Страница:
— Спокойно, сестричка, — небрежно сказал я. — Когда придет время сводить счеты, ты окажешься в первых рядах, а на черта тебе это? Займись чем-нибудь женским, чем-нибудь важным, плетением кружев, например, это тебя облагородит, обогатит внутренне…
— Не твое дело, что у меня внутри!
— Слабое возражение, — сказал я Даркшилду. Он стоял посреди комнаты, явно не зная, что делать — боялся заткнуть мне пасть и потерять шанс получить какую-нибудь невольно выданную информацию и вместе с тем жаждал моей крови. — Как-то раз я подобным же образом задел другую энергичную бабенку, так она мне сказала, что у себя внутри позволяет копаться только любовникам, и при том не словесно и не пальцами. Вот это ответ!..
Женщина подпрыгнула и вскочила на мою избитую ступню, попав не совсем точно, но тут же молниеносно повторила попытку. Боль оказалась даже меньшей, чем я думал. Самое большее восемь баллов по одиннадцатибалльной шкале Йитса, ну, пусть будет — порывами до девяти. Я рассмеялся.
— Если бы ты хотела, чтобы я почувствовал настоящую боль, следовало бы обречь меня на выслушивание твоих доверительных бесед в постели, — сообщил я, уклоняясь от яростных, но любительских пинков, некоторые из которых я даже принимал на себя, но так чтобы она оказывалась все ближе — у нее на ремне висел пистолет. Я уже был близок к тому, чтобы его выдернуть, когда шеф схватил ее за плечо и оттащил от меня. — Хватит, Венди… Я сплюнул на пол.
— Если бы я знал, что эту дамочку зовут Венди, я вообще бы даже с ней не разговаривал.
Полковник толкнул Венди в сторону двери, неподвижно стоявшие гориллы расступились и снова сомкнули ряды, как только она прошла; при желании они могли бы перекрыть своими телами железнодорожный тоннель. Даркшилд поскреб подбородок.
— У тебя какая-то своя игра, приятель, — сказал он. — И как я вижу, ты ведешь ее и сейчас. Вот только — какая?
Я убрал с лица улыбку и натянул серьезную маску, делая вид, что размышляю. Ему пришлось бы быть телепатом, чтобы выражение моего лица не смогло его обмануть — сейчас я владел им в совершенстве. Кроме того, я действительно размышлял, что-то ведь нужно было делать, а мне казалось, что я и сам не знаю, что за игра тут ведется. И вдруг…
— Ладно, — сказал я. — Тебе говорит что-нибудь фамилия Притч? Должна говорить, раз ты ковыряешься в той дыре между мирами. — Даркшилд нахмурился. — Камендор Притч, не ищи его среди интендантов, — вдохновенно продолжал я, спокойно глядя на присутствующих; лишь во взгляде Будды я заметил искорку понимания, хотя, скорее всего, он просто вспомнил, что так звали человека, который с той стороны ликвидировал первый проход между нашими мирами. — За тобой следят, Даркшилд, и притом не со вчерашнего дня. Наше… ха-ха… «похищение» должно было дать тебе шанс изящно выкрутиться из всей этой аферы. Множество серьезных людей полагают, что ты сам себя подставляешь — все эти делишки Ласкацио, кегельбан, люди с той стороны… — Я отвернулся и с отвращением сплюнул. — Все это давно уже никому не нужно, полковник. Ты проиграл…
Даркшилд выглядел так, словно, сев в любимое кресло, угодил в барсучий капкан. Он несколько раз открыл и закрыл рот, сперва не отрывая взгляда от меня, а затем со столь же ошеломленным видом уставившись на своих спутников. Наступила столь глубокая тишина, что ее можно было бы измерить чем угодно — термометром, штангенциркулем и даже шагами. Если бы не серьезность момента, я бы расхохотался.
— Погоди… — заикаясь, сказал Даркшилд. Он был ошеломлен и подавлен, его можно было брать голыми руками. Крупнейшая жертва моего актерского таланта. Где, черт побери, те, кто присуждает Оскара? Всегда не там, где действительно что-то происходит… — Я не совсем понимаю: откуда ты все это знаешь? — пробормотал он.
— А как ты думаешь? — Я пошевелился на полу, пытаясь принять более удобную позу. — Если бы водитель хоть что-нибудь помнил, то сказал бы тебе, что в составе транспорта наемников кое-что изменилось на трассе между воротами и частью, в связи с чем предлагаю тебе самому немного подумать и не спрашивать, в чем заключалось это изменение, поскольку часть его ты видишь перед собой. — Я грустно покачал головой, чтобы Даркшилд понял, что я ему немного сочувствую. — А теперь, прежде чем вы нас освободите, я попрошу чего-нибудь обезболивающего для ноги, вам действительно удался пинок, полковник.
Он состроил такую гримасу, словно обнаружил под языком оставшуюся от обеда перчинку и даже зная, что ничего приятного его не ждет, не может удержаться от того, чтобы ее разгрызть; затем посмотрел на четвертого из мужчин, который, как и гориллы, не произнес ни слова с тех пор, как появился в комнате, а поскольку внешность его была не слишком впечатляющей, он, видимо, обладал иными достоинствами; я опасался, что в данной компании он играет роль мозга. Полковник наконец разгрыз свою перчинку.
— Дай ему тот препарат. — Он еще пытался сохранить лицо, небрежно бросая слова, все эти «ему», «тот», что должно было свидетельствовать о том, что он владеет ситуацией. Мозг обошел невозмутимых, словно Геркулесовы столбы, горилл и скрылся. — Сейчас мы все проверим, — пригрозил Даркшилд.
Я сочувственно кивнул и хотел кое-что сказать, но сказал совсем другое. Снова ко мне пришло вдохновение.
— Проверь заодно, что за взрыв был у нас в казарме!
— Это мы знаем — случайный снаряд с полигона.
— Как же! Ты куда более наивен, чем я полагал.
Я позволил себе усмехнуться, глядя ему в глаза. Вид у него теперь был действительно жалкий. Осторожно помассировав избитую ступню, я посмотрел на него снизу, но при этом как бы несколько «свысока». Он судорожно сглотнул слюну. Мне не хотелось, чтобы он передо мной извинялся, но я не мог отказать себе в коротком взгляде на Кашля и Будду. Оба были в нокауте. Я даже начал им слегка завидовать, что они наблюдали мой бенефис со стороны, с лучших мест. Вернулся Мозг и из-за спин столпов Гибралтара бросил мне упаковку арксестила. Я с удовольствием стащил ботинок и опрыскал ступню через носок, затем отставил в сторону баллончик и сел поудобнее, воздерживаясь от торжествующих взглядов на Будду и Кашля, а тем более в сторону Даркшилда. Полковник явно не знал, что ему делать — сдаться, освободить нас и рассчитывать на шанс объясниться перед начальством — или же по-быстрому нас прикончить, переработать тела на технический жир и забыть о случившемся. Я не торопил его, но предпочел бы, чтобы он побыстрее нас освободил и позволил уехать, он же, однако, топтался на месте, поглядывая то на меня, то на своих горилл, то на Будду, избегая лишь Кашля. Прошла третья минута, на лестнице послышались шаги, гориллы дрогнули и разошлись в стороны, когда кто-то сзади толкнул их в спины. Мозг. Он посмотрел на шефа. Даркшилд нетерпеливо махнул рукой.
