Страница:
Воспользовавшись моментом, Олеся извернулась и выскользнула, торопливо одернула легкомысленную маечку, поправила волосы. Особо разъяренной она не выглядела, но по ее лицу Мазур видел, что нагрянул как раз вовремя.
Черноволосая девица выпрямилась, окинула Мазура презрительным взглядом, фыркнула и с независимым видом прошествовала к двери, бросив через плечо:
– Олеська, мы еще поговорим...
И вот тут-то, когда она проходила мимо, Мазур ее узнал – эти глаза, мимолетный взгляд исподлобья, поворот головы...
Это о н а попалась тогда на лестнице, когда они поднимались в квартиру Удава, – безобидная юная дамочка с пекинесом на поводке... которая, как вскоре же выяснилось совершенно точно, никогда в том доме не жила. И, хотя точных доказательств не имелось, качая на косвенных, легко сделать вывод, что некому было п о л о ж и т ь бедолагу Удава, кроме этой паршивки. Ну что же, возьмем на заметку. Значит, и она тут, в игре... Интересно, означает это нечто о с о б о е, или девка попросту занимает отведенное ей в штатном расписании место?
Громыхнула бесшумная дверь. Чуть порозовев и не глядя на Мазура, Олеся пояснила:
– Это наша девочка, из безопасности. Хорошая девочка, тренированная, полезная, да вот беда, бисексуальная. Надо ж было, чтобы она ко мне воспылала... Отвязаться не могу.
Ну да, подумал Мазур не без злорадства, она ж явно тоже не подозревает о вашей истинной роли, мадам, принимает за мелкую сошку, вот и оборзела...
Олеся продолжала не без смущения:
– Вообще-то я женщина современная, но такие эксперименты отчего-то нисколечко не привлекают.
Она так деланно изображала смущение и непорочность, так играла глазами, что Мазур, во исполнение инструкций, решил не церемониться, подошел вплотную и бухнул:
– А какие привлекают?
Олеся вскинула на него глаза:
– И ты туда же?
Но прозвучало это довольно беспомощно, особенно в сочетании с обращением на «ты», впервые за все время их знакомства. А посему, мысленно повторив любимое присловье про наглость, сестру таланта, Мазур обнял ее покрепче, притянул и сообщил на ухо с великолепно сыгранной задушевной откровенностью:
– Ну ничего я не могу с собой поделать, на тебя глядя...
Она не вырывалась, и на поцелуй ответила, и маечки лишилась без всяких протестов, а там и остального, и на диване обосновалась без возражений – и во всем дальнейшем принимала самое активное участие очень даже раскованно.
Через часок, когда в комнате уже было темно, – как обычно случается в этих районах Африки, темнота прямо-таки обрушилась, словно где-то повернули выключатель – вспыхнули огоньки сигарет, поплыл дымок, и уютно устроившаяся в объятиях Мазура дама спросила с ленивым интересом:
– Значит, вот так моряки и совращают бедных неопытных блондинок?
Мазур хмыкнул:
– Ну, вообще-то у меня создалось впечатление, что блондинка не особенно и сопротивлялась...
– Я тоже не железная... Знаешь, смешно, конечно, нам не по семнадцать лет, но все равно, ты мне сразу понравился...
– Еще бы, – сказал Мазур, – я основательный, положительный, а также, признаюсь тебе по секрету, регулярно стираю носки и умею чинить утюги...
Олеся засмеялась, потершись щекой о его плечо. Мамочки мои, подумал Мазур с ноткой растроганности – невеликой, впрочем, – вот и романтика обозначилась. Вот и началось, без сомнения, выстраивание теплых человеческих отношений: обаяшка-пролетарочка на службе у олигархов потянулась к надежному мужскому плечу положительного матросика. Лаврик, конечно, профессионально циничен до мозга костей, но он эту ситуацию в точности предсказал... Интересно, зачем я им все-таки нужен? Как ни ломаешь голову, не в силах угадать ситуацию, когда для грязных дел – ну не бывает у них чистых! – требуется человек, с одной стороны, чуточку вросший в рыночные отношения, но с другой, обязанный обладать немалым зарядом старомодной морали... Любопытство пробирает не только профессиональное...
– Ты знаешь, – сказала она доверительно, – иногда мне, без дураков, хочется вот так покорно к мужскому плечу прижаться... Тяжело все время быть железной, все эти дела крутить...
Хорошо работает, подумал Мазур. Качественно. Вряд ли ей кто-то сочиняет тексты, сама не промах. Справедливо выразился мудрый Шекспир в том смысле, что женщины есть порожденье крокодилов...
– Вот и давай дружить, – сказал он соответствующим тоном. – Ты не против?
– Да нисколечко...
– Подожди, – сказал Мазур, – ты ж про срочные дела говорила...
Она засмеялась:
– А это я тебя заманивала, если ты не понял. Кто ж знал, что первой припрется озабоченная Анечка... Что до дел, то у тебя, я так понимаю, все нормально?
– Можно и так сказать.
– То есть?
– Ну, с Киримайо я еще поработаю, – сказал Мазур, – нынче же ночью. Я не зря все эти причиндалы заказывал, которые тебе секретности ради пришлось в своем багаже переть... Тут появилась другая зацепочка, может быть, интересная. Главный егерь.
– А что с ним?
– Может быть, все это ерунда, но интересная, безусловно, ерунда, – сказал Мазур. – Никакой он не британский майор в отставке. Точнее, может быть, и майор, черт его знает, может, и британский... но сам он никакой не англичанин. Он немец.
Олеся приподнялась на локте, ее голос звенел прежней деловой холодностью:
– Ты серьезно?
– Абсолютно, – сказал Мазур. – Меня в свое время, знаешь ли, крепенько учили определять национальность человека по его выговору. Долгие объяснения тебе ни к чему, этого просто не расскажешь за пару минут. Так что поверь уж специалисту. Он немец. Хотя и старательно лепит из себя британца. Великобританский английский он, конечно, изучил неплохо, но определенно уже в зрелом возрасте...
– Ошибиться ты не мог? – спросила Олеся уже деловито, без тени недавней разнеженности.
