Страница:
У Данила перехватило дыхание. Потом он выразился И еще раз, длиннее, затейливее.
– Вон, видишь, два мента гуляют? Если будешь отнимать, заору благим матом, порву на себе все… Кто будет обыскивать жертву сексуального маньяка? А ты загремишь Пока вытащат, хлебнешь хлопот, а если еще и папа рассвирепеет…
– Выкинь сама, – сказал Данил Выкинь сама, дура. Только пальчики вытри сначала.
– Подожду пока.
Данил прикрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза. Лара уже спрятала пистолет Спокойно спросила:
– Как выглядит Фрол? Твоих лет, но пониже и пошире в плечах, лысый, как Ленин, только еще и выбрит? Мерседес… не черный и не коричневый, цвета спелой сливы?
– Какой еще Фрол? – пожал плечами Данил (описание и Фрола, и одной из его машин совпадало тютелька в тютельку).
– А ты не знаешь?
– Слушай, Лара, я в последний раз попробую до тебя достучаться… – сказал Данил. – Никто тебе лимона зеленых не даст. Ну нет у тебя, прости, товара на такую сумму. Не верю. Вполне возможно, прикидывая на глазок, ну… тысяч на десять в зелени. Максимум. Толы тебе и этого не отстегнут. Потому что загнать тебе поддых кухонный ножичек выйдет гораздо дешевле. Одном уже загнали, пистолет не помог. А если – паяльник пониже пупа? Цапнут на улице, и папочка не спасет… мать твою, это же взрослая жизнь. Поганая. Вонюча Настоящая. Тебе как-никак не семь годочков, поэтом давай расставим все по местам. Я для тебя сделаю все что смогу. И если за этим стоят какие-то деньги, которые можно получить, не навлекая на себя очень уж опасны неприятностей, я постараюсь, чтобы ты их получила до копеечки. Мне хватит моего. Но в обмен – полную откровенность…
Данил мог поклясться, что какие-то секунды она колебалась. Но это быстро прошло. Лара старательно погладила волосы, отряхнула носовым платком пепел с костюма, глянула на себя в боковое зеркальце заднего вида выпрямилась, плотно сжала великолепные ноги, положила сумку на колени:
– Отвези меня назад.
И больше ни разу на него не взглянула, вышла из м шины, походкой манекенщицы направилась к своем «Опелю» – очаровательная юная дура, знавшая ми лишь теоретически. Данил, стиснув зубы, смотрел, как отъезжает крошка «Опель». Пригнувшись пониже лобового стекла, поднес к губам рацию:
– Живо, следом!
Парой секунд позже вслед «Опелю» вырулила со янки светло-серая «Волга». Данил мысленно похвали! себя за предусмотрительность – как душа чуяла взять с собой дежурный экипаж. Проку от этого вряд ли дождаться, но все же замаячило что-то похожее на СЛЕД.
– Сидим на хвосте, – доложила рация. – Объект катит по Маркса в крайнем левом ряду, не заметно, чтобы нервничал.
– Пасите до упора, – сказал Данил. – Если кто попробует обидеть, обидчика брать. Возникнет нужда, вызывайте подмогу. Сигнал для Пятого – «Гроза». Объект живет на Рокоссовского, в «пряничном домике», так что учтите, не засветитесь там, в случае чего отступайте… Роджер.
Глава 7
– Вон, видишь, два мента гуляют? Если будешь отнимать, заору благим матом, порву на себе все… Кто будет обыскивать жертву сексуального маньяка? А ты загремишь Пока вытащат, хлебнешь хлопот, а если еще и папа рассвирепеет…
– Выкинь сама, – сказал Данил Выкинь сама, дура. Только пальчики вытри сначала.
– Подожду пока.
Данил прикрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Открыл глаза. Лара уже спрятала пистолет Спокойно спросила:
– Как выглядит Фрол? Твоих лет, но пониже и пошире в плечах, лысый, как Ленин, только еще и выбрит? Мерседес… не черный и не коричневый, цвета спелой сливы?
– Какой еще Фрол? – пожал плечами Данил (описание и Фрола, и одной из его машин совпадало тютелька в тютельку).
– А ты не знаешь?
– Слушай, Лара, я в последний раз попробую до тебя достучаться… – сказал Данил. – Никто тебе лимона зеленых не даст. Ну нет у тебя, прости, товара на такую сумму. Не верю. Вполне возможно, прикидывая на глазок, ну… тысяч на десять в зелени. Максимум. Толы тебе и этого не отстегнут. Потому что загнать тебе поддых кухонный ножичек выйдет гораздо дешевле. Одном уже загнали, пистолет не помог. А если – паяльник пониже пупа? Цапнут на улице, и папочка не спасет… мать твою, это же взрослая жизнь. Поганая. Вонюча Настоящая. Тебе как-никак не семь годочков, поэтом давай расставим все по местам. Я для тебя сделаю все что смогу. И если за этим стоят какие-то деньги, которые можно получить, не навлекая на себя очень уж опасны неприятностей, я постараюсь, чтобы ты их получила до копеечки. Мне хватит моего. Но в обмен – полную откровенность…
Данил мог поклясться, что какие-то секунды она колебалась. Но это быстро прошло. Лара старательно погладила волосы, отряхнула носовым платком пепел с костюма, глянула на себя в боковое зеркальце заднего вида выпрямилась, плотно сжала великолепные ноги, положила сумку на колени:
– Отвези меня назад.
И больше ни разу на него не взглянула, вышла из м шины, походкой манекенщицы направилась к своем «Опелю» – очаровательная юная дура, знавшая ми лишь теоретически. Данил, стиснув зубы, смотрел, как отъезжает крошка «Опель». Пригнувшись пониже лобового стекла, поднес к губам рацию:
– Живо, следом!
Парой секунд позже вслед «Опелю» вырулила со янки светло-серая «Волга». Данил мысленно похвали! себя за предусмотрительность – как душа чуяла взять с собой дежурный экипаж. Проку от этого вряд ли дождаться, но все же замаячило что-то похожее на СЛЕД.
