Страница:
— Не все орлийские плащи одинаковы, — сказал Траггис, пристально глядя на Райфа своими черными глазами. — Огнестойкостью обладают лишь немногие — те, что ткутся для вождей и их сыновей. Впрочем, ты и сам об этом знаешь.
Райф молча выдерживал его взгляд.
Атаман скривил в улыбке красивые губы и вдруг пропал. Увидев его на одном из стульев, Райф снова подивился быстроте его движений.
— Сколько тебе лет? — спросил Траггис.
— Этой зимой исполнилось восемнадцать.
— Когда именно?
Райф не хотел отвечать, поскольку сам толком не знал ответа.
— Недавно.
Последовавшее за этим молчание так затянулось, что Райф счел необходимым прервать его.
— Отец говорил, что я родился в Ночь Ягнят, в последний месяц зимы. Но мать, когда я еще был маленький, всегда праздновала мое рождение раньше, в Зимний Праздник.
Начав говорить, Райф тут же пожалел об этом. Он не касался этого предмета ни с кем, даже с Дреем, и всегда соблюдал день, назначенный Темом. Но даже четырехлетний ребенок способен что-то помнить, и Райф ясно помнил, как мать подарила ему игрушечную лодочку, чтобы пускать ее по Протоке. И было это в Зимний Праздник, потому что, когда его лодка плыла по ледяной струе, все клановые девушки были одеты в белое и пели, моля Каменную Богиню найти им суженых до Ночи Ягнят.
Траггис все так же не сводил с него глаз, и Райф чувствовал, что этот человек несет в себе угрозу, как натянутый лук.
— Трансворийцы говорят, что потерять глаз в бою — большая удача, ибо этот глаз отправляется на небо прежде тебя и посылает тебе видения иных миров. Сам я потерял нос и верю, что способен чуять ложь, если принюхаюсь как следует. — Атаман помолчал, следя, как отзовется на это Райф. — Сейчас я задам тебе один вопрос, и если ты солжешь мне, я тебя убью. Понял?
Райф кивнул. Он боялся Траггиса.
Атаман помолчал, выжидая. Его черные глаза не позволяли заглянуть ему в душу.
— Это касается орлийского плаща. Ты убил того, кто его носил?
Вопрос оказался таким неожиданным, что Райф не сразу сообразил, о чем речь. Глядя Траггису в глаза, он ответил:
— Нет.
Прошло время — Райф не знал сколько. Было тихо, и только воздух посвистывал в деревянном носу атамана. Затем Траггис переместился к стойке с оружием — опять в мгновение ока, словно владел секретом сокращения пространства.
— Откуда ж ты тогда его взял?
Райф надеялся, что испытанное им облегчение не слишком заметно.
— Снял с мертвеца. На пустошах западнее Орля мне попались пять мертвых тел, а я нуждался в одежде. — Гордиться тут было нечем, но Траггис требовал от него правды.
— Ты их узнал, этих мертвецов?
— Нет — понял только, что это орлийцы.
— Тогда ты удивишься, узнав, что один из них был внуком моего старого приятеля Спини Орля.
Райф опять угодил в ловушку.
Атаман взял со стойки длинный зачехленный нож.
— Выходит, ты не тот, за кого себя выдаешь, Райф Дюжина Зверей. Не белозимний воин и даже не орлиец.
— Нет.
Ответ Райфа удержал руку атамана, и нож остался в чехле.
— Линден Мади говорит, что ты черноградец. Это правда?
У корней волос Райфа проступил пот.
— Да.
В следующий миг Траггис оказался у него за спиной и приставил обнаженный клинок к его кадыку.
— И кого же ты защищаешь, скрывая это — себя или свой клан?
От прикосновения ножа Райф давился и ничего не понимал. Чего Траггису от него надо?
— Н-не знаю.
Нож ушел с той же быстротой, что и появился. Атаман отпустил Райфа, и он, взявшись за горло, качнулся вперед. Нащупав что-то мокрое, он вытер пальцы, не поглядев, кровь это или пот.
Траггис наблюдал за ним, прислонившись к стене. Клинок вернулся в ножны, и только черепаховая рукоять торчала наружу.
— Линден Мади говорит, ты поставил под удар всю дружину, позволив пастуху убежать.
— Он много чего говорит, да только не все из этого правда. Пастуха я связал и заткнул ему рот, так что никого предупредить он не мог.
Атаман слегка кивнул и спросил:
— А если б он оказался черноградцем?
Райфу вдруг понадобилось сесть, так измотал его разговор с Траггисом. Он будто всю ночь не спал, ожидая нашествия чудовищ. Не спрашивая позволения, он плюхнулся на ближний к нему стул.
— На это я не могу ответить.
— Придется отвечать. — Траггис отстранился от стены. — Здесь Ров, а не клановые земли, и ты теперь один из Увечных. Обратного пути для нас нет. Назад никто не возвращается. Мы можем этого желать, можем грезить об этом каждую ночь, и чувствовать во рту вкус теплых сливок, и ощущать, как щекочет ноги весенняя трава, но мы знаем, что это всего лишь сон. На каждом из нас клеймо, и никто не тоскует о том, что потерял.
Когда он договорил, по пещере прошла дрожь. Что-то сместилось в недрах земли с глубоким, рокочущим стоном, и из трещин вырвался газ, сделав зеленым пламя костра и жаровни. Со стен осыпалась пыль, и все затихло.
Траггис приподнял свой деревянный нос так, чтобы воздух мог проходить прямо в дыру на месте настоящего носа. Попробуй только отвернуться, говорил Райфу его взгляд. Пыль осела, и атаман вернул деревяшку обратно.
— Кое-кто скажет, что это гадючье гнездо, но я в нем король. Для тебя с твоим красивым плащом и клановой честью это, может, немногого стоит, а для меня это все. Человек может остаться здесь только с моего позволения, и вот что я скажу тебе, Дюжина Зверей: ты мне не по нраву. С луком ты, конечно, управляешься ловко, и у тебя дар всегда одерживать верх, но я-то вижу, что ты все еще предан своему клану.
Небольшие, хорошо вылепленные руки атамана шевельнулись, словно ему не терпелось пустить их в ход.
— Здесь многие меня ненавидят, и некоторые мнят, будто способны занять мое место. Меня это не пугает, я могу за себя постоять, а вот другие не всегда могут. Есть тут дураки, которые до сих пор доверяют людям, вроде Адди Гана, Мертворожденного и иже с ними. Им, пожалуй, вовсе не следовало сюда приходить — сидели бы лучше в своих круглых домах и в своих городах и терпели. Но они не захотели терпеть и пришли, и это сделало их моими. А тем, что мое, распоряжаюсь я один.
