодушие. И Данил до сих пор ломал голову, прикидывая: прав он или нет, уже вынеся решение и поставив точку?
Слава богу, Лара причинила меньше хлопот, чем он опасался сначала. Час за часом топала след в след за белобрысым, не пища и не жалуясь, первое время немного замедляла ход всей цепочки, но довольно быстро приладилась не спотыкаться. И Данил успокоился, ухмыльнувшись про себя: что делает с людьми золото…
На привале она облегченно охнула и повалилась навзничь, даже не подумав сбегать в кустики. Корявый разжег крохотный костерок, отгоняя дымком поредевшую мошку. Данил вновь заставил девчонку сиять кроссовки и тщательно исследовал кожу на ногах, шлепая ладонью, когда начинала попискивать и заявлять, что ей щекотно.
– Ну, ничего, – сказал он облегченно. – Не стал бы я тебя брать в долгий маршрут, но день-другой с тобой неприятностей не будет…
– Совершенно бесполезные пространства, – обронил Валентин. – При одной мысли, что это тянется на тысячи километров, цивилизованному человеку становится не по себе.
– А как насчет «зеленых легких планеты»? – с ленивой подначкой бросил Данил.
– Ну разве что.
Они устроились на отлогом склоне, под кедром. Ощущения трудно было описать словами: вокруг вес было, как прежде, как сто тысяч лет назад, когда человек ютился по пещерам. 3десь не изменилось ничего, и в мощь оставшейся где-то вдали цивилизации верилось с трудом – впрочем, в ее разумность не верилось вообще…
Съели по банке тушенки на двоих. Выпили кофе из отыскавшихся в рюкзаке у Валентина английских банок армейских, саморазогревающихся. И минут через двадцать Данил поднял группу, наплевав на умоляющие взгляды Лары.
– Ничего, – ухмыльнулся он, забрасывая автомат на плечо. – Чем больше протопаем до темноты, тем меньше останется на завтра. Так что – форвертс, фройляйн…
И вновь – липкая паутина на щеках, шуршат крыльями взлетающие рябчики, мелькнул черный хвост удирающего за дерево соболя, чуть слышно хрустнув, ломается черно-серый, словно бы из затвердевшего пепла, сучок, Расступаются сочные ветви папоротника, порой достающие тебе до макушки, россыпи огромных червивых маслят, которым так и суждено сгнить, иногда обходишь темноватый сырой овраг, иногда осторожно перелезаешь Рез поваленное ветром подтрухлявевшее дерево, щебечут птицы, названия которых ты, как городской человек, забыл, а то и не знал вовсе…
Сжалившись, он на четверть часа остановил группу, чтобы Лара могла вдоволь попастись в малиннике, а сам вес это время стоял с автоматом под рукой – где малинник, там может оказаться и медведь, сейчас они сытые и спокойные, но зверь есть зверь, следует бдить…
Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот безлесные горы – те, точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья. Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось, пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете!?
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта больше.
– Значит, я стаю первым, – сказал Данил. – Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
Ручей лопотал поблизости, журчал, позвякивал, протяжно булькал. Никаких загадочных звуков из тайги почти и не доносилось – мыши, зайцы и совы, выходившие с темнотой на ночную жизнь, шуметь не привыкли. Ночные страхи, в общем, близко не подступали, и он сидел, расслабившись, без особых мыслей в буйной головушке.
Потом тишину разорвало могучее мяуканье – точь-в-точь кошка на крыше, только раз в десять посильнее. Мяв пронесся над тайгой, утих. И снова заорала лесная кошка, словно приветствуя показавшуюся над вершинами деревьев луну.
Полог приподнялся, выбралась Лара:
– Это кто? – она подсела вплотную, зябко собрала пригоршней под горлом куртку.
– Ничего особенного, – сказал Данил. – Рысь орет. От нечего делать. Сидит на суку и упражняется…
– А она на нас не полезет?
– Не полезет. Серьезно. Вокруг, может, и походит… Рысь заорала снова.
– То-то деревья были когтями изодраны… – сказал Данил. – Мы у нее на квартире, то бишь на участке. Обижается.
– Бог ты мой, небо какое…
В самом деле, было на что полюбоваться. Млечный путь протянулся косой полосой, звезды казались величиной с вишню – а вокруг, везде, где достает взгляд, россыпь огоньков-одиночек.
Я такого в жизни не видела…
– Ничего удивительного, – сказал Данил. – В городах такого не увидишь.
– А она не блажит больше… Правда, не подкрадется? – Лара подсела вплотную, прижалась, положила ему голову на плечо. – Романтики – хоть ложкой ешь…
Данил после некоторой борьбы с собой – в такую ночь и в самом деле тянет предаться самой разнузданной лирике – отстранил девушку:
– Ты, кажется, устала?
– Мужлан… Я только разнежилась…
– Это тебе не пикник, – твердо сказал Данил. – Выспаться всем нужно как следует, ясно? Завтра определенно будет соприкосновение с противником… Тебя это, конечно, не касается, но все равно…
– Я хорошо держусь?
– Ты замечательно держишься, – сказал Данил, коснулся губами ее щеки. – А если будешь молча подчиняться приказам, тебе вообще цены не будет…
– Валентин, мать его, как кибер… Ты придумал… Данил коснулся пальцем ее губ, потом уха. Замахнулся, сделав яростное лицо, подтолкнул:
– Марш спать.
Как ни удивительно, она повиновалась без дискуссий.
…Внутренний будильник был поставлен на половину пятого. Данил полежал с открытыми глазами, привыкая к темноте, высунул голову из-под полога.
Рассвет – серый, зыбкий, мутный – только зарождался. Меж деревьями слоились медленно плывущие полосы тумана. Валентин, сидевший на том же месте, где вчера Данил, пошевелился – значит, не дремал. Данил на четвереньках выполз из-под полога, тихо вытянул автомат. Как ни бесшумно он двигался, белобрысый услышал, повернул голову. Сделав успокаивающий жест, Данил встал на ноги, повесил автомат на плечо, сунул в карман половинку газетного листа и пошел вниз под уклон, к зарослям, лениво ломая голову над весьма интересной проблемой: любопытно, когда же бравые мушкетеры, при навязанном им автором лихорадочном темпе жизни, ухитрялись покакать?