– Сидим на хвосте, – доложила рация. – Объект катит по Маркса в крайнем левом ряду, не заметно, чтобы нервничал.
– Пасите до упора, – сказал Данил. – Если кто попробует обидеть, обидчика брать. Возникнет нужда, вызывайте подмогу. Сигнал для Пятого – «Гроза». Объект живет на Рокоссовского, в «пряничном домике», так что учтите, не засветитесь там, в случае чего отступайте… Роджер.
Глава 7
Разборки в астральном пространстве
Когда он въехал на стоянку, чтобы сменить «Жигули» на БМВ, орелики уже были там, дисциплинированно сидели в синей «Хонде», все стекла опущены, наружу валит табачный дым и жизнерадостное ржанье. Данил подошел сам, слева, склонился к окну:
– Выводы?
– Точно, в полуподвале, – враз став серьезным, доложил усатый Степаша. – Вывеска висит, вход подметен, козырек покрашен – все, как на картинке. Мадама прибыла в восемнадцать сорок три на бежевой «девятке». Вела сама. Дверь не закрыта, но заметили, что в вестибюльчике сидит явный охранничек, самого нормального вида, ничуть на этих придурков не похож. У них там что-то вроде вестибюльчика, шеф, столик полированный, телефон, и этот ванек, значит, восседает… Зойка осталась на стреме, но пока не связывалась, значит, все спокойно…
– Какая дверь?
– Железная, но распахнута настежь.
– Значит, так, – сказал Данил. – Не будем усложнять себе жизнь, выяснять расположение и количество комнат, вряд ли там целая кодла бодигардов, в самом-то деле. В штаб-квартире Астральной Мамаши не устроят никаких «левых сокровищниц» – кто станет рисковать, когда по подвалу шляется целая куча идиотов? Так что – атака с ходу.
– Да я этого мальчика заделаю в секунду. Пяткой с разворота… Со столом улетит.
– Нет уж, войдем тихонько, – сказал Данил. – Не стоит начинать свалку, обыватели еще брякнут в легавку, а нам вскоре пилить в аэропорт… Есть идея.
…Через двадцать минут он вылез из БМВ у серокирпичной девятиэтажки, у крытого кровельным железом спуска в подвал. Железо сияло свежей синей краской с россыпями золотых, алых и черных звездочек, а у входа висела нежно-голубая вывеска. Золотые буквы возвещали: «СИБИРСКАЯ АСТРАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ». Ниже красовался золотой же трезубец – астрономический знак планеты Нептун, а вокруг то ли каббалистические закорючки, то ли выведенные нетрезвой рукой китайские иероглифы.
На голове у Данила было наверчено с полметра белой марли – наподобие чалмы. Чалма перевита дешевыми пестрыми бусами, а в руке главный волкодав «Интеркрайта» держал хрустальный цветок на длинном стебле. Трое его ребят, вылезших из «Тойоты», были экипированы точно так же – все это за пять минут приобрели в магазине за углом.
Бабки на скамейке ни малейшего интереса к прибывшим не проявили. Одна с видом знатока сообщила подругам:
– Ишо шизики приехали… Данил первым двинулся ко входу в подвал, негромко запевая на мотив «Калинки»:
– Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу! И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия… Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки – и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы – Оренбургского войска, околыши фуражек – Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, и августовскими защитниками Белого Дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого Дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами…
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
– Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и веж ливо сказал:
– Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабоншс лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши (Язык фарси, строчка из стихотворения поэта Саади: «Ласковым словом можно и слона на волосинке водить»).
– Не, мужики, вам кого?
– Милый астральный брат, – сказал Данил. – Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… – он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. – Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
– Не, ну так бы и говорили, – парнишка потерял к ним всякий интерес. – Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… – он призадумался и с тягостным вздохом родил:
– Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
– В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем – тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
– Ты тут один? Или сколько?
– Один… – хрипло прошептал охранник. – Там только шизы…
– Кого пасешь?
– Ну, сторожу…
– Кто поставил? – Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». – Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
– Хиль…
– Жорка Хилкевич?
– Ну…
– А зачем ты здесь?
– Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
– Под Хилем ходишь?
– Ну.
– А он? Под Бесом?
– Под Басалаем.
«Опаньки, – сказал себе Данил. – Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
– Что ты мне заездишь? – сказал Данил ласково-грозно. – Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
– Ну.
– А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
– Не мои проблемы. Только Хиль ту суется и с Кроге-ром, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
– Ну, полежи пока, – сказал Данил. Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева – по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, – нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов – судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний – скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок – надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
– Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы… (Блаватская, «Голос молчания»).
– Кстати, о птичках, – сказал Данил громко, входя внутрь. – Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
– Что вам здесь нужно?
– Мы из соседнего астрала, – сказал Данил. – Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила.
– Толя!!!
– С ним все в порядке, – сказал Данил. – Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
– Удавлю, еретичка поганая! Душу выпущу! Он не особенно-то и играл, честно говоря, не играл вовсе – бывший десантный сержант, успевший хлебнуть Афгана, вышел оттуда истовым православным человеком, как и положено, исполненным лютой ненависти ко всевозможной бесовщине. У Данила таких «дерганых» ребят было несколько – порой именно их использование давало самые лучшие результаты…
Астральная Мамаша хрипела и фыркала, давясь слюной.
– Стоп, стоп, – сказал Данил, усаживаясь за стол. –Ты мне ее не удави ненароком…
– Удавлю, суку!
– Отставить, – распорядился Данил уже совсем серьезно. – Посади-ка ее…
Жора нехотя убрал дубинку и толкнул Мамашу на стул. Данил задумчиво созерцал ее, пытаясь на ходу сообразить, сколько в ней шизофрении, а сколько – хитрости.