Райф упер взгляд в свои запыленные сапоги. Он понимал теперь, чего хочет от него атаман, но не знал, в силах ли дать ему требуемое.
— Есть выбор: либо стать одним из нас, либо уйти. Посылая тебя в набег, я должен быть уверен, что братья для тебя на первом месте. Это шайка подонков, но они полагаются на меня, а это значит, что я никому не должен позволять чинить им вред. Теперь скажи: ты способен навредить им?
— Нет.
— Готов ты убить черноградца, чтобы спасти жизнь Увечному?
Вот он, этот вопрос, к которому все и шло... а у Райфа нет на него ответа. Инигар Сутулый удалил его сердце из священного камня. Райф Севранс больше не кланник, но ему трудно не причислять себя к клану. Как можно повернуться спиной ко всему, что ты знал и любил?
Райф провел рукой по лицу. Ему недоставало Эффи. Как это она говорила? «Можешь обнять меня, только смотри не целуй». Боги, как же он был счастлив, сам того не ведая.
Теперь его счастье здесь, с Увечными. Глядя Траггису прямо в глаза, он сказал:
— Готов. — Мейса Черный Град он убил бы хоть сейчас — за Эффи, за Дрея, за Тема.
Атаман смотрел на него, втягивая воздух деревянным носом. Райфу казалось, что лицо у него застыло, как маска, но глаз он не опустил. Голос Траггиса, когда тот заговорил, прозвучал как будто издали.
— Посмотрим.
Райф на миг зажмурился, чтобы дать глазам отдых.
— Мертворожденный учит тебя владеть мечом?
— Да. Я упражняюсь дважды в день.
— Иди за мной, — бросил Траггис, приняв, очевидно, какое-то решение, и двинулся в темную глубину пещеры.
Райф заковылял следом на подгибающихся ногах, радуясь, что Траггис его не видит.
Сквозняки стали сильнее, а свет слабее. Копоть от костра не проникала сюда, и Райф стал различать рисунки на стенах. Некоторые из них, должно быть, делались с помощью светящегося камня. Райф видел широкую травяную равнину, позолоченную солнцем. Лоси и зубры паслись на ней, а в небе, высматривая добычу, кружили собачники и еще более крупные птицы. Рядом протекала река, изображенная серебряной краской и совсем как настоящая. Райф продолжал видеть перед собой ее извивы, когда свет совсем уже померк.
— Сюда, — позвал Траггис, высекая огонь и зажигая смолистый факел. Коридор впереди разделялся надвое, и атаман ждал Райфа у западной ветки.
За время, проведенное ими в темноте, одна настенная картина сменилась другой. Река текла по-прежнему, но местность вокруг нее превратилась в пустыню. Холмы побурели, трава засохла, на берегах валялись трупы животных и птичьи скелеты.
Райфу стало зябко, и он закутался в плащ.
Пройдя по коридору, они очутились в маленьком звездообразном гроте. Факел, горя чадным красным огнем, бросал скачущие тени на разрисованные стены. Там, где текла река, осталось сухое, замерзшее русло, а вокруг лежали голые заиндевелые камни.
— Держи. — Атаман сунул факел Райфу. В гроте стояло множество окованных железом сундуков — атамановы сокровища, догадался Райф. Траггис достал из-за пояса ключ, открыл один из них и откинул запыленную крышку.
Он достал оттуда предмет длиной с небольшой нож, обернутый в бурую ткань, и спросил у Райфа, не оборачиваясь:
— Ты хорошо знаешь земли своего клана?
— Не хуже других.
— В Черной Яме бывал когда-нибудь? На серебряном руднике?
Искра от факела упала Райфу на руку, словно предупреждая.
— Бывал. Это за Пастью, где лысая степь смыкается с Медными холмами.
— Где рудник находится, я знаю. Я хочу знать, давно ли там стали добывать вот это?
Траггис развернул тряпицу, и в руке у него блеснул золотой брусок, такой ярко-желтый, что как будто даже не настоящий. Траггис, внимательно глядя на Райфа, протянул слиток ему.
Из золотых вещей Райф прежде видел только кольцо, принадлежавшее матери, и футляр для священного камня, который Орвин Шенк надевал по праздникам. Он знал, что золото тяжелый металл, высоко ценимый на всем Севере. Он взял брусок и по его весу понял, что золото настоящее. Оно тяжелее всего, даже железа.
Райф отдал слиток Траггису.
— Не может оно быть черноградским.
— В самом деле? А между тем его взяли с повозки, выехавшей с рудника, — тепленькое, только что из печи.
— В Черной Яме печей нет. Они возят руду в круглый дом.
— Печь сложить проще простого, — заметил, подняв бровь, Траггис. — Всего-то и нужно, что пара мехов да вагранка.
— В клановых землях золота никогда не находили.
— В Черной Яме, как видно, нашли, но предпочли умолчать об этом.
Атаман снова завернул слиток и спрятал его в сундук. Пока он возился с ключом, Райф смотрел на картину. Река на ней огибала одинокую гору. Что-то в форме этой горы, напоминающей каменный барабан, показалось Райфу знакомым. Где он мог видеть ее раньше?
— Я велел последить за Черной Ямой, — сказал Траггис, вернув Райфа в мир насущных забот. — Они отливают бруски и складывают их в стопки. Каждый второй месяц в безлунные ночи их увозят на юг.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
— Я испытываю нужду в этом золоте, — с обманчивой мягкостью ответил Траггис, — и ты мне поможешь его добыть.
— Ты можешь отлично обойтись и без меня.
— Я так не думаю. Ты знаешь местность, знаешь людей. Если рудничные заметят тебя, то сочтут, что так и надо.
Кончики пальцев Райфа — даже тот, которого больше не было, — похолодели от медленного ползучего страха.
— Почему бы просто не напасть на подводу? Зачем это надо — лезть в рудник?
— То, что я тебе показывал, взято как раз с подводы. Теперь они будут настороже и усилят охрану — может, и лучников возьмут. Как бы наши не пострадали.
Райф подыскивал доводы, не сводя глаз с изображенной на стене одинокой горы. Неужели ему суждено вернуться в Черный Град, как вору?
— Меч у тебя есть?
— Есть, Мертворожденный дал.
— Вот и хорошо. — Траггис направился к выходу. — Прихвати его завтра с собой. Ватага отправится на запад, как рассветет.