Возможно, человек, сидящий со спущенными штанами и автоматом наготове, кому-то и покажется смешным, но свидетелей вокруг все равно не было. Данил, сняв автомат с предохранителя, из рук его не выпускал. Мало ли что. Рысь, раздосадованная присутствием на ее участке посторонних, могла пожаловать в гости с самой неожиданной стороны. Да и медведи здесь в самом деле водятся – он не стал ничего говорить остальным, но вчера вечером заметил след на подходе к тому месту, где стали лагерем…
Встал, повесив автомат на шею, использовал газету – и замер, пригнувшись…
Нет, не почудилось. Тень и в самом деле мелькнула меж деревьями – скорее вертикальная, чем горизонтальная. И еще одна И еще.
Палец был на курке, но он, разумеется, не выстрелил. Сидел на корточках в кустарнике, глядя, как перебегают все ближе к палатке четверо неизвестных, то пропадая в тумане, то выныривая вновь. Становилось все светлее. Неподалеку послышался непонятный звук – то ли всхлипыванье, то ли короткий визг. И вновь – тишина. Четверо крадутся к палатке.
Данил мог бы положить их одной очередью, но не знал, сколько их еще в чаще. В руках у них ничего нет, только у переднего какой-то сверток, ничуть не похожий на оружие. Так что имеет смысл подождать развития событий…
Увы, палатку со своего места он не видел, деревья заслонили. Осторожно переместился вправо шагов на пять. Еще немного, а теперь – за дерево…
У палатки послышалась громкая возня, какие-то хрипы. И тут же – торжествующие вопли, новая возня, Ларин визг… Данил скользнул правее. Уже почти рассвело, и он все рассмотрел, напрягая глаза.
Валентин лежал ничком, и двое нападавших старательно связывали ему руки. Полотнище рухнуло, из-под него третий выволакивал Лару, на ходу скручивая ей руки толстой веревкой, а потом показался и четвертый, стволом Валентинова автомата подталкивая дядю Мишу. Обернулся к деревьям, завопил что-то в тайгу на совершенно непонятном языке.
Данил присел, благословляя собственную предусмотрительность – из чащи вылетели два всадника на низеньких мохнатых монгольских лошадках, ведя за собой в поводу еще четырех оседланных. Одеты, они были без всякой экзотики – пиджачки, джинсы, один в старомоднейшем болоньевом плаще. У другого ружье за спиной.
«Тохарцы, – сообразил Данил, разглядев лица. – Черноволосые, раскосые… Значит, это не брехня, не часть отпугивающей дезы – ив самом деле какие-то шайки перешли границы бывшей автономии, а ныне „сувереннейшей республики в составе России“. Молодой держит автомат умело – в армии, скорее всего, служил. Автомат и ружье – больше оружия не видно, разве что ножи на поясах». Что ж, он поступил правильно – начни он палить по четверке, оставшиеся в засаде преспокойно могли бабахнуть в спину…
С головы у Валентина сдернули мешок. Только теперь он, словно бы ожив, стал дергаться, весь сотрясаясь от кашля – ах, вот оно в чем дело, азиатские хитрости… Он уже был связан по рукам и ногам – должно быть, его справедливо посчитали самым опасным. Ларе связали только руки, примотав свободный конец веревки к ближайшему суку, а дядю Мишу просто держат под прицелом, в такой позиции и в самом деле не больно-то потрепыхаешься, если не прошел специальной подготовки…
Нападавшие ничуть не беспокоились, не озирались по сторонам. «Это уже лучше, – подумал Данил. – Они не знают, сколько всего человек было в палатке, не подозревают, что одного недостает. Видимо, вчера ночью заметили костер издали, вот и все. А его следы не отыщут – не индейские следопыты в самом-то деле…»
Он был почти спокоен, процентов на девяносто. Убивать его спутников пока не собирались, азиаты любят театральщину… До палатки – метров двадцать, тот, что с ружьем, так его и не снимает, остальные копаются в пожитках, удивленно тараторя над гранатами, лошадей уже привязали. Устроить в такой обстановке небольшую Варфоломеевскую ночь, располагая автоматом и «Береттой» с полными магазинами – что обрызгать два пальца… Даже разжигать в себе злость не стоит.
Дядя Миша витиевато выругался. Похоже, поняли его прекрасно – тохарец угрожающе взмахнул автоматом, и Корявый на всякий случай примолк… Лицо у него, впрочем, казалось не особенно испуганным – битый жизнью зэк смекнул, что Данила нет, и нет его автомата, если бы тохарцы его пришили в отдалении от лагеря, оружие непременно принесли бы с собой… Данил видел, что Корявый начинает уже спокойно оценивать ситуацию.
Реакции Валентина определить было гораздо труднее – он все еще перхал и кашлял, валяясь лицом вниз. Старый азиатский способ: на дно мешка мелко крошится табак, накидывается часовому на голову, и человек моментально захлебывается едкой пылью… Главное – подкрасться бесшумно.
Ларе приходилось тяжелее всех – Данил рассмотрел ее испуганное личико. Торчавший перед ней тохарец пялился на нее так, что долго думать над его намерениями не было нужды. Тот, что с ружьем, самый, похоже, старший, что-то ему крикнул – но молодой, засмеявшись, отделался короткой фразой, шагнул к девушке вплотную и принялся обстоятельно, неторопливо лапать, разорвал на груди маечку…
Данил поднял автомат, положил ствол на подходящий сук. Конечно, целился он не в сексуально озабоченного, а в того, что стоял с автоматом. В голову – тут не до вежливости…
Положил палец на курок.
Тохарец с автоматом дернулся, в полной тишине разжал руки. Выпустил автомат и стал падать, подламываясь в коленках. Данил видел у него во лбу аккуратную дырочку – но сам-то был тут ни при чем!
