Страница:
Постепенно дыхание его стало ровнее, и он приподнялся. Тюленья парка и плащ пропитались быстро стынущей кровью. Голова кружилась, и Райф сомневался, что сумеет разделать трехсотфунтовую тушу, но голос отца в памяти говорил ему: «Если ты не съедаешь то, что убил, значит, ты попусту загубил чью-то жизнь». Охотничьи навыки взяли верх, и Райф приступил к делу.
Шкуру он сохранять не собирался и потому взрезал лосиху от горла до паха. Сердце лежало поверх легких — комок мышц, где до сих пор торчал обломок копья. Райф, стараясь не смотреть на это, вырезал печень и оттащил тушу подальше от выпущенных кишок.
Он знал, что поднять мясо наверх из лощины у него не хватит сил, и потому решил идти по сухому руслу на юг, пока не найдет подходящего места для лагеря. По дороге он съел печенку, но обычной радости охотника, поглощающего это лакомство, не испытал. Дойдя до осыпи, завалившей бывший приток высохшей реки, он остановился.
Полуденное солнце, маленькое, почти белое, висело на бледном небе. Райф набрал топлива, не стараясь отыскивать сушняк, если сырое дерево было ближе. Не стоило бы устраивать лагерь так рано, ну да ладно. Надо разделать мясо, зажарить его и провялить. Задержка на полдня разницы не сделает.
Рыцарский меч исправно помогал ему в работе, хотя для срезки мяса с ребер он не совсем годился, а для свежевания и вовсе не подходил. Райф вырыл в каменной осыпи ямку, развел в ней костер и пристроил над огнем лосиную ногу. Нарезанное полосками мясо он развесил на ивовых шестах с подветренной стороны, чтобы прокоптить его в дыму. После этого ему захотелось попить чего-нибудь вроде чая. Он набросал в свой единственный котелок кусочки бересты, сушеные ягоды, налил родниковой воды и поставил на камень завариваться.
Покончив с готовкой, он занялся мечом. Знакомый охотничий ритуал странным образом успокаивал его. Сначала убиваешь, потом разделываешь, потом чистишь. Он проделывал это так часто, что не задумывался над своими действиями, и это было как раз то, что надо. Но не успел Райф этому порадоваться, память принялась напоминать ему о прежних охотах. Как-то летом Дагро Черный Град с десятью лучшими охотниками отправился на юг, где будто бы видели дикую свинью тридцати стоунов весом и с шестнадцатью поросятами. Говорили, что это великанша среди кабанов, черная с серебром, прямо как Градский Камень. Райф с усмешкой вспомнил, как они с Дреем тайком увязались за охотниками. Они непременно хотели увидеть, как убьют такого зверя, и думали, что их никто не заметит. Боги! Ну и натворили же они дел, когда свинью наконец подняли. Сам Дагро гнал зверя... прямо туда, где прятались Дрей и Райф. В тот день Райф выучил больше бранных слов, чем за целый год у отцовского очага. Их с братом лошади пустились наутек, но у двенадцатилетнего Дрея хватило ума метнуть копье.
Это спасло жизнь им обоим. Копье по счастливой случайности угодило свинье в горло, и она, обезумев от боли, повернула назад.
Позже, когда ее наконец убили и лесная почва раскисла от ее крови, Дрея с Райфом позвали к вождю. Райф до сих пор помнил устрашающий вид Дагро. Кожа у вождя на носу вздулась пузырями от палящего солнца и пота. «Который из вас бросил копье? — вопросил он, упершись ногой в шею свиньи и выдернув из нее древко с меткой Севрансов. — Отвечайте, — гаркнул он. — Если я сейчас не услышу правды, то выколочу ее из вас». Райф хорошо помнил, как Дрей легонько тронул его за ногу: помалкивай, мол, а потом выступил вперед.
«Вождь Черного Града. — Тонкий мальчишеский голос делал его слова особенно торжественными. — Копье метнули две руки — моя и брата».
Дагро сузил глаза и молчал довольно долго, а потом проворчал: «Ладно. Ты хорошо сказал, парень. Вот тебе мой нож — вырежь себе с братом охотничью долю».
Райф многое понял тогда, наблюдая за Дагро, пока Дрей вскрывал тушу свиньи. Дагро знал, что копье метнул Дрей, и знал, что Дрей погрешил против лестной для него правды, чтобы спасти младшего брата от наказания. Сам Дрей, совершив тяжкую провинность и помешав охоте вождя, заслужил себе поблажку, а Райф нет. Весь гнев Дагро мог бы обрушиться на голову младшего, если б не заступничество Дрея. Вождь понимал, что Дрей выгораживает брата, и это его тронуло.
Райф в жизни не ел ничего вкуснее, чем печенка той свиньи. Он до сих пор помнил ее вкус — вкус желудей, сахара и братской любви.
На этом месте погруженного в воспоминания Райфа что-то кольнуло в спину, и чей-то голос сказал:
— Ишь ты, ляжка. Надо, пожалуй, отведать. Отрежь мне кусочек, парень, только медленно — как твоя матушка, когда по нужде присаживается.
Голос у незнакомца был грубый, но тихий, дыхание отдавало солониной. Солнце светило Райфу в лицо, а человек стоял позади, поэтому Райф не мог судить о нем даже по тени. Его, без сомнения, привлек сюда дым и запах свежего мяса. Райф проклинал себя за глупость. Он так задумался о прошлом, что забыл о своем полном одиночестве здесь, на самой дальней границе своего клана, да и уши его подвели. Человек, сумевший неслышно подкрасться к нему по сухому руслу реки, должен быть очень опасен.
Глядя прямо перед собой, Райф сказал:
— Почему бы тебе не убрать свое оружие, незнакомец? Я с радостью поделюсь с тобой.
Острие меча снова уперлось ему в позвоночник.
— Стало быть, поделишься, юный кланник? Ты убил одного из моих лосей, а других так напугал, что они и через месяц назад не вернутся. До того я тебе благодарен, аж штаны сейчас намочу. Режь давай, пока мне не надоело держать меч в таком положении — возьму вот и проткну тебя насквозь.
Райф медленно наклонился вперед, думая при этом очень быстро. Незнакомец видел, как он убил лосиху, и выговор у него почти как у кланника, но ни один кланник в здравом уме не объявил бы себя хозяином лосиного стада. Лоси покрывают слишком большие расстояния и движутся слишком быстро, чтобы кому-то принадлежать.
Хорошо еще, что он один — с одним Райф уж как-нибудь сладит.
— Нет, не мечом, кланник. Возьми нож.
Райф задержал руку над кристальной рукоятью меча.
— Нет у меня ножа.
— Ничего себе. Роскошный плащ, роскошный меч, а ножа нет. Как же так получилось? Выходит, ножик ты стянуть еще не успел?