Баба, конечно, была та еще. Определенно верила в то, что проповедовала. Только изнутри, из глубины, сквозь заливавший глаза бредовый туман все же просматривалась потаенная крестьянская хитрость. Так оно и обстоит. Рядовые пехотинцы таких шарашек, как правило, психи законченные, а вот командиры всегда оставляют свободным кусочек сознания, отвечающий за презренные материальные блага – вон и цепь с крестами (аж три нацепила) из чистого золота, столько весит, что и басалаевские ребята позавидуют…
– Короче, – сказал Данил. – Вопрос у меня один. Кто тебе, падла крашеная, велел на нас наехать?
Астральная Мамаша молчала, прожигая его ненавидящим взглядом.
Данил подошел и навис над ней:
– Ты мне тут не лепи героиню, стерва! Подвальчик этот, само собой, заполыхает через пять минут. И ты, вполне возможно, еще успеешь отсюда выскочить, если этот парнишка тебя раньше не задавит… Только и потом тебе не будет покоя, я тебя буду гнать, куда бы ты ни ткнулась… – он замахнулся, и Мамаша невольно отдернулась, налетев затылком на выставленную Жорой дубинку. – Ну? Какого хрена ты, полезла в серьезные дела? Мы тебе жить мешали? Мешали, спрашиваю? – он стиснул двумя пальцами плечевой мускул, так, что Мамаша взвыла, словно прищемленная дверью кошка. – Я сейчас возьму этот вот «Макаров», загоню пулю тебе в башку, а пистолет суну твоему охранничку в клешню, на нем наверняка сыщется столько всякого, что никто и сомневаться не будет… А твои кретины разве что в психушке за свидетелей сгодятся, у них же у половины прописка с Королева… – и ткнул ствол пистолета ей под нос, чтобы хорошенько прониклась.
В конце концов она и в самом деле стояла вдалеке от игрищ деловых людей, так что давно уже пришла в состояние полной кондиции. Данил даже забеспокоился, не описалась бы.
– Ну, разевай пасть, – рявкнул он, не давая передышки. – Подумала, во что ввязалась? Мне плевать, есть ты, нет тебя. Можешь дальше парить мозги своим идиотам. Только не суйся к серьезным людям, душевно тебя прошу… Ну? Кто тебе рассказал про байкальский наркотик?
– Хилкевич.
– Наш пострел везде поспел… – жестко усмехнулся Данил. – Значит, он тебе и велел устроить у нашего особнячка заврушку?
Мамаша кивнула.
– А кто тебе дал деньги на это логово? Сам Крогер или снова Жора? Ну?
– Крогер, только решал и обговаривал все Хилкевич, он у Крогера коммерческий директор…
– Когда тебе отвалили капусты? Неделю назад? Две?
– Шестнадцатого…
Шестнадцать дней назад. Что же, пострел Жора уже тогда знал о всех будущих хохмочках? Шестнадцать дней назад контейнер еще даже не загружался в Таиланде.
– А что еще он от тебя потребовал взамен?
– Ничего, – сказала Астральная Мамаша, по-прежнему пепеля его взглядом.
– Не врешь?
Но Данил и сам чувствовал, что она, похоже, не врет.
– В таком случае расклад довольно ясен, – сказал он хмуро. – От тебя непременно потребуют еще каких-то услуг астрального плана. И если это случится, а ты, выдра, не позвонишь предварительно вот по этому телефончику и не доложишь по всей форме, я тебе чакру наизнанку выверну… Усекла?
Она закивала, явно успокаиваясь.
– Ты, гадюка, рано радуешься, – сказал Данил. – Вот тебе бумажка, вот ручка. И пиши по всей форме – как ты горишь желанием сотрудничать со службой безопасности АО «Интеркрайт» и обязуешься прилежно доносить обо всех.гнусных предложениях, направленных против означенной фирмы – в особенности со стороны гражданина Хилкевича. А если что, мы ему эту бумажку покажем, он тебя первый удавит…
– Они его взяли часов в десять вечера, – Говорил Хоменко, не отрывая взгляда от несущейся под колеса дороги. – Причем не дома, а у ляльки. Лялька была новая, неопытная, ее, есть сильные подозрения, хорошенько припугнули, и дежурному она набралась смелости позвонить только в субботу утром. Я к тому времени уже сам надраивал задницей нары. Ко мне влетели в пол-одиннадцатого. С ордером по всей форме. Подозрения на хранение незарегистрированного оружия. И вытащили, шкуры, тэтэшку из ванной. У понятых глаза на лоб, тут же крутился какой-то новенький из пресс-службы… Подбросили, конечно, но ловко, гады…
– В камере давили?
– И не пытались, – сказал Хоменко. – Те хари, что там квартировали, на меня и внимания не обратили. Так, порасспросили, похмыкали и потеряли всякий интерес Зуб даю, им настрого было приказано ко мне не лезть.
– Так, – сказал Данил. – И выпустили в субботу утром?
– Извинившись по всей форме. О ТТ и речи не заходило, пришлось завести самому, чтобы не стоять, поджав хвостик. Только ничего это не дало. Этот прокурорский козел, само обаяние, моментально со мной согласился, что ствол мне подбросили неизвестные злоумышленники, ибо моих пальчиков на нем не обнаружено, попросил оставить заявление, обещал непременно расследовать, зарегистрировал мое заявление, еще раз извинился – и пошел я оттуда, как обосранный.
– Словом, тебя просто заперли на выходные, чтобы не крутился под ногами?
– Ага. И никому ничего, ясное дело, не докажешь – они ж меня и пальцем не тронули, извинились, как джентльмены, жаловаться совершенно не на что… Я, конечно, едва выйдя, стал крутиться, как балерина на льду, но достиг немногого. Ордер на Бударина выписал областной прокурор. Мужик не ангажированный ни одной из сторон. Дочка у него недавно отдала концы от передозировки, так что на торговцев ширевом он бросается, как пес… На то и был расчет. Чтобы он выпустил Бударина, понадобится нечто большее, чем наши обычные заточки. Мы в Байкальске, не забывайте, не более чем филиал иногородней фирмы, а потому люди второсортные во всех смыслах… Не то влияние, не тот размах. Я, конечно, задействовал нашего мента, но потребуется время. Сутки по крайней мере. Потому что за таким наездом должны стоять хорошие шишки из областного УВД, и нужно еще просчитать, которые – то ли это губернаторские пакостят, то ли купленные криминалом…
– Адвокат?