Секундой позже пожилой с ружьем за спиной медленно повалился ничком. Данил перебежал за соседнее дерево, уже приблизительно прикинув, откуда лупит из бесшумки неизвестный, но превосходный стрелок. Пожалуй, являть себя публике в автоматном грохоте пока что рановато…
Трое, побросав вещи, оторопело стояли над рюкзаками, все еще не веря. Данил их прекрасно понимал – тут не сразу и опомнишься… Только молодой, прижавший Лару к бедру и самозабвенно расстегивавший на ней джинсы, ничего не видел и не слышал вокруг, словно токующий глухарь…
Стряхнув оцепенение, один из тохарцев завопил. Молодой наконец недовольно оглянулся, до него медленно-медленно стало кое-что доходить… Корявый – молодец, бля! – рухнул наземь, закрывая голову руками, чтобы не угодить невзначай под пулю. И тут же упали те трое, скошенные, как можно угадать, одной очередью – короткой и меткой.
Один-единственный из налетчиков, оставшийся в Живых, заметался, словно бы отмахиваясь от невидимок, обступивших его со всех сторон, он почему-то побежал прочь от лошадей, опомнился, кинулся назад, к низкорослым разноцветным конькам, преспокойно стоявшим на привязи…
И упал, нелепо взмахнув руками. Тишина, только Лара пару раз всхлипнула и умолкла, пытаясь привести себя в порядок, но как это сделать со связанными руками? Данил ждал, держа автомат стволом вверх, стоя так, чтобы моментально крутнуться куда надлежит, полоснуть очередью и залечь. Как ни шарил взглядом, не мог обнаружить ни малейшего шевеления.
Потом что-то сдвинулось с места, медленно продвигаясь к рухнувшей палатке, на открытое пространство… Сначала показалось, что это зашагал отдаленный куст.
Но это, конечно, был человек – в «лохматом» камуфляжном костюме, словно бы дробящем очертания фигуры из-за множества нашитых на него лоскутков и полосок самой разнообразной формы, в нашлемнике, больше всего напоминавшем болотную кочку. По цвету все это идеально сливалось с окружающей растительностью. Ь смотря на покрывавшие лицо зеленые полосы, можно без труда определить, что человек очень похож на нападавших – столь же раскос и скуласт.
Данил выжидал. Человек спокойно опустил такой же, как у Валентина, АС (только увитый камуфляжными ленточками), положил его, поднял руки ладонями вверх и крикнул:
– Я – Борус!
Облегченно вздохнув, Данил опустил автомат и пошел к нему.
Глава 31
Слава богу, Лара причинила меньше хлопот, чем он опасался сначала. Час за часом топала след в след за белобрысым, не пища и не жалуясь, первое время немного замедляла ход всей цепочки, но довольно быстро приладилась не спотыкаться. И Данил успокоился, ухмыльнувшись про себя: что делает с людьми золото…
На привале она облегченно охнула и повалилась навзничь, даже не подумав сбегать в кустики. Корявый разжег крохотный костерок, отгоняя дымком поредевшую мошку. Данил вновь заставил девчонку сиять кроссовки и тщательно исследовал кожу на ногах, шлепая ладонью, когда начинала попискивать и заявлять, что ей щекотно.
– Ну, ничего, – сказал он облегченно. – Не стал бы я тебя брать в долгий маршрут, но день-другой с тобой неприятностей не будет…
– Совершенно бесполезные пространства, – обронил Валентин. – При одной мысли, что это тянется на тысячи километров, цивилизованному человеку становится не по себе.
– А как насчет «зеленых легких планеты»? – с ленивой подначкой бросил Данил.
– Ну разве что.
Они устроились на отлогом склоне, под кедром. Ощущения трудно было описать словами: вокруг вес было, как прежде, как сто тысяч лет назад, когда человек ютился по пещерам. 3десь не изменилось ничего, и в мощь оставшейся где-то вдали цивилизации верилось с трудом – впрочем, в ее разумность не верилось вообще…
Съели по банке тушенки на двоих. Выпили кофе из отыскавшихся в рюкзаке у Валентина английских банок армейских, саморазогревающихся. И минут через двадцать Данил поднял группу, наплевав на умоляющие взгляды Лары.
– Ничего, – ухмыльнулся он, забрасывая автомат на плечо. – Чем больше протопаем до темноты, тем меньше останется на завтра. Так что – форвертс, фройляйн…
И вновь – липкая паутина на щеках, шуршат крыльями взлетающие рябчики, мелькнул черный хвост удирающего за дерево соболя, чуть слышно хрустнув, ломается черно-серый, словно бы из затвердевшего пепла, сучок, Расступаются сочные ветви папоротника, порой достающие тебе до макушки, россыпи огромных червивых маслят, которым так и суждено сгнить, иногда обходишь темноватый сырой овраг, иногда осторожно перелезаешь Рез поваленное ветром подтрухлявевшее дерево, щебечут птицы, названия которых ты, как городской человек, забыл, а то и не знал вовсе…
Сжалившись, он на четверть часа остановил группу, чтобы Лара могла вдоволь попастись в малиннике, а сам вес это время стоял с автоматом под рукой – где малинник, там может оказаться и медведь, сейчас они сытые и спокойные, но зверь есть зверь, следует бдить…
Около семи вечера слева послышалось тонкое металлическое зудение, Данил торопливо вытащил из футляра бинокль, но вертолет прошел слишком далеко, десятикратная оптика поймала лишь пятнышко на горизонте, цветом почти сливавшееся с тайгой.
Песню «А вокруг голубая, голубая тайга» написал какой-то чудак, отроду в тайге не бывавший. Заросшие тайгой горы даже на большом расстоянии не выглядят голубыми, остаются столь же зелеными, разве что чуть подернувшись дымкой, делающей их темнее… Вот безлесные горы – те, точно, кажутся издали голубыми…
Около десяти вечера они остановились в распадке, у ручья. Можно было пройти еще с километр, но Данил решил остаться у воды, вскипятить чай. Английский кофе – вещь хорошая, но чай как-то привычнее, и организму с ним не в пример приятнее…
Валентин нажал кнопочки, присмотрелся к менявшимся цифрам.
– Неплохо, господа. Тридцать шесть километров.
– А не сто тридцать шесть? – без малейшего наигрыша простонала Лара, валявшаяся уже босиком. – Сколько там осталось, пятьсот?
– Около двенадцати, если учесть, что идти придется не по прямой, – сказал Валентин. – Ты же сама не захочешь идти прямиком по горам?
