Данилюк Семен. Бизнес - класс

   - Совсем, Сережа, - Лариса подлила шампанского. - У меня своя жизнь там. У тебя - своя. В другом "там".
   - Но это...неправильно. Как же порознь? Не будешь же ты всю жизнь высиживать возле своего домостроевца свекра, который, будь его воля, живой тебя рядом с сыном захоронил, лишь бы другим не досталась?
   - Буду, - жестко ответила другая, неизвестная ему Лариса. - Потому что я ему нужна. А он нужен нам с дочкой. Кроме того, свекр до сих пор пытается найти тех, кто "заказал" мужа. И я хочу того же. Посмотреть этому подонку в глаза. Муж в земле. Мы третий год как на пепелище. А эта!... тварь жирует где-то! - она облизнула побелевшие губы. - Вот разыщем, тогда, глядишь, и сама начну отмерзать. Коломнин отвел глаза: еще со времен работы в МВД знал, что заказные убийства или раскрываются тут же, по горячим следам, или не раскрываются вовсе. - Но так нельзя! Ты просто замкнулась в семье и все время бередишь себя. Надо быть на людях. Мы подыщем тебе хорошую работу в Москве!
   - Работу? - Лариса грустно повела головой. - Хожу я на работу. У свекра большая компания. Высиживаю там главным экономистом. Перебираю чего-то слева направо. Хотя специалистом когда-то была и впрямь неплохим. Но - теперь все пресно. Так что радуюсь жизни подле дочурки. Теперь вот - спасибо - тебя буду вспоминать вечерами. - Но почему?! - в отчаянии Коломнин схватил ее за плечи и с силой тряхнул. - Неужели совсем не любишь? Ведь было же!..
   - Люблю. Но - я тебя здесь люблю. А что будет там, в другой жизни, когда опять все нахлынет? Только измучу. Слишком все у нас хорошо, чтоб завтра взять и испортить. Так что оставь мне себя таким. - Тогда я сам к тебе прилечу!
   - Нет! - отрубила она. - Ты же не захочешь сделать мне больно. И довольно об этом: ты помнишь, что завтра я улетаю?
   - Так...Господи! Уже?
   - У нас осталась одна новогодняя ночь. Хочешь ее испортить?
   Всмотрелась в обескураженное лицо:
   - И еще условие. Никаких провожаний. Прощаемся утром в номере. Договорились?
   Провела печально по мокрым вихрам:
   - Да. Только так и надо.
   ... Разлучаясь, никогда не провожайте любимых. Сделайте все, чтоб уйти первым. Потому что весь груз, всю тяжесть разлуки принимает на себя остающийся.
   После отъезда Ларисы Коломнин, словно очумелый, сутки бессмысленно бродил по Поттайе, бередя себя бесконечными воспоминаниями: здесь, у этой барной стойки, они сидели с Ларисой, здесь у нее отломился каблук, и он, несмотря на сопротивление, под аплодисменты окружающих нес ее до ближайшего обувного магазинчика. Весь город оказался наполнен Ларисой. И всякое воспоминание было даже не воспоминанием, а горячим, обжигающим прикосновением. И - странно теперь, когда ее не было рядом, он ощущал не приступы пережитой страсти, а огромную, поглощающую нежность и боль. Оттого что ее никогда уже не будет. Это жуткое, могильное слово "никогда".
   На другой день после недельного отсутствия он вернулся на пляж, где в ожидании завтрашнего отъезда бронзовела утомленная отдыхом банковская группа. Катенька Целик с волосами, завитыми в мелкие, по тайской моде, косички, устремилась к нему с шутливым упреком. Но глянула в пустые отсутствующие глаза и - отступила, поджав губы. И даже позволила подбежавшему Пашеньке утащить себя за руку к океану, откуда то и дело доносился ее интригующий хохоток. Впрочем погруженный в себя Коломнин ничего этого не замечал.
   И, взлетая на следующие сутки над беззаботным Тайландом, мечтал лишь об одном, - что возвращение в Москву, к привычным заботам, поможет ему отвлечься от женщины, о существовании которой всего десять дней назад он и слыхом не слыхивал. Но за эти десять дней она вклинилась в размеренную его жизнь, разметала ее походя и - исчезла бесследно.
