Страница:
— Оуэн Йитс? — Кто-то, видимо, пользовавшийся акустическим инвертором, во всяком случае, не знакомый мне «Робин», посмаковал мои данные. — О-хо-хо?
— Оуэн? — Ну.
— Тебе повезло! Робин как раз рядом. — Оттенок создававшего слабый фон шума слегка изменился, и я услышал совсем другой голос, знакомый мне: — Приветствую, мистер Йитс. Я тебе нужен?
— Очень-очень.
— А точнее?
— Я хотел бы научиться так играть, как ты на этом своем укулеле. Или — если не удастся меня быстро научить — я купил бы такой же инструмент, как у тебя, но он должен быть еще меньше, совсем маленький.
— Та-ак… — Я услышал в трубке, как Робин причмокивает, сначала один раз, потом еще несколько. — Но знаешь — звук будет совсем другой и очень, действительно очень тихий.
— Но я бы приложил его к уху слушателя, этакий концерт для одного, самое большее для двоих.
— Одновременно? Исключено.
— Нет, по отдельности. То есть меня интересуют максимальные возможности инструмента. Цена роли не играет, лишь бы ОНО играло.
— Та-ак… — Он надолго задумался. — Подытожим: Маленькое, для одного слушателя, желательно с возможностью повторения концерта…
— Именно так, притом что он вовсе не обязательно Должен напоминать укулеле, — сказал я, молясь, чтобы Робин не бросил трубку. — Самое большее — часы.
— Ой-ой-ой! — Робин долго молчал, так долго, что я Уже был уверен в его ответе. Я стиснул зубы и кулаки. — Знаешь что? Это ведь не так сложно, а? Маленький магнитофон? Зачем тебе все эти хлопоты?
— Нет, такой номер не пройдет. Мне нужно что-нибудь достаточно надежное, потому что… В общем неважно. Никаких записей, это я могу купить и не выходя из отеля. Слушай еще раз: надежное, маленькое, и чтобы даже часовщик не заметил его присутствия в механизме. На прочном браслете с одноразовой блокировкой.
На этот раз тишина продолжалась столь долго, что я подумал: «Черт побери, до чего не вовремя прервалась связь», но на всякий случай не клал трубку. Лишь минуты через две я решился деликатно кашлянуть.
— Чего ты там хрипишь? Я тут… — Снова наступила тишина. Я терпеливо ждал, чувствуя, как выпитые литры сока превращаются в желудке в неправильной формы куски льда. — Ну так слушай… — Он начал что-то бормотать, словно говоря в спрятанный в горле микрофон. В кабине стало жарко. Я ударил локтем по панели, промахнулся, прицелился точнее и на этот раз попал в клавишу кондиционера. Обидевшись, он вывел на табло информацию о том, что работает на максимуме, и тут же погасил надпись. Я приоткрыл дверь кабины, но кондиционер не лгал — снаружи было намного жарче. — Ладно! — вдруг сказал Робин, громко, отчетливо и оптимистично, отчего я преисполнился радостных чувств. — Хорошо. У тебя будет укулеле, какое ты хочешь. Единственное «но» — второй и последующие слушатели. Что скажешь?
— Я? Весь дрожу от счастья!
— Можешь ко мне приехать?
— А ты?
— Могу, — сразу же согласился он.
— Прекрасно. Я в Трентоне, отель «Барни». Когда?
— Вообще я мог бы послезавтра, но если у тебя какой-то срочный концерт… Черт, я с трудом владею собой, когда говорю «концерт», «слушатели» и так далее… — захихикал он. — Ну так вот, если у тебя срочный концерт, то могу завтра. Где-нибудь ближе к вечеру?
— Отлично. Жду. Естественно, я имею в виду завтра.
— Я догадался. До свидания.
Положив трубку, я вышел в холл. Я подумал о возможной реакции Будды — наверняка он станет злиться, что я не посвящаю его во все свои дела. А собственно — почему? Разве я ему не доверяю? Нет. Может, просто к подобному не привык?
— Добрый день. Надеюсь, вы довольны проведенной у нас ночью?
Коридорный преградил мне путь, правда, лишь на мгновение, сразу же уступив дорогу, но все же успел сбить меня с мысли. Я наклонился к нему.
— Приятель, я помню, что ты говорил насчет портье, но если до тебя не дойдет, то в следующий раз я объявлю эту ценную информацию на весь холл.
Оставив его стоять с приоткрытым ртом, я поднялся на свой этаж. Когда я вошел в номер, Будда стоял у окна спиной к двери, его голову окутывало облако дыма. Похоже, он на меня обиделся. «Хорошо, — подумал я, — что удалось спихнуть Ника в ЦБР; все-таки работать с кем-то в паре — большая ответственность, слишком часто у людей возникает желание нагадить своему же коллеге».
— Нашел что-нибудь?
— Да. — Он повернулся и подошел к компу. Обиженным он не выглядел, возможно, я ошибся в интерпретации его позы. — В уже знакомом нам кегельбане.
Посмотри сам.
Я придвинул стул и уставился на экран.
— Вот, пожалуйста — Красински. — Камера показала мужчину лет тридцати, с темными волосами; на макушке они были коротко подстрижены, на висках же — Длинные, зачесанные назад. Обычное рядовое лицо, которое в последний момент Бог окропил несколькими небольшими родинками — две под правым глазом, одна пониже, почти на подбородке, и еще одна на лбу, на Уровне левого виска. Красински что-то возбужденно говорил Ласкацио, который в этом тандеме несомненно играл ведущую роль. Его жест, которым он завершил разговор — мол, ладно, проваливай — после чего Красински вскочил и быстро отошел от столика, свидетельствовал об этом столь же однозначно, как если бы Джереми поцеловал Мануэлю руку. — Красински я нашел только один раз, именно здесь, и еще два довольно сомнительных снимка из магазинов, сделанных раньше по времени. — Он небрежно ткнул в несколько клавиш. — А это трое из обслуживающего персонала, которые там работали в тот день. Официантка… — Молоденькая и симпатичная, которую Ласкацио соблазнял улыбкой и раздевал взглядом. — Вторая… — Еще более симпатичная, даже жаль, что она работает в подозрительном кегельбане. — Эта могла его видеть только издалека, если только не обслуживала в другой день. — И еще один тип, возможно инструктор; похоже было, что они разговаривали с Мануэлем об игре, поглядывали на дорожки, потом просматривали какие-то таблицы. Он наверняка знает Мануэля, вопрос только в том, с какой стороны. — Будда откинулся на спинку стула и потянулся к своим «Бруно-Б», но, не закуривая, снова положил их на то же место.
— Давай расположим события в хронологическом порядке, — предложил я. — Мануэль Ласкацио был убит… Когда?
— Второго марта, — тотчас же подсказал Будда.