– Нет уж, избави господи… Джентльмены, суньте кто-нибудь в рот сигарету, сил нет в карман залезть. Мерси. Темнеет-то как быстро…
Темнота, в самом деле, накатывалась мгновенно. Валентин подсел к Данилу с картой, посветил фонариком:
– Завтра пойдем по этому вектору. Придется пересечь дорогу, она здесь петляет. Это, как я понимаю, обрыв…
– Непременно.
– А дальше начинается долина… Что это вы делаете!?
– Багульник добавляю, – сказал дядя Миша, бросая в закипавший чайник кусочки наломанных веточек. – Для аромата. Только и делов… Все, сейчас настоится. На карауле стоять ночью будем?
– Обязательно, – сказал Данил. – Кто из вас лучше переносит «собачью вахту»?
– По-моему, я, – кивнул Валентин. – Опыта больше.
– Значит, я стаю первым, – сказал Данил. – Потом дядя Миша, потом вы… Только учтите, ручей так плещет, что ночью может неизвестно что почудиться, стреляйте с разбором…
– Постараюсь, – с ледяной вежливостью ответил Валентин.
Срубив несколько молоденьких сосенок, поставили подобие палатки, и Данил загнал остальных трех спать. Сам устроился у прогоревшего костра, положив рядом автомат на кучку лапника. Жаль, что нельзя было взять толковую собачку, с ней спокойнее, любой сюрприз учует издали…
Ручей лопотал поблизости, журчал, позвякивал, протяжно булькал. Никаких загадочных звуков из тайги почти и не доносилось – мыши, зайцы и совы, выходившие с темнотой на ночную жизнь, шуметь не привыкли. Ночные страхи, в общем, близко не подступали, и он сидел, расслабившись, без особых мыслей в буйной головушке.
Потом тишину разорвало могучее мяуканье – точь-в-точь кошка на крыше, только раз в десять посильнее. Мяв пронесся над тайгой, утих. И снова заорала лесная кошка, словно приветствуя показавшуюся над вершинами деревьев луну.
Полог приподнялся, выбралась Лара:
– Это кто? – она подсела вплотную, зябко собрала пригоршней под горлом куртку.
– Ничего особенного, – сказал Данил. – Рысь орет. От нечего делать. Сидит на суку и упражняется…
– А она на нас не полезет?
– Не полезет. Серьезно. Вокруг, может, и походит… Рысь заорала снова.
– То-то деревья были когтями изодраны… – сказал Данил. – Мы у нее на квартире, то бишь на участке. Обижается.
– Бог ты мой, небо какое…
В самом деле, было на что полюбоваться. Млечный путь протянулся косой полосой, звезды казались величиной с вишню – а вокруг, везде, где достает взгляд, россыпь огоньков-одиночек.
Я такого в жизни не видела…
– Ничего удивительного, – сказал Данил. – В городах такого не увидишь.
– А она не блажит больше… Правда, не подкрадется? – Лара подсела вплотную, прижалась, положила ему голову на плечо. – Романтики – хоть ложкой ешь…
Данил после некоторой борьбы с собой – в такую ночь и в самом деле тянет предаться самой разнузданной лирике – отстранил девушку:
– Ты, кажется, устала?
– Мужлан… Я только разнежилась…
– Это тебе не пикник, – твердо сказал Данил. – Выспаться всем нужно как следует, ясно? Завтра определенно будет соприкосновение с противником… Тебя это, конечно, не касается, но все равно…
– Я хорошо держусь?
– Ты замечательно держишься, – сказал Данил, коснулся губами ее щеки. – А если будешь молча подчиняться приказам, тебе вообще цены не будет…
– Валентин, мать его, как кибер… Ты придумал… Данил коснулся пальцем ее губ, потом уха. Замахнулся, сделав яростное лицо, подтолкнул:
– Марш спать.
Как ни удивительно, она повиновалась без дискуссий.
…Внутренний будильник был поставлен на половину пятого. Данил полежал с открытыми глазами, привыкая к темноте, высунул голову из-под полога.
Рассвет – серый, зыбкий, мутный – только зарождался. Меж деревьями слоились медленно плывущие полосы тумана. Валентин, сидевший на том же месте, где вчера Данил, пошевелился – значит, не дремал. Данил на четвереньках выполз из-под полога, тихо вытянул автомат. Как ни бесшумно он двигался, белобрысый услышал, повернул голову. Сделав успокаивающий жест, Данил встал на ноги, повесил автомат на плечо, сунул в карман половинку газетного листа и пошел вниз под уклон, к зарослям, лениво ломая голову над весьма интересной проблемой: любопытно, когда же бравые мушкетеры, при навязанном им автором лихорадочном темпе жизни, ухитрялись покакать?
Возможно, человек, сидящий со спущенными штанами и автоматом наготове, кому-то и покажется смешным, но свидетелей вокруг все равно не было. Данил, сняв автомат с предохранителя, из рук его не выпускал. Мало ли что. Рысь, раздосадованная присутствием на ее участке посторонних, могла пожаловать в гости с самой неожиданной стороны. Да и медведи здесь в самом деле водятся – он не стал ничего говорить остальным, но вчера вечером заметил след на подходе к тому месту, где стали лагерем…
Встал, повесив автомат на шею, использовал газету – и замер, пригнувшись…
Нет, не почудилось. Тень и в самом деле мелькнула меж деревьями – скорее вертикальная, чем горизонтальная. И еще одна И еще.
Палец был на курке, но он, разумеется, не выстрелил. Сидел на корточках в кустарнике, глядя, как перебегают все ближе к палатке четверо неизвестных, то пропадая в тумане, то выныривая вновь. Становилось все светлее. Неподалеку послышался непонятный звук – то ли всхлипыванье, то ли короткий визг. И вновь – тишина. Четверо крадутся к палатке.
Данил мог бы положить их одной очередью, но не знал, сколько их еще в чаще. В руках у них ничего нет, только у переднего какой-то сверток, ничуть не похожий на оружие. Так что имеет смысл подождать развития событий…
Увы, палатку со своего места он не видел, деревья заслонили. Осторожно переместился вправо шагов на пять. Еще немного, а теперь – за дерево…
У палатки послышалась громкая возня, какие-то хрипы. И тут же – торжествующие вопли, новая возня, Ларин визг… Данил скользнул правее. Уже почти рассвело, и он все рассмотрел, напрягая глаза.
