Дал Роалд. Дорога в рай

   Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, – оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.
   – Ладно, – сказал он. – Закрывай лавочку.
   Гордон быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.
   – Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, – сказал Клод.
   – Это еще зачем?
   – При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.
   – Все будет в порядке.
   – Нет, – сказал Клод. – Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.
   Он исчез в своем автоприцепе за заправочной станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.
   Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.
   – А это что у тебя там? – спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.
   Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.
   – Чтобы потом в них складывать, – загадочно ответил он.
   – Понятно.
   – Пошли, – сказал он.
   – Не лучше ли нам взять машину?
   – Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.
   – Но ведь до леса больше трех миль.
   – Да, – сказал Клод. – И думаю, ты сам понимаешь, что мы можем получить шесть месяцев тюрьмы, если нас схватят.
   – Этого ты мне раньше не говорил.
   – Разве?
   – Я не пойду, – сказал я. – Не стоит того.
   – Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.
   Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.
   – Изюм у тебя? – спросил Клод.
   – В кармане.
   – Хорошо, – сказал он. – Отлично.
   Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.
   – Сколько там сторожей? – спросил я.
   – Трое.
   Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.
   – Обычно я не одобряю новые методы, – сказал он. – Особенно в такого рода делах.
   – Понимаю.
   – Но, честное слово, Гордон, думаю, на сей раз нас ждет грандиозный успех.
   – Точно?
   – Не сомневаюсь.
   – Надеюсь, ты прав.
   – Это будет вехой в истории браконьерства, – сказал он. – И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.
   – Ни слова никому не скажу.
   – Ты должен гордиться собой, – продолжал он. – Умные люди уже сотни лет бьются над этой проблемой, но никто ничего похожего не придумал. Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?
   – А ты никогда и не интересовался моим мнением, – ответил я.
   И это было правдой. Буквально до позавчерашнего дня Клоду и в голову не приходило обсуждать со мной святую тему браконьерства. Летними вечерами, после работы, я частенько видел, как он незаметно выскальзывает в своей кепке из автоприцепа и исчезает на дороге в лес. Иногда, глядя на него в окно, я ловил себя на том, что задумываюсь – что же он все-таки собирается предпринять один-одинешенек среди ночи, какие хитрости замышляет? Он редко возвращался рано и никогда, абсолютно никогда сам добычу не приносил. Однако на следующий день (я и представить себе не мог, как он этого достигал) в сарае за заправочной станцией висел фазан, или заяц, или пара куропаток, которых мы потом съедали.
   Летом он был особенно активен, а в последние два месяца задал такой темп, что уходил в лес четыре, а то и пять раз в неделю. Но и это еще не все. Мне казалось, что его отношение к браконьерству изменилось самым загадочным и неуловимым образом. Теперь он действовал более решительно, более хладнокровно и целеустремленно, чем прежде, и у меня было такое впечатление, что теперь это была уже не столько охота, сколько рискованное предприятие, что-то вроде тайной войны, которую Клод вел в одиночку против невидимого и ненавидимого врага.
   Но кто же был этим врагом?
   Точно не могу сказать, у меня возникло подозрение, что им был не кто иной, как сам знаменитый мистер Виктор Хейзел, владелец земли и фазанов. Мистер Хейзел был местным пивоваром и держался невероятно надменно. Он был так богат, что невозможно выразить словами, и его собственность простиралась на мили по всей долине. Он выбился из низов, был напрочь лишен обаяния и обладал весьма скудным числом добродетелей. Он презирал всех людей, занимавших низкое общественное положение, поскольку сам был когда-то одним из них, и отчаянно стремился общаться только с теми, с кем, по его мнению, и нужно общаться. Он охотился верхом с собаками, любил пригласить гостей, носил модные жилетки и каждый день проезжал на огромном черном "роллс-ройсе" мимо заправочной станции к своей пивоварне. Когда он проносился мимо, мы иногда успевали разглядеть за рулем сияющее лицо пивовара, розовое, как ветчина, дряблое и воспаленное от чрезмерного употребления пива.
   Ну да ладно. Вчера днем Клод ни с того ни с сего вдруг сказал мне:
   – Сегодня вечером я опять пойду в лес Хейзела. Хочешь пойти со мной?
   – Кто – я?
   – На фазанов. В этом году, может, последний шанс, – сказал он. – В субботу открывается охотничий сезон, и потом все птицы разлетятся. Если будет кому разлетаться.
