Народ кругом — говно. Камни летят со всех сторон. Жизнь отвратительна.
   Гриша с Леной купили наборную машину. Взять того же Гришу единственный хороший человек в микрорайоне — и тот бездельник и невежда.
   Вайнберг в разговоре со мной произнес: «Разные там славянисты курят вам дифирамбы…»
   У меня от смеха хлынул из носа чай…
   Всех ненавижу.
   Любящий вас
   С. Довлатов.
   P.S. Обратите внимание на детектив В.Шифрина. Это я за субботу написал для привлечения Брайтонеской публики. Докатился. С.
   P.P.S. Ваш друг М.Поповский — ужасен. Хотя надо отдать ему должное ужасен со всеми: с бедными, с богатыми, с евреями, русскими, ветеранами, христианами, со мной, с Седыхом и даже — с Григоренко. Он старец Зосима наоборот. С.
* * *
    Довлатов — Ефимову
    20 ноября 1981 года
 
   Дорогой Игорь!
   Я Вам дважды посылал газеты для ознакомления. Надеюсь — получили. Обложки все подряд неудачные. Пятый номер будет лучше.
   Положение неясное. В нем много загадочного, как в хорошем, так и в чудовищном смысле. В письме рассказать невозможно.
   И вообще, я обращаюсь к Вам по другому поводу. Лена с Гришей купили пополам IBM. Гриша оказался совершенно невозможным партнером. Расшифровывать не буду, но поверьте — он — антипартнер. Озорно поблескивает глазами и хитрит так мелко, что это вызывает лишь раздражение. Как Вы догадываетесь, я готов быть либо в дружеских отношениях с человеком, то есть, в отношениях, заведомо исключающих хитрость, либо, что называется, в деловых, когда немного хитрят обе стороны. Но с Гришей деловые отношения тоже невозможны. Правильно сказал Иосиф: «Мишель дает деньги, я — громкое имя, Лосев выполняет работу, а на каком этапе нужен этот поц?!» [Михаил Барышников дал деньги на издание собр. соч. Бродского в издательстве «Серебряный век». Собрание не вышло.]
   Короче, Гриша угрожает отказаться от машины, если Лена не снизит расценки до полутора долларов за книжную страницу (больше 2 000 знаков). Если они разойдутся, Лене одной придется выплачивать рент — 10 долларов в день. Мы ей, разумеется, даем какую-то халтуру. Но и к Вам есть просьба. Если Вы и Марина не успеваете справиться с каким-то заказом и вынуждены его отклонить, то имейте, пожалуйста, Лену в виду. Для нее приемлемы любые расценки, которые Вы сочтете нормальными. Она работает аккуратно и быстро. Она же со своей стороны будет иметь Вас в виду как посредника с типографией. То есть, получив заказ, рекомендовать Вас и Вашу типографию. В общем — ясно.
   Очерк про Вас обязательно напишу, как только рассеется хаос.
   Да, еще один вопрос. Не хотите ли Вы под своей маркой издать книжку Сагаловского. Вы, наверное, помните его по нашим публикациям. Наум пользуется большим успехом в демократических кругах. Его томик, я думаю, продавался бы в русских колониях. Набор мы ему, вероятно, сделаем бесплатно. За типографию он заплатит. Как насчет распространения и марки?
   Звонил ли Вам непонятный человек, написавший книгу про скульптора Антокольского? [Феликс Аранович. Его книга об Антокольском вышла в «Эрмитаже» в 1982 г.]
   Обнимаю Вас и Ваше семейство.
   С. Довлатов.
* * *
    Ефимов — Довлатову
    24 ноября 1981 года
 
   Дорогой Сережа!
   Ни одного экземпляра «Нового света» мы не получили, ничего про новую газету не знаем. Подписчики здесь в большой растерянности, на их провинциальный вкус вся история с разрывом выглядит довольно дискредитирующей, так что завоевывать доверие заново будет нелегко.