   Возвращение на круги своя
   Домой Коломнин добрался под вечер следующего дня, не предупреждая домашних. Тихохонько открыл ключом входную дверь - со смешанным чувством радости и опаски. Все было, как всегда: из глубины раздавались монотонные голоса, - по телевизору шел очередной сериал; на кухне позвякивала посуда. Надеясь, что хозяйничает дочка, Коломнин подкрался на цыпочках, заглянул с предвкушающим лицом, - увы, это оказалась жена. Она обернулась на звук. Что-то в ней на долю секунды встрепенулось от неожиданности, но тут же и угасло.
   - А, вернулся. Что-то долго, - констатировала она тем тоном, каким жены пеняют задержавшимся в магазине мужьям. - Ну, как отдохнул от семьи?
   - Нормально, - так же буднично ответил Коломнин. - Что у вас?
   - Живем. Обувь-то сними. Я, между прочим, корячилась - полы мыла. И бритву положи в отдельный стаканчик, - в ванной поставила. А то весь подзеркальник загадили. А вообще - с приездом.
   Потянувшись, она неловко чмокнула его в щеку.
   - Извини, не обнимаю. Руки в "fairy".
   Коломнин понимающе кивнул и вышел одновременно с досадой и облегчением, если бы жена вдруг заговорила иным, теплым тоном, это бы было для него сейчас большим испытанием.
   Впрочем холодность первой встречи искупила следующая: радостные вопли наполнили квартиру, когда заглянул он в гостиную. Дочка просто вспрыгнула сверху, а сын, хоть и пытался казаться по-мужски сдержанным, то и дело терся носом о щеку обнявшего его отца.
   Напряжение, в коем пребывал Коломнин в последние дни, отпустило. С трудом сдерживая внезапный приступ умиления, он обнимал детей, обмениваясь бессвязными поспешными репликами.
   Особенно растрогала встреча с сыном. В последние годы их отношения, до того близкие и доверительные, основательно разладились. В пятнадцать лет Дмитрий по совету отца попытался поступить в колледж при МГУ. "А что, сын? Учиться так всерьез. Здесь ты по крайней мере получишь такой уровень, что в любое место, хоть и в наш банк, на ура примут", - убеждал Коломнин разгорающегося от отцовской поддержки Дмитрия. Они вместе готовились. Вместе ездили на экзамены. По инязу даже получили пятерку: Димка довольно бойко лопотал по-английски и по-французски. И все-таки одного балла не добрали. Галина немедленно потребовала от мужа выйти через свои каналы на одного из проректоров и обеспечить поступление сына. Коломнин, помрачнев, начал говорить о необходимости вступать в жизнь честно и по парадной лестнице. Жена только поморщилась. И, конечно, оказалась права: многие из родителей, дети которых недобрали даже по два балла, сумели обеспечить их поступление. На Дмитрия случившееся подействовало сокрушительным образом. Во всяком случае, когда Коломнин пытался успокоить его, предложив проявить себя мужчиной и назло всем поступить на будущий год, Димка уже не льнул к нему, а напротив, отчужденно забивался в угол дивана.
   Проблему решила мать, устроив сына в какой-то простенький, не требующий усилий колледж, в котором верховодила одна из многочисленных ее приятельниц. А по окончании его обеспечила зачисление Дмитрия на юридический факультет одного из самозванных коммерческих вузов, что бурным чертополохом понарастали на московской земле. На вечернее отделение.
   Коломнин, услышав про избранный вуз, попытался поговорить с женой и сыном. "Чего вы хотите? - напрямую, сдерживая негодование, поинтересовался он. Получить настоящие знания, с которыми перед парнем будет открыта повсюда зеленая улица, или - фиговый листок?". По тому, как тонко переглянулись мать с сыном, он понял, что выбор уже сделан. Учеба протекала нехитро, по одному и тому же стандарту. Полгода Дмитрий был предоставлен самому себе, лишь изредка заглядывая в институт. А в начале каждой сессии мать с сыном направлялись в ВУЗ вдвоем. Она заходила к декану, с которым познакомилась через нужных людей, раскрывала дамскую сумочку, где лежала очередная коломнинская зарплата, черпала из нее ресурс и - на полгода решала проблему. А Дмитрий целыми днями слонялся по квартире или пропадал в компаниях, частенько возвращаясь под легким шафе.