Райф, покорившись, склонил голову. Атаман обернулся и сказал:
— Я буду следить за тобой, Дюжина Зверей. Если хоть кто-то из моих людей пострадает из-за тебя, ты об этом горько пожалеешь.
И он ушел, не дав Райфу времени поднять голову.
30
Райф молча выдерживал его взгляд.
Атаман скривил в улыбке красивые губы и вдруг пропал. Увидев его на одном из стульев, Райф снова подивился быстроте его движений.
— Сколько тебе лет? — спросил Траггис.
— Этой зимой исполнилось восемнадцать.
— Когда именно?
Райф не хотел отвечать, поскольку сам толком не знал ответа.
— Недавно.
Последовавшее за этим молчание так затянулось, что Райф счел необходимым прервать его.
— Отец говорил, что я родился в Ночь Ягнят, в последний месяц зимы. Но мать, когда я еще был маленький, всегда праздновала мое рождение раньше, в Зимний Праздник.
Начав говорить, Райф тут же пожалел об этом. Он не касался этого предмета ни с кем, даже с Дреем, и всегда соблюдал день, назначенный Темом. Но даже четырехлетний ребенок способен что-то помнить, и Райф ясно помнил, как мать подарила ему игрушечную лодочку, чтобы пускать ее по Протоке. И было это в Зимний Праздник, потому что, когда его лодка плыла по ледяной струе, все клановые девушки были одеты в белое и пели, моля Каменную Богиню найти им суженых до Ночи Ягнят.
Траггис все так же не сводил с него глаз, и Райф чувствовал, что этот человек несет в себе угрозу, как натянутый лук.
— Трансворийцы говорят, что потерять глаз в бою — большая удача, ибо этот глаз отправляется на небо прежде тебя и посылает тебе видения иных миров. Сам я потерял нос и верю, что способен чуять ложь, если принюхаюсь как следует. — Атаман помолчал, следя, как отзовется на это Райф. — Сейчас я задам тебе один вопрос, и если ты солжешь мне, я тебя убью. Понял?
Райф кивнул. Он боялся Траггиса.
Атаман помолчал, выжидая. Его черные глаза не позволяли заглянуть ему в душу.
— Это касается орлийского плаща. Ты убил того, кто его носил?
Вопрос оказался таким неожиданным, что Райф не сразу сообразил, о чем речь. Глядя Траггису в глаза, он ответил:
— Нет.
Прошло время — Райф не знал сколько. Было тихо, и только воздух посвистывал в деревянном носу атамана. Затем Траггис переместился к стойке с оружием — опять в мгновение ока, словно владел секретом сокращения пространства.
— Откуда ж ты тогда его взял?
Райф надеялся, что испытанное им облегчение не слишком заметно.
— Снял с мертвеца. На пустошах западнее Орля мне попались пять мертвых тел, а я нуждался в одежде. — Гордиться тут было нечем, но Траггис требовал от него правды.
— Ты их узнал, этих мертвецов?
— Нет — понял только, что это орлийцы.
— Тогда ты удивишься, узнав, что один из них был внуком моего старого приятеля Спини Орля.
Райф опять угодил в ловушку.
Атаман взял со стойки длинный зачехленный нож.
— Выходит, ты не тот, за кого себя выдаешь, Райф Дюжина Зверей. Не белозимний воин и даже не орлиец.
— Нет.
Ответ Райфа удержал руку атамана, и нож остался в чехле.
— Линден Мади говорит, что ты черноградец. Это правда?
У корней волос Райфа проступил пот.
— Да.
В следующий миг Траггис оказался у него за спиной и приставил обнаженный клинок к его кадыку.
— И кого же ты защищаешь, скрывая это — себя или свой клан?
От прикосновения ножа Райф давился и ничего не понимал. Чего Траггису от него надо?
— Н-не знаю.
Нож ушел с той же быстротой, что и появился. Атаман отпустил Райфа, и он, взявшись за горло, качнулся вперед. Нащупав что-то мокрое, он вытер пальцы, не поглядев, кровь это или пот.
Траггис наблюдал за ним, прислонившись к стене. Клинок вернулся в ножны, и только черепаховая рукоять торчала наружу.
— Линден Мади говорит, ты поставил под удар всю дружину, позволив пастуху убежать.
— Он много чего говорит, да только не все из этого правда. Пастуха я связал и заткнул ему рот, так что никого предупредить он не мог.
Атаман слегка кивнул и спросил:
— А если б он оказался черноградцем?
Райфу вдруг понадобилось сесть, так измотал его разговор с Траггисом. Он будто всю ночь не спал, ожидая нашествия чудовищ. Не спрашивая позволения, он плюхнулся на ближний к нему стул.
— На это я не могу ответить.
— Придется отвечать. — Траггис отстранился от стены. — Здесь Ров, а не клановые земли, и ты теперь один из Увечных. Обратного пути для нас нет. Назад никто не возвращается. Мы можем этого желать, можем грезить об этом каждую ночь, и чувствовать во рту вкус теплых сливок, и ощущать, как щекочет ноги весенняя трава, но мы знаем, что это всего лишь сон. На каждом из нас клеймо, и никто не тоскует о том, что потерял.
Когда он договорил, по пещере прошла дрожь. Что-то сместилось в недрах земли с глубоким, рокочущим стоном, и из трещин вырвался газ, сделав зеленым пламя костра и жаровни. Со стен осыпалась пыль, и все затихло.
Траггис приподнял свой деревянный нос так, чтобы воздух мог проходить прямо в дыру на месте настоящего носа. Попробуй только отвернуться, говорил Райфу его взгляд. Пыль осела, и атаман вернул деревяшку обратно.
— Кое-кто скажет, что это гадючье гнездо, но я в нем король. Для тебя с твоим красивым плащом и клановой честью это, может, немногого стоит, а для меня это все. Человек может остаться здесь только с моего позволения, и вот что я скажу тебе, Дюжина Зверей: ты мне не по нраву. С луком ты, конечно, управляешься ловко, и у тебя дар всегда одерживать верх, но я-то вижу, что ты все еще предан своему клану.
Небольшие, хорошо вылепленные руки атамана шевельнулись, словно ему не терпелось пустить их в ход.
— Здесь многие меня ненавидят, и некоторые мнят, будто способны занять мое место. Меня это не пугает, я могу за себя постоять, а вот другие не всегда могут. Есть тут дураки, которые до сих пор доверяют людям, вроде Адди Гана, Мертворожденного и иже с ними. Им, пожалуй, вовсе не следовало сюда приходить — сидели бы лучше в своих круглых домах и в своих городах и терпели. Но они не захотели терпеть и пришли, и это сделало их моими. А тем, что мое, распоряжаюсь я один.