— Хорошо… Когда появился здесь, в Трентоне, Мануэль-второй?
Будда наморщил лоб.
— Вроде бы в середине мая.
— То есть через две недели после того, как вышел из тюрьмы. Может быть, даже раньше; как бы там ни было, у него здесь есть какие-то дела. Неизвестно когда именно, но к нему присоединяется Красински, исчезнувший из поля зрения полиции где-то в апреле, когда Мануэль отсидел половину срока. Наверняка они виделись по крайней мере один раз, так? — Я показал на экран. — Когда состоялась эта встреча?
Будда наклонился к компу и набрал что-то на клавиатуре; на экране, в углу остановленного кадра, появилась дата.
— Шестнадцатого июня, — прочитал он.
— И с того времени у нас нет известий о Красински… — Я развалился в кресле и закурил. — Пропал?
Он кивнул. Я тоже кивнул. Будда поморщился:
— Мы тут киваем как китайские болванчики, а Красински тем временем Бог знает где.
— Знаешь что? — Я стряхнул пепел и нацелил конец сигареты в его сторону. — Если бы ты не занимался любительским расследованием, Красински… — Не зная, как закончить фразу, я махнул второй рукой. — Он давно бы уже был у нас. А теперь приходится вести следствие несколько иначе, и именно этим мы сейчас и занимаемся. Дай мне телефон. — Я схватил брошенную трубку. Две кнопки на клавиатуре пульсировали красным. Я нажал их. — Соедините с детективом Крабином. К-Р-А-Б-И-Н. Участок номер три, Тралса. Т-Р-А-Л-С-А.
В телефоне заиграла мелодия, которая должна была сделать более приятным время ожидания соединения. Я вставил трубку в гнездо компа, экран погас и снова засветился. Красински с Мануэлем исчезли, и появился Крабин. Некоторое время он смотрел на меня, а потом вежливо-профессионально улыбнулся.
— Это я, Йитс. Добрый день.
— Да, вижу. Чем могу служить?
— Нужна надежная линия.
Он задумался, словно размышляя, достоин ли я подобного доверия. Опустив взгляд на клавиатуру под экраном, он шевельнул рукой; естественно, я не мог видеть, что он делает.
— Эта линия надежна, — коротко произнес он.
— Нам нужно проникнуть в преступную среду, мне и моему клиенту. Мне требуется какая-нибудь легенда. Если это сложно — пусть будет одна, только для меня. Если это действительно очень сложно — забудем об этом.
— Вы разговариваете достаточно категорично, не как проситель, — медленно проговорил он, возможно, думая, что ему делать, а может быть, просто дразня меня.
— Ну, я мог бы, конечно, нести всякую чушь, демонстрировать свою лицензию, сыпать фамилиями из высших кругов…
— Ага! Ну, это совсем другой разговор! Подождите… — Он встал и вышел из поля зрения камеры. Я посмотрел на Будду, тот перестал хмуриться, поверив, что мы медленно, но верно движемся вперед. Затушив сигарету, я встал и подошел к бару. — Алло? Вы там? — услышал я и вернулся в кресло. Крабин наклонился к камере, не садясь, его голова торчала с левой стороны экрана. — Что бы вам подошло?
— Лучше всего какое-нибудь мокрое дело, за этот год. Это бы меня устроило. И что-нибудь немного полегче — шантаж, киднепинг, что-то в этом роде — для мистера Гамильтона. Мы оба ищем помощи в подпольном мире, легенда должна быть достаточно убедительной, но, боже упаси, без лишнего шума. Да, и еще: мы в Трентоне, я бы хотел, чтобы никакие следы сюда не вели.
— Хорошо. Посмотрю. Но висеть на линии незачем, потребуется время. Куда вам перезвонить?
Я сообщил ему название гостиницы, и мы закончили разговор. Когда я положил трубку, Будда, расхаживавший по комнате, остановился и некоторое время смотрел в стену, хотя, несмотря на все свое желание, я не заметил на ней ничего достойного взгляда. Затем он двинулся в обратный путь, к противоположной стене, которой тоже посвятил немного внимания. Я зевнул. Будда что-то пробормотал. Почувствовав под ногами холод, я сообразил, что не успел надеть носки, и отыскал в сумке чистую пару. Потом я спросил Будду, не собирается ли он затоптать насмерть ковровое покрытие, в ответ на что он лишь пожал плечами. Мне пришло в голову, что со стороны мы могли бы выглядеть как двое отцов в коридоре родильного дома, может быть, даже двое отцов одного и того же ребенка. Поскольку делать пока было нечего, я почесал под ребрами, там, где у меня обычно бывают дурные предчувствия, и вышел в туалет. Когда я вернулся, предчувствия продолжали меня мучить, а Будда заканчивал второй километр своей прогулки. Казалось, в самой атмосфере гостиничного номера повисло нечто неприятное, на букву «к». Кризис? Конфликт? Отпихнув эту мысль уже обутой ногой, я подошел к телефону и позвонил Пиме. Щенки Фебы уже открыли глаза, Фил — о чудо! — вел себя образцово, звонил агент и порадовал сообщением об издании всех моих повестей в твердой обложке. Сплошные хорошие новости, но под ребрами зудело все сильнее. Я попрощался, не вызывая ничьего беспокойства, но сразу же после того, как положил трубку, устроил быструю ревизию собственных мыслей и не мог найти ни единой ошибки: легенда, вернее, две легенды будут, не поверю, чтобы Крабин не нашел для нас двух биографий; Робин готовит для меня оборудование, которое может пригодиться почти каждому и почти в каждой ситуации, а в особенности мне, нам. Может, дело в отсутствии «биф-факса», может, в разлуке с «бастаадом», думал я. Я довольно долго сражался с собственными мыслями, но в конце концов сдался. Либо придумать что-либо было невозможно, либо сейчас это для меня не предназначалось, может быть, позже. Будда все это время то и дело вскакивал, подбегал к окну, словно собирался выскочить из него вместе с рамой и стеклами, потом тормозил, вглядывался в боковую улицу со стоянкой, которая, судя по оживленности движения, большинством автомобилистов воспринималась почти как свалка, потом отскакивал от окна и либо бежал в туалет, либо пил минеральную воду, пока не опустошил весь имевшийся в номере запас. Пополнить его в голову ему не пришло, и я вынужден был сделать это сам. Двери посыльному открыл тоже я. От чаевых тот отказался. Я решил написать благодарственное письмо новому владельцу отеля, но пока что занялся пивом. И теорией кеглей. В информационном банке компа имелись данные о кеглях, я узнал, что их история насчитывает около четырех тысяч лет, что в них играли египетские боги, что древнейшее описание игры встречается в Роттенбургской хронике, а в 1325 году городской совет Кельна запретил принимать ставки на выигрыш в этой благородной игре. Я решил воспользоваться этими данными в разговоре с руководством кегельбана и не заметил, как и когда провалился в сладостную дремоту. Когда Будда довольно мягко тряхнул меня за плечо, я проснулся с неприятным осознанием того факта, что так и не научился кидать, или что там еще делают с этими шарами. Он показал мне куда-то движением головы.