— Оставил его в чужой глотке. — Райф схватился за меч и вскочил, сделав одновременно крутой поворот. На него смотрело самое уродливое лицо из всех, какие он видывал в жизни. Человек был среднего роста, но крепкого сложения, с толстыми плечами и шеей. Мускулы рук у него выпирали, как туго набитые мешки. Стальные диски и медные кольца, нашитые на его куртку из вареной кожи, чередовались с черепашьими панцирями и устричными раковинами. Руки до локтей были втиснуты, точно колбасы, в витые бычьи рога, ноги в овчинных штанах прикрывала сверху овчинная же юбка.
Но главной его достопримечательностью служило все-таки лицо. Его густо-черные волосы росли не только на голове, но и в ложбине, рассекающей физиономию сверху донизу. Лоб, нос и левая щека представляли собой бесформенные бугры.
— Что, красавчик, не приходилось еще видеть Увечного? — Человек выставил вперед собственный меч и ухмыльнулся, когда оба клинка звякнули друг о друга. — Ох-ох. Ты этот меч точно украл, я знаю. Об заклад могу биться.
Он сделал выпад, и Райф понял, что совершил ошибку. Меч — не его оружие. Дрей и другие новики часами упражнялись во дворе вместе с мастером меча Шором Гормалином, а он, Райф, посвящал этому занятию лишь самое необходимое время. Шор предупредил его, что теперь, когда Райф принес свою годовую присягу, ему каждое утро, как рассветет, следует являться на учебный двор. Но Шора Гормалина больше нет, а Райф Севранс изменил своей клятве.
Незнакомец между тем наступал, грозя вот-вот сломить защиту Райфа. Отойдя назад, Райф приготовился нанести удар сверху вниз, но противник, словно танцуя, оцарапал ему костяшки правой руки и лишил задуманный удар нужной силы. Райф, разозлившись, махнул сплеча, а незнакомец, оттанцевав прочь, тут же вернулся и с невероятной быстротой приставил меч к груди Райфа.
«Он уже дважды задел меня. Что я себе думаю?» Райф ринулся в атаку. Мечи, соприкоснувшись, издали странный стонущий звук и высекли пригоршню искр.
— Хороший клинок, — легко, без всякого напряжения проронил неизвестный. — Я, пожалуй, возьму его в уплату за лося. — Совершив двойной поворот, он подошел к Райфу с незащищенного левого бока и двинул его кулаком так, что вышиб из него весь воздух и заставил припасть на одно колено. Не дав Райфу подняться, он черкнул острием меча по его руке. Одновременно с этим он надавил своей полукруглой гардой на ничем не прикрытый крестовидный эфес рыцарского меча, и меч вылетел из руки Райфа.
«Шор убил бы меня за то, что я упустил оружие».
Не успел Райф подобрать меч, незнакомец подцепил его своим и закинул куда-то за камни. Райф, нашарив блуждающим взглядом торчащее из костра полено, прыгнул к нему и вооружился. Полено, успевшее сильно нагреться, отозвалось острой болью в обмороженных недавно руках. С одного конца оно рдело и дымилось — незнакомцу это, похоже, пришлось по вкусу куда меньше, чем сталь.
Противники начали кружить, обходя друг друга. У Райфа темнело в глазах от недосыпания, а из-за лосиной крови от него пахло так, точно он уже умер. Дождавшись вражеского выпада, он перешел в атаку без всяких изысков, полагая, что боязнь обжечься заставит противника отступить. В чем-то Райф оказался прав. Противник действительно отступил, но не назад, а вбок. При этом он ловко увернулся от дымящейся дубины и нанес скользящий удар по плечу Райфа. Райф, ужаленный болью и досадой, все же удержался от бесполезного взмаха и приказал себе: вспомни о лосихе.
Он посмотрел противнику в глаза — красивые ясные глаза орехового цвета, странно неуместные на таком лице. Райф, заставляя себя не замечать уродливых черт, опустил взгляд ниже, к горлу... и к сердцу.
Жизненная сила этого человека ошеломляла. Ощутив ее противодействие, Райф невольно выбросил вперед руку.
Он забыл, что значит убить человека ударом в сердце.
Насыщенная металлом слюна омыла его язык. К Райфу сами собой поступали знания о странных, поразительных вещах. Рубец на лице незнакомца — это еще пустяки. У него все органы и кровеносные сосуды искорежены, смещены, одно легкое больше другого, селезенка вытянута, как рыба. Сердце большое и бьется сильно, но выше клапана на нем виден след, точно от старой раны, и с одного боку оно слегка выпячено. Райф успокоился. Сердце, хоть и неправильной формы, было в его власти. Перехватив головню двумя руками, он бросился вперед. Глаза незнакомца округлились, и он прикрылся гардой своего меча. Миг спустя Райф учуял запах гари от его кожаной куртки и понял, что победил, но тут его голова взорвалась яркой болью, перед глазами поплыли круги, и он упал.
— Не отягощай мою совесть, — произнес голос незнакомца. — Ты все равно не в состоянии есть.
Райф моргнул, не понимая, почему они оба живы.
— Ягодного чаю я тебе оставил. Даже спиртного туда подлил, вот оно как. — Незнакомец, появившись в поле зрения, поднес к огню рыцарский меч — посмотреть, нет ли на лезвии зазубрин. — Если пить хочешь, он вон там. Остается, конечно, вопрос, выпить тебе это зелье или натереть им свою шишку. Я бы на твоем месте высосал все до донышка и подыскал себе шапку. Бобровую такую, с хвостом.
У Райфа не было сил, чтобы говорить с ним. При свете костра незнакомец выглядел особенно жутко. В расщелине у него на лице густо лежала тень и щетинились черные волосы. Райф отвернулся, сделал над собой усилие и сел. За несколько часов, которые он пролежал на холодном камне, мускулы у него одеревенели, и левую голень свела судорога.
Незнакомца страдания Райфа явно не трогали, и он пальцем не пошевелил, чтобы помочь раненому. Не соизволил даже передать Райфу котелок с чаем, стоявший у него под рукой.
— Удар по голове — скверная штука. Бывает, что человек после такого резвится как ни в чем не бывало, а на другой день упадет да и окочурится.
Райф не нашел, что на это ответить. Содержимое его котомки валялось около костра. Стрелу Слышащего развернули, не сочли достойной внимания и кинули в кучу хвороста, но одеяло из тюленьих шкур носило следы недавнего пользования. У котомки незнакомца было разложено обширное собрание самого разного оружия, обернутого в ткань. Крепкая горная лошадка, привязанная к колышку, вбитому в скальную трещину, мирно хрустела овсом. Сумерки быстро сгущались, на небе загорались первые звезды. Окрепший к ночи ветер время от времени пролетал по руслу и тут же затихал. В стенках ложбины пламенели слои охры и розового мрамора.