Райф упер взгляд в свои запыленные сапоги. Он понимал теперь, чего хочет от него атаман, но не знал, в силах ли дать ему требуемое.
— Есть выбор: либо стать одним из нас, либо уйти. Посылая тебя в набег, я должен быть уверен, что братья для тебя на первом месте. Это шайка подонков, но они полагаются на меня, а это значит, что я никому не должен позволять чинить им вред. Теперь скажи: ты способен навредить им?
— Нет.
— Готов ты убить черноградца, чтобы спасти жизнь Увечному?
Вот он, этот вопрос, к которому все и шло... а у Райфа нет на него ответа. Инигар Сутулый удалил его сердце из священного камня. Райф Севранс больше не кланник, но ему трудно не причислять себя к клану. Как можно повернуться спиной ко всему, что ты знал и любил?
Райф провел рукой по лицу. Ему недоставало Эффи. Как это она говорила? «Можешь обнять меня, только смотри не целуй». Боги, как же он был счастлив, сам того не ведая.
Теперь его счастье здесь, с Увечными. Глядя Траггису прямо в глаза, он сказал:
— Готов. — Мейса Черный Град он убил бы хоть сейчас — за Эффи, за Дрея, за Тема.
Атаман смотрел на него, втягивая воздух деревянным носом. Райфу казалось, что лицо у него застыло, как маска, но глаз он не опустил. Голос Траггиса, когда тот заговорил, прозвучал как будто издали.
— Посмотрим.
Райф на миг зажмурился, чтобы дать глазам отдых.
— Мертворожденный учит тебя владеть мечом?
— Да. Я упражняюсь дважды в день.
— Иди за мной, — бросил Траггис, приняв, очевидно, какое-то решение, и двинулся в темную глубину пещеры.
Райф заковылял следом на подгибающихся ногах, радуясь, что Траггис его не видит.
Сквозняки стали сильнее, а свет слабее. Копоть от костра не проникала сюда, и Райф стал различать рисунки на стенах. Некоторые из них, должно быть, делались с помощью светящегося камня. Райф видел широкую травяную равнину, позолоченную солнцем. Лоси и зубры паслись на ней, а в небе, высматривая добычу, кружили собачники и еще более крупные птицы. Рядом протекала река, изображенная серебряной краской и совсем как настоящая. Райф продолжал видеть перед собой ее извивы, когда свет совсем уже померк.
— Сюда, — позвал Траггис, высекая огонь и зажигая смолистый факел. Коридор впереди разделялся надвое, и атаман ждал Райфа у западной ветки.
За время, проведенное ими в темноте, одна настенная картина сменилась другой. Река текла по-прежнему, но местность вокруг нее превратилась в пустыню. Холмы побурели, трава засохла, на берегах валялись трупы животных и птичьи скелеты.
Райфу стало зябко, и он закутался в плащ.
Пройдя по коридору, они очутились в маленьком звездообразном гроте. Факел, горя чадным красным огнем, бросал скачущие тени на разрисованные стены. Там, где текла река, осталось сухое, замерзшее русло, а вокруг лежали голые заиндевелые камни.
— Держи. — Атаман сунул факел Райфу. В гроте стояло множество окованных железом сундуков — атамановы сокровища, догадался Райф. Траггис достал из-за пояса ключ, открыл один из них и откинул запыленную крышку.
Он достал оттуда предмет длиной с небольшой нож, обернутый в бурую ткань, и спросил у Райфа, не оборачиваясь:
— Ты хорошо знаешь земли своего клана?
— Не хуже других.
— В Черной Яме бывал когда-нибудь? На серебряном руднике?
Искра от факела упала Райфу на руку, словно предупреждая.
— Бывал. Это за Пастью, где лысая степь смыкается с Медными холмами.
— Где рудник находится, я знаю. Я хочу знать, давно ли там стали добывать вот это?
Траггис развернул тряпицу, и в руке у него блеснул золотой брусок, такой ярко-желтый, что как будто даже не настоящий. Траггис, внимательно глядя на Райфа, протянул слиток ему.
Из золотых вещей Райф прежде видел только кольцо, принадлежавшее матери, и футляр для священного камня, который Орвин Шенк надевал по праздникам. Он знал, что золото тяжелый металл, высоко ценимый на всем Севере. Он взял брусок и по его весу понял, что золото настоящее. Оно тяжелее всего, даже железа.
Райф отдал слиток Траггису.
— Не может оно быть черноградским.
— В самом деле? А между тем его взяли с повозки, выехавшей с рудника, — тепленькое, только что из печи.
— В Черной Яме печей нет. Они возят руду в круглый дом.
— Печь сложить проще простого, — заметил, подняв бровь, Траггис. — Всего-то и нужно, что пара мехов да вагранка.
— В клановых землях золота никогда не находили.
— В Черной Яме, как видно, нашли, но предпочли умолчать об этом.
Атаман снова завернул слиток и спрятал его в сундук. Пока он возился с ключом, Райф смотрел на картину. Река на ней огибала одинокую гору. Что-то в форме этой горы, напоминающей каменный барабан, показалось Райфу знакомым. Где он мог видеть ее раньше?
— Я велел последить за Черной Ямой, — сказал Траггис, вернув Райфа в мир насущных забот. — Они отливают бруски и складывают их в стопки. Каждый второй месяц в безлунные ночи их увозят на юг.
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
— Я испытываю нужду в этом золоте, — с обманчивой мягкостью ответил Траггис, — и ты мне поможешь его добыть.
— Ты можешь отлично обойтись и без меня.
— Я так не думаю. Ты знаешь местность, знаешь людей. Если рудничные заметят тебя, то сочтут, что так и надо.
Кончики пальцев Райфа — даже тот, которого больше не было, — похолодели от медленного ползучего страха.
— Почему бы просто не напасть на подводу? Зачем это надо — лезть в рудник?
— То, что я тебе показывал, взято как раз с подводы. Теперь они будут настороже и усилят охрану — может, и лучников возьмут. Как бы наши не пострадали.
Райф подыскивал доводы, не сводя глаз с изображенной на стене одинокой горы. Неужели ему суждено вернуться в Черный Град, как вору?
— Меч у тебя есть?
— Есть, Мертворожденный дал.
— Вот и хорошо. — Траггис направился к выходу. — Прихвати его завтра с собой. Ватага отправится на запад, как рассветет.
