Джонсон Сьюзен. Леди и лорд

   — Одна небольшая задержка, милочка, — проговорил Джонни, заводя ей руки за спину.
   — Надеюсь, не очень долгая, — прошептала она, потянувшись, чтобы поцеловать своего соблазнителя в подбородок, и он ощутил, как дрожат ее губы.
   — Похоже, ты уже готова. — Джонни прижал Элизабет спиной к резному столбу. Она опомнилась только тогда, когда ее ладони встретились друг с другом сзади. — Это не займет много времени, — мягко выдохнул он, между тем ловко обматывая ее кисти витым шелковым шнуром полога.
   — Что ты делаешь? — В ее глазах заметался животный страх, а по разгоряченному телу побежали мурашки. Видение, всплывшее в памяти Эли-забет, теперь уже нельзя было назвать соблазнительным. Ей с предельной четкостью вспомнилось то, как этот человек, не признающий никаких законов, кроме тех, которые устанавливал сам, связал и похитил ее.
   — Забавляю тебя… — Его бормотание было небрежным, взгляд полузакрытых глаз ленив. — И себя заодно.
   — Мне вовсе не смешно. — Она попыталась освободиться от пут. Чувства, обуревавшие ее, были неопределенны и противоречивы. Страсть, по-прежнему пылавшая в ее душе, соседствовала с гневом… и гнетущим беспокойством.
   — Но я еще не начал, — невозмутимо возразил он со своей вечной легкой ухмылкой. Подняв руку, «учитель» прикоснулся к ее соскам, выступавшим под тонким шелком. Каждое движение его пальцев говорило о немалом опыте.
   — Развяжи меня, — взмолилась она, и из горла ее вырвался лишь сиплый шепот, выдававший желание, унять которое невозможно было никакими силами.
   Джонни не внял слабой мольбе, продолжая задумчиво перекатывать в пальцах ее соски, как опытный ювелир — бриллианты. Его улыбка по-прежнему была исполнена самоуверенности.
   — Развяжу, но позже… А пока начнем раздеваться. Кстати, тебе следует попросить меня об этом — вежливо, с покорностью и преданностью, как и подобает доброй жене. — Он отступил от нее на полшага. — Ну же, попроси меня раздеть тебя, будь послушной.
   — Ты не заставишь меня делать то, чего мне не хочется, — ответила она, и жажда в ее взгляде смешалась с настороженностью.
   — Я могу заставить тебя делать все что угодно, — спокойно заверил он.
   — Но только сейчас, когда я беспомощна перед тобой, — проговорила она сквозь зубы, вскинув голову, чтобы видеть его глаза. Жар похоти по-прежнему владел всеми ее чувствами, пульс между ногами был мощным и требовательным, эхом отдаваясь в воспаленном сознании.
   — И я знаю, как удерживать тебя в таком состоянии, — сказал Джонни. — Ты будешь ненасытной, желание иссушит тебя. Так попроси же меня хорошенько, кошечка моя, и я раздену тебя. Тогда мы сможем заняться более приятными делами. — Он нежно провел пальцами по белым полукружьям ее грудей, выступавшим над пеной кружев. Прикосновение мягких подушечек его пальцев едва не довело ее до потери сознания. — Тебе нравится? Чувствуешь, как дрожь спускается все ниже, забираясь между ног? Но разве не лучше почувствовать между ногами… меня? Скажи же мне… сама знаешь что… и я утолю твою жаждуГлаза Элизабет широко распахнулись, поскольку он неожиданно заговорил с ней отрывистым, грубым тоном.
   — Ты должна. Слышишь? Должна!
   Она видела, что теперь Джонни не шутит.
   — Похоже, запасы твоей вежливости подошли к концу?
   — Да, я неотесан. Но разве это не простительно? Ведь я никогда не был женат.
   — А если я не соглашусь?
   Джонни глубоко вздохнул, поскольку сам никогда еще не испытывал подобных чувств — столь же властных, сколь и противоречивых.