— Ты что со мной сделал? — спросил Райф.
Незнакомец усмехнулся, показав неожиданно ровные зубы.
— А что дашь взамен, если я скажу? Впрочем, самая ценная твоя вещь уже у меня, и ничего путного больше не осталось. Плащ, конечно, я бы взял, только тебе сначала придется отмыть его от крови. — Продолжая разглядывать меч Райфа, он добавил: — Должен заметить, что с головешкой ты хорошо управлялся. С мечом из рук вон, а с дубиной хоть куда. Ты кто будешь-то? Последний отпрыск затерянного в лесах клана? Что ты не рыцарь, я и так вижу.
— А с чего ты взял, что я кланник?
— Нюхом чую, парень. Чую клановую кислятину. Смердит, как в аду, где я побывал мальчонкой.
— Выходит, ты тоже кланник?
Незнакомец вскинул бровь, и Райф на мгновение позабыл о его уродстве.
— Опять ты за свое. Спрашиваешь и хочешь получить ответ задаром. — Он повернул меч Райфа острием вниз и засунул в свою котомку. — У него имя есть?
— У меча? Нет.
— Вот и хорошо — значит, я сам его назову. — Он прищурился, задумчиво лаская пальцами рукоять. — Пожалуй, Перст будет для него подходящим именем.
Тошнота у Райфа стала проходить, и ее место тут же занял гнев.
— Ты так уверен, что он останется у тебя?
— Нет. Не слишком. Я видел, что ты сотворил с лосихой. Человек, способный на такое, способен и меч отобрать назад, когда захочет. Вся штука в том, когда и как это сделать.
Незнакомец сел, звякнув своими сборными доспехами, и напился из котелка, но Райфу его так и не передал.
— Ну что ж, — утеревшись, сказал он, — посмотрим, сумею ли я угадать историю твоей жизни. Судя по плащу, ты орлиец, хотя, с другой стороны, вполне мог этого орлийца убить и ограбить. Мечом ты, как мы сегодня убедились, владеть не умеешь, топора при тебе нет, пальцы в мозолях — отсюда я заключаю, что ты лучник. — Он, видимо, ждал подтверждения, но нисколько не смутился, когда Райф только нахмурился в ответ. — Итак, ты лучник. И вид у тебя, уж извини, изрядно запущенный. Под этой грязью и щетиной ты очень даже ничего, но клановые тетушки давненько о тебе не заботились, так ведь?
— На себя бы посмотрел.
— На себя? — Незнакомец приложил руку к груди. — Так я, по-твоему, нехорош? Что-то мои приворотные чары нынче не действуют. Надо же! А ведь чертова ведьма уверяла, что все девки в кланах мои будут. А может, не девки, а парни? Запамятовал.
— Ради нас обоих надеюсь, что это девки.
Незнакомец расхохотался, запрокинув голову, и Райф увидел у него на шее такие же бугры, как и на лице, а под ухом торчало что-то белое и матовое, вроде зуба. Увидев, как передернуло Райфа, незнакомец перестал смеяться.
— Вот и видно, что ты кланник. У вас ведь там все красавцы, как на подбор — да не допустят боги, чтобы в вашей среде родился такой, как я. Должно быть, с моей матерью переспал злобный тролль — никто из мужчин клана, ясное дело, моим отцом быть не мог.
Райф повесил голову. Все шло не так, как надо. Этот человек должен был сейчас лежать мертвым, а не укорять его.
— Извини.
— Не извиняйся. Этот мир суров, и я ни разу за всю жизнь не видел, чтобы он поступал честно. В нем только и есть надежного, что смерть: каждый из нас в конце концов получит свою долю. Мне еще повезло, что я выжил, повезло, что моя гнусная рожа вызывала у матушки не только отвращение, но и чувство вины. Это ее чувство меня и спасло. Отец хотел оставить меня на скале, на поживу стервятникам, но матушка не позволила. Она и сама хотела того же, не будем обманываться. Хотела, чтобы молоко у нее поскорее высохло, чтобы родить другого ребенка и забыть, что первый вообще жил на свете. Но когда дошло до дела, у нее не хватило духу. Не решилась она взять такой грех на свою совесть. Она бы только порадовалась, если б отец утащил меня потихоньку и убил, но он хотел, чтобы и она приложила к этому руку. А она не смогла. Отправила меня в лес, в приемыши, и попал я из одного ада в другой.
Пока он говорил, стало совсем темно, и свет шел только от костра. Крупицы соли от недавней стряпни вспыхивали в пламени зелеными искрами.
— Из какого же ты клана? — спросил Райф.
— Опять? Никаких вопросов.
— Может, поменяемся? Твое имя в обмен на мое?
Незнакомец поразмыслил. Он был не так стар, как подумал сначала Райф, и в очертаниях его челюсти чудилось что-то знакомое, но Райф так и не вспомнил что.
— Ты первый, — сказал наконец незнакомец. — Родового прозвища не надо — только имя, данное тебе при рождении. Если оно мне понравится, я назову тебе свое.
— Райф.
Незнакомец пожевал губами, словно пробуя имя на вкус.
— Ну что ж. Имя короткое, довольно звучное и незатейливое. Годится.
Райфу почему-то стало приятно. Никто еще не высказывал своего мнения о его имени — ни хорошего, ни плохого.
— Теперь мой черед. Я Мертворожденный. — Он умолк, ожидая, что ответит Райф. Райф сказал, как и думал, что имя хорошее, и вид у Мертворожденного сделался грозный. — Хорошее для такого чудовища, как я?
— Нет. Оно сильное. И забыть его трудно.
Мертворожденный обдумал это и кивнул.
— Ладно.
Райф протянул руку, и Мертворожденный пожал ее.
— Чай-то допьешь, что ли? — Райф кивнул, и Мертворожденный, поблескивая бычьими рогами у себя на предплечьях, подал ему котелок. — Пей. Насчет ударов по голове я правду сказал — может, ты завтра помрешь.
Райф приложился к котелку. Напиток из-за водки, которую налил туда Мертворожденный, мало напоминал чай и обжигал горло.
Мертворожденный, одобрительно наблюдавший за Райфом, потянулся к куче хвороста. Райф, увидев, что он взялся за стрелу по имени Искательница Кладов, отставил котелок.
— Не сжигай ее. Она очень старая. Мне подарил ее... один друг.
— Подарил, говоришь? — Мертворожденный осмотрел стрелу, потрогал ее оперение. — Ладно, пусть остается. — Он спрятал стрелу в котомку и стал подкладывать дрова в костер. — Ты, наверно, искал здесь Увечных?