   Деловой союз с Гришей — на это, по-моему, можно было пойти только в каком-то мазохистском порыве. Думаю, надо принимать всю ренту на себя, а у него только брать заказы с выплатой вперед. Я всегда помню про ваши нужды, но ведь мы работаем на машине втроем (еще одна русская девочка, которую Проффер вот уже второй месяц переманивает от нас, постепенно наращивая высоту сулимых златых гор), а при такой интенсивности завала заказов пока не предвидится. Не написать ли Вам Профферу? Он так меня ненавидит, что может согласиться давать Вам заказы за ту же цену, что и нам — 1.60 за тысячу знаков. Правда, предупреждаю: рукописи будут неправленные, нуждающиеся в корректуре; ручной правки и авторских исправлений — полным полно и бесплатно, а деньги получать не легче, чем с Гриши. (Вот уже третий месяц не могу получить причитающиеся мне 800 дол.)
   В связи со всем этим: сохраняется ли заказ на 6 фонтов, сделанный Леной по телефону? Или нужно от него срочно отказаться?
   В каталог, в раздел «книги других издательств» я включаю альманах «Часть речи» № 1 и «Компромисс». Но удастся ли мне получить у Гриши требуемые экземпляры с 40 % скидкой? Или лучше вообще не связываться?
   Аранович, написавший про Антокольского, звонил, с ним ведем деловые переговоры, спасибо. О включении Сагаловского в наши планы и под нашей маркой можно поговорить, если он пришлет подготовленный сборник. Насколько я помню, он пишет довольно неровно — надо посмотреть, что он захочет включить туда. И уж конечно только при условии, что набор осуществляем мы.
   Еще одна досадная новость: тот профессор, которого я уговорил послать Лене корректуру, в последний момент слинял, а я не могу его заставить, потому что книга идет не под нашей маркой.
   Посылаю полный текст некролога про Борю [Борис Бахтин умер в Ленинграде осенью 1981 года] — как видите, в «Новом русском слове» потеряли конец. Вообще же, не зная ничего о положении дел в «Новом свете», я послал сейчас довольно много материалов в другие места. Надеюсь, Вы не рассердитесь, как я не сердился и не сержусь на друзей, сохраняющих нормальные отношений с Проффером.
   Поздравляю с включением в энциклопедию. Хочется сказать, как в анекдоте: «почему это Вы везде, а я — нигде?»
   Всех благ, обнимаю все семейство,
   Ваш Игорь.
* * *
    Довлатов — Ефимову
    26 ноября 1981 года
 
   Дорогой Игорь!
   Жаль, если Ваши соседи принимают меня за гангстера. И разве их не смущает то, что со мной ушли из редакции еще семь человек, почти весь штат. К Седыху «на поклон» я тоже не ходил, хотя об этом много говорят и пишут с изощренными нюансами и подробностями. Я позвонил ему и сказал, что мне нужно с ним поговорить. Седых ответил: «Заходите, голубчик». Я сказал, что хочу попытаться сделать еще одну газету, но для этого необходима реклама в НРС. Что я прошу его об этом, и вне зависимости от ответа буду писать в газете то, что сочту нужным. Он наговорил мне комплиментов и дал рекламу. Вот и все. После этого я добился зарплаты (200 чистыми) себе и еще троим людям, хотя Гальперин не стоит и полтинника, вместо него можно взять четверых обозревателей и платить им по 50 долларов гонорара. У нас получают по 50 долларов за статью еще четыре человека, из которых двое — Поповский и Шарымова — оскорбляют меня почти ежедневно. Батчан же, заметки которого я переписывал в течение года, сказал недавно Дэвиду Дэскалу, что газету не может редактировать человек с моим знанием английского. Рыскину Лена год носила бутерброды в редакцию, и в результате он недавно божился в компании, что Катя не моя дочка, а представьте себе — Аксенова. И так далее.
