Страница:
Мужчины не обратили никакого внимания на проходившую мимо Илну. Катчин с увлечением расписывал торговцу свой план превращения родной Барки в порт, способный конкурировать с Каркозой. Надо сказать, прожект был абсолютно нелепым, даже если б нашелся человек, готовый во имя этого рискнуть неограниченной суммой. Восточные ветры почти постоянно порождали штормы во Внутреннем Море, делая порты этого побережья крайне неудобными для захода судов.
Бенлоу вежливо «слушал», но голова его была занята мыслями, никак не связанными с катчиновским предложением. И, насколько могла судить Илна по выражению его лица, весьма неприятными мыслями.
Вдалеке по склону холма растянулась неспешная цепочка — это Кашел с Гарриком перегоняли отару Бенлоу из загона в деревню. Гаррик со своим смычком маневрировал в хвосте, урезонивая жалобно блеющих овец. Кашел же со своими подопечными еще не показался из-за поворота на северной оконечности Барки.
— Добрый день, дядюшка Катчин, — громко прервала монолог мельника Илна. — Поскольку вы — мой ближайший родственник в деревне, то перед отъездом я хочу оставить вам кое-что на сохранение.
И она протянула ему ключ с четырьмя бороздками. Поскольку Катчин непонимающе таращился на нее, девушка взяла дядю за руку, развернула ее ладонью вверх и решительно вложила туда ключ.
— Это на всякий случай, — пояснила Илна, внимательного осматриваясь. — Надеюсь, пока мы с Кашелом будем отсутствовать, никому не придет в голову рыться в наших вещах.
— О чем это ты толкуешь, девчонка? — в недоумении спросил Катчин. — Ты-то куда собралась? Насколько я знаю, ты никогда не покидала деревню… да и не могла, даже если б захотела!
Вместо ответа Илна развязала один из своих узлов. Внутри полотняного покрывала обнаружился шерстяной ковер, покрытый черно-белыми и разнообразно-серыми узорами.
— Я только что закончила свой настенный ковер и собираюсь продать его на рынке в Карокозе, — пояснила девушка. — Там мне заплатят по крайней мере в три раза больше, чем проезжий купец в нашей деревне.
Она бросила взгляд на северную дорогу — хотя отара еще не показалась, уже можно было слышать голос Кашела, призывающего к порядку непослушных овец.
— Вы правы: раньше я не могла никуда отлучиться, так как постоянно заботилась о своем брате. — Завладев инициативой в разговоре, Илна сочла возможным понизить голос. Тем не менее каждое ее слово слышалось четко, как удар молотка. Обращаясь теперь к Лиане, она продолжала: — Парни подчас абсолютно лишены здравого смысл. Ну, чистые дети.
Лиана оторвалась от своего занятия и посмотрела на девушку. Она скептически подняла бровь, но не произнесла ни слова.
— Времена сейчас такие неспокойные, — вменился Бенлоу.
Он старался говорить мягко, даже льстиво, хотя меж бровями у него залегла складка. — Не думаю, что это подходящий момент впервые покидать дом для такой хорошенькой молодой девушки.
— Я в курсе, какие сейчас времена, — холодно парировала Илна. Все в Барке знали: эта девушка не потерпит покровительственного тона мужчины. — История с личем произошла на моих глазах, насколько вы помните. Но смею надеяться, с отъездом чужестранцев исчезнут и неприятности, которые они принесли в наш дом.
Катчин смущенно крякнул. Ну что с нее взять! Ему доводилось слышать куда более резкие (и менее справедливые) суждения от своей племянницы.
Бенлоу покраснел.
— Я не имею никакого отношения к личу, — хрипло возразил он и отвернулся, будто заинтересовавшись чем-то на улице. — Ну что, парни с овцами еще не подошли?
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нашему каравану, госпожа, — неожиданно подала голос Лиана. — С нами вы будете в безопасности. Но, позвольте спросить, вы обдумали уже, как вернетесь в родную деревню?
Женщины скрестили взгляды.
— Вы очень любезны, госпожа, что беспокоитесь обо мне, — произнесла Илна. — Уверяю вас: каждый, кто имел несчастье расти без ваших жизненных преимуществ, просто обязан самостоятельно печься о своем благополучии — и благополучии близких друзей, не обремененных излишней мудростью.
Девушка улыбнулась. В своем воображении она видела Лиану крепко связанной и поджариваемой на тихом огне.
20
21
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Бенлоу вежливо «слушал», но голова его была занята мыслями, никак не связанными с катчиновским предложением. И, насколько могла судить Илна по выражению его лица, весьма неприятными мыслями.
Вдалеке по склону холма растянулась неспешная цепочка — это Кашел с Гарриком перегоняли отару Бенлоу из загона в деревню. Гаррик со своим смычком маневрировал в хвосте, урезонивая жалобно блеющих овец. Кашел же со своими подопечными еще не показался из-за поворота на северной оконечности Барки.
— Добрый день, дядюшка Катчин, — громко прервала монолог мельника Илна. — Поскольку вы — мой ближайший родственник в деревне, то перед отъездом я хочу оставить вам кое-что на сохранение.
И она протянула ему ключ с четырьмя бороздками. Поскольку Катчин непонимающе таращился на нее, девушка взяла дядю за руку, развернула ее ладонью вверх и решительно вложила туда ключ.
— Это на всякий случай, — пояснила Илна, внимательного осматриваясь. — Надеюсь, пока мы с Кашелом будем отсутствовать, никому не придет в голову рыться в наших вещах.
— О чем это ты толкуешь, девчонка? — в недоумении спросил Катчин. — Ты-то куда собралась? Насколько я знаю, ты никогда не покидала деревню… да и не могла, даже если б захотела!
Вместо ответа Илна развязала один из своих узлов. Внутри полотняного покрывала обнаружился шерстяной ковер, покрытый черно-белыми и разнообразно-серыми узорами.
— Я только что закончила свой настенный ковер и собираюсь продать его на рынке в Карокозе, — пояснила девушка. — Там мне заплатят по крайней мере в три раза больше, чем проезжий купец в нашей деревне.
Она бросила взгляд на северную дорогу — хотя отара еще не показалась, уже можно было слышать голос Кашела, призывающего к порядку непослушных овец.