Райф ответил не сразу. Хмель уже струился в его крови, и он напомнил себе, что надо быть осторожным. Пощупав свою голову сбоку, он обнаружил там шишку, твердую и чрезвычайно болезненную.
— А если и так, то что?
— Да то, что для начала тебе не вредно кое-что узнать.
— Например?
— Увечными нас прозвали кланники. Если чужак обратится к нам таким образом, его и убить могут. Сами себя мы называем Братьями Рва, и глупо было бы думать, будто мы такой же клан, как и прочие.
— Я так не думаю.
— Вот и молодец. — Мертворожденный снова достал меч Райфа и стал чистить его масляной тряпицей. — Ров — это тебе не клановые угодья, где колосится овес и зеленеет трава, и правят там люди покруче клановых вождей. Изгои, бастарды и клятвопреступники приходят к нам не только из кланов. Мы принимаем всех: чужеземцев, горожан, горшечников и шлюх. Все они в конце концов находят дорогу на север. Только самые отчаянные способны зайти так далеко в поисках приюта, а из отчаянных хороших друзей не выходит.
Райф, услышав предупреждение и поняв его, спокойно выдержал взгляд Мертворожденного. Огонь трещал, поглощая сырые ветки. Ветер улегся, и двое человек у костра смотрели друг на друга сквозь пелену дыма.
— Я бы на твоем месте не рассчитывал на теплый прием. Кланнику никто особенно не обрадуется. Они захотят посмотреть, какая от тебя может быть польза, а поскольку единственную твою ценность я уже забрал, тебе придется крепко подумать, что им ответить. И вот еще что: очень уж ты целенький.
Огонек в глазах Мертворожденного заставил Райфа насторожиться.
— О чем это ты?
— Сам знаешь, о чем, красавчик. Все-то у тебя на месте: и пальцы, все двадцать, и нос. Первое, что сделают с тобой братья, так это повалят тебя и как-нибудь изувечат.
— Меня никто еще не считал красавчиком, и шрамов у меня хватает.
— Может, оно и так, но их не видно, а видно только целехонького кланника. Все при тебе, никакого изъяна — да тебя возненавидят за это. На ножи посадят, не успеешь ты сказать «да помогут мне боги». А это тебе уж точно ни к чему. Я раз видел, как человеку сгоряча оттяпали целую руку, а о глазах, ушах и пальцах даже говорить не стоит. Зависит от того, удачный был набег или нет. Если добычи много, все веселы и пьяны в лежку — тогда можешь отделаться пальцем на ноге. Если дела плохи, тебе отрежут руку по запястье. Жаль говорить тебе это, Райф, но зима у нас была долгая и скудная.
Райф искал на лице Мертворожденного признаки обмана, но тот как будто бы говорил чистую правду.
— Решай сам, стоит ли тебе становиться одним из нас. Не лучше ли вернуться? Претерпеть наказание за то, что ты натворил, да и начать жизнь сызнова? Если это возможно, советую так и сделать. В том, чтобы стать Увечным, ничего благородного или геройского нет. К нам идут только те, кому больше деваться некуда.
Райф едва сдержал горькую улыбку. Спросить бы Мертворожденного, почему он-то туда пришел, но Райф уже смекнул, что среди Увечных о прошлом спрашивать не принято.
— Если я вернусь в свой клан, меня там убьют. Могу твердо сказать: деваться мне некуда.
Мертворожденный, видя решимость в глазах Райфа, медленно кивнул и встал.
— Допивай — так тебе легче будет.
Райф, услышав это, чуть не ударился в бегство. Но делать нечего. Он уже сделал свой выбор, когда Аш его бросила. Если цена такова, он готов ее уплатить. Райф взял было котелок, но раздумал и не стал пить. Мертворожденный уже приготовил меч, и Райф хотел полностью ощутить бурный бег своей крови. Хотел запомнить, что такое быть целым.
16
Шкуру он сохранять не собирался и потому взрезал лосиху от горла до паха. Сердце лежало поверх легких — комок мышц, где до сих пор торчал обломок копья. Райф, стараясь не смотреть на это, вырезал печень и оттащил тушу подальше от выпущенных кишок.
Он знал, что поднять мясо наверх из лощины у него не хватит сил, и потому решил идти по сухому руслу на юг, пока не найдет подходящего места для лагеря. По дороге он съел печенку, но обычной радости охотника, поглощающего это лакомство, не испытал. Дойдя до осыпи, завалившей бывший приток высохшей реки, он остановился.
Полуденное солнце, маленькое, почти белое, висело на бледном небе. Райф набрал топлива, не стараясь отыскивать сушняк, если сырое дерево было ближе. Не стоило бы устраивать лагерь так рано, ну да ладно. Надо разделать мясо, зажарить его и провялить. Задержка на полдня разницы не сделает.
Рыцарский меч исправно помогал ему в работе, хотя для срезки мяса с ребер он не совсем годился, а для свежевания и вовсе не подходил. Райф вырыл в каменной осыпи ямку, развел в ней костер и пристроил над огнем лосиную ногу. Нарезанное полосками мясо он развесил на ивовых шестах с подветренной стороны, чтобы прокоптить его в дыму. После этого ему захотелось попить чего-нибудь вроде чая. Он набросал в свой единственный котелок кусочки бересты, сушеные ягоды, налил родниковой воды и поставил на камень завариваться.
Покончив с готовкой, он занялся мечом. Знакомый охотничий ритуал странным образом успокаивал его. Сначала убиваешь, потом разделываешь, потом чистишь. Он проделывал это так часто, что не задумывался над своими действиями, и это было как раз то, что надо. Но не успел Райф этому порадоваться, память принялась напоминать ему о прежних охотах. Как-то летом Дагро Черный Град с десятью лучшими охотниками отправился на юг, где будто бы видели дикую свинью тридцати стоунов весом и с шестнадцатью поросятами. Говорили, что это великанша среди кабанов, черная с серебром, прямо как Градский Камень. Райф с усмешкой вспомнил, как они с Дреем тайком увязались за охотниками. Они непременно хотели увидеть, как убьют такого зверя, и думали, что их никто не заметит. Боги! Ну и натворили же они дел, когда свинью наконец подняли. Сам Дагро гнал зверя... прямо туда, где прятались Дрей и Райф. В тот день Райф выучил больше бранных слов, чем за целый год у отцовского очага. Их с братом лошади пустились наутек, но у двенадцатилетнего Дрея хватило ума метнуть копье.
Это спасло жизнь им обоим. Копье по счастливой случайности угодило свинье в горло, и она, обезумев от боли, повернула назад.