— Насчет камендора Притча все сходится, командир подразделения, принимавшего активное участие в ликвидации первого официально обнаруженного прохода, получил повышение и так далее. Зато нигде нет ни слова…
— Ну конечно! — прервал я его. — Секретную внутреннюю операцию мы засунем в комп, чтобы любой достаточно дотошный мог проверить наши личные данные. Не будьте смешным, полковник. — Быстро поразмыслив, я пришел к выводу, что он все же должен сам прийти к оправдывающему нас заключению. — Не хочу вас торопить, но когда нас освободят наши, не будет и речи о смягчающих обстоятельствах. К тому же…
Невозмутимые гориллы дрогнули и сделали по полшага вперед, между их тушами протиснулась Венди. Мне хватило четверти взгляда на нее, чтобы понять: мгновение спустя она изрубит нас на куски и сожрет сырыми. Ничего придумать я не успел.
— Я получила анализ голоса этих… — Ей не хватило слов, и она показала на нас рукой. — Этот у нас есть! — Она направила палец на Будду.
Даркшилд подскочил на месте, развернулся в воздухе и — по крайней мере, так я догадывался, поскольку не видел его лица — уставился на Будду. Стало невесело. Все мои аргументы оказались сметены одним махом. Я уже не… Стоп! Что она сказала? Что у них есть запись характеристик голоса Будды? Откуда? Если бы такую запись делали нам всем, то у них была бы и моя, однако она сказала только про Будду. Мою она наверняка проверила бы в первую очередь. Мысли сорвались с привязи и помчались галопом во все стороны, не оставляя мне шансов обуздать хотя бы одну из них.
— Ну?! — поторопил полковник.
— Сейчас, давайте выйдем, — прервал их Мозг. — Не волнуйтесь. Никуда они от нас не сбегут.
И как только некоторые могут одной точной фразой подытожить все сказанное ранее! Все трое вышли, причем парочку Даркшилд-Венди прямо-таки распирали чувства, его — любопытство и злость, ее — торжество. Гориллы остались. Дверь бесшумно закрылась. Я посмотрел на Будду:
— Может, я и поступаю неправильно, может быть, пленники всех стран мира должны объединяться, но на том свете ты от меня схлопочешь по морде, и не только. Ты что, тут в какие-то свои игры играл, сукин ты сын? Вскочил мне на хребет и знай пришпоривал, сволочь-Будда не удостоил меня взглядом, задумчиво уставившись в пол возле своих ног. «Заткнись, Оуэн, — подумал я, — он все равно тебя не слышит, у него в башке дела поважнее. Его раскрыли, кем бы он ни был. Черт побери, его должны тут знать, то есть он уже давно водит меня за нос. То есть — он мной ворочал как хотел, аккуратно направляя именно туда, куда ему было нужно. Я почувствовал, как у меня застучало в висках».
— Я, кажется, к тебе обращаюсь! — рявкнул я.
Он на мгновение оторвал взгляд от узора на паркете и презрительно посмотрел на меня:
— Заткнись. Облажался, так заткнись.
Один из горилл вдруг захихикал. Второй глянул на коллегу и тоже рассмеялся, затем через плечо посмотрел назад, на дверь.
— У вас что, проблемы? — спросил он.
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что это помогло мне остыть. Я вытаращил глаза, уставившись на гиганта. Тот подмигнул мне. Что за дебильный юмор?
— Шеф так мало платит, а? Может, попробуете нас перекупить? — Детина толкнул локтем коллегу. — Я больше зарабатывал, когда делал парики для змей…
— Сколько? — последовал заученный вопрос.
— Ни шиша…
Оба загоготали. Придурки. Увидев мою физиономию, они посмотрели на выражения лиц остальных и расхохотались еще громче.
— А я… — начал второй, но его тут же скрутило со смеху, и он смог продолжить лишь через несколько секунд: — Я зарабатываю здесь меньше, чем сценарист в порнофильмах! Ха-ха-ха…
— Гы-гы-гы!!!
Троглодиты смеялись до слез, показывая на нас пальцами. Дебилы. Чувство нереальности происходящего, постоянно ощущавшееся со времени перехода на ту сторону, перешло все возможные границы, я ощутил нарастающий приступ тошноты. Во рту стало кисло и неприятно, хуже чем с похмелья. Я решил, что, если от шуточек троглодитов я начну блевать, я сделаю все, чтобы перепачкать их с ног до головы. Впрочем, до этого не дошло — дверь открылась, и в ней появились три силуэта. Когда они вошли в помещение и я посмотрел на их лица, я начал искать подходящее слово, чтобы описать их выражение, — слова «торжествующее» было бы недостаточно. Они могли ничего не уже говорить. Даркшилд посмотрел сначала на Будду, потом окинул взглядом Кашля, меня и вернулся к Будде. Он столь откровенно переживал миг своего торжества, что я начал ему завидовать.
— Ну что, попался, Шелтон? — сказал Даркшилд. Вопрос был явно обращен к Будде. Мне стало интересно, что ответит Будда, но ответа не последовало. — Тебя подвел твой голос — наверняка ты не думал, что дашь мне шанс провести его анализ. — Полковник покачался на пятках. — Ты даже не возражаешь… — Он покачал головой и посмотрел на меня. — А ты, чертов хитрец, едва меня вокруг пальца не обвел!
— Не понимаю — это просто констатация факта или комплимент? — безразличным тоном сказал я. — Констатация ни к чему, поскольку у меня есть глаза, а комплимент — чересчур слабый. Не нужно большого искусства, чтобы обводить вокруг пальца недоразвитых…
Венди подпрыгнула, ее пальцы выпрямились, готовые нанести несколько смертельных ударов, но Даркшилд рявкнул: «Спокойно!», и боевой пыл его сообщницы тут же угас. Полковник посмотрел на свою компанию.
