Страница:
— Genita, non facta…
«Рожденная, не сотворенная…» Именно так, словами из молитвы. Бет зажмурила глаза и прислонилась спиной к двери.
— Что с тобой, милая? — спросила леди Констанс.
— Голова кружится, — соврала Бет.
Станционная ночь была короче обычной, но случалась в два раза чаще: период вращения Тепе-Хану вокруг планеты равнялся 14 часам, половине местных суток. С точки зрения стандартного планетарного времени (по которому жила станция), здесь был в самом разгаре рабочий день. «Биологические часы» у Дика — да у него ли одного? — как всегда перед отлетом, пошли вразнос.
— Поди съешь чего-нибудь, — разрешил капитан. Остальные члены команды перекусили после похорон Дрю. — А после в каюту и спать. Майлз и без тебя перетащится.
…Думая о своем, Дик прошел мимо прачечной, свернул в кухню — и бац! — налетел на незнакомого человека. А, ну да, капитан нанял нового бортовика. Погодите, Джез говорил, что он…
Дик несколько секунд стоял лицом к лицу (точнее — лицом к плечу, примерно таким было соотношение ростов) с высоким стройным человеком лет тридцати на вид. Блондин, что называется платиновый; волосы стянуты в короткий «хвост» на затылке. Прямые и тонкие темные брови, ровный нос с расовой чертой шедайин — широкая переносица — но не шеэд, вне всяких сомнений. Светло-зеленые глаза смотрят прямо: ни малейшей неловкости перед незнакомыми. Рабочий комбинезон сидит на его ладной фигуре ловко и даже щегольски. Еще бы: над этой фигурой — точнее, над этой породой — попотели, небось, лучшие генетики нескольких планет. Дик смотрел на нового бортмеха, и ненависть разворачивалась в нем, как лезвие орриу[12] под действием модуляторов. Черт, да этот тип даже не пытался скрывать того, что он…
«Вавилонянин!»
Новый бортмех принял его замешательство за смущение.
— Ты — младший матрос Ричард Суна, верно? — он улыбнулся: чуть шире, чем этого требовала обычная вежливость, но достаточно прохладно, чтобы сразу же не повеяло фальшью. — Я поступил сегодня на ваш корабль инженером систем жизнеобеспечения. Зовут меня Алессандро Морита, можно просто Моро. Многие пытаются называть меня Сандро, но мне это не нравится. Предпочитаю — Моро.
— Добрый день, мастер Морита, — Дик не пожал протянутой руки, отвесил неглубокий поклон и прошел на кухню.
— Я здесь каких-то полтора часа, и толком приготовить еще ничего не успел. Если тебя устроит лапша с говядиной… «Говядина» из бустера, конечно, но…
— Благодарю вас, мастер Морита.
— Не за что. Как мне пояснил капитан, это должно входить в круг моих обязанностей. Я не возражал, так как сам люблю вкусно поесть. Эй, а прическа сохэя тебе идет, — Моро поставил на стол миску с лапшой. — Ты будешь чай или кофе?
— Мне все равно, мастер Морита, большое спасибо.
— Тогда чай. Кофе я еще не успел зарядить — и, похоже, на всем корабле пить его буду я один. Если среди наших высоких гостей не найдется желающих составить мне компанию. А между тем, кофе на Мауи превосходный.
Он начал заправлять чайник и продолжал говорить:
— Зато чай на этом корабле пьют, похоже, галлонами. Ричард… Можно называть тебя просто Дик?
— Как хотите, мастер Морита.
— Договорились. Дик — этот черноволосый длинный парень — он шеэд или просто похож?
— Он шеэд, мастер Морита. Его зовут Майлз Кристи.
— Ты быстро ешь. Хочешь добавки?
— Нет, благодарю вас, мастер Морита. Если можно, чаю.
— Что за церемонии — ты же на этом корабле постоянный член экипажа, а не я. С сахаром?
— Если можно, мастер Морита.
Вавилонянин наполнил чашку и протянул ее Дику на блюдце, но когда юноша хотел взять блюдце из его руки, он не разжал пальцев.
— Послушай, Дик. Я в должной мере оценил истинно самурайскую учтивость… Но со мной можно и менее официально.
Дик взял чашку и вавилонянин остался с блюдцем в руке.
— С вами нельзя, мастер Морита, — сказал мальчик, допив чай. — Извините.
Он поклонился и вышел, разминувшись с Вальдемаром Аникстом.
— Еще чаю, — сказал рутен. — Ты что, зарядил этот самовар? Моро, это был собственный самовар Дрю, в нем он заваривал чаю на одну свою драгоценную персону. Ты запаришься делать экипажу чай в этом самоваре — заряди большой титан.
— Я думал, это в случае сбора всей команды…
— В случае сбора всей его заряжают три раза в день, — ухмыльнулся Вальдер.
— Ах, вот как… Послушай, а зачем вы так вымуштровали мальчишку?
— Которого? Львиное Сердечко? Никто его не муштровал, он сроду был такой.
— Что, и тебя он называет «мастер Аникст»?
— Нет, ты что… — Вальдер снова ухмыльнулся. — Мы же с ним друзья. А вы нет. Похоже, Моро, вы с ним враги.
— Я ему ничего не сделал.
— Это ты так думаешь. Он думает иначе. Знаешь, семь с половиной лет назад он угодил под зачистку на одной планетке… Ты часом не помнишь, как она называлась, а?
— Она называлась Сунасаки… — спокойно сказал Моро. — А его фамилия Суна…
— Точно.
— Но это же глупо. Я не имею никакого отношения к резне на Сунасаки.
— А мне-то какое дело, — пожал плечами Вальдер. — Ты долетишь до Санта-Клары и прощай. Если тебя так колеблет, что о тебе думает Дик, попробуй сам ему объяснить, где ты был, когда жгли его мать. А я посмотрю. Может, побьюсь с Джезом об заклад, получится у тебя или нет. Только учти — ставить буду на то, что не получится.
— Ты азартный человек, Вальдер? — улыбнулся Моро.
— Можно и так сказать, а что?
— Это тебя погубит.
Глава 2
«Рожденная, не сотворенная…» Именно так, словами из молитвы. Бет зажмурила глаза и прислонилась спиной к двери.
— Что с тобой, милая? — спросила леди Констанс.
— Голова кружится, — соврала Бет.
* * *
Станционная ночь была короче обычной, но случалась в два раза чаще: период вращения Тепе-Хану вокруг планеты равнялся 14 часам, половине местных суток. С точки зрения стандартного планетарного времени (по которому жила станция), здесь был в самом разгаре рабочий день. «Биологические часы» у Дика — да у него ли одного? — как всегда перед отлетом, пошли вразнос.