Райф, покорившись, склонил голову. Атаман обернулся и сказал:
— Я буду следить за тобой, Дюжина Зверей. Если хоть кто-то из моих людей пострадает из-за тебя, ты об этом горько пожалеешь.
И он ушел, не дав Райфу времени поднять голову.
30
ПОГОНЯ
Аш, подоткнув юбку, мазала волчьим жиром стертую кожу. Жир с сильным звериным запахом поначалу щипал, но тут же впитывался в тело, как масло. Аш даже постанывала от облегчения. Маль сказал, что волки с таким слоем жира попадаются редко, особенно зимой, и им повезло найти в Глуши хоть одного. Аш усмехалась, думая об этом. Когда ей в Крепости Масок случалось порезать пальчик, приемный отец посылал к ней Кайдиса Зербину с миррой и душистой амброй. С тех пор она прошла долгий путь и чувствовала, что стала старше на миллион лет.
Остается только поумнеть, как полагается в столь почтенном возрасте.
Арк и Маль завтракали, сидя у дымящего костра. Арк выглядел усталым — он нес поздний дозор, пока Аш и Маль спали. Суллы намного выносливее людей, и их заметная усталость тревожила Аш. Она оправила юбку и вернулась к ним.
Час был, по сулльским понятиям, рассветный — темный как ночь, но с серой полоской на восточном горизонте. Любой горожанин, проснувшись в такую пору, тут же заснул бы снова. Аш первое время хотелось того же, но постепенно в ней стали происходить перемены.
Иногда она задумывалась, в чем тут дело. Просто в новых привычках, которые она приобретает, или причина глубже — в ее крови?
Решив не думать об этом сейчас, она достала из седельной сумки замороженный костный бульон, превратившийся за ночь в кусок желтого льда. Обыкновенно они пили бульон только на ночь, когда он оттаивал от лошадиного тепла. Но глубокие складки на лице Арка и темные круги у него под глазами вызвали у Аш желание как-то его подбодрить.
Выковырнув из мерзлой земли камень, Аш раздробила лед на куски и сложила в котелок. Пока он шипел, упорно отказываясь таять, она сидела между двумя суллами и ждала рассвета.
Их лагерь располагался на краю Глуши, у самой ее границы. Аш сбилась со счета и не помнила, сколько дней они путешествуют по этой странной, ни на что не похожей земле. Один день ничем не отличался от другого, а земля, большей частью плоская, порой скалистая или изрытая давно отступившими ледниками, всегда оставалась мертвой. Единственным, что менялось здесь, было небо, особенно облака. Они то громоздились на горизонте, изображая собой горы, то строили гигантские башни, то протягивались по небу, как борозды от плуга. Никакой влаги они не проливали — погода здесь стояла сухая и холодная, с резким ледяным ветром.
Глушь изматывала. Идти по ней было все равно что брести по воде. Однообразность пейзажа не давала душе роздыха, и казалось, будто ты держишь путь в никуда. Вечная мерзлота отнимала силы, набивала мозоли и истощала мышцы.
Аш чувствовала себя избитой и не знала, что хуже — идти или ехать верхом. По ночам она, правда, спала, в отличие от Землепроходцев, которые поочередно несли караул. Аш несколько дней набиралась мужества, чтобы сказать им, что хочет сторожить наравне с ними. Она боялась, что Арк ее высмеет или, хуже того, обольет презрением. И напрасно — ведь Арк не Пентеро Исс. Он выслушал ее со всей серьезностью, кивая головой. Караулить он ей, конечно, не разрешил, но подкрепил свой отказ вполне резонными доводами: сначала она должна научиться хорошо владеть своим оружием и освоить Путь Пламени.
Мас Раль, состояние полного бесстрашия. После того первого вечера в горах Маль ни разу не доставал серебряную, горящую синим огнем лампу, но они с Арком каждый день ставили перед Аш какие-то маленькие задачи. Она научилась представлять себе пламя и видеть его на мерзлой земле. Маль говорил, что теперь она должна вообразить, как оно горит у нее в голове, в месте, где зарождаются мысли, но это ей давалось с трудом. Огонек казался слишком маленьким и слабым, чтобы выжечь из нее страх.
Суллы устраивали ей испытания, которые она зачастую проваливала. Пять дней назад они увидели на голой равнине сложенную из камней пирамиду. Землепроходцы спешились и обнажили себе руки по локоть, чтобы пустить кровь. Это место скорби, объяснил ей Арк. Много веков назад здесь в битве с тьмой пали сулльские воины. Арк и Маль, молчаливые и печальные, простояли там несколько минут, и кровь их лилась на замерзшее поле битвы, воздавая почести погибшим. Лишь позднее, когда они остановились на ночлег, Аш сообразила, что ей следовало бы сделать то же самое.
И это была не единственная ее оплошность. Маль почти каждый день выезжал вперед, чтобы разведать дорогу. Однажды Арк придержал серого и предоставил Аш искать его след. Она к тому времени научилась распознавать сулльские метки, оставляемые в вечной мерзлоте, могла разгадать, что кто-то недавно прошел здесь или потревожил окружающую местность, и думала, что справится. С утра все шло хорошо. У нее разболелась голова, так усердно она смотрела под ноги коню, но след она не теряла. К полудню оставленные Несогласным метки привели ее в растерянность. Метки указывали, что им следует отклониться из Глуши к югу, сам же след по-прежнему вел на восток. Аш, ища помощи, оглянулась на Арка, но он не смотрел на нее. Аш поняла, что ее снова испытывают, и решила для пущей надежности повернуть на юг.
К закату она выбралась из Глуши — и заблудилась. Не видя больше следов Маля, она опять повернула на восток. Стемнело, и она в панике погоняла коня, спеша вернуться в Глушь. Тогда Арк, наконец нарушив молчание, велел ей поворачивать назад. Теперь впереди ехал он, и она, видя перед собой при свете звезд его прямой силуэт, горько сознавала, что подвела его.
Она, перепутав метки, поехала по сулльской тропе, ведущей на юго-восток, а потом и ее потеряла. Хуже того, она поддалась панике. Ей следовало придерживаться прежней тропы, сказал Арк, и уповать на то, что Маль ее отыщет. Ехать в Глушь наугад нельзя ни в коем случае.
Аш до сих пор ежилась, вспоминая, каким голосом он это говорил. Арк не из тех, кто легко прощает ошибки.
