Страница:
Я хорошо знаю, как Вайль и Генис читают и оценивают книги. Петя открывает неведомую ему дотоле книгу на 234 странице и говорит: «Смотри, Саня, тут написано — его щеки отливали синевой, какая банальность…» После чего они захлопывают книгу, навсегда причисляют автора к бездарностям, и выше сноски этому автору уже не подняться.
Тем не менее их книги тоже есть в моей заявке, и Вы увидите, как бешено я буду их хвалить в своей передаче, на 95 % — искренне.
В «Русской мысли» был кусок про Владимова, там Ваша реклама, и еще дописано три абзаца про «Зону», с похвалой.
«Петух» выбросьте к черту. Конечно, это — говно, задумано как бульварный листок, чтобы заработать деньги. Кроме того, мне хотелось исчерпать шанс, убедиться, что бульварный журнальчик тоже не рентабелен, однако он продается, и, к сожалению, придется продолжать. К сожалению потому что возни много, а приносит все это — гроши, да и партнер (Консон) несомненная гнида. Но бросать его — неудобно, сам же я его втравил и т. д.
25 ноября. (Продолжаю).
«Заповедник» пока не движется. Не пугайтесь. Литературные дела обстоят так. Я закончил такую семейную хронику, под названием «Наши», это история семьи + политика, война, государство и некоторая философия жизни. В общем, через семью показаны более крупные вещи. Я давно уже пишу это все, и сначала мне очень не нравилось, а потом я вдруг написал три более удачные главы: про отца, про брата и про Лену. И все это дело несколько выровнялось. Во всяком случае Петя и Саша говорят, что это — явно лучшее из написанного мной. Примерно то же говорит и Серман.
Дальше. Месяца четыре назад в Бостоне Карл с некоторой обидой заговорил о моих дальнейших изданиях. Я тогда сказал ему, что скоро будет готова книжка про семью, и я ему пришлю рукопись. В то время книжка мне не нравилась, и я решил, что Карл ее будет держать три года, а я как бы обижусь, и тогда вроде бы он будет передо мной виноват, книжка ему не понравится, но прямо он об этом не скажет, и, в общем, все будет хорошо. Я, действительно, не очень хочу издаваться в «Ардисе» хотя бы потому, что мне неудобно просить Карла о двух корректурах, кроме того, я предвижу, что будет много непунктуального, а значит — нервного и мучительного. И вот теперь: Карл болен, книжка готова, но она не так плоха, и отдавать ее в неизвестность, только для того, чтобы формально что-то соблюсти — мне не хочется. Короче, я написал Эллендее письмо с вопросом, занимаются ли они новыми изданиями, и с просьбой — прямо и недвусмысленно мне ответить — что и как. Я надеюсь, что она захочет отложить наши переговоры или вообще освободит меня. Тогда я сразу пришлю Вам рукопись — ознакомиться.
Может, Вам это понравится больше, чем «Заповедник», и Вы захотите сначала провернуть эту книжку, она небольшая, 110–115 страниц (я еще не перепечатал до конца), а заказчики (даже если их больше трех) не прогадают. Если же этот вариант почему-либо исключен, или если Эллендея попросит дать рукопись ей (надеюсь, что этого не случится), тогда я сразу берусь за «Заповедник», и за 2–3 месяца его добиваю. Времени, конечно, очень мало, я сижу с 6 утра до ночи: радио, «Петух», младенец Коля, папаша и т. д., но я все сделаю, как смогу — быстрее и лучше.
Рецензия Фини будет не в «Славик Ревю», я ошибся, а в каком-то «Ист еуропеан джорнел». Что-то в этом роде. Писал я Вам, что Фини — коммунист? Когда-нибудь расскажу о наших фантастических беседах…
Ле Карре я читал («В одном немецком городке»), но не помню там никаких элементов фантастики, детективов Грина я не читал, лучшее у него, по-моему — «Путешествие с тетей», это невероятно смешная книга. Не исключено, что А. Толстой был талантливее и того, и другого.
Подшивки «НА» у меня нет, дней пять назад я отвез весь комплект — к переплетчику, и вернут мне все это 15 декабря, это будет громадный том, с которого практически невозможно снимать копии. В редакцию «НА» обращаться бесполезно, я был единственным аккуратным человеком в коллективе, сейчас там ничего нельзя найти, попытайтесь позвонить Пете и Саша, комплект «НА» есть и у них (я им подарил в свое время, полный комплект, 118 номеров, вплоть до моего ухода). Фотографию Рогинского я не представляю себе, где можно раздобыть, а Костино [Азадовского] фото должно быть у Людки, хотя и у меня, кажется, есть, сейчас пороюсь в папках.
Нашел, посылаю.
Палея я знаю мало, видел два раза. К радио он отношения не имеет, там действовали Эмик и Юлик, два опереточных проходимца. Палей — один из «ближайших друзей Высоцкого», куда входят М.Сорокин, П.Леонидов и еще какой-то Валерий. Я их прозвал «Дети лейтенанта Шмидта». Шемякина тоже иногда называют в печати: «Ближайший друг Высоцкого художник Шемякин…»
Чарльз Бронсон — совсем однообразный актер, вроде туркменского Жана Габена, и еще напоминает Мишу Демиденко.
Кто такие Либерманы, в новом доме которых Вы ночевали, я не знаю. Уж не редакторы ли «Вога»?
Берест, действительно, год назад выпустил книгу Высоцкого под редакцией Аркадия Львова, но самое поразительное, что это — другой Аркадий Львов, совершенно другой человек, но тоже Аркадий Львов, и тоже некультурный, поскольку в сборник под его редакцией вошли почему-то тексты Вознесенского («Ода сплетникам»), Городницкого, Апухтина, Аполлона Григорьева и еще невесть кого. Текстов же Высоцкого слишком много, так что не все замечательные. У меня эта книжка есть, подарена Берестом. Могу отдать Вам.
На этом закругляюсь. Уже 2 часа ночи. Простите за сумбур и стилистику. Нет сил.
Всем привет.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Мальчик Коля очень скрашивает жизнь, тем более что Катя около года не здоровается со мной. Всех обнимаю. С.
30 ноября 1982 года
Дорогой Сережа!
Книгу Суслова посылаю немедленно первым классом. Вкладываю туда же книгу Поля Дебрецени — Вам хорошая практика в английском чтении, да и про нее можно ввернуть несколько слов на радио.