— Поди съешь чего-нибудь, — разрешил капитан. Остальные члены команды перекусили после похорон Дрю. — А после в каюту и спать. Майлз и без тебя перетащится.
…Думая о своем, Дик прошел мимо прачечной, свернул в кухню — и бац! — налетел на незнакомого человека. А, ну да, капитан нанял нового бортовика. Погодите, Джез говорил, что он…
Дик несколько секунд стоял лицом к лицу (точнее — лицом к плечу, примерно таким было соотношение ростов) с высоким стройным человеком лет тридцати на вид. Блондин, что называется платиновый; волосы стянуты в короткий «хвост» на затылке. Прямые и тонкие темные брови, ровный нос с расовой чертой шедайин — широкая переносица — но не шеэд, вне всяких сомнений. Светло-зеленые глаза смотрят прямо: ни малейшей неловкости перед незнакомыми. Рабочий комбинезон сидит на его ладной фигуре ловко и даже щегольски. Еще бы: над этой фигурой — точнее, над этой породой — попотели, небось, лучшие генетики нескольких планет. Дик смотрел на нового бортмеха, и ненависть разворачивалась в нем, как лезвие орриу[12] под действием модуляторов. Черт, да этот тип даже не пытался скрывать того, что он…
«Вавилонянин!»
Новый бортмех принял его замешательство за смущение.
— Ты — младший матрос Ричард Суна, верно? — он улыбнулся: чуть шире, чем этого требовала обычная вежливость, но достаточно прохладно, чтобы сразу же не повеяло фальшью. — Я поступил сегодня на ваш корабль инженером систем жизнеобеспечения. Зовут меня Алессандро Морита, можно просто Моро. Многие пытаются называть меня Сандро, но мне это не нравится. Предпочитаю — Моро.
— Добрый день, мастер Морита, — Дик не пожал протянутой руки, отвесил неглубокий поклон и прошел на кухню.
— Я здесь каких-то полтора часа, и толком приготовить еще ничего не успел. Если тебя устроит лапша с говядиной… «Говядина» из бустера, конечно, но…
— Благодарю вас, мастер Морита.
— Не за что. Как мне пояснил капитан, это должно входить в круг моих обязанностей. Я не возражал, так как сам люблю вкусно поесть. Эй, а прическа сохэя тебе идет, — Моро поставил на стол миску с лапшой. — Ты будешь чай или кофе?
— Мне все равно, мастер Морита, большое спасибо.
— Тогда чай. Кофе я еще не успел зарядить — и, похоже, на всем корабле пить его буду я один. Если среди наших высоких гостей не найдется желающих составить мне компанию. А между тем, кофе на Мауи превосходный.
Он начал заправлять чайник и продолжал говорить:
— Зато чай на этом корабле пьют, похоже, галлонами. Ричард… Можно называть тебя просто Дик?
— Как хотите, мастер Морита.
— Договорились. Дик — этот черноволосый длинный парень — он шеэд или просто похож?
— Он шеэд, мастер Морита. Его зовут Майлз Кристи.
— Ты быстро ешь. Хочешь добавки?
— Нет, благодарю вас, мастер Морита. Если можно, чаю.
— Что за церемонии — ты же на этом корабле постоянный член экипажа, а не я. С сахаром?
— Если можно, мастер Морита.
Вавилонянин наполнил чашку и протянул ее Дику на блюдце, но когда юноша хотел взять блюдце из его руки, он не разжал пальцев.
— Послушай, Дик. Я в должной мере оценил истинно самурайскую учтивость… Но со мной можно и менее официально.
Дик взял чашку и вавилонянин остался с блюдцем в руке.
— С вами нельзя, мастер Морита, — сказал мальчик, допив чай. — Извините.
Он поклонился и вышел, разминувшись с Вальдемаром Аникстом.
— Еще чаю, — сказал рутен. — Ты что, зарядил этот самовар? Моро, это был собственный самовар Дрю, в нем он заваривал чаю на одну свою драгоценную персону. Ты запаришься делать экипажу чай в этом самоваре — заряди большой титан.
— Я думал, это в случае сбора всей команды…
— В случае сбора всей его заряжают три раза в день, — ухмыльнулся Вальдер.
— Ах, вот как… Послушай, а зачем вы так вымуштровали мальчишку?
— Которого? Львиное Сердечко? Никто его не муштровал, он сроду был такой.
— Что, и тебя он называет «мастер Аникст»?
— Нет, ты что… — Вальдер снова ухмыльнулся. — Мы же с ним друзья. А вы нет. Похоже, Моро, вы с ним враги.
— Я ему ничего не сделал.
— Это ты так думаешь. Он думает иначе. Знаешь, семь с половиной лет назад он угодил под зачистку на одной планетке… Ты часом не помнишь, как она называлась, а?
— Она называлась Сунасаки… — спокойно сказал Моро. — А его фамилия Суна…
— Точно.
— Но это же глупо. Я не имею никакого отношения к резне на Сунасаки.
— А мне-то какое дело, — пожал плечами Вальдер. — Ты долетишь до Санта-Клары и прощай. Если тебя так колеблет, что о тебе думает Дик, попробуй сам ему объяснить, где ты был, когда жгли его мать. А я посмотрю. Может, побьюсь с Джезом об заклад, получится у тебя или нет. Только учти — ставить буду на то, что не получится.
— Ты азартный человек, Вальдер? — улыбнулся Моро.
— Можно и так сказать, а что?
— Это тебя погубит.
Глава 2
Дик Суна
— Ну, по такому случаю можно и выпить, — довольно сказал капитан, когда тестирование системы показало правильную расстыковку. — Что скажешь, Джез?
— Скажу, что выпить можно по любому случаю, — субнавигатор подмигнул Дику. — Но сегодня и вправду день выдающийся.
Дик переводил глаза с одного на другого, не понимая, в чем дело. Растыковка как расстыковка, чего из-за нее пить?
— Скажи ему, — велел капитан Джезу.
— Сами скажите, кэп. Это ваш ученик.
— Это наш общий ученик. С удачной расстыковкой, Суна!
— Оро?
— Я тебе твое «оро» когда-нибудь на нос намотаю. Ты что, не понял еще?
— Я переключил управление на тебя, — растолковал Джез. — Ты вел расстыковку, я тебя страховал. Но вел — ты. От начала и до конца.
Дик опешил, а Джез хлопнул его по плечу.