– Это не экспромт, у них все было просчитано от и до Адвоката Бударину дали моментально – только не нашего, которого он просил, а какого-то задохлика из государственной коллегии. Толку от такого, что от козла молока, но буква закона соблюдена скрупулезнейше. Как бы мы ни крутились, а дней несколько его подержат. А за это время, при хорошей обработке, он сознается, что готовил покушение на президента, копал туннель от Куала-Джампура до Байкальска, и вообще Пабло Эскобар – это он и есть…
– Не сомневаюсь, – бросил Данил хмуро, не отрывая взгляда от дороги. – Руководство?
– В откровенном мандраже. Можно напрямую?
– Валяй.
– У меня такое впечатление, будто каждый втихомолку допускает, что порошок гоняли наши… или ваши, шантарские. Больно уж приличный груз для провокации.
– А ты?
– Ну, я…
– Не ломайся.
– Ладно, если честно, я тоже готов допустить разные глупости…
– Не допускай, – сказал Данил. – Долго объяснять, да и базируется все только на эмоциях, но я готов поклясться, что порошок не наш. Не стал бы Кузьмин гнать такой примитив. Разве что кто-то из наших втихомолку работает еще и на себя…
– Я бы знал.
– Я бы тоже, смею думать, – сказал Данил. – А что с Авдеевым?
– Ноль известий. Ихние газетки тоже молчат. Послушай, это же идиотизм какой-то…
– Это ты любителям газетной клубнички объясни, – сказал Данил. – Они тебя послушают… И не поверят ни на грош. Детали насчет контейнера известны?
– Более-менее. Какой-то ретивый паршивец из новеньких решил попробовать на площадке ихнюю натасканную на порошок собачку. А этот друг человека моментально рванул к нашему контейнеру.
– Судя по твоему тону, ты в такое отчего-то не веришь?
– Как сказать… – задумчиво произнес Хоменко. – В конце-то концов собачки такие у них есть. И пускают их по площадкам в самом деле регулярно. Только есть две странности. Во-первых, «порошковые» стульчики отыскались у самых створок. Я не великий спец по переброске героина, но еще сто лет назад слышал: чтобы отбить собачке нюх, достаточно завернуть пакет в пропотевшую рубашку.
– Верно.
– Вот… А второе: этот ретивый службист моментально куда-то слинял. Нет его ни на работе, ни дома. А прокурорские объявили прессе, что его, на американский манер, моментально где-то запрятали, скрыли от мести гангстеров до суда, бороду приклеили, бабой нарядили… Вот только жена его, по данным моего парнишки, что-то очень уж нервничает. И вполне вероятно, спрятали его под метром чернозема или на сортировочной, там у нас любят в серную кислоту окунать жмуриков – сунешь на закате, а к рассвету и вылавливать нечего…
– Ну, а твоя версия?
– Нет у меня пока версии, – сказал Хоменко. – Одно тебе скажу точно: с пятницы через байкальский филиал «Транспорта» не протащить и левого перочинного ножика. Сам филиал работает нормально, никто туда не лезет. Но нашему «Транспорту» кранты с панихидою.
– Но мы ведь и до того не пускали тем маршрутом ничего левого…
– В том-то и дело, – Хоменко поморщился. – Если мы ничего не пускали, зачем нас засвечивать? Может, вы тут собирались нечто провернуть?
– Ничего мы не собирались, – сказал Данил. – Уж пора бы знать. Никто тебя болтливой институткой не считает, так что непременно знал бы… Уж мне-то ты веришь?
– Тебе-то я верю… У тебя в машине никакой пленочки не вертится?
– Будь спокоен.
– Откровенно можно?
– Ну, валяй.
– Могли провернуть что-то такое, о чем не знали бы ни ты ни я?
Данил подумал и сказал:
– Не усложняй. Паша, не надо. Мы с тобой, мил-друг, по самые уши в деле. Кое-что иногда проходит мимо нас, но вот так вот нас подставлять не стали бы. И прежде всего из рациональных соображений, а не из нежной к нам любви. Очень уж рискованно для дела, если мы с тобой о таких вещах не предупреждены, а следовательно, не готовы к работе…
– Да я и сам так думаю. Все вроде бы прокачал но – свербит…
– Почеши, где свербит, – сказал Данил. – И вообще попала собака в колесо – пищи, да беги… Местные газеты везешь?
– Конечно. Это – для отдельного разговора..
– Я тебе заранее все скажу, – хмыкнул Данил. – Все они к происшедшему отнеслись с умеренным любопытством, но вот один-единственный листок у вас прямо-таки повис на штанах, пуская слюни, матеря на чем свет стоит поганых наркобаронов, взывая к гражданской совести байкальцев, хныча о попранных идеалах демократии… Попал в девятку?
– В десятку. Значит, уже знаешь?
– Да нет, – сказал Данил. – Просто у нас здесь гонят оперетту по тому же сценарию, и, поскольку сходство партитур настораживает н наталкивает, нам с тобой многое предстоит обговорить. А заодно и поможешь мне сегодня ночью поохотиться.
На кого ?
– А кто придет… Все равно на доклад к шефу тебе идти к одиннадцати, так что и отоспаться успеешь, если придет рано, если вообще придет… Тебя здесь не знают, это хорошо.
– Ивлева я завтра увижу? Он не в отъезде? Данил насторожился, но глаз от дороги не оторвал:
– А что такое?
– Сделал я ему явку, как он просил.
– Та-ак… – сказал Данил. – Быстро! Что за явка, где? Зачем?