– Не сочти за высокие слова, – сказал Мазур, – но у меня порой жизнь зависела от того, п р о п у щ у я такие вещи или сразу определю. Он немец. Разумеется, это еще ни о чем не говорит. Мало ли какие зигзаги человеческая судьба выписывает. Можно подыскать кучу убедительных вариантов, каждый из которых вполне мог произойти в жизни. Но я человек недоверчивый. И в первую очередь ищу нехороший умысел. Вообще-то... – он подумал: – Вообще-то, если где и имеет смысл выдавать себя за англичанина, то именно здесь, в Ньянгатале. В бывших британских колониях такой фокус ни за что не прошел бы: уж там-то полно н а с т о я щ и х англичан, которые рано или поздно начнут что-то соображать и задумываться. А Ньянгатала была п о р т у г а л ь с к о й колонией. Англичан тут всегда было мало, да и сейчас не густо, да и теперь по пальцам можно сосчитать. Индийцы не в счет, их-то как раз много, но они в данном случае не эксперты... Английский здесь начали изучать широко лет двадцать назад, причем а м е р и к а н с к и й английский – сюда полезли в первую очередь янкесы. Так что... Он все правильно рассчитал. З д е с ь, в глуши, в Ньянгатале, можно долгонько лепить из себя британского майора...
– А на самом деле он кто?
Мазур усмехнулся:
– Милая, ну я ж не волшебник... Тут уже нужна чисто канцелярская работа – покопаться в архивах, напрячь контрразведку, попытаться восстановить настоящую биографию. Завтра, к обеду, как раз прилетит нужный человечек, ты сама говорила. Вот с ним и потолкуем. Не нравится мне, что в преддверии президентского визита тут отирается м у т н ы й субъект. В любом случае, лучше перестраховаться, чем упустить вражину... Завтра обязательно займусь.
Он умышленно не стал упоминать про свой в т о р о й козырь, гораздо более интересный. Фальшивый майор торчит тут уже несколько лет, на нешуточной должности, фактически – полный хозяин всего движимого и недвижимого. Распрекрасным образом мог насовать в домики микрофонов. Они сейчас, естественно, говорят по-русски, майор его может и не знать – но, поскольку в игре имеются бывшие соотечественники, расслабляться нельзя...
– И что дальше? – спросила Олеся.
– Дальше? – сказал Мазур. – А дальше, прости, я вынужден тебя невежливо покинуть. У меня осталась одна-единственная ночь, эта, и тут уж не до лирики, даже когда речь идет о тебе...
Он был примерно на полпути меж Киримайо и охотничьим приютом – но Королевский Крааль оставался темным, никто там не сыграл тревогу, никто не палил по равнине из чего-нибудь автоматического и крупнокалиберного. На Мазуре был отличный комбинезон с капюшоном западноевропейского пошива: один слой пропускает внутрь влагу, как памперс, второй ее удерживает, так что и по2том не обливаешься, третий, самый важный, не пропускает наружу инфракрасное излучение, то бишь тепло человеческого тела – так что «ночные зыркалки», которыми оснащены засевшие в Киримайо спецназовцы, полностью бесполезны. А датчики движения они ни за что не стали бы применять: зверья тут полно, и травоядного, и хищного, пришлось бы палить по каждой гиене или антилопе...
Упомяни о черте... Правее и впереди, метрах примерно в двухстах, раздалось могучее, утробное рычание – царь зверей, мать его, приперся на водопой и предупреждал теперь всех заинтересованных лиц, что вышел по ночным делам.
Особого страха Мазур не испытывал – не впервые в Африке, как-никак. Разве что проверил большим пальцем, поставлен ли на стрельбу очередями отличный германский автомат с глушителем.
Не было столь уж очевидной опасности. Лев, в общем, не собирается ка-ак напрыгнуть на первое попавшееся живое существо и ка-ак разодрать на части... У него свои правила и повадки. На человека кинется в последнюю очередь, когда брюхо подведет вовсе уж чувствительно, – а ведь здесь полно травоядной дичи, то и дело сторожко проносившейся поперек выбранного Мазуром маршрута. И все равно, следовало обратиться в слух. Так уж в Африке принято – чем меньше шума вокруг, тем больше опасность. Тот же лев, решив напасть, вначале долго крадется следом, бесшумно бродит вокруг намеченной цели, изучая обстановку не хуже бравого спецназовца... Так что Мазур вертелся вокруг собственной оси, как антенна локатора, готовый рубануть очередью при малейшей опасности.
И делать это предстояло со всей осторожностью, почти балетной грацией, чтобы не зацепиться за колючки, пучками торчавшие на корявых ветках – внушительные шипы длиной чуть ли не в локоть. Не прогулка, в общем.
Кусты кончились, теперь вокруг торчали лишь редкие их островки. Мазур, еще раз оглянувшись со всем прилежанием, остановился на границе кустарников и обширной равнины, за которой темными громадами вздымались скалы. Пригнувшись, стоя на полусогнутых, изучал окружающее перед последним броском.
Бум-бум-бум! Мазур присел на корточки. Буквально метрах в пяти перед ним, сотрясая землю в неудержимом галопе, промчалась высоченная огромная туша: это носорог, задрав голову и хвост, ч е с а л по равнине, чем-то раздраженный или вспугнутый, пер, как взбесившийся паровоз. Сразу в нескольких местах возник дробный топот, звучавший гораздо тише, раздался отчаянный хруст веток – это улепетывала с дороги живность помельче, прекрасно соображавшая, что громила-носорог, этак вот разлетевшись, любого, кроме разве что слона, втопчет в землю и не заметит...
Когда стало потише, Мазур размеренным бегом припустил по равнине – и через четверть часа оказался в густой тени скал. В смысле безопасности стало чуточку полегче – теперь можно было не бояться внезапного нападения с л ю б о й стороны, он шел по расщелине, где направлений атаки было значительно меньше. Да и нечего делать среди нагромождений дикого камня ни хищникам, ни травоядным, редко они сюда забредают...
Память его не подвела – примерно там, где он и помнил, справа обнаружилась темная дыра в скале: пещера естественного происхождения, которую архитекторы в набедренных повязках, исправно выполнявшие волю безумного короля, приспособили для начала подземного хода.
Поставив автомат на предохранитель, Мазур привычно надел на голову прибор ночного видения. За двадцать лет технический прогресс в этой области шагнул вперед несказанно – никакого сравнения с прежними громоздкими бандурами, гнувшими голову к земле нешуточной тяжестью...
Скользнул в пещеру. В бледно-зеленоватом сиянии он отчетливо различал каждый камушек. Совершенно не похоже, чтобы здесь устроил логово какой-нибудь хищник – ни единой обглоданной косточки, ничего, что свидетельствовало бы о постоянном обитании зверя. Вот и ладненько... Не хватало еще сцепиться с какой-нибудь неразумной клыкастой тварью, не способной проникнуться здешними государственными интересами, но, несомненно, взявшейся бы защищать свою жилплощадь со всем пылом...