Сережа, наши игры с Ардисом чем-то напоминают чемберленовские хитрости в политике или ялтинскую конференцию. Я двадцать раз объяснял Вам, что одна из главных причин моего с ними раздора была их страсть подгребать под себя все рукописи, до которых дотянется рука, а потом сидеть на них, не печатая. То же будет и с рукописью «Наши». Предлагаемый Вами план был бы убийством моей репутации в мире славистской профессуры. «Этот, Ефимов-то, мало того, что предал своего благодетеля Проффера, так теперь еще и от тяжело больного и заживо продолжает рвать куски: вот книгу Довлатова отнял». За что Вы хотите меня вогнать в такую ситуацию? Неужели Вы не видите, что, написав Эллендее, Вы практически отрезали этой книге путь в «Эрмитаж»? И ради чего? Ради всех этих никому не видимых «тут я как бы обижусь и…»?
Конечно, если бы не было всех этих привходящих обстоятельств, я бы с удовольствием напечатал семейную хронику после «Заповедника». Или даже под одной обложкой. Теперь же подавайте мне окончание «Заповедника» — и никаких! Времени у Вас еще предостаточно, в крайнем случае немного отложим выход. А о «Наших» будем говорить лишь тогда, когда Вы получите от Ардиса ясный и недвусмысленный отказ.
В «Черном море» нет наших книг, потому что, задолжав с лета за Лунгину, они ничего больше не заказывают.
Либерманы — это Костя и Люда, те славные толстяки, которые привозили вас с Меттером к нам после выступления в Детройте.
Всего доброго, дружески,
Игорь.
14 декабря 1982 года
Дорогой Игорь!
Простите, что не сразу отвечаю, как-то вдруг соединилось множество дел. Книжки получил, огромное спасибо. Передача о Суслове запланирована. С Дебрецени — сложнее, чтение по-английски все еще мука для меня.
Что касается «Наших» и Ардиса, то это не игры, как Вы обозначили, а привычная для меня неловкость в отношениях почти со всеми людьми, начиная с Люды Штерн и кончая Альфредом Кнопфом, который, между прочим, жив, первый раз был женат в 1914 году, второй раз женился в 1967, а про нынешнюю литературу сказал:
«Сейчас уже невозможно написать столь плохую книгу, чтобы ее нельзя было бы где-нибудь издать»…
Видно, я зря пустился в детали и откровенности, любой нормальный человек написал бы Вам следующее:
«Недавно я закончил новую книжку, которую еще осенью обещал Ардису. Если Ардис по каким-то причинам не станет ее издавать, я буду обращаться к другим издателям, и в первую очередь — к Вам. Что же касается «Заповедника», то он еще не готов, но я берусь за него 1-го января, и уверен, что за три месяца все сделаю…». И так далее.
Я уже говорил Вам, что Карл сыграл в моей жизни однозначно положительную роль, неоднократно выражал мне и Лене свое расположение, все неприятное о нем я знаю лишь с Ваших и Лешиных слов, что же касается меня самого, то единственное негативное ощущение — это чувство неловкости при общении с ним и в особенности — с Эллендеей, неловкости, испытываемой мною почти всегда и почти со всеми.
Никогда ни от одного американского слависта (а я переписываюсь и общаюсь реже или чаще с 20–25 профессорами) я не слышал о Вас ни одного дурного слова. Более того, сам Карл ни единого неодобрительного слова о Вас мне не говорил, либо потому, что не считает меня достаточно близким знакомым для такого рода жалоб, либо потому, что ощущает, как болезненно неприятен мне был бы такой разговор, либо, наконец, просто ведет себя благородно.
Аню Фридман я пока не видел, она живет в часе езды от нас, но изредка мы говорим по телефону. Я сказал про Вашу книжку, но Аня заявила, что даже прочесть сейчас ничего не может, и это, наверное, правда: у нее грудной ребенок, и она чрезвычайно задерживает даже ту работу, которую выполняет по контракту с издательством за деньги, уже ею полученные. Мы все ее очень любим, она замечательно переводит, но она, например, скрыла от меня, что Кнопф уже месяца четыре просит ее написать развернутую заявку на «Зону», и Аня лишь сейчас берется за эту работу.
Ради Бога, не подумайте, что я зажимаю «своего» переводчика. Могу, если хотите, сообщить ее адрес, телефон и пр.
Недавно я получил 3 письма из Союза, без цензуры, через французское посольство — жизнь там совершенно ужасная. При встрече расскажу.
Расскажу и о суде надо мной и Леной по поводу 12 600 долларов. Суд еще не кончился и будет тянуться месяца три, я думаю, но уже сейчас это интереснейший и ценнейший опыт в смысле познания Америки.
Будьте здоровы. Привет Вашим дамам, Наташе, матушке. У нас все более-менее прилично. Мальчику Коле я придумал длинное выразительное прозвище:
«Круглосуточно работающая маленькая фабрика по производству положительных эмоций».
Да, хотите пари на 10 долларов? Держу пари, что Вы не сможете при хотя бы одном свидетеле прочесть Марине вслух стихотворение Армалинского, опубликованное на 23 странице его сборника!
Всех обнимаю.
С. Довлатов.
16 января 1983 года
Дорогой Игорь!
1. «Заповедник» активно переписываю, готово уже страниц тридцать пять, хотелось бы ко 2 апреля — закончить. Короче, я действую.
2. Недавно случайно перечитал с большим и принципиальным удовольствием Ваши «Записки книгочея». Как интересно, что при Вашем явном неприятии Розанова и Синявского, оптимальной для Вас и для них является схожая форма, а именно — свободное парение интеллекта. (Разумеется, я говорю только о форме.) Впечатление же у меня от «Записок» однозначное — «молодой, а какой умный…». Не могу не добавить (в качестве ложки дегтя), что слово «книгочей» ушло из русского обихода лет сто назад, надев онучи, запахнув поддевку и нахлобучив треух… Как просто и хорошо звучит: «Записки читателя»!
3. Я получил письмо от Игоря Смирнова (не еврея и писателя с большим носом и псевдонимом «Иг», а от Гаги, дружка Валеры Попова). Там есть некоторые любопытные сведения, а также — дело к Вам. Адрес Игоря: Mr. Smimov, […], Munchen, West Germany. Если Вы почему-либо не захотите ему ответить, то дайте знать. Я напишу ему сам и передам Ваш ответ.
4. Посылаю Вам второй номер «Петуха», который вышел в конце декабря, посылаю просто так, обратите внимание на полиграфию, а ведь у меня нет даже монтажного стола, единственное орудие — бритва. Журнал продается, окупается, а с третьего номера начнет улучшаться. Пока, к сожалению, журнальчик дрянной. Но это — единственный путь сейчас.
5. В Париже с февраля начинает выходить ежемесячный журнал «Европеец», которым заправляют Синявские, Шрагин, Турчин и Чалидзе, формат и объем «Посева».
Надеюсь, у Вас и у Ваших женщин все хорошо.