   Профферу я уже написал сдержанное письмо. Даст заказы — хорошо, нет обойдемся. Разумеется, я не обижаюсь, что Вы дали материалы в НРС и Моргулису, это совершенно правильно, а в дальнейшем я надеюсь что-то у Вас получать, если Дэскал не будет препятствовать рекламе. О Бахтине Вы написали очень хорошо, особенно вся неформальная часть относительно его умения влиять на закулисную борьбу в ССП, записки же Виньковецкой мне кажутся нескромными и сентиментальными.
   По поводу «Части речи» и «Компромисса» Гриша ведет длительные и туманные переговоры с «Руссикой», внятного ответа на Ваш вопрос он не дал, его телефон (212) 699-56-53. «Компромиссы» у меня есть, я могу Вам прислать 30–40 штук, а может, и больше, сколько надо.
   Заказ на шесть фонтов сохраняется, огромное спасибо. Лена оставляет машину себе, работа вроде бы есть. Да и крепнущая, увы, дружба с Вайнбергом сулит некоторые перспективы.
   Насчет Сагаловского — так. Набор ему Лена сделает бесплатно, поскольку я очень ему благодарен. Речь идет о том, чтобы быть посредником между готовым макетом и типографией, получив комиссионные. В конце концов фирму ставить необязательно, что-нибудь придумаем, а вот типография у Вас, кажется, самая дешевая в США. Но это — со временем.
   Газеты Вы получили, бандероли идут страшно долго, первые номера очень плохие, пятый и шестой уже лучше. До пятого я выслал, шестой пошлю в среду.
   Мы все пребываем в адском труде, я встаю в половине пятого, у меня еще две передачи на радио, Лену тошнит каждые 15 минут, роды стоят очень дорого, сбережений, естественно, нет.
   Семьдесят процентов упреков в свой адрес я отметаю. Несмотря на все разговоры о том, что я продался дьяволу, Седыху и так далее, наша газета, единственная, смогла напечатать ответ Михайлова критикам (№ 5, 6, 7), единственная напечатала интервью Синявского, единственная публикует Белоцерковского и Шрагина, хотя я Вам скажу — демократы тоже хороши.
   Всех, кто меня порицает — ненавижу, а вас всех люблю и обнимаю. Говорил ли я Вам, что в результате дружбы с Меттером мы должны банку (я и Лена) десять тысяч, которые по Бориной просьбе взяли якобы на образование и отдали ему для газеты и которые он отказался возвращать. Затхлый Перельман тем более их не вернет. И так далее.
   Всем большой привет, Наташе, маме.
   Ваш С. Довлатов.
* * *
    Довлатов — Ефимову
    21 января 1982 года
 
   Дорогой Игорь!
   Уже год, как я пишу без черновиков, из-за этого письма выходят сумбурные и невразумительные. И это — в том числе. Мне кажется, оно не требует ответа. Просто я хочу согласовать с Вами некоторые планы.
   За всю мою жизнь я получал разумные литературные советы только от двух человек. Это — Вы и некая Хэйли Элькен. Хэйли была редактором на «Ленфильме» и говорила по-русски с сильным финским акцентом. Именно плохое формальное знание языка придавало ее речи особую внятность. Она говорила: «У этого героя неправильная психология. Он не должен сказать — так. Он должен сказать — так». Остальные либо сразу заговаривали о Боге, либо, как Марамзин, советовали: «Читателя надо подъебнуть», либо, как Бродский, твердили: «Главное, это — кураж!» Короче, я Вам очень доверяю. А главное, мне чаще всего понятно, что Вы хотите сказать.