   Коломнин страдал, видя, как сын все больше превращается в нахлебника.
   - Вдумайся, кого ты собираешься вырастить?! - набрасывался он на жену.
   - Старый ты, Коломнин. Забыл уже, каким сам был в его возрасте. Подумаешь, погуляет мальчишка! Понадобится, все усвоит, - с безапелляционностью, от которой у Коломнина сводило скулы, заявила жена. - Тебя тоже не на рыночной экономике учили. Ничего: жизнь заставила и - втянулся. Так что за сына не бойся, - не пропадет.
   И что ты думаешь? Опять оказалась права. Полгода назад Дмитрий, стесняясь, подошел к отцу и попросил помочь ему устроиться на работу: "Хочу зарабатывать сам. У нас все пацаны при деле". Коломнин, хоть и с сомнением, но устроил его на стажировку в банковский отдел залогов. Через короткое время сначала начальник отдела Панчеев, а потом и остальные сотрудники при встречах начали расхваливать Дмитрия, наполняя отцовское сердце скрытой гордостью. Теперь по вечерам сын с отцом часто обсуждали общие банковские проблемы, и в юношеской горячности Дмитрия все более проявлялась эрудиция, - результат упорной работы. На его письменном столе появились учебники по банковскому праву, - самолюбивый парень тянулся за теми, с кем оказался рядом.
   Вот и сейчас Коломнин видел, как не терпится Димке чем-то с ним поделиться. Так что он даже оттолкнул младшую сестренку, гордо потянувшуюся с дневником. Оказывается, начальник отдела доверил ему самостоятельно подготовить и провести аукцион по продаже залогового оборудования одного из разорившихся должников. Ломающимся баском Дмитрий сообщил, что дважды за это время летал в командировку, "уронил" в цене директора базы, в результате банк получит лишних двадцать тысяч долларов. Коломнин, конечно, не поверил, что двадцатилетний, хоть и кипящий самоуверенностью парнишка мог "переиграть" битого торгаша. Но ограничивался лишь ласковым покачиванием головы, произошло главное: между ним и сыном восстановилась связь, нарушенная пять лет назад.
   На этом разговор прервался. Тем более что о своих претензиях на отца требовательно объявила дочь, поднявшая возню. Еще через десять минут дверь в гостиную распахнулась. Утомившаяся и оттого раздраженная Галина разогнала детей спать.
   Вслед за женой Коломнин прошел на кухню.
   - Доча что, больна? Мне показалось, головка потная. - Мог бы хоть разок позвонить, поинтересоваться, что дома. Может, и знал бы, что она третий день в школу не ходит. Тридцать семь и пять.
   - Лекарства есть?
   - А ты в аптеку сходил?
   - Как же я мог? Позвонила бы на мобильный, заехал бы.
   - Да что толку тебе вообще что-то говорить? Ты ж весь в своих делах. Нас с детьми не станет, наверное, и не заметишь. Ладно, ужинать будешь?
   - Поел. С ребятами в аэропорту после приземления посидели.
   - Посидели?! - жена опустилась на табуретку, демонстративно потянула ноздрями воздух.
   - Во дает муженек! - восхитилась она, пристукнув широко расставленные в коленях ноги. - Дома жрать нечего, дочь больная валяется, может, с воспалением легких, я каждый доллар выгадываю...
   - Тише, дети услышат.
   - А муж куда угодно готов, лишь бы не домой. Уже по аэропортам с дружками хлещет... Или - с подругами?
   - Почему куда угодно и почему хлещет? - Коломнин, в свою очередь, быстро заводился от взвинченного ее тона и - теперь едва сдержался. - Был повод. С возвращением.