Коля вырос настолько, что подходит к моему столу, берет мои вещи и кидает на пол.
6. Как в добрые старые времена посылаю Вам два своих рассказа. Может, у Вас найдется время их прочесть. Один рассказ про моего брата, другой про Лену. Печататься мне по-русски негде, либо я сам не желаю, либо меня не хотят, а книжка выйдет неизвестно когда, так что прочтите в рукописи. Когда-нибудь, при случае, сообщите Ваше мнение, которым я по-прежнему чрезвычайно дорожу.
Обнимаю.
С. Довлатов.
21 января 1983 года
Дорогой Сережа!
То, что «Заповедник» движется, — замечательно. Будем ждать.
Рассказы прочитал сразу (а это, согласитесь, верный знак отношения читателя Ефимова к писателю Довлатову). Оба понравились, особенно — про Борю. Там что-то такое сделано, что вдруг из пучка знакомых мне баек возникла законченность и драматизм. Про Лену тоже понравился, хотя немного страшно за Вас: писать про близких, продолжая жить с ними, — дело опасное, для отношений разрушительное. Короче, если Ардис отвергнет, книга «Наши» может выйти в 1984-м в Эрмитаже. Они, конечно, ранимы, как месье Пьер, но и нам жить надо.
Вслед за Вами взял и перечитал «Записки книгочея». Тоже очень понравилось. Особенно название. А форму афоризма-эссе еще и Монтень использовал.
Игорю Смирнову напишу приветливо, но печатать не буду: во-первых, литературоведение не продать, во-вторых, он структуралист.
«Петух» пусть себе кукарекает — в добрый час.
Журнал «Европеец» следовало бы переименовать в «Петиметр» (если Вы помните, что это такое). Думаю, что на примере «НА» Вы убедились в безнадежности коллегиального руководства. Они вскоре развалятся, и деспот Максимов будет торжествовать.
На «Архивы» начинают поступать приветливые отзывы. Самый восторженный — от безжалостного Поповского. А сегодня позвонил знакомый профессор-переводчик из Охайо и сказал, что от восхищения сел за стол и сразу перевел первую главу. Издатели, однако, молчат.
В Чикаго встретили даму-профессора (из нашей волны), которая почему-то дымится ненавистью к Довлатову — писателю и человеку; мы отказались разделить ее чувства.
Кстати, случился эпизод в процессе торговли. Кто-то спросил, а нет ли у вас Довлатова. Я говорю: «А вот же, вы только что держали в руках». «И верно, — говорить покупатель. — А я, знаете, как увидел эту страшную надпись, так инстинктивно и отложил». Это к вопросу об оформлении: будем эстетов ублажать или читательские массы приманивать?
Всем поклоны,
всегда Ваш, Игорь.
ПИСЬМО ЕФИМОВА И.СМИРНОВУ от 21 января 1983 года
Игорь Смирнов, привет, привет!
И с приездом в мир чистогана. Сережа переслал мне твое занятное письмо с множеством жутковатых подробностей про дом родной. И как же мы там жили?
Из посылаемого каталога ты все узнаешь про наше издательство. Мы растем быстро, но все же еще не доросли до того, чтобы издать литературоведческую книжку для узкого круга специалистов. Еще не тянем. Но вот чем я могу помочь тебе (если тебе нужно): переслать твою книжку на рецензию в местные славистские журналы и альманахи. Или еще проще: вкладываю их адреса, чтобы ты сам мог это сделать. Думаю, для выхода на американский рынок это важно.
Сердечный привет, жму руку, дружески,
Игорь Ефимов.
25 января 1983 года
Дорогой Игорь!
«Заповедник», конечно, движется, но вообще-то мы крайне удручены и выбиты из ритма судебным процессом. Разбирательство идет полным ходом, откладывать дальше не было никакой возможности, и уже совершенно ясно, что выиграть и отвертеться мы не можем. Речь может идти лишь о сроках выплаты, о дозах, и о том, кому платить судебные издержки. Должен сказать, что американский суд не так прекрасен, как в фильме «Крамер против Крамера», в ходе его много казенного бездушия, формализм, а временами ощущается и чистая неприязнь к бедным, косноязычным эмигрантам. Обстановка более диккенсовская, чем я предполагал. Временами я ощущаю низость отдельных комбинаций, элементы сговора между адвокатом и судьей, и вообще, чувствую много недостойных хитростей в их поведении. Но проклятый английский язык мешает бороться. Мы вынуждены нанять адвоката, которому нужно уплатить от 2 до 3 тысяч, при том, что гарантий — никаких. Адвокат нужен не для раскрытия истины, а для процедурных и бумажных дел. Все это довольно отвратительно, поверьте.
«Ардису» «Наши» вроде бы понравились. Похвалили и затихли. Но в принципе сказали — будем издавать. Я подожду месяца 3–4 и решу этот вопрос.
«Петуха» не презирайте. Я скоро буду на это жить. Тем более что максимовские клевреты очень колеблют почву на «Либерти».
Получили ли Вы от меня копию рецензии Германа Андреева на «Архивы»? Вроде бы я послал.
От Синявских (при все их талантах) я хорошего журнала не жду. И дело не в пагубной (согласен) коллегиальности, ибо командовать будет Марья. Хуже то, что они находятся во власти страшного заблуждения, которое можно выразить так: мы — талантливые, и поэтому наш журнал будет хорошим и рентабельным. Но Вы-то знаете, что сделать — 5 % успеха, а 95 — продать. Человек, никогда и никому не отвечающий на письма, не может быть редактором журнала. Кроме того, следующий уровень демократических публицистов (за Синявским) довольно низок. Шрагин тягостно скучен и любит названия вроде: «Сколько это может продолжаться?», Белоцерковский — злобен, а наш друг Миша Михайлов, хоть и прекрасный, умный человек, но родной его язык все-таки югославский, а не русский. Чалидзе — капризный, обидчивый грузин, и просто не будет писать от плохого характера, Литвинов — напористый, шумный балбес и так далее. Так что, надежд мало.
Книжку Неизвестного получил, спасибо, кстати, он мне тоже, кажется, выслал экземпляр. Передачу об этой книге включу в следующую заявку. На той неделе у меня идет Елагин.
Хорошим отзывам на «Архивы» очень рад, но вообще-то Ваши дела очень продвинулись бы в Нью-Йорке, издателей нужно обрабатывать, как это делал Лимошка [Лимонов], сейчас он выходит в «Рэндом-хауз» с напутствием Бродского. Правда, без аванса, но с гарантированными деньгами на рекламу. Из него делают «Русского медведя в Нью-Йорке».
Что касается дамы-профессора из Чикаго (не жена ли крысоподобного П.П.?), то могу лишь повторить слова грубого и нехорошего Демиденко: «Что бы ей такого сделать? На нижнюю губу положить и верхней прихлопнуть».