— Телефон, — буркнул он, раздраженный моей тупостью. — Крабин.
Я тряхнул головой так сильно, что почти увидел, как остатки сна разлетаются в разные стороны. Вскочив, я сел перед телефоном, Крабин сидел в профиль к экрану, видимо, слушал кого-то, ожидая моего появления. Когда я появился на его экране, он шевельнул губами и повернулся ко мне.
— У меня кое-что есть, — сообщил он. — Просто сказка. Мы ищем одного типа, который пришил любовника своей жены. Даже меня удивила та страсть, с которой он отдался этому занятию. Расстрелял машину вместе с ее владельцем. — Он покачал головой, словно не веря собственным словам. — Если бы мы протащили нитки через все входные и выходные отверстия, то даже самый ловкий паук в них бы запутался. Больше двухсот пуль. — Он странно посмотрел на меня. — Так что? Берете?
— Пожалуй, да, — сказал я, продолжая размышлять, где тут может быть подвох. — Давно это было?
— Семь месяцев назад. — В глазах его виднелась явная усмешка, хотя, если бы он стал против этого возражать, ни один суд не смог бы доказать обратного. Однако он не мог удержаться и разыграть гамбит с каменным лицом. — Берете?
Я вынужден был капитулировать — мне не приходило в голову ни одного повода для отказа и ни одной причины хорошего настроения Крабина. Я вздохнул и с решительным видом сказал:
— Беру. — Я воспользовался старым испытанным способом, сделав вид, что знаю, о чем речь, чтобы хотя бы таким образом испортить удовольствие детективу. — Вместе со всем тем дерьмом, которое вы мне готовите.
Крабин попался. Улыбка исчезала с его до сих пор сиявшего лица. Он немного подумал, потом негромко фыркнул:
— Какое еще дерьмо?! — Он отвел взгляд от моего лица, щелкнул несколькими клавишами. — Повернитесь в профиль, — потребовал он. — Я подчинился. — Спасибо. И еще мистер Гамильтон, в профиль и анфас. — Я уступил место Будде, закурил «голден гейт» и наклонился над плечом Будды.
— Давайте уж договаривайте, что там насчет этого… Как его зовут? — Я щелкнул пальцами и сразу же почувствовал, что близок к сути — Крабин широко улыбнулся.
— С этого момента вас зовут Ари Зона Стейтс.
— Нет. Я отказываюсь, — простонал я. — Вы издеваетесь…
— Упаси боже! — Он коротко рассмеялся. — Парня действительно так зовут, папаша был патриотом своего штата, просто обожал его, понимаете?
— И вы не можете найти человека, которого зовут как героя развлекательной программы для кретинов? Что же у вас за полиция?
— Ой, смотрите, объявлю розыск по всей стране, — погрозил он мне пальцем. — А заодно, Ари, что касается вашей биографии… Нет, не могу… — Он заржал во весь голос. Я изобразил на лице злость, не слишком сильную, просто чтобы доставить ему немного радости. — Извините… — Он утер блестящие от слез глаза; в этом жесте больше было игры, чем действительной необходимости, но я вполне мог понять, что в скучной жизни полицейского так редко находится место здоровому смеху. — У мистера Гамильтона имя не столь оригинальное… — Кто-то за экраном услужливо захохотал, Крабин изо всех сил пытался подавить смех, и это ему почти удалось, но он все же фыркнул носом, едва не залив подбородок соплями. Схватившись за нос двумя пальцами, он провел рукой вниз. Неожиданно ему расхотелось смеяться, и он посмотрел куда-то в сторону — то ли укрощал взглядом смешливого подчиненного, то ли заглядывал в свои записи. — Э-э… Мистер Гамильтон может временно взять себе имя… Кстати, оказалось, что легче было бы найти женское… А, неважно. У меня для вас маленький шантаж. Подойдет? — Будда посмотрел через плечо на меня, я отвернулся, ища пепельницу. — Человек довольно молодой, придется вам свалить вину на тяжелую жизнь.
Я толкнул Будду в плечо. Он встал со стула, я сел и наклонился к экрану.
— Мы очень вам благодарны, я серьезно.
— Пригодится?
— Без этого мы не можем двинуться с места.
— Ну и хорошо. — Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, надувая щеки. — Если что… — Он состроил физиономию, заменявшую конец фразы. — Полные данные уже у вас в компе. До свидания. — Однако он не исчезал с экрана, а в интонации последних слов явно звучал вопрос. Видимо, он хотел услышать от меня больше подробностей, но такого я никогда себе не позволяю. Крабин перестал строить иллюзии и кивнул. — Удачи.
Он исчез. Я смотрел в темный экран, в котором отражалось мое напряженное лицо, выражение которого трудно было бы описать словом «симпатичное». Я начал размышлять, почему у меня сейчас именно такая физиономия, но ничего мне в голову не приходило.
На фоне моей головы виднелось светлое пятно поменьше — лицо Будды. Насколько я мог заметить, он тоже не слишком радовался жизни. Я повернулся. Он выглядел совершенно нормально. Гм?
— Что-то не так?
— Нет, почему? — импульсивно возразил он.
— У тебя такая страдальческая физиономия… Вернее, была, — поправился я.
— Тебе показалось. У тебя глаза на спине?
— Ну, значит, показалось. — Я встал и потянулся до хруста в костях. Не люблю, когда возражают против очевидных фактов, но далеко не всегда мне хочется доказывать собственную правоту. — Садись и учи биографию. Потом постарайся сочинить другие данные, типа того, как и чем ты зарабатывал на жизнь, где скрывался от полиции, кого знаешь из «коллег»… Соображаешь?
Он кивнул, но тут же открыл рот, словно собираясь о чем-то спросить. Я поднял обе руки.
— Если ты хочешь спросить: «А ты?» — воздержись, иначе дам в морду, — предостерег я. Похоже, именно это он и хотел сказать, поскольку тут же захлопнул рот и повернулся к компу. — Та-та-да-ба-димм… — торжествующе пропел я.
На экране появилось лицо Будды в окружении букв, складывающихся в текст под названием «основные данные». Заглядывая через плечо, я бегло ознакомился с «его» биографией, потом типичная и довольно тупая чужая история мне наскучила. Я открыл пиво и погрузился в размышления по поводу собственной, зная, что вряд ли придумаю что-либо выдающееся, но сам процесс доставлял мне удовольствие. Я продумал несколько возможных линий поведения, несколько сменил акценты, ввел несколько новых и убрал несколько старых персонажей. Я был готов действовать.