— Вы правы: раньше я не могла никуда отлучиться, так как постоянно заботилась о своем брате. — Завладев инициативой в разговоре, Илна сочла возможным понизить голос. Тем не менее каждое ее слово слышалось четко, как удар молотка. Обращаясь теперь к Лиане, она продолжала: — Парни подчас абсолютно лишены здравого смысл. Ну, чистые дети.
Лиана оторвалась от своего занятия и посмотрела на девушку. Она скептически подняла бровь, но не произнесла ни слова.
— Времена сейчас такие неспокойные, — вменился Бенлоу.
Он старался говорить мягко, даже льстиво, хотя меж бровями у него залегла складка. — Не думаю, что это подходящий момент впервые покидать дом для такой хорошенькой молодой девушки.
— Я в курсе, какие сейчас времена, — холодно парировала Илна. Все в Барке знали: эта девушка не потерпит покровительственного тона мужчины. — История с личем произошла на моих глазах, насколько вы помните. Но смею надеяться, с отъездом чужестранцев исчезнут и неприятности, которые они принесли в наш дом.
Катчин смущенно крякнул. Ну что с нее взять! Ему доводилось слышать куда более резкие (и менее справедливые) суждения от своей племянницы.
Бенлоу покраснел.
— Я не имею никакого отношения к личу, — хрипло возразил он и отвернулся, будто заинтересовавшись чем-то на улице. — Ну что, парни с овцами еще не подошли?
— Мы будем рады, если вы присоединитесь к нашему каравану, госпожа, — неожиданно подала голос Лиана. — С нами вы будете в безопасности. Но, позвольте спросить, вы обдумали уже, как вернетесь в родную деревню?
Женщины скрестили взгляды.
— Вы очень любезны, госпожа, что беспокоитесь обо мне, — произнесла Илна. — Уверяю вас: каждый, кто имел несчастье расти без ваших жизненных преимуществ, просто обязан самостоятельно печься о своем благополучии — и благополучии близких друзей, не обремененных излишней мудростью.
Девушка улыбнулась. В своем воображении она видела Лиану крепко связанной и поджариваемой на тихом огне.
20
У единственного входа в крепость собрались ее защитники — семнадцать оставшихся в живых Кровавых Орлов. Вообще в хаосе первых минут, когда внезапно поднялась орда оживших аркаев, уцелело гораздо больше солдат, чем моряков. Это имело простое объяснение — наличие доспехов и лучшее вооружение. Выжившие гвардейцы попытались забаррикадировать вход, используя единственный оказавшийся под рукой материал — трупы павших людей, но в основном — аркаев.
Воспользовавшись передышкой, отшельник принялся осматривать Шарину. Девушка изо всех сил старалась не стонать и не вздрагивать, пока Ноннус накладывал прохладную мазь на ее израненную спину. В основе лекарства, очевидно, содержался какой-то жир — отшельник предпочитал его ланолину, которым широко пользовались скотоводы. Но было там и что-то вяжущее: в первый момент мазь вызывала сильное жжение, которое затем переходило в приятное тепло.
Вскоре стало ясно, что баррикады не способны сдерживать натиск аркаев. Появлялись все новые монстры: они раскидывали трупы по двору, протискивались к дверям и в свою очередь погибали. Но постепенно мечи Кровавых Орлов тупились, копья ломались, и время от времени пилообразные конечности аркаев доставали солдат в прорехи доспехов. Раненых прибавлялось, но и те, кто сумел избегнуть печальной участи, все больше уставали в этой бесконечной схватке.
— А я и не заметила, как ты прихватил свой медицинский ящичек, Ноннус, — произнесла девушка. Ей хотелось говорить на любую тему — лишь бы не молчать и не слышать звуки сражения у ворот. Хотя правильнее было назвать это бойней. Люди бранились и проклинали все на свете, мечи с хрустом разрывали хитиновый покров аркаев, затем раздавалось мелодичное пение стали — это солдат выдергивал застрявшее во вражеском теле оружие. Погибая, монстры издавали свистящий хрип — высокий звук, от которого у Шарины по телу бежали мурашки.
— Я же охотник на тюленей, дитя мое. — В голосе отшельника слышалась ирония. — Когда плывешь в крошечной лодочке, разумнее всего привязать необходимые вещи к своему телу. Если лодка опрокинулась, тренированный моряк может вернуть ее в прежнее положение двумя взмахами весла, но вот сохранить при этом болтающийся по лодке багаж ему не под силу.
Тем временем аркаи все прибывали. Моряки под началом Кизуты пытались сдвинуть с места каменный алтарь, чтоб заблокировать вход. Но даже Шарина понимала: это обеспечит передышку ненадолго.
— Ноннус, — снова заговорила она, стараясь, чтобы голос спокойно. — Сколько мы, по-твоему, продержимся?
— Не удивлюсь, если это будет достаточно долго, — ответил отшельник. Он потянулся, чтобы через прореху на ее тунике исследовать порез пониже правой лопатки. Именно сюда пришелся основной удар руки-пилы, в остальных местах было больше проколов, чем порезов. — Особенно если удастся заделать дверь.
Моряки отчаялись сдвинуть весь алтарь целиком и теперь пытались своротить его верхушку при помощи своих не слишком надежных деревянных копий. Шестидюймовая плита, над которой они трудились, весила не меньше тонны — так что она должна была стать надежным заслоном.
— Но у нас ведь нет ни еды, ни питья! — горячо возразила Шарина. В голосе ее звучали гнев и страх.
В этот момент послышался скрежет и радостные крики моряков — плита наконец поддалась. А у двери продолжалось сражение. Один из Кровавых Орлов вскрикнул и отпрянул, зажимая обеими руками бедро, рассеченное до кости.
— Сейчас будет немного больно, — предупредил Ноннус. Он сжал большим и указательным пальцами кожу у колотой раны на спине у девушки, в то же время старательно накладывая другим указательным пальцем мазь.
— Вода — не проблема, — продолжал при этом рассуждать отшельник. — Дождей здесь хватает. Мы сможем собирать ее на верхних этажах здания. Будем раскладывать ткань, а потом ее выкручивать.
— Не бросайте просто так! — скомандовала Азера, подходя ближе к работающим морякам. Голос у нее был сильный и уверенный, хотя нервные движения рук выдавали волнение. — Я хочу сохранить алтарь! Подстелите какую-нибудь тряпку под низ, чтоб смягчить удар.