   — Тогда я не знаю, что сделаю. Прости…
   Не исключено, что ему хотелось поквитаться с ней за то, что она едва не стала женой Джорджа Болдуина, за то, что едва не обездолила его ребенка, которого в скором времени должна была родить. А может быть, он мстил ей за свою безответную страсть, за собственное раболепие перед этой женщиной в минувшие дни? Или же им владело безрассудное желание отыграться на ней за все те годы, что она отдала до него своему мужу? Как бы то ни было, в груди его клокотал безотчетный гнев, подстегивавший стремление увидеть ее у своих ног поверженной, униженной, безропотной…
   Она мельком взглянула на него. Ее мысли не поспевали за чувствами, от которых все тело пылало словно в огне, и все же, пожалуй, Элизабет лучше, чем Джонни, понимала, насколько они зависят друг от друга. Во всяком случае, сейчас ей нужен был только он — ее тяга к нему была невыразимой, всепоглощающей. Ответ был предопределен — в нем слились ее нынешняя дикая страсть и долгие годы вынужденной покорности.
   — Даю тебе согласие на все — по собственной доброй воле, — четко произнесла она.
   Его рот искривила ироничная ухмылка.
   — Вот видишь, не умерла…
   — Хотя и могла бы, — откликнулась она, многозначительно улыбнувшись. Только что данное согласие не тяготило ее, тем более что ей было прекрасно известно, какую душевную бурю пришлось пережить ему самому. Поднявшись на цыпочках, преодолевая натяжение шнура, которым были обмотаны ее кисти, Элизабет потянулась вперед, чтобы прикоснуться к его губам своими.
   — На сей раз я покорна, — произнесла она глубоким шепотом, — но это будет единственный раз. Хочешь почувствовать меня внутри?
   — Да.
   — Да… И что еще?
   Она посмотрела на него. Злой огонек мелькнул в ее изумрудных глазах, но тут же потух, и Элизабет сказала:
   — Да, милорд.
   — До чего же прекрасно иметь послушную жену, — это было сказано наинежнейшим тоном. Его голубые глаза светились удовлетворением. — И это послушание не останется без награды. — Изящно, двумя пальцами он вытащил у нее из-за лифа кружевной платок.
   Тонкая ткань, мягко скользнув по коже, словно прошептала ей на прощание: «Чем уступчивее ты будешь, тем больше получишь».
   — А теперь — платье, — смиренно пробормотала Элизабет, ожидая, что ее покорность и уступчивость в скором времени будут щедро вознаграждены. — Расстегни его. — Она сладострастно потерлась спиной о столб кровати — точь-в-точь кошка, жаждущая удовольствия. Ее большая белая грудь почти целиком была видна в низком вырезе платья. Теперь, когда кружевной платок больше не скрывал этого захватывающего зрелища, трепещущие груди словно просились наружу, походя на два зрелых яблока, которые вот-вот сорвутся с ветки.
   Натягивая шелковый шнурок, который все еще сковывал ее движения, Элизабет умоляла:
   — Ну скорее же, Джонни. Мое платье… Скорее!
   Одежда будто душила ее, липла к пылающей коже. Она жаждала освобождения, жаждала пьянящего прикосновения, способного утолить этот иссушающий жар…
   — Но ты не попросила меня подобающим образом, — все еще привередничал Джонни, осторожно обводя пальцем ее пухлую нижнюю губку.
   — Прошу вас, милорд, — тут же поправилась Элизабет, и ее зеленые глаза обсспокоенно заблестели, — пожалуйста, снимите с меня платье.
   — Вот это настоящее почтение к мужчине! Разве можно устоять перед столь вежливой просьбой? — И, склонившись, он нежно поцеловал ее в порозовевшую шею.
