Страница:
— Ну так что, ты… будешь?
Поскольку мозг Джонни был полностью захвачен образом Элизабет Грэм в постели, он прослушал, что говорила ему Джанет. Теперь, заставив себя выбросить леди Грэм из головы, лэйрд Равенсби одарил сидевшую напротив женщину извиняющейся улыбкой и с легким вздохом сказал:
— Прости, у меня был трудный день.
— Я просто хотела узнать, не хочет ли еще вина ваша светлость, — повторила Джанет тоном, которым умеют говорить только вышколенные слуги.
Джонни помолчал, переваривая ее слова, а также резкий контраст между неприкрытой греховностью Джанет Линдсей и серьезной, сдержанной Элизабет Грэм. Однако в данный момент леди Грэм была вне его досягаемости, а от восхитительной, горячей Джанет его отделяли считанные сантиметры. Поэтому, лениво улыбнувшись, Джонни Кэрр ответил:
— Почему бы и нет.
— Действительно, почему бы и нет, ты, неприступный ханжа! — откликнулась Джанет. — Мне пришла в голову отличная мысль: связать тебя, раздеть и изнасиловать, невзирая на твои протесты и вопли о помощи.
— Может быть, чуть позже… — Его губы еще шире растянулись в улыбке.
— Ты не устал?
Это была первая искренняя фраза, произнесенная Джанет за весь вечер, хотя в основе ее и лежала сугубо эгоистическая озабоченность, — А как ты полагаешь? Мне пришлось доскакать до Харботтла и обратно! — с деланным возмущением напомнил молодой лэйрд.
— Ты никогда не устаешь, Джонни, — объявила графиня, как ребенок, высказывающий неопровержимую, с его точки зрения, истину.
И на сей раз она не ошибалась. Он действительно не чувствовал себя уставшим. Наоборот, после того как он предельно ясно сформулировал графине свой взгляд на собственную независимость, Джонни Кэрр находился в отличном настроении. Его заложница была надежно укрыта за крепкими стенами Голдихауса, торг по поводу освобождения Робби мог начаться уже завтра утром, и тогда его брат окажется дома не позже чем через неделю.
— Ну ладно, — с усмешкой произнес Джонни, — если тебе это интересно, то можешь считать, что я не устал. Но зато я чертовски голоден. Кроме того, котенок, — тихо добавил он, — если ты действительно желаешь выполнять сегодня вечером роль моей прислуги, то, боюсь, на тебе слишком много тряпок. — И, поднявшись с кресла, Джонни Кэрр направился к столу возле камина, не удостоив графиню даже взглядом.
Постояв возле стола, он огляделся, словно пытаясь что-то найти, а затем очень спокойно произнес:
— Мое кресло, Джанет. Я хочу, чтобы ты выдвинула мое кресло.
Джанет не привыкла к приказам и не знала, как поступать, когда мужчина начинает говорить подобным тоном, поэтому ей понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить отданную ей команду. Однако вскоре Джонни Кэрр уже услышал шорох шелка и звук обутых в мягкие туфли ног, направлявшихся к нему по ковру. Подойдя ближе — так, что се грудь прикасалась к его руке, — ДжанеТ подняла лицо и сказала с вызовом и уверенностью в голосе:
— Поцелуй меня.
Джонни Кэрр даже не повернулся, чтобы взглянуть на нее, и сделал вид, что не услышал. Вместо этого он по-прежнему спокойным голосом повторил:
— Выдвинь мое кресло из-за стола, чтобы я мог сесть.
Джанет ощущала пахнущую клевером влажность его вымытых волос и жар большого тела.
— Сначала поцелуй меня, — прошептала она, прижимаясь всем своим телом к его огромной фигуре. С тех пор как она выросла, не было еще случая, чтобы мужчина отказал ей.
— Кресло! — раздался его голос, от которого по спине женщины побежали мурашки. Холодность Джонни возбуждала ее еще больше.
Она попыталась одной рукой обнять Джонни за шею, в то время как вторая продолжала покоиться на его плече. Стальные мышцы, которые перекатывались под одеждой, воспламеняли Джанет еще большей страстью.
— Пожалуйста… — прошептала она.
В этот момент его сильные пальцы сомкнулись на запястье графини и, сняв ее руку со своего плеча, отвели в сторону.