— Ну а как насчет еды? Мы же будем голодать, разве нет? — продолжала гнуть свое Шарина. Пока они пробивались к крепости, в крови ее бурлил адреналин. Теперь же, выгорев, он оставил после себя лишь пепел и безнадежность.
Девушке самой было противно слушать себя, но сейчас она не могла ничего поделать со своим настроением. Это не я ною и жалуюсь, успокаивала себя девушка. К утру я снова соберусь с силами и буду в порядке, сейчас же… Придется потерпеть.
— Дитя мое, я ел омара, — спокойно произнес Ноннус. — Съем и этих насекомых, если не будет другой еды.
Шарина кивнула.
— Послушай, девочка моя…
Она подняла глаза на отшельника.
— Прежде, чем я умру от голода и оставлю тебя без защиты я съем не только насекомых, но и людей, — сказал он. — Пусть простит меня Госпожа, но я это сделаю. И ты тоже…
Шарина через силу улыбнулась.
— Надеюсь, омар кончится не так быстро, — отшутилась она. И тут один из моряков отчаянно закричал, его поддержали другие. Из дыры, которая обнажилась под сдвинутой плитой, восставал аркай.
Люди столько сил положили, чтоб справиться с этой тяжеленной штуковиной. Им и в голову не приходило, что под алтарем расположена гробница. И вот теперь магия Медера оживила захороненного здесь аркая.
Какое-то время он стоял на краю гробницы, сгорбившись, как хищная птица, затем бросился вперед, наметившись своими смертоносными лопатками на Азеру. Вейнер резко развернулся — он оставался начеку, даже держа оборону у двери.
Но его опередил Ноннус. Его дротик остановил аркая на полпути — острие вошло как раз у основания шеи и вышло сзади на ширину ладони. Удар развернул монстра, так что он ткнулся в Азеру мягким животом, а не твердыми грудными пластинами и боевыми конечностями. Госпожа прокуратор, не устояв, упала на пол.
Шарина в растерянности моргнула. Она даже не успела заметить движения отшельника. Лишь кожей почувствовала, что пальцы с мазью куда-то исчезли. Девушка схватилась за свой топорик и тоже вскочила.
Кизута, Вейнер и еще двое Кровавых Орлов подбежали к Азере. Там уже был Ноннус: ухватившись за древко дротика, он использовал его как рычаг, чтоб оттащить тело аркая от женщины. Еще один рывок, и короткое копье, теперь испачканное в лиловой крови, высвободилось.
Взгляд Медера упал на Шарину.
— О, дорогая госпожа! Вы ранены! — бросился к ней колдун. В руке он по-прежнему держал забытый атам. Девушка посторонилась, опасаясь, как бы Медер не задел ее своим кинжалом.
— Со мной все в порядке, — пробормотала она, исследуя острие топорика. Если его заточить как следует, то топорик вполне мог послужить боевым оружием. Беда в том, что поблизости не было подходящего абразива. Розовый гнейс для этого не годился — слишком уж хорошо отполирован.
— Постойте! Я могу исцелить вас своим даром, — воскликнул Медер. — Иначе у вас останутся шрамы!
Он положил руку ей на плечо, пытаясь развернуть девушку и осмотреть ее раны. Шарина сердито отпрянула.
— Медер! — рявкнула Азера, которая сама без посторонней помощи поднялась с пола. — Что ты делаешь? Это ты во всем виноват! И еще стоишь и что-то тут говоришь…
— Я должен… — оборачиваясь, произнес колдун.
— Оставьте меня, — дернула плечом Шарина. — Я прекрасно себя чувствую.
— Но я…
Отшельник сделал шаг и встал между девушкой и Медером. Он спокойно поднял конец его туники и вытер о бархат острие своего дротика.
Глаза его, не отрываясь, смотрели в темные глаза юноши. Тот подался назад и обернулся к разгневанной Азере.
— Моя магия спасла нас от шторма, — сказал он. — Вернее, от обоих штормов. Я, конечно, извиняюсь за… нынешнюю ситуацию. Но сейчас нас может спасти только мое искусство.
— Мне нужно заточить топорик, Ноннус, — тихо произнесла Шарина, не обращая внимания на чародея. Команда Кизуты снова сражалась с крышкой алтаря, а гвардейцы вернулись к защите дверей.
Отшельник кивнул.
— После того, как мы закончим с твоими порезами, — сказал он. — Я думаю, может сгодиться край плиты с алтаря. Или найдем что-нибудь еще.
Девушка снова опустилась на колени и согнулась, так чтобы отшельник смог закончить с ранами на ее спине. Те из них, которые Ноннус еще не обработал, болели и пульсировали. После наложения мази боль проходила.
— Я отправляюсь на самую высокую башню, чтобы там заняться магией! — громко заявил Медер, стараясь перекрыть царящую какофонию.
Шарина даже не обернулась.
— Боюсь, шрамов не миновать, дитя мое, — сказал отшельник, легонько проводя пальцами по ранам.
— Таких же ужасных, как у тебя, Ноннус? — спросила девушка.
Он засмеялся и распорядился:
— Ну-ка, подними руку.
Затем добавил:
— Не от таких ран, дитя мое. Но мы ведь еще не выпутались из этой переделки, не правда ли?
Теперь уже они вместе рассмеялись. А вокруг них гремела и лязгала смерть.
Воспользовавшись передышкой, отшельник принялся осматривать Шарину. Девушка изо всех сил старалась не стонать и не вздрагивать, пока Ноннус накладывал прохладную мазь на ее израненную спину. В основе лекарства, очевидно, содержался какой-то жир — отшельник предпочитал его ланолину, которым широко пользовались скотоводы. Но было там и что-то вяжущее: в первый момент мазь вызывала сильное жжение, которое затем переходило в приятное тепло.
Вскоре стало ясно, что баррикады не способны сдерживать натиск аркаев. Появлялись все новые монстры: они раскидывали трупы по двору, протискивались к дверям и в свою очередь погибали. Но постепенно мечи Кровавых Орлов тупились, копья ломались, и время от времени пилообразные конечности аркаев доставали солдат в прорехи доспехов. Раненых прибавлялось, но и те, кто сумел избегнуть печальной участи, все больше уставали в этой бесконечной схватке.