— Идем, — бросил он. — Нужно еще кое-что сделать, а потом мы сюда вернемся. Ох…
Он повернулся и вышел, не уточняя, что имел в виду под «ох». Просто пустая графа, в которую можно вписать любые буквы. Дверь закрылась. Глубоко вздохнув, я посмотрел на Кашля, в глазах которого читался немой вопрос. Умник, да и только. Я повернулся к… Будде? — Поздравляю, — сказал я. Меня не волновало, что в комнате наверняка установлен микрофон, эмоции я контролировал. — Здорово же ты меня провел. И притом просто, чисто, изящно…
Он спокойно смотрел мне в глаза — в них не было никаких эмоций, лишь обычный интерес. Я бросил взгляд на сержанта. Он был куда больше заинтригован, чем Буд…
— Как тебя, собственно, зовут? — Он промолчал. Подождав немного, я вспомнил, как назвал его Даркшилд. — Шелтон? Теперь-то я вижу, каким дураком был, — сказал я Кашлю. — Знаешь, этот тип оставляет следы величиной с котлован под фундамент, а я ничего не замечаю. Просто унизительно.
— Какие следы? — заинтересовался мой экс-брат. Я слегка пошевелился, перенеся вес тела на другую часть ягодиц.
— Во-первых, когда ты волнуешься, то почесываешь шрамы. Я глупец, ведь мне же знаком этот симптом. Во-вторых, ты поглаживаешь сбритые усы или, как, например, было в кегельбане, пытаешься стереть с них пиво. Но прежде всего я должен был заинтересоваться тобой тогда, когда узнал, что ты засовываешь тампоны себе в задницу. Ни один из Йитсов этого не делал и не стал бы делать. Меня также мучил вопрос, к сожалению, не сильно, почему ты не обиделся, когда я назвал тебя «любителем», наверняка ты тогда мысленно хихикал надо мной, а? — Он улыбнулся, словно почувствовав, насколько я попал в точку. — Мне также следовало задуматься, почему ты хотел подстраховаться со стороны Саркисяна. Наверняка ты решил, что, когда избавишься тут от меня и вернешься, Дуг не станет подозревать брата жертвы. Кроме того, меня смущало, например, почему ты сказал… Это было, когда я «выписался» из лазарета, ты сказал что-то вроде: «Ты здесь в первый раз…» Уже позже это начало меня озадачивать, но лишь подсознательно, а потом времени на размышления просто не было. Второй раз ты подставился, предложив отвезти полковника домой. Ты сказал, что там будет тихо и спокойно. Да, ты ошибся, это факт, но ты знал, что он живет один, а никто об этом не говорил.
— Он холостяк, действительно живет один, но у него было время вызвать подкрепление, пока мы спали после газовой атаки, — уточнил мои слова Лонгфелло.
— Вот именно, — согласился я. — Представь себе… — повернулся я к нему, — что мне на голову сваливается новый старший брат, и я даю себя обмануть. Утешаю себя лишь тем, что трюк был настолько идиотским, что никак не мог быть продуманным планом, впрочем, возможно, я сам запутался в рассуждениях типа «если бы это был план, то он был бы умнее, поскольку столь глупым может быть только…» И — как я теперь понимаю — в течение всего времени нашего знакомства меня аккуратно переставляли с клетки на клетку. Когда ходов у меня больше не оставалось, ты подсказывал мне следующий своими «глупыми» вопросами, а я радовался тому, какой я умный…
— Павлин рядом с тобой сдох бы от стыда, — неожиданно сказал Будда. — Эпитета «надутый» не стоит употреблять никому, кто не видел тебя. — Он довольно весело рассмеялся.
Я был уверен, что сейчас самое подходящее время и место, чтобы выдать какое-нибудь трехэтажное ругательство, но я обычно делаю это для собственного удовольствия, а не ради удовлетворения третьих лиц. Укротив собственный язык, я привел в действие все свои мозговые резервы. На расстоянии вытянутой руки от меня был баллон с арксестилом, чуть дальше — двое, кому еще недавно я мог полностью доверять, но несколько минут назад один из них перешел на другую сторону баррикад и, собственно говоря, хотя и не пользовался уважением моих противников, стал еще одним из моих врагов. Мы с сержантом остались одни. Я натянул на ногу ботинок, предварительно еще раз опрыскав ступню; баллон я сперва хотел спрятать за спину, но оказалось, что мне потребовалась бы неделя, чтобы его оттуда извлечь, так что я просто отложил его в сторону, так чтобы он был под рукой и одновременно не ассоциировался однозначно со мной. Оба моих сокамерника с интересом следили за моими манипуляциями.
— Может, отложим пока претензии друг к другу? — тихо предложил Будда. — Сперва выберемся отсюда, а потом уже можем решать…
— Не может быть и речи, — прервал я его. — Ты уже достаточно нарешал, хватит!
— Не обижайся, нужно…
— А ты меня не учи и на меня не рассчитывай, — не позволил я ему закончить. — У меня есть еще кое-какие козыри, но я не собираюсь их зря тратить на подобную гниду. Впрочем, один раз я тебя уже послушал, помнишь пункт проката трейлеров в Саксон-Хилл? Помнишь? Ну так вот, и я помню… — Я закрыл глаза и оперся головой о стену.
Абсурдность моих упреков должна была дать понять Будде, или как там его звали, что за нами непрерывно наблюдают, и в данной ситуации пытаться вслух обсуждать создание коалиции против охранников, мягко говоря, глупо. Вместе с тем мне не хотелось терять союзника, кем бы он ни был. «Союзник? — лениво подумал я. — Несколько недель он дурачил меня, ведя по своей шахматной доске, словно собачку по парковым аллеям. У него были здесь какие-то свои дела, а сам он не в состоянии был найти нужные ему следы и потому нанял меня, хотя я мог быть вовсе не первым детективом, которому он поручил искать дыру между мирами. Может быть, несколько неудачников уже поплатились жизнью, не выполнив задания? Меня он пока что лишь обманул — он наверняка не был моим братом, хотя откуда-то знал некоторые подробности… Впрочем, неважно, пока что надо думать, как освободиться из-под опеки этих контрабандистов. Контрабандистов?» Я открыл глаза.
— Что вы отсюда перебрасывали? — спросил я Будду. — И откуда ты знал подробности из жизни моей семьи? Сукин сын…
Лишь минуту спустя он оторвал взгляд от пола и посмотрел на меня. Он был спокоен, намного спокойнее меня, что меня раздражало. Я взглянул на Кашля — к счастью, тот не был настолько спокоен.
— Аэрозоли, — вызывающим тоном сказал Будда.