— Ты не поняла, — с расстановкой проговорил он. — Приказы отдаю я, а ты им подчиняешься.
Джанет ухватилась за спинку кресла.
Джонни заставил графиню переставить его несколько раз, прежде чем решил, что теперь ему будет достаточно удобно. Из его уст одна за другой следовали лаконичные команды:
— Ближе… Нет, отодвинь… Теперь подвинь налево… Вот так!
Под конец Джанет разозлилась. А затем лэйрд, не произнося ни слова, величественным жестом приказал наполнить его бокал.
— Может, я сначала сниму платье? — спросила графиня.
— Нет, — отозвался Джонни, откидываясь на спинку кресла, — сначала налей мне вина.
Сирена внутри ее на мгновение замолкла. Неужели она в одночасье стала такой же невзрачной, как служанка? Или незаметной, как мебель? Брови женщины раздраженно сошлись в одну линию, а нижняя губка обиженно оттопырилась, но в этот момент лэйрд Равенсби, сидевший прежде со скрещенными ногами, изменил позу, и, увидев, как вздымается ткань его брюк, графиня поспешила исполнить приказ.
С опытностью куртизанки она наклонилась — так, что ее пышная грудь предстала перед Джонни во всей своей красе.
— Сделай милость, не суй свои груди мне в лицо, — сдержанно произнес тот.
— Грубиян! — возмущенно фыркнула она, со стуком поставив кувшин на стол.
— Мнение прислуги меня не интересует, — коротко парировал лэйрд Равснсби. — Пока тебя о чем-нибудь не спросят, держи рот на замке. — С этими словами он поднес бокал с рейнвейном к пламени свечи и долго, словно находился в комнате один, изучал на свет теплый янтарный напиток.
— Ты отвратителен! — пискнула графиня, однако голос ее предательски сорвался. Равнодушие этого мужчины несло в себе заряд чувственности, бросало ей какой-то сладкий вызов, и Джанет внезапно затихла, стоя перед ним, как провинившаяся прислуга, которую только что отчитали.
— Отвратителен я или нет, — пробормотал Джонни Кэрр, поднимая глаза и ощупывая взглядом ее тело, — а может быть, деспотичен или слишком требователен — я полагаю, у тебя на языке вертелись именно эти слова, — не имеет никакого значения, учитывая… твою должность. — Несколько секунд он смотрел своими синими глазами в ее лицо, и Джанет стало предельно ясно, о какой «должности» шла речь. И все же Джонни решил уточнить свою мысль: — Поэтому, если я решил, что пересплю с тобой позже, после того как ты накормишь меня, то у тебя есть два пути: либо подчиниться, либо потерять должность в моем доме. Понятно?
— Да, ваша милость, — прошептала графиня, чувствуя, как горит се тело, а руки непроизвольно прикрывают глубокое декольте, чтобы только не рассердился хозяин.
Убрав ее ладони в сторону, Джонни Кэрр провел кончиками пальцев по нежной груди и произнес:
— Я вовсе не говорил, что мне не нравятся твои груди. — Тут он засунул ладонь за вырез корсажа и погладил твердый кончик ее соска. — Я всего лишь не хочу, чтобы они присутствовали в моей пище. — Его рука выбралась наружу, он снова откинулся на спинку кресла и продолжал отчужденным тоном: — А теперь будь добра раздеться, чтобы я смог оценить свой интерес к тебе не только как к служанке, способной расставлять на столе тарелки.
Но несмотря на последнюю фразу, лэйрд Равенсби продолжал смотреть на нес равнодушным взглядом незнакомца.
Дрожь возбуждения пробежала по спине графини, и, когда она принялась расстегивать крючки на своем платье, руки се заметно дрожали. Безумный огонь, горевший в крови, мешал ей собраться, но через некоторое время ей все же удалось справиться с маленькими крючками, обтянутыми шелком, и серебристая ткань с шелестом упала у ее ног. Она стояла перед своим хозяином как дорогая шлюха — в красных шелковых чулках, подвязках, расшитых цветами, фиолетовых бархатных тапочках и розовом корсете, затянутом так туго, что груди ее выпирали наподобие шаров.
— Какие у тебя безобразно огромные груди! Позор! — укоризненно заметил лэйрд, не скрывая откровенной насмешки. — Мне нравятся более хрупкие женщины. Пожалуй, сегодня я велю отослать тебя прочь.