— А я и не заметила, как ты прихватил свой медицинский ящичек, Ноннус, — произнесла девушка. Ей хотелось говорить на любую тему — лишь бы не молчать и не слышать звуки сражения у ворот. Хотя правильнее было назвать это бойней. Люди бранились и проклинали все на свете, мечи с хрустом разрывали хитиновый покров аркаев, затем раздавалось мелодичное пение стали — это солдат выдергивал застрявшее во вражеском теле оружие. Погибая, монстры издавали свистящий хрип — высокий звук, от которого у Шарины по телу бежали мурашки.
— Я же охотник на тюленей, дитя мое. — В голосе отшельника слышалась ирония. — Когда плывешь в крошечной лодочке, разумнее всего привязать необходимые вещи к своему телу. Если лодка опрокинулась, тренированный моряк может вернуть ее в прежнее положение двумя взмахами весла, но вот сохранить при этом болтающийся по лодке багаж ему не под силу.
Тем временем аркаи все прибывали. Моряки под началом Кизуты пытались сдвинуть с места каменный алтарь, чтоб заблокировать вход. Но даже Шарина понимала: это обеспечит передышку ненадолго.
— Ноннус, — снова заговорила она, стараясь, чтобы голос спокойно. — Сколько мы, по-твоему, продержимся?
— Не удивлюсь, если это будет достаточно долго, — ответил отшельник. Он потянулся, чтобы через прореху на ее тунике исследовать порез пониже правой лопатки. Именно сюда пришелся основной удар руки-пилы, в остальных местах было больше проколов, чем порезов. — Особенно если удастся заделать дверь.
Моряки отчаялись сдвинуть весь алтарь целиком и теперь пытались своротить его верхушку при помощи своих не слишком надежных деревянных копий. Шестидюймовая плита, над которой они трудились, весила не меньше тонны — так что она должна была стать надежным заслоном.
— Но у нас ведь нет ни еды, ни питья! — горячо возразила Шарина. В голосе ее звучали гнев и страх.
В этот момент послышался скрежет и радостные крики моряков — плита наконец поддалась. А у двери продолжалось сражение. Один из Кровавых Орлов вскрикнул и отпрянул, зажимая обеими руками бедро, рассеченное до кости.
— Сейчас будет немного больно, — предупредил Ноннус. Он сжал большим и указательным пальцами кожу у колотой раны на спине у девушки, в то же время старательно накладывая другим указательным пальцем мазь.
— Вода — не проблема, — продолжал при этом рассуждать отшельник. — Дождей здесь хватает. Мы сможем собирать ее на верхних этажах здания. Будем раскладывать ткань, а потом ее выкручивать.
— Не бросайте просто так! — скомандовала Азера, подходя ближе к работающим морякам. Голос у нее был сильный и уверенный, хотя нервные движения рук выдавали волнение. — Я хочу сохранить алтарь! Подстелите какую-нибудь тряпку под низ, чтоб смягчить удар.
— Ну а как насчет еды? Мы же будем голодать, разве нет? — продолжала гнуть свое Шарина. Пока они пробивались к крепости, в крови ее бурлил адреналин. Теперь же, выгорев, он оставил после себя лишь пепел и безнадежность.
Девушке самой было противно слушать себя, но сейчас она не могла ничего поделать со своим настроением. Это не я ною и жалуюсь, успокаивала себя девушка. К утру я снова соберусь с силами и буду в порядке, сейчас же… Придется потерпеть.
— Дитя мое, я ел омара, — спокойно произнес Ноннус. — Съем и этих насекомых, если не будет другой еды.
Шарина кивнула.
— Послушай, девочка моя…
Она подняла глаза на отшельника.
— Прежде, чем я умру от голода и оставлю тебя без защиты я съем не только насекомых, но и людей, — сказал он. — Пусть простит меня Госпожа, но я это сделаю. И ты тоже…
Шарина через силу улыбнулась.
— Надеюсь, омар кончится не так быстро, — отшутилась она. И тут один из моряков отчаянно закричал, его поддержали другие. Из дыры, которая обнажилась под сдвинутой плитой, восставал аркай.
Люди столько сил положили, чтоб справиться с этой тяжеленной штуковиной. Им и в голову не приходило, что под алтарем расположена гробница. И вот теперь магия Медера оживила захороненного здесь аркая.
Какое-то время он стоял на краю гробницы, сгорбившись, как хищная птица, затем бросился вперед, наметившись своими смертоносными лопатками на Азеру. Вейнер резко развернулся — он оставался начеку, даже держа оборону у двери.
Но его опередил Ноннус. Его дротик остановил аркая на полпути — острие вошло как раз у основания шеи и вышло сзади на ширину ладони. Удар развернул монстра, так что он ткнулся в Азеру мягким животом, а не твердыми грудными пластинами и боевыми конечностями. Госпожа прокуратор, не устояв, упала на пол.
Шарина в растерянности моргнула. Она даже не успела заметить движения отшельника. Лишь кожей почувствовала, что пальцы с мазью куда-то исчезли. Девушка схватилась за свой топорик и тоже вскочила.
Кизута, Вейнер и еще двое Кровавых Орлов подбежали к Азере. Там уже был Ноннус: ухватившись за древко дротика, он использовал его как рычаг, чтоб оттащить тело аркая от женщины. Еще один рывок, и короткое копье, теперь испачканное в лиловой крови, высвободилось.
Взгляд Медера упал на Шарину.
— О, дорогая госпожа! Вы ранены! — бросился к ней колдун. В руке он по-прежнему держал забытый атам. Девушка посторонилась, опасаясь, как бы Медер не задел ее своим кинжалом.
— Со мной все в порядке, — пробормотала она, исследуя острие топорика. Если его заточить как следует, то топорик вполне мог послужить боевым оружием. Беда в том, что поблизости не было подходящего абразива. Розовый гнейс для этого не годился — слишком уж хорошо отполирован.
— Постойте! Я могу исцелить вас своим даром, — воскликнул Медер. — Иначе у вас останутся шрамы!
Он положил руку ей на плечо, пытаясь развернуть девушку и осмотреть ее раны. Шарина сердито отпрянула.
— Медер! — рявкнула Азера, которая сама без посторонней помощи поднялась с пола. — Что ты делаешь? Это ты во всем виноват! И еще стоишь и что-то тут говоришь…
— Я должен… — оборачиваясь, произнес колдун.
— Оставьте меня, — дернула плечом Шарина. — Я прекрасно себя чувствую.
— Но я…
Отшельник сделал шаг и встал между девушкой и Медером. Он спокойно поднял конец его туники и вытер о бархат острие своего дротика.