С другими задачами она справлялась лучше. Как-то ночью Маль достал платок, приказав ей завязать глаза и сидеть молча, представляя себе огонь, пока он не окликнет ее по имени. Сначала она слышала, как Маль и Арк вбивают колышки, ставят палатку и высекают огонь. Запахло жареной зайчатиной, и у нее потекли слюнки. Потом она ощутила запахи лошадиной мочи и тунгового масла — кто-то из суллов чистил свое оружие. После этого слух, обоняние и чувство времени стали изменять ей.
Пламя пылало ярко и красиво — густо-синее, с легкой золотой короной.
Услышав свое имя, Аш очнулась. Уже светало — она просидела в завязанными глазами всю ночь.
Она улыбнулась, вспомнив об этом. Суставы у нее тогда застыли, руки и ноги замерзли, однако она чувствовала себя отдохнувшей. В то утро она впервые начала думать о себе как о суллийке.
Видя, что бульон наконец-то оттаял, Аш добавила туда сухих стручков и заячьего жира. Солнце вставало, окрашивая облака в бледно-оранжевый цвет, и освещало местность вокруг лагеря. Ветер погнал по равнине перья и стланик. Вдали, на юго-востоке, Аш разглядела россыпь темных пятнышек, которые вчера как будто не видела. Они походили на деревья — настоящие, а не миражи, созданные облаками.
— Попей, — сказала она Арку, налив бульону в его рог для питья. Арк посмотрел на нее и взял рог. Напиток, только с огня, обжигал, но Арк отважно сделал большой глоток.
— Хорошо, — сказал он, помедлил и добавил: — Дочь моя.
Аш, не смея взглянуть на него, наполнила рог и для Маля.
Несогласный прикончил свою порцию одним глотком, поблагодарил ее и сказал, что подкрепился на славу. Глядя, как Маль седлает коня, а Арк сворачивает лагерь, она поняла, что любит их обоих. Она стала суллийкой потому, что у нее, как Простирающей Руки, не было выбора, но остаться ею хотела ради этих двоих мужчин.
Когда Несогласный отправился в путь, Аш помогла Арку убрать палатку и выкопать колышки. Аш по привычному распорядку делала более легкую работу — гасила костер и прикидывала, что из провизии понадобится им на сегодня, Арк навьючивал лошадей и набирал воду. Когда они покончили с этим, не оставив от лагеря никаких следов, Аш взяла серп с цепочкой и принялась упражняться.
Она уже освоилась с ними и быстро раскручивала цепь над головой. Сегодня Арк, одетый в доспехи, шубу и кольчужные перчатки, поставил ей целью захватить его меч. Роль меча исполнял колышек от палатки, обрезанный до нужной длины. Арк держал его наперевес, и для захвата требовалось опустить руку, изменив вращение цепи, чего Аш никак не могла добиться. Когда металлическая, усеянная перидотами слеза просвистела у самого ее глаза, Аш испугалась и уронила серп. Арк заставлял ее повторять снова и снова, пока она не перестала бояться.
Когда они закончили урок, рука у нее онемела, а щеки разгорелись. Рысья шубка сильно пострадала, и Аш хмуро разглядывала оставленные гирей пролысины.
— Учись отступать, когда на тебя нападают с мечом. Ты подпускаешь меня чересчур близко.
— Наза Тани?
— Да, девять шагов безопасности. Будем учиться соблюдать их во время езды.
Аш не знала, как он намерен это осуществить, но по выезде из лагеря он сказал ей:
— Я поеду впереди, а твое дело — держать голову своего коня ровно в девяти шагах от хвоста серого.
Аш только фыркнула — что же может быть проще?
Они тронули с места рысью, и утреннее солнце светило им прямо в лицо. Ровную землю усеивали известняковые валуны, и временами перед путниками разворачивались бескрайние просторы, которые Аш уже привыкла видеть в Глуши. Там что-то мерцало, принимая вдали очертания холмов, городов и лесов, вблизи же там не оказывалось ничего, кроме тумана. Аш каждый раз казалось, будто ее надули.
Установив расстояние в девять шагов между собой и серым, она решила держать его. Но Арк перешел на крупную рысь, и она поняла, что дело это не такое легкое, как ей думалось. У серого ноги были длиннее и ход более плавный, чем у белого, — ей приходилось то и дело пускать мерина галопом, чтобы не отстать. От такой езды она очень быстро утомилась, а белый стал беспокоен. Когда Арк резко придержал серого, Аш еле успела укоротить повод. Всякий раз, когда ей казалось, что она наконец приладилась, Арк выкидывал что-нибудь новенькое. У серого имелся в запасе пятый аллюр — высокая иноходь, нечто среднее между легкой и крупной рысью. Бедняга белый ничего такого не умел и вынуждал Аш чередовать рысь с галопом.
Час спустя шея у нее одеревенела, а злополучное расстояние, кажется, навсегда въелось в ее мозг. Она полагала, что и во сне увидит эти отмеченные мелом девять шагов — к этому, как видно, Арк и стремился.
Сообразив это, Аш поняла еще кое-что. Девять шагов — это предел, граница, на которой она может нанести удар, сама оставаясь в безопасности. Но если она не желает сама наносить удар, то спокойно может отойти и подальше. Суть этого урока не только в том, чтобы она научилась верно измерять расстояние, но и в том, чтобы научить ее выживать.
Аш тут же придержала белого. Через пару мгновений Арк обратил на это внимание и обернулся к ней. При виде его сурового лица она подумала, что опять ошиблась... но тут он кивнул, коротко и всего один раз.
Аш выдержала испытание.
Она усмехалась, глядя Арку в затылок. Солнце давно уже скрылось за грядой облаков, но Аш почему-то чувствовала его тепло. Она поцеловала белого в шею и пообещала никогда больше не проделывать с ним таких штук. Вспомнив, что видела где-то завалявшуюся морковку, лошадиное лакомство, она расстегнула ближнюю к ней сумку.
Шаря под свернутой палаткой, она услышала вой. Этот звук, заунывный и полный тоски, обдал ее холодом. На миг Аш застыла, как завороженная, потом взглянула на Арка. Он трусил впереди как ни в чем не бывало.
Она окликнула его голосом, непохожим на свой. Он оглянулся, увидел ее лицо, и в нем произошла мгновенная перемена.
Он произнес по-сулльски имя Первого Бога и задал Аш только один вопрос:
— Далеко ли?
Аш перевела дыхание. Этот вопрос был обращен к Простирающей Руки, которой ей в этот миг не хотелось быть. Но выбора не было — ни сейчас, ни когда-либо прежде. Аш принудила себя обрести голос.
— Мне показалось, что далеко — к западу от нас.
Сулл, слегка успокоившись, посмотрел на небо, определяя, который теперь час.