   Дело в том, что мне жутко опротивело все, связанное с газетой. Ситуация такова. Нами правит американец Дэскал, еврей румынского происхождения. (Уже страшно!) Он не читает по-русски и абсолютно ничего не смыслит в русских делах. Это — самоуверенный деляга, говорит один, не слушает, отмахивается и прочее. Довольно хорошо знакомый тип нахального малообразованного еврея. То, что он не знает русского языка — с одной стороны, хорошо. Это дает простор для маневрирования и очковтирательства. С другой стороны, его окружает толпа советников, осведомителей, интерпретаторов и банальных стукачей. Стучат в трех направлениях. Первое Довлатов не еврей, армянин, космополит, атеист и наконец — антисемит. Это крайне вредный стук, потому что наш босс рассчитывает получать деньги на газету от еврейской организации, и кажется — уже получает. Второе — что я ненавижу диссидентов, издеваюсь над ними и так далее. Третье — Довлатов завидует таким великим писателям, как Ефраим Севела и Львов, и еще Солженицын, борется с ними, не публикует и так далее. Если б я окончательно разложился в моральном плане, я бы мог говорить боссу что-то вроде того, что Солженицын и диссиденты — главные антисемиты нашей эпохи и прочее. Но это — слишком. Хотя вообще-то я сильно разложился, я это чувствую. Я здесь веду себя хуже и терпимее ко всякой мерзости, чем в партийной газете. Но и стукачей там было пропорционально меньше, и вели они себя не так изощренно. Боря Меттер, например, оказался крупным негодяем. Орлов — ничтожество и мразь, прикрывающийся убедительной маской шизофрении. Он крайне напоминает распространенный вид хулигана, похваляющегося тем, что состоит на учете в психоневралгическом диспансере.
   Практически командуем в газете мы втроем, Петя, Саша и я. К сожалению, мы абсолютно разные люди (при их многочисленных достоинствах). Они молодые формалисты, веселые, с хорошими зубами, без проблем. В мелочах довольно бессовестные, но в серьезных делах соблюдающие некоторые правила. Они прекрасно ко мне относятся (в своем понимании), верят, что я еще способен достигнуть некоторых футуристических успехов, и вообще — приличные люди, но никогда не испытывавшие и тени сомнения в собственной правоте и в абсолютном совершенстве.
   Тем не менее образовалась правящая олигархия, несколько сократившая всяческую демократию. Без этого невозможно бьшо справиться с хаосом и кипучими амбициями второго состава. Поповский выдвинул ультиматум, который принят не был, после чего Марк Александрович надулся и ушел. Думаю, что пишет обо мне изобличительную статью для «Новой газеты». Но это — ладно.
   Короче, мне все опротивело. В принципе, я мог бы уйти. Тем более что Дэскал рано или поздно выгонит меня. Я мог бы — а). Пойти в «Новое русское слово», то есть сменить, как говорится, шило на мыло, лапшу на вермишель, б). Добиваться преподавательского места, это возможно, но это — переезды, негарантированные заработки и т. д. в). Продолжая халтурить на радио (что тоже ненадежно, в любую минуту эта халтура может кончиться или прерваться, что уже не раз случалось), заняться американскими делами.
   И вот — я перехожу к главному. Три публикации в «Ньюйоркере» (третья появилась вчера) открыли передо мной некоторые возможности, которые я совершенно не использую. Хотя самые знаменитые американские люди Солсбери, Мейлер, Воннегут — отнеслись к рассказам вполне хорошо, во всяком случае — они так говорят. Все толковые русские, от Козловского до Наврозова, говорят, что я — идиот. Что мне нужно выпустить книжку в хорошем американском издательстве. Теоретически у меня есть агент. Он позвонил в «Ньюйоркер», связался с Анн Фридман и просил ее сделать синопсис к «Компромиссу». А дальше начинается кошмар. Аня — страшная копуша. Она каждый рассказ переводит ровно год. Катя О'Коннор вообще пропала. У нее какая-то особо сложная личная жизнь. Вообще, мне страшно не везет с переводчиками. То есть, переводят они вроде бы хорошо, но настолько медленно, что все становится бессмысленным.