— Нет! Пожалуйста, не делайте этого, милорд! — взмолилась графиня голосом полным отчаяния. Она уже изнывала от желания, кровь гулко пульсировала в ее висках. — Простите меня, — приниженно стала извиняться она, стыдливо прижимая руки к груди и пытаясь укрыть свои пышные прелести. — Я могу надеть ночную рубашку.
Некоторое время Джонни Кэрр, казалось, раздумывал над этим предложением, развалившись подобно восточному набобу и неторопливыми ленивыми движениями поглаживая края своего бокала. Затем — быстро взглянул на высокие напольные часы, стоявшие в углу комнаты, словно прикидывая, хватит ли ему времени на то, что он задумал.
— Уже поздно, — со вздохом проговорил он наконец. — Ты у меня под рукой и, несмотря на то что у тебя такие огромные груди, так уж и быть, можешь остаться. Тем более что мне все равно должен кто-то прислуживать. — Джонни произнес эти слова с подчеркнутым неодобрением, но затем его голос снова стал равнодушным, и он продолжал: — Я хочу, чтобы все мои пожелания выполнялись без разговоров. Сними корсет, оставь только чулки и туфли. Мне нравятся красные шелковые чулки.
Джанет хотела его настолько сильно, что согласилась бы на все что угодно, чтобы только утолить голод своего тела. Поэтому она начала отчаянно сражаться с тесемками на спине своего корсета, в то время как ее властелин лениво потягивал вино. Ей еще никогда не приходилось самой снимать с себя корсет — обычно в таких случаях ей помогала либо служанка, либо очередной любовник.
Через несколько долгих изматывающих минут, возбужденная и задыхающаяся, она наконец освободилась от него. Волосы упали ей на лицо, тело дрожало от неутоленной страсти.
— А теперь можешь меня покормить, — благосклонно разрешил Джонни Кэрр, глядя на стоящую перед ним женщину — призывно обнаженную, в одних лишь чулках и домашних туфлях. После этого он ткнул пальцем в маленькую тарелку с фруктовыми пастилками.
— Потом, — сказала она так же небрежно, как и он, не заботясь больше о том, чтобы быть покорной и уступчивой. Рожденная и воспитанная знатной дамой, Джанет стремилась немедленно получить то, чего так страстно желала. — Сейчас я хочу заняться любовью.
Сгорая от желания, графиня вплотную подошла к любовнику. Его небрежные манеры, то, что он находился рядом с нею полностью одетым, воспламенило ее еще сильнее, влекло, словно любимая сладость, к которой лишь остается протянуть руку.
— Я не хочу есть потом, — острым, как лезвие, голосом отрезал он. — Я хочу есть сейчас!
— Лорд… Джонни… — задыхаясь, прошептала она, дрожа от нетерпения, — я больше не могу…
Равенсби поднял на нее глаза.
— Делай, что велено, — коротко сказал он.
Сделав глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться, Джанет протянула руку к тарелке и отломила кусочек лепешки.
— Подойди ближе, — низким голосом приказал ее господин…
Прежде чем поутру Джанет ушла — осторожно, ласково, почти дипломатично, — Джонни Кэрр дал ей понять, чтобы она не появлялась до тех пор, пока Робби не вернется домой живым и невредимым. Объяснил он это тем, что не желает допустить ни малейшей возможности, чтобы переговоры об освобождении брата были поставлены под угрозу. Джонни не желал, чтобы его отвлекали всякие соблазнительные дамочки — вне зависимости от того, насколько они прелестны. Наконец ему удалось полностью убедить графиню, хотя для этого ему и пришлось использовать все запасы обаяния и красноречия. Затем он сладко уснул, но перед этим успел с удовлетворением подумать: через несколько часов леди Грэм останется единственной молодой женщиной в его доме.
6
Поскольку мозг Джонни был полностью захвачен образом Элизабет Грэм в постели, он прослушал, что говорила ему Джанет. Теперь, заставив себя выбросить леди Грэм из головы, лэйрд Равенсби одарил сидевшую напротив женщину извиняющейся улыбкой и с легким вздохом сказал:
— Прости, у меня был трудный день.
— Я просто хотела узнать, не хочет ли еще вина ваша светлость, — повторила Джанет тоном, которым умеют говорить только вышколенные слуги.