— И окупалось? Ведь наши производители…
— Дурак ты! — прервал он меня с несносным выражением собственного превосходства на лице. — То, что есть здесь, можно смешивать с невероятной точностью, можешь получить любые возможные ощущения, смешивая соответствующим образом три ингредиента. Все в ингаляторах или аэрозолях, совершенно невинных, полиция ни за что не сообразит. Впрочем, это продолжается уже год, и… — Он рассмеялся, показывая на меня скованными руками. — Как я вижу, ты понятия не имеешь, о чем я говорю, это ведь тоже какое-то доказательство, верно? Ну, признайся! — потребовал он.
Я подумал, что не стоит сейчас портить с ним отношения, и дважды кивнул, не сводя с него взгляда.
— Знаешь, что в этих наркотиках самое невероятное? — Он не стал ждать моего ответа, но был прав — ждать бы ему пришлось долго. — Хочешь оргазма — пожалуйста. Улет? Никаких проблем. Ад? Пожалуйста. Говорю тебе — можно запрограммировать себе почти все, не так, как у нас, — хочешь цветных глюков, а можешь получить какую-нибудь мистику пополам с садизмом.
— Пр-росто великолепно! — рявкнул я. — Запиши еще только на диск, и реклама готова. С названием и адресом производителя…
— Пошел ты знаешь куда со своей иронией… — Он немного остыл и ненадолго замолчал, затем издал почти беззвучный, слегка искусственный смешок и снова посмотрел на меня. Взгляд его был твердым. — Радуйся, что они… — он уточнил это «они» движением подбородка, — не хотят давать нам рецептуру. Понимаешь? Иначе давно бы уже действовали как минимум две фабрики по производству аэрозольных препаратов, которые после смешивания давали бы требуемый эффект. И никто, включая Конгресс и президента, не мог бы ничего с нами сделать. Понимаешь? — Он разгорячился, в уголке рта выступило несколько капелек слюны. У меня вдруг возникло ощущение, что еще немного, и он забудет, кто я и где мы находимся, подползет ко мне и предложит долю в бизнесе по производству невинного дезодоранта, который после смешивания с препаратом для смазки лыж даст вдыхающему его неповторимые ощущения, будто он засовывает член в нос быку. — Ты понимаешь, какие это бабки?!
— Угу… Понимаю. Это чертовски большие деньги. Точка.
— Именно. Очень большие.
— А они не согласились продать технологию…
— Они держали нас в патовой ситуации, ставили все новые условия… — пожаловался он. Я почувствовал отвращение при одной мысли о том, что мог бы ему посочувствовать, и едва удержался от того, чтобы сплюнуть. — В конце концов они заявили, что в состоянии сами распространять свою контрабанду. Этот чертов Красински, предатель… — Его вывело из себя само упоминание фамилии отступника, он потер баки и попытался достать нижней губой до несуществующих усов. — Мало того что они лишили бы нас дохода от перебрасываемых наркотиков, но еще и обрушили бы рынок обычных земных галлюциногенов. Этого мы допустить не могли.
— Вы искали Красински, чтобы выбить из него все данные и наказать, верно? — Он не спешил с ответом. — Странно, что у вас не получилось. Уж у кого, как не у вас, возможностей должно быть побольше, чем у любого другого… — Вдруг меня осенило: — Разве что вашу сеть уничтожили?
Он не ответил, но этого и не требовалось. Мрачно стиснув зубы, он шевелил пальцами скованных рук; медленные движения пальцев напоминали шевеления щупалец осьминога или ядовитой актинии. Будда, или кем бы он ни был и как бы его ни звали, выглядел теперь намного менее симпатично, чем тогда, когда я столь мало сомневался в его происхождении и вообще не сомневался в его намерениях. Старый человеческий недостаток — когда уже знаешь чей-то характер, легко обнаружить его внешние проявления, морщины на лбу могут быть признаком гения или склонности к убийству, улыбка может быть циничной или таинственной, лысина — несимпатичной или сексуальной. Все зависит от информационной оболочки. Будда поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд его был чистым и бесстрастным, словно дистиллированная вода. Он не извинялся, ни о чем не просил, исследовал, проверял, искал информацию, искал союзников. Я повернулся к Кашлю. В данной ситуации у меня не было выбора, каждый, кто был врагом Даркшилда, был моим союзником, по крайней мере, пока.
— И теперь эта скотина стала моим другом, поскольку тоже связана по рукам и ногам, — сказал я, не скрывая горечи в голосе. — Так ему, по крайней мере, кажется…
Сержант издал квакающий звук — насколько я помнил, таким образом он подтверждал каждый наш удачный ход, хотя это было давно, и меня или его могла подвести память. Я принял как должное, что мы оба знаем, что делаем. Даже не оба, а все трое.
— Именно…
Мы с сержантом мрачно посмотрели на Шелтона-Будду. Подобрав под себя ноги и опираясь о стену, я встал и немного попрыгал по комнате, чтобы размяться и поискать место получше. В конце концов я остановился у последней свободной от пленников и дверей стены, так чтобы охранники при каждом повороте теряли кого-нибудь из виду. Я попытался сделать несколько гимнастических упражнений, но в результате не столько обрел способность двигаться, сколько убедился, что занятия спортом в оковах не доставляют никакого удовольствия. Я присел возле стены. Что-то металлическое ударилось о закрытую дверь, скорее всего, дуло автомата одного из горилл. Именно они держали в руках автоматы, без стволов и прикладов, напоминавшие рифленые доски с дырками, в которые были вставлены их указательные пальцы. Оружие выглядело омерзительно, словно куча грязного белья, и несомненным его прототипом был знаменитый «Гевер-11» конца двадцатого века, первый достаточно приличный автомат, стреляющий безгильзовыми патронами, самое отвратительное оружие, какое только можно было себе представить. Мне никогда не хотелось погибнуть от пули, выпущенной из Г-Н или его потомка. Я решил не позволить себя убить, чего бы мне это ни стоило, и посмотрел на Шелтона и Лонгфелло. Дверь почти бесшумно ушла в стену. Вошел Даркшилд; лицо его было багровым, видимо, его резко раскритиковали подчиненные за наивность, и он был опасен, поскольку ему вполне могло прийти в голову желание искупить свои грехи. За ним вошел Мозг, затем одна из горилл, затем мегера, которая никак не могла позволить себе пропустить минуту торжества. «Семь человек, — подумал я, — счастливое число». Будда-Шелтон закашлялся, дернулся, с трудом подавил приступ, но побагровел почти как Даркшилд, затем глубоко вздохнул, с неприятным хрипом. Даркшилд повернулся ко мне, бросив взгляд через плечо на хрипящего Шелтона.
— Послушаем теперь вашу версию происшедшего. А потом решим, что с вами делать, — сказал он.
Мне удалось сдержаться и не расхохотаться во весь голос, слыша столь неуклюже сформулированную и поданную ложь. Даркшилд же, явно гордясь тем, как гладко он произнес заранее согласованный текст, сунул правую руку за пояс и покачался на пятках. Шелтон снова захрипел, дыша все громче; я посмотрел на него и не увидел ничего утешительного.