— Тебя же оставили без первого самостоятельного прыжка, — сказал капитан. — Ну так вот тебе стыковка. Так щенков капитанами и делают.
— Но ведь вы все равно дали бы мне прыжок. После Санта-Клары.
— Так ведь обещал сейчас.
— Ничего, — блеснул зубами Джез. — Не зазнавайся. Я тебя еще долго страховать буду.
Дик вышел из рубки на негнущихся ногах. Это было глупо — испытывать приступ страха после того, как все уже закончилось, да и ничего особенно скверного бы не случилось, не проведи он правильно расстыковку, Джез просто переключил управление на себя — но все же… Он был уверен, что кораблем управляют надежные, точные руки Болтона. Поднял свои руки к глазам — они дрожали. Дик несколько раз с силой встряхнул кистями, в конце каждого движения сжимая кулаки — Майлз научил его так делать, чтобы быстро разогреть мышцы рук. Дрожь прекратилась.
К шумам корабля добавилось равномерное, ритмичное гудение кавитационного[13] двигателя. «Паломник» удалялся от Тепе-Хану.
Дик знал, что из-за Моро капитан Террао хотел уговорить леди Констанс переменить планы и не отправляться с «Паломником». Но она решила по-своему. В конце концов, там, в открытом пространстве, Моро ничего не сможет сделать, даже если он шпион Брюсов. Никто и близко не подпустит его к связи. И весь экипаж будет присматривать за ним. Особенно Дик. О, да. Капитан передал его бортмеху во временное подчинение — они оба знали, зачем. И если что — Майлз и Вальдер быстро покажут вавилонянину, где в двигательном отсеке пятый угол. Господин Террао может не беспокоиться — леди Констанс под надежной охраной.
Корабль ускорялся. Если бы не антигравитационное поле внутри, никто бы уже и продохнуть не мог: терминалы показывали 6,4 G. На подходе к дискретной зоне их могли встретить патрули Брюсов, поэтому Джез хотел убраться из системы Мауи поскорее. Правда левиафаннеров останавливали редко: с них, как правило, нечего взять, а публика отчаянная. Но мало ли как распорядится судьба.
Дик спустился на свой ярус. У него были еще дела, и закончить их следовало к торжественному обеду, который капитан собирался дать по случаю выхода из системы Мауи.
…Иконописец нарисовал большие синие глаза и оттенил такими ресницами, что каждому волоску было тесно, а еще начертил черные брови, тонкие, доходящие почти до виска и чуть приподнятые над переносицей. Он успел набросать контуры верхней губы, выгнутой как татарский лук, и общий овал лица — все в тех же традициях классической иконописи. А потом он передоверил свою работу ученику, партачу и насмешнику. А тот и рад был стараться: пририсовал плоские азиатские скулы, оттопыренные уши, нос «ботинком» — и бесформенным мазком обозначил нижнюю губу.
Вот так и получилось лицо Дика Суны. Добавьте к этому кожу того оттенка, который бывает у людей, от природы смуглых, но подолгу не бывающих на солнце и каштановые волосы, на висках выбритые, а на затылке собранные в тугой и густой «хвост», ниспадающий чуть ли не до пояса. В писаные красавцы он не годился, но в общем был хорош собой. Глаза его смотрели прямо, открыто и честно — словно освещая все лицо; так чисто промытое окно освещает всю комнату — и она кажется красивой, как бы ни была обставлена.
Раньше Дик не задумывался о своей внешности. Госпожа Коман назвала его «бисёнэном», «прекрасным мальчиком» — но тогда он посчитал это просто грубой лестью веселой девицы. Он вовсе не видел себя «прекрасным» — сказать по правде, он и безобразным себя не видел, ему было совершенно все равно, как он выглядит. И вдруг этим утром он ни с того ни с сего подумал, что, к примеру, нос мог бы быть и получше. Эта мысль показалась ему странной — до настоящего момента нос его полностью устраивал; в нем было две замечательные ноздри, через которые можно дышать — чего еще хотеть от носа? И также внезапно ему подумалсь, что и ноздри могли быть поизящней вырезаны. Ну, скажем, как у Майлза.
Может, эти суетные мысли и не пришли бы ему в голову, если бы капитан не велел ему «приодеться» к завтраку и «выглядеть». Дик «приоделся» — то есть, надел свое лучшее косодэ[14], хаори[15] с гербом, которое надевал только на Пасху и Рождество, парадные хакама[16] и таби[17]. Еще он тщательно умылся, вычистил зубы второй раз и как можно глаже уложил волосы — чтобы ни одна прядка не падала на глаза. Но все-таки что-то мешало «выглядеть», и, присмотревшись, он понял: нос. Ну просто сущий пятак. Дик повертел лицом так и этак, и нашел ракурс, который показался ему удачным: чуть склонить голову вперед, глядя слегка исподлобья. Так нос казался менее курносым, и лицо как будто делалось мужественнее.
С одеждой было не все в порядке — хаори коротковато. Но тут уж ничего не поделаешь: другого не имелось. Он вышел из своей и Майлза каюты, поднялся наверх и вошел в столовую.
Левиафаннер — судно специфическое: народу нем то густо, то пусто, поэтому вся постоянная команда обедала при кухне — чтобы не гонять лифт с посудой верх-вниз. Но по случаю присутствия на борту доминатрикс торжественный ужин устроили в кают-компании.
— Ты чего так набычился, будто у тебя запор? — спросил капитан. — Выпрямись, Бога ради. Это ты что, с последнего Рождества так вымахать успел?
На самом деле хаори было коротко еще на Рождество, только внимания на это никто не обратил.
На разных планетах быт устроен по-разному, но космос диктует быт, приближенный к нихонскому образцу. В условиях то и дело меняющейся гравитации очень хорошо, если дверцы шкафов не распахиваются, а стулья не порхают по комнате. Тесные помещения кораблей и станций поражают организацией пространства. Так, в кают-компании «Паломника» единственным предметом обстановки был стол. Длинный и узкий — в случае надобности через него просто перешагивали — он мог разместить без проблем двенадцать человек, а по окончании трапезы просто крепился на стене.
Пришел лифт с кухни; экипаж быстро разобрал посуду и расставил на столе. Почетное место во главе отводилось миледи Констанс, по левую руку от нее капитан велел сесть Дику, чтобы тот резал мясо и подливал пиво, третьим сел сам. Предполагалось, что Бет и Джек сядут справа от своей матери, а место ближе к центру займет лорд Августин. Напротив него таким образом оказывался Майлз, следующую пару составляли Джез и Вальдер. Моро предоставлялась полная свобода выбирать из оставшихся четырех мест.