Джонни помолчал, переваривая ее слова, а также резкий контраст между неприкрытой греховностью Джанет Линдсей и серьезной, сдержанной Элизабет Грэм. Однако в данный момент леди Грэм была вне его досягаемости, а от восхитительной, горячей Джанет его отделяли считанные сантиметры. Поэтому, лениво улыбнувшись, Джонни Кэрр ответил:
— Почему бы и нет.
— Действительно, почему бы и нет, ты, неприступный ханжа! — откликнулась Джанет. — Мне пришла в голову отличная мысль: связать тебя, раздеть и изнасиловать, невзирая на твои протесты и вопли о помощи.
— Может быть, чуть позже… — Его губы еще шире растянулись в улыбке.
— Ты не устал?
Это была первая искренняя фраза, произнесенная Джанет за весь вечер, хотя в основе ее и лежала сугубо эгоистическая озабоченность, — А как ты полагаешь? Мне пришлось доскакать до Харботтла и обратно! — с деланным возмущением напомнил молодой лэйрд.
— Ты никогда не устаешь, Джонни, — объявила графиня, как ребенок, высказывающий неопровержимую, с его точки зрения, истину.
И на сей раз она не ошибалась. Он действительно не чувствовал себя уставшим. Наоборот, после того как он предельно ясно сформулировал графине свой взгляд на собственную независимость, Джонни Кэрр находился в отличном настроении. Его заложница была надежно укрыта за крепкими стенами Голдихауса, торг по поводу освобождения Робби мог начаться уже завтра утром, и тогда его брат окажется дома не позже чем через неделю.
— Ну ладно, — с усмешкой произнес Джонни, — если тебе это интересно, то можешь считать, что я не устал. Но зато я чертовски голоден. Кроме того, котенок, — тихо добавил он, — если ты действительно желаешь выполнять сегодня вечером роль моей прислуги, то, боюсь, на тебе слишком много тряпок. — И, поднявшись с кресла, Джонни Кэрр направился к столу возле камина, не удостоив графиню даже взглядом.
Постояв возле стола, он огляделся, словно пытаясь что-то найти, а затем очень спокойно произнес:
— Мое кресло, Джанет. Я хочу, чтобы ты выдвинула мое кресло.
Джанет не привыкла к приказам и не знала, как поступать, когда мужчина начинает говорить подобным тоном, поэтому ей понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить отданную ей команду. Однако вскоре Джонни Кэрр уже услышал шорох шелка и звук обутых в мягкие туфли ног, направлявшихся к нему по ковру. Подойдя ближе — так, что се грудь прикасалась к его руке, — ДжанеТ подняла лицо и сказала с вызовом и уверенностью в голосе:
— Поцелуй меня.
Джонни Кэрр даже не повернулся, чтобы взглянуть на нее, и сделал вид, что не услышал. Вместо этого он по-прежнему спокойным голосом повторил:
— Выдвинь мое кресло из-за стола, чтобы я мог сесть.
Джанет ощущала пахнущую клевером влажность его вымытых волос и жар большого тела.
— Сначала поцелуй меня, — прошептала она, прижимаясь всем своим телом к его огромной фигуре. С тех пор как она выросла, не было еще случая, чтобы мужчина отказал ей.
— Кресло! — раздался его голос, от которого по спине женщины побежали мурашки. Холодность Джонни возбуждала ее еще больше.
Она попыталась одной рукой обнять Джонни за шею, в то время как вторая продолжала покоиться на его плече. Стальные мышцы, которые перекатывались под одеждой, воспламеняли Джанет еще большей страстью.
— Пожалуйста… — прошептала она.
В этот момент его сильные пальцы сомкнулись на запястье графини и, сняв ее руку со своего плеча, отвели в сторону.
— Ты не поняла, — с расстановкой проговорил он. — Приказы отдаю я, а ты им подчиняешься.
Джанет ухватилась за спинку кресла.
Джонни заставил графиню переставить его несколько раз, прежде чем решил, что теперь ему будет достаточно удобно. Из его уст одна за другой следовали лаконичные команды:
— Ближе… Нет, отодвинь… Теперь подвинь налево… Вот так!
Под конец Джанет разозлилась. А затем лэйрд, не произнося ни слова, величественным жестом приказал наполнить его бокал.