Позже, когда ее наконец убили и лесная почва раскисла от ее крови, Дрея с Райфом позвали к вождю. Райф до сих пор помнил устрашающий вид Дагро. Кожа у вождя на носу вздулась пузырями от палящего солнца и пота. «Который из вас бросил копье? — вопросил он, упершись ногой в шею свиньи и выдернув из нее древко с меткой Севрансов. — Отвечайте, — гаркнул он. — Если я сейчас не услышу правды, то выколочу ее из вас». Райф хорошо помнил, как Дрей легонько тронул его за ногу: помалкивай, мол, а потом выступил вперед.
«Вождь Черного Града. — Тонкий мальчишеский голос делал его слова особенно торжественными. — Копье метнули две руки — моя и брата».
Дагро сузил глаза и молчал довольно долго, а потом проворчал: «Ладно. Ты хорошо сказал, парень. Вот тебе мой нож — вырежь себе с братом охотничью долю».
Райф многое понял тогда, наблюдая за Дагро, пока Дрей вскрывал тушу свиньи. Дагро знал, что копье метнул Дрей, и знал, что Дрей погрешил против лестной для него правды, чтобы спасти младшего брата от наказания. Сам Дрей, совершив тяжкую провинность и помешав охоте вождя, заслужил себе поблажку, а Райф нет. Весь гнев Дагро мог бы обрушиться на голову младшего, если б не заступничество Дрея. Вождь понимал, что Дрей выгораживает брата, и это его тронуло.
Райф в жизни не ел ничего вкуснее, чем печенка той свиньи. Он до сих пор помнил ее вкус — вкус желудей, сахара и братской любви.
На этом месте погруженного в воспоминания Райфа что-то кольнуло в спину, и чей-то голос сказал:
— Ишь ты, ляжка. Надо, пожалуй, отведать. Отрежь мне кусочек, парень, только медленно — как твоя матушка, когда по нужде присаживается.
Голос у незнакомца был грубый, но тихий, дыхание отдавало солониной. Солнце светило Райфу в лицо, а человек стоял позади, поэтому Райф не мог судить о нем даже по тени. Его, без сомнения, привлек сюда дым и запах свежего мяса. Райф проклинал себя за глупость. Он так задумался о прошлом, что забыл о своем полном одиночестве здесь, на самой дальней границе своего клана, да и уши его подвели. Человек, сумевший неслышно подкрасться к нему по сухому руслу реки, должен быть очень опасен.
Глядя прямо перед собой, Райф сказал:
— Почему бы тебе не убрать свое оружие, незнакомец? Я с радостью поделюсь с тобой.
Острие меча снова уперлось ему в позвоночник.
— Стало быть, поделишься, юный кланник? Ты убил одного из моих лосей, а других так напугал, что они и через месяц назад не вернутся. До того я тебе благодарен, аж штаны сейчас намочу. Режь давай, пока мне не надоело держать меч в таком положении — возьму вот и проткну тебя насквозь.
Райф медленно наклонился вперед, думая при этом очень быстро. Незнакомец видел, как он убил лосиху, и выговор у него почти как у кланника, но ни один кланник в здравом уме не объявил бы себя хозяином лосиного стада. Лоси покрывают слишком большие расстояния и движутся слишком быстро, чтобы кому-то принадлежать.
Хорошо еще, что он один — с одним Райф уж как-нибудь сладит.
— Нет, не мечом, кланник. Возьми нож.
Райф задержал руку над кристальной рукоятью меча.
— Нет у меня ножа.
— Ничего себе. Роскошный плащ, роскошный меч, а ножа нет. Как же так получилось? Выходит, ножик ты стянуть еще не успел?
— Оставил его в чужой глотке. — Райф схватился за меч и вскочил, сделав одновременно крутой поворот. На него смотрело самое уродливое лицо из всех, какие он видывал в жизни. Человек был среднего роста, но крепкого сложения, с толстыми плечами и шеей. Мускулы рук у него выпирали, как туго набитые мешки. Стальные диски и медные кольца, нашитые на его куртку из вареной кожи, чередовались с черепашьими панцирями и устричными раковинами. Руки до локтей были втиснуты, точно колбасы, в витые бычьи рога, ноги в овчинных штанах прикрывала сверху овчинная же юбка.
Но главной его достопримечательностью служило все-таки лицо. Его густо-черные волосы росли не только на голове, но и в ложбине, рассекающей физиономию сверху донизу. Лоб, нос и левая щека представляли собой бесформенные бугры.
— Что, красавчик, не приходилось еще видеть Увечного? — Человек выставил вперед собственный меч и ухмыльнулся, когда оба клинка звякнули друг о друга. — Ох-ох. Ты этот меч точно украл, я знаю. Об заклад могу биться.
Он сделал выпад, и Райф понял, что совершил ошибку. Меч — не его оружие. Дрей и другие новики часами упражнялись во дворе вместе с мастером меча Шором Гормалином, а он, Райф, посвящал этому занятию лишь самое необходимое время. Шор предупредил его, что теперь, когда Райф принес свою годовую присягу, ему каждое утро, как рассветет, следует являться на учебный двор. Но Шора Гормалина больше нет, а Райф Севранс изменил своей клятве.
Незнакомец между тем наступал, грозя вот-вот сломить защиту Райфа. Отойдя назад, Райф приготовился нанести удар сверху вниз, но противник, словно танцуя, оцарапал ему костяшки правой руки и лишил задуманный удар нужной силы. Райф, разозлившись, махнул сплеча, а незнакомец, оттанцевав прочь, тут же вернулся и с невероятной быстротой приставил меч к груди Райфа.
«Он уже дважды задел меня. Что я себе думаю?» Райф ринулся в атаку. Мечи, соприкоснувшись, издали странный стонущий звук и высекли пригоршню искр.
— Хороший клинок, — легко, без всякого напряжения проронил неизвестный. — Я, пожалуй, возьму его в уплату за лося. — Совершив двойной поворот, он подошел к Райфу с незащищенного левого бока и двинул его кулаком так, что вышиб из него весь воздух и заставил припасть на одно колено. Не дав Райфу подняться, он черкнул острием меча по его руке. Одновременно с этим он надавил своей полукруглой гардой на ничем не прикрытый крестовидный эфес рыцарского меча, и меч вылетел из руки Райфа.
«Шор убил бы меня за то, что я упустил оружие».
Не успел Райф подобрать меч, незнакомец подцепил его своим и закинул куда-то за камни. Райф, нашарив блуждающим взглядом торчащее из костра полено, прыгнул к нему и вооружился. Полено, успевшее сильно нагреться, отозвалось острой болью в обмороженных недавно руках. С одного конца оно рдело и дымилось — незнакомцу это, похоже, пришлось по вкусу куда меньше, чем сталь.