Дверь открылась и новый бортмех вошел. Морита тоже принарядился: ёфуку[18] цвета морской волны, но без застежек впереди, на вавилонский манер. Под ёфуку была темно-красная вязаная туника, и это было как-то по-варварски красиво. Мода Империи предписывала мужчинам сдержанные тона — капитан, Майлз и Дик были одеты в черные хакама, горчичного цвета косодэ и темно-серые гербовые хаори, Вальдер — как обычно, в черном комбо[19] — он никогда не одевался иначе, и всегда его лучшая одежда застегивалась под горло и имела полную длину рукавов и брюк; кроме того, он никогда не расставался с визором. Один Джез надел пламенно-красную лава-лава и желтую вязаную тунику из хлопка, по мауитанской моде — но на черных яркие цвета и смотрятся иначе.
Леди Ван-Вальден была в длинном шоколадного цвета платье и в палевой гербовой накидке. Такую же носила Бет, но под ней были просторные брюки и короткая сиреневая блузка. Джека одели как обычно одевают мальчика его лет, в сейлор-фуку. Лорд Августин был в темно-зеленом пали до колен и в черных брюках.
— Миледи, — команда замерла в долгом, очень основательном поклоне. — Прошу садиться вот сюда. Вы здесь, юная леди, а вы, сэр — напротив Майлза.
После того как блюда и бокалы были наполнены, капитан произнес слова молитвы — самой длинной и цветистой, какую читали только на праздники. В обычные дни молились кто как хочет — Джез очень любил вариант «Благослови, Боже, ясти, чтоб не выпало из пасти».
— Я очень рада видеть вас всех здесь, и разделить с вами хлеб и дорогу, — сказала леди Констанс. — «Паломник» — прекрасный корабль, а вы — прекрасный экипаж. За императора!
— Гамбэй! — подхватили левиафаннеры и осушили стаканы.
Только сейчас она поняла, как угадала — а может, промысел Божий действовал через нее. Эти пятеро подходили друг другу, как пальцы на одной руке. Одинокий старик, потерявший сына и мальчик, потерявший родителей. Шеэд — реон, добровольный изгой. Сантакларец, на миллиметр разминувшийся с каторгой. Искалеченный старший инженер двигательных систем. Для всех «Паломник» стал последним убежищем, единственным шансом. Это была не просто команда, а семья.
Но семья отличается от чисто профессионального союза именно тем, что появление нового элемента лихорадит всю машину. Констанс посмотрела на вавилонянина, прямо в его насмешливые зеленые глаза, подведенные — она только что это заметила — темно-синей, в тон одежде, тушью. Он был чужероден и подчеркивал свою чужеродность. «Я здесь временно», — говорил весь его вид. — «Я знаю, что вы не приемлете меня, и мне безразлична эта неприязнь. Я не собираюсь подлаживаться под стандарты победителей, чтобы угодить им. Я выгляжу и веду себя так, как сам того желаю».
За императора он не выпил. Встретив взгляд Констанс, Моро улыбнулся и поднял стакан:
— Ваше здоровье, сударыня.
— А как вас по-настоящему зовут? — спросил Джек у Майлза. Дик, подкладывавший доминатрикс закуску, от неожиданности уронил суси. Это был один из трех самых бестактных вопросов, которые можно задать шеэду. Два других — «Сколько вам лет?» и «Знакомы ли вы были со Святым Ааррином?»
— Майлз Кристи, — улыбнулся шеэд. — Я принял это имя в святом крещении, так что оно настоящее.
Констанс посмотрела на Бет и поняла, что это она подговорила Джека.
— Скажите, — вступил в разговор лорд Августин, — а вам не доводилось знавать…
Констанс локтем почувствовала, как мальчик напрягся.
— …Айора Эддиша Киэтту? — так же беспечно продолжал Августин.
— Я знаком с ним мельком, — ответил шеэд. — Он принадлежит к иной, чем я, ветви Пути.
Это означало, что сообщество, к которому принадлежит Айор, живет не на той планете, на которой живет «ветвь», сообщество — бывшее сообщество — Майлза Кристи.
— Я слыхал, лорд Августин, что вы антизверей изучаете, — сказал капитан Хару.
— Именно, — согласился лорд Мак-Интайр. — Название «левиафан» нравится мне больше — как олицетворение могучей и слепой силы. — А общепринятый научный термин — «блуждающее скопление антиматерии».
— Может, для науки он и хорош, а для охоты длиннноват, — проворчал капитан.
— Третий вельбот, заходи на блуждающее скопление антиматерии снизу! — прогундосил, подражая динамику связи, Джез. — Пока так скажешь, он десять раз в сторону вильнет.
— Изменит траекторию, — кивнул лорд Августин. — Термин «вильнет» предпочитает хоть немного осмысленное движение.
— А что позволяет нам считать, что движения антизверя неосмысленны? — послышался голос с другого конца стола. Все уставились на Моро как Валаам на своего ишака.
— Я не знаю, осмысленны ли движения левиафана, — медленно проговорил лорд Августин, — но мне хотелось бы это узнать. Но увы, левиафаннеры не ведут наблюдений заобъектами своей охоты в естественных условиях, а левиафан, загнанныйв силовую ловушку и превращенный в источник энергии — это уже совсем не то.
— Они любят забраться подальше от звезд, а если уж угораздило попасть в скопление, то держатся ровно посередке между всеми, — сказал Вальдер.
— Да, в точках Лагранжа, — кивнул физик. — Антиматерия — сама по себе мощный генератор антигравитации. Дрейф левиафана — своего рода «падение»; падение «вверх» по отношению к источникам массы. Капитан, не скажете ли вы мне, сколько энергии выделится. Если вы — вот лично вы — аннигилируете?
— Чертова уйма, — мрачно сказал капитан, для которого, как и всех левиафаннеров, тема собственной аннигиляции была неприятной.
— Верно, — как ни в чем не бывало, сказал лорд Августин. — Но с той же легкостью блуждающее скопление способно аннигилировать и планету, и звезду — и при том остаться целым.
— Мы не знаем доподлинно, способно ли оно аннигилировать звезду, — заметил шеэд. — Эксперимент здесь невозможен.
— К сожалению, да. И все в теории получается. Что масса левиафана стремится к бесконечности.
— Как так? — изумился капитан. — Мы же их сами в силовые бутылки закрываем!