   Я хочу в ближайшие три месяца:
   1. Добиться от Ани заявки на «Компромисс» и дать ее в пять хороших издательств. Это дело придется оставить Ане, отказаться от нее на этом этапе уже нельзя, хотя я знаю, что обыкновенную сраную заявку на полторы страницы она будет переводить полгода, клянусь.
   2. Выпустить с Вами «Зону» по-русски. Затем подготовить этот злосчастный синопсис, приложить к нему в качестве главы рассказ из «Ньюйоркера» («По прямой»), плюс у меня есть еще два рассказа оттуда, переведенные студентом, их можно дать для ознакомления в качестве как бы подстрочника, перевод, я думаю, плохой. И тоже дать это все в пять хороших издательств. Вместо резюме у меня есть вырезка из какой-то дурацкой энциклопедии, в которую меня по блату включил Лосев.
   3. У меня есть около ста радиопередач на русские темы. То есть больше 400 страниц текста. Это, так сказать, книжка о России, причем не о верхнем слое, как у Смита и Кайзера (правительство, Евтушенко, диссиденты, распределители), а совсем наоборот. Это — низы общества, простые люди, мой цикл на радио так и называется «Ординари рашенз», «Простые люди России», «Простая Россия», что-то в этом духе. Три радиоскрипта оттуда переведены одной энтузиасткой, я думаю — плохо. Их можно опять-таки дать в качестве подстрочника. Надо только узнать, профиль какого издательства соответствует такой затее.
   Таковы планы. Не знаю, что из этого выйдет. В газете обстановка крайне мерзкая. Одна Шарымова чего стоит! Теперь насчет «Зоны». Я знаю, насколько важно превратить это в единое целое. Важно не столько для русского издания (хотя и для русского издания целое — лучше), что же касается американских издательств, то они просто говорят — сборник рассказов можно издать только после трех романов. Даже их любимый Чивер начинал с романов.
   Ваша затея насчет суда очень правильная и таит некоторые драматические возможности. Я «Зону» перечитал. Там — 13 рассказов. Они делятся на четыре группы, довольно обособленные. Четыре группы соответствуют четырем группам персонажей. Это — я (то есть, лирический герой), затем — солдаты, зеки и офицеры охраны. Это значит, надо сплести четыре мотива. Можно начать с рассказа «По прямой», который несколько выделяется качеством и заканчивается тем, что героя препровождают на гауптвахту, то есть, отдают под суд. Дальше можно написать эпизоды суда и другие промежуточные разделы, что-нибудь в псевдодокументальном духе, с обнажением хода «литературного процесса», то есть — с открытой лабораторией и нескрываемыми приемами. Чтобы рассказы, ставшие фрагментами книжки, — оставались беллетристикой, а связки, набранные, допустим, курсивом, были документальные, в свободной манере, непроизвольные и откровенные. Сейчас так очень многие пишут, так что это не покажется манерным, автор как бы участвует в повествовании и пр. Как у Воннегута в «Бойне». Короче, я взялся. Сегодня вечером уже что-то буду писать. Специально днем посплю.
   Только что звонила паскуда Наталья (зав. редакцией) и сказала, что потеряла письмо, которое я писал два дня со словарем по-английски для одного хрена в «Сохнуте». Что я должен сделать? Выгнать ее, нищую, покинутую худосочным Батчаном, голодную вечно, в драной кацавейке?! При этом грубит беспрерывно, и одно лишь выражение ее лица вызывает во мне бешенство.
   Игорь! Всех обнимаю. Буду заниматься литературой, а на работе изворачиваться, обманывать начальство, как в Союзе.
   Народ вокруг — довольно поганый. И сам я — хорош!
   Ваш С. Довлатов.
* * *
    Ефимов — Довлатову
    29 января 1982 года
 
   Дорогой Сережа!