Противники начали кружить, обходя друг друга. У Райфа темнело в глазах от недосыпания, а из-за лосиной крови от него пахло так, точно он уже умер. Дождавшись вражеского выпада, он перешел в атаку без всяких изысков, полагая, что боязнь обжечься заставит противника отступить. В чем-то Райф оказался прав. Противник действительно отступил, но не назад, а вбок. При этом он ловко увернулся от дымящейся дубины и нанес скользящий удар по плечу Райфа. Райф, ужаленный болью и досадой, все же удержался от бесполезного взмаха и приказал себе: вспомни о лосихе.
Он посмотрел противнику в глаза — красивые ясные глаза орехового цвета, странно неуместные на таком лице. Райф, заставляя себя не замечать уродливых черт, опустил взгляд ниже, к горлу... и к сердцу.
Жизненная сила этого человека ошеломляла. Ощутив ее противодействие, Райф невольно выбросил вперед руку.
Он забыл, что значит убить человека ударом в сердце.
Насыщенная металлом слюна омыла его язык. К Райфу сами собой поступали знания о странных, поразительных вещах. Рубец на лице незнакомца — это еще пустяки. У него все органы и кровеносные сосуды искорежены, смещены, одно легкое больше другого, селезенка вытянута, как рыба. Сердце большое и бьется сильно, но выше клапана на нем виден след, точно от старой раны, и с одного боку оно слегка выпячено. Райф успокоился. Сердце, хоть и неправильной формы, было в его власти. Перехватив головню двумя руками, он бросился вперед. Глаза незнакомца округлились, и он прикрылся гардой своего меча. Миг спустя Райф учуял запах гари от его кожаной куртки и понял, что победил, но тут его голова взорвалась яркой болью, перед глазами поплыли круги, и он упал.
* * *
Очнувшись, он едва успел повернуть набок голову, и его вырвало. От вида непереваренных кусков печенки Райфа вывернуло с новой силой. В голове стучали молотки, и зрение срабатывало с опозданием: он чувствовал, что глазные мышцы не поспевают за взглядом. Солнце закатывалось, разведенный им костер еще горел, но от лосиной ноги осталась только обглоданная кость.— Не отягощай мою совесть, — произнес голос незнакомца. — Ты все равно не в состоянии есть.
Райф моргнул, не понимая, почему они оба живы.
— Ягодного чаю я тебе оставил. Даже спиртного туда подлил, вот оно как. — Незнакомец, появившись в поле зрения, поднес к огню рыцарский меч — посмотреть, нет ли на лезвии зазубрин. — Если пить хочешь, он вон там. Остается, конечно, вопрос, выпить тебе это зелье или натереть им свою шишку. Я бы на твоем месте высосал все до донышка и подыскал себе шапку. Бобровую такую, с хвостом.
У Райфа не было сил, чтобы говорить с ним. При свете костра незнакомец выглядел особенно жутко. В расщелине у него на лице густо лежала тень и щетинились черные волосы. Райф отвернулся, сделал над собой усилие и сел. За несколько часов, которые он пролежал на холодном камне, мускулы у него одеревенели, и левую голень свела судорога.
Незнакомца страдания Райфа явно не трогали, и он пальцем не пошевелил, чтобы помочь раненому. Не соизволил даже передать Райфу котелок с чаем, стоявший у него под рукой.
— Удар по голове — скверная штука. Бывает, что человек после такого резвится как ни в чем не бывало, а на другой день упадет да и окочурится.
Райф не нашел, что на это ответить. Содержимое его котомки валялось около костра. Стрелу Слышащего развернули, не сочли достойной внимания и кинули в кучу хвороста, но одеяло из тюленьих шкур носило следы недавнего пользования. У котомки незнакомца было разложено обширное собрание самого разного оружия, обернутого в ткань. Крепкая горная лошадка, привязанная к колышку, вбитому в скальную трещину, мирно хрустела овсом. Сумерки быстро сгущались, на небе загорались первые звезды. Окрепший к ночи ветер время от времени пролетал по руслу и тут же затихал. В стенках ложбины пламенели слои охры и розового мрамора.
— Ты что со мной сделал? — спросил Райф.
Незнакомец усмехнулся, показав неожиданно ровные зубы.
— А что дашь взамен, если я скажу? Впрочем, самая ценная твоя вещь уже у меня, и ничего путного больше не осталось. Плащ, конечно, я бы взял, только тебе сначала придется отмыть его от крови. — Продолжая разглядывать меч Райфа, он добавил: — Должен заметить, что с головешкой ты хорошо управлялся. С мечом из рук вон, а с дубиной хоть куда. Ты кто будешь-то? Последний отпрыск затерянного в лесах клана? Что ты не рыцарь, я и так вижу.
— А с чего ты взял, что я кланник?
— Нюхом чую, парень. Чую клановую кислятину. Смердит, как в аду, где я побывал мальчонкой.
— Выходит, ты тоже кланник?
Незнакомец вскинул бровь, и Райф на мгновение позабыл о его уродстве.
— Опять ты за свое. Спрашиваешь и хочешь получить ответ задаром. — Он повернул меч Райфа острием вниз и засунул в свою котомку. — У него имя есть?
— У меча? Нет.
— Вот и хорошо — значит, я сам его назову. — Он прищурился, задумчиво лаская пальцами рукоять. — Пожалуй, Перст будет для него подходящим именем.
Тошнота у Райфа стала проходить, и ее место тут же занял гнев.
— Ты так уверен, что он останется у тебя?
— Нет. Не слишком. Я видел, что ты сотворил с лосихой. Человек, способный на такое, способен и меч отобрать назад, когда захочет. Вся штука в том, когда и как это сделать.
Незнакомец сел, звякнув своими сборными доспехами, и напился из котелка, но Райфу его так и не передал.
— Ну что ж, — утеревшись, сказал он, — посмотрим, сумею ли я угадать историю твоей жизни. Судя по плащу, ты орлиец, хотя, с другой стороны, вполне мог этого орлийца убить и ограбить. Мечом ты, как мы сегодня убедились, владеть не умеешь, топора при тебе нет, пальцы в мозолях — отсюда я заключаю, что ты лучник. — Он, видимо, ждал подтверждения, но нисколько не смутился, когда Райф только нахмурился в ответ. — Итак, ты лучник. И вид у тебя, уж извини, изрядно запущенный. Под этой грязью и щетиной ты очень даже ничего, но клановые тетушки давненько о тебе не заботились, так ведь?
— На себя бы посмотрел.
— На себя? — Незнакомец приложил руку к груди. — Так я, по-твоему, нехорош? Что-то мои приворотные чары нынче не действуют. Надо же! А ведь чертова ведьма уверяла, что все девки в кланах мои будут. А может, не девки, а парни? Запамятовал.
— Ради нас обоих надеюсь, что это девки.