— Может, я сначала сниму платье? — спросила графиня.
— Нет, — отозвался Джонни, откидываясь на спинку кресла, — сначала налей мне вина.
Сирена внутри ее на мгновение замолкла. Неужели она в одночасье стала такой же невзрачной, как служанка? Или незаметной, как мебель? Брови женщины раздраженно сошлись в одну линию, а нижняя губка обиженно оттопырилась, но в этот момент лэйрд Равенсби, сидевший прежде со скрещенными ногами, изменил позу, и, увидев, как вздымается ткань его брюк, графиня поспешила исполнить приказ.
С опытностью куртизанки она наклонилась — так, что ее пышная грудь предстала перед Джонни во всей своей красе.
— Сделай милость, не суй свои груди мне в лицо, — сдержанно произнес тот.
— Грубиян! — возмущенно фыркнула она, со стуком поставив кувшин на стол.
— Мнение прислуги меня не интересует, — коротко парировал лэйрд Равснсби. — Пока тебя о чем-нибудь не спросят, держи рот на замке. — С этими словами он поднес бокал с рейнвейном к пламени свечи и долго, словно находился в комнате один, изучал на свет теплый янтарный напиток.
— Ты отвратителен! — пискнула графиня, однако голос ее предательски сорвался. Равнодушие этого мужчины несло в себе заряд чувственности, бросало ей какой-то сладкий вызов, и Джанет внезапно затихла, стоя перед ним, как провинившаяся прислуга, которую только что отчитали.
— Отвратителен я или нет, — пробормотал Джонни Кэрр, поднимая глаза и ощупывая взглядом ее тело, — а может быть, деспотичен или слишком требователен — я полагаю, у тебя на языке вертелись именно эти слова, — не имеет никакого значения, учитывая… твою должность. — Несколько секунд он смотрел своими синими глазами в ее лицо, и Джанет стало предельно ясно, о какой «должности» шла речь. И все же Джонни решил уточнить свою мысль: — Поэтому, если я решил, что пересплю с тобой позже, после того как ты накормишь меня, то у тебя есть два пути: либо подчиниться, либо потерять должность в моем доме. Понятно?
— Да, ваша милость, — прошептала графиня, чувствуя, как горит се тело, а руки непроизвольно прикрывают глубокое декольте, чтобы только не рассердился хозяин.
Убрав ее ладони в сторону, Джонни Кэрр провел кончиками пальцев по нежной груди и произнес:
— Я вовсе не говорил, что мне не нравятся твои груди. — Тут он засунул ладонь за вырез корсажа и погладил твердый кончик ее соска. — Я всего лишь не хочу, чтобы они присутствовали в моей пище. — Его рука выбралась наружу, он снова откинулся на спинку кресла и продолжал отчужденным тоном: — А теперь будь добра раздеться, чтобы я смог оценить свой интерес к тебе не только как к служанке, способной расставлять на столе тарелки.
Но несмотря на последнюю фразу, лэйрд Равенсби продолжал смотреть на нес равнодушным взглядом незнакомца.
Дрожь возбуждения пробежала по спине графини, и, когда она принялась расстегивать крючки на своем платье, руки се заметно дрожали. Безумный огонь, горевший в крови, мешал ей собраться, но через некоторое время ей все же удалось справиться с маленькими крючками, обтянутыми шелком, и серебристая ткань с шелестом упала у ее ног. Она стояла перед своим хозяином как дорогая шлюха — в красных шелковых чулках, подвязках, расшитых цветами, фиолетовых бархатных тапочках и розовом корсете, затянутом так туго, что груди ее выпирали наподобие шаров.
— Какие у тебя безобразно огромные груди! Позор! — укоризненно заметил лэйрд, не скрывая откровенной насмешки. — Мне нравятся более хрупкие женщины. Пожалуй, сегодня я велю отослать тебя прочь.
— Нет! Пожалуйста, не делайте этого, милорд! — взмолилась графиня голосом полным отчаяния. Она уже изнывала от желания, кровь гулко пульсировала в ее висках. — Простите меня, — приниженно стала извиняться она, стыдливо прижимая руки к груди и пытаясь укрыть свои пышные прелести. — Я могу надеть ночную рубашку.