   Атмосфера нью-йоркской литературно-газетной жизни несомненно вскоре станет темой Вашего нового романа. Похоже, в ней есть все, что нужно: Кафка, Зощенко, Достоевский, Сологуб и т. д. Все Ваши планы на жизнь имеют правильный принцип: наступать в разных направлениях, не подвешивать все свои надежды на какую-то одну ниточку. Но Вы ни словом не упомянули про «Один на ринге» — или как теперь называется этот большой роман? Неужели думаете, что я обижусь, если Вы будете печатать его в РУССИКЕ или даже в АРДИСЕ? Да, Бог с Вами — не ставьте меня на одну доску с ревнивыми параноиками. Но мне бы хотелось знать о Ваших литературных планах и успехах хотя бы для того, чтобы использовать это в рекламе. «Зону» ждем.
   Посылаю несколько наших новых книжек и каталог. Аксенова — для Вайля и Гениса. «Илюшины разговоры» [Дины Виньковецкой] — Лене, чтоб знала, как разговаривать с гениальным ребенком (шансы на это — на гениальность довольно велики). Езерскую — Вам, ради фотографии Бродского и интервью с ним.
   Всех Вам благ и удачи, дружески,
   Игорь.
* * *
   ПИСЬМО ДОВЛАТОВУ ОТ К.ВОННЕГУТА
   от 22 января 1982 года
 
   Дорогой Сергей Довлатов,
   Я вас тоже люблю, но вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, и тем не менее мне ни разу не удалось продать свой рассказ журналу «Нью-Йоркер». И тут появляетесь вы — и раз! У вас тут же покупают рассказ. Что-то здесь очень нечисто, на мой взгляд.
   Если ж говорить серьезно, я вас поздравляю с прекрасным рассказом и поздравляю «Нью-Йоркер» с тем, что они наконец-то напечатали по-настоящему глубокое и общезначимое произведение. Как вы уже наверняка обнаружили и сами, большинство их публикаций имеют своим предметом радости и горести верхнего слоя среднего класса. До вашего появления у них вряд ли можно было найти что-то про людей, которые, скажем, даже не являются постоянными читателями «Ньюйоркера»
   Буду рад видеть вас снова и прочесть ваши новые вещи. Ваши дарования нужны этой безумной стране. Нам повезло, что вы приехали сюда.
   Ваш коллега,
   Курт Воннегут.
* * *
   Игорь! Может быть, это пригодится для обложки? Это написано о рассказе «По прямой», который входит в «Зону». С.
* * *
    Довлатов — Ефимову
    20 февраля 1982 года
 
   Дорогой Игорь!
   За книжки — большое спасибо. «Аристофанину» [изданный в «Эрмитаже» сборник пьес В.Аксенова] ребятам передал, вызвав саркастические улыбки. Из Виньковецкой, если можно, дадим кусочки с указанием, где приобрести. Шрагину бандероль передам.
   Мой роман теперь называется — «Пять углов». Кстати, я его недавно переписал. Вернее, редактируя, перепечатал с фотопленки. Там около 500 страниц. Петя и Саша читали и говорят, что роман хороший, но обязательно нужно дописать еще одну часть, где бы действие происходило уже на Западе. Сюжет, если Вы помните, заключается в том, что автор и герой постепенно совмещаются в одно документальное лицо, и это лицо — писатель. Так вот, в «Невидимой книге», которая сейчас является последней, 4-й частью романа, герой писателем еще не становится. Раньше я хотел закончить все это куском про заповедник, и в этом заповеднике героя умертвить, но теперь я согласен с Петей и Сашей. Про заповедник будет отдельная повесть, а роман надо дописать. Чем я вскорости и займусь.
   Особого интереса к моим рукописям никто не проявляет. Карл спрашивал несколько раз, но вяло. Так что предложением это назвать нельзя. Дэвид в «Руссике» уверенно сказал — все издадим. Но он жуткий прохиндей. Лишних дел я с ним иметь совершенно не желаю. Я думаю, что и в газете-то долго не протяну. Тем более что она становится все гнуснее. Давидка требует сионизма, раздобывает где-то чудовищные материалы и заставляет их публиковать. Мы уже почти не сопротивляемся. Но уже сейчас неловко ставить под этим свою фамилию. А дальше будет хуже.