Пещера была длинная и относительно узкая. Пройдя метров сто, Мазур уперся в стену – вот только в стене зияло овальное отверстие повыше человеческого роста – старинные зодчие постарались на совесть, чтобы его величество, ежели, не дай бог, придется спасаться подземным ходом, не оцарапал макушку о дикий камень, шествовал со всем достоинством...
Вот теперь начиналось самое опасное: поскольку был шанс напороться на гомо сапиенс, у которого есть дурная привычка оставлять в подобных местах то растяжки, то датчики...
Мазур продвигался неспешно, старательно высматривая на стенах, на полу, на дугообразном потолке все, что могло относиться к делу человеческих рук. Ход был прямой, как луч лазера – интересно, как древние строители этого добились при несомненном отсутствии компаса? Ну, мало ли как можно извратиться, когда его величество требует: вынь да положь...
Пыли не было, неоткуда ей здесь взяться. Кое-где с потолка обрушились обломки скалы, следы землетрясений – но целиком ход нигде не завален. Аг-га...
Он заметил э т о издали – четко выделялось очертаниями на фоне дикого камня. Не спеша подобрался поближе. Понимающе покивал головой.
Один череп, два... Вон и третий. Груда человеческих костей, перемешанных с обрывками истлевшего тряпья, – когда-то это была одежда, в насквозь проржавевших предметах легко угадываются автоматы Калашникова. Ну да, разумеется, – невезучие боевички из тех, кому выпало отступать в арьергарде, когда ход все же обнаружили, пусть и поздно, пустились в погоню за отходившими...
Тронув носком ботинка ближайшую кость, Мазур присмотрелся, нагнулся, поднял круглый кусочек металла, насквозь проеденную окислением медь. Тем не менее, он легко догадался, что это за штука – кокарда одного из тогдашних национальных фронтов, рыскавших по лесам и всерьез намеревавшихся свергнуть президента, то бишь несменяемого отца нации фельдмаршала Олонго. Ну да, такую кокарду таскали боевички доктора Балонжи, главы одного из фронтов с самым пышным названием. Он, кстати, после свержения Олонго аж на четыре месяца завладел премьерским креслом – вот только потом бывшие соратнички принялись переделивать портфели с помощью минометов и броневиков, и премьерский бронированный лимузин, как выяснилось, оказался слабоват супротив очереди из автоматической пушки «Фокса»...
Самое примечательное – скелеты валялись не просто так, их былой покой был кем-то нарушен. Кто-то бесцеремонно сгреб костяки к стенам, чтобы не мешали проходу. А это уже наводило на некоторые размышления...
Откинув капюшон, вновь сняв автомат с предохранителя, Мазур сторожко крался дальше, прикидывая пройденное расстояние. Примерно три четверти пути одолел... мать твою!
Он так и остановился с поднятой ногой, потом медленно-медленно отвел ее назад, отступил на шаг. Смотрел вниз так пристально, что в глазах защипало.
Ну да, конечно... Сантиметрах в десяти над скальным полом, таясь за камнями, набросанными так хаотично, чтобы сошло за следствие землетрясения, поперек дороги протянулась тонкая проволочка – натуральнейшая растяжка. Качественно все устроено – человек с факелом или электрическим фонарем, без прибора ночного видения, наверняка зацепил бы ее нижней конечностью на свое невезение. К чему там у нас сие присобачено? Ага, маленькая, кругленькая голландская осколочная граната, самое миниатюрное противопехотное средство – но, несмотря на размеры, весьма убойное. Придумано толково: незваный визитер, ненароком задев растяжку, ни за что не увернется в туннеле от снопа осколков. А звук разрыва будет не особенно и громким, подземный ход, толща камня его заглушат, наверху, в Киримайо, ничего и не услышат...
Мазур двинулся дальше – и через полсотни метров обнаружил еще одну растяжку с такой же гранаткой. Самого недавнего происхождения. Предусмотрительные ребята...
Потом ход кончился. Вверх уходила лестница, трудолюбиво высеченная в толще скалы теми же мастерами. Ширины достаточно, чтобы два человека спускались или поднимались бок о бок. Вот з д е с ь уже гораздо труднее было бы установить замаскированную растяжку – но Мазур, поднимаясь по широким ступенькам медленно-медленно, со скоростью флегматичной улитки, бдительности не ослабил – наоборот, удвоил. Поскольку начиналось самое трудное...
Когда до конца лестницы оставалось четыре ступеньки, он остановился вообще. Прижался к стене справа, держа автомат так, чтобы в любой момент, рухнув ничком, полить свинцом коридор. Замер, как статуя.
Теперь, без дураков, все зависело от пяти человеческих чувств – и того шестого, чье наличие современная наука отметает начисто, но специфический народец, не входя в дискуссии с учеными мужами, все же придерживается своего, особого мнения...
Секунды складывались в минуты, минуты накапливались, тянулись, текли – а Мазур все так же стоял, прильнув к стене, так неподвижно и беззвучно, словно стал частью скалы.
Там, за поворотом, в туннеле, ведущем в запутанные лабиринты Киримайо, кто-то определенно б ы л сейчас. Кто-то бдящий, неподвижный, в чьи обязанности как раз и входило стеречь подземный ход от таких, как Мазур. Он там б ы л, и точка! Мазур слышал даже не звуки – тихое о т р а ж е н и е звуков, тишайших, на пределе восприятия, когда часовой менял положение тела. Слышал о т р а ж е н и е его дыхания. И вдобавок ч у я л чужое присутствие тем самым не признанным наукой, зато признаваемым спецназом шестым чувством. Ага, вот этот звук происходит оттого, что рука поправила оружие, изменив положение автомата или винтовки. А этот – следствие того, что часовой то ли переступил с ноги на ногу, то ли немного переместился, на шаг-другой.
Там засел кто-то опытный, не новичок в подобных играх. Он умел затаиваться в засаде не хуже дикого зверя – но все же а б с о л ю т н о бесшумным и бесплотным стать не мог. Как-никак, о н и тут торчат не менее трех дней, за это время ни одна живая душа их не обнаружила, и в такой ситуации человек подсознательно расслабляется, самую чуточку, капелюшечку – это в человеческой природе, чего уж там...