   - Повод! - обрадовалась жена. - С Ознобихиным небось? Так у этого даже отсутствие повода - повод выпить. Но тот хоть пьет, да деньги серьезные делает. А вот что нам с ребятами пахота твоя вечная дает? Зато весь из себя начальник.
   - Положим, дает не так и мало. Квартиру эту мы как раз на мои банковские доходы купили. - Тоже мне доходы! - фыркнула Галина. - Два года корячиться, чтоб скопить на трехкомнатную халупу. - Это халупа?! - Халупа и есть, - Галина с удовольствием нажала на неприятное словцо, словно на карандашный грифель: аж до крошек. - Одно слышу: работа, работа! В МВД ночами сидел. В банк перешел и опять то же. Работа эта твоя подлючая.Только мы с детьми тебе совсем не нужны.
   - Ну, не надо! Передергивать не надо! Детей сюда не приплетай! Что ж ты все в одно корыто?
   - И то верно, - горько согласилась жена. - О детях ты все-таки вспоминаешь. А я? Что есть, что нет. Я ж на себя в зеркало лишний раз поглядеть боюсь - морщины. А грудь? Да какая там грудь осталась! И это в неполных сорок.
   - Следить за собой надо, - Коломнин словно ненароком скосился на раздвинутые тронутые целлюлитом ляжки.
   - Следить?! - жена восхищенно хлопнула в ладоши. - Аэробикой заняться? Или массажем? А может, в "Чародейке" надо по сотне долларов в неделю оставлять, которых у меня нет?
   - Ну, пошло. Слушай, давай хоть до утра отложим. Ей-богу, устал чертовски.
   - А может, жену надо было поберечь? Или полагаешь, что двое родов и три аборта фигуру украшают? А плита? А белье это треклятое?.. Чего на ноги поглядываешь? На еще и на руки погляди, - она вытянула перед собой потрескавшиеся, смазанные на ночь кремом "вареные" ладони. Они подрагивали.
   - Галя! - Коломнин, как всегда при подобных сценах, подошел к жене, со смешанным чувством жалости и невольной брезгливости, провел неловко по голове. И она, словно ждала этого, уткнулась в его живот.
   - Ну, что я могу? - он гладил ее голову, ненароком обнаруживая новые седые волосы и комья перхоти. - Мне действительно платят столько, сколько платят. Я ж не ворую.
   - И взяток не берешь. Я знаю, - отстранившись, жена отерла глаза. - Но сил нет больше, Сережа. - Хорошо, давай наймем горничную. Правда, это обойдется папаше Дорсету в лишних сто пятьдесят - двести долларов. Придется подождать с новой машиной. Но ради твоего здоровья...
   - Да причем тут горничная?!
   Коломнин насупился, ожидая какой-нибудь язвительной реплики. Но продолжения не последовало. Жена, прислонившись к косяку, о чем-то тяжело думала.
   - Если б ты только знал, как это мучительно жить, не имея света впереди.
   - Я знаю, - вырвалось у Коломнина.
   - У тебя что, женщина появилась? - чутко догадалась Галина. - Так лучше скажи честно! Я выдержу. Чем так-то.
   - Дуреха ты! - боясь выдать себя, рявкнул Коломнин и по вспыхнувшему лицу увидел: это было именно то, что хотела она услышать.
   - Ну что ж, нет так нет. Глядишь, в самом деле и наладится что-то. Дети, похоже, заснули. Может, и мы пойдем, а, Сереж?
   В голосе ее появилась внезапная томность. Должно быть, помимо воли Коломнина, проскочила в нем какая-то гадливость, потому что жена ссутулилась и вернулась к привычному тону:
   - Ладно, банкир фигов, не пугайся. Не навязываюсь. Будешь ложиться, не забудь чайник выключить.
   И вышла, плотно прикрыв дверь.
   Коломнин подошел к окну. Где-то там, в ночи, за московскими многоэтажками, за уральским хребтом, посреди Сибири, обиталась его несбывшаяся Лоричка. Он ткнулся лбом к потное стекло и глухо заскулил.