– Слушай, а ты совершенно уверен, что Кузьмич через твою голову ничего никому не поручал? Я, знаешь ли, не хочу лезть в ваши тонкости, не полагается мне по чину…
– Если бы и поручил, обязательно сказал бы. Потому что Ивлева убили. Я тебя, прости, не буду посвящать в детали, исключительно ради сбережения времени. Потом будет время. А сейчас выкладывай – что за явка? Или нет, все по порядку. Он у вас был в последний раз недели две назад, обычная проверка по его епархии…
– Выводы?
– Точно, в полуподвале, – враз став серьезным, доложил усатый Степаша. – Вывеска висит, вход подметен, козырек покрашен – все, как на картинке. Мадама прибыла в восемнадцать сорок три на бежевой «девятке». Вела сама. Дверь не закрыта, но заметили, что в вестибюльчике сидит явный охранничек, самого нормального вида, ничуть на этих придурков не похож. У них там что-то вроде вестибюльчика, шеф, столик полированный, телефон, и этот ванек, значит, восседает… Зойка осталась на стреме, но пока не связывалась, значит, все спокойно…
– Какая дверь?
– Железная, но распахнута настежь.
– Значит, так, – сказал Данил. – Не будем усложнять себе жизнь, выяснять расположение и количество комнат, вряд ли там целая кодла бодигардов, в самом-то деле. В штаб-квартире Астральной Мамаши не устроят никаких «левых сокровищниц» – кто станет рисковать, когда по подвалу шляется целая куча идиотов? Так что – атака с ходу.
– Да я этого мальчика заделаю в секунду. Пяткой с разворота… Со столом улетит.
– Нет уж, войдем тихонько, – сказал Данил. – Не стоит начинать свалку, обыватели еще брякнут в легавку, а нам вскоре пилить в аэропорт… Есть идея.
…Через двадцать минут он вылез из БМВ у серокирпичной девятиэтажки, у крытого кровельным железом спуска в подвал. Железо сияло свежей синей краской с россыпями золотых, алых и черных звездочек, а у входа висела нежно-голубая вывеска. Золотые буквы возвещали: «СИБИРСКАЯ АСТРАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ». Ниже красовался золотой же трезубец – астрономический знак планеты Нептун, а вокруг то ли каббалистические закорючки, то ли выведенные нетрезвой рукой китайские иероглифы.
На голове у Данила было наверчено с полметра белой марли – наподобие чалмы. Чалма перевита дешевыми пестрыми бусами, а в руке главный волкодав «Интеркрайта» держал хрустальный цветок на длинном стебле. Трое его ребят, вылезших из «Тойоты», были экипированы точно так же – все это за пять минут приобрели в магазине за углом.
Бабки на скамейке ни малейшего интереса к прибывшим не проявили. Одна с видом знатока сообщила подругам:
– Ишо шизики приехали… Данил первым двинулся ко входу в подвал, негромко запевая на мотив «Калинки»:
– Ом мани падме хум, Харе Кришна баббле гум… гу! И при этом еще, стараясь не переигрывать, вихлялся туловищем, подрыгивал ногой. Когда-то в Кабуле он наблюдал дервишей и сейчас пустил в дело кое-какие пируэты из их репертуара. Его ребята двигались следом, дружно подтягивая:
Чаттануга чуча, чаттануга чуча… гой, дай, халия… Даже детишки во дворе не удостоили их взглядом. Шантарск, совсем недавно еще закрытый город, успел налюбоваться разнообразнейшими цветочками перестройки – и «Детьми Галактики», и лысыми кришнаитами, и босоногими йогами, и «зелеными» в черных балахонах с намалеванными скелетами, и причудливо разукрашенными казаками (лампасы – Оренбургского войска, околыши фуражек – Уральского, а погоны вообще непонятно чьи), и последователями новоявленного Христа-Варфоломея, и августовскими защитниками Белого Дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Ельцина против сердца), и октябрьскими защитниками Белого Дома (камуфляж, дикие глаза, значки-блюдца с портретом Руцкого против сердца), и крайне живописными Сибирскими Друидами…
Они спустились в подвал. Охранник встал из-за стола, но не похоже, чтобы встревожился: просто лениво двинулся наперерез, таращась на них с брезгливой отрешенностью здорового психически мужика:
– Ну, чего, чего?
Данил осенил его цветком, словно распятием, и веж ливо сказал:
– Шалом, хава нагила, бисмилла. Ба ширинзабоншс лутфу хуши, тавони, ки филе ба муе каши (Язык фарси, строчка из стихотворения поэта Саади: «Ласковым словом можно и слона на волосинке водить»).
– Не, мужики, вам кого?
– Милый астральный брат, – сказал Данил. – Мы, слуги четырнадцатого уровня золотого сечения Высшего Разума, прибыли в ваш город, средоточие кармической праны и пранической чакры, дабы ощутить благословенную ауру духовной повелительницы вашей… – он словно бы нечаянно наступил качку на ногу, и тот отпрянул. – Позволено ли будет адептам приблизиться к вещунье академиума сего?
– Не, ну так бы и говорили, – парнишка потерял к ним всякий интерес. – Райка… тьфу, Матерь Астральная, вон там. Во-он в ту дверь… – он призадумался и с тягостным вздохом родил:
– Грядите, во! Грядите туда, мужики, грядите… Там она… вещует….
Данил громко откашлялся. Степаша элегантно и четко заехал охраннику в солнечное сплетение, сцапал за ворот и брючину, сложил вовсе уж вдвое. Подскочил Рашид, молниеносно сковал наручниками запястье и лодыжку битого. Жора тем временем бесшумно затворил железную дверь и повернул головку замка.
Данил вырвал из гнезда телефонный провод, подошел к одной из двух дверей. За ней обнаружился крохотный туалет, так что с этого направления сюрпризов ждать не приходилось. Из-за другой двери едва слышно доносилось нечто вроде монотонного пения, порой прерывавшегося хоровыми вскриками.
Охранник наконец смог перевести дыхание. Данил подошел к нему, присел рядом на корточки, охлопал ладонями, забрал заткнутый за пояс «Макаров» и сказал:
– В австро-венгерской армии такая поза называлась «шпангле». Нерадивые солдатики сутками валялись и не дохли, так что ты полчасика вытерпишь… Молчать! Отвечать только на мои вопросы, причем – тихо. Ты понял меня, или ударить тебя? Понял, козел?