Расширенными ноздрями Мазур втянул несомненный запах человеческого тела – можно сказать, о т г о л о с о к запаха. Но ошибиться невозможно. Свежий запах человеческого тела. Возможностей для личной гигиены тут никаких, да и одежду не сменишь, так что после трех суток неминуемо будешь попахивать. Хотя... наличествует едва уловимый запах и с к у с с т в е н н о г о происхождения – что-нибудь вроде салфеток с ароматической пропиткой, которые они с собой, конечно же, прихватили, как и Мазур сделал бы на их месте: чтобы не попахивать вовсе уж г у л к о.
Невероятно медленно, чертовски осторожно Мазур попятился, нашарил пяткой следующую ступеньку и принялся спускаться обратно в туннель с той же скоростью ленивой улитки. Не оставалось больше никаких недомолвок и неясностей – в Киримайо кто-то засел, и не было нужды гадать, зачем. То ли они отыскали потаенную комнату, ускользнувшую от внимания спецназа... нет, не похоже. Ротный достаточно умен и выучен, чтобы сразу применить простейший ход: поставить по человеку в каждом окне, а потом, если обнаружится п у с т о е, принять меры к поиску н е о х в а ч е н н о й комнаты. Гораздо более вероятен другой вариант: потайная комнатка есть, их в Киримайо хватает, но она глухая, без окон или хотя бы бойниц, однако человеку хваткому ничего не стоит в самый последний момент тихонечко проделать щель. Для опытного снайпера не нужен проем размером с полноценное окно.
Расклад ясен: если не принять срочных мер, жить президенту Кавулу осталось всего ничего, стоит ему выйти из вертолета, тут и придет катурадж, как выражались герои одного занятного фильма...
Ну, а Мазур-то здесь для чего? Так что не кажите «гоп», хлопцы, не перепрыгнувши...
Глава пятнадцатая
Черноволосая девица выпрямилась, окинула Мазура презрительным взглядом, фыркнула и с независимым видом прошествовала к двери, бросив через плечо:
– Олеська, мы еще поговорим...
И вот тут-то, когда она проходила мимо, Мазур ее узнал – эти глаза, мимолетный взгляд исподлобья, поворот головы...
Это о н а попалась тогда на лестнице, когда они поднимались в квартиру Удава, – безобидная юная дамочка с пекинесом на поводке... которая, как вскоре же выяснилось совершенно точно, никогда в том доме не жила. И, хотя точных доказательств не имелось, качая на косвенных, легко сделать вывод, что некому было п о л о ж и т ь бедолагу Удава, кроме этой паршивки. Ну что же, возьмем на заметку. Значит, и она тут, в игре... Интересно, означает это нечто о с о б о е, или девка попросту занимает отведенное ей в штатном расписании место?
Громыхнула бесшумная дверь. Чуть порозовев и не глядя на Мазура, Олеся пояснила:
– Это наша девочка, из безопасности. Хорошая девочка, тренированная, полезная, да вот беда, бисексуальная. Надо ж было, чтобы она ко мне воспылала... Отвязаться не могу.
Ну да, подумал Мазур не без злорадства, она ж явно тоже не подозревает о вашей истинной роли, мадам, принимает за мелкую сошку, вот и оборзела...
Олеся продолжала не без смущения:
– Вообще-то я женщина современная, но такие эксперименты отчего-то нисколечко не привлекают.
Она так деланно изображала смущение и непорочность, так играла глазами, что Мазур, во исполнение инструкций, решил не церемониться, подошел вплотную и бухнул:
– А какие привлекают?
Олеся вскинула на него глаза:
– И ты туда же?
Но прозвучало это довольно беспомощно, особенно в сочетании с обращением на «ты», впервые за все время их знакомства. А посему, мысленно повторив любимое присловье про наглость, сестру таланта, Мазур обнял ее покрепче, притянул и сообщил на ухо с великолепно сыгранной задушевной откровенностью:
– Ну ничего я не могу с собой поделать, на тебя глядя...
Она не вырывалась, и на поцелуй ответила, и маечки лишилась без всяких протестов, а там и остального, и на диване обосновалась без возражений – и во всем дальнейшем принимала самое активное участие очень даже раскованно.
Через часок, когда в комнате уже было темно, – как обычно случается в этих районах Африки, темнота прямо-таки обрушилась, словно где-то повернули выключатель – вспыхнули огоньки сигарет, поплыл дымок, и уютно устроившаяся в объятиях Мазура дама спросила с ленивым интересом:
– Значит, вот так моряки и совращают бедных неопытных блондинок?
Мазур хмыкнул:
– Ну, вообще-то у меня создалось впечатление, что блондинка не особенно и сопротивлялась...
– Я тоже не железная... Знаешь, смешно, конечно, нам не по семнадцать лет, но все равно, ты мне сразу понравился...
– Еще бы, – сказал Мазур, – я основательный, положительный, а также, признаюсь тебе по секрету, регулярно стираю носки и умею чинить утюги...
Олеся засмеялась, потершись щекой о его плечо. Мамочки мои, подумал Мазур с ноткой растроганности – невеликой, впрочем, – вот и романтика обозначилась. Вот и началось, без сомнения, выстраивание теплых человеческих отношений: обаяшка-пролетарочка на службе у олигархов потянулась к надежному мужскому плечу положительного матросика. Лаврик, конечно, профессионально циничен до мозга костей, но он эту ситуацию в точности предсказал... Интересно, зачем я им все-таки нужен? Как ни ломаешь голову, не в силах угадать ситуацию, когда для грязных дел – ну не бывает у них чистых! – требуется человек, с одной стороны, чуточку вросший в рыночные отношения, но с другой, обязанный обладать немалым зарядом старомодной морали... Любопытство пробирает не только профессиональное...
– Ты знаешь, – сказала она доверительно, – иногда мне, без дураков, хочется вот так покорно к мужскому плечу прижаться... Тяжело все время быть железной, все эти дела крутить...
Хорошо работает, подумал Мазур. Качественно. Вряд ли ей кто-то сочиняет тексты, сама не промах. Справедливо выразился мудрый Шекспир в том смысле, что женщины есть порожденье крокодилов...
– Вот и давай дружить, – сказал он соответствующим тоном. – Ты не против?
– Да нисколечко...
– Подожди, – сказал Мазур, – ты ж про срочные дела говорила...
Она засмеялась:
– А это я тебя заманивала, если ты не понял. Кто ж знал, что первой припрется озабоченная Анечка... Что до дел, то у тебя, я так понимаю, все нормально?
– Можно и так сказать.
– То есть?