Валентин лежал ничком, и двое нападавших старательно связывали ему руки. Полотнище рухнуло, из-под него третий выволакивал Лару, на ходу скручивая ей руки толстой веревкой, а потом показался и четвертый, стволом Валентинова автомата подталкивая дядю Мишу. Обернулся к деревьям, завопил что-то в тайгу на совершенно непонятном языке.
Данил присел, благословляя собственную предусмотрительность – из чащи вылетели два всадника на низеньких мохнатых монгольских лошадках, ведя за собой в поводу еще четырех оседланных. Одеты, они были без всякой экзотики – пиджачки, джинсы, один в старомоднейшем болоньевом плаще. У другого ружье за спиной.
«Тохарцы, – сообразил Данил, разглядев лица. – Черноволосые, раскосые… Значит, это не брехня, не часть отпугивающей дезы – ив самом деле какие-то шайки перешли границы бывшей автономии, а ныне „сувереннейшей республики в составе России“. Молодой держит автомат умело – в армии, скорее всего, служил. Автомат и ружье – больше оружия не видно, разве что ножи на поясах». Что ж, он поступил правильно – начни он палить по четверке, оставшиеся в засаде преспокойно могли бабахнуть в спину…
С головы у Валентина сдернули мешок. Только теперь он, словно бы ожив, стал дергаться, весь сотрясаясь от кашля – ах, вот оно в чем дело, азиатские хитрости… Он уже был связан по рукам и ногам – должно быть, его справедливо посчитали самым опасным. Ларе связали только руки, примотав свободный конец веревки к ближайшему суку, а дядю Мишу просто держат под прицелом, в такой позиции и в самом деле не больно-то потрепыхаешься, если не прошел специальной подготовки…
Нападавшие ничуть не беспокоились, не озирались по сторонам. «Это уже лучше, – подумал Данил. – Они не знают, сколько всего человек было в палатке, не подозревают, что одного недостает. Видимо, вчера ночью заметили костер издали, вот и все. А его следы не отыщут – не индейские следопыты в самом-то деле…»
Он был почти спокоен, процентов на девяносто. Убивать его спутников пока не собирались, азиаты любят театральщину… До палатки – метров двадцать, тот, что с ружьем, так его и не снимает, остальные копаются в пожитках, удивленно тараторя над гранатами, лошадей уже привязали. Устроить в такой обстановке небольшую Варфоломеевскую ночь, располагая автоматом и «Береттой» с полными магазинами – что обрызгать два пальца… Даже разжигать в себе злость не стоит.
Дядя Миша витиевато выругался. Похоже, поняли его прекрасно – тохарец угрожающе взмахнул автоматом, и Корявый на всякий случай примолк… Лицо у него, впрочем, казалось не особенно испуганным – битый жизнью зэк смекнул, что Данила нет, и нет его автомата, если бы тохарцы его пришили в отдалении от лагеря, оружие непременно принесли бы с собой… Данил видел, что Корявый начинает уже спокойно оценивать ситуацию.
Реакции Валентина определить было гораздо труднее – он все еще перхал и кашлял, валяясь лицом вниз. Старый азиатский способ: на дно мешка мелко крошится табак, накидывается часовому на голову, и человек моментально захлебывается едкой пылью… Главное – подкрасться бесшумно.
Ларе приходилось тяжелее всех – Данил рассмотрел ее испуганное личико. Торчавший перед ней тохарец пялился на нее так, что долго думать над его намерениями не было нужды. Тот, что с ружьем, самый, похоже, старший, что-то ему крикнул – но молодой, засмеявшись, отделался короткой фразой, шагнул к девушке вплотную и принялся обстоятельно, неторопливо лапать, разорвал на груди маечку…
Данил поднял автомат, положил ствол на подходящий сук. Конечно, целился он не в сексуально озабоченного, а в того, что стоял с автоматом. В голову – тут не до вежливости…
Положил палец на курок.
Тохарец с автоматом дернулся, в полной тишине разжал руки. Выпустил автомат и стал падать, подламываясь в коленках. Данил видел у него во лбу аккуратную дырочку – но сам-то был тут ни при чем!
Секундой позже пожилой с ружьем за спиной медленно повалился ничком. Данил перебежал за соседнее дерево, уже приблизительно прикинув, откуда лупит из бесшумки неизвестный, но превосходный стрелок. Пожалуй, являть себя публике в автоматном грохоте пока что рановато…
Трое, побросав вещи, оторопело стояли над рюкзаками, все еще не веря. Данил их прекрасно понимал – тут не сразу и опомнишься… Только молодой, прижавший Лару к бедру и самозабвенно расстегивавший на ней джинсы, ничего не видел и не слышал вокруг, словно токующий глухарь…
Стряхнув оцепенение, один из тохарцев завопил. Молодой наконец недовольно оглянулся, до него медленно-медленно стало кое-что доходить… Корявый – молодец, бля! – рухнул наземь, закрывая голову руками, чтобы не угодить невзначай под пулю. И тут же упали те трое, скошенные, как можно угадать, одной очередью – короткой и меткой.
Один-единственный из налетчиков, оставшийся в Живых, заметался, словно бы отмахиваясь от невидимок, обступивших его со всех сторон, он почему-то побежал прочь от лошадей, опомнился, кинулся назад, к низкорослым разноцветным конькам, преспокойно стоявшим на привязи…
И упал, нелепо взмахнув руками. Тишина, только Лара пару раз всхлипнула и умолкла, пытаясь привести себя в порядок, но как это сделать со связанными руками? Данил ждал, держа автомат стволом вверх, стоя так, чтобы моментально крутнуться куда надлежит, полоснуть очередью и залечь. Как ни шарил взглядом, не мог обнаружить ни малейшего шевеления.
Потом что-то сдвинулось с места, медленно продвигаясь к рухнувшей палатке, на открытое пространство… Сначала показалось, что это зашагал отдаленный куст.