Охранник, пялясь на него с ненавистью, закивал.
– Ты тут один? Или сколько?
– Один… – хрипло прошептал охранник. – Там только шизы…
– Кого пасешь?
– Ну, сторожу…
– Кто поставил? – Данил сунул ему под нижнюю челюсть ствол его же собственного «Макара». – Мочкану, как комара… Кто тебя сюда поставил?
– Хиль…
– Жорка Хилкевич?
– Ну…
– А зачем ты здесь?
– Я чо, знаю? Хиль велел смотреть, чтоб на Райку не наезжали…
– Под Хилем ходишь?
– Ну.
– А он? Под Бесом?
– Под Басалаем.
«Опаньки, – сказал себе Данил. – Вот это новости. С какой стати, скажите на милость, Басалаю выступать против Кузьмича? Очень уж неравны весовые категории, а Басалай мужик осторожный и каменные стены лбом сроду не таранил, нет у него такого обычая…»
– Что ты мне заездишь? – сказал Данил ласково-грозно. – Подвальчик этот «Крогер ЛТД» оборудовала?
– Ну.
– А откуда в «Крогере» Басалай? Его там и близко нет…
– Не мои проблемы. Только Хиль ту суется и с Кроге-ром, и с Басалаем. И когда охрану ставили, он меня сюда и сунул…
Даже если он не врал, картину это ничуть не проясняло. Потому что и Крогер был неподходящей кандидатурой для добровольного камикадзе. Разве что его нарочно вытолкнули вперед, как тех лучников-смертников, что бежали впереди фаланги…
– Ну, полежи пока, – сказал Данил. Встал с колен, сделал Рашиду знак стеречь пленника, а сам кивнул двум остальным и тихонько открыл ведущую в глубь подвала дверь. Чалмы они так и не сняли, некогда было.
За дверью обнаружился узкий коридорчик. И там справа и слева – по двери, и обе приоткрыты. За той, что справа, – нечто вроде крохотного офиса: стол, кресла японский факс, на стене портреты каких-то ветхозаветных субъектов с буйными бородищами и напряженно-застывшими взглядами психопатов – судя по стоячим воротничкам с загнутыми углами и широким галстукам, звезды и патриархи спиритизма начала века.
За второй дверью оказалась довольно большая комната. Оттуда выплывал сладковато-приторный дымок каких-то благовоний – скорее всего, индийские палочки, у Данила дома тоже стояли в вазе такие как сувенир. Стены украшены разнообразнейшими мандалами, золотыми на черном и синем, красными на золотом, весьма реалистичными портретами лобастых инопланетян с глазами-плошками и диковинными пейзажами, резавшими глаз буйством красок – надо полагать, виды нептунианской глубинки, переданные братьям-землянам по телепатическому факсу…
Штук десять деток Галактики сидели на полу, подобрав ноги по-турецки, упрятав подошвы под подолы синих балахонов, а ее преподобие Астральная Матерь, устроившись на чем-то вроде тумбы, вещала проникновенно:
– Для того же, чтобы познать собственную суть, надлежит отречься от сути ради того, что не есть суть, от сущего ради несущего, и тогда обретешь покой меж крыльев Великой Птицы… (Блаватская, «Голос молчания»).
– Кстати, о птичках, – сказал Данил громко, входя внутрь. – Орлы прилетели…
Физиономии с тупо-затуманенными глазами медленно-медленно поворачивались к ним. Сама Астральная Мамаша среагировала быстрее:
– Что вам здесь нужно?
– Мы из соседнего астрала, – сказал Данил. – Зашли вот чакрами потереться…
Расплывшаяся бабища с выкрашенными перекисью волосами, не особенно и теряясь, завопила.
– Толя!!!
– С ним все в порядке, – сказал Данил. – Лежит и добавки не просит.
Балахоны зашевелились. Данил кивнул своим парням. Степаша вынул из-под куртки громадный пистоль и с милой улыбкой навел на контактеров. Контактеры приутихли. Пистоль, откровенно говоря, был не более чем пластмассовой японской игрушкой, но сработан великолепно, выглядел тяжелым, настоящим и страшным.
Жора ловко прихватил Астральную Мамашу за кисть руки, сделал захват, так что она согнулась и взвыла, головой вперед вытолкал в дверь и толчком направил в комнатенку напротив. Выхватил из-за ремня короткую полицейскую дубинку с перекладиной, перехватил концы обеими руками, придавил жирную глотку президентши академии и налег как следует, вопя:
– Удавлю, еретичка поганая! Душу выпущу! Он не особенно-то и играл, честно говоря, не играл вовсе – бывший десантный сержант, успевший хлебнуть Афгана, вышел оттуда истовым православным человеком, как и положено, исполненным лютой ненависти ко всевозможной бесовщине. У Данила таких «дерганых» ребят было несколько – порой именно их использование давало самые лучшие результаты…
Астральная Мамаша хрипела и фыркала, давясь слюной.
– Стоп, стоп, – сказал Данил, усаживаясь за стол. –Ты мне ее не удави ненароком…
– Удавлю, суку!
– Отставить, – распорядился Данил уже совсем серьезно. – Посади-ка ее…
Жора нехотя убрал дубинку и толкнул Мамашу на стул. Данил задумчиво созерцал ее, пытаясь на ходу сообразить, сколько в ней шизофрении, а сколько – хитрости.
Баба, конечно, была та еще. Определенно верила в то, что проповедовала. Только изнутри, из глубины, сквозь заливавший глаза бредовый туман все же просматривалась потаенная крестьянская хитрость. Так оно и обстоит. Рядовые пехотинцы таких шарашек, как правило, психи законченные, а вот командиры всегда оставляют свободным кусочек сознания, отвечающий за презренные материальные блага – вон и цепь с крестами (аж три нацепила) из чистого золота, столько весит, что и басалаевские ребята позавидуют…
– Короче, – сказал Данил. – Вопрос у меня один. Кто тебе, падла крашеная, велел на нас наехать?