— Не твое дело, что у меня внутри!
— Слабое возражение, — сказал я Даркшилду. Он стоял посреди комнаты, явно не зная, что делать — боялся заткнуть мне пасть и потерять шанс получить какую-нибудь невольно выданную информацию и вместе с тем жаждал моей крови. — Как-то раз я подобным же образом задел другую энергичную бабенку, так она мне сказала, что у себя внутри позволяет копаться только любовникам, и при том не словесно и не пальцами. Вот это ответ!..
Женщина подпрыгнула и вскочила на мою избитую ступню, попав не совсем точно, но тут же молниеносно повторила попытку. Боль оказалась даже меньшей, чем я думал. Самое большее восемь баллов по одиннадцатибалльной шкале Йитса, ну, пусть будет — порывами до девяти. Я рассмеялся.
— Если бы ты хотела, чтобы я почувствовал настоящую боль, следовало бы обречь меня на выслушивание твоих доверительных бесед в постели, — сообщил я, уклоняясь от яростных, но любительских пинков, некоторые из которых я даже принимал на себя, но так чтобы она оказывалась все ближе — у нее на ремне висел пистолет. Я уже был близок к тому, чтобы его выдернуть, когда шеф схватил ее за плечо и оттащил от меня. — Хватит, Венди… Я сплюнул на пол.
— Если бы я знал, что эту дамочку зовут Венди, я вообще бы даже с ней не разговаривал.
Полковник толкнул Венди в сторону двери, неподвижно стоявшие гориллы расступились и снова сомкнули ряды, как только она прошла; при желании они могли бы перекрыть своими телами железнодорожный тоннель. Даркшилд поскреб подбородок.
— У тебя какая-то своя игра, приятель, — сказал он. — И как я вижу, ты ведешь ее и сейчас. Вот только — какая?
Я убрал с лица улыбку и натянул серьезную маску, делая вид, что размышляю. Ему пришлось бы быть телепатом, чтобы выражение моего лица не смогло его обмануть — сейчас я владел им в совершенстве. Кроме того, я действительно размышлял, что-то ведь нужно было делать, а мне казалось, что я и сам не знаю, что за игра тут ведется. И вдруг…
— Ладно, — сказал я. — Тебе говорит что-нибудь фамилия Притч? Должна говорить, раз ты ковыряешься в той дыре между мирами. — Даркшилд нахмурился. — Камендор Притч, не ищи его среди интендантов, — вдохновенно продолжал я, спокойно глядя на присутствующих; лишь во взгляде Будды я заметил искорку понимания, хотя, скорее всего, он просто вспомнил, что так звали человека, который с той стороны ликвидировал первый проход между нашими мирами. — За тобой следят, Даркшилд, и притом не со вчерашнего дня. Наше… ха-ха… «похищение» должно было дать тебе шанс изящно выкрутиться из всей этой аферы. Множество серьезных людей полагают, что ты сам себя подставляешь — все эти делишки Ласкацио, кегельбан, люди с той стороны… — Я отвернулся и с отвращением сплюнул. — Все это давно уже никому не нужно, полковник. Ты проиграл…
Даркшилд выглядел так, словно, сев в любимое кресло, угодил в барсучий капкан. Он несколько раз открыл и закрыл рот, сперва не отрывая взгляда от меня, а затем со столь же ошеломленным видом уставившись на своих спутников. Наступила столь глубокая тишина, что ее можно было бы измерить чем угодно — термометром, штангенциркулем и даже шагами. Если бы не серьезность момента, я бы расхохотался.
— Погоди… — заикаясь, сказал Даркшилд. Он был ошеломлен и подавлен, его можно было брать голыми руками. Крупнейшая жертва моего актерского таланта. Где, черт побери, те, кто присуждает Оскара? Всегда не там, где действительно что-то происходит… — Я не совсем понимаю: откуда ты все это знаешь? — пробормотал он.
— А как ты думаешь? — Я пошевелился на полу, пытаясь принять более удобную позу. — Если бы водитель хоть что-нибудь помнил, то сказал бы тебе, что в составе транспорта наемников кое-что изменилось на трассе между воротами и частью, в связи с чем предлагаю тебе самому немного подумать и не спрашивать, в чем заключалось это изменение, поскольку часть его ты видишь перед собой. — Я грустно покачал головой, чтобы Даркшилд понял, что я ему немного сочувствую. — А теперь, прежде чем вы нас освободите, я попрошу чего-нибудь обезболивающего для ноги, вам действительно удался пинок, полковник.
Он состроил такую гримасу, словно обнаружил под языком оставшуюся от обеда перчинку и даже зная, что ничего приятного его не ждет, не может удержаться от того, чтобы ее разгрызть; затем посмотрел на четвертого из мужчин, который, как и гориллы, не произнес ни слова с тех пор, как появился в комнате, а поскольку внешность его была не слишком впечатляющей, он, видимо, обладал иными достоинствами; я опасался, что в данной компании он играет роль мозга. Полковник наконец разгрыз свою перчинку.
— Дай ему тот препарат. — Он еще пытался сохранить лицо, небрежно бросая слова, все эти «ему», «тот», что должно было свидетельствовать о том, что он владеет ситуацией. Мозг обошел невозмутимых, словно Геркулесовы столбы, горилл и скрылся. — Сейчас мы все проверим, — пригрозил Даркшилд.
Я сочувственно кивнул и хотел кое-что сказать, но сказал совсем другое. Снова ко мне пришло вдохновение.
— Проверь заодно, что за взрыв был у нас в казарме!
— Это мы знаем — случайный снаряд с полигона.
— Как же! Ты куда более наивен, чем я полагал.
Я позволил себе усмехнуться, глядя ему в глаза. Вид у него теперь был действительно жалкий. Осторожно помассировав избитую ступню, я посмотрел на него снизу, но при этом как бы несколько «свысока». Он судорожно сглотнул слюну. Мне не хотелось, чтобы он передо мной извинялся, но я не мог отказать себе в коротком взгляде на Кашля и Будду. Оба были в нокауте. Я даже начал им слегка завидовать, что они наблюдали мой бенефис со стороны, с лучших мест. Вернулся Мозг и из-за спин столпов Гибралтара бросил мне упаковку арксестила. Я с удовольствием стащил ботинок и опрыскал ступню через носок, затем отставил в сторону баллончик и сел поудобнее, воздерживаясь от торжествующих взглядов на Будду и Кашля, а тем более в сторону Даркшилда. Полковник явно не знал, что ему делать — сдаться, освободить нас и рассчитывать на шанс объясниться перед начальством — или же по-быстрому нас прикончить, переработать тела на технический жир и забыть о случившемся. Я не торопил его, но предпочел бы, чтобы он побыстрее нас освободил и позволил уехать, он же, однако, топтался на месте, поглядывая то на меня, то на своих горилл, то на Будду, избегая лишь Кашля. Прошла третья минута, на лестнице послышались шаги, гориллы дрогнули и разошлись в стороны, когда кто-то сзади толкнул их в спины. Мозг. Он посмотрел на шефа. Даркшилд нетерпеливо махнул рукой.