— Вот именно. Поэтому исследования левиафанов подводят науку к тому рубежу, за которым, я думаю, придется пересмотреть понятие массы. Сейчас я попробую объяснить вам, как это возможно…
— Господи, спаси, — пробормотала Бет. И была права: начался монолог, в котором присутствующие (кроме Майлза) понимали только отдельные словосочетания вроде «пересекается с…» и «распадается на…», а потом лектор и вовсе перешел на шедда.
— Надо же, — сказал капитан Хару, воспользовавшись паузой. — А я и не думал, что все этак закручено. Ловил себе и ловил…
— Господин Журден не знал, что всю жизнь говорил прозой, — себе под нос сказала Бет.
— Кто такой господин Джорден, я не знаю, фрей, — сказал капитан. — Однако же кое-что в голове у меня есть. Так вот, гораздо лучше думать про левиафана, что он животное, ангел или бес, чем думать про него, что он бессмысленное «скопление антиматерии». Такие слова убить могут, потому что от таких слов человек надувается гордостью. А тут уже полшага до беспечности. А беспечность в нашем деле — это смерть, фрей.
— Я в туалет хочу, — сказал Джек. Он уже наелся и заскучал.
— Прикажете подавать чай и сладости? — спросил Морита.
— Бет, на обратном пути зайди на кухню и загрузи лифт, — сказала леди Констанс.
— Не стоит, — Морита поднялся. — Это моя обязанность.
— А можно я потом погуляю? — спросил Джек.
— Э-э-э… капитан Хару на секунду задумался. — Суна, своди фрей и малыша куда надо, а потом покажи им корабль.
— Сюда, леди.
Выполненная под трафарет капитанской рукой, надпись на дверях часовни гласила: «Остановись, помолись!». Чья-то другая рука — твердая в движениях, но не в принципах — украсила туалет призывом «Остановись, помочись!» Эти буквы хранили следы упорных попыток стереть их и многократных возобновлений. Последняя попытка стереть провалилась поздно вечером — Дик Суна, одетый куда менее парадно, чем сейчас, царапал дверь проволочной губкой, пока капитан, убедившись в бесплодности затеи, не отпустил его.
— Ну что ты как деревянный, — сказала Бет. — Ты все время такой или только по пятницам? Давай попроще. Твоя Тарзан, моя Джейн. Ты и в самом деле воспитан дикими сохэями?
— Почему дикими? — не понял мальчик.
— Ну, о них разное говорят. Есть такая поговорка: ругается как сохэй.
— А как ругаются сохэи, ты слышала?
— Нет.
— Ничего особенного. Обычные космоходы куда хуже ругаются.
— А я уже покакал, — торжественно сказал из-за двери Джек. Дик осторожно протиснулся в кабину и включил биде и подсушку. Бет давилась смехом — настолько оба были серьезны.
— И куда теперь? — спросила она, когда братик подтянул и застегнул штанишки.
— Капитан велел корабль вам показать… Откуда начать, думаю: сверху или снизу?
— Наверху мы уже все видели, давай сходим вниз.
— Что, и в рубке были?
— Ага. Жаль, тебя не было. Проспал отлет? — Бет помогла брату завязать тесемку на штанишках.
— Ну, это… оно интересно только по первому разу… Зато я буду дублировать прыжок.
— Дик, а можно я приду посмотреть? — подпрыгнул Джек.
— Это пусть капитан решает, милорд. Вообще-то, милорд, запрещено посторонним находиться в рубке во время прыжка, — Дик слегка помрачнел. — Если бы не… ее милость, я бы в этом полете совершил первый самостоятельный прыжок.
— Ты инициирован?
— Отсюда до сектора Паука, от Паука по двадцать шестой и оттуда до Гидры.
— Класс, — с оттенком зависти сказала Бет. — А знаешь, я тоже проходила пилотские тесты. Способности есть.
— Значит, ты можешь поступить в Академию, — сказал Дик.
— Только не собираюсь.
— Почему?
— Странный вопрос. Ты что, думаешь, если человек по тестам — пилот, то он и обязан стать пилотом?
Дик не знал, что ответить. Для него хотеть быть пилотом было так же естественно, как дышать — ибо сколько он себя помнил, столько он хотел быть пилотом, и первый же прыжок не разочаровал его. «Господь дает нам заглянуть в свое чердачное окошко, сынок», — говаривал капитан Хару. Это был Дар, который нужно ценить, и Дик ценил его больше жизни. Если бы ему пришлось выбирать между зрением и Даром, он предпочел бы лишиться глаз. Человек, так легко от Дара отказавшийся, и так легко об этом говорящий, был ничуть не менее странен, чем человек о четырех руках.
— Я не думал об этом, — признался он.
Они спустились в лифте на первый уровень. Здесь было «хозяйство» Вальдера: один-единственный голый короткий коридор с четырьмя дверьми, расходящимися «крестом». Они остановились в тамбуре между лифтом и прозрачной дверью.
— Сюда нет доступа пассажирам и временной команде, — сказал Дик. — Здесь центр управления двигательными системами и гравитацией. Я могу только по терминалу показать, — он вызвал нужное изображение.
— Отсюда управляют кавитационным двигателем. Вот эти экраны показывают состояние двигателя, вот тут — стабильность силового поля, а вот сюда идут данные с несущих узлов.
Бет оглядела дремлющие экраны и пульты.
— Он дни и ночи проводит здесь, и все видит только по приборам?
— Конечно!
Он вызвал другое изображение.
— Это центр управления гравитацией.
На экране показалось что-то похожее на пестик тюльпана.
— Там у него середка, — объяснил Дик. — А по всему периметру идут вроде как лепестки или струны. Они у нас под ногами сейчас. Они должны быть на самом нижнем уровне, потому что иначе те, кто ниже, или в невесомости бы болтались, или под шестью G сейчас ползали. Ну, по правде говоря, во время погони мы ползаем, — сказал он чуть погодя. — Потому что нужно зарядить батареи до упора, вся энергия идет туда, мы только чуть-чуть гравитацию компенсируем — с трех-трех с половиной до двух где-то, потому что ведь жить невозможно.
— Ого! — сказала Бет, прикинув свой собственный вес при двукратном ускорении. — А я-то думаю, отчего у тебя такие крепкие мускулы. И сколько длится погоня?
— Скажу, что выпить можно по любому случаю, — субнавигатор подмигнул Дику. — Но сегодня и вправду день выдающийся.
Дик переводил глаза с одного на другого, не понимая, в чем дело. Растыковка как расстыковка, чего из-за нее пить?
— Скажи ему, — велел капитан Джезу.
— Сами скажите, кэп. Это ваш ученик.