   Прильнув к нему, она жаждала безраздельно отдаться этому капризному кудеснику, почувствовать его прикосновения, поцелуи — везде, везде…
   — Пожалуйста, Джонни, я не могу больше…
   Немного отстранившись, он осторожно положил ладони на эти великолепные груди, не в силах оторвать от них зачарованного взгляда. Жар ее тела чувствовался даже под тяжелым шелком роскошного платья.
   — Можешь, Элизабет, можешь, — возразил Джонни, не желая довольствоваться малым. Накопившееся раздражение, главенствующее в сумбуре охвативших его чувств, еще не нашло выхода. — Придется потерпеть…
   Элизабет закрыла глаза. Каждое его прикосновение вызывало у нее конвульсивную дрожь. Это в самом деле становилось невыносимым.
   — Не могу… — жалобно пролепетала она.
   — Ты должна, — неумолимо отрубил он. Так раб и властелин наконец полностью поменялись ролями: женщина, которая со времен Хекшема помыкала им, теперь, как о величайшей милости, молила его о прикосновении.
   — Стой смирно! — отрывисто приказал ей Джонни.
   Элизабет немедленно повиновалась. Его резкий голос не оставлял никаких сомнений: стоит ей проявить хотя бы малейшее непослушание, и он сразу же уйдет. А этого никак нельзя было допустить. Ведь сейчас он был нужен ей больше всего на свете.
   И она стояла — смирная, безмолвная, — в то время как он с напускным равнодушием, умело скрывая собственное возбуждение, расстегивал на ее платье один крючок за другим. Спальня наполнилась тишиной, которую можно было бы назвать полной, если бы не мерное щелканье крючков, шелест великолепного шелка под его гибкими, умелыми пальцами да возбужденное дыхание Элизабет, гулко разносимое под сводами просторной опочивальни. Так продолжалось до тех пор, пока не щелкнул последний крючок и тяжелая ткань с громким шорохом упала на пол.
   — У меня есть еще одно условие, — проговорил Джонни.
   В ее взгляде читалось сомнение, и все же она решилась:
   — Я выполню все, о чем ты попросишь.
   Подобная покорность вызвала у него ухмылку.
   — Сейчас я развяжу тебя, чтобы ты смогла окончательно освободиться от своего платья. Но потом — снова руки за спину.
   — Да-да, все что угодно…
   Через несколько секунд богатый наряд бесформенной грудой лежал у ее ног. Потом Джонни опять осторожно завел ее руки за массивный столб, но не стал их связывать.
   — Теперь тебя связывает только одно — твоя горячая страсть и потребность во мне.
   — Вернее, в одной части твоего тела, — съязвила Элизабет, хотя и задыхалась от сжигавшей ее похоти.
   — Всему свое время. Ты еще успеешь насладиться ею, — ответил Джонни с неподражаемым бесстыдством. — Послушай, а тебе обязательно носить эту штуку? — осведомился он в следующую секунду, проведя пальцем по обшитому кружевами корсету. — Не слишком ли она стесняет моего сына?
   — Или дочь.
   — Полагаешь, что я не должен забывать и о такой возможности, а? Намекаешь, что мои щит и меч могут остаться невостребованными?
   — Отчего же? Дай их мне, — зло проговорила Элизабет. — Может, мне удастся расшевелить тебя, когда я приставлю меч к твоей глотке. А теперь, благороднейший милорд, чтоб вам пусто было, — продолжила она разгоряченным шепотом, — соблаговолите освободить свою недостойную рабу от остатков одежды да и свою снять не забудьте, чем весьма меня обяжете. И уж тогда, коли вашей милости будет угодно, исполните свой долг в отношении бедной женщины, которую видите перед собой.
   От неожиданности Джонни едва не исполнил ее просьбу, однако вспомнил, каким насмешливым отказом отвечала она совсем недавно на его предложение руки и сердца. А потому, вовремя одумавшись, начал с преувеличенной медлительностью стягивать с нее исподнюю юбку, а потом и корсет, лишь усиливая ее страдания.