— Насчет камендора Притча все сходится, командир подразделения, принимавшего активное участие в ликвидации первого официально обнаруженного прохода, получил повышение и так далее. Зато нигде нет ни слова…
— Ну конечно! — прервал я его. — Секретную внутреннюю операцию мы засунем в комп, чтобы любой достаточно дотошный мог проверить наши личные данные. Не будьте смешным, полковник. — Быстро поразмыслив, я пришел к выводу, что он все же должен сам прийти к оправдывающему нас заключению. — Не хочу вас торопить, но когда нас освободят наши, не будет и речи о смягчающих обстоятельствах. К тому же…
Невозмутимые гориллы дрогнули и сделали по полшага вперед, между их тушами протиснулась Венди. Мне хватило четверти взгляда на нее, чтобы понять: мгновение спустя она изрубит нас на куски и сожрет сырыми. Ничего придумать я не успел.
— Я получила анализ голоса этих… — Ей не хватило слов, и она показала на нас рукой. — Этот у нас есть! — Она направила палец на Будду.
Даркшилд подскочил на месте, развернулся в воздухе и — по крайней мере, так я догадывался, поскольку не видел его лица — уставился на Будду. Стало невесело. Все мои аргументы оказались сметены одним махом. Я уже не… Стоп! Что она сказала? Что у них есть запись характеристик голоса Будды? Откуда? Если бы такую запись делали нам всем, то у них была бы и моя, однако она сказала только про Будду. Мою она наверняка проверила бы в первую очередь. Мысли сорвались с привязи и помчались галопом во все стороны, не оставляя мне шансов обуздать хотя бы одну из них.
— Ну?! — поторопил полковник.
— Сейчас, давайте выйдем, — прервал их Мозг. — Не волнуйтесь. Никуда они от нас не сбегут.
И как только некоторые могут одной точной фразой подытожить все сказанное ранее! Все трое вышли, причем парочку Даркшилд-Венди прямо-таки распирали чувства, его — любопытство и злость, ее — торжество. Гориллы остались. Дверь бесшумно закрылась. Я посмотрел на Будду:
— Может, я и поступаю неправильно, может быть, пленники всех стран мира должны объединяться, но на том свете ты от меня схлопочешь по морде, и не только. Ты что, тут в какие-то свои игры играл, сукин ты сын? Вскочил мне на хребет и знай пришпоривал, сволочь-Будда не удостоил меня взглядом, задумчиво уставившись в пол возле своих ног. «Заткнись, Оуэн, — подумал я, — он все равно тебя не слышит, у него в башке дела поважнее. Его раскрыли, кем бы он ни был. Черт побери, его должны тут знать, то есть он уже давно водит меня за нос. То есть — он мной ворочал как хотел, аккуратно направляя именно туда, куда ему было нужно. Я почувствовал, как у меня застучало в висках».
— Я, кажется, к тебе обращаюсь! — рявкнул я.
Он на мгновение оторвал взгляд от узора на паркете и презрительно посмотрел на меня:
— Заткнись. Облажался, так заткнись.
Один из горилл вдруг захихикал. Второй глянул на коллегу и тоже рассмеялся, затем через плечо посмотрел назад, на дверь.
— У вас что, проблемы? — спросил он.
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что это помогло мне остыть. Я вытаращил глаза, уставившись на гиганта. Тот подмигнул мне. Что за дебильный юмор?
— Шеф так мало платит, а? Может, попробуете нас перекупить? — Детина толкнул локтем коллегу. — Я больше зарабатывал, когда делал парики для змей…
— Сколько? — последовал заученный вопрос.
— Ни шиша…
Оба загоготали. Придурки. Увидев мою физиономию, они посмотрели на выражения лиц остальных и расхохотались еще громче.
— А я… — начал второй, но его тут же скрутило со смеху, и он смог продолжить лишь через несколько секунд: — Я зарабатываю здесь меньше, чем сценарист в порнофильмах! Ха-ха-ха…
— Гы-гы-гы!!!
Троглодиты смеялись до слез, показывая на нас пальцами. Дебилы. Чувство нереальности происходящего, постоянно ощущавшееся со времени перехода на ту сторону, перешло все возможные границы, я ощутил нарастающий приступ тошноты. Во рту стало кисло и неприятно, хуже чем с похмелья. Я решил, что, если от шуточек троглодитов я начну блевать, я сделаю все, чтобы перепачкать их с ног до головы. Впрочем, до этого не дошло — дверь открылась, и в ней появились три силуэта. Когда они вошли в помещение и я посмотрел на их лица, я начал искать подходящее слово, чтобы описать их выражение, — слова «торжествующее» было бы недостаточно. Они могли ничего не уже говорить. Даркшилд посмотрел сначала на Будду, потом окинул взглядом Кашля, меня и вернулся к Будде. Он столь откровенно переживал миг своего торжества, что я начал ему завидовать.
— Ну что, попался, Шелтон? — сказал Даркшилд. Вопрос был явно обращен к Будде. Мне стало интересно, что ответит Будда, но ответа не последовало. — Тебя подвел твой голос — наверняка ты не думал, что дашь мне шанс провести его анализ. — Полковник покачался на пятках. — Ты даже не возражаешь… — Он покачал головой и посмотрел на меня. — А ты, чертов хитрец, едва меня вокруг пальца не обвел!
— Не понимаю — это просто констатация факта или комплимент? — безразличным тоном сказал я. — Констатация ни к чему, поскольку у меня есть глаза, а комплимент — чересчур слабый. Не нужно большого искусства, чтобы обводить вокруг пальца недоразвитых…
Венди подпрыгнула, ее пальцы выпрямились, готовые нанести несколько смертельных ударов, но Даркшилд рявкнул: «Спокойно!», и боевой пыл его сообщницы тут же угас. Полковник посмотрел на свою компанию.