   - А что, парни, как вы думаете, сколько может стоить самый дорогой стакан водки? - заместитель начальника управления экономической безопасности банка "Авангард" пятидесятипятилетний Валентин Лукьянович Лавренцов, прищурившись, оглядел скопившихся сотрудников.
   - Ну, если кингстоны совсем перекроет, так можно и тысячу рублей отдать, начальник отдела по иногородним филиалам Анатолий Седых провел шершавым языком по губам. Представил с тоской, сколько еще терпеть до вечера. - А то и две.
   - Салаги вы дешевые, - собственно к этой фразе и подводил первый вопрос Лавренцова. Окружающие предвкушающе затихли, - Лавренцов слыл виртуозом соленого рассказа. - А шестьдесят пять тысяч долларов не хотите?
   - За стакан?! - обескураженно промычал Седых, почувствовав, что желание похмелиться разом поуменьшилось.
   - А то. Вчера, стало быть, вызывает меня президент банка, - Лавренцов значительно огладил седой ежик на округлой голове. Он мог бы сказать просто "Дашевский". Но "президент банка" - это придавало дополнительную увесистость дальнейшему. - И попросил помочь Управлению делами воздействовать на одного упрямца. Тот как раз в банк на переговоры приехал. Да чего там?! Новый директор конзавода.
   - Это на территории которого строится банковский коттеджный поселок? заинтересовался начальник информационного центра Николай Панкратьев неулыбчивый с землистым скуластым лицом человек. Дотоле он, единственный, не участвовал в общем оживлении, хмуро перекатывая по крышке стола подвернувшийся стеклянный шарик.
   - Во-во! Со старым-то у банка все тип-топ было. Дружили. Ему платили, он подписывал.
   - И все так чинно-благородно, - добавил перцу Седых.
   - Как надо, так и было, - Лавренцов не любил, когда его перебивали. Только хозяйственники наши лопоухие забыли, видите ли, вовремя подписать договор еще на кусок земли вдоль речки. Самый что ни на есть лакомый кусман: хошь корты ставь, хошь какие другие забавы.
   - Как же нашим буграм без этого куска-то? - без выражения прокомментировал Панкратьев. - Уж если им что втемяшилось, так просто вынь да положь.
   - Наше дело не комментировать, а выполнять, - отсек реплику Лавренцов. Словом, новый директор вдруг уперся. Меня-де, коллектив. Я-де, весь в интересах людей. В общем со всех сторон махровый демагог, а подступиться, подходы найти - никак!
   - И ты подступился, - догадался Панкратьев.
   - К чему и рассказ. Но тоже непросто было. Я ему: "Хочешь пятьдесят кусков живыми долларами? Лично тебе". А он в ответ: "Мой интерес - интерес Конзавода. А земля эта самая выпасная". И дальше какую-то туфту несет насчет поголовья. Часа два мы с ним, как нанайские мальчики на ковре. Уж, думаю, может, и впрямь, какой последний идейный попался.
   - Нагульнов из "Поднятой целины", - бросил кто-то.
   - Это точно. Целина там непаханная. Честно скажу, отчаялся. Думал, аут. Только замечаю, глазом косит и чем дальше, тем больше подрагивает. Братцы! Так это ж совсем другое дело. Это-то нам как раз знакомо! А что, говорю, в самом деле, все о делах да о делах! Не выпить ли нам, как мужикам? И достаю бутылец "Смирновской"!
   - Заглотил, - завистливо догадался Седых.
   - Как на духу! Даже сам не ожидал такого эффекта, - Лавренцов истово перекрестился. - Через десять минут, как стакан принял, расцвел и махом все подписал, - алкаш оказался. И с утра неопохмеленный. Даже про пятьдесят тысяч не вспомнил. Вот она загадка русского мужика. За большие доллары его не возьмешь. А за стакан водки - будьте любезны! Алкоголизм - это такое, доложу вам, оказывается, благо!
   Довольный эффектом, Лавренцов крутнулся в кресле, обозревая ошеломленных сотрудников.