Но это, конечно, был человек – в «лохматом» камуфляжном костюме, словно бы дробящем очертания фигуры из-за множества нашитых на него лоскутков и полосок самой разнообразной формы, в нашлемнике, больше всего напоминавшем болотную кочку. По цвету все это идеально сливалось с окружающей растительностью. Ь смотря на покрывавшие лицо зеленые полосы, можно без труда определить, что человек очень похож на нападавших – столь же раскос и скуласт.
Данил выжидал. Человек спокойно опустил такой же, как у Валентина, АС (только увитый камуфляжными ленточками), положил его, поднял руки ладонями вверх и крикнул:
– Я – Борус!
Облегченно вздохнув, Данил опустил автомат и пошел к нему.
Глава 31
Четверо плюс один
Дядя Миша уже встал и, матерясь, пилил ножом Ларины путы – это оказалась не веревка, а колючий волосяной аркан.
– Довольно вовремя… – сказал Данил, пожимая руку тохарцу.
– А разве вас не предупредили, что я могу появиться в самый неожиданный момент?
Под камуфляжем плохо угадывалась его фигура, но уже видно было, что кличка дана не зря («Борус» – «бык» на местном сибирском говоре. – Прим, ред.). На голову ниже Данила и явственно шире в плечах, он стоял, прочно расставив ноги и загадочным восточным взглядом изучал сцену. Сцена, надо признать, была нерядовая: зло храпящие лошади у кедра, раскинувшиеся в нелепых позах трупы – мертвецы всегда выглядят чуточку нелепо и крайне похожи на кучи пустой одежды – перхающий и кашляющий Валентин, Лара в обрывках майки и расстегнутых джинсах, на смятом зеленом полотнище лежат россыпью гранаты без запалов, погода вокруг прекрасная, меж деревьев льются солнечные лучи, мир вокруг сияет чистой зеленью…
– Давно идете за нами? – спросил Данил.
– Неужели засекли? – чуть усмехнулся Борус.
– Нет, конечно. Просто подумал…
– Примерно с восьми вечера, вчера. Хотел ждать вас в точке рандеву, но потом решил пойти наперерез, взглянуть, как идете…
– И как идем?
– Вполне прилично…
– Боже мой! – надрывно вскрикнула Лара. Глаза у нее стали совершенно безумными. – Вы что, охренели все? Тут лежат… столько… а они светскую беседу…
Рухнула на колени, и ее стало выворачивать. Данил кивнул дяде Мише, и тот, совсем невежливо уцапав девчонку за роскошную золотую косу, передвинул правее, чтобы не запачкала рвотой оружие и рюкзаки. Данил терпеливо ждал. Убедившись, что в желудке у нее не осталось ни единой капельки, удовлетворенно покачал головой. Лара попыталась приподняться, упираясь руками в землю, ее затрясло в истерике. Данил с превеликим удовольствием, подняв ей голову, залепил две оглушительных пощечины. Пригляделся, подумал и влепил еще парочку. Подействовало. Едва она попыталась всхлипнуть, поднял на ноги и заорал в лицо:
– Заткнуть пасть! Убью! Кому говорю, заткни пасть! Кладоискательница хреновая!
У нее прямо-таки в зобу дыхание сперло. С ней, конечно, в жизни так не обращались. Данил отвесил ей последнюю, пятую оплеуху, на сей раз скорее символнческую. И сказал тише, но столь же зло, глядя в оторопевшее от шока и обиды бледное личико с огромными глазищами:
– Ну, довольна? Довольна, спрашиваю? Когда я тебе говорил, что все это всерьез, я это и имел в виду. Если закатишь истерику, если будешь хныкать, брошу к чертовой матери, ногу подстрелю и брошу, влеплю пулю в мякоть п оставлю бинт, чтобы смогла перевязаться и ползти. Если бог тебя не бросит, выползешь, а подохнешь… Будешь еще когда-нибудь гоняться за кладами?
Лара беззвучно закрыла и открыла рот, ей чертовски хотелось плакать, но она боялась. Он ухмыльнулся про себя – вот так и учат жизни – подтолкнул ее к ручью:
– Иди искупайся, смой всю блевоту, – порылся в рюкзаке, нашел ее камуфляжный комбинезон, пластиковый пакет с бельем, сунул в руки. – Ну, шагом марш! И потом чтоб ходила по струнке… В воде можешь похныкать, но когда вернешься, чтобы ни слезинки на морде… Пошла!
Она побрела к ручью, пошатываясь и спотыкаясь на ровном месте. Борус поглядывал на него одобрительно.
– Как это вы так спокойно… – тихо сказал Данил. Борус его прекрасно понял. Выпрямился и отчеканил:
– Это все равно были отбросы… Товарищ Сталин называл нас эллинами Азии, а эти животные вели себя, как последняя погань. Что поделать, наверняка помесь…
«Господи, еще один ницшеанец, – подумал Данил. – Черноволосая бестия… Белокурая у нас уже есть, теперь будет негатив, для комплекта… Две бестии разной масти – это что-то, господа, это что-то! Валентин, правда, вслух ничего не высказывает, но все равно по роже видно, стоит вспомнить, какую харю скорчил, войдя в избу – между прочим, вполне опрятную…»
– Продолжим, однако, воспитательный процесс, – сказал он, подходя к Валентину, которого уже почти освободил дядя Миша. – Что же вы так лопухнулись, сокол мой? Я о подготовочке в вашей конторе был лучшего мнения…
Валентин, выкашливая последние табачные крошки, поднялся, на ноги, пожал плечами. На сей раз он не сумел остаться полностью непроницаемым, некое смущение на физиономии все же проявилось.
– Как у вас говорят, и на старуху бывает проруха, – сказал он, на миг отведя глаза. – Кто мог подумать, что какие-то дикари…
Борус негромко прервал:
– Между прочим, предки этих дикарей уже имели свою письменность и читали ученые книги, пока ваши предки приносили в жемайтских лесах в жертву людей…
– О, простите, – Валентин вновь стал прежним. – Я хотел только сказать, что логику непрофессионала и его ухищрения предугадать не всегда возможно… – его глаза были холодными. – Я вижу, КГБ получил численное преимущество? Два против одного?
– Двое отставников против одного строевика, – поклонился Борус. – Это вас, быть может, утешит? Нам уже выше не подняться, а вы до генерала можете докарабкаться…
Литовец, слегка усмехнувшись, поклонился:
– Вашими молитвами.