– Ну, с Киримайо я еще поработаю, – сказал Мазур, – нынче же ночью. Я не зря все эти причиндалы заказывал, которые тебе секретности ради пришлось в своем багаже переть... Тут появилась другая зацепочка, может быть, интересная. Главный егерь.
– А что с ним?
– Может быть, все это ерунда, но интересная, безусловно, ерунда, – сказал Мазур. – Никакой он не британский майор в отставке. Точнее, может быть, и майор, черт его знает, может, и британский... но сам он никакой не англичанин. Он немец.
Олеся приподнялась на локте, ее голос звенел прежней деловой холодностью:
– Ты серьезно?
– Абсолютно, – сказал Мазур. – Меня в свое время, знаешь ли, крепенько учили определять национальность человека по его выговору. Долгие объяснения тебе ни к чему, этого просто не расскажешь за пару минут. Так что поверь уж специалисту. Он немец. Хотя и старательно лепит из себя британца. Великобританский английский он, конечно, изучил неплохо, но определенно уже в зрелом возрасте...
– Ошибиться ты не мог? – спросила Олеся уже деловито, без тени недавней разнеженности.
– Не сочти за высокие слова, – сказал Мазур, – но у меня порой жизнь зависела от того, п р о п у щ у я такие вещи или сразу определю. Он немец. Разумеется, это еще ни о чем не говорит. Мало ли какие зигзаги человеческая судьба выписывает. Можно подыскать кучу убедительных вариантов, каждый из которых вполне мог произойти в жизни. Но я человек недоверчивый. И в первую очередь ищу нехороший умысел. Вообще-то... – он подумал: – Вообще-то, если где и имеет смысл выдавать себя за англичанина, то именно здесь, в Ньянгатале. В бывших британских колониях такой фокус ни за что не прошел бы: уж там-то полно н а с т о я щ и х англичан, которые рано или поздно начнут что-то соображать и задумываться. А Ньянгатала была п о р т у г а л ь с к о й колонией. Англичан тут всегда было мало, да и сейчас не густо, да и теперь по пальцам можно сосчитать. Индийцы не в счет, их-то как раз много, но они в данном случае не эксперты... Английский здесь начали изучать широко лет двадцать назад, причем а м е р и к а н с к и й английский – сюда полезли в первую очередь янкесы. Так что... Он все правильно рассчитал. З д е с ь, в глуши, в Ньянгатале, можно долгонько лепить из себя британского майора...
– А на самом деле он кто?
Мазур усмехнулся:
– Милая, ну я ж не волшебник... Тут уже нужна чисто канцелярская работа – покопаться в архивах, напрячь контрразведку, попытаться восстановить настоящую биографию. Завтра, к обеду, как раз прилетит нужный человечек, ты сама говорила. Вот с ним и потолкуем. Не нравится мне, что в преддверии президентского визита тут отирается м у т н ы й субъект. В любом случае, лучше перестраховаться, чем упустить вражину... Завтра обязательно займусь.
Он умышленно не стал упоминать про свой в т о р о й козырь, гораздо более интересный. Фальшивый майор торчит тут уже несколько лет, на нешуточной должности, фактически – полный хозяин всего движимого и недвижимого. Распрекрасным образом мог насовать в домики микрофонов. Они сейчас, естественно, говорят по-русски, майор его может и не знать – но, поскольку в игре имеются бывшие соотечественники, расслабляться нельзя...
– И что дальше? – спросила Олеся.
– Дальше? – сказал Мазур. – А дальше, прости, я вынужден тебя невежливо покинуть. У меня осталась одна-единственная ночь, эта, и тут уж не до лирики, даже когда речь идет о тебе...
* * *
...Пригибаясь, он пересек широкое пустое пространство, слабо высвеченное лунным сиянием, нырнул в заросли высокого колючего кустарника – хорошо еще, не такие уж густые, вполне проходимые для человека, обученного ночью шляться по самым разнообразным экзотическим уголкам.Он был примерно на полпути меж Киримайо и охотничьим приютом – но Королевский Крааль оставался темным, никто там не сыграл тревогу, никто не палил по равнине из чего-нибудь автоматического и крупнокалиберного. На Мазуре был отличный комбинезон с капюшоном западноевропейского пошива: один слой пропускает внутрь влагу, как памперс, второй ее удерживает, так что и по2том не обливаешься, третий, самый важный, не пропускает наружу инфракрасное излучение, то бишь тепло человеческого тела – так что «ночные зыркалки», которыми оснащены засевшие в Киримайо спецназовцы, полностью бесполезны. А датчики движения они ни за что не стали бы применять: зверья тут полно, и травоядного, и хищного, пришлось бы палить по каждой гиене или антилопе...
Упомяни о черте... Правее и впереди, метрах примерно в двухстах, раздалось могучее, утробное рычание – царь зверей, мать его, приперся на водопой и предупреждал теперь всех заинтересованных лиц, что вышел по ночным делам.
Особого страха Мазур не испытывал – не впервые в Африке, как-никак. Разве что проверил большим пальцем, поставлен ли на стрельбу очередями отличный германский автомат с глушителем.
Не было столь уж очевидной опасности. Лев, в общем, не собирается ка-ак напрыгнуть на первое попавшееся живое существо и ка-ак разодрать на части... У него свои правила и повадки. На человека кинется в последнюю очередь, когда брюхо подведет вовсе уж чувствительно, – а ведь здесь полно травоядной дичи, то и дело сторожко проносившейся поперек выбранного Мазуром маршрута. И все равно, следовало обратиться в слух. Так уж в Африке принято – чем меньше шума вокруг, тем больше опасность. Тот же лев, решив напасть, вначале долго крадется следом, бесшумно бродит вокруг намеченной цели, изучая обстановку не хуже бравого спецназовца... Так что Мазур вертелся вокруг собственной оси, как антенна локатора, готовый рубануть очередью при малейшей опасности.
И делать это предстояло со всей осторожностью, почти балетной грацией, чтобы не зацепиться за колючки, пучками торчавшие на корявых ветках – внушительные шипы длиной чуть ли не в локоть. Не прогулка, в общем.
Кусты кончились, теперь вокруг торчали лишь редкие их островки. Мазур, еще раз оглянувшись со всем прилежанием, остановился на границе кустарников и обширной равнины, за которой темными громадами вздымались скалы. Пригнувшись, стоя на полусогнутых, изучал окружающее перед последним броском.