— Это наш общий ученик. С удачной расстыковкой, Суна!
— Оро?
— Я тебе твое «оро» когда-нибудь на нос намотаю. Ты что, не понял еще?
— Я переключил управление на тебя, — растолковал Джез. — Ты вел расстыковку, я тебя страховал. Но вел — ты. От начала и до конца.
Дик опешил, а Джез хлопнул его по плечу.
— Тебя же оставили без первого самостоятельного прыжка, — сказал капитан. — Ну так вот тебе стыковка. Так щенков капитанами и делают.
— Но ведь вы все равно дали бы мне прыжок. После Санта-Клары.
— Так ведь обещал сейчас.
— Ничего, — блеснул зубами Джез. — Не зазнавайся. Я тебя еще долго страховать буду.
Дик вышел из рубки на негнущихся ногах. Это было глупо — испытывать приступ страха после того, как все уже закончилось, да и ничего особенно скверного бы не случилось, не проведи он правильно расстыковку, Джез просто переключил управление на себя — но все же… Он был уверен, что кораблем управляют надежные, точные руки Болтона. Поднял свои руки к глазам — они дрожали. Дик несколько раз с силой встряхнул кистями, в конце каждого движения сжимая кулаки — Майлз научил его так делать, чтобы быстро разогреть мышцы рук. Дрожь прекратилась.
К шумам корабля добавилось равномерное, ритмичное гудение кавитационного[13] двигателя. «Паломник» удалялся от Тепе-Хану.
Дик знал, что из-за Моро капитан Террао хотел уговорить леди Констанс переменить планы и не отправляться с «Паломником». Но она решила по-своему. В конце концов, там, в открытом пространстве, Моро ничего не сможет сделать, даже если он шпион Брюсов. Никто и близко не подпустит его к связи. И весь экипаж будет присматривать за ним. Особенно Дик. О, да. Капитан передал его бортмеху во временное подчинение — они оба знали, зачем. И если что — Майлз и Вальдер быстро покажут вавилонянину, где в двигательном отсеке пятый угол. Господин Террао может не беспокоиться — леди Констанс под надежной охраной.
Корабль ускорялся. Если бы не антигравитационное поле внутри, никто бы уже и продохнуть не мог: терминалы показывали 6,4 G. На подходе к дискретной зоне их могли встретить патрули Брюсов, поэтому Джез хотел убраться из системы Мауи поскорее. Правда левиафаннеров останавливали редко: с них, как правило, нечего взять, а публика отчаянная. Но мало ли как распорядится судьба.
Дик спустился на свой ярус. У него были еще дела, и закончить их следовало к торжественному обеду, который капитан собирался дать по случаю выхода из системы Мауи.
* * *
…Иконописец нарисовал большие синие глаза и оттенил такими ресницами, что каждому волоску было тесно, а еще начертил черные брови, тонкие, доходящие почти до виска и чуть приподнятые над переносицей. Он успел набросать контуры верхней губы, выгнутой как татарский лук, и общий овал лица — все в тех же традициях классической иконописи. А потом он передоверил свою работу ученику, партачу и насмешнику. А тот и рад был стараться: пририсовал плоские азиатские скулы, оттопыренные уши, нос «ботинком» — и бесформенным мазком обозначил нижнюю губу.
Вот так и получилось лицо Дика Суны. Добавьте к этому кожу того оттенка, который бывает у людей, от природы смуглых, но подолгу не бывающих на солнце и каштановые волосы, на висках выбритые, а на затылке собранные в тугой и густой «хвост», ниспадающий чуть ли не до пояса. В писаные красавцы он не годился, но в общем был хорош собой. Глаза его смотрели прямо, открыто и честно — словно освещая все лицо; так чисто промытое окно освещает всю комнату — и она кажется красивой, как бы ни была обставлена.
Раньше Дик не задумывался о своей внешности. Госпожа Коман назвала его «бисёнэном», «прекрасным мальчиком» — но тогда он посчитал это просто грубой лестью веселой девицы. Он вовсе не видел себя «прекрасным» — сказать по правде, он и безобразным себя не видел, ему было совершенно все равно, как он выглядит. И вдруг этим утром он ни с того ни с сего подумал, что, к примеру, нос мог бы быть и получше. Эта мысль показалась ему странной — до настоящего момента нос его полностью устраивал; в нем было две замечательные ноздри, через которые можно дышать — чего еще хотеть от носа? И также внезапно ему подумалсь, что и ноздри могли быть поизящней вырезаны. Ну, скажем, как у Майлза.
Может, эти суетные мысли и не пришли бы ему в голову, если бы капитан не велел ему «приодеться» к завтраку и «выглядеть». Дик «приоделся» — то есть, надел свое лучшее косодэ[14], хаори[15] с гербом, которое надевал только на Пасху и Рождество, парадные хакама[16] и таби[17]. Еще он тщательно умылся, вычистил зубы второй раз и как можно глаже уложил волосы — чтобы ни одна прядка не падала на глаза. Но все-таки что-то мешало «выглядеть», и, присмотревшись, он понял: нос. Ну просто сущий пятак. Дик повертел лицом так и этак, и нашел ракурс, который показался ему удачным: чуть склонить голову вперед, глядя слегка исподлобья. Так нос казался менее курносым, и лицо как будто делалось мужественнее.
С одеждой было не все в порядке — хаори коротковато. Но тут уж ничего не поделаешь: другого не имелось. Он вышел из своей и Майлза каюты, поднялся наверх и вошел в столовую.
Левиафаннер — судно специфическое: народу нем то густо, то пусто, поэтому вся постоянная команда обедала при кухне — чтобы не гонять лифт с посудой верх-вниз. Но по случаю присутствия на борту доминатрикс торжественный ужин устроили в кают-компании.
— Ты чего так набычился, будто у тебя запор? — спросил капитан. — Выпрямись, Бога ради. Это ты что, с последнего Рождества так вымахать успел?
На самом деле хаори было коротко еще на Рождество, только внимания на это никто не обратил.
На разных планетах быт устроен по-разному, но космос диктует быт, приближенный к нихонскому образцу. В условиях то и дело меняющейся гравитации очень хорошо, если дверцы шкафов не распахиваются, а стулья не порхают по комнате. Тесные помещения кораблей и станций поражают организацией пространства. Так, в кают-компании «Паломника» единственным предметом обстановки был стол. Длинный и узкий — в случае надобности через него просто перешагивали — он мог разместить без проблем двенадцать человек, а по окончании трапезы просто крепился на стене.