— Поторопимся, — сказал он и пустил серого размашистой рысью.
Аш последовала за ним. После полудня тропа пошла под уклон, почва стала неровной, и Аш пару раз замечала блестящие на юге озера. Тучи бежали по небу, неся в клановые земли только что народившуюся бурю. Аш, следя за ними, прислушивалась, нет ли погони. Воя больше не было, но она чувствовала, как что-то гонится за ней и желает ей зла.
Остается только поумнеть, как полагается в столь почтенном возрасте.
Арк и Маль завтракали, сидя у дымящего костра. Арк выглядел усталым — он нес поздний дозор, пока Аш и Маль спали. Суллы намного выносливее людей, и их заметная усталость тревожила Аш. Она оправила юбку и вернулась к ним.
Час был, по сулльским понятиям, рассветный — темный как ночь, но с серой полоской на восточном горизонте. Любой горожанин, проснувшись в такую пору, тут же заснул бы снова. Аш первое время хотелось того же, но постепенно в ней стали происходить перемены.
Иногда она задумывалась, в чем тут дело. Просто в новых привычках, которые она приобретает, или причина глубже — в ее крови?
Решив не думать об этом сейчас, она достала из седельной сумки замороженный костный бульон, превратившийся за ночь в кусок желтого льда. Обыкновенно они пили бульон только на ночь, когда он оттаивал от лошадиного тепла. Но глубокие складки на лице Арка и темные круги у него под глазами вызвали у Аш желание как-то его подбодрить.
Выковырнув из мерзлой земли камень, Аш раздробила лед на куски и сложила в котелок. Пока он шипел, упорно отказываясь таять, она сидела между двумя суллами и ждала рассвета.
Их лагерь располагался на краю Глуши, у самой ее границы. Аш сбилась со счета и не помнила, сколько дней они путешествуют по этой странной, ни на что не похожей земле. Один день ничем не отличался от другого, а земля, большей частью плоская, порой скалистая или изрытая давно отступившими ледниками, всегда оставалась мертвой. Единственным, что менялось здесь, было небо, особенно облака. Они то громоздились на горизонте, изображая собой горы, то строили гигантские башни, то протягивались по небу, как борозды от плуга. Никакой влаги они не проливали — погода здесь стояла сухая и холодная, с резким ледяным ветром.
Глушь изматывала. Идти по ней было все равно что брести по воде. Однообразность пейзажа не давала душе роздыха, и казалось, будто ты держишь путь в никуда. Вечная мерзлота отнимала силы, набивала мозоли и истощала мышцы.
Аш чувствовала себя избитой и не знала, что хуже — идти или ехать верхом. По ночам она, правда, спала, в отличие от Землепроходцев, которые поочередно несли караул. Аш несколько дней набиралась мужества, чтобы сказать им, что хочет сторожить наравне с ними. Она боялась, что Арк ее высмеет или, хуже того, обольет презрением. И напрасно — ведь Арк не Пентеро Исс. Он выслушал ее со всей серьезностью, кивая головой. Караулить он ей, конечно, не разрешил, но подкрепил свой отказ вполне резонными доводами: сначала она должна научиться хорошо владеть своим оружием и освоить Путь Пламени.
Мас Раль, состояние полного бесстрашия. После того первого вечера в горах Маль ни разу не доставал серебряную, горящую синим огнем лампу, но они с Арком каждый день ставили перед Аш какие-то маленькие задачи. Она научилась представлять себе пламя и видеть его на мерзлой земле. Маль говорил, что теперь она должна вообразить, как оно горит у нее в голове, в месте, где зарождаются мысли, но это ей давалось с трудом. Огонек казался слишком маленьким и слабым, чтобы выжечь из нее страх.
Суллы устраивали ей испытания, которые она зачастую проваливала. Пять дней назад они увидели на голой равнине сложенную из камней пирамиду. Землепроходцы спешились и обнажили себе руки по локоть, чтобы пустить кровь. Это место скорби, объяснил ей Арк. Много веков назад здесь в битве с тьмой пали сулльские воины. Арк и Маль, молчаливые и печальные, простояли там несколько минут, и кровь их лилась на замерзшее поле битвы, воздавая почести погибшим. Лишь позднее, когда они остановились на ночлег, Аш сообразила, что ей следовало бы сделать то же самое.
И это была не единственная ее оплошность. Маль почти каждый день выезжал вперед, чтобы разведать дорогу. Однажды Арк придержал серого и предоставил Аш искать его след. Она к тому времени научилась распознавать сулльские метки, оставляемые в вечной мерзлоте, могла разгадать, что кто-то недавно прошел здесь или потревожил окружающую местность, и думала, что справится. С утра все шло хорошо. У нее разболелась голова, так усердно она смотрела под ноги коню, но след она не теряла. К полудню оставленные Несогласным метки привели ее в растерянность. Метки указывали, что им следует отклониться из Глуши к югу, сам же след по-прежнему вел на восток. Аш, ища помощи, оглянулась на Арка, но он не смотрел на нее. Аш поняла, что ее снова испытывают, и решила для пущей надежности повернуть на юг.
К закату она выбралась из Глуши — и заблудилась. Не видя больше следов Маля, она опять повернула на восток. Стемнело, и она в панике погоняла коня, спеша вернуться в Глушь. Тогда Арк, наконец нарушив молчание, велел ей поворачивать назад. Теперь впереди ехал он, и она, видя перед собой при свете звезд его прямой силуэт, горько сознавала, что подвела его.
Она, перепутав метки, поехала по сулльской тропе, ведущей на юго-восток, а потом и ее потеряла. Хуже того, она поддалась панике. Ей следовало придерживаться прежней тропы, сказал Арк, и уповать на то, что Маль ее отыщет. Ехать в Глушь наугад нельзя ни в коем случае.
Аш до сих пор ежилась, вспоминая, каким голосом он это говорил. Арк не из тех, кто легко прощает ошибки.
С другими задачами она справлялась лучше. Как-то ночью Маль достал платок, приказав ей завязать глаза и сидеть молча, представляя себе огонь, пока он не окликнет ее по имени. Сначала она слышала, как Маль и Арк вбивают колышки, ставят палатку и высекают огонь. Запахло жареной зайчатиной, и у нее потекли слюнки. Потом она ощутила запахи лошадиной мочи и тунгового масла — кто-то из суллов чистил свое оружие. После этого слух, обоняние и чувство времени стали изменять ей.
Пламя пылало ярко и красиво — густо-синее, с легкой золотой короной.
Услышав свое имя, Аш очнулась. Уже светало — она просидела в завязанными глазами всю ночь.