Напечатав «свою» новую биографию, я быстро просмотрел ее, а затем начал усваивать сведения об Ари 3. Стейтсе. Будда тоже доверил свою новую жизнь бумаге и ходил по комнате с листком в руке, пытаясь заучить его содержание. Каждые несколько шагов он поднимал голову и, шевеля губами, размещал очередной фрагмент где-то в глубинах памяти, потом опускал голову, словно проверяя, хорошо ли держатся новые сведения и не свалятся ли с полки, читал очередной фрагмент, запоминал… Некоторое время я смотрел на него — он этого не замечал, слишком занятый зубрежкой, — затем вернулся к своим делам. Через два часа я заставил его сделать перерыв на обед и настоял на своем — мы пошли в ресторан. Будда охотнее всего съел бы только свои данные, и притом не выходя из комнаты. Маньяк.
— Никаких разговоров, пошли. — Я безапелляционным жестом показал на дверь. — Кстати, как тебя зовут?
— Роберт Друдман, Ари. — Он улыбнулся, кажется, впервые за сегодняшний день. — Хочешь, чтобы мы уже сейчас пользовались новыми именами?
— Угу. Можешь даже улыбаться каждый раз, когда будешь ко мне обращаться. Меня это не волнует, самое большее — выбью тебе зубы.
После обеда мы вернулись к учебе. В четыре часа я понял, что чувствую себя в шкуре Ари Стейтса уверенно, как жокей в седле. Я сделал себе легкий коктейль и проверил, не вернулся ли еще Саркисян. Он еще не вернулся.
— Через час идем в кегельбан, ты готов? — спросил я кружащего по комнате Будду.
Мой вопрос застал его врасплох; у него побелел кончик носа, и он долго смотрел на меня, словно хотел, чтобы я отказался от своего предложения. Я ждал.
— Да. Черт побери, кажется, да.
Когда я с ним познакомился, у него был сочный баритон, сейчас же из его рта доносился невыразительный хриплый голос. Каждые полминуты он потирал замерзшие ладони.
— Спокойно, приятель. Во-первых, ты всегда можешь сказать, что у тебя проблемы с желудком, это в определенной степени оправдывает неуверенное поведение; во-вторых, я по опыту знаю, что если и подставляешься на чужой биографии, то всегда в самом неожиданном месте, на что мы никак повлиять не можем, так что не из-за чего волноваться. А если ты еще сам начнешь придумывать себе слабые места… — Я закончил фразу хорошо известным жестом, ткнув в пол большим пальцем. — Хватит и тех ударов, что мы получаем от наших противников, не истязай себя еще и сам.
Я говорил с непоколебимой уверенностью в себе, можно сказать, что моя речь в определенной степени подняла настроение мне самому, не говоря уже о Будде — он перестал потирать руки, глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Нос у него, видимо, действительно замерз, и он несколько раз потер его ладонью. Как бы он себя ни чувствовал, выглядел он намного увереннее и лучше.
— Ладно. — Он хлопнул в ладоши. — Я готов. Только что мы там будем делать?
— Сыграем в кегли. Играл когда-нибудь?
— Несколько раз, я не особый поклонник этой игры. Обычно там выпивают море пива, и борьба идет скорее за место у писсуара, чем за очки на дорожке.
— Шутишь? Почему никто не сказал мне этого раньше? — завопил я. — А я, старый дурак, я, Ари Зона Стейтс, ни разу в жизни не был в кегельбане? Ха-ха! Что за ирония судьбы?! Пошли.
Я вышел первым и закрыл за ним дверь, сунув в щель кусочек фольги от упаковки «голден гейта». Будда не обратил внимания на мои манипуляции, явно потрясенный моим спортивным невежеством.
— А гольф? — спросил он.
— Иди ты к черту и возвращайся через неделю! — Я махнул рукой. — Что это за игра, если только через восемнадцать лунок можно бросить что-нибудь себе в желудок? И это спорт, игра, развлечение? — Мы вошли в лифт, двери звякнули, и мы поехали вниз. — Я люблю бирюльки на столике в баре, или шашки в том же баре, или яхтенные гонки…
— … если на борту есть большой бар, — вставил Будда.
— О! — Я хлопнул его по плечу. — Чувствую, мы с ним еще побьем несколько рекордов, — сказал я слушавшему с отсутствующим выражением лица лифтеру. — Позвоните в гараж насчет моей машины, я подожду у входа.
Обслуга гаража оказалась достаточно проворной, мы ждали самое большее полминуты. Будда успел закурить свою безникотиновую сигарету, но мучивший его вопрос он задал лишь в салоне «хаймастера»:
— Что мы будем делать в кегельбане? — и быстро добавил: — Только не говори мне, что играть!
Я подождал, пока появится просвет в потоке автомобилей, и тронулся с места. В замыкавший перспективу улицы небоскреб с блестящими окнами ударило последними видимыми на этой высоте лучами солнце и, словно истощенное последним за этот день усилием, опустилось за вершины других небоскребов. Воздух посерел, рекламные экраны начинали светиться все ярче — каждый взгляд в сторону грозил временной потерей зрения.
— Выпьем пива, — сказал я. — Посмотрим. Спросим о Ласкацио. И все.
— И все?
— Угу. Что бы они тут ни делали, им наверняка не понравится, что какие-то двое никому не известных типов пытаются влезть в их дела.
— Будут нас проверять?
— Наверняка, но и этого может оказаться мало. Ты же видел, как легко подделать чужую жизнь. Ласкацио может об этом знать.
— Ну и что будем делать?
— Не знаю. — Я свернул налево, опередив ищущий место для парковки «форд». — Что-то делать придется, — сказал я, чтобы полностью не лишать его надежды.
Мои слова подействовали на него не лучшим образом; всю остальную часть пути он молчал, видимо, размышлял над планом, полагая, что младший брат утратил способность что-либо планировать, если она когда-либо вообще у него была. Меня так и подмывало спросить, что такого умного он придумал, но мы уже подъехали к плоскому остекленному звездообразному сооружению, предлагавшему жаждущим развлечений трентонцам целое множество разновидностей кегель — слингер, керлинг, боччия, скиттл, боулз, кегли на траве и на льду и, естественно, кегли в их традиционном варианте. Со стоянки стекались к дверям в разных секциях ручейки спортсменов; некоторые несли шиповки и шлемы, другие — тяжелые сумки с глухо постукивающими внутри шарами, большая же часть шла с пустыми руками, как мы, — либо любители пива, либо их снаряжение было заперто в клубных шкафчиках. Я припарковал машину, и мы вышли. «Сегодня! Демонстрация профессионального керлинга! Секция X, в 18.15!!!» Буквы бегущей строки на крыше на мгновение замерли, словно специально для нас, и понеслись в погоню за предшественницами, а на их месте появились другие, сообщающие об очередных мероприятиях.