   Справившись с этой задачей, он несколько секунд рассматривал стоящую перед ним женщину, внезапно потрясенный тем, что ее беременность — реальна. Ее формы, отличавшиеся прежде утонченностью, изменились, став, впрочем, еще более манящими.
   — Ребенок во чреве изменил тебя — твои груди стали другими, — заметил он, открыв вдруг для себя, что до сих пор почти ничего не знал о том, что такое беременность. Это было так странно, так необычно…
   — Теперь в них больше нежности, — прошептала она в ответ, отметив про себя, что в этот момент чувственными стали не только его прикосновения, но и глаза, в которых ранее гнездился холод.
   — И так будет всегда? — спросил он приглушенным голосом, в котором сплелись опаска, любопытство и кураж.
   — Всегда, — ответила она. И голос ее прозвучал призывно.
   Он приблизился. Его ноги в чулках все так же бесшумно ступали по ковру.
   — Ты хочешь, чтобы я их потрогал?
   Она лишь кивнула — сейчас ей не хватало воздуха, чтобы говорить.
   Легонько зажав сосок между большим и указательным пальцами, Джонни внимательно наблюдал, как розовый комочек плоти тут же увеличился в размерах. Он играл ее сосками еще несколько секунд, с искренним любопытством наблюдая за чудесными превращениями.
   — Гляди-ка, как увеличились! — пробормотал он с простодушным восхищением.
   Однако Элизабет не было дела до его любопытства. Дрожа от нетерпения, она стояла с крепко зажмуренными глазами.
   — Послушай, — поглаживая набухшие соски и целуя закрытые веки Элизабет, Джонни заставлял ее взглянуть на себя, — а ты поделишься молоком со мной, когда груди твои будут полны?
   — Да… да… Я дам тебе все, что ты пожелаешь… — Ее собственный голос звучал будто издали, а все чувства сконцентрировались в одной горячей пульсирующей точке.
   Джонни смотрел на нее с легкой усмешкой.
   — Я хочу, чтобы ты закричала от наслаждения, — прошептал он и, наклонив голову, взял в губы ее сосок, твердый, как алмаз. Вначале прикосновение его губ было бережным, становясь затем все более требовательным и жестким. Давление нарастало, пока Элизабет не разразилась воплем экстаза.
   — Как ты жесток! — сдавленно простонала она, удерживая его голову у своей груди, едва не лишившись рассудка от окатившей ее теплой волны восторга. Ей приходилось через силу сдерживать стоны наслаждения, чтобы их не услышали те, кто мог находиться в соседней комнате.
   Джонни Кэрр вскинул голову так резко, что она отдернула руки и прижалась к столбу в страхе, что он сейчас покинет ее. Испуганная женщина пристально вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать мысли своего властителя, чтобы тут же угодить ему. Ведь в противном случае он мог лишить ее наслаждения.
   — Врешь! — выпалил Джонни, застыв на месте, как скала. Его глаза стали другими — чужими. — Разве это жестокость? Из-за тебя я отказался от всего, что составляло мой мир.
   Она никогда еще не видела этого человека в таком гневе. Его лицо было искажено нескрываемой злобой. Куда только подевались обаяние и напускная игривость! Даже гипнотическая властность словно испарилась.
   — Прости, — виновато пробормотала Элизабет, неожиданно осознав, насколько эгоистичной была, когда без сожаления топтала его чувства.
   Однако через секунду приступа бешенства как не бывало, и на его красивое лицо вернулась привычная ослепительная улыбка.
   — Только, ради Бога, не надо пользоваться моими слабостями, — попросил он, как всегда приняв дерзкий вид.
   — Я и не думала делать этого, ведь я столь многим тебе обязана, — безыскусно ответила Элизабет, не желая замечать издевки. — Ты даже представить себе не можешь, как я хотела этого ребенка… с самого начала, — мягко добавила она, стремясь хоть как-то вознаградить его за вырвавшееся откровение, поделиться с ним хотя бы частичкой своего счастья, показать, что теплящаяся внутри ее новая жизнь принадлежит также и ему.