   - И чего они теперь будут делать без выпасных лугов? -поинтересовался Панкратьев.
   - А это не наша печаль! - ответил за Лавренцова Седых. Как и многим другим, вопрос показался ему бестактным. - Тут теперь главное, Лукьяныч, грамотно доложить Дашевскому. Нажать, что пятьдесят тысяч банку сэкономил. Может, десятку выпишет?
   - Получишь ты с него, как же! - все с той же желчностью вновь отреагировал Панкратьев.
   И на этот раз реплику встретили сочувственно, - прижимистость президента банка была, увы, широко известна.
   - Внимание! Подъехала "ДЭУ"!...- сидевший на подоконнике впередсмотрящий поднял палец, требуя всеобщего внимания. - Вышел из машины!.. Идет! Нет, с кем-то остановился... Вошел в подъезд!
   Он отбежал от окна и встал в конце моментально выстроившегося ряда.
   - Приготовились, - Лавренцов прошел поближе к входной двери, непроизвольно огладил ежик. - Все запомнили? Значит, если скажет...
   - Помним, помним, - Анатолий Седых в свою очередь вроде бы случайно проверил узел галстука и быстро отер слюной пересохшие губы.
   В большом, метров на сорок кабинете, где скопились сейчас сотрудники управления, установилось возбужденное ожидание.
   На этаже остановился лифт. Послышался распекающий кого-то на ходу голос. Потянулась дверь.
   - Товар-рищи офицеррыыы! - рявкнул, вытягиваясь, Лавренцов. И вошедший Коломнин обнаружил своих "орлов", выстроившихся перед ним в наигранном раже.
   Подыгрывая, неспешно прошел по рядам.
   - М-да, распустились без меня, - скорбно протянул он. - Двое плохо выбриты. От баб, что ли? Один без галстука. В нечищенной обуви. Бутылки, гляжу, пустые в корзине появились. Забурели без присмотра, дети мои.
   Он еще не договорил, а обрадованный Лавренцов рубанул в воздухе рукой.
   - Прости, батько! - весело грохнуло тридцать глоток. И приготовившийся устроить разнос Коломнин обескураженно рассмеялся. - От баламуты!
   Его обступили. Посыпались обычные шуточки по поводу отдыха. Тем более тайского отдыха.
   - Как вам эротический массаж, шеф? - полюбопытствовал Лавренцов, как и Ознобихин, большой любитель тайской экзотики. - Расслабились?
   - Это вы тут, гляжу, без меня расслабились, - при воспоминании о сеансе массажа Коломнин поежился. - Десятый час. Или дел нет? Все! Митинг по поводу моего возвращения объявляю закрытым. Полковники через пять минут ко мне на планерку. Остальным работать по плану. Вольно. Разойдись.
   Назвав руководителей полковниками, Коломнин лишь отчасти отступил от истины: его зам Валентин Лавренцов был генерал-майором милиции в отставке.
   Когда три года назад президент банка поручил Коломнину подобрать штат в управление экономической безопасности, он пригласил прежде всего тех, кого хорошо знал по совместной работе в МВД. Тщательно отбирал каждую кандидатуру, как отбирают фрукты в посылку, - чтоб подходили один к другому и, не приведи Господи, не попался бы с гнильцой, - перезаражает все вокруг. А потому умел чувствовать состояние подчиненных.
   И сейчас заметил, что в каждом из них за внешним возбуждением проглядывает какая-то общая озабоченность. Что-то в его отсутствие произошло.
   Войдя в компактный свой кабинетик с единственным столом возле неказистого сейфа и рогатой вешалкой у двери, Коломнин огляделся в поисках перестановок, пытаясь на глазок определить, куда технические службы могли подпустить свежего "жучка". Но впрочем не особенно внимательно: разговоров, о которых категорически не должно быть известно руководству банка, здесь не велось.
   - Разреши, Сергей Викторович? - в кабинет ввалились Лавренцов, Седых, Панкратьев и старший группы по борьбе с мошенничествами в сфере пластиковых карт Богаченков. Младший из всех, Юрий Богаченков, хорошо знающий куцую меблировку в кабинете шефа, предусмотрительно прихватил с собой стул.