— Оуэн? — Ну.
— Тебе повезло! Робин как раз рядом. — Оттенок создававшего слабый фон шума слегка изменился, и я услышал совсем другой голос, знакомый мне: — Приветствую, мистер Йитс. Я тебе нужен?
— Очень-очень.
— А точнее?
— Я хотел бы научиться так играть, как ты на этом своем укулеле. Или — если не удастся меня быстро научить — я купил бы такой же инструмент, как у тебя, но он должен быть еще меньше, совсем маленький.
— Та-ак… — Я услышал в трубке, как Робин причмокивает, сначала один раз, потом еще несколько. — Но знаешь — звук будет совсем другой и очень, действительно очень тихий.
— Но я бы приложил его к уху слушателя, этакий концерт для одного, самое большее для двоих.
— Одновременно? Исключено.
— Нет, по отдельности. То есть меня интересуют максимальные возможности инструмента. Цена роли не играет, лишь бы ОНО играло.
— Та-ак… — Он надолго задумался. — Подытожим: Маленькое, для одного слушателя, желательно с возможностью повторения концерта…
— Именно так, притом что он вовсе не обязательно Должен напоминать укулеле, — сказал я, молясь, чтобы Робин не бросил трубку. — Самое большее — часы.
— Ой-ой-ой! — Робин долго молчал, так долго, что я Уже был уверен в его ответе. Я стиснул зубы и кулаки. — Знаешь что? Это ведь не так сложно, а? Маленький магнитофон? Зачем тебе все эти хлопоты?
— Нет, такой номер не пройдет. Мне нужно что-нибудь достаточно надежное, потому что… В общем неважно. Никаких записей, это я могу купить и не выходя из отеля. Слушай еще раз: надежное, маленькое, и чтобы даже часовщик не заметил его присутствия в механизме. На прочном браслете с одноразовой блокировкой.
На этот раз тишина продолжалась столь долго, что я подумал: «Черт побери, до чего не вовремя прервалась связь», но на всякий случай не клал трубку. Лишь минуты через две я решился деликатно кашлянуть.
— Чего ты там хрипишь? Я тут… — Снова наступила тишина. Я терпеливо ждал, чувствуя, как выпитые литры сока превращаются в желудке в неправильной формы куски льда. — Ну так слушай… — Он начал что-то бормотать, словно говоря в спрятанный в горле микрофон. В кабине стало жарко. Я ударил локтем по панели, промахнулся, прицелился точнее и на этот раз попал в клавишу кондиционера. Обидевшись, он вывел на табло информацию о том, что работает на максимуме, и тут же погасил надпись. Я приоткрыл дверь кабины, но кондиционер не лгал — снаружи было намного жарче. — Ладно! — вдруг сказал Робин, громко, отчетливо и оптимистично, отчего я преисполнился радостных чувств. — Хорошо. У тебя будет укулеле, какое ты хочешь. Единственное «но» — второй и последующие слушатели. Что скажешь?
— Я? Весь дрожу от счастья!
— Можешь ко мне приехать?
— А ты?
— Могу, — сразу же согласился он.
— Прекрасно. Я в Трентоне, отель «Барни». Когда?
— Вообще я мог бы послезавтра, но если у тебя какой-то срочный концерт… Черт, я с трудом владею собой, когда говорю «концерт», «слушатели» и так далее… — захихикал он. — Ну так вот, если у тебя срочный концерт, то могу завтра. Где-нибудь ближе к вечеру?
— Отлично. Жду. Естественно, я имею в виду завтра.
— Я догадался. До свидания.
Положив трубку, я вышел в холл. Я подумал о возможной реакции Будды — наверняка он станет злиться, что я не посвящаю его во все свои дела. А собственно — почему? Разве я ему не доверяю? Нет. Может, просто к подобному не привык?
— Добрый день. Надеюсь, вы довольны проведенной у нас ночью?
Коридорный преградил мне путь, правда, лишь на мгновение, сразу же уступив дорогу, но все же успел сбить меня с мысли. Я наклонился к нему.
— Приятель, я помню, что ты говорил насчет портье, но если до тебя не дойдет, то в следующий раз я объявлю эту ценную информацию на весь холл.
Оставив его стоять с приоткрытым ртом, я поднялся на свой этаж. Когда я вошел в номер, Будда стоял у окна спиной к двери, его голову окутывало облако дыма. Похоже, он на меня обиделся. «Хорошо, — подумал я, — что удалось спихнуть Ника в ЦБР; все-таки работать с кем-то в паре — большая ответственность, слишком часто у людей возникает желание нагадить своему же коллеге».
— Нашел что-нибудь?
— Да. — Он повернулся и подошел к компу. Обиженным он не выглядел, возможно, я ошибся в интерпретации его позы. — В уже знакомом нам кегельбане.
Посмотри сам.
Я придвинул стул и уставился на экран.
— Вот, пожалуйста — Красински. — Камера показала мужчину лет тридцати, с темными волосами; на макушке они были коротко подстрижены, на висках же — Длинные, зачесанные назад. Обычное рядовое лицо, которое в последний момент Бог окропил несколькими небольшими родинками — две под правым глазом, одна пониже, почти на подбородке, и еще одна на лбу, на Уровне левого виска. Красински что-то возбужденно говорил Ласкацио, который в этом тандеме несомненно играл ведущую роль. Его жест, которым он завершил разговор — мол, ладно, проваливай — после чего Красински вскочил и быстро отошел от столика, свидетельствовал об этом столь же однозначно, как если бы Джереми поцеловал Мануэлю руку. — Красински я нашел только один раз, именно здесь, и еще два довольно сомнительных снимка из магазинов, сделанных раньше по времени. — Он небрежно ткнул в несколько клавиш. — А это трое из обслуживающего персонала, которые там работали в тот день. Официантка… — Молоденькая и симпатичная, которую Ласкацио соблазнял улыбкой и раздевал взглядом. — Вторая… — Еще более симпатичная, даже жаль, что она работает в подозрительном кегельбане. — Эта могла его видеть только издалека, если только не обслуживала в другой день. — И еще один тип, возможно инструктор; похоже было, что они разговаривали с Мануэлем об игре, поглядывали на дорожки, потом просматривали какие-то таблицы. Он наверняка знает Мануэля, вопрос только в том, с какой стороны. — Будда откинулся на спинку стула и потянулся к своим «Бруно-Б», но, не закуривая, снова положил их на то же место.
— Давай расположим события в хронологическом порядке, — предложил я. — Мануэль Ласкацио был убит… Когда?
— Второго марта, — тотчас же подсказал Будда.
— Хорошо… Когда появился здесь, в Трентоне, Мануэль-второй?
Будда наморщил лоб.