«Зона» оформлена хорошо. Одно время я вырезал из писем Эткиндов, Некрасовых, Синявских комплименты насчет оформления, набора и малого числа опечаток (2), и хотел все это Вам послать, но решил, что Вы уже и сами все поняли. «Заповедник» будет еще лучше выглядеть. Кстати, Неизвестному очень нравится вся полиграфия его книги, и только про цвет он сказал: «Жаль, Игорь не понял, что мой цвет — черный». Метафизика, бля…
С одной стороны, я бы очень хотел, чтобы Вы перебрались в Нью-Йорк, но с другой — все русские учреждения здесь — неслыханная, устрашающая помойка: «Либерти», «Новая газета», «НА», «НРС», — всюду монстры, ужас и кошмар. «Руссику» пропустил, это что-то не правдоподобное. Девяносто процентов моих знакомых в Нью-Йорке — воры и подлецы. На этом фоне циники, или, скажем, бездушные эгоисты кажутся людьми вполне достойными.
Обнимаю Вас и всех девиц. Агенту удалось пристроить 4 моих рассказа во второстепенные журналы с малыми (до тысячи) гонорарами. И еще меня пригласили в настоящий американский Пен-клуб, не тот, где командует Марк Поповский, а в Главный. Говорят, это дает возможность экономить на авиабилетах.
С.
27 января 1983 года
Дорогой Сережа!
Помните, как в Союзе писателей доносчик, засадивший в лагерь писателя Клещенко, говорил ему за рюмкой: «Ну, ты хоть благодарен мне за то, что я тебя от фронта спас?» Так и Меттер через пять лет будет говорить: «Да ведь это я его с настоящей американской жизнью познакомил. Без меня бы он и в суд не попал, и описать бы его не смог». Но все равно — тошно.
Рецензию Андреева на «Архивы», посланную Вами, получил давно и уже кому-то подсовывал — спасибо.
Пишу же главным образом вот зачем: мне пришло в голову, что рассказу про Лену самое место в «Заповеднике». Хоть в первой части, хоть во второй. Там единственное смазанное место — жена. А так как Вам все равно не вырваться из тисков своей биографии, используйте его там, а? Все сразу станет глубже, человечней, убедительней. Да и «Заповедник» все же ближе к беллетристике, чем «Наши», не будет этого ощущения, что вот мол, жену не жалеет, живьем в мемуары запихивает. Подумайте, Сережа, не отметайте идею с порога.
Если и будем перебираться в Ваши края, то поселимся в часе езды от этого города-вертепа-бедлама — не ближе. Но пока непохоже. Слишком много удобства для нас в местной жизни, слишком трудно перестраиваться.
Обнимаю, желаю успеха и Правосудия,
Ваш Игорь.
31 января 1983 года
Дорогой Игорь!
Рассказ про жену из «Наших» мог бы, наверное, слегка оживить «Заповедник», да и вплести его в ткань было бы не очень сложно, и все же это невыполнимо: в «Наших» появится дыра на месте жены и придется что-то дописывать — без жены семейный альбом не выходит; так лучше я допишу что-нибудь в «Заповедник», тем более что рукопись у Карла и поступила к нему как законченная. С другой стороны, я знаю, что жена в «Заповеднике» самое слабое место, и главные переделки идут по этой линии.
Я когда-то начал пересказывать Вам вторую часть «Заповедника», и Вы обидно рассмеялись, может быть, дело в том, что пересказ (не сюжета, а замысла, простите за пышное слово) выглядит глупо. Я хотел изобразить находящегося в Пушкинском заповеднике литературного человека, проблемы которого лежат в тех же аспектах, что и у Пушкина: деньги, жена, творчество и государство. И дело отнюдь не в способностях героя, это как раз неважно, а в самом заповеднике, который трактуется наподобие мавзолея, в равнодушии и слепоте окружающих, «они любить умеют только мертвых» и т. д. Я бы охотно изобразил Бродского, но мне не дотянуться до его внутреннего мира, поэтому ограничусь средним молодым автором. Жена (один из аспектов) полностью безжизненная, надо что-то придумать.
Будем очень рады, если Вы поселитесь в часе езды от Нью-Йорка. Тем более, что это значит — жить в самом Нью-Йорке. Я тоже живу в часе езды, например, от Вайля или от Брайтона.
Между тем, хоть я и живу в центре американской культуры, моя переводчица губит меня, нарушает все сроки, срывает идеи и планы. Издательство полгода назад заказало заявку на «Зону», вчера я позвонил Ане в Балтимор и услышал, что она прочла 45 (!) страниц и что ей очень нравится. Выхода нет, потому что Анн Фридман — единственная доступная мне хорошая переводчица, все переводы других славистов (штук восемь) отвергнуты редакциями и агентами. Кроме того, Аня, при всем ее романтизме, скорби и одухотворенной красоте, жестко отшивает конкурентов, а сама родила дочку и не имеет времени для работы. Простите, что жалуюсь.
Вчера прочитал в уставе Пен-клуба, что они защищают писателей, находящихся в тюрьме, — может, пригодится.
Меттер, конечно, отъявленный мерзавец. И вообще, город полон монстров. Большинство из тех, кого я знаю, жулики. Вы, как профессиональный интеллектуал, должны знать какое-то объяснение всем метаморфозам, происходящим с людьми на Западе. Лгут почти все, это ужас.
Недавно я случайно беседовал с Кухарцом, и он сказал:
— Знаешь, я верю в высшую справедливость. Если кто-то несет людям зло, с ним непременно случается какая-то беда, например, он заболевает раком…
Тогда я ему сказал:
— Валера, если бы такая справедливость существовала, то всю твою «Руссику» должна была скосить чума два года назад.
А он говорит:
— Ты что-то имеешь против Цветаевой? Не думал, не думал… [Издательство «Руссика» выпустило в 1979–1980 гг. несколько томов произведений Цветаевой под редакцией Александра Сумеркина, с предисловием Бродского.]
На «Либерти» тоже своего рода монстры. И вообще, я беру курс на достижение к 45 годам полной независимости, разумеется, не в метафизическом, а в примитивном — бытовом, денежном смысле. Я больше абсолютно не в состоянии никого выносить, за исключением тех, кого люблю.
На этом слове — заканчиваю.
Рецензия на Елагина — жуткая халтура.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Если у Вас есть время что-то читать, посмотрите книгу Владимира Варшавского (Издательство им. Чехова 1956 г.) — «Незамеченное поколение», а также «Комментарии» Адамовича и Глеба Струве — «Русская литература в изгнании», все это довольно интересно по созвучию с нынешними литературными делами. С.