   – А почему ты вдруг меня приглашаешь? – с подозрением спросил я.
   – Особой причины у меня нет, Гордон. Просто так.
   – А это рискованно?
   Он не ответил.
   – У тебя, наверное, и ружье припасено?
   – Ружье! – с отвращением воскликнул Клод. – В фазанов не стреляют, ты что, не знаешь? В лесах Хейзела достаточно пистону хлопнуть, чтобы тебя сторожа тут же схватили.
   – Тогда как же ты охотишься?
   – Ага, – произнес он и загадочно прикрыл веком один глаз.
   Наступила долгая пауза. Потом Клод сказал:
   – Как тебе кажется, ты сможешь держать рот на замке, если я тебе кое-что расскажу?
   – Вполне.
   – Я этого еще никому в жизни не рассказывал, Гордон.
   – Весьма польщен, – сказал я. – Мне ты можешь полностью довериться.
   Он повернул голову, устремив на меня свои бледные глаза. Глаза у него были большие и влажные, как у быка, и они были так близко от меня, что я увидел, как отражаюсь в них вверх ногами.
   – Сейчас я раскрою тебе три лучших на свете способа охоты на фазана, – сказал Клод. – А поскольку ты в нашем походе будешь моим гостем, я дам тебе возможность выбрать тот способ, который мы используем сегодня ночью. Как тебе все это?
   – По-моему, тут какой-то подвох.
   – Да нет тут никакого подвоха, Гордон, клянусь тебе.
   – Ладно, тогда продолжай.
   – Значит, так, – сказал он. – Вот первый большой секрет.
   Он умолк и сделал длинную затяжку.
   – Фазаны, – мягко прошептал он, – без ума от изюма.
   – От изюма?
   – От самого обыкновенного изюма. У них это самая большая слабость. Мой папа открыл это сорок лет назад, так же как открыл и все три эти способа, о которых я тебе собираюсь сейчас рассказать.
   – Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяницей.
   – Может, и был. Но еще он был замечательным браконьером, Гордон. Может, самым замечательным за всю историю Англии. Мой папа изучал браконьерство, как ученый.
   – Ты правду говоришь?
   – Я не шучу. Правда, не шучу.
   – Я тебе верю.
   – Чтоб ты знал, – сказал он, – мой папа держал на заднем дворе целый выводок первоклассных петушков исключительно с научными целями.
   – Петушков?
   – Ну да. И когда он придумывал какой-нибудь новый хитроумный способ ловли фазана, он сначала испытывал его на петушке. Так он узнал насчет изюма. И он изобрел также способ с конским волосом.
   Клод умолк и оглянулся, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает.
   – Вот как это делается, – сказал он. – Для начала нужно взять несколько изюминок, замочить их на ночь в воде, чтобы они стали красивые, круглые и сочные. Затем берешь прочный конский волос и разрезаешь на части длиной по полдюйма. Потом просовываешь каждую из этих частей через каждую изюминку, чтобы примерно восьмая часть дюйма высовывалась с каждого конца. Пока все понятно?
   – Да.
   – Дальше. Подходит старина фазан и съедает одну из этих изюминок. Так? А ты следишь за ним из-за дерева. И что происходит потом?
   – Думаю, она застрянет у него в горле.
   – Точно, Гордон. Но вот что удивительно. Вот что открыл мой папа. Птица после этого не может пошевелить лапами. Она просто-напросто пригвождена к земле и двигает своей глупой шеей вверх-вниз, будто поршнем, а тебе лишь остается спокойно выйти из-за дерева и взять ее в руки.
   – В это я не верю.
   – Клянусь, – сказал Клод. – Как только фазан схватит конский волос, ты можешь стрелять у него над ухом из ружья, он даже не вздрогнет. Это необъяснимо. Но нужно быть гением, чтобы открыть такое.
   Он умолк и минуту-другую вспоминал своего отца, великого изобретателя. В глазах Клода светилась гордость.
   – Итак, это способ номер один, – сказал он. – Способ номер два еще проще. Нужно взять удочку. На крючок насаживаешь изюминку и ловишь фазана, как если бы ты ловил рыбу. Забрасываешь удочку ярдов на пятьдесят, лежишь себе на животе в кустах и ждешь, когда клюнет. Потом вытаскиваешь его.