Бум-бум-бум! Мазур присел на корточки. Буквально метрах в пяти перед ним, сотрясая землю в неудержимом галопе, промчалась высоченная огромная туша: это носорог, задрав голову и хвост, ч е с а л по равнине, чем-то раздраженный или вспугнутый, пер, как взбесившийся паровоз. Сразу в нескольких местах возник дробный топот, звучавший гораздо тише, раздался отчаянный хруст веток – это улепетывала с дороги живность помельче, прекрасно соображавшая, что громила-носорог, этак вот разлетевшись, любого, кроме разве что слона, втопчет в землю и не заметит...
Когда стало потише, Мазур размеренным бегом припустил по равнине – и через четверть часа оказался в густой тени скал. В смысле безопасности стало чуточку полегче – теперь можно было не бояться внезапного нападения с л ю б о й стороны, он шел по расщелине, где направлений атаки было значительно меньше. Да и нечего делать среди нагромождений дикого камня ни хищникам, ни травоядным, редко они сюда забредают...
Память его не подвела – примерно там, где он и помнил, справа обнаружилась темная дыра в скале: пещера естественного происхождения, которую архитекторы в набедренных повязках, исправно выполнявшие волю безумного короля, приспособили для начала подземного хода.
Поставив автомат на предохранитель, Мазур привычно надел на голову прибор ночного видения. За двадцать лет технический прогресс в этой области шагнул вперед несказанно – никакого сравнения с прежними громоздкими бандурами, гнувшими голову к земле нешуточной тяжестью...
Скользнул в пещеру. В бледно-зеленоватом сиянии он отчетливо различал каждый камушек. Совершенно не похоже, чтобы здесь устроил логово какой-нибудь хищник – ни единой обглоданной косточки, ничего, что свидетельствовало бы о постоянном обитании зверя. Вот и ладненько... Не хватало еще сцепиться с какой-нибудь неразумной клыкастой тварью, не способной проникнуться здешними государственными интересами, но, несомненно, взявшейся бы защищать свою жилплощадь со всем пылом...
Пещера была длинная и относительно узкая. Пройдя метров сто, Мазур уперся в стену – вот только в стене зияло овальное отверстие повыше человеческого роста – старинные зодчие постарались на совесть, чтобы его величество, ежели, не дай бог, придется спасаться подземным ходом, не оцарапал макушку о дикий камень, шествовал со всем достоинством...
Вот теперь начиналось самое опасное: поскольку был шанс напороться на гомо сапиенс, у которого есть дурная привычка оставлять в подобных местах то растяжки, то датчики...
Мазур продвигался неспешно, старательно высматривая на стенах, на полу, на дугообразном потолке все, что могло относиться к делу человеческих рук. Ход был прямой, как луч лазера – интересно, как древние строители этого добились при несомненном отсутствии компаса? Ну, мало ли как можно извратиться, когда его величество требует: вынь да положь...
Пыли не было, неоткуда ей здесь взяться. Кое-где с потолка обрушились обломки скалы, следы землетрясений – но целиком ход нигде не завален. Аг-га...
Он заметил э т о издали – четко выделялось очертаниями на фоне дикого камня. Не спеша подобрался поближе. Понимающе покивал головой.
Один череп, два... Вон и третий. Груда человеческих костей, перемешанных с обрывками истлевшего тряпья, – когда-то это была одежда, в насквозь проржавевших предметах легко угадываются автоматы Калашникова. Ну да, разумеется, – невезучие боевички из тех, кому выпало отступать в арьергарде, когда ход все же обнаружили, пусть и поздно, пустились в погоню за отходившими...
Тронув носком ботинка ближайшую кость, Мазур присмотрелся, нагнулся, поднял круглый кусочек металла, насквозь проеденную окислением медь. Тем не менее, он легко догадался, что это за штука – кокарда одного из тогдашних национальных фронтов, рыскавших по лесам и всерьез намеревавшихся свергнуть президента, то бишь несменяемого отца нации фельдмаршала Олонго. Ну да, такую кокарду таскали боевички доктора Балонжи, главы одного из фронтов с самым пышным названием. Он, кстати, после свержения Олонго аж на четыре месяца завладел премьерским креслом – вот только потом бывшие соратнички принялись переделивать портфели с помощью минометов и броневиков, и премьерский бронированный лимузин, как выяснилось, оказался слабоват супротив очереди из автоматической пушки «Фокса»...
Самое примечательное – скелеты валялись не просто так, их былой покой был кем-то нарушен. Кто-то бесцеремонно сгреб костяки к стенам, чтобы не мешали проходу. А это уже наводило на некоторые размышления...
Откинув капюшон, вновь сняв автомат с предохранителя, Мазур сторожко крался дальше, прикидывая пройденное расстояние. Примерно три четверти пути одолел... мать твою!
Он так и остановился с поднятой ногой, потом медленно-медленно отвел ее назад, отступил на шаг. Смотрел вниз так пристально, что в глазах защипало.
Ну да, конечно... Сантиметрах в десяти над скальным полом, таясь за камнями, набросанными так хаотично, чтобы сошло за следствие землетрясения, поперек дороги протянулась тонкая проволочка – натуральнейшая растяжка. Качественно все устроено – человек с факелом или электрическим фонарем, без прибора ночного видения, наверняка зацепил бы ее нижней конечностью на свое невезение. К чему там у нас сие присобачено? Ага, маленькая, кругленькая голландская осколочная граната, самое миниатюрное противопехотное средство – но, несмотря на размеры, весьма убойное. Придумано толково: незваный визитер, ненароком задев растяжку, ни за что не увернется в туннеле от снопа осколков. А звук разрыва будет не особенно и громким, подземный ход, толща камня его заглушат, наверху, в Киримайо, ничего и не услышат...
Мазур двинулся дальше – и через полсотни метров обнаружил еще одну растяжку с такой же гранаткой. Самого недавнего происхождения. Предусмотрительные ребята...
Потом ход кончился. Вверх уходила лестница, трудолюбиво высеченная в толще скалы теми же мастерами. Ширины достаточно, чтобы два человека спускались или поднимались бок о бок. Вот з д е с ь уже гораздо труднее было бы установить замаскированную растяжку – но Мазур, поднимаясь по широким ступенькам медленно-медленно, со скоростью флегматичной улитки, бдительности не ослабил – наоборот, удвоил. Поскольку начиналось самое трудное...
Когда до конца лестницы оставалось четыре ступеньки, он остановился вообще. Прижался к стене справа, держа автомат так, чтобы в любой момент, рухнув ничком, полить свинцом коридор. Замер, как статуя.