Тем не менее их книги тоже есть в моей заявке, и Вы увидите, как бешено я буду их хвалить в своей передаче, на 95 % — искренне.
В «Русской мысли» был кусок про Владимова, там Ваша реклама, и еще дописано три абзаца про «Зону», с похвалой.
«Петух» выбросьте к черту. Конечно, это — говно, задумано как бульварный листок, чтобы заработать деньги. Кроме того, мне хотелось исчерпать шанс, убедиться, что бульварный журнальчик тоже не рентабелен, однако он продается, и, к сожалению, придется продолжать. К сожалению потому что возни много, а приносит все это — гроши, да и партнер (Консон) несомненная гнида. Но бросать его — неудобно, сам же я его втравил и т. д.
25 ноября. (Продолжаю).
«Заповедник» пока не движется. Не пугайтесь. Литературные дела обстоят так. Я закончил такую семейную хронику, под названием «Наши», это история семьи + политика, война, государство и некоторая философия жизни. В общем, через семью показаны более крупные вещи. Я давно уже пишу это все, и сначала мне очень не нравилось, а потом я вдруг написал три более удачные главы: про отца, про брата и про Лену. И все это дело несколько выровнялось. Во всяком случае Петя и Саша говорят, что это — явно лучшее из написанного мной. Примерно то же говорит и Серман.
Дальше. Месяца четыре назад в Бостоне Карл с некоторой обидой заговорил о моих дальнейших изданиях. Я тогда сказал ему, что скоро будет готова книжка про семью, и я ему пришлю рукопись. В то время книжка мне не нравилась, и я решил, что Карл ее будет держать три года, а я как бы обижусь, и тогда вроде бы он будет передо мной виноват, книжка ему не понравится, но прямо он об этом не скажет, и, в общем, все будет хорошо. Я, действительно, не очень хочу издаваться в «Ардисе» хотя бы потому, что мне неудобно просить Карла о двух корректурах, кроме того, я предвижу, что будет много непунктуального, а значит — нервного и мучительного. И вот теперь: Карл болен, книжка готова, но она не так плоха, и отдавать ее в неизвестность, только для того, чтобы формально что-то соблюсти — мне не хочется. Короче, я написал Эллендее письмо с вопросом, занимаются ли они новыми изданиями, и с просьбой — прямо и недвусмысленно мне ответить — что и как. Я надеюсь, что она захочет отложить наши переговоры или вообще освободит меня. Тогда я сразу пришлю Вам рукопись — ознакомиться.
Может, Вам это понравится больше, чем «Заповедник», и Вы захотите сначала провернуть эту книжку, она небольшая, 110–115 страниц (я еще не перепечатал до конца), а заказчики (даже если их больше трех) не прогадают. Если же этот вариант почему-либо исключен, или если Эллендея попросит дать рукопись ей (надеюсь, что этого не случится), тогда я сразу берусь за «Заповедник», и за 2–3 месяца его добиваю. Времени, конечно, очень мало, я сижу с 6 утра до ночи: радио, «Петух», младенец Коля, папаша и т. д., но я все сделаю, как смогу — быстрее и лучше.
Рецензия Фини будет не в «Славик Ревю», я ошибся, а в каком-то «Ист еуропеан джорнел». Что-то в этом роде. Писал я Вам, что Фини — коммунист? Когда-нибудь расскажу о наших фантастических беседах…
Ле Карре я читал («В одном немецком городке»), но не помню там никаких элементов фантастики, детективов Грина я не читал, лучшее у него, по-моему — «Путешествие с тетей», это невероятно смешная книга. Не исключено, что А. Толстой был талантливее и того, и другого.
Подшивки «НА» у меня нет, дней пять назад я отвез весь комплект — к переплетчику, и вернут мне все это 15 декабря, это будет громадный том, с которого практически невозможно снимать копии. В редакцию «НА» обращаться бесполезно, я был единственным аккуратным человеком в коллективе, сейчас там ничего нельзя найти, попытайтесь позвонить Пете и Саша, комплект «НА» есть и у них (я им подарил в свое время, полный комплект, 118 номеров, вплоть до моего ухода). Фотографию Рогинского я не представляю себе, где можно раздобыть, а Костино [Азадовского] фото должно быть у Людки, хотя и у меня, кажется, есть, сейчас пороюсь в папках.
Нашел, посылаю.
Палея я знаю мало, видел два раза. К радио он отношения не имеет, там действовали Эмик и Юлик, два опереточных проходимца. Палей — один из «ближайших друзей Высоцкого», куда входят М.Сорокин, П.Леонидов и еще какой-то Валерий. Я их прозвал «Дети лейтенанта Шмидта». Шемякина тоже иногда называют в печати: «Ближайший друг Высоцкого художник Шемякин…»
Чарльз Бронсон — совсем однообразный актер, вроде туркменского Жана Габена, и еще напоминает Мишу Демиденко.
Кто такие Либерманы, в новом доме которых Вы ночевали, я не знаю. Уж не редакторы ли «Вога»?
Берест, действительно, год назад выпустил книгу Высоцкого под редакцией Аркадия Львова, но самое поразительное, что это — другой Аркадий Львов, совершенно другой человек, но тоже Аркадий Львов, и тоже некультурный, поскольку в сборник под его редакцией вошли почему-то тексты Вознесенского («Ода сплетникам»), Городницкого, Апухтина, Аполлона Григорьева и еще невесть кого. Текстов же Высоцкого слишком много, так что не все замечательные. У меня эта книжка есть, подарена Берестом. Могу отдать Вам.
На этом закругляюсь. Уже 2 часа ночи. Простите за сумбур и стилистику. Нет сил.
Всем привет.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Мальчик Коля очень скрашивает жизнь, тем более что Катя около года не здоровается со мной. Всех обнимаю. С.
* * *
Ефимов — Довлатову30 ноября 1982 года
Дорогой Сережа!
Книгу Суслова посылаю немедленно первым классом. Вкладываю туда же книгу Поля Дебрецени — Вам хорошая практика в английском чтении, да и про нее можно ввернуть несколько слов на радио.
Сережа, наши игры с Ардисом чем-то напоминают чемберленовские хитрости в политике или ялтинскую конференцию. Я двадцать раз объяснял Вам, что одна из главных причин моего с ними раздора была их страсть подгребать под себя все рукописи, до которых дотянется рука, а потом сидеть на них, не печатая. То же будет и с рукописью «Наши». Предлагаемый Вами план был бы убийством моей репутации в мире славистской профессуры. «Этот, Ефимов-то, мало того, что предал своего благодетеля Проффера, так теперь еще и от тяжело больного и заживо продолжает рвать куски: вот книгу Довлатова отнял». За что Вы хотите меня вогнать в такую ситуацию? Неужели Вы не видите, что, написав Эллендее, Вы практически отрезали этой книге путь в «Эрмитаж»? И ради чего? Ради всех этих никому не видимых «тут я как бы обижусь и…»?