   – Не думаю, что это твой отец изобрел.
   – Этот способ очень популярен у рыболовов, – сказал Клод, предпочтя не расслышать меня. – У страстных рыболовов, которым не так часто, как хотелось бы, удается выбраться к морю. Беда только в том, что этот способ довольно шумный. Когда фазана вытаскивают, он кричит как ненормальный, и сбегаются все сторожа, какие только есть в лесу.
   – А в чем заключается способ номер три? – спросил я.
   – Ага, – произнес он, – номер три просто красавчик. Последнее изобретение моего папы перед кончиной.
   – Его последнее великое дело?
   – Именно, Гордон. И я даже помню тот самый день. Было воскресное утро, и вдруг мой папа входит на кухню с крупным белым петушком в руках и говорит: "Кажется, у меня получилось!" На лице улыбочка, а в глазах светится гордость. Он преспокойно кладет птицу прямо посреди стола и говорит: "Честное слово, думаю, на этот раз мне попался хороший петушок!" – "Кто хороший? – спрашивает моя мама, отрываясь от раковины. – Гораций, убери эту грязную птицу со стола". На петушке смешная бумажная шапочка, как перевернутый стаканчик из-под мороженого, и мой папа с гордостью на петушка показывает. "Погладь-ка его, – говорит он. – Он и с места не сдвинется". Петушок начинает скрести лапой по бумажной шапочке, но та, похоже, приклеена и не сползает. "Никакая птица не убежит, если закрыть ей глаза", – говорит мой папа и тычет в петушка пальцем, и толкает его по столу, но петушок не обращает на это никакого внимания. "Можешь его взять, – говорит он маме. – Можешь убить его и приготовить на обед, чтобы отпраздновать то, что я только что изобрел". И тут он берет меня за руку, быстро выводит за дверь, и мы идем в поле, а потом в тот лес по другую сторону Хедденхэма, который когда-то принадлежал герцогу Букингемскому, и часа за два мы отлавливаем пять отличных жирных фазанов с меньшими усилиями, чем если бы купили их в лавке.
   Клод остановился, чтобы перевести дыхание. Вспоминая замечательные дни своей молодости, он преобразился – его глаза еще больше увеличились, повлажнели и стали мечтательными.
   – Я не совсем понимаю, – сказал я. – Как ему удавалось надеть бумажные колпачки на головы фазанам в лесу?
   – Ни за что не догадаешься.
   – Конечно нет.
   – Тогда слушай. Прежде всего в земле выкапываешь маленькую лунку. Потом скручиваешь кусок бумаги, чтобы получился конус, который помещался бы в эту лунку широким концом кверху. Потом всю внутренность этой бумажной чашки смазываешь птичьим клеем и бросаешь туда несколько изюминок. Одновременно нужно набросать изюминок вокруг лунки. Дальше. Идет старина фазан и клюет и, когда подходит к лунке, засовывает туда свою голову, чтобы съесть изюминки, и – на голове у него оказывается колпак, и он ничего не видит. Ну разве не замечательно, до чего некоторые додумываются, а, Гордон? Ты не согласен?
   – Твой папа был гением, – сказал я.
   – Тогда делай свой выбор. Какой из трех способов тебе нравится, тот мы и используем сегодня ночью.
   – Тебе не кажется, что все они немного жестокие?
   – Жестокие! – с возмущением вскричал Клод. – О господи! А кто это последние полгода почти каждый день ел жареного фазана и не заплатил за это ни гроша?
   Он повернулся и направился к двери мастерской. Видно было, что мое замечание глубоко его огорчило.
   – Погоди минуту, – сказал я. – Не уходи.
   – Так ты хочешь пойти со мной или нет?
   – Да, но сперва разреши мне кое-что у тебя спросить. У меня тут возникла одна мысль.
   – Держи ее при себе, – сказал Клод. – Ты говоришь о предмете, в котором ничего не смыслишь.
   – Помнишь тот пузырек со снотворными таблетками, которые врач выписал мне в прошлом месяце, когда у меня болела спина?
   – Ну и что?
   – А на фазанов они не могут подействовать?
   Клод прикрыл глаза и сочувственно покачал головой.
   – Погоди, – сказал я.
   – Тут и обсуждать нечего, – сказал он. – Да ни один фазан на свете не станет глотать эти паршивые красные капсулы. Ничего лучше не мог придумать?