— Вроде бы в середине мая.
— То есть через две недели после того, как вышел из тюрьмы. Может быть, даже раньше; как бы там ни было, у него здесь есть какие-то дела. Неизвестно когда именно, но к нему присоединяется Красински, исчезнувший из поля зрения полиции где-то в апреле, когда Мануэль отсидел половину срока. Наверняка они виделись по крайней мере один раз, так? — Я показал на экран. — Когда состоялась эта встреча?
Будда наклонился к компу и набрал что-то на клавиатуре; на экране, в углу остановленного кадра, появилась дата.
— Шестнадцатого июня, — прочитал он.
— И с того времени у нас нет известий о Красински… — Я развалился в кресле и закурил. — Пропал?
Он кивнул. Я тоже кивнул. Будда поморщился:
— Мы тут киваем как китайские болванчики, а Красински тем временем Бог знает где.
— Знаешь что? — Я стряхнул пепел и нацелил конец сигареты в его сторону. — Если бы ты не занимался любительским расследованием, Красински… — Не зная, как закончить фразу, я махнул второй рукой. — Он давно бы уже был у нас. А теперь приходится вести следствие несколько иначе, и именно этим мы сейчас и занимаемся. Дай мне телефон. — Я схватил брошенную трубку. Две кнопки на клавиатуре пульсировали красным. Я нажал их. — Соедините с детективом Крабином. К-Р-А-Б-И-Н. Участок номер три, Тралса. Т-Р-А-Л-С-А.
В телефоне заиграла мелодия, которая должна была сделать более приятным время ожидания соединения. Я вставил трубку в гнездо компа, экран погас и снова засветился. Красински с Мануэлем исчезли, и появился Крабин. Некоторое время он смотрел на меня, а потом вежливо-профессионально улыбнулся.
— Это я, Йитс. Добрый день.
— Да, вижу. Чем могу служить?
— Нужна надежная линия.
Он задумался, словно размышляя, достоин ли я подобного доверия. Опустив взгляд на клавиатуру под экраном, он шевельнул рукой; естественно, я не мог видеть, что он делает.
— Эта линия надежна, — коротко произнес он.
— Нам нужно проникнуть в преступную среду, мне и моему клиенту. Мне требуется какая-нибудь легенда. Если это сложно — пусть будет одна, только для меня. Если это действительно очень сложно — забудем об этом.
— Вы разговариваете достаточно категорично, не как проситель, — медленно проговорил он, возможно, думая, что ему делать, а может быть, просто дразня меня.
— Ну, я мог бы, конечно, нести всякую чушь, демонстрировать свою лицензию, сыпать фамилиями из высших кругов…
— Ага! Ну, это совсем другой разговор! Подождите… — Он встал и вышел из поля зрения камеры. Я посмотрел на Будду, тот перестал хмуриться, поверив, что мы медленно, но верно движемся вперед. Затушив сигарету, я встал и подошел к бару. — Алло? Вы там? — услышал я и вернулся в кресло. Крабин наклонился к камере, не садясь, его голова торчала с левой стороны экрана. — Что бы вам подошло?
— Лучше всего какое-нибудь мокрое дело, за этот год. Это бы меня устроило. И что-нибудь немного полегче — шантаж, киднепинг, что-то в этом роде — для мистера Гамильтона. Мы оба ищем помощи в подпольном мире, легенда должна быть достаточно убедительной, но, боже упаси, без лишнего шума. Да, и еще: мы в Трентоне, я бы хотел, чтобы никакие следы сюда не вели.
— Хорошо. Посмотрю. Но висеть на линии незачем, потребуется время. Куда вам перезвонить?
Я сообщил ему название гостиницы, и мы закончили разговор. Когда я положил трубку, Будда, расхаживавший по комнате, остановился и некоторое время смотрел в стену, хотя, несмотря на все свое желание, я не заметил на ней ничего достойного взгляда. Затем он двинулся в обратный путь, к противоположной стене, которой тоже посвятил немного внимания. Я зевнул. Будда что-то пробормотал. Почувствовав под ногами холод, я сообразил, что не успел надеть носки, и отыскал в сумке чистую пару. Потом я спросил Будду, не собирается ли он затоптать насмерть ковровое покрытие, в ответ на что он лишь пожал плечами. Мне пришло в голову, что со стороны мы могли бы выглядеть как двое отцов в коридоре родильного дома, может быть, даже двое отцов одного и того же ребенка. Поскольку делать пока было нечего, я почесал под ребрами, там, где у меня обычно бывают дурные предчувствия, и вышел в туалет. Когда я вернулся, предчувствия продолжали меня мучить, а Будда заканчивал второй километр своей прогулки. Казалось, в самой атмосфере гостиничного номера повисло нечто неприятное, на букву «к». Кризис? Конфликт? Отпихнув эту мысль уже обутой ногой, я подошел к телефону и позвонил Пиме. Щенки Фебы уже открыли глаза, Фил — о чудо! — вел себя образцово, звонил агент и порадовал сообщением об издании всех моих повестей в твердой обложке. Сплошные хорошие новости, но под ребрами зудело все сильнее. Я попрощался, не вызывая ничьего беспокойства, но сразу же после того, как положил трубку, устроил быструю ревизию собственных мыслей и не мог найти ни единой ошибки: легенда, вернее, две легенды будут, не поверю, чтобы Крабин не нашел для нас двух биографий; Робин готовит для меня оборудование, которое может пригодиться почти каждому и почти в каждой ситуации, а в особенности мне, нам. Может, дело в отсутствии «биф-факса», может, в разлуке с «бастаадом», думал я. Я довольно долго сражался с собственными мыслями, но в конце концов сдался. Либо придумать что-либо было невозможно, либо сейчас это для меня не предназначалось, может быть, позже. Будда все это время то и дело вскакивал, подбегал к окну, словно собирался выскочить из него вместе с рамой и стеклами, потом тормозил, вглядывался в боковую улицу со стоянкой, которая, судя по оживленности движения, большинством автомобилистов воспринималась почти как свалка, потом отскакивал от окна и либо бежал в туалет, либо пил минеральную воду, пока не опустошил весь имевшийся в номере запас. Пополнить его в голову ему не пришло, и я вынужден был сделать это сам. Двери посыльному открыл тоже я. От чаевых тот отказался. Я решил написать благодарственное письмо новому владельцу отеля, но пока что занялся пивом. И теорией кеглей. В информационном банке компа имелись данные о кеглях, я узнал, что их история насчитывает около четырех тысяч лет, что в них играли египетские боги, что древнейшее описание игры встречается в Роттенбургской хронике, а в 1325 году городской совет Кельна запретил принимать ставки на выигрыш в этой благородной игре. Я решил воспользоваться этими данными в разговоре с руководством кегельбана и не заметил, как и когда провалился в сладостную дремоту. Когда Будда довольно мягко тряхнул меня за плечо, я проснулся с неприятным осознанием того факта, что так и не научился кидать, или что там еще делают с этими шарами. Он показал мне куда-то движением головы.