Глаза его, не отрываясь, смотрели в темные глаза юноши. Тот подался назад и обернулся к разгневанной Азере.
— Моя магия спасла нас от шторма, — сказал он. — Вернее, от обоих штормов. Я, конечно, извиняюсь за… нынешнюю ситуацию. Но сейчас нас может спасти только мое искусство.
— Мне нужно заточить топорик, Ноннус, — тихо произнесла Шарина, не обращая внимания на чародея. Команда Кизуты снова сражалась с крышкой алтаря, а гвардейцы вернулись к защите дверей.
Отшельник кивнул.
— После того, как мы закончим с твоими порезами, — сказал он. — Я думаю, может сгодиться край плиты с алтаря. Или найдем что-нибудь еще.
Девушка снова опустилась на колени и согнулась, так чтобы отшельник смог закончить с ранами на ее спине. Те из них, которые Ноннус еще не обработал, болели и пульсировали. После наложения мази боль проходила.
— Я отправляюсь на самую высокую башню, чтобы там заняться магией! — громко заявил Медер, стараясь перекрыть царящую какофонию.
Шарина даже не обернулась.
— Боюсь, шрамов не миновать, дитя мое, — сказал отшельник, легонько проводя пальцами по ранам.
— Таких же ужасных, как у тебя, Ноннус? — спросила девушка.
Он засмеялся и распорядился:
— Ну-ка, подними руку.
Затем добавил:
— Не от таких ран, дитя мое. Но мы ведь еще не выпутались из этой переделки, не правда ли?
Теперь уже они вместе рассмеялись. А вокруг них гремела и лязгала смерть.
21
Прислонив свой лук к стволу священного дуба, Гаррик стоял на холме и озирал пастбище, спускавшееся к самому морю. В этот час прилив уже миновал, по отмелям деловито прохаживались ржанки и вороны, над их головами с криками кружили чайки. Морские демоны сегодня, слава Госпоже, не появлялись. Нефритовая гладь моря выглядела чистой, прохладной и вполне невинной. Трудно было представить, что совсем недавно Гаррик едва не встретил свою смерть на этих пустынных галечных просторах. Неподалеку от него присел кулик. Подумал, скакнул пару раз и с горестным криком снова взмыл в небо. Гаррику и самому было невесело. Вытянув шею, он пытался рассмотреть дорогу, ведущую на запад, к далекой Каркозе. Увы, даже отсюда, с вершины холма, это было затруднительно… Что ж, через час ему предстояло очутиться на этой самой дороге с отарой Бенлоу.
Узнав, что юноша хочет немного задержаться, купец не возражал — лишь бы он успел присоединиться к каравану еще до первой остановки в четырех милях отсюда. А отаре вполне хватало и одного пастуха. Даже Гаррик, не говоря уж о Кашеле, мог самостоятельно управиться с такой работой. Бенлоу полагал, что задержка юноши связана с кем-то их дорогих ему людей: может, родителями или возлюбленной, с которой требовалось попрощаться. Он бы очень удивился, увидев, что Гаррик пришел под священный дуб. Юноша не спеша обошел дерево и присел на корточки. Его колчан при этом уперся в землю, а своей верхней, изукрашенной оконечностью весьма ощутимо надавил на ребра.
Поморщившись, Гаррик сдвинул чехол в сторону. Он не имел обыкновения носить колчан на поясе — это было требование Бенлоу, с которым приходилось считаться.
Сначала купец вознамерился вооружить обоих юношей такими же мечами, как у его охранников. Выглядело, конечно, заманчиво, хотя Гаррику трудно было представить себя в дороге с этим тяжелым и неуклюжим куском металла.
Его оружием являлся лук со стрелами. Здесь юноше не было равных. А меч… Никто в их деревне никогда не носил меча, и Гаррику хватало ума понимать, что сам по себе меч не обратит врагов в бегство. Даже нарезка жаркого требовала практики и умения.
Кашел не спросил, куда отправился его друг: надо значит надо, а с овцами он и сам справится. Он вообще редко задавал вопросы и еще реже откровенничал. Человеку со стороны Кашел мог показаться безобидным простачком.
Где-то поблизости заблеяла одинокая овца. Что уж там смутило ее невинную душу — лишь ей одной известно… Возможно, просто радовалась пришедшей наконец весне. Двое пареньков с западной окраины — Мартан и Сандури — взялись присматривать за сельским стадом в отсутствие Кашела и Гаррика. Что ж, Сандури, по крайней мере, был способным пастухом.
Илна тоже не стала приставать с вопросами к Гаррику, просто проводила его взглядом, когда юноша свернул на южную дорогу, ведущую на главное деревенское пастбище. Гаррик же, в свою очередь, не понимал, что заставило девушку пуститься в путешествие. Хотя односельчане давно уже перестали удивляться Илне, слишком уж своеобразным было ее видение мира. Подобно своему брату, она предпочитала держать собственное мнение при себе. Но уж назвать Илну скучной или бестолковой ни у кого бы язык не повернулся.
Гаррик достал из-за пояса свою пастушью свирель и прислонил ее к маленькому прямоугольному камню. Вырезанный на нем лик в это время дня был почти не виден, его затенял разросшийся серо-зеленый лишайник.
— Дузи, — обратился к изваянию юноша. — Ты — малый бог и наверное, не сможешь помочь кому-нибудь за пределами нашей деревни. Но ведь и я — маленький человек: крестьянин, выросший на постоялом дворе. Сейчас мне предстоит покинуть единственное место на земле, которое я знаю и люблю. К тому же в моей жизни происходит нечто непонятное. Поэтому, Дузи, я с радостью приму любую помощь, которую ты сможешь оказать мне в грядущие дни.
Он установил свирель так, будто божок вот-вот поднесет дудочку к губам и заиграет. Немного постоял, ощущая слезы, подступающие к глазам. Гаррик и сам не мог понять природы своей печали, не знал, кого ему хочется оплакивать. Может быть, себя самого…
Очнувшись от раздумий, сердито вытер слезы.
— Присматривай хорошо за овцами, Дузи, — попросил он. — Мартан и Сандури, конечно, молодые, но они всему научатся, если ты поможешь им советом.
После этого юноша вздохнул и тронулся в путь. Он пошел наискосок через холм, чтобы в четверти мили от Барки встретиться с караваном. Возвращаться через деревню, мимо знакомых домов и людей, с которыми он вырос, Гаррику почему-то не хотелось.