Астральная Мамаша молчала, прожигая его ненавидящим взглядом.
Данил подошел и навис над ней:
– Ты мне тут не лепи героиню, стерва! Подвальчик этот, само собой, заполыхает через пять минут. И ты, вполне возможно, еще успеешь отсюда выскочить, если этот парнишка тебя раньше не задавит… Только и потом тебе не будет покоя, я тебя буду гнать, куда бы ты ни ткнулась… – он замахнулся, и Мамаша невольно отдернулась, налетев затылком на выставленную Жорой дубинку. – Ну? Какого хрена ты, полезла в серьезные дела? Мы тебе жить мешали? Мешали, спрашиваю? – он стиснул двумя пальцами плечевой мускул, так, что Мамаша взвыла, словно прищемленная дверью кошка. – Я сейчас возьму этот вот «Макаров», загоню пулю тебе в башку, а пистолет суну твоему охранничку в клешню, на нем наверняка сыщется столько всякого, что никто и сомневаться не будет… А твои кретины разве что в психушке за свидетелей сгодятся, у них же у половины прописка с Королева… – и ткнул ствол пистолета ей под нос, чтобы хорошенько прониклась.
В конце концов она и в самом деле стояла вдалеке от игрищ деловых людей, так что давно уже пришла в состояние полной кондиции. Данил даже забеспокоился, не описалась бы.
– Ну, разевай пасть, – рявкнул он, не давая передышки. – Подумала, во что ввязалась? Мне плевать, есть ты, нет тебя. Можешь дальше парить мозги своим идиотам. Только не суйся к серьезным людям, душевно тебя прошу… Ну? Кто тебе рассказал про байкальский наркотик?
– Хилкевич.
– Наш пострел везде поспел… – жестко усмехнулся Данил. – Значит, он тебе и велел устроить у нашего особнячка заврушку?
Мамаша кивнула.
– А кто тебе дал деньги на это логово? Сам Крогер или снова Жора? Ну?
– Крогер, только решал и обговаривал все Хилкевич, он у Крогера коммерческий директор…
– Когда тебе отвалили капусты? Неделю назад? Две?
– Шестнадцатого…
Шестнадцать дней назад. Что же, пострел Жора уже тогда знал о всех будущих хохмочках? Шестнадцать дней назад контейнер еще даже не загружался в Таиланде.
– А что еще он от тебя потребовал взамен?
– Ничего, – сказала Астральная Мамаша, по-прежнему пепеля его взглядом.
– Не врешь?
Но Данил и сам чувствовал, что она, похоже, не врет.
– В таком случае расклад довольно ясен, – сказал он хмуро. – От тебя непременно потребуют еще каких-то услуг астрального плана. И если это случится, а ты, выдра, не позвонишь предварительно вот по этому телефончику и не доложишь по всей форме, я тебе чакру наизнанку выверну… Усекла?
Она закивала, явно успокаиваясь.
– Ты, гадюка, рано радуешься, – сказал Данил. – Вот тебе бумажка, вот ручка. И пиши по всей форме – как ты горишь желанием сотрудничать со службой безопасности АО «Интеркрайт» и обязуешься прилежно доносить обо всех.гнусных предложениях, направленных против означенной фирмы – в особенности со стороны гражданина Хилкевича. А если что, мы ему эту бумажку покажем, он тебя первый удавит…
– Они его взяли часов в десять вечера, – Говорил Хоменко, не отрывая взгляда от несущейся под колеса дороги. – Причем не дома, а у ляльки. Лялька была новая, неопытная, ее, есть сильные подозрения, хорошенько припугнули, и дежурному она набралась смелости позвонить только в субботу утром. Я к тому времени уже сам надраивал задницей нары. Ко мне влетели в пол-одиннадцатого. С ордером по всей форме. Подозрения на хранение незарегистрированного оружия. И вытащили, шкуры, тэтэшку из ванной. У понятых глаза на лоб, тут же крутился какой-то новенький из пресс-службы… Подбросили, конечно, но ловко, гады…
– В камере давили?
– И не пытались, – сказал Хоменко. – Те хари, что там квартировали, на меня и внимания не обратили. Так, порасспросили, похмыкали и потеряли всякий интерес Зуб даю, им настрого было приказано ко мне не лезть.
– Так, – сказал Данил. – И выпустили в субботу утром?
– Извинившись по всей форме. О ТТ и речи не заходило, пришлось завести самому, чтобы не стоять, поджав хвостик. Только ничего это не дало. Этот прокурорский козел, само обаяние, моментально со мной согласился, что ствол мне подбросили неизвестные злоумышленники, ибо моих пальчиков на нем не обнаружено, попросил оставить заявление, обещал непременно расследовать, зарегистрировал мое заявление, еще раз извинился – и пошел я оттуда, как обосранный.
– Словом, тебя просто заперли на выходные, чтобы не крутился под ногами?
– Ага. И никому ничего, ясное дело, не докажешь – они ж меня и пальцем не тронули, извинились, как джентльмены, жаловаться совершенно не на что… Я, конечно, едва выйдя, стал крутиться, как балерина на льду, но достиг немногого. Ордер на Бударина выписал областной прокурор. Мужик не ангажированный ни одной из сторон. Дочка у него недавно отдала концы от передозировки, так что на торговцев ширевом он бросается, как пес… На то и был расчет. Чтобы он выпустил Бударина, понадобится нечто большее, чем наши обычные заточки. Мы в Байкальске, не забывайте, не более чем филиал иногородней фирмы, а потому люди второсортные во всех смыслах… Не то влияние, не тот размах. Я, конечно, задействовал нашего мента, но потребуется время. Сутки по крайней мере. Потому что за таким наездом должны стоять хорошие шишки из областного УВД, и нужно еще просчитать, которые – то ли это губернаторские пакостят, то ли купленные криминалом…
– Адвокат?