   — Ты должна быть мне благодарна, — слегка улыбнулся Джонни.
   Сконфуженный своим чистосердечным порывом, поскольку до сих пор ни к кому еще не испытывал искренней привязанности, он намеренно хотел выглядеть легкомысленным. Однако в действительности им безраздельно владело желание сохранить эту женщину подле себя, и дело было не только в физическом влечении. Он относился к ней скорее как к драгоценности, по счастливой случайности попавшей в его руки. И Джонни легко, как изящную вещицу, осыпанную бриллиантами, поднял ее на руки.
   — Я всегда буду благодарна тебе, — прошептала она, нежно обвив его шею руками. За этими словами последовал не менее нежный поцелуй. — Ты изменил не только свой мир, но и мой. Подумай только, у меня будет ребенок! — восторженно добавила прелестница. — У нас будет ребенок!
   Джонни не смог удержаться от улыбки, подумав, что счастье вполне можно отнести к разряду заразных болезней. И поцеловал ее, осторожно кладя на кровать. Улегшись рядом на зеленый шелк, он поставил руку на локоть и положил голову на ладонь. Так и не раздевшись, будто до сих пор не решил, как поступить со своей возлюбленной, он кончиком пальца задумчиво провел по ее телу воображаемую черту от ключиц до живота.
   — Все это так… необычно, — наконец вымолвил низким голосом внезапно потерявший запал мужчина, в котором теперь не узнать было нетерпеливого любовника. Его теплая ладонь нерешительно задержалась на ее животе. — Мне еще никогда не приходилось иметь дела с… беременными дамами.
   — Женами… — поправила его Элизабет с подчеркнутым раболепием, за которым скрывалась легкая насмешка. — Если ты, конечно, до сих пор хочешь видеть меня в подобном качестве.
   — С радостью, милая Битси, — тут же откликнулся он, и в голосе его прозвучала затаенная грусть, — но разве смогу я привязать тебя на всю жизнь к своей кровати?
   — А ты попробуй, — продолжала она поддразнивать его. — Ведь под твоим напором не так легко устоять. Вот и сейчас я продержалась всего несколько минут. При желании ты можешь действовать весьма убедительно.
   — Какая, к черту, убедительность! — раздосадованно воскликнул Джонни, и его ладонь снова нетерпеливо заскользила по ее животу. — Я ни капли не смыслю в том, как быть, что мне делать с тобой, когда внутри тебя — дитя…
   — Так ведь и я в этом ничего не смыслю, — смиренно произнесла Элизабет. Хотя в данный момент и чувствовала свое несомненное превосходство, наполнявшее ее душу ликованием. — Вот и будем учиться вместе.
   Однако на его лоб набежала тень.
   — Может, мне все-таки лучше позвать какую-нибудь бабку-повитуху? Поговорить со знающим человеком…
   — Прямо сейчас?! — изумленно воскликнула она. Вожделение, владевшее ею в этот момент, было столь сильным, что ей и в голову прийти не могло, что физическая близость с мужчиной в нынешнем положении может иметь не самые приятные последствия.
   — А что, мы могли бы подождать… — промямлил он, проявив невиданную сдержанность, сам не веря, что способен на подобный подвиг.
   — Ну уж нет! — решительно отрезала Элизабет. — Раз мы проходим сегодня ночью урок супружеских обязанностей, то позволь мне напомнить тебе об одной из них, уклониться от которой ты не имеешь права.
   Он рассмеялся.
   — Какое там уклониться… Когда ты рядом со мной, да еще обнаженная и распалившаяся настолько, что даже розы поникли в своих вазах.
   В ее глазах и в самом деле светился откровенный вызов.