   – Ты забываешь об изюме, – сказал я. – Послушай, что я тебе скажу. Берем изюм. Вымачиваем его, пока он не разбухнет. Потом делаем лезвием надрез. Потом немного его опустошаем. Потом открываем одну из моих красных капсул и высыпаем весь порошок в изюминку. Потом берем иглу и очень тщательно зашиваем надрез. Дальше...
   Краешком глаза я увидел, как рот Клода медленно приоткрывается.
   – Дальше, – продолжил я, – у нас получается красивая, чистая на вид изюминка с двумя с половиной гранами снотворного внутри, и позволь сказать тебе еще кое-что. Этого хватит, чтобы свалить с ног среднего мужчину, не то что птицу!
   Я выждал десяток секунд, чтобы сказанное мной попало по адресу.
   – Кроме того, используя такой способ, мы могли бы действовать масштабно. Захотим – и приготовим двадцать изюминок, а потом, на закате, нам останется только разбросать их на поляне, где их подкармливают, и уйти. Через полчаса таблетки начнут действовать. Когда мы возвращаемся, фазаны уже расселись по деревьям и покачиваются, ощущая некоторую слабость, притом стараются сохранить равновесие. Но скоро каждый фазан, который съел хотя бы одну изюминку, обязательно свалится без сознания на землю. Дорогой ты мой, да они будут падать с деревьев, как яблоки, и мы будем ходить и собирать их!
   Клод в восхищении смотрел на меня.
   – О господи, – неслышно произнес он.
   – И нас ни за что не поймают. Мы просто пройдем по лесу, разбрасывая по дороге изюминки, и даже если бы за нами наблюдали, все равно ничего бы не заметили.
   – Гордон, – сказал он, кладя руку мне на колено и глядя на меня большими и сверкающими, точно звезды, глазами. – Если эта штука сработает, она произведет настоящую революцию в браконьерстве.
   – Рад слышать.
   – Сколько у тебя осталось таблеток? – спросил он.
   – Сорок девять. В пузырьке было пятьдесят, я съел только одну.
   – Сорока девяти мало. Нам нужно не меньше двухсот.
   – Ты с ума сошел! – вскричал я.
   Он медленно отошел и встал у двери спиной ко мне, уставившись в небо.
   – Двести – крайний минимум, – тихо произнес он. – Особого смысла нет все это затевать, пока у нас не будет двухсот штук.
   "Что же он, черт побери, замыслил?" – подумал я.
   – До открытия сезона для нас это последняя возможность, – сказал Клод.
   – Больше никак не могу достать.
   – Ты ведь не хочешь, чтобы мы вернулись с пустыми руками?
   – Но зачем так много?
   Клод повернул голову и посмотрел на меня невинными глазами.
   – А почему бы и нет? – мягко произнес он. – У тебя что, есть какие-то возражения?
   О боже, неожиданно подумал я, да этот сумасшедший вздумал испортить мистеру Виктору Хейзелу церемонию открытия охотничьего сезона.
   – Достаешь две сотни таблеток, – сказал он, – и тогда мы этим займемся.
   – Не могу.
   – Но попробовать-то ты можешь?
   По случаю открытия охотничьего сезона мистер Хейзел принимал гостей каждый год первого октября, что было великим событием. Немощные джентльмены в твидовых костюмах – некоторые с титулами, а некоторые просто богатые – съезжались отовсюду на автомобилях со своими носильщиками ружей, собаками и женами, и целый день в долине звучали раскаты ружейных залпов. Фазанов там всегда было предостаточно, поскольку каждое лето леса методично заселялись сотнями дюжин молодых птиц, что влетало в копеечку. Я слышал, будто разведение и содержание каждого фазана, до того как его застрелят, обходится дороже пяти фунтов (приблизительно цена двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел с затратами не считался. Пусть и на несколько часов, но он становился большим человеком в маленьком мире, и даже глава судебной власти графства, прощаясь с ним, похлопывал его по спине и пытался вспомнить, как его зовут.
   – А что, если мы уменьшим дозу? – спросил Клод. – Почему бы нам не разделить содержимое одной капсулы на четыре изюминки?
   – Думаю, можно, если ты этого хочешь.
   – Но достаточно ли птице четверти капсулы?