Конечно, если бы не было всех этих привходящих обстоятельств, я бы с удовольствием напечатал семейную хронику после «Заповедника». Или даже под одной обложкой. Теперь же подавайте мне окончание «Заповедника» — и никаких! Времени у Вас еще предостаточно, в крайнем случае немного отложим выход. А о «Наших» будем говорить лишь тогда, когда Вы получите от Ардиса ясный и недвусмысленный отказ.
В «Черном море» нет наших книг, потому что, задолжав с лета за Лунгину, они ничего больше не заказывают.
Либерманы — это Костя и Люда, те славные толстяки, которые привозили вас с Меттером к нам после выступления в Детройте.
Всего доброго, дружески,
Игорь.
* * *
Довлатов — Ефимову14 декабря 1982 года
Дорогой Игорь!
Простите, что не сразу отвечаю, как-то вдруг соединилось множество дел. Книжки получил, огромное спасибо. Передача о Суслове запланирована. С Дебрецени — сложнее, чтение по-английски все еще мука для меня.
Что касается «Наших» и Ардиса, то это не игры, как Вы обозначили, а привычная для меня неловкость в отношениях почти со всеми людьми, начиная с Люды Штерн и кончая Альфредом Кнопфом, который, между прочим, жив, первый раз был женат в 1914 году, второй раз женился в 1967, а про нынешнюю литературу сказал:
«Сейчас уже невозможно написать столь плохую книгу, чтобы ее нельзя было бы где-нибудь издать»…
Видно, я зря пустился в детали и откровенности, любой нормальный человек написал бы Вам следующее:
«Недавно я закончил новую книжку, которую еще осенью обещал Ардису. Если Ардис по каким-то причинам не станет ее издавать, я буду обращаться к другим издателям, и в первую очередь — к Вам. Что же касается «Заповедника», то он еще не готов, но я берусь за него 1-го января, и уверен, что за три месяца все сделаю…». И так далее.
Я уже говорил Вам, что Карл сыграл в моей жизни однозначно положительную роль, неоднократно выражал мне и Лене свое расположение, все неприятное о нем я знаю лишь с Ваших и Лешиных слов, что же касается меня самого, то единственное негативное ощущение — это чувство неловкости при общении с ним и в особенности — с Эллендеей, неловкости, испытываемой мною почти всегда и почти со всеми.
Никогда ни от одного американского слависта (а я переписываюсь и общаюсь реже или чаще с 20–25 профессорами) я не слышал о Вас ни одного дурного слова. Более того, сам Карл ни единого неодобрительного слова о Вас мне не говорил, либо потому, что не считает меня достаточно близким знакомым для такого рода жалоб, либо потому, что ощущает, как болезненно неприятен мне был бы такой разговор, либо, наконец, просто ведет себя благородно.
Аню Фридман я пока не видел, она живет в часе езды от нас, но изредка мы говорим по телефону. Я сказал про Вашу книжку, но Аня заявила, что даже прочесть сейчас ничего не может, и это, наверное, правда: у нее грудной ребенок, и она чрезвычайно задерживает даже ту работу, которую выполняет по контракту с издательством за деньги, уже ею полученные. Мы все ее очень любим, она замечательно переводит, но она, например, скрыла от меня, что Кнопф уже месяца четыре просит ее написать развернутую заявку на «Зону», и Аня лишь сейчас берется за эту работу.
Ради Бога, не подумайте, что я зажимаю «своего» переводчика. Могу, если хотите, сообщить ее адрес, телефон и пр.
Недавно я получил 3 письма из Союза, без цензуры, через французское посольство — жизнь там совершенно ужасная. При встрече расскажу.
Расскажу и о суде надо мной и Леной по поводу 12 600 долларов. Суд еще не кончился и будет тянуться месяца три, я думаю, но уже сейчас это интереснейший и ценнейший опыт в смысле познания Америки.
Будьте здоровы. Привет Вашим дамам, Наташе, матушке. У нас все более-менее прилично. Мальчику Коле я придумал длинное выразительное прозвище:
«Круглосуточно работающая маленькая фабрика по производству положительных эмоций».
Да, хотите пари на 10 долларов? Держу пари, что Вы не сможете при хотя бы одном свидетеле прочесть Марине вслух стихотворение Армалинского, опубликованное на 23 странице его сборника!
Всех обнимаю.
С. Довлатов.
* * *
Довлатов — Ефимову16 января 1983 года
Дорогой Игорь!
1. «Заповедник» активно переписываю, готово уже страниц тридцать пять, хотелось бы ко 2 апреля — закончить. Короче, я действую.
2. Недавно случайно перечитал с большим и принципиальным удовольствием Ваши «Записки книгочея». Как интересно, что при Вашем явном неприятии Розанова и Синявского, оптимальной для Вас и для них является схожая форма, а именно — свободное парение интеллекта. (Разумеется, я говорю только о форме.) Впечатление же у меня от «Записок» однозначное — «молодой, а какой умный…». Не могу не добавить (в качестве ложки дегтя), что слово «книгочей» ушло из русского обихода лет сто назад, надев онучи, запахнув поддевку и нахлобучив треух… Как просто и хорошо звучит: «Записки читателя»!
3. Я получил письмо от Игоря Смирнова (не еврея и писателя с большим носом и псевдонимом «Иг», а от Гаги, дружка Валеры Попова). Там есть некоторые любопытные сведения, а также — дело к Вам. Адрес Игоря: Mr. Smimov, […], Munchen, West Germany. Если Вы почему-либо не захотите ему ответить, то дайте знать. Я напишу ему сам и передам Ваш ответ.
4. Посылаю Вам второй номер «Петуха», который вышел в конце декабря, посылаю просто так, обратите внимание на полиграфию, а ведь у меня нет даже монтажного стола, единственное орудие — бритва. Журнал продается, окупается, а с третьего номера начнет улучшаться. Пока, к сожалению, журнальчик дрянной. Но это — единственный путь сейчас.
5. В Париже с февраля начинает выходить ежемесячный журнал «Европеец», которым заправляют Синявские, Шрагин, Турчин и Чалидзе, формат и объем «Посева».
Надеюсь, у Вас и у Ваших женщин все хорошо.
Коля вырос настолько, что подходит к моему столу, берет мои вещи и кидает на пол.