   — Поскольку беременность пробуждает во мне — как бы это сказать? — ненасытный аппетит, смею надеяться, что ты будешь исправно нести свою нелегкую службу во всякий час дня и ночи… Разве что прикорнешь ненадолго. — Она улыбнулась ему призывно и бесстыдно. — Впрочем, даже в таком случае я сохраняю за собой право растолкать тебя.
   Глядя ей в глаза, в которых прыгали смешинки, Джонни не мог не улыбнуться.
   — Должно быть, я умер, — высказал он предположение, — и попал на небеса.
   И все же, приступая к делу, любовник не отличался решительностью. До тех пор, пока она не проговорила предупреждающе:
   — Если вы тотчас не оседлаете меня, милорд, то придется мне оседлать вас… или подыскать себе кого-нибудь другого, кто способен меня удовлетворить.
   Поглядев на нее, он изменился в лице. Его глаза зловеще сузились.
   — Только попробуй и тогда можешь прощаться с жизнью.
   — Так удовлетворите же меня вы, милорд, — обольстительно проворковала она, и ее руки, как лоза, снова обвили его шею.
   А он снова рассмеялся. Это был смех мужчины, чья способность доставлять женщинам наслаждение снискала ему среди представительниц слабого пола репутацию легендарного героя.
   — Могу ли я рассчитывать на награду, если у меня получится?
   — Я думаю, что это само по себе можно рассматривать как высокую награду, милорд.
   Ему было нечего возразить.
   После долгих утонченных ласк, во время которых они оба заново осознали смысл слова «ненасытность», Джонни в изнеможении склонил голову на ее грудь. Лежа на ней, он не мог отдышаться после второго оргазма.
   — Если… вы… позволите мне отвлечься… от исполнения… священной обязанности, — обессиленно проговорил он, — то я… осмелюсь… обратить ваше внимание… на то, что кто-то… барабанит в нашу дверь.
   Поначалу Джонни пропустил этот стук мимо ушей. Когда в дверь постучали во второй раз, он приподнял голову. Судя по всему, ему было отлично известно, что стук повторится и в третий раз, поскольку он напрягся, приготовившись действовать.
   — Вот что значит настоящая воспитанность… Чувствуешь?
   Потянувшись всем телом, как кошка, Элизабет подняла на него глаза и с нескрываемым любопытством осведомилась:
   — Ты снова придумал что-то новенькое?
   — Следующие семь месяцев обещают много интересного, — тихо проговорил Джонни, и в его голубых глазах зажегся озорной огонек, — но сейчас, дражайшая невеста, тебя ожидает нечто совершенно неповторимое. Прислушайся.
   Громоподобный стук опять наполнил опочивальню.
   — Кто-то пришел к тебе?
   — Нет, к нам обоим.
   — Что ты сказал? — Сейчас, когда сознание Элизабет было полностью во власти неги, смысл слов Джонни с трудом доходил до нее.
   — Они пришли на нашу свадьбу.
   — О Господи!.. — Она взглянула на часы, стоявшие на каминной полке.
   — Мы должны впустить их. Думаю, что за дверью стоит госпожа Рейд. — Джонни победно ухмыльнулся. — Она не питает особого почтения к моей персоне.
   — Это сейчас-то? — Стрелки часов показывали десять. — И в таком виде?!
   — Тебя что-то не устраивает?
   — Без одежды?!
   — Вообще-то мне сейчас и без одежды жарковато, а поскольку, согласно обычаю, факт нашего сожительства должен быть официально засвидетельствован… Подумай, стоит ли нам одеваться лишь затем, чтобы потом снова раздеться перед свидетелями? Прикройся простыней — и дело с концом.
   Ее глаза были широко распахнуты. От потрясения она не могла вымолвить ни слова. А потому Джонни нехотя встал с постели и полез в комод, где хранились его ночные рубашки. Одев свою возлюбленную, он затем, как мог, пригладил ей волосы и завязал их синей муаровой лентой, которую отыскал в комоде под грудой постельного белья.