— Телефон, — буркнул он, раздраженный моей тупостью. — Крабин.
Я тряхнул головой так сильно, что почти увидел, как остатки сна разлетаются в разные стороны. Вскочив, я сел перед телефоном, Крабин сидел в профиль к экрану, видимо, слушал кого-то, ожидая моего появления. Когда я появился на его экране, он шевельнул губами и повернулся ко мне.
— У меня кое-что есть, — сообщил он. — Просто сказка. Мы ищем одного типа, который пришил любовника своей жены. Даже меня удивила та страсть, с которой он отдался этому занятию. Расстрелял машину вместе с ее владельцем. — Он покачал головой, словно не веря собственным словам. — Если бы мы протащили нитки через все входные и выходные отверстия, то даже самый ловкий паук в них бы запутался. Больше двухсот пуль. — Он странно посмотрел на меня. — Так что? Берете?
— Пожалуй, да, — сказал я, продолжая размышлять, где тут может быть подвох. — Давно это было?
— Семь месяцев назад. — В глазах его виднелась явная усмешка, хотя, если бы он стал против этого возражать, ни один суд не смог бы доказать обратного. Однако он не мог удержаться и разыграть гамбит с каменным лицом. — Берете?
Я вынужден был капитулировать — мне не приходило в голову ни одного повода для отказа и ни одной причины хорошего настроения Крабина. Я вздохнул и с решительным видом сказал:
— Беру. — Я воспользовался старым испытанным способом, сделав вид, что знаю, о чем речь, чтобы хотя бы таким образом испортить удовольствие детективу. — Вместе со всем тем дерьмом, которое вы мне готовите.
Крабин попался. Улыбка исчезала с его до сих пор сиявшего лица. Он немного подумал, потом негромко фыркнул:
— Какое еще дерьмо?! — Он отвел взгляд от моего лица, щелкнул несколькими клавишами. — Повернитесь в профиль, — потребовал он. — Я подчинился. — Спасибо. И еще мистер Гамильтон, в профиль и анфас. — Я уступил место Будде, закурил «голден гейт» и наклонился над плечом Будды.
— Давайте уж договаривайте, что там насчет этого… Как его зовут? — Я щелкнул пальцами и сразу же почувствовал, что близок к сути — Крабин широко улыбнулся.
— С этого момента вас зовут Ари Зона Стейтс.
— Нет. Я отказываюсь, — простонал я. — Вы издеваетесь…
— Упаси боже! — Он коротко рассмеялся. — Парня действительно так зовут, папаша был патриотом своего штата, просто обожал его, понимаете?
— И вы не можете найти человека, которого зовут как героя развлекательной программы для кретинов? Что же у вас за полиция?
— Ой, смотрите, объявлю розыск по всей стране, — погрозил он мне пальцем. — А заодно, Ари, что касается вашей биографии… Нет, не могу… — Он заржал во весь голос. Я изобразил на лице злость, не слишком сильную, просто чтобы доставить ему немного радости. — Извините… — Он утер блестящие от слез глаза; в этом жесте больше было игры, чем действительной необходимости, но я вполне мог понять, что в скучной жизни полицейского так редко находится место здоровому смеху. — У мистера Гамильтона имя не столь оригинальное… — Кто-то за экраном услужливо захохотал, Крабин изо всех сил пытался подавить смех, и это ему почти удалось, но он все же фыркнул носом, едва не залив подбородок соплями. Схватившись за нос двумя пальцами, он провел рукой вниз. Неожиданно ему расхотелось смеяться, и он посмотрел куда-то в сторону — то ли укрощал взглядом смешливого подчиненного, то ли заглядывал в свои записи. — Э-э… Мистер Гамильтон может временно взять себе имя… Кстати, оказалось, что легче было бы найти женское… А, неважно. У меня для вас маленький шантаж. Подойдет? — Будда посмотрел через плечо на меня, я отвернулся, ища пепельницу. — Человек довольно молодой, придется вам свалить вину на тяжелую жизнь.
Я толкнул Будду в плечо. Он встал со стула, я сел и наклонился к экрану.
— Мы очень вам благодарны, я серьезно.
— Пригодится?
— Без этого мы не можем двинуться с места.
— Ну и хорошо. — Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, надувая щеки. — Если что… — Он состроил физиономию, заменявшую конец фразы. — Полные данные уже у вас в компе. До свидания. — Однако он не исчезал с экрана, а в интонации последних слов явно звучал вопрос. Видимо, он хотел услышать от меня больше подробностей, но такого я никогда себе не позволяю. Крабин перестал строить иллюзии и кивнул. — Удачи.
Он исчез. Я смотрел в темный экран, в котором отражалось мое напряженное лицо, выражение которого трудно было бы описать словом «симпатичное». Я начал размышлять, почему у меня сейчас именно такая физиономия, но ничего мне в голову не приходило.
На фоне моей головы виднелось светлое пятно поменьше — лицо Будды. Насколько я мог заметить, он тоже не слишком радовался жизни. Я повернулся. Он выглядел совершенно нормально. Гм?
— Что-то не так?
— Нет, почему? — импульсивно возразил он.
— У тебя такая страдальческая физиономия… Вернее, была, — поправился я.
— Тебе показалось. У тебя глаза на спине?
— Ну, значит, показалось. — Я встал и потянулся до хруста в костях. Не люблю, когда возражают против очевидных фактов, но далеко не всегда мне хочется доказывать собственную правоту. — Садись и учи биографию. Потом постарайся сочинить другие данные, типа того, как и чем ты зарабатывал на жизнь, где скрывался от полиции, кого знаешь из «коллег»… Соображаешь?
Он кивнул, но тут же открыл рот, словно собираясь о чем-то спросить. Я поднял обе руки.
— Если ты хочешь спросить: «А ты?» — воздержись, иначе дам в морду, — предостерег я. Похоже, именно это он и хотел сказать, поскольку тут же захлопнул рот и повернулся к компу. — Та-та-да-ба-димм… — торжествующе пропел я.
На экране появилось лицо Будды в окружении букв, складывающихся в текст под названием «основные данные». Заглядывая через плечо, я бегло ознакомился с «его» биографией, потом типичная и довольно тупая чужая история мне наскучила. Я открыл пиво и погрузился в размышления по поводу собственной, зная, что вряд ли придумаю что-либо выдающееся, но сам процесс доставлял мне удовольствие. Я продумал несколько возможных линий поведения, несколько сменил акценты, ввел несколько новых и убрал несколько старых персонажей. Я был готов действовать.