Незнакомец расхохотался, запрокинув голову, и Райф увидел у него на шее такие же бугры, как и на лице, а под ухом торчало что-то белое и матовое, вроде зуба. Увидев, как передернуло Райфа, незнакомец перестал смеяться.
— Вот и видно, что ты кланник. У вас ведь там все красавцы, как на подбор — да не допустят боги, чтобы в вашей среде родился такой, как я. Должно быть, с моей матерью переспал злобный тролль — никто из мужчин клана, ясное дело, моим отцом быть не мог.
Райф повесил голову. Все шло не так, как надо. Этот человек должен был сейчас лежать мертвым, а не укорять его.
— Извини.
— Не извиняйся. Этот мир суров, и я ни разу за всю жизнь не видел, чтобы он поступал честно. В нем только и есть надежного, что смерть: каждый из нас в конце концов получит свою долю. Мне еще повезло, что я выжил, повезло, что моя гнусная рожа вызывала у матушки не только отвращение, но и чувство вины. Это ее чувство меня и спасло. Отец хотел оставить меня на скале, на поживу стервятникам, но матушка не позволила. Она и сама хотела того же, не будем обманываться. Хотела, чтобы молоко у нее поскорее высохло, чтобы родить другого ребенка и забыть, что первый вообще жил на свете. Но когда дошло до дела, у нее не хватило духу. Не решилась она взять такой грех на свою совесть. Она бы только порадовалась, если б отец утащил меня потихоньку и убил, но он хотел, чтобы и она приложила к этому руку. А она не смогла. Отправила меня в лес, в приемыши, и попал я из одного ада в другой.
Пока он говорил, стало совсем темно, и свет шел только от костра. Крупицы соли от недавней стряпни вспыхивали в пламени зелеными искрами.
— Из какого же ты клана? — спросил Райф.
— Опять? Никаких вопросов.
— Может, поменяемся? Твое имя в обмен на мое?
Незнакомец поразмыслил. Он был не так стар, как подумал сначала Райф, и в очертаниях его челюсти чудилось что-то знакомое, но Райф так и не вспомнил что.
— Ты первый, — сказал наконец незнакомец. — Родового прозвища не надо — только имя, данное тебе при рождении. Если оно мне понравится, я назову тебе свое.
— Райф.
Незнакомец пожевал губами, словно пробуя имя на вкус.
— Ну что ж. Имя короткое, довольно звучное и незатейливое. Годится.
Райфу почему-то стало приятно. Никто еще не высказывал своего мнения о его имени — ни хорошего, ни плохого.
— Теперь мой черед. Я Мертворожденный. — Он умолк, ожидая, что ответит Райф. Райф сказал, как и думал, что имя хорошее, и вид у Мертворожденного сделался грозный. — Хорошее для такого чудовища, как я?
— Нет. Оно сильное. И забыть его трудно.
Мертворожденный обдумал это и кивнул.
— Ладно.
Райф протянул руку, и Мертворожденный пожал ее.
— Чай-то допьешь, что ли? — Райф кивнул, и Мертворожденный, поблескивая бычьими рогами у себя на предплечьях, подал ему котелок. — Пей. Насчет ударов по голове я правду сказал — может, ты завтра помрешь.
Райф приложился к котелку. Напиток из-за водки, которую налил туда Мертворожденный, мало напоминал чай и обжигал горло.
Мертворожденный, одобрительно наблюдавший за Райфом, потянулся к куче хвороста. Райф, увидев, что он взялся за стрелу по имени Искательница Кладов, отставил котелок.
— Не сжигай ее. Она очень старая. Мне подарил ее... один друг.
— Подарил, говоришь? — Мертворожденный осмотрел стрелу, потрогал ее оперение. — Ладно, пусть остается. — Он спрятал стрелу в котомку и стал подкладывать дрова в костер. — Ты, наверно, искал здесь Увечных?
Райф ответил не сразу. Хмель уже струился в его крови, и он напомнил себе, что надо быть осторожным. Пощупав свою голову сбоку, он обнаружил там шишку, твердую и чрезвычайно болезненную.
— А если и так, то что?
— Да то, что для начала тебе не вредно кое-что узнать.
— Например?
— Увечными нас прозвали кланники. Если чужак обратится к нам таким образом, его и убить могут. Сами себя мы называем Братьями Рва, и глупо было бы думать, будто мы такой же клан, как и прочие.
— Я так не думаю.
— Вот и молодец. — Мертворожденный снова достал меч Райфа и стал чистить его масляной тряпицей. — Ров — это тебе не клановые угодья, где колосится овес и зеленеет трава, и правят там люди покруче клановых вождей. Изгои, бастарды и клятвопреступники приходят к нам не только из кланов. Мы принимаем всех: чужеземцев, горожан, горшечников и шлюх. Все они в конце концов находят дорогу на север. Только самые отчаянные способны зайти так далеко в поисках приюта, а из отчаянных хороших друзей не выходит.
Райф, услышав предупреждение и поняв его, спокойно выдержал взгляд Мертворожденного. Огонь трещал, поглощая сырые ветки. Ветер улегся, и двое человек у костра смотрели друг на друга сквозь пелену дыма.
— Я бы на твоем месте не рассчитывал на теплый прием. Кланнику никто особенно не обрадуется. Они захотят посмотреть, какая от тебя может быть польза, а поскольку единственную твою ценность я уже забрал, тебе придется крепко подумать, что им ответить. И вот еще что: очень уж ты целенький.
Огонек в глазах Мертворожденного заставил Райфа насторожиться.
— О чем это ты?
— Сам знаешь, о чем, красавчик. Все-то у тебя на месте: и пальцы, все двадцать, и нос. Первое, что сделают с тобой братья, так это повалят тебя и как-нибудь изувечат.
— Меня никто еще не считал красавчиком, и шрамов у меня хватает.
— Может, оно и так, но их не видно, а видно только целехонького кланника. Все при тебе, никакого изъяна — да тебя возненавидят за это. На ножи посадят, не успеешь ты сказать «да помогут мне боги». А это тебе уж точно ни к чему. Я раз видел, как человеку сгоряча оттяпали целую руку, а о глазах, ушах и пальцах даже говорить не стоит. Зависит от того, удачный был набег или нет. Если добычи много, все веселы и пьяны в лежку — тогда можешь отделаться пальцем на ноге. Если дела плохи, тебе отрежут руку по запястье. Жаль говорить тебе это, Райф, но зима у нас была долгая и скудная.
Райф искал на лице Мертворожденного признаки обмана, но тот как будто бы говорил чистую правду.
— Решай сам, стоит ли тебе становиться одним из нас. Не лучше ли вернуться? Претерпеть наказание за то, что ты натворил, да и начать жизнь сызнова? Если это возможно, советую так и сделать. В том, чтобы стать Увечным, ничего благородного или геройского нет. К нам идут только те, кому больше деваться некуда.