Борус тоже раскланялся и пошел прочь, бросив через плечо:
– Пойду приведу коня.
– Вы, кстати, в каком звании? – спросил Данил. – Я только сейчас сообразил, что не знаю… Запамятовал как-то спросить.
– Майор.
– Неплохо… Если учесть, что вы моложе меня лет на десять.
– На одиннадцать, – Валентин улыбнулся. – Ну вот, теперь я могу преспокойно поворачиваться к вам спиной… Если бы замышляли что-то, удобнее случая представиться не могло – списать меня на этих вот… было проще простого.
– Я вашему генералу давал слово офицера, – сухо ответил Данил. – А я такими вещами не шучу. Даже теперь.
– Однако приготовили подстраховку?
– Ну, не совсем я, – сказал Данил. – Это местный кадр. Прелюбопытнейшие вещи, оказывается, творились вокруг долины последние сорок пять лет…
– Командир! – жалобно воззвал дядя Миша. – Может, мы их пока хоть прикроем? Крутовато все же…
Они минут за пять уложили трупы рядком и прикрыли полотнищем, в котором, похоже, нужды больше не было. Его как раз хватило, чтобы укрыть тела полностью. Оглядываясь временами, Данил видел, что Лара, уже искупавшись и переодевшись, назад не торопится, сидит над ручейком, повернувшись к ним спиной, этакая пепельная нимфа здешних вод. По правде говоря, у него тоже стоял в горле комок, но он знал, что вытерпит.
Когда умирают те, кто хотел тебя убить, особой тоски и душевного дискомфорта как-то не испытываешь…
Над полотнищем уже жужжали мухи. Показался Борус, ведя в поводу низкорослого монгольского конька – головы коня и человека были на одном уровне, а это означало, что конь даже крупнее собратьев. Данил оглянулся на тех, которые столь неожиданно достались в наследство. Увы, ковбои из него не получится, сто лет не ездил верхом. Он все же хотел подойти, но кони шарахнулись, прижимая уши, визжа и скалясь. Данил плюнул и отступился. Конь может цапнуть почище собаки, а эти дикари всю руку способны оторвать… Великолепные вообще-то животные – сутками могут скакать без устали, пропитание добывают сами, зимой копытят траву из-под снега.
Борус привязал своего Росинанта поодаль, подошел и сказал:
– Вам их не взять, здорово приучены к хозяину…
– Ведь сдохнут же на привязи?
– Да нет, когда проголодаются, перегрызут арканы и уйдут.
– Домой?
– Конечно, в армыш (армыш – тохарская деревня, улус. – Прим, ред.) Это далековато, пока там забеспокоятся, мы уже будем на месте…
– Но ведь могут оказаться и другие такие шайки?
– Боюсь, могут… – кивнул Борус. – Мы справимся с любой, но лучше побыстрее уходить. Чтобы никто не связал эту падаль с нами.
– Пожалуй, – кивнул Данил. Повернулся к ручью и крикнул:
– Мисс, мы ждем только вас!
Лара неохотно подошла, избегая встречаться с ним взглядом. Лицо у нее было совершенно сухое, а вот в глазах затаилось нечто – отпечаток первого горького и страшного опыта, прекрасно знакомый Данилу по другим ситуациям и другим людям. Отпечаток этот остается навсегда, понимающие люди его всегда усмотрят…
– Вот так и учит жизнь, – сказал он тихо, наклонившись к ней.
– Довольно вовремя… – сказал Данил, пожимая руку тохарцу.
– А разве вас не предупредили, что я могу появиться в самый неожиданный момент?
Под камуфляжем плохо угадывалась его фигура, но уже видно было, что кличка дана не зря («Борус» – «бык» на местном сибирском говоре. – Прим, ред.). На голову ниже Данила и явственно шире в плечах, он стоял, прочно расставив ноги и загадочным восточным взглядом изучал сцену. Сцена, надо признать, была нерядовая: зло храпящие лошади у кедра, раскинувшиеся в нелепых позах трупы – мертвецы всегда выглядят чуточку нелепо и крайне похожи на кучи пустой одежды – перхающий и кашляющий Валентин, Лара в обрывках майки и расстегнутых джинсах, на смятом зеленом полотнище лежат россыпью гранаты без запалов, погода вокруг прекрасная, меж деревьев льются солнечные лучи, мир вокруг сияет чистой зеленью…
– Давно идете за нами? – спросил Данил.
– Неужели засекли? – чуть усмехнулся Борус.
– Нет, конечно. Просто подумал…
– Примерно с восьми вечера, вчера. Хотел ждать вас в точке рандеву, но потом решил пойти наперерез, взглянуть, как идете…
– И как идем?
– Вполне прилично…
– Боже мой! – надрывно вскрикнула Лара. Глаза у нее стали совершенно безумными. – Вы что, охренели все? Тут лежат… столько… а они светскую беседу…
Рухнула на колени, и ее стало выворачивать. Данил кивнул дяде Мише, и тот, совсем невежливо уцапав девчонку за роскошную золотую косу, передвинул правее, чтобы не запачкала рвотой оружие и рюкзаки. Данил терпеливо ждал. Убедившись, что в желудке у нее не осталось ни единой капельки, удовлетворенно покачал головой. Лара попыталась приподняться, упираясь руками в землю, ее затрясло в истерике. Данил с превеликим удовольствием, подняв ей голову, залепил две оглушительных пощечины. Пригляделся, подумал и влепил еще парочку. Подействовало. Едва она попыталась всхлипнуть, поднял на ноги и заорал в лицо:
– Заткнуть пасть! Убью! Кому говорю, заткни пасть! Кладоискательница хреновая!
У нее прямо-таки в зобу дыхание сперло. С ней, конечно, в жизни так не обращались. Данил отвесил ей последнюю, пятую оплеуху, на сей раз скорее символнческую. И сказал тише, но столь же зло, глядя в оторопевшее от шока и обиды бледное личико с огромными глазищами:
– Ну, довольна? Довольна, спрашиваю? Когда я тебе говорил, что все это всерьез, я это и имел в виду. Если закатишь истерику, если будешь хныкать, брошу к чертовой матери, ногу подстрелю и брошу, влеплю пулю в мякоть п оставлю бинт, чтобы смогла перевязаться и ползти. Если бог тебя не бросит, выползешь, а подохнешь… Будешь еще когда-нибудь гоняться за кладами?