— Идем, — бросил он. — Нужно еще кое-что сделать, а потом мы сюда вернемся. Ох…
Он повернулся и вышел, не уточняя, что имел в виду под «ох». Просто пустая графа, в которую можно вписать любые буквы. Дверь закрылась. Глубоко вздохнув, я посмотрел на Кашля, в глазах которого читался немой вопрос. Умник, да и только. Я повернулся к… Будде? — Поздравляю, — сказал я. Меня не волновало, что в комнате наверняка установлен микрофон, эмоции я контролировал. — Здорово же ты меня провел. И притом просто, чисто, изящно…
Он спокойно смотрел мне в глаза — в них не было никаких эмоций, лишь обычный интерес. Я бросил взгляд на сержанта. Он был куда больше заинтригован, чем Буд…
— Как тебя, собственно, зовут? — Он промолчал. Подождав немного, я вспомнил, как назвал его Даркшилд. — Шелтон? Теперь-то я вижу, каким дураком был, — сказал я Кашлю. — Знаешь, этот тип оставляет следы величиной с котлован под фундамент, а я ничего не замечаю. Просто унизительно.
— Какие следы? — заинтересовался мой экс-брат. Я слегка пошевелился, перенеся вес тела на другую часть ягодиц.
— Во-первых, когда ты волнуешься, то почесываешь шрамы. Я глупец, ведь мне же знаком этот симптом. Во-вторых, ты поглаживаешь сбритые усы или, как, например, было в кегельбане, пытаешься стереть с них пиво. Но прежде всего я должен был заинтересоваться тобой тогда, когда узнал, что ты засовываешь тампоны себе в задницу. Ни один из Йитсов этого не делал и не стал бы делать. Меня также мучил вопрос, к сожалению, не сильно, почему ты не обиделся, когда я назвал тебя «любителем», наверняка ты тогда мысленно хихикал надо мной, а? — Он улыбнулся, словно почувствовав, насколько я попал в точку. — Мне также следовало задуматься, почему ты хотел подстраховаться со стороны Саркисяна. Наверняка ты решил, что, когда избавишься тут от меня и вернешься, Дуг не станет подозревать брата жертвы. Кроме того, меня смущало, например, почему ты сказал… Это было, когда я «выписался» из лазарета, ты сказал что-то вроде: «Ты здесь в первый раз…» Уже позже это начало меня озадачивать, но лишь подсознательно, а потом времени на размышления просто не было. Второй раз ты подставился, предложив отвезти полковника домой. Ты сказал, что там будет тихо и спокойно. Да, ты ошибся, это факт, но ты знал, что он живет один, а никто об этом не говорил.
— Он холостяк, действительно живет один, но у него было время вызвать подкрепление, пока мы спали после газовой атаки, — уточнил мои слова Лонгфелло.
— Вот именно, — согласился я. — Представь себе… — повернулся я к нему, — что мне на голову сваливается новый старший брат, и я даю себя обмануть. Утешаю себя лишь тем, что трюк был настолько идиотским, что никак не мог быть продуманным планом, впрочем, возможно, я сам запутался в рассуждениях типа «если бы это был план, то он был бы умнее, поскольку столь глупым может быть только…» И — как я теперь понимаю — в течение всего времени нашего знакомства меня аккуратно переставляли с клетки на клетку. Когда ходов у меня больше не оставалось, ты подсказывал мне следующий своими «глупыми» вопросами, а я радовался тому, какой я умный…
— Павлин рядом с тобой сдох бы от стыда, — неожиданно сказал Будда. — Эпитета «надутый» не стоит употреблять никому, кто не видел тебя. — Он довольно весело рассмеялся.
Я был уверен, что сейчас самое подходящее время и место, чтобы выдать какое-нибудь трехэтажное ругательство, но я обычно делаю это для собственного удовольствия, а не ради удовлетворения третьих лиц. Укротив собственный язык, я привел в действие все свои мозговые резервы. На расстоянии вытянутой руки от меня был баллон с арксестилом, чуть дальше — двое, кому еще недавно я мог полностью доверять, но несколько минут назад один из них перешел на другую сторону баррикад и, собственно говоря, хотя и не пользовался уважением моих противников, стал еще одним из моих врагов. Мы с сержантом остались одни. Я натянул на ногу ботинок, предварительно еще раз опрыскав ступню; баллон я сперва хотел спрятать за спину, но оказалось, что мне потребовалась бы неделя, чтобы его оттуда извлечь, так что я просто отложил его в сторону, так чтобы он был под рукой и одновременно не ассоциировался однозначно со мной. Оба моих сокамерника с интересом следили за моими манипуляциями.
— Может, отложим пока претензии друг к другу? — тихо предложил Будда. — Сперва выберемся отсюда, а потом уже можем решать…
— Не может быть и речи, — прервал я его. — Ты уже достаточно нарешал, хватит!
— Не обижайся, нужно…
— А ты меня не учи и на меня не рассчитывай, — не позволил я ему закончить. — У меня есть еще кое-какие козыри, но я не собираюсь их зря тратить на подобную гниду. Впрочем, один раз я тебя уже послушал, помнишь пункт проката трейлеров в Саксон-Хилл? Помнишь? Ну так вот, и я помню… — Я закрыл глаза и оперся головой о стену.
Абсурдность моих упреков должна была дать понять Будде, или как там его звали, что за нами непрерывно наблюдают, и в данной ситуации пытаться вслух обсуждать создание коалиции против охранников, мягко говоря, глупо. Вместе с тем мне не хотелось терять союзника, кем бы он ни был. «Союзник? — лениво подумал я. — Несколько недель он дурачил меня, ведя по своей шахматной доске, словно собачку по парковым аллеям. У него были здесь какие-то свои дела, а сам он не в состоянии был найти нужные ему следы и потому нанял меня, хотя я мог быть вовсе не первым детективом, которому он поручил искать дыру между мирами. Может быть, несколько неудачников уже поплатились жизнью, не выполнив задания? Меня он пока что лишь обманул — он наверняка не был моим братом, хотя откуда-то знал некоторые подробности… Впрочем, неважно, пока что надо думать, как освободиться из-под опеки этих контрабандистов. Контрабандистов?» Я открыл глаза.
— Что вы отсюда перебрасывали? — спросил я Будду. — И откуда ты знал подробности из жизни моей семьи? Сукин сын…
Лишь минуту спустя он оторвал взгляд от пола и посмотрел на меня. Он был спокоен, намного спокойнее меня, что меня раздражало. Я взглянул на Кашля — к счастью, тот не был настолько спокоен.
— Аэрозоли, — вызывающим тоном сказал Будда.
— И окупалось? Ведь наши производители…
— Дурак ты! — прервал он меня с несносным выражением собственного превосходства на лице. — То, что есть здесь, можно смешивать с невероятной точностью, можешь получить любые возможные ощущения, смешивая соответствующим образом три ингредиента. Все в ингаляторах или аэрозолях, совершенно невинных, полиция ни за что не сообразит. Впрочем, это продолжается уже год, и… — Он рассмеялся, показывая на меня скованными руками. — Как я вижу, ты понятия не имеешь, о чем я говорю, это ведь тоже какое-то доказательство, верно? Ну, признайся! — потребовал он.