Напечатав «свою» новую биографию, я быстро просмотрел ее, а затем начал усваивать сведения об Ари 3. Стейтсе. Будда тоже доверил свою новую жизнь бумаге и ходил по комнате с листком в руке, пытаясь заучить его содержание. Каждые несколько шагов он поднимал голову и, шевеля губами, размещал очередной фрагмент где-то в глубинах памяти, потом опускал голову, словно проверяя, хорошо ли держатся новые сведения и не свалятся ли с полки, читал очередной фрагмент, запоминал… Некоторое время я смотрел на него — он этого не замечал, слишком занятый зубрежкой, — затем вернулся к своим делам. Через два часа я заставил его сделать перерыв на обед и настоял на своем — мы пошли в ресторан. Будда охотнее всего съел бы только свои данные, и притом не выходя из комнаты. Маньяк.
— Никаких разговоров, пошли. — Я безапелляционным жестом показал на дверь. — Кстати, как тебя зовут?
— Роберт Друдман, Ари. — Он улыбнулся, кажется, впервые за сегодняшний день. — Хочешь, чтобы мы уже сейчас пользовались новыми именами?
— Угу. Можешь даже улыбаться каждый раз, когда будешь ко мне обращаться. Меня это не волнует, самое большее — выбью тебе зубы.
После обеда мы вернулись к учебе. В четыре часа я понял, что чувствую себя в шкуре Ари Стейтса уверенно, как жокей в седле. Я сделал себе легкий коктейль и проверил, не вернулся ли еще Саркисян. Он еще не вернулся.
— Через час идем в кегельбан, ты готов? — спросил я кружащего по комнате Будду.
Мой вопрос застал его врасплох; у него побелел кончик носа, и он долго смотрел на меня, словно хотел, чтобы я отказался от своего предложения. Я ждал.
— Да. Черт побери, кажется, да.
Когда я с ним познакомился, у него был сочный баритон, сейчас же из его рта доносился невыразительный хриплый голос. Каждые полминуты он потирал замерзшие ладони.
— Спокойно, приятель. Во-первых, ты всегда можешь сказать, что у тебя проблемы с желудком, это в определенной степени оправдывает неуверенное поведение; во-вторых, я по опыту знаю, что если и подставляешься на чужой биографии, то всегда в самом неожиданном месте, на что мы никак повлиять не можем, так что не из-за чего волноваться. А если ты еще сам начнешь придумывать себе слабые места… — Я закончил фразу хорошо известным жестом, ткнув в пол большим пальцем. — Хватит и тех ударов, что мы получаем от наших противников, не истязай себя еще и сам.
Я говорил с непоколебимой уверенностью в себе, можно сказать, что моя речь в определенной степени подняла настроение мне самому, не говоря уже о Будде — он перестал потирать руки, глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Нос у него, видимо, действительно замерз, и он несколько раз потер его ладонью. Как бы он себя ни чувствовал, выглядел он намного увереннее и лучше.
— Ладно. — Он хлопнул в ладоши. — Я готов. Только что мы там будем делать?
— Сыграем в кегли. Играл когда-нибудь?
— Несколько раз, я не особый поклонник этой игры. Обычно там выпивают море пива, и борьба идет скорее за место у писсуара, чем за очки на дорожке.
— Шутишь? Почему никто не сказал мне этого раньше? — завопил я. — А я, старый дурак, я, Ари Зона Стейтс, ни разу в жизни не был в кегельбане? Ха-ха! Что за ирония судьбы?! Пошли.
Я вышел первым и закрыл за ним дверь, сунув в щель кусочек фольги от упаковки «голден гейта». Будда не обратил внимания на мои манипуляции, явно потрясенный моим спортивным невежеством.
— А гольф? — спросил он.
— Иди ты к черту и возвращайся через неделю! — Я махнул рукой. — Что это за игра, если только через восемнадцать лунок можно бросить что-нибудь себе в желудок? И это спорт, игра, развлечение? — Мы вошли в лифт, двери звякнули, и мы поехали вниз. — Я люблю бирюльки на столике в баре, или шашки в том же баре, или яхтенные гонки…
— … если на борту есть большой бар, — вставил Будда.
— О! — Я хлопнул его по плечу. — Чувствую, мы с ним еще побьем несколько рекордов, — сказал я слушавшему с отсутствующим выражением лица лифтеру. — Позвоните в гараж насчет моей машины, я подожду у входа.
Обслуга гаража оказалась достаточно проворной, мы ждали самое большее полминуты. Будда успел закурить свою безникотиновую сигарету, но мучивший его вопрос он задал лишь в салоне «хаймастера»:
— Что мы будем делать в кегельбане? — и быстро добавил: — Только не говори мне, что играть!
Я подождал, пока появится просвет в потоке автомобилей, и тронулся с места. В замыкавший перспективу улицы небоскреб с блестящими окнами ударило последними видимыми на этой высоте лучами солнце и, словно истощенное последним за этот день усилием, опустилось за вершины других небоскребов. Воздух посерел, рекламные экраны начинали светиться все ярче — каждый взгляд в сторону грозил временной потерей зрения.
— Выпьем пива, — сказал я. — Посмотрим. Спросим о Ласкацио. И все.
— И все?
— Угу. Что бы они тут ни делали, им наверняка не понравится, что какие-то двое никому не известных типов пытаются влезть в их дела.
— Будут нас проверять?
— Наверняка, но и этого может оказаться мало. Ты же видел, как легко подделать чужую жизнь. Ласкацио может об этом знать.
— Ну и что будем делать?
— Не знаю. — Я свернул налево, опередив ищущий место для парковки «форд». — Что-то делать придется, — сказал я, чтобы полностью не лишать его надежды.
Мои слова подействовали на него не лучшим образом; всю остальную часть пути он молчал, видимо, размышлял над планом, полагая, что младший брат утратил способность что-либо планировать, если она когда-либо вообще у него была. Меня так и подмывало спросить, что такого умного он придумал, но мы уже подъехали к плоскому остекленному звездообразному сооружению, предлагавшему жаждущим развлечений трентонцам целое множество разновидностей кегель — слингер, керлинг, боччия, скиттл, боулз, кегли на траве и на льду и, естественно, кегли в их традиционном варианте. Со стоянки стекались к дверям в разных секциях ручейки спортсменов; некоторые несли шиповки и шлемы, другие — тяжелые сумки с глухо постукивающими внутри шарами, большая же часть шла с пустыми руками, как мы, — либо любители пива, либо их снаряжение было заперто в клубных шкафчиках. Я припарковал машину, и мы вышли. «Сегодня! Демонстрация профессионального керлинга! Секция X, в 18.15!!!» Буквы бегущей строки на крыше на мгновение замерли, словно специально для нас, и понеслись в погоню за предшественницами, а на их месте появились другие, сообщающие об очередных мероприятиях.