   Можно только восхищаться его хладнокровием. Даже на одного фазана опасно охотиться в этом лесу в такое время года, а он собрался наловить целую кучу.
   – Четверти вполне достаточно, – сказал я.
   – Ты уверен?
   – Сам подумай. Рассчитывать нужно по отношению к массе тела. Это все равно в двадцать раз больше, чем необходимо.
   – Тогда уменьшим дозу на четверть, – сказал он, потирая руки, и помолчал, подсчитывая в уме. – Нам нужно сто девяносто шесть изюмин!
   – Ты понимаешь, о чем говоришь? – сказал я. – Да у нас на одну подготовку уйдет несколько часов.
   – Ну и что! – вскричал Клод. – Тогда пойдем завтра. Изюминки оставим на ночь, чтобы они вымокали, и у нас будет все утро и весь день, чтобы приготовить их.
   Именно так мы и поступили.
   И вот, сутки спустя, мы были в пути. Мы шли не останавливаясь минут сорок и уже приближались к тому месту, где тропинка сворачивает вправо и тянется по гребню холма к лесу, где живут фазаны. Оставалось пройти что-то около мили.
   – Надеюсь, у сторожей случайно нет ружей? – спросил я.
   – Ружья есть у всех сторожей, – сказал Клод.
   Этого-то я и боялся.
   – В основном против хищников.
   – Ну вот!
   – Конечно, нет никакой гарантии, что они не пальнут и в браконьера.
   – Ты шутишь.
   – Совсем нет. Но они стреляют только в спину. Тому, кто убегает. Они любят стрелять мелкой дробью по ногам ярдов с пятидесяти.
   – Они не имеют права! – вскричал я. – Это уголовное преступление!
   – Как и браконьерство, – сказал Клод.
   Какое-то время мы шли молча. Солнце висело справа от нас ниже высокой изгороди, и тропинка была в тени.
   – Можешь считать, тебе повезло, – продолжал он. – Тридцать лет назад стреляли без предупреждения.
   – Ты в это веришь?
   – Я знаю, – сказал он. – Сколько было таких ночей, когда я мальцом заходил, бывало, на кухню и видел моего папу. Лежит он лицом вниз на столе, а мама стоит над ним и выковыривает ножом для чистки картофеля картечь из его ягодиц.
   – Хватит, – сказал я. – Мне от этого не по себе.
   – Так ты мне веришь?
   – Да, верю.
   – К старости он был весь покрыт мелкими белыми шрамами, будто весь усыпан снегом.
   – Да-да, – сказал я. – Не надо напоминать.
   – Тогда говорили: "задница браконьера", – сказал Клод. – Во всей деревне не было ни одного мужчины без таких примет. Но мой папа был чемпионом.
   – Ему повезло, – сказал я.
   – Как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, черт возьми, – мечтательно проговорил Клод. – Он бы все на свете отдал, чтобы пойти с нами сегодня...
   – Он мог бы пойти вместо меня, – сказал я. – Я бы с радостью уступил ему свое место.
   Мы добрались до гребня холма и увидели перед собой лес, густой и мрачный, и солнце садилось за деревьями, а между ними сверкали золотые искорки.
   – Дай-ка лучше мне эти изюминки, – сказал Клод.
   Я отдал ему пакет, и он аккуратно опустил его в карман брюк.
   – Как только войдем в лес, никаких разговоров, – сказал он. – Иди за мной и старайся не задевать ветки.
   Через пять минут мы вошли в лес. Тропинка, приведя к лесу, продолжалась вдоль его кромки ярдов триста. От леса ее отделяла только легкая изгородь. Клод пролез под изгородью на четвереньках, и я последовал за ним.
   В лесу было прохладно и темно. Ни один солнечный луч не проникал сюда.
   – Страшно, – сказал я.
   – Тс-с!
   Клод был очень напряжен. Он шел впереди, высоко поднимая ноги и осторожно опуская их на влажную землю. Он все время вертел головой и высматривал, нет ли где опасности. Я попытался повторять то же самое, но скоро мне стали чудиться сторожа за каждым деревом, и я прекратил это занятие.
   Потом впереди показался открытый прогал неба над деревьями, и я догадался, что это, должно быть, и есть поляна. Клод говорил мне, что поляна – такое место в лесу, куда в начале июля привозят молодых птиц. Сторожа их там кормят и стерегут, и птицы привыкают и остаются здесь до охотничьего сезона.