Лара беззвучно закрыла и открыла рот, ей чертовски хотелось плакать, но она боялась. Он ухмыльнулся про себя – вот так и учат жизни – подтолкнул ее к ручью:
– Иди искупайся, смой всю блевоту, – порылся в рюкзаке, нашел ее камуфляжный комбинезон, пластиковый пакет с бельем, сунул в руки. – Ну, шагом марш! И потом чтоб ходила по струнке… В воде можешь похныкать, но когда вернешься, чтобы ни слезинки на морде… Пошла!
Она побрела к ручью, пошатываясь и спотыкаясь на ровном месте. Борус поглядывал на него одобрительно.
– Как это вы так спокойно… – тихо сказал Данил. Борус его прекрасно понял. Выпрямился и отчеканил:
– Это все равно были отбросы… Товарищ Сталин называл нас эллинами Азии, а эти животные вели себя, как последняя погань. Что поделать, наверняка помесь…
«Господи, еще один ницшеанец, – подумал Данил. – Черноволосая бестия… Белокурая у нас уже есть, теперь будет негатив, для комплекта… Две бестии разной масти – это что-то, господа, это что-то! Валентин, правда, вслух ничего не высказывает, но все равно по роже видно, стоит вспомнить, какую харю скорчил, войдя в избу – между прочим, вполне опрятную…»
– Продолжим, однако, воспитательный процесс, – сказал он, подходя к Валентину, которого уже почти освободил дядя Миша. – Что же вы так лопухнулись, сокол мой? Я о подготовочке в вашей конторе был лучшего мнения…
Валентин, выкашливая последние табачные крошки, поднялся, на ноги, пожал плечами. На сей раз он не сумел остаться полностью непроницаемым, некое смущение на физиономии все же проявилось.
– Как у вас говорят, и на старуху бывает проруха, – сказал он, на миг отведя глаза. – Кто мог подумать, что какие-то дикари…
Борус негромко прервал:
– Между прочим, предки этих дикарей уже имели свою письменность и читали ученые книги, пока ваши предки приносили в жемайтских лесах в жертву людей…
– О, простите, – Валентин вновь стал прежним. – Я хотел только сказать, что логику непрофессионала и его ухищрения предугадать не всегда возможно… – его глаза были холодными. – Я вижу, КГБ получил численное преимущество? Два против одного?
– Двое отставников против одного строевика, – поклонился Борус. – Это вас, быть может, утешит? Нам уже выше не подняться, а вы до генерала можете докарабкаться…
Литовец, слегка усмехнувшись, поклонился:
– Вашими молитвами.
Борус тоже раскланялся и пошел прочь, бросив через плечо:
– Пойду приведу коня.
– Вы, кстати, в каком звании? – спросил Данил. – Я только сейчас сообразил, что не знаю… Запамятовал как-то спросить.
– Майор.
– Неплохо… Если учесть, что вы моложе меня лет на десять.
– На одиннадцать, – Валентин улыбнулся. – Ну вот, теперь я могу преспокойно поворачиваться к вам спиной… Если бы замышляли что-то, удобнее случая представиться не могло – списать меня на этих вот… было проще простого.
– Я вашему генералу давал слово офицера, – сухо ответил Данил. – А я такими вещами не шучу. Даже теперь.
– Однако приготовили подстраховку?
– Ну, не совсем я, – сказал Данил. – Это местный кадр. Прелюбопытнейшие вещи, оказывается, творились вокруг долины последние сорок пять лет…
– Командир! – жалобно воззвал дядя Миша. – Может, мы их пока хоть прикроем? Крутовато все же…
Они минут за пять уложили трупы рядком и прикрыли полотнищем, в котором, похоже, нужды больше не было. Его как раз хватило, чтобы укрыть тела полностью. Оглядываясь временами, Данил видел, что Лара, уже искупавшись и переодевшись, назад не торопится, сидит над ручейком, повернувшись к ним спиной, этакая пепельная нимфа здешних вод. По правде говоря, у него тоже стоял в горле комок, но он знал, что вытерпит.
Когда умирают те, кто хотел тебя убить, особой тоски и душевного дискомфорта как-то не испытываешь…
Над полотнищем уже жужжали мухи. Показался Борус, ведя в поводу низкорослого монгольского конька – головы коня и человека были на одном уровне, а это означало, что конь даже крупнее собратьев. Данил оглянулся на тех, которые столь неожиданно достались в наследство. Увы, ковбои из него не получится, сто лет не ездил верхом. Он все же хотел подойти, но кони шарахнулись, прижимая уши, визжа и скалясь. Данил плюнул и отступился. Конь может цапнуть почище собаки, а эти дикари всю руку способны оторвать… Великолепные вообще-то животные – сутками могут скакать без устали, пропитание добывают сами, зимой копытят траву из-под снега.
Борус привязал своего Росинанта поодаль, подошел и сказал:
– Вам их не взять, здорово приучены к хозяину…
– Ведь сдохнут же на привязи?
– Да нет, когда проголодаются, перегрызут арканы и уйдут.
– Домой?
– Конечно, в армыш (армыш – тохарская деревня, улус. – Прим, ред.) Это далековато, пока там забеспокоятся, мы уже будем на месте…
– Но ведь могут оказаться и другие такие шайки?
– Боюсь, могут… – кивнул Борус. – Мы справимся с любой, но лучше побыстрее уходить. Чтобы никто не связал эту падаль с нами.
– Пожалуй, – кивнул Данил. Повернулся к ручью и крикнул:
– Мисс, мы ждем только вас!
Лара неохотно подошла, избегая встречаться с ним взглядом. Лицо у нее было совершенно сухое, а вот в глазах затаилось нечто – отпечаток первого горького и страшного опыта, прекрасно знакомый Данилу по другим ситуациям и другим людям. Отпечаток этот остается навсегда, понимающие люди его всегда усмотрят…
– Вот так и учит жизнь, – сказал он тихо, наклонившись к ней.