Лук с ослабевшей тетивой он закинул за правое плечо, чтоб освободить руки. Он освободил их для того, чтобы собирать по пути маргаритки и плести венок. Может, такая нехитрая вещица позабавит Лиану. Или вот что… Пожалуй, он сплетет два венка — по одному каждой из девушек.
Насвистывая нехитрую песенку, Гаррик шагал через весеннее пастбище.
Узнав, что юноша хочет немного задержаться, купец не возражал — лишь бы он успел присоединиться к каравану еще до первой остановки в четырех милях отсюда. А отаре вполне хватало и одного пастуха. Даже Гаррик, не говоря уж о Кашеле, мог самостоятельно управиться с такой работой. Бенлоу полагал, что задержка юноши связана с кем-то их дорогих ему людей: может, родителями или возлюбленной, с которой требовалось попрощаться. Он бы очень удивился, увидев, что Гаррик пришел под священный дуб. Юноша не спеша обошел дерево и присел на корточки. Его колчан при этом уперся в землю, а своей верхней, изукрашенной оконечностью весьма ощутимо надавил на ребра.
Поморщившись, Гаррик сдвинул чехол в сторону. Он не имел обыкновения носить колчан на поясе — это было требование Бенлоу, с которым приходилось считаться.
Сначала купец вознамерился вооружить обоих юношей такими же мечами, как у его охранников. Выглядело, конечно, заманчиво, хотя Гаррику трудно было представить себя в дороге с этим тяжелым и неуклюжим куском металла.
Его оружием являлся лук со стрелами. Здесь юноше не было равных. А меч… Никто в их деревне никогда не носил меча, и Гаррику хватало ума понимать, что сам по себе меч не обратит врагов в бегство. Даже нарезка жаркого требовала практики и умения.
Кашел не спросил, куда отправился его друг: надо значит надо, а с овцами он и сам справится. Он вообще редко задавал вопросы и еще реже откровенничал. Человеку со стороны Кашел мог показаться безобидным простачком.
Где-то поблизости заблеяла одинокая овца. Что уж там смутило ее невинную душу — лишь ей одной известно… Возможно, просто радовалась пришедшей наконец весне. Двое пареньков с западной окраины — Мартан и Сандури — взялись присматривать за сельским стадом в отсутствие Кашела и Гаррика. Что ж, Сандури, по крайней мере, был способным пастухом.
Илна тоже не стала приставать с вопросами к Гаррику, просто проводила его взглядом, когда юноша свернул на южную дорогу, ведущую на главное деревенское пастбище. Гаррик же, в свою очередь, не понимал, что заставило девушку пуститься в путешествие. Хотя односельчане давно уже перестали удивляться Илне, слишком уж своеобразным было ее видение мира. Подобно своему брату, она предпочитала держать собственное мнение при себе. Но уж назвать Илну скучной или бестолковой ни у кого бы язык не повернулся.
Гаррик достал из-за пояса свою пастушью свирель и прислонил ее к маленькому прямоугольному камню. Вырезанный на нем лик в это время дня был почти не виден, его затенял разросшийся серо-зеленый лишайник.
— Дузи, — обратился к изваянию юноша. — Ты — малый бог и наверное, не сможешь помочь кому-нибудь за пределами нашей деревни. Но ведь и я — маленький человек: крестьянин, выросший на постоялом дворе. Сейчас мне предстоит покинуть единственное место на земле, которое я знаю и люблю. К тому же в моей жизни происходит нечто непонятное. Поэтому, Дузи, я с радостью приму любую помощь, которую ты сможешь оказать мне в грядущие дни.
Он установил свирель так, будто божок вот-вот поднесет дудочку к губам и заиграет. Немного постоял, ощущая слезы, подступающие к глазам. Гаррик и сам не мог понять природы своей печали, не знал, кого ему хочется оплакивать. Может быть, себя самого…
Очнувшись от раздумий, сердито вытер слезы.
— Присматривай хорошо за овцами, Дузи, — попросил он. — Мартан и Сандури, конечно, молодые, но они всему научатся, если ты поможешь им советом.
После этого юноша вздохнул и тронулся в путь. Он пошел наискосок через холм, чтобы в четверти мили от Барки встретиться с караваном. Возвращаться через деревню, мимо знакомых домов и людей, с которыми он вырос, Гаррику почему-то не хотелось.
Лук с ослабевшей тетивой он закинул за правое плечо, чтоб освободить руки. Он освободил их для того, чтобы собирать по пути маргаритки и плести венок. Может, такая нехитрая вещица позабавит Лиану. Или вот что… Пожалуй, он сплетет два венка — по одному каждой из девушек.
Насвистывая нехитрую песенку, Гаррик шагал через весеннее пастбище.
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
Кашел внезапно проснулся в конюшне местечка Дашен, где они вчера заночевали. Со сна он никак не мог разобрать, что именно его разбудило. Какой-то неясный звук в ночной тишине… Юноша поднялся, стараясь не шуметь, чтоб не потревожить спящего рядом Гаррика, а также Илну и Теноктрис на сеновале. Прихватив свой посох, он выскользнул во двор через приоткрытую дверь.
По сути Дашен представлял собой просто рабочую ферму. Но удобное расположение на каркозской дороге подсказало владельцу мысль устроить своеобразный постоялый двор для проходящих караванов. Конюшня вмещала с десяток лошадей, корм для которых поставляли с хозяйских полей. Тут же находился загон для двух приличных отар — места хватало. А выстроенный напротив хозяйского дома барак служил общим залом, где дюжина постояльцев могла сидеть, прихлебывая домашний эль, или сладко почивать на соломенных тюфяках. Чем не сельская гостиница?
Именно здесь сегодня расположилось на ночлег семейство Дашенов вместе с охранниками Бенлоу. Сам же купец занял спальню хозяев. Лиане предоставили комнату, где обычно жили четыре дочери Дашенов. Гаррику тоже предложили местечко в общем зале, но юноша предпочел расположиться в конюшне вместе со своими друзьями.
Что касается Кашела, то его выбор был прост: ночевать в конюшне или с отарой в загоне. Благополучие животных являлось его главной обязанностью, и добросовестный пастух не хотел, чтоб ночные храпы соседей мешали ему прислушиваться к дорогим овечкам.