   "На полянах всегда много фазанов", – говорил он. "И сторожей, наверное, тоже" – подсказывал я. "Да, но вокруг плотные кусты, и это помогает", – не сдавался он.
   Мы двинулись дальше короткими перебежками. Пригнувшись, мы перебегали от дерева к дереву, останавливались, выжидали, прислушивались и снова бежали и наконец опустились на колени за тесной группой деревьев на краю поляны, почувствовав себя в безопасности. Тут Клод принялся усмехаться и тыкать мне в бок локтем, указывая сквозь кусты на фазанов.
   Все вокруг было буквально забито птицами. Не меньше двухсот фазанов с важным видом расхаживали между пнями.
   – Ну как? – прошептал Клод.
   Зрелище было удивительное – воплощенная мечта браконьера. И как они были близко! Некоторые не дальше десяти шагов от того места, где мы стояли на коленях. Тетерки были упитанные, сливочно-коричневого цвета и такие жирные, что при ходьбе едва не задевали землю перьями на груди. Петушки были стройные и красивые, с длинными хвостами и ярко-красными пятнами вокруг глаз, будто на них надели очки. Я взглянул на Клода. Его бычье лицо было охвачено восторгом. Рот слегка приоткрылся, а глаза, глядящие на фазанов, точно остекленели.
   Наверное, все браконьеры при виде дичи реагируют примерно таким же образом. Они походят на женщин, которые рассматривают изумруды в витрине ювелирного магазина, с той только разницей, что женщины, приобретая добычу, используют менее достойные методы. "Задница браконьера" – ничто по сравнению с тем, на что готова пойти женщина.
   – Смотри, – тихо произнес Клод. – Сторожа видишь?
   – Где?
   – На той стороне, вон у того ветвистого дерева. Смотри внимательнее.
   – О господи!
   – Все в порядке. Нас он не видит.
   Мы припали ближе к земле, не спуская со сторожа глаз. Это был человечек невысокого роста с кепкой на голове и с ружьем под мышкой. Он не двигался. Стоял, точно столб.
   – Пошли, – прошептал я.
   Лицо сторожа было спрятано тенью от козырька, но мне казалось, что он смотрит прямо на нас.
   – Я здесь не останусь, – сказал я.
   – Тише, – сказал Клод.
   Не сводя глаз со сторожа, он медленно залез в свой карман и вытащил одну изюминку. Положив ее на ладонь, он быстрым движением кисти подбросил изюминку высоко в воздух. Я смотрел, как она взлетела над кустами и упала на землю примерно в ярде от двух тетерок, расположившихся возле старого пня. Едва изюминка упала, как обе птицы резко повернули головы. Затем одна из них подскочила и мгновенным клевком проглотила то, что упало на землю.
   Я взглянул на сторожа. Он не шевелился.
   Клод бросил на поляну вторую изюминку, потом третью, четвертую, пятую...
   Когда сторож отвернулся, чтобы посмотреть, что происходит у него за спиной, Клод молниеносно выхватил из кармана пакет и высыпал кучу изюминок на ладонь.
   – Не надо, – сказал я.
   Однако Клод, размахнувшись, швырнул всю горсть через кусты на поляну.
   Изюминки упали с мягкий стуком, точно капли дождя по сухим листьям, и все фазаны наверняка либо видели, как они летят, либо слышали, как они падают. Захлопали крылья, и фазаны бросились на поиск добычи.
   Голова сторожа резко повернулась, точно в шее у него была пружина. Птицы торопливо склевывали изюминки. Сторож сделал два быстрых шага вперед, и я уже было подумал, не собирается ли он начать расследование. Но он остановился, поднял голову и принялся медленно водить глазами по периметру поляны.
   – Иди за мной, – прошептал Клод. – Пригнись.
   Он резво пополз на четвереньках, точно обезьяна.
   Я последовал за ним. Нос он держал близко к земле, а его громадные, обтянутые штанами ягодицы смотрели в небо, и теперь я понял, почему вышло так, что у его земляков-браконьеров задница подвержена профессиональному заболеванию.
   Мы продвигались так ярдов сто.
   – Теперь беги, – сказал Клод.
   Мы поднялись на ноги и побежали. Через несколько минут мы пролезли через изгородь на нашу чудесную тропинку, где почувствовали себя в полной безопасности.