Я подумал, что не стоит сейчас портить с ним отношения, и дважды кивнул, не сводя с него взгляда.
— Знаешь, что в этих наркотиках самое невероятное? — Он не стал ждать моего ответа, но был прав — ждать бы ему пришлось долго. — Хочешь оргазма — пожалуйста. Улет? Никаких проблем. Ад? Пожалуйста. Говорю тебе — можно запрограммировать себе почти все, не так, как у нас, — хочешь цветных глюков, а можешь получить какую-нибудь мистику пополам с садизмом.
— Пр-росто великолепно! — рявкнул я. — Запиши еще только на диск, и реклама готова. С названием и адресом производителя…
— Пошел ты знаешь куда со своей иронией… — Он немного остыл и ненадолго замолчал, затем издал почти беззвучный, слегка искусственный смешок и снова посмотрел на меня. Взгляд его был твердым. — Радуйся, что они… — он уточнил это «они» движением подбородка, — не хотят давать нам рецептуру. Понимаешь? Иначе давно бы уже действовали как минимум две фабрики по производству аэрозольных препаратов, которые после смешивания давали бы требуемый эффект. И никто, включая Конгресс и президента, не мог бы ничего с нами сделать. Понимаешь? — Он разгорячился, в уголке рта выступило несколько капелек слюны. У меня вдруг возникло ощущение, что еще немного, и он забудет, кто я и где мы находимся, подползет ко мне и предложит долю в бизнесе по производству невинного дезодоранта, который после смешивания с препаратом для смазки лыж даст вдыхающему его неповторимые ощущения, будто он засовывает член в нос быку. — Ты понимаешь, какие это бабки?!
— Угу… Понимаю. Это чертовски большие деньги. Точка.
— Именно. Очень большие.
— А они не согласились продать технологию…
— Они держали нас в патовой ситуации, ставили все новые условия… — пожаловался он. Я почувствовал отвращение при одной мысли о том, что мог бы ему посочувствовать, и едва удержался от того, чтобы сплюнуть. — В конце концов они заявили, что в состоянии сами распространять свою контрабанду. Этот чертов Красински, предатель… — Его вывело из себя само упоминание фамилии отступника, он потер баки и попытался достать нижней губой до несуществующих усов. — Мало того что они лишили бы нас дохода от перебрасываемых наркотиков, но еще и обрушили бы рынок обычных земных галлюциногенов. Этого мы допустить не могли.
— Вы искали Красински, чтобы выбить из него все данные и наказать, верно? — Он не спешил с ответом. — Странно, что у вас не получилось. Уж у кого, как не у вас, возможностей должно быть побольше, чем у любого другого… — Вдруг меня осенило: — Разве что вашу сеть уничтожили?
Он не ответил, но этого и не требовалось. Мрачно стиснув зубы, он шевелил пальцами скованных рук; медленные движения пальцев напоминали шевеления щупалец осьминога или ядовитой актинии. Будда, или кем бы он ни был и как бы его ни звали, выглядел теперь намного менее симпатично, чем тогда, когда я столь мало сомневался в его происхождении и вообще не сомневался в его намерениях. Старый человеческий недостаток — когда уже знаешь чей-то характер, легко обнаружить его внешние проявления, морщины на лбу могут быть признаком гения или склонности к убийству, улыбка может быть циничной или таинственной, лысина — несимпатичной или сексуальной. Все зависит от информационной оболочки. Будда поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд его был чистым и бесстрастным, словно дистиллированная вода. Он не извинялся, ни о чем не просил, исследовал, проверял, искал информацию, искал союзников. Я повернулся к Кашлю. В данной ситуации у меня не было выбора, каждый, кто был врагом Даркшилда, был моим союзником, по крайней мере, пока.
— И теперь эта скотина стала моим другом, поскольку тоже связана по рукам и ногам, — сказал я, не скрывая горечи в голосе. — Так ему, по крайней мере, кажется…
Сержант издал квакающий звук — насколько я помнил, таким образом он подтверждал каждый наш удачный ход, хотя это было давно, и меня или его могла подвести память. Я принял как должное, что мы оба знаем, что делаем. Даже не оба, а все трое.
— Именно…
Мы с сержантом мрачно посмотрели на Шелтона-Будду. Подобрав под себя ноги и опираясь о стену, я встал и немного попрыгал по комнате, чтобы размяться и поискать место получше. В конце концов я остановился у последней свободной от пленников и дверей стены, так чтобы охранники при каждом повороте теряли кого-нибудь из виду. Я попытался сделать несколько гимнастических упражнений, но в результате не столько обрел способность двигаться, сколько убедился, что занятия спортом в оковах не доставляют никакого удовольствия. Я присел возле стены. Что-то металлическое ударилось о закрытую дверь, скорее всего, дуло автомата одного из горилл. Именно они держали в руках автоматы, без стволов и прикладов, напоминавшие рифленые доски с дырками, в которые были вставлены их указательные пальцы. Оружие выглядело омерзительно, словно куча грязного белья, и несомненным его прототипом был знаменитый «Гевер-11» конца двадцатого века, первый достаточно приличный автомат, стреляющий безгильзовыми патронами, самое отвратительное оружие, какое только можно было себе представить. Мне никогда не хотелось погибнуть от пули, выпущенной из Г-Н или его потомка. Я решил не позволить себя убить, чего бы мне это ни стоило, и посмотрел на Шелтона и Лонгфелло. Дверь почти бесшумно ушла в стену. Вошел Даркшилд; лицо его было багровым, видимо, его резко раскритиковали подчиненные за наивность, и он был опасен, поскольку ему вполне могло прийти в голову желание искупить свои грехи. За ним вошел Мозг, затем одна из горилл, затем мегера, которая никак не могла позволить себе пропустить минуту торжества. «Семь человек, — подумал я, — счастливое число». Будда-Шелтон закашлялся, дернулся, с трудом подавил приступ, но побагровел почти как Даркшилд, затем глубоко вздохнул, с неприятным хрипом. Даркшилд повернулся ко мне, бросив взгляд через плечо на хрипящего Шелтона.
— Послушаем теперь вашу версию происшедшего. А потом решим, что с вами делать, — сказал он.
Мне удалось сдержаться и не расхохотаться во весь голос, слыша столь неуклюже сформулированную и поданную ложь. Даркшилд же, явно гордясь тем, как гладко он произнес заранее согласованный текст, сунул правую руку за пояс и покачался на пятках. Шелтон снова захрипел, дыша все громче; я посмотрел на него и не увидел ничего утешительного.