   Короче, если «Зона» не принесет Вам убытков, давайте займемся романом. Правда, я не знаю, может ли быть рентабельной такая толстая книга, но это уже Ваше дело.
   «Зону» я готовлю. Все будет закончено к 1 мая. Посылаю Вам двадцать страниц, по ним уже можно судить о фактуре. Если Вы одобряете такое построение, то отложите эти 20 страниц куда-то в сторонку. Прежде, чем Вы приступите к набору, давайте согласуем технические моменты — формат, ширину набора, кегль. У Езерской, например, по-моему — широковатый набор, и поля сверху слишком узкие. И еще у нее глупо выглядят в оглавлении подзаголовки: интервью с таким-то, интервью с таким-то. Мне кажется, надо было просто дать фамилии. Но это уже не имеет отношения ко мне никакого.
   Там у меня в «Зоне» беллетристику, видимо, надо набирать обычным шрифтом, прямым, а письмо к издателю — курсивом и поуже.
   Но это мы все потом обсудим. Пока что, я Вам позвоню из редакции через неделю, а Вы скажете, нравится Вам или нет. Если нет, то переделаем.
   Всего доброго. Всех Ваших обнимаем.
   С. Довлатов. […]
   Как вам мои первые страницы? Высылаю следующий отрывок.
   P.S. В нашей русской колонии попадаются чудные объявления.
   Напротив моего дома висит объявление:
   ТРЕБУЕТСЯ ШВЕЙ!
   Чуть левее, на телефонной будке:
   ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО И ОБРАТНО, СПРОСИТЬ МАРИКА…
* * *
    Ефимов — Довлатову
    8 марта 1982 года
 
   Дорогой Сережа!
   На этой страничке просто пример того, как будут стыковаться два вида набора. Формат книги: 5,5 х 8»; зеркало текста 25 х 39 пайкас (Вы, конечно, уже знаете, что это такое). Напишите, устраивает ли.
   Большой роман издать, конечно, хочется. Но нелегко. Давайте вернемся к этому разговору месяца через три, когда я приеду в Нью-Йорк. Надеюсь, к тому времени я с большей определенностью смогу сказать Вам о сроках. Ведь это самое главное. Вы же пока обязательно вытребуйте у Карла письменное разрешение включить в роман «Невидимую книгу». Ведь копирайт на ней Ардиса. Это Вам понадобится, где бы Вы ни издавали (в том числе и по-английски). Натравите на него своего агента. Я предвижу, что крокодил-Проффер будет очень неохотно разжимать челюсти, будет врать, что издаст сам.
   Всего доброго, поцелуи семье,
   Ваш Игорь.
* * *
    Довлатов — Ефимову
    1 апреля 1982 года
 
   Дорогой Игорь!
   В силу многолетней традиции начинаю с извинений. Тут ко всем моим неприятностям случился запой, и я чуть не умер, с конвульсиями и прочими делами. Видимо, лекарство продолжает действовать, или организм потерял закалку, в общем, чуть не помер, это был сущий кошмар. Американский запой ху[же] нашего, хотя всего много, и это-то и губит. Там был фактор материального истощения, когда уже никто не одалживает, и это действовало как тормоз. Здесь же нельзя остановиться, все есть и не кончается.
   Продолжение рукописи высылаю только сейчас + слабый зирокс передней обложки, в действительности обложка — яркая, простая и эффектная. Я мог бы выслать ее оригинал, но если Вам не понравится, то чего зря высылать.
   Меня смущает одна мелочь: не будет ли набор широковат, а внутренние поля, следовательно — узковаты, и тогда при чтении люди будут книжку сильно (и с раздражением) раскрывать, энергично проводя сверху вниз согнутым указательным пальцем. И тогда книжка вскоре развалится на две части. Примите это к сведению, хотя, наверное, уже приняли.