Она улыбнулась, вспомнив об этом. Суставы у нее тогда застыли, руки и ноги замерзли, однако она чувствовала себя отдохнувшей. В то утро она впервые начала думать о себе как о суллийке.
Видя, что бульон наконец-то оттаял, Аш добавила туда сухих стручков и заячьего жира. Солнце вставало, окрашивая облака в бледно-оранжевый цвет, и освещало местность вокруг лагеря. Ветер погнал по равнине перья и стланик. Вдали, на юго-востоке, Аш разглядела россыпь темных пятнышек, которые вчера как будто не видела. Они походили на деревья — настоящие, а не миражи, созданные облаками.
— Попей, — сказала она Арку, налив бульону в его рог для питья. Арк посмотрел на нее и взял рог. Напиток, только с огня, обжигал, но Арк отважно сделал большой глоток.
— Хорошо, — сказал он, помедлил и добавил: — Дочь моя.
Аш, не смея взглянуть на него, наполнила рог и для Маля.
Несогласный прикончил свою порцию одним глотком, поблагодарил ее и сказал, что подкрепился на славу. Глядя, как Маль седлает коня, а Арк сворачивает лагерь, она поняла, что любит их обоих. Она стала суллийкой потому, что у нее, как Простирающей Руки, не было выбора, но остаться ею хотела ради этих двоих мужчин.
Когда Несогласный отправился в путь, Аш помогла Арку убрать палатку и выкопать колышки. Аш по привычному распорядку делала более легкую работу — гасила костер и прикидывала, что из провизии понадобится им на сегодня, Арк навьючивал лошадей и набирал воду. Когда они покончили с этим, не оставив от лагеря никаких следов, Аш взяла серп с цепочкой и принялась упражняться.
Она уже освоилась с ними и быстро раскручивала цепь над головой. Сегодня Арк, одетый в доспехи, шубу и кольчужные перчатки, поставил ей целью захватить его меч. Роль меча исполнял колышек от палатки, обрезанный до нужной длины. Арк держал его наперевес, и для захвата требовалось опустить руку, изменив вращение цепи, чего Аш никак не могла добиться. Когда металлическая, усеянная перидотами слеза просвистела у самого ее глаза, Аш испугалась и уронила серп. Арк заставлял ее повторять снова и снова, пока она не перестала бояться.
Когда они закончили урок, рука у нее онемела, а щеки разгорелись. Рысья шубка сильно пострадала, и Аш хмуро разглядывала оставленные гирей пролысины.
— Учись отступать, когда на тебя нападают с мечом. Ты подпускаешь меня чересчур близко.
— Наза Тани?
— Да, девять шагов безопасности. Будем учиться соблюдать их во время езды.
Аш не знала, как он намерен это осуществить, но по выезде из лагеря он сказал ей:
— Я поеду впереди, а твое дело — держать голову своего коня ровно в девяти шагах от хвоста серого.
Аш только фыркнула — что же может быть проще?
Они тронули с места рысью, и утреннее солнце светило им прямо в лицо. Ровную землю усеивали известняковые валуны, и временами перед путниками разворачивались бескрайние просторы, которые Аш уже привыкла видеть в Глуши. Там что-то мерцало, принимая вдали очертания холмов, городов и лесов, вблизи же там не оказывалось ничего, кроме тумана. Аш каждый раз казалось, будто ее надули.
Установив расстояние в девять шагов между собой и серым, она решила держать его. Но Арк перешел на крупную рысь, и она поняла, что дело это не такое легкое, как ей думалось. У серого ноги были длиннее и ход более плавный, чем у белого, — ей приходилось то и дело пускать мерина галопом, чтобы не отстать. От такой езды она очень быстро утомилась, а белый стал беспокоен. Когда Арк резко придержал серого, Аш еле успела укоротить повод. Всякий раз, когда ей казалось, что она наконец приладилась, Арк выкидывал что-нибудь новенькое. У серого имелся в запасе пятый аллюр — высокая иноходь, нечто среднее между легкой и крупной рысью. Бедняга белый ничего такого не умел и вынуждал Аш чередовать рысь с галопом.
Час спустя шея у нее одеревенела, а злополучное расстояние, кажется, навсегда въелось в ее мозг. Она полагала, что и во сне увидит эти отмеченные мелом девять шагов — к этому, как видно, Арк и стремился.
Сообразив это, Аш поняла еще кое-что. Девять шагов — это предел, граница, на которой она может нанести удар, сама оставаясь в безопасности. Но если она не желает сама наносить удар, то спокойно может отойти и подальше. Суть этого урока не только в том, чтобы она научилась верно измерять расстояние, но и в том, чтобы научить ее выживать.
Аш тут же придержала белого. Через пару мгновений Арк обратил на это внимание и обернулся к ней. При виде его сурового лица она подумала, что опять ошиблась... но тут он кивнул, коротко и всего один раз.
Аш выдержала испытание.
Она усмехалась, глядя Арку в затылок. Солнце давно уже скрылось за грядой облаков, но Аш почему-то чувствовала его тепло. Она поцеловала белого в шею и пообещала никогда больше не проделывать с ним таких штук. Вспомнив, что видела где-то завалявшуюся морковку, лошадиное лакомство, она расстегнула ближнюю к ней сумку.
Шаря под свернутой палаткой, она услышала вой. Этот звук, заунывный и полный тоски, обдал ее холодом. На миг Аш застыла, как завороженная, потом взглянула на Арка. Он трусил впереди как ни в чем не бывало.
Она окликнула его голосом, непохожим на свой. Он оглянулся, увидел ее лицо, и в нем произошла мгновенная перемена.
Он произнес по-сулльски имя Первого Бога и задал Аш только один вопрос:
— Далеко ли?
Аш перевела дыхание. Этот вопрос был обращен к Простирающей Руки, которой ей в этот миг не хотелось быть. Но выбора не было — ни сейчас, ни когда-либо прежде. Аш принудила себя обрести голос.
— Мне показалось, что далеко — к западу от нас.
Сулл, слегка успокоившись, посмотрел на небо, определяя, который теперь час.
— Поторопимся, — сказал он и пустил серого размашистой рысью.
Аш последовала за ним. После полудня тропа пошла под уклон, почва стала неровной, и Аш пару раз замечала блестящие на юге озера. Тучи бежали по небу, неся в клановые земли только что народившуюся бурю. Аш, следя за ними, прислушивалась, нет ли погони. Воя больше не было, но она чувствовала, как что-то гонится за ней и желает ей зла.