– Это не экспромт, у них все было просчитано от и до Адвоката Бударину дали моментально – только не нашего, которого он просил, а какого-то задохлика из государственной коллегии. Толку от такого, что от козла молока, но буква закона соблюдена скрупулезнейше. Как бы мы ни крутились, а дней несколько его подержат. А за это время, при хорошей обработке, он сознается, что готовил покушение на президента, копал туннель от Куала-Джампура до Байкальска, и вообще Пабло Эскобар – это он и есть…
– Не сомневаюсь, – бросил Данил хмуро, не отрывая взгляда от дороги. – Руководство?
– В откровенном мандраже. Можно напрямую?
– Валяй.
– У меня такое впечатление, будто каждый втихомолку допускает, что порошок гоняли наши… или ваши, шантарские. Больно уж приличный груз для провокации.
– А ты?
– Ну, я…
– Не ломайся.
– Ладно, если честно, я тоже готов допустить разные глупости…
– Не допускай, – сказал Данил. – Долго объяснять, да и базируется все только на эмоциях, но я готов поклясться, что порошок не наш. Не стал бы Кузьмин гнать такой примитив. Разве что кто-то из наших втихомолку работает еще и на себя…
– Я бы знал.
– Я бы тоже, смею думать, – сказал Данил. – А что с Авдеевым?
– Ноль известий. Ихние газетки тоже молчат. Послушай, это же идиотизм какой-то…
– Это ты любителям газетной клубнички объясни, – сказал Данил. – Они тебя послушают… И не поверят ни на грош. Детали насчет контейнера известны?
– Более-менее. Какой-то ретивый паршивец из новеньких решил попробовать на площадке ихнюю натасканную на порошок собачку. А этот друг человека моментально рванул к нашему контейнеру.
– Судя по твоему тону, ты в такое отчего-то не веришь?
– Как сказать… – задумчиво произнес Хоменко. – В конце-то концов собачки такие у них есть. И пускают их по площадкам в самом деле регулярно. Только есть две странности. Во-первых, «порошковые» стульчики отыскались у самых створок. Я не великий спец по переброске героина, но еще сто лет назад слышал: чтобы отбить собачке нюх, достаточно завернуть пакет в пропотевшую рубашку.
– Верно.
– Вот… А второе: этот ретивый службист моментально куда-то слинял. Нет его ни на работе, ни дома. А прокурорские объявили прессе, что его, на американский манер, моментально где-то запрятали, скрыли от мести гангстеров до суда, бороду приклеили, бабой нарядили… Вот только жена его, по данным моего парнишки, что-то очень уж нервничает. И вполне вероятно, спрятали его под метром чернозема или на сортировочной, там у нас любят в серную кислоту окунать жмуриков – сунешь на закате, а к рассвету и вылавливать нечего…
– Ну, а твоя версия?
– Нет у меня пока версии, – сказал Хоменко. – Одно тебе скажу точно: с пятницы через байкальский филиал «Транспорта» не протащить и левого перочинного ножика. Сам филиал работает нормально, никто туда не лезет. Но нашему «Транспорту» кранты с панихидою.
– Но мы ведь и до того не пускали тем маршрутом ничего левого…
– В том-то и дело, – Хоменко поморщился. – Если мы ничего не пускали, зачем нас засвечивать? Может, вы тут собирались нечто провернуть?
– Ничего мы не собирались, – сказал Данил. – Уж пора бы знать. Никто тебя болтливой институткой не считает, так что непременно знал бы… Уж мне-то ты веришь?
– Тебе-то я верю… У тебя в машине никакой пленочки не вертится?
– Будь спокоен.
– Откровенно можно?
– Ну, валяй.
– Могли провернуть что-то такое, о чем не знали бы ни ты ни я?
Данил подумал и сказал:
– Не усложняй. Паша, не надо. Мы с тобой, мил-друг, по самые уши в деле. Кое-что иногда проходит мимо нас, но вот так вот нас подставлять не стали бы. И прежде всего из рациональных соображений, а не из нежной к нам любви. Очень уж рискованно для дела, если мы с тобой о таких вещах не предупреждены, а следовательно, не готовы к работе…
– Да я и сам так думаю. Все вроде бы прокачал но – свербит…
– Почеши, где свербит, – сказал Данил. – И вообще попала собака в колесо – пищи, да беги… Местные газеты везешь?
– Конечно. Это – для отдельного разговора..
– Я тебе заранее все скажу, – хмыкнул Данил. – Все они к происшедшему отнеслись с умеренным любопытством, но вот один-единственный листок у вас прямо-таки повис на штанах, пуская слюни, матеря на чем свет стоит поганых наркобаронов, взывая к гражданской совести байкальцев, хныча о попранных идеалах демократии… Попал в девятку?
– В десятку. Значит, уже знаешь?
– Да нет, – сказал Данил. – Просто у нас здесь гонят оперетту по тому же сценарию, и, поскольку сходство партитур настораживает н наталкивает, нам с тобой многое предстоит обговорить. А заодно и поможешь мне сегодня ночью поохотиться.
На кого ?
– А кто придет… Все равно на доклад к шефу тебе идти к одиннадцати, так что и отоспаться успеешь, если придет рано, если вообще придет… Тебя здесь не знают, это хорошо.
– Ивлева я завтра увижу? Он не в отъезде? Данил насторожился, но глаз от дороги не оторвал:
– А что такое?
– Сделал я ему явку, как он просил.
– Та-ак… – сказал Данил. – Быстро! Что за явка, где? Зачем?
– Слушай, а ты совершенно уверен, что Кузьмич через твою голову ничего никому не поручал? Я, знаешь ли, не хочу лезть в ваши тонкости, не полагается мне по чину…
– Если бы и поручил, обязательно сказал бы. Потому что Ивлева убили. Я тебя, прости, не буду посвящать в детали, исключительно ради сбережения времени. Потом будет время. А сейчас выкладывай – что за явка? Или нет, все по порядку. Он у вас был в последний раз недели две назад, обычная проверка по его епархии…