   — Ну вот, — удовлетворенно подытожил Джонни, поправляя бант с видом гордого отца, принарядившего дочку, — не невеста, а просто заглядение.
   — Остается одна маленькая деталь, — напомнила ему Элизабет, стоя перед ним в его ночной рубахе, подол которой волочился по полу, а рукава были закатаны несколько раз. Ее зеленые глаза выражали нерешительность.
   — Насколько маленькая? — поинтересовался он, нависая над ней, как скала, совершенно забыв о собственной наготе. Темные волосы мягкими волнами ниспадали на его плечи, казавшиеся ей поразительно широкими.
   — Чуть меньше средней.
   Его брови озадаченно сдвинулись.
   — Что это — головоломка со слонами и клетками?
   — Я серьезно говорю, Джонни.
   — А я слушаю, — ответил он уже без улыбки.
   — Это касается клятвы верности, которую мы должны будем произнести… Ну, сам знаешь…
   — Не тяни, дорогая, говори быстрее. Ты получишь все, чего пожелаешь.
   — Что ж, отлично. Если я должна обещать любить, чтить тебя и повиноваться тебе, — выпалила она скороговоркой, — то и ты должен обещать слушаться меня.
   Несколько секунд он пребывал в задумчивости — баловень судьбы, человек, привыкший повелевать, который ни перед кем еще не склонил голову.
   — Вероятно, мы можем обойтись и без этого обета, — наконец спокойно произнес он. Джонни слишком ценил свободу, а потому не был готов поступиться ею даже символически, как того требовал ритуал бракосочетания.
   — Согласна, — облегченно улыбнулась она.
   Его ответная улыбка лучилась добром. В эту минуту он готов был подарить ей весь мир.
   — Теперь все?
   Элизабет удовлетворенно кивнула, окончательно изгнав из своей жизни призраки прошлого.
   Убрав со лба непослушную прядь, Джонни скомандовал:
   — А сейчас, любимая, ныряй в постель, и я приглашу всех, кто толпится за дверью, умирая от любопытства.
   Отперев дверь, он спокойно вернулся к кровати. Элизабет страшно боялась, что в ту же секунду на пороге появится священник и застанет Джонни голым. Однако этого не случилось. С царственным спокойствием улегшись на свое ложе, он целомудренно прикрыл чресла простыней. Люди, в нетерпении топтавшиеся в соседней комнате, судя по всему, не сразу поняли, что дверь уже отперта. Глядя на свою невесту, которая покраснела до корней волос, приготовившись к грядущему позору, свежеиспеченный жених проговорил:
   — Успокойся, дорогая, наши любезные гости не причинят тебе зла. Весь этот дурацкий церемониал предназначен в первую очередь не для них, а для тех, кто может попытаться опротестовать законность нашего брака.
   — Как мой отец, — сокрушенно вздохнула она.
   — Или, возможно, Грэмы.
   Элизабет хитро улыбнулась.
   — Или твои многочисленные любовницы, которым вряд ли придется по нраву эта новость.
   Джонни прекрасно знал, что ни одна из его пассий не сочтет брачные узы достаточно серьезным препятствием, однако не стал говорить об этом Элизабет, чтобы не портить ей настроение, и лишь согласно кивнул.
   — Джордж Болдуин тоже может расценить это как нарушение данного слова, — добавил он, — потому-то я и хочу, чтобы все формальности бракосочетания были соблюдены до мелочей и ни у кого не возникло никаких придирок. Теперь же, милая, постарайся улыбнуться, — ободряюще подмигнул ей жених, в то время как дверь наконец приоткрылась и в щель просунула голову Хелен, озираясь и хлопая глазами. — Ты не представляешь, как все здесь рады тому, что ты согласилась стать моей женой. В особенности госпожа Рейд, которая никак не могла успокоиться, ожидая, когда же наконец у нас с тобой все разрешится по правилам.