Погода на улице стояла безветренная, хотя и довольно свежая. А может, Кашелу это только показалось после душной конюшни, где сгрудились люди, лошади и мулы. Во всяком случае, лягушки вовсю выводили свои рулады — не хуже, чем летом; а из лощинки в полумиле от фермы раздавалась ночная песнь любви лягушки-быка.
Воздух звенел от насекомых, лунный диск то и дело перечеркивали силуэты летучих мышей. Время от времени до Кашела доносился их вибрирующий писк.
Невольно он задумался: неужели на всей земле лягушки и летучие мыши одинаковые? Такие же, как в его родной Барке… Юноша принял решение покинуть дом и людей, с которыми жил бок о бок. Он так и сделал, и сейчас — в первый раз — спросил себя: а не расстался ли он заодно со всей прежней жизнью? Сможет ли и впредь видеть над головой знакомые созвездия? Не окажется ли он сам той веткой, что дрейфует от острова к острову, не имея надежды прибиться к родным берегам?
Подавив стон, Кашел отогнал тяжелые мысли. Он не знал и не хотел знать, что ждет его в будущем. Дело сделано: он ушел из дому и горевать не собирается… Юноша сжал обеими руками посох и зашагал к загону с овцами. Так же беззвучно, как туман, стелющийся над озером.
Илна не привыкла даром есть свой хлеб. Она уже отработала свою ночевку на ферме у Дашенов. Хотя хозяин и сам мог справиться с неожиданными постояльцами, но отказаться от услуг Илны он не смог. Девушка взялась мыть посуду за похлебку утром да соломенную постель ночью. Его дочери с радостью ухватились за такое предложение — попробовал бы папочка отказаться!
Тем паче что здесь, всего в нескольких милях от Барки, Илну хорошо знали. Горшки выходили из ее рук такими же чистыми и сверкающими, как из лавки гончара.
Где-то заухала сова. Странное дело: даже тренированное ухо Кашела не могло определить, откуда исходит звук. Несколько облачков проплыли в лунном свете — слишком разорванные и разбросанные, чтоб соединиться в настоящую тучу… Эти облака — такие же бесполезные, как перекати-поле, скитающиеся по свету… Как парень без дома…
Овцы в загоне встретили его жалобным блеянием. Они были скорее обеспокоены, чем напуганы. Сначала Кашел отнес это за счет непривычной обстановки и отсутствия знакомых пастухов. Овцы сгрудились в ближайшем конце загона, они жались к загородке, те же, что оказались в задних рядах, беспокойно оглядывались в противоположный угол.
Ласка, куница? Или другой мелкий хищник — не представляющий прямой угрозы стаду, но достаточный, чтоб посеять страх в робких животных?
И туг Кашел увидел ее: черно-бурая лисица находилась за загородкой, она скреблась и поскуливала, стараясь вскарабкаться на один из столбов. В неверном лунном свете Кашел осторожно нашарил подходящий камень под ногами. Затем так же беззвучно направился обход загона, сжимая камень в правой руке. Он, конечно, мог бы просто крикнуть — резкий звук наверняка спугнул бы лисицу и обратил в бегство. Но проснулись бы люди в доме, поднялся бы переполох… Кашел не хотел тревожить сон своих спутников.
Угодья у Дашена были обширные, но менее каменистые, чем на восточном побережье. При дефиците камня загон оказался полностью деревянным: мощные вертикальные столбы поддерживали поперечные жердины, выструганные из целиковых стволов. Поскольку высокогорные овцы — достаточно прыгучие животные, перекладины перекрывали высоту в пять футов, а столбы были и того выше.
Кашел разглядел, что было целью отчаянных попыток лисицы — гнездо мелкой птахи, устроенное на вершине опоры. Наверняка лиса оставила голодных детенышей в норе, именно для них она пыталась добыть корм. Но юношу удивили упорство и настойчивость, с которыми хищник рвался к гнезду. В природе черно-бурые лисы ловко лазают по деревьям, но здесь гладкая, ошкуренная поверхность столба не давала достаточной опоры для когтей разбойницы. Использовать же поперечные перекладины в качестве лестницы лиса, очевидно, не догадывалась.
Кашел вывернул из-за угла в двадцати футах от своей жертвы. Прицелился поточнее и, как из пращи, метнул камень в лисицу — он попал ей в заднюю ляжку.
Хищница взвизгнула, сделала кульбит в воздухе и, клацнув зубами, брякнулась на землю. В низком прыжке, как-то совсем по-кошачьи, она нырнула в темноту — лишь хвост мелькнул.
Парень с улыбкой вытер руку о край туники. «Да уж, — подумал он, — если б лисицы умели говорить, быть бы мне сегодня проклятым». Он зашагал к изгороди, чтоб получше разглядеть предмет несостоявшейся охоты.
Собственно, он легко мог и убить лису, еще и за шкурку бы выручил деньги. Но возни с ней, да и овец будет беспокоить запах выделанной шкуры.
Кроме того, хоть Кашел вряд ли посмел бы признаться в этом сестре, он не хотел оставлять детенышей без матери. Пусть себе охотится где-нибудь подальше от его отары.
Он нагнулся к столбу, заглядывая в отверстие и пытаясь расслышать хоть какие-то звуки. Кто бы там мог быть? Для кладки яиц вроде еще рановато…
И в этот момент крошечная женщина, ростом дюйма четыре не больше — белая и обнаженная, как восковая свечка, выглянула из дырки, огляделась и стала спускаться по столбу.
Не успев даже задуматься, Кашел схватил в руку это диво дивное. Он просто не мог поверить своим глазам! Ощущал, как ее теплое тельце бьется в его руке, подобно птичке, пойманной в силки.
Юноша приподнял руку и осторожно разжал пальцы, желая убедиться, что это не сон. Да нет, действительно: у него на ладони сидела обнаженная девушка!
По сути Дашен представлял собой просто рабочую ферму. Но удобное расположение на каркозской дороге подсказало владельцу мысль устроить своеобразный постоялый двор для проходящих караванов. Конюшня вмещала с десяток лошадей, корм для которых поставляли с хозяйских полей. Тут же находился загон для двух приличных отар — места хватало. А выстроенный напротив хозяйского дома барак служил общим залом, где дюжина постояльцев могла сидеть, прихлебывая домашний эль, или сладко почивать на соломенных тюфяках. Чем не сельская гостиница?