Райф едва сдержал горькую улыбку. Спросить бы Мертворожденного, почему он-то туда пришел, но Райф уже смекнул, что среди Увечных о прошлом спрашивать не принято.
— Если я вернусь в свой клан, меня там убьют. Могу твердо сказать: деваться мне некуда.
Мертворожденный, видя решимость в глазах Райфа, медленно кивнул и встал.
— Допивай — так тебе легче будет.
Райф, услышав это, чуть не ударился в бегство. Но делать нечего. Он уже сделал свой выбор, когда Аш его бросила. Если цена такова, он готов ее уплатить. Райф взял было котелок, но раздумал и не стал пить. Мертворожденный уже приготовил меч, и Райф хотел полностью ощутить бурный бег своей крови. Хотел запомнить, что такое быть целым.
16
ПРОЩАЙ, ЧЕРНЫЙ ГРАД
Эффи сосредоточила взгляд на мухе, жужжащей под потолком. Что угодно, лишь бы не смотреть на голую Бинни. Но предательница-муха принялась вдруг кружить над самой головой Бинни... а потом взяла да и села ей на плечо. Эффи слушала Бинни, как деревянная, и думала, волей-неволей глядя на ее груди, только об одном: хоть бы у меня такие не выросли.
Бинни, сидя в медном корыте, терла себя тряпицей с мыльным корнем, и вода прикрывала ее едва ли до половины. Корыто она приготовила для Эффи, но Эффи отказалась мыться, стесняясь раздеваться при ней; тогда Бинни обозвала ее дурехой и залезла туда сама. Сейчас она намыливала шею, толкуя при этом о разных травах, которые следует добавлять в воду при купании, чтобы вызвать у человека сонливость или, наоборот, взбодрить его.
— Среди них есть и лечебные, — говорила она. — Многие средства от кожных болезней лучше всего применять в ванне. Дай-ка подумать... — Пока Бинни думала, она мыла свою глубокую и чрезвычайно волосатую подмышку. Эффи было противно, но, начав смотреть, она уже не могла оторваться. Она в общем-то знала, что должно происходить с девочкой, когда та становится женщиной. Летти Шенк и Флорри Хорн рисовали на земле картинки и клали пучочки трав там, где должны вырасти волосы. Но на деле все обстояло куда более тревожно. Безумная Бинни была крупной женщиной, и Эффи ни на одном рисунке не видела такого обилия дряблого тела и жестких волос. Рейна уж точно не такая, нахмурившись, решила Эффи. Рейна красивая, и никаких волос под одеждой у нее не растет.
— ...Еще череда. Добавь пару пригоршней в чан, дай настояться немного, и можешь сажать туда чесоточного. А вот это, — Бинни, перегнувшись из корыта, набрала в горсть сухих цветов, — это помогает женщине вновь почувствовать себя юной девушкой. Лаванда. Она поднимает твой дух и делает тебя невообразимо желанной для мужчин. — Размяв в кулаке стебельки, Бинни высыпала лаванду в воду, и по комнате распространился легкий, но сильный аромат. — Смотри, как бы я не увела у тебя Дрея.
— Так Дрей придет? — встрепенулась Эффи.
— А как же. Разве я тебе не сказала? Я для того и ванну приготовила. Нынче ты уезжаешь в Дрегг.
Нет, ничего такого Бинни ей не говорила — сама знает, что не говорила. Бинни всегда хитрит и делает неожиданные заявления, чтобы сбить с толку своих посетителей. На этот раз, однако, Эффи сдержала свое раздражение: если б Бинни сказала ей правду, поневоле пришлось бы лезть в корыто. Эффи виделась с Дреем только раз после его возвращения, да и то всего несколько минут. Дрей боялся оставаться слишком долго, иначе Мейс мог бы обо всем догадаться.
— Дай мне сухую тряпочку, Эффи, и нечего гримасничать. Кто ж виноват, что ты не слушала, когда я говорила тебе про сегодняшний день.
Бинни, сидя в медном корыте, терла себя тряпицей с мыльным корнем, и вода прикрывала ее едва ли до половины. Корыто она приготовила для Эффи, но Эффи отказалась мыться, стесняясь раздеваться при ней; тогда Бинни обозвала ее дурехой и залезла туда сама. Сейчас она намыливала шею, толкуя при этом о разных травах, которые следует добавлять в воду при купании, чтобы вызвать у человека сонливость или, наоборот, взбодрить его.
— Среди них есть и лечебные, — говорила она. — Многие средства от кожных болезней лучше всего применять в ванне. Дай-ка подумать... — Пока Бинни думала, она мыла свою глубокую и чрезвычайно волосатую подмышку. Эффи было противно, но, начав смотреть, она уже не могла оторваться. Она в общем-то знала, что должно происходить с девочкой, когда та становится женщиной. Летти Шенк и Флорри Хорн рисовали на земле картинки и клали пучочки трав там, где должны вырасти волосы. Но на деле все обстояло куда более тревожно. Безумная Бинни была крупной женщиной, и Эффи ни на одном рисунке не видела такого обилия дряблого тела и жестких волос. Рейна уж точно не такая, нахмурившись, решила Эффи. Рейна красивая, и никаких волос под одеждой у нее не растет.
— ...Еще череда. Добавь пару пригоршней в чан, дай настояться немного, и можешь сажать туда чесоточного. А вот это, — Бинни, перегнувшись из корыта, набрала в горсть сухих цветов, — это помогает женщине вновь почувствовать себя юной девушкой. Лаванда. Она поднимает твой дух и делает тебя невообразимо желанной для мужчин. — Размяв в кулаке стебельки, Бинни высыпала лаванду в воду, и по комнате распространился легкий, но сильный аромат. — Смотри, как бы я не увела у тебя Дрея.
— Так Дрей придет? — встрепенулась Эффи.
— А как же. Разве я тебе не сказала? Я для того и ванну приготовила. Нынче ты уезжаешь в Дрегг.
Нет, ничего такого Бинни ей не говорила — сама знает, что не говорила. Бинни всегда хитрит и делает неожиданные заявления, чтобы сбить с толку своих посетителей. На этот раз, однако, Эффи сдержала свое раздражение: если б Бинни сказала ей правду, поневоле пришлось бы лезть в корыто. Эффи виделась с Дреем только раз после его возвращения, да и то всего несколько минут. Дрей боялся оставаться слишком долго, иначе Мейс мог бы обо всем догадаться.
— Дай мне сухую тряпочку, Эффи, и нечего гримасничать. Кто ж виноват, что ты не слушала, когда я говорила тебе про сегодняшний день.