6. Как в добрые старые времена посылаю Вам два своих рассказа. Может, у Вас найдется время их прочесть. Один рассказ про моего брата, другой про Лену. Печататься мне по-русски негде, либо я сам не желаю, либо меня не хотят, а книжка выйдет неизвестно когда, так что прочтите в рукописи. Когда-нибудь, при случае, сообщите Ваше мнение, которым я по-прежнему чрезвычайно дорожу.
Обнимаю.
С. Довлатов.
* * *
Ефимов — Довлатову21 января 1983 года
Дорогой Сережа!
То, что «Заповедник» движется, — замечательно. Будем ждать.
Рассказы прочитал сразу (а это, согласитесь, верный знак отношения читателя Ефимова к писателю Довлатову). Оба понравились, особенно — про Борю. Там что-то такое сделано, что вдруг из пучка знакомых мне баек возникла законченность и драматизм. Про Лену тоже понравился, хотя немного страшно за Вас: писать про близких, продолжая жить с ними, — дело опасное, для отношений разрушительное. Короче, если Ардис отвергнет, книга «Наши» может выйти в 1984-м в Эрмитаже. Они, конечно, ранимы, как месье Пьер, но и нам жить надо.
Вслед за Вами взял и перечитал «Записки книгочея». Тоже очень понравилось. Особенно название. А форму афоризма-эссе еще и Монтень использовал.
Игорю Смирнову напишу приветливо, но печатать не буду: во-первых, литературоведение не продать, во-вторых, он структуралист.
«Петух» пусть себе кукарекает — в добрый час.
Журнал «Европеец» следовало бы переименовать в «Петиметр» (если Вы помните, что это такое). Думаю, что на примере «НА» Вы убедились в безнадежности коллегиального руководства. Они вскоре развалятся, и деспот Максимов будет торжествовать.
На «Архивы» начинают поступать приветливые отзывы. Самый восторженный — от безжалостного Поповского. А сегодня позвонил знакомый профессор-переводчик из Охайо и сказал, что от восхищения сел за стол и сразу перевел первую главу. Издатели, однако, молчат.
В Чикаго встретили даму-профессора (из нашей волны), которая почему-то дымится ненавистью к Довлатову — писателю и человеку; мы отказались разделить ее чувства.
Кстати, случился эпизод в процессе торговли. Кто-то спросил, а нет ли у вас Довлатова. Я говорю: «А вот же, вы только что держали в руках». «И верно, — говорить покупатель. — А я, знаете, как увидел эту страшную надпись, так инстинктивно и отложил». Это к вопросу об оформлении: будем эстетов ублажать или читательские массы приманивать?
Всем поклоны,
всегда Ваш, Игорь.
ПИСЬМО ЕФИМОВА И.СМИРНОВУ от 21 января 1983 года
Игорь Смирнов, привет, привет!
И с приездом в мир чистогана. Сережа переслал мне твое занятное письмо с множеством жутковатых подробностей про дом родной. И как же мы там жили?
Из посылаемого каталога ты все узнаешь про наше издательство. Мы растем быстро, но все же еще не доросли до того, чтобы издать литературоведческую книжку для узкого круга специалистов. Еще не тянем. Но вот чем я могу помочь тебе (если тебе нужно): переслать твою книжку на рецензию в местные славистские журналы и альманахи. Или еще проще: вкладываю их адреса, чтобы ты сам мог это сделать. Думаю, для выхода на американский рынок это важно.
Сердечный привет, жму руку, дружески,
Игорь Ефимов.
* * *
Довлатов — Ефимову25 января 1983 года
Дорогой Игорь!
«Заповедник», конечно, движется, но вообще-то мы крайне удручены и выбиты из ритма судебным процессом. Разбирательство идет полным ходом, откладывать дальше не было никакой возможности, и уже совершенно ясно, что выиграть и отвертеться мы не можем. Речь может идти лишь о сроках выплаты, о дозах, и о том, кому платить судебные издержки. Должен сказать, что американский суд не так прекрасен, как в фильме «Крамер против Крамера», в ходе его много казенного бездушия, формализм, а временами ощущается и чистая неприязнь к бедным, косноязычным эмигрантам. Обстановка более диккенсовская, чем я предполагал. Временами я ощущаю низость отдельных комбинаций, элементы сговора между адвокатом и судьей, и вообще, чувствую много недостойных хитростей в их поведении. Но проклятый английский язык мешает бороться. Мы вынуждены нанять адвоката, которому нужно уплатить от 2 до 3 тысяч, при том, что гарантий — никаких. Адвокат нужен не для раскрытия истины, а для процедурных и бумажных дел. Все это довольно отвратительно, поверьте.
«Ардису» «Наши» вроде бы понравились. Похвалили и затихли. Но в принципе сказали — будем издавать. Я подожду месяца 3–4 и решу этот вопрос.
«Петуха» не презирайте. Я скоро буду на это жить. Тем более что максимовские клевреты очень колеблют почву на «Либерти».
Получили ли Вы от меня копию рецензии Германа Андреева на «Архивы»? Вроде бы я послал.
От Синявских (при все их талантах) я хорошего журнала не жду. И дело не в пагубной (согласен) коллегиальности, ибо командовать будет Марья. Хуже то, что они находятся во власти страшного заблуждения, которое можно выразить так: мы — талантливые, и поэтому наш журнал будет хорошим и рентабельным. Но Вы-то знаете, что сделать — 5 % успеха, а 95 — продать. Человек, никогда и никому не отвечающий на письма, не может быть редактором журнала. Кроме того, следующий уровень демократических публицистов (за Синявским) довольно низок. Шрагин тягостно скучен и любит названия вроде: «Сколько это может продолжаться?», Белоцерковский — злобен, а наш друг Миша Михайлов, хоть и прекрасный, умный человек, но родной его язык все-таки югославский, а не русский. Чалидзе — капризный, обидчивый грузин, и просто не будет писать от плохого характера, Литвинов — напористый, шумный балбес и так далее. Так что, надежд мало.
Книжку Неизвестного получил, спасибо, кстати, он мне тоже, кажется, выслал экземпляр. Передачу об этой книге включу в следующую заявку. На той неделе у меня идет Елагин.
Хорошим отзывам на «Архивы» очень рад, но вообще-то Ваши дела очень продвинулись бы в Нью-Йорке, издателей нужно обрабатывать, как это делал Лимошка [Лимонов], сейчас он выходит в «Рэндом-хауз» с напутствием Бродского. Правда, без аванса, но с гарантированными деньгами на рекламу. Из него делают «Русского медведя в Нью-Йорке».
Что касается дамы-профессора из Чикаго (не жена ли крысоподобного П.П.?), то могу лишь повторить слова грубого и нехорошего Демиденко: «Что бы ей такого сделать? На нижнюю губу положить и верхней прихлопнуть».