Именно здесь сегодня расположилось на ночлег семейство Дашенов вместе с охранниками Бенлоу. Сам же купец занял спальню хозяев. Лиане предоставили комнату, где обычно жили четыре дочери Дашенов. Гаррику тоже предложили местечко в общем зале, но юноша предпочел расположиться в конюшне вместе со своими друзьями.
Что касается Кашела, то его выбор был прост: ночевать в конюшне или с отарой в загоне. Благополучие животных являлось его главной обязанностью, и добросовестный пастух не хотел, чтоб ночные храпы соседей мешали ему прислушиваться к дорогим овечкам.
Погода на улице стояла безветренная, хотя и довольно свежая. А может, Кашелу это только показалось после душной конюшни, где сгрудились люди, лошади и мулы. Во всяком случае, лягушки вовсю выводили свои рулады — не хуже, чем летом; а из лощинки в полумиле от фермы раздавалась ночная песнь любви лягушки-быка.
Воздух звенел от насекомых, лунный диск то и дело перечеркивали силуэты летучих мышей. Время от времени до Кашела доносился их вибрирующий писк.
Невольно он задумался: неужели на всей земле лягушки и летучие мыши одинаковые? Такие же, как в его родной Барке… Юноша принял решение покинуть дом и людей, с которыми жил бок о бок. Он так и сделал, и сейчас — в первый раз — спросил себя: а не расстался ли он заодно со всей прежней жизнью? Сможет ли и впредь видеть над головой знакомые созвездия? Не окажется ли он сам той веткой, что дрейфует от острова к острову, не имея надежды прибиться к родным берегам?
Подавив стон, Кашел отогнал тяжелые мысли. Он не знал и не хотел знать, что ждет его в будущем. Дело сделано: он ушел из дому и горевать не собирается… Юноша сжал обеими руками посох и зашагал к загону с овцами. Так же беззвучно, как туман, стелющийся над озером.
Илна не привыкла даром есть свой хлеб. Она уже отработала свою ночевку на ферме у Дашенов. Хотя хозяин и сам мог справиться с неожиданными постояльцами, но отказаться от услуг Илны он не смог. Девушка взялась мыть посуду за похлебку утром да соломенную постель ночью. Его дочери с радостью ухватились за такое предложение — попробовал бы папочка отказаться!
Тем паче что здесь, всего в нескольких милях от Барки, Илну хорошо знали. Горшки выходили из ее рук такими же чистыми и сверкающими, как из лавки гончара.
Где-то заухала сова. Странное дело: даже тренированное ухо Кашела не могло определить, откуда исходит звук. Несколько облачков проплыли в лунном свете — слишком разорванные и разбросанные, чтоб соединиться в настоящую тучу… Эти облака — такие же бесполезные, как перекати-поле, скитающиеся по свету… Как парень без дома…
Овцы в загоне встретили его жалобным блеянием. Они были скорее обеспокоены, чем напуганы. Сначала Кашел отнес это за счет непривычной обстановки и отсутствия знакомых пастухов. Овцы сгрудились в ближайшем конце загона, они жались к загородке, те же, что оказались в задних рядах, беспокойно оглядывались в противоположный угол.
Ласка, куница? Или другой мелкий хищник — не представляющий прямой угрозы стаду, но достаточный, чтоб посеять страх в робких животных?
И туг Кашел увидел ее: черно-бурая лисица находилась за загородкой, она скреблась и поскуливала, стараясь вскарабкаться на один из столбов. В неверном лунном свете Кашел осторожно нашарил подходящий камень под ногами. Затем так же беззвучно направился обход загона, сжимая камень в правой руке. Он, конечно, мог бы просто крикнуть — резкий звук наверняка спугнул бы лисицу и обратил в бегство. Но проснулись бы люди в доме, поднялся бы переполох… Кашел не хотел тревожить сон своих спутников.
Угодья у Дашена были обширные, но менее каменистые, чем на восточном побережье. При дефиците камня загон оказался полностью деревянным: мощные вертикальные столбы поддерживали поперечные жердины, выструганные из целиковых стволов. Поскольку высокогорные овцы — достаточно прыгучие животные, перекладины перекрывали высоту в пять футов, а столбы были и того выше.
Кашел разглядел, что было целью отчаянных попыток лисицы — гнездо мелкой птахи, устроенное на вершине опоры. Наверняка лиса оставила голодных детенышей в норе, именно для них она пыталась добыть корм. Но юношу удивили упорство и настойчивость, с которыми хищник рвался к гнезду. В природе черно-бурые лисы ловко лазают по деревьям, но здесь гладкая, ошкуренная поверхность столба не давала достаточной опоры для когтей разбойницы. Использовать же поперечные перекладины в качестве лестницы лиса, очевидно, не догадывалась.
Кашел вывернул из-за угла в двадцати футах от своей жертвы. Прицелился поточнее и, как из пращи, метнул камень в лисицу — он попал ей в заднюю ляжку.
Хищница взвизгнула, сделала кульбит в воздухе и, клацнув зубами, брякнулась на землю. В низком прыжке, как-то совсем по-кошачьи, она нырнула в темноту — лишь хвост мелькнул.
Парень с улыбкой вытер руку о край туники. «Да уж, — подумал он, — если б лисицы умели говорить, быть бы мне сегодня проклятым». Он зашагал к изгороди, чтоб получше разглядеть предмет несостоявшейся охоты.
Собственно, он легко мог и убить лису, еще и за шкурку бы выручил деньги. Но возни с ней, да и овец будет беспокоить запах выделанной шкуры.
Кроме того, хоть Кашел вряд ли посмел бы признаться в этом сестре, он не хотел оставлять детенышей без матери. Пусть себе охотится где-нибудь подальше от его отары.
Он нагнулся к столбу, заглядывая в отверстие и пытаясь расслышать хоть какие-то звуки. Кто бы там мог быть? Для кладки яиц вроде еще рановато…
И в этот момент крошечная женщина, ростом дюйма четыре не больше — белая и обнаженная, как восковая свечка, выглянула из дырки, огляделась и стала спускаться по столбу.
Не успев даже задуматься, Кашел схватил в руку это диво дивное. Он просто не мог поверить своим глазам! Ощущал, как ее теплое тельце бьется в его руке, подобно птичке, пойманной в силки.
Юноша приподнял руку и осторожно разжал пальцы, желая убедиться, что это не сон. Да нет, действительно: у него на ладони сидела обнаженная девушка!