Пришел лифт с кухни; экипаж быстро разобрал посуду и расставил на столе. Почетное место во главе отводилось миледи Констанс, по левую руку от нее капитан велел сесть Дику, чтобы тот резал мясо и подливал пиво, третьим сел сам. Предполагалось, что Бет и Джек сядут справа от своей матери, а место ближе к центру займет лорд Августин. Напротив него таким образом оказывался Майлз, следующую пару составляли Джез и Вальдер. Моро предоставлялась полная свобода выбирать из оставшихся четырех мест.
Дверь открылась и новый бортмех вошел. Морита тоже принарядился: ёфуку[18] цвета морской волны, но без застежек впереди, на вавилонский манер. Под ёфуку была темно-красная вязаная туника, и это было как-то по-варварски красиво. Мода Империи предписывала мужчинам сдержанные тона — капитан, Майлз и Дик были одеты в черные хакама, горчичного цвета косодэ и темно-серые гербовые хаори, Вальдер — как обычно, в черном комбо[19] — он никогда не одевался иначе, и всегда его лучшая одежда застегивалась под горло и имела полную длину рукавов и брюк; кроме того, он никогда не расставался с визором. Один Джез надел пламенно-красную лава-лава и желтую вязаную тунику из хлопка, по мауитанской моде — но на черных яркие цвета и смотрятся иначе.
Леди Ван-Вальден была в длинном шоколадного цвета платье и в палевой гербовой накидке. Такую же носила Бет, но под ней были просторные брюки и короткая сиреневая блузка. Джека одели как обычно одевают мальчика его лет, в сейлор-фуку. Лорд Августин был в темно-зеленом пали до колен и в черных брюках.
— Миледи, — команда замерла в долгом, очень основательном поклоне. — Прошу садиться вот сюда. Вы здесь, юная леди, а вы, сэр — напротив Майлза.
После того как блюда и бокалы были наполнены, капитан произнес слова молитвы — самой длинной и цветистой, какую читали только на праздники. В обычные дни молились кто как хочет — Джез очень любил вариант «Благослови, Боже, ясти, чтоб не выпало из пасти».
— Я очень рада видеть вас всех здесь, и разделить с вами хлеб и дорогу, — сказала леди Констанс. — «Паломник» — прекрасный корабль, а вы — прекрасный экипаж. За императора!
— Гамбэй! — подхватили левиафаннеры и осушили стаканы.
* * *
Только сейчас она поняла, как угадала — а может, промысел Божий действовал через нее. Эти пятеро подходили друг другу, как пальцы на одной руке. Одинокий старик, потерявший сына и мальчик, потерявший родителей. Шеэд — реон, добровольный изгой. Сантакларец, на миллиметр разминувшийся с каторгой. Искалеченный старший инженер двигательных систем. Для всех «Паломник» стал последним убежищем, единственным шансом. Это была не просто команда, а семья.
Но семья отличается от чисто профессионального союза именно тем, что появление нового элемента лихорадит всю машину. Констанс посмотрела на вавилонянина, прямо в его насмешливые зеленые глаза, подведенные — она только что это заметила — темно-синей, в тон одежде, тушью. Он был чужероден и подчеркивал свою чужеродность. «Я здесь временно», — говорил весь его вид. — «Я знаю, что вы не приемлете меня, и мне безразлична эта неприязнь. Я не собираюсь подлаживаться под стандарты победителей, чтобы угодить им. Я выгляжу и веду себя так, как сам того желаю».
За императора он не выпил. Встретив взгляд Констанс, Моро улыбнулся и поднял стакан:
— Ваше здоровье, сударыня.
— А как вас по-настоящему зовут? — спросил Джек у Майлза. Дик, подкладывавший доминатрикс закуску, от неожиданности уронил суси. Это был один из трех самых бестактных вопросов, которые можно задать шеэду. Два других — «Сколько вам лет?» и «Знакомы ли вы были со Святым Ааррином?»
— Майлз Кристи, — улыбнулся шеэд. — Я принял это имя в святом крещении, так что оно настоящее.
Констанс посмотрела на Бет и поняла, что это она подговорила Джека.
— Скажите, — вступил в разговор лорд Августин, — а вам не доводилось знавать…
Констанс локтем почувствовала, как мальчик напрягся.
— …Айора Эддиша Киэтту? — так же беспечно продолжал Августин.
— Я знаком с ним мельком, — ответил шеэд. — Он принадлежит к иной, чем я, ветви Пути.
Это означало, что сообщество, к которому принадлежит Айор, живет не на той планете, на которой живет «ветвь», сообщество — бывшее сообщество — Майлза Кристи.
— Я слыхал, лорд Августин, что вы антизверей изучаете, — сказал капитан Хару.
— Именно, — согласился лорд Мак-Интайр. — Название «левиафан» нравится мне больше — как олицетворение могучей и слепой силы. — А общепринятый научный термин — «блуждающее скопление антиматерии».
— Может, для науки он и хорош, а для охоты длиннноват, — проворчал капитан.
— Третий вельбот, заходи на блуждающее скопление антиматерии снизу! — прогундосил, подражая динамику связи, Джез. — Пока так скажешь, он десять раз в сторону вильнет.
— Изменит траекторию, — кивнул лорд Августин. — Термин «вильнет» предпочитает хоть немного осмысленное движение.
— А что позволяет нам считать, что движения антизверя неосмысленны? — послышался голос с другого конца стола. Все уставились на Моро как Валаам на своего ишака.
— Я не знаю, осмысленны ли движения левиафана, — медленно проговорил лорд Августин, — но мне хотелось бы это узнать. Но увы, левиафаннеры не ведут наблюдений заобъектами своей охоты в естественных условиях, а левиафан, загнанныйв силовую ловушку и превращенный в источник энергии — это уже совсем не то.
— Они любят забраться подальше от звезд, а если уж угораздило попасть в скопление, то держатся ровно посередке между всеми, — сказал Вальдер.
— Да, в точках Лагранжа, — кивнул физик. — Антиматерия — сама по себе мощный генератор антигравитации. Дрейф левиафана — своего рода «падение»; падение «вверх» по отношению к источникам массы. Капитан, не скажете ли вы мне, сколько энергии выделится. Если вы — вот лично вы — аннигилируете?
— Чертова уйма, — мрачно сказал капитан, для которого, как и всех левиафаннеров, тема собственной аннигиляции была неприятной.
— Верно, — как ни в чем не бывало, сказал лорд Августин. — Но с той же легкостью блуждающее скопление способно аннигилировать и планету, и звезду — и при том остаться целым.