   Следом, стараясь не бросаться в глаза, вошел поджидавший в коридоре Павел Маковей. Не найдя, куда присесть, безропотно прислонился к стене.
   - Забираю из филиала, - объявил Коломнин, заметив кидаемые исподволь взгляды. - Будет в подразделении собственный юрист. А теперь кончайте переглядываться и выкладывайте, конспираторы, что случилось.
   - ЧП у нас, Сергей Викторович! - Лавренцов послюнявил бобрик. Отпасовал настороженный взгляд шефа в сторону Панкратьева. - Докладывай сам, Николай. Твое подразделение.
   Панкратьев сегодня был заметно мрачнее обычного.
   - Ножнин на взятке попался, - буркнул он. - Проверял заемщика и взял в лапу пятьсот долларов.
   - Дожили, - приподнятое настроение Коломнина рухнуло разом. - До сих пор других выявляли. А теперь, выходит, и к нам просочилось. Кто его на работу брал?
   - Я брал, сам знаешь, - Панкратьев нахмурился. - Рекомендовали как хорошего парня.
   - Нет такой категории - хороший парень! - взвился Коломнин. - Есть либо надежный, проверенный человек, либо ... стручок. Этому, если помню, двадцать семь. Вовсе салага.
   Двадцатипятилетний Маковей, боясь, чтобы в связи с этим не припомнили про него, быстренько нагнулся перешнуровать обувь.
   - Сколько я вас всех учил! В нашу службу надо брать мужиков тертых, лет за тридцать. Чтоб понятие корпоративной чести устоялось! Каким числом уволили?
   Панкратьев и Седых требовательно посмотрели на раскрасневшегося Лавренцова. Похоже, роли были распределены заранее.
   - Так не уволили пока, тебя ждали. Не все тут однозначно, - Лавренцов намекающе кивнул в сторону стоящего в углу Маковея.
   - Давай! Он теперь свой, - разрешил Коломнин.
   - Информация-то подкожная. За пределами подразделения пока никто ничего. Он даже не то что взятку. Просто у них выдача кредита зависала из-за отсутствия нашего заключения. Вот и заплатили, чтоб ускорил. А по сути все написал как есть.
   - Ты к чему сию адвокатскую речь завел?
   - К тому самому. Чего подразделение подставлять? Уволить втихую. И все дела. Сумма-то в самом деле смешная.
   - Смешная! - Коломнин оглядел солидарных меж собой руководителей. - И впрямь, гляжу, забурели. Пятьсот долларов - уже и не деньги. Забыли, как в МВД в День чекиста в кассу ломились, чтоб хоть с долгами рассчитаться? Быстро же в вас эта банковская отрава въелась - сор из избы не выносить.
   - А к чему выносить-то, Сергей Викторович? - всякий раз, когда надо было говорить что-то несогласованное с Коломниным, пухлые аккуратные щечки Седых начинали алеть. - И так многие только и ждут, чтоб вы на чем оступились.
   Это осторожненькое "вы" чуть остудило гнев Коломнина. В подразделении требовательного начальника ценили. Мало кто не познакомился с его вспыльчивостью и придирчивостью. Но давно не обижались. Знали за ним главное качество: в случае удачи Коломнин всегда публично рапортовал: "Мои хлопцы отличились", в случае прокола ограничивался коротким: "Я не сработал". Последняя фраза Седых была неприкрытым намеком на трудные отношения, сложившиеся у дотошного, упертого, как называли за глаза, начальника УЭБ со многими влиятельными в банке фигурами. Одни из них на основании материалов его расследований оказались отодвинуты от лакомых кусков в банковском бизнесе. Другие, более дальновидные, чувствуя на затылке близкое дыхание, пытались упредить удар и спешили с жалобами к президенту банка Дашевскому. Не случайно в последнее время в выступлениях и репликах президента все чаще и чаще проскальзывало недовольство неуживчивым "безопасником". Что людьми, сведущими в кулуарных хитросплетениях, воспринималось как признак близкой опалы.