Теперь, без дураков, все зависело от пяти человеческих чувств – и того шестого, чье наличие современная наука отметает начисто, но специфический народец, не входя в дискуссии с учеными мужами, все же придерживается своего, особого мнения...
Секунды складывались в минуты, минуты накапливались, тянулись, текли – а Мазур все так же стоял, прильнув к стене, так неподвижно и беззвучно, словно стал частью скалы.
Там, за поворотом, в туннеле, ведущем в запутанные лабиринты Киримайо, кто-то определенно б ы л сейчас. Кто-то бдящий, неподвижный, в чьи обязанности как раз и входило стеречь подземный ход от таких, как Мазур. Он там б ы л, и точка! Мазур слышал даже не звуки – тихое о т р а ж е н и е звуков, тишайших, на пределе восприятия, когда часовой менял положение тела. Слышал о т р а ж е н и е его дыхания. И вдобавок ч у я л чужое присутствие тем самым не признанным наукой, зато признаваемым спецназом шестым чувством. Ага, вот этот звук происходит оттого, что рука поправила оружие, изменив положение автомата или винтовки. А этот – следствие того, что часовой то ли переступил с ноги на ногу, то ли немного переместился, на шаг-другой.
Там засел кто-то опытный, не новичок в подобных играх. Он умел затаиваться в засаде не хуже дикого зверя – но все же а б с о л ю т н о бесшумным и бесплотным стать не мог. Как-никак, о н и тут торчат не менее трех дней, за это время ни одна живая душа их не обнаружила, и в такой ситуации человек подсознательно расслабляется, самую чуточку, капелюшечку – это в человеческой природе, чего уж там...
Расширенными ноздрями Мазур втянул несомненный запах человеческого тела – можно сказать, о т г о л о с о к запаха. Но ошибиться невозможно. Свежий запах человеческого тела. Возможностей для личной гигиены тут никаких, да и одежду не сменишь, так что после трех суток неминуемо будешь попахивать. Хотя... наличествует едва уловимый запах и с к у с с т в е н н о г о происхождения – что-нибудь вроде салфеток с ароматической пропиткой, которые они с собой, конечно же, прихватили, как и Мазур сделал бы на их месте: чтобы не попахивать вовсе уж г у л к о.
Невероятно медленно, чертовски осторожно Мазур попятился, нашарил пяткой следующую ступеньку и принялся спускаться обратно в туннель с той же скоростью ленивой улитки. Не оставалось больше никаких недомолвок и неясностей – в Киримайо кто-то засел, и не было нужды гадать, зачем. То ли они отыскали потаенную комнату, ускользнувшую от внимания спецназа... нет, не похоже. Ротный достаточно умен и выучен, чтобы сразу применить простейший ход: поставить по человеку в каждом окне, а потом, если обнаружится п у с т о е, принять меры к поиску н е о х в а ч е н н о й комнаты. Гораздо более вероятен другой вариант: потайная комнатка есть, их в Киримайо хватает, но она глухая, без окон или хотя бы бойниц, однако человеку хваткому ничего не стоит в самый последний момент тихонечко проделать щель. Для опытного снайпера не нужен проем размером с полноценное окно.
Расклад ясен: если не принять срочных мер, жить президенту Кавулу осталось всего ничего, стоит ему выйти из вертолета, тут и придет катурадж, как выражались герои одного занятного фильма...
Ну, а Мазур-то здесь для чего? Так что не кажите «гоп», хлопцы, не перепрыгнувши...
Глава пятнадцатая
Экспонат несуществующего музея
Несмотря на волшебный комбинезон, пот лил с Мазура градом, когда он тем же маршрутом вернулся в деревню. Причины тут уже были чисто психологические, сказалось сумасшедшее напряжение. Ради любопытства следовало бы потом взвеситься – на таких вот недолгих вылазках, случается, теряешь пару килограммов живого веса, а уж нервных клеток сгорает безвозвратно столько, что лучше не прикидывать количество...
А самое грустное – рабочая ночь еще не кончилась. Смело можно сказать, что он на половине пути – если только подозрения не беспочвенны, и сейчас начнется веселуха...
К своему домику Мазур добирался едва ли не так же сторожко и медленно, как шел по туннелю. Зашел со стороны противоположного входу окна, где заранее ослабил крепление противомоскитной сетки. Положил свернутый комбинезон и автомат под стену, присел на корточки под окном, прислушался.
Залитая лунным светом деревенька была погружена в тишину, словно ни единой живой души тут не осталось. Только в отдалении слышались тихие шаги обходивших периметр часовых – проморгавших и уход Мазура, и его возвращение, за что их вряд ли следовало винить: ну не могли они выше головы прыгнуть, не с Мазуром им тягаться...
Он привычным движением проверил револьвер. На корточках передвинулся вправо, прижался к стене и, плавно подняв руку, негромко стукнул костяшками пальцев по стене. Замер, как статуя.
Ага! Совсем рядом с ним лежал бледный прямоугольник лунного света, п р о н и з а в ш е г о домик, – уходя, Мазур специально оставил шторы незадернутыми. Тот, кто подошел к окну, был, несомненно, человечком битым, он выглядывал осторожненько, прижавшись к стене рядом с оконным проемом, – но все же вынужден был малость высунуться, ровно настолько, чтобы чуточку изменилась лежавшая на земле полоса лунного света, левый ее край из безукоризненной прямой на несколько секунд превратился в ломаную линию. И, между прочим, судя по контуру этой линии, там стоял кто-то другой, не прилежный Мбопа...
Ну вот, и здесь не ошибся, констатировал Мазур с привычной уверенностью в себе. Ждут, паршивцы... или один паршивец? Ну, посмотрим, подержим за вымя...
Тщательно п р о с ч и т а в в голове каждое движение, заранее представив себе порядок перемещений и возможных действий, он напрягся, перенес тяжесть тела на правую ногу...
Дальнейшее произошло молниеносно. Сорвав правой рукой противомоскитную сетку, отшвырнув ее вправо от себя, Мазур «щучкой» нырнул в оконный проем, грамотно приземлился в темноте, тут же перекатился влево, крутнувшись на спине, совершил еще одно перемещение-пируэт – чтобы сбить противника с толку и выиграть секунду-другую.
Предосторожность была не лишняя – помянутый противник, торчавший у окна, с повальной быстротой ринулся в атаку, замахиваясь чем-то вроде короткой дубинки, а с другой стороны надвигался второй, далеко не так проворно и хватко. Лица человека с дубинкой было практически не различить в полумраке – значит, м е с т н ы й, а вот второй – белый...