— Мы не знаем доподлинно, способно ли оно аннигилировать звезду, — заметил шеэд. — Эксперимент здесь невозможен.
— К сожалению, да. И все в теории получается. Что масса левиафана стремится к бесконечности.
— Как так? — изумился капитан. — Мы же их сами в силовые бутылки закрываем!
— Вот именно. Поэтому исследования левиафанов подводят науку к тому рубежу, за которым, я думаю, придется пересмотреть понятие массы. Сейчас я попробую объяснить вам, как это возможно…
— Господи, спаси, — пробормотала Бет. И была права: начался монолог, в котором присутствующие (кроме Майлза) понимали только отдельные словосочетания вроде «пересекается с…» и «распадается на…», а потом лектор и вовсе перешел на шедда.
— Надо же, — сказал капитан Хару, воспользовавшись паузой. — А я и не думал, что все этак закручено. Ловил себе и ловил…
— Господин Журден не знал, что всю жизнь говорил прозой, — себе под нос сказала Бет.
— Кто такой господин Джорден, я не знаю, фрей, — сказал капитан. — Однако же кое-что в голове у меня есть. Так вот, гораздо лучше думать про левиафана, что он животное, ангел или бес, чем думать про него, что он бессмысленное «скопление антиматерии». Такие слова убить могут, потому что от таких слов человек надувается гордостью. А тут уже полшага до беспечности. А беспечность в нашем деле — это смерть, фрей.
— Я в туалет хочу, — сказал Джек. Он уже наелся и заскучал.
— Прикажете подавать чай и сладости? — спросил Морита.
— Бет, на обратном пути зайди на кухню и загрузи лифт, — сказала леди Констанс.
— Не стоит, — Морита поднялся. — Это моя обязанность.
— А можно я потом погуляю? — спросил Джек.
— Э-э-э… капитан Хару на секунду задумался. — Суна, своди фрей и малыша куда надо, а потом покажи им корабль.
* * *
— Сюда, леди.
Выполненная под трафарет капитанской рукой, надпись на дверях часовни гласила: «Остановись, помолись!». Чья-то другая рука — твердая в движениях, но не в принципах — украсила туалет призывом «Остановись, помочись!» Эти буквы хранили следы упорных попыток стереть их и многократных возобновлений. Последняя попытка стереть провалилась поздно вечером — Дик Суна, одетый куда менее парадно, чем сейчас, царапал дверь проволочной губкой, пока капитан, убедившись в бесплодности затеи, не отпустил его.
— Ну что ты как деревянный, — сказала Бет. — Ты все время такой или только по пятницам? Давай попроще. Твоя Тарзан, моя Джейн. Ты и в самом деле воспитан дикими сохэями?
— Почему дикими? — не понял мальчик.
— Ну, о них разное говорят. Есть такая поговорка: ругается как сохэй.
— А как ругаются сохэи, ты слышала?
— Нет.
— Ничего особенного. Обычные космоходы куда хуже ругаются.
— А я уже покакал, — торжественно сказал из-за двери Джек. Дик осторожно протиснулся в кабину и включил биде и подсушку. Бет давилась смехом — настолько оба были серьезны.
— И куда теперь? — спросила она, когда братик подтянул и застегнул штанишки.
— Капитан велел корабль вам показать… Откуда начать, думаю: сверху или снизу?
— Наверху мы уже все видели, давай сходим вниз.
— Что, и в рубке были?
— Ага. Жаль, тебя не было. Проспал отлет? — Бет помогла брату завязать тесемку на штанишках.
— Ну, это… оно интересно только по первому разу… Зато я буду дублировать прыжок.
— Дик, а можно я приду посмотреть? — подпрыгнул Джек.
— Это пусть капитан решает, милорд. Вообще-то, милорд, запрещено посторонним находиться в рубке во время прыжка, — Дик слегка помрачнел. — Если бы не… ее милость, я бы в этом полете совершил первый самостоятельный прыжок.
— Ты инициирован?
— Отсюда до сектора Паука, от Паука по двадцать шестой и оттуда до Гидры.
— Класс, — с оттенком зависти сказала Бет. — А знаешь, я тоже проходила пилотские тесты. Способности есть.
— Значит, ты можешь поступить в Академию, — сказал Дик.
— Только не собираюсь.
— Почему?
— Странный вопрос. Ты что, думаешь, если человек по тестам — пилот, то он и обязан стать пилотом?
Дик не знал, что ответить. Для него хотеть быть пилотом было так же естественно, как дышать — ибо сколько он себя помнил, столько он хотел быть пилотом, и первый же прыжок не разочаровал его. «Господь дает нам заглянуть в свое чердачное окошко, сынок», — говаривал капитан Хару. Это был Дар, который нужно ценить, и Дик ценил его больше жизни. Если бы ему пришлось выбирать между зрением и Даром, он предпочел бы лишиться глаз. Человек, так легко от Дара отказавшийся, и так легко об этом говорящий, был ничуть не менее странен, чем человек о четырех руках.
— Я не думал об этом, — признался он.
Они спустились в лифте на первый уровень. Здесь было «хозяйство» Вальдера: один-единственный голый короткий коридор с четырьмя дверьми, расходящимися «крестом». Они остановились в тамбуре между лифтом и прозрачной дверью.
— Сюда нет доступа пассажирам и временной команде, — сказал Дик. — Здесь центр управления двигательными системами и гравитацией. Я могу только по терминалу показать, — он вызвал нужное изображение.
— Отсюда управляют кавитационным двигателем. Вот эти экраны показывают состояние двигателя, вот тут — стабильность силового поля, а вот сюда идут данные с несущих узлов.
Бет оглядела дремлющие экраны и пульты.
— Он дни и ночи проводит здесь, и все видит только по приборам?
— Конечно!
Он вызвал другое изображение.
— Это центр управления гравитацией.
На экране показалось что-то похожее на пестик тюльпана.
— Там у него середка, — объяснил Дик. — А по всему периметру идут вроде как лепестки или струны. Они у нас под ногами сейчас. Они должны быть на самом нижнем уровне, потому что иначе те, кто ниже, или в невесомости бы болтались, или под шестью G сейчас ползали. Ну, по правде говоря, во время погони мы ползаем, — сказал он чуть погодя. — Потому что нужно зарядить батареи до упора, вся энергия идет туда, мы только чуть-чуть гравитацию компенсируем — с трех-трех с половиной до двух где-то, потому что ведь жить невозможно.
— Ого! — сказала Бет, прикинув свой собственный вес при двукратном ускорении. — А я-то думаю, отчего у тебя такие крепкие мускулы. И сколько длится погоня?