«Зона» оформлена хорошо. Одно время я вырезал из писем Эткиндов, Некрасовых, Синявских комплименты насчет оформления, набора и малого числа опечаток (2), и хотел все это Вам послать, но решил, что Вы уже и сами все поняли. «Заповедник» будет еще лучше выглядеть. Кстати, Неизвестному очень нравится вся полиграфия его книги, и только про цвет он сказал: «Жаль, Игорь не понял, что мой цвет — черный». Метафизика, бля…
С одной стороны, я бы очень хотел, чтобы Вы перебрались в Нью-Йорк, но с другой — все русские учреждения здесь — неслыханная, устрашающая помойка: «Либерти», «Новая газета», «НА», «НРС», — всюду монстры, ужас и кошмар. «Руссику» пропустил, это что-то не правдоподобное. Девяносто процентов моих знакомых в Нью-Йорке — воры и подлецы. На этом фоне циники, или, скажем, бездушные эгоисты кажутся людьми вполне достойными.
Обнимаю Вас и всех девиц. Агенту удалось пристроить 4 моих рассказа во второстепенные журналы с малыми (до тысячи) гонорарами. И еще меня пригласили в настоящий американский Пен-клуб, не тот, где командует Марк Поповский, а в Главный. Говорят, это дает возможность экономить на авиабилетах.
С.
* * *
Ефимов — Довлатову27 января 1983 года
Дорогой Сережа!
Помните, как в Союзе писателей доносчик, засадивший в лагерь писателя Клещенко, говорил ему за рюмкой: «Ну, ты хоть благодарен мне за то, что я тебя от фронта спас?» Так и Меттер через пять лет будет говорить: «Да ведь это я его с настоящей американской жизнью познакомил. Без меня бы он и в суд не попал, и описать бы его не смог». Но все равно — тошно.
Рецензию Андреева на «Архивы», посланную Вами, получил давно и уже кому-то подсовывал — спасибо.
Пишу же главным образом вот зачем: мне пришло в голову, что рассказу про Лену самое место в «Заповеднике». Хоть в первой части, хоть во второй. Там единственное смазанное место — жена. А так как Вам все равно не вырваться из тисков своей биографии, используйте его там, а? Все сразу станет глубже, человечней, убедительней. Да и «Заповедник» все же ближе к беллетристике, чем «Наши», не будет этого ощущения, что вот мол, жену не жалеет, живьем в мемуары запихивает. Подумайте, Сережа, не отметайте идею с порога.
Если и будем перебираться в Ваши края, то поселимся в часе езды от этого города-вертепа-бедлама — не ближе. Но пока непохоже. Слишком много удобства для нас в местной жизни, слишком трудно перестраиваться.
Обнимаю, желаю успеха и Правосудия,
Ваш Игорь.
* * *
Довлатов — Ефимову31 января 1983 года
Дорогой Игорь!
Рассказ про жену из «Наших» мог бы, наверное, слегка оживить «Заповедник», да и вплести его в ткань было бы не очень сложно, и все же это невыполнимо: в «Наших» появится дыра на месте жены и придется что-то дописывать — без жены семейный альбом не выходит; так лучше я допишу что-нибудь в «Заповедник», тем более что рукопись у Карла и поступила к нему как законченная. С другой стороны, я знаю, что жена в «Заповеднике» самое слабое место, и главные переделки идут по этой линии.
Я когда-то начал пересказывать Вам вторую часть «Заповедника», и Вы обидно рассмеялись, может быть, дело в том, что пересказ (не сюжета, а замысла, простите за пышное слово) выглядит глупо. Я хотел изобразить находящегося в Пушкинском заповеднике литературного человека, проблемы которого лежат в тех же аспектах, что и у Пушкина: деньги, жена, творчество и государство. И дело отнюдь не в способностях героя, это как раз неважно, а в самом заповеднике, который трактуется наподобие мавзолея, в равнодушии и слепоте окружающих, «они любить умеют только мертвых» и т. д. Я бы охотно изобразил Бродского, но мне не дотянуться до его внутреннего мира, поэтому ограничусь средним молодым автором. Жена (один из аспектов) полностью безжизненная, надо что-то придумать.
Будем очень рады, если Вы поселитесь в часе езды от Нью-Йорка. Тем более, что это значит — жить в самом Нью-Йорке. Я тоже живу в часе езды, например, от Вайля или от Брайтона.
Между тем, хоть я и живу в центре американской культуры, моя переводчица губит меня, нарушает все сроки, срывает идеи и планы. Издательство полгода назад заказало заявку на «Зону», вчера я позвонил Ане в Балтимор и услышал, что она прочла 45 (!) страниц и что ей очень нравится. Выхода нет, потому что Анн Фридман — единственная доступная мне хорошая переводчица, все переводы других славистов (штук восемь) отвергнуты редакциями и агентами. Кроме того, Аня, при всем ее романтизме, скорби и одухотворенной красоте, жестко отшивает конкурентов, а сама родила дочку и не имеет времени для работы. Простите, что жалуюсь.
Вчера прочитал в уставе Пен-клуба, что они защищают писателей, находящихся в тюрьме, — может, пригодится.
Меттер, конечно, отъявленный мерзавец. И вообще, город полон монстров. Большинство из тех, кого я знаю, жулики. Вы, как профессиональный интеллектуал, должны знать какое-то объяснение всем метаморфозам, происходящим с людьми на Западе. Лгут почти все, это ужас.
Недавно я случайно беседовал с Кухарцом, и он сказал:
— Знаешь, я верю в высшую справедливость. Если кто-то несет людям зло, с ним непременно случается какая-то беда, например, он заболевает раком…
Тогда я ему сказал:
— Валера, если бы такая справедливость существовала, то всю твою «Руссику» должна была скосить чума два года назад.
А он говорит:
— Ты что-то имеешь против Цветаевой? Не думал, не думал… [Издательство «Руссика» выпустило в 1979–1980 гг. несколько томов произведений Цветаевой под редакцией Александра Сумеркина, с предисловием Бродского.]
На «Либерти» тоже своего рода монстры. И вообще, я беру курс на достижение к 45 годам полной независимости, разумеется, не в метафизическом, а в примитивном — бытовом, денежном смысле. Я больше абсолютно не в состоянии никого выносить, за исключением тех, кого люблю.
На этом слове — заканчиваю.
Рецензия на Елагина — жуткая халтура.
Ваш С. Довлатов.
P.S. Если у Вас есть время что-то читать, посмотрите книгу Владимира Варшавского (Издательство им. Чехова 1956 г.) — «Незамеченное поколение», а также «Комментарии» Адамовича и Глеба Струве — «Русская литература в изгнании», все это довольно интересно по созвучию с нынешними литературными делами. С.