Поскольку ни у одного из супостатов не было в руках ничего огнестрельного, Мазур позволил себе п о и г р а т ь – несколько секунд не атаковал, а хлестался с противником, чтобы составить о нем беглое, приблизительное впечатление. Судя по моментально проявившимся результатам, тип с дубинкой был молод, более-менее учен рукопашным единоборствам, верток... словом, из двоих он был наиболее опасным. Второй гораздо вяловатее, Мазур без особого труда переместился так, чтобы молодой закрыл от него напарника.
И, уже не церемонясь, отбил руку с дубинкой, нацелившейся на его черепушку, нанес пару-тройку жестоких ударов руками и ногами – убить не убьет, но вырубит надолго...
Молодой, выронив дубинку, звучно обрушился на пол, где, как предвиделось, вытянулся во всю длину и отключился, перестав являть собою какую бы то ни было опасность. Дальше было уже попроще. В бледном лунном свете блеснула полированная сталь ножа – но Мазур, без труда угодив носком ботинка по нужной костяшке запястья, моментально нож выбил. Упал на спину, в хорошем стиле рожденной в бразильских трущобах капоэйры захватил ногами талию противника, опрокинул его, сбил на пол, извернувшись, оказался сверху – классическая миссионерская позиция, ага – не особенно и сильно почествовал ребром ладони по шее.
Взмыв на ноги, быстренько задернул шторы на всех трех окнах и зажег ночник у постели. Вторжения извне он не боялся – достаточно долго наблюдал за своим жилищем со стороны, чтобы убедиться со всей уверенностью: никакой подмоги у этих нахалов снаружи не имеется, заявились оба-двое...
Света ночника хватило, чтобы внести в происходящее полную ясность. Хозяин дубинки оказался молодым крепким африканцем, а второй, хрипевший в двух шагах, – главным егерем. Ну, а где ж у нас... ага, вон мы где...
А самое грустное – рабочая ночь еще не кончилась. Смело можно сказать, что он на половине пути – если только подозрения не беспочвенны, и сейчас начнется веселуха...
К своему домику Мазур добирался едва ли не так же сторожко и медленно, как шел по туннелю. Зашел со стороны противоположного входу окна, где заранее ослабил крепление противомоскитной сетки. Положил свернутый комбинезон и автомат под стену, присел на корточки под окном, прислушался.
Залитая лунным светом деревенька была погружена в тишину, словно ни единой живой души тут не осталось. Только в отдалении слышались тихие шаги обходивших периметр часовых – проморгавших и уход Мазура, и его возвращение, за что их вряд ли следовало винить: ну не могли они выше головы прыгнуть, не с Мазуром им тягаться...
Он привычным движением проверил револьвер. На корточках передвинулся вправо, прижался к стене и, плавно подняв руку, негромко стукнул костяшками пальцев по стене. Замер, как статуя.
Ага! Совсем рядом с ним лежал бледный прямоугольник лунного света, п р о н и з а в ш е г о домик, – уходя, Мазур специально оставил шторы незадернутыми. Тот, кто подошел к окну, был, несомненно, человечком битым, он выглядывал осторожненько, прижавшись к стене рядом с оконным проемом, – но все же вынужден был малость высунуться, ровно настолько, чтобы чуточку изменилась лежавшая на земле полоса лунного света, левый ее край из безукоризненной прямой на несколько секунд превратился в ломаную линию. И, между прочим, судя по контуру этой линии, там стоял кто-то другой, не прилежный Мбопа...
Ну вот, и здесь не ошибся, констатировал Мазур с привычной уверенностью в себе. Ждут, паршивцы... или один паршивец? Ну, посмотрим, подержим за вымя...
Тщательно п р о с ч и т а в в голове каждое движение, заранее представив себе порядок перемещений и возможных действий, он напрягся, перенес тяжесть тела на правую ногу...
Дальнейшее произошло молниеносно. Сорвав правой рукой противомоскитную сетку, отшвырнув ее вправо от себя, Мазур «щучкой» нырнул в оконный проем, грамотно приземлился в темноте, тут же перекатился влево, крутнувшись на спине, совершил еще одно перемещение-пируэт – чтобы сбить противника с толку и выиграть секунду-другую.
Предосторожность была не лишняя – помянутый противник, торчавший у окна, с повальной быстротой ринулся в атаку, замахиваясь чем-то вроде короткой дубинки, а с другой стороны надвигался второй, далеко не так проворно и хватко. Лица человека с дубинкой было практически не различить в полумраке – значит, м е с т н ы й, а вот второй – белый...
Поскольку ни у одного из супостатов не было в руках ничего огнестрельного, Мазур позволил себе п о и г р а т ь – несколько секунд не атаковал, а хлестался с противником, чтобы составить о нем беглое, приблизительное впечатление. Судя по моментально проявившимся результатам, тип с дубинкой был молод, более-менее учен рукопашным единоборствам, верток... словом, из двоих он был наиболее опасным. Второй гораздо вяловатее, Мазур без особого труда переместился так, чтобы молодой закрыл от него напарника.
И, уже не церемонясь, отбил руку с дубинкой, нацелившейся на его черепушку, нанес пару-тройку жестоких ударов руками и ногами – убить не убьет, но вырубит надолго...
Молодой, выронив дубинку, звучно обрушился на пол, где, как предвиделось, вытянулся во всю длину и отключился, перестав являть собою какую бы то ни было опасность. Дальше было уже попроще. В бледном лунном свете блеснула полированная сталь ножа – но Мазур, без труда угодив носком ботинка по нужной костяшке запястья, моментально нож выбил. Упал на спину, в хорошем стиле рожденной в бразильских трущобах капоэйры захватил ногами талию противника, опрокинул его, сбил на пол, извернувшись, оказался сверху – классическая миссионерская позиция, ага – не особенно и сильно почествовал ребром ладони по шее.
Взмыв на ноги, быстренько задернул шторы на всех трех окнах и зажег ночник у постели. Вторжения извне он не боялся – достаточно долго наблюдал за своим жилищем со стороны, чтобы убедиться со всей уверенностью: никакой подмоги у этих нахалов снаружи не имеется, заявились оба-двое...
Света ночника хватило, чтобы внести в происходящее полную ясность. Хозяин дубинки оказался молодым крепким африканцем, а второй, хрипевший в двух шагах, – главным егерем. Ну, а где ж у нас... ага, вон мы где...