Некоторое время Джонни Кэрр, казалось, раздумывал над этим предложением, развалившись подобно восточному набобу и неторопливыми ленивыми движениями поглаживая края своего бокала. Затем — быстро взглянул на высокие напольные часы, стоявшие в углу комнаты, словно прикидывая, хватит ли ему времени на то, что он задумал.
— Уже поздно, — со вздохом проговорил он наконец. — Ты у меня под рукой и, несмотря на то что у тебя такие огромные груди, так уж и быть, можешь остаться. Тем более что мне все равно должен кто-то прислуживать. — Джонни произнес эти слова с подчеркнутым неодобрением, но затем его голос снова стал равнодушным, и он продолжал: — Я хочу, чтобы все мои пожелания выполнялись без разговоров. Сними корсет, оставь только чулки и туфли. Мне нравятся красные шелковые чулки.
Джанет хотела его настолько сильно, что согласилась бы на все что угодно, чтобы только утолить голод своего тела. Поэтому она начала отчаянно сражаться с тесемками на спине своего корсета, в то время как ее властелин лениво потягивал вино. Ей еще никогда не приходилось самой снимать с себя корсет — обычно в таких случаях ей помогала либо служанка, либо очередной любовник.
Через несколько долгих изматывающих минут, возбужденная и задыхающаяся, она наконец освободилась от него. Волосы упали ей на лицо, тело дрожало от неутоленной страсти.
— А теперь можешь меня покормить, — благосклонно разрешил Джонни Кэрр, глядя на стоящую перед ним женщину — призывно обнаженную, в одних лишь чулках и домашних туфлях. После этого он ткнул пальцем в маленькую тарелку с фруктовыми пастилками.
— Потом, — сказала она так же небрежно, как и он, не заботясь больше о том, чтобы быть покорной и уступчивой. Рожденная и воспитанная знатной дамой, Джанет стремилась немедленно получить то, чего так страстно желала. — Сейчас я хочу заняться любовью.
Сгорая от желания, графиня вплотную подошла к любовнику. Его небрежные манеры, то, что он находился рядом с нею полностью одетым, воспламенило ее еще сильнее, влекло, словно любимая сладость, к которой лишь остается протянуть руку.
— Я не хочу есть потом, — острым, как лезвие, голосом отрезал он. — Я хочу есть сейчас!
— Лорд… Джонни… — задыхаясь, прошептала она, дрожа от нетерпения, — я больше не могу…
Равенсби поднял на нее глаза.
— Делай, что велено, — коротко сказал он.
Сделав глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться, Джанет протянула руку к тарелке и отломила кусочек лепешки.
— Подойди ближе, — низким голосом приказал ее господин…
Прежде чем поутру Джанет ушла — осторожно, ласково, почти дипломатично, — Джонни Кэрр дал ей понять, чтобы она не появлялась до тех пор, пока Робби не вернется домой живым и невредимым. Объяснил он это тем, что не желает допустить ни малейшей возможности, чтобы переговоры об освобождении брата были поставлены под угрозу. Джонни не желал, чтобы его отвлекали всякие соблазнительные дамочки — вне зависимости от того, насколько они прелестны. Наконец ему удалось полностью убедить графиню, хотя для этого ему и пришлось использовать все запасы обаяния и красноречия. Затем он сладко уснул, но перед этим успел с удовлетворением подумать: через несколько часов леди Грэм останется единственной молодой женщиной в его доме.
6
В ту ночь Элизабет спала крепко, как ребенок, и не видела никаких снов. Без сомнения, причиной тому было французские вина Вилли. После завтрака, которым насытился бы даже крепкий фермер, работающий в поле не покладая рук, она с помощью Хелен надела роскошное шелковое платье в традиционную красно-зеленую шотландскую клетку. Стараясь не думать о прежней обладательнице этого наряда, Элизабет прошла теми же длинными коридорами, что и накануне, и оказалась во дворе замка. В этот день она вознамерилась обследовать окрестности.
Возле крыльца стоял конь под дамским седлом, которого держал под уздцы мальчик-грум. Значит, Джанет ночевала в замке. Высокородная потаскуха!
Впрочем, через секунду Элизабет уже принялась честить себя за то, что мысль об этом вызвала в се душе такой бурный отклик, и, резко повернувшись, пошла через широкий двор, словно желая оставить эту минутную слабость возле входных дверей.
Пройдя сквозь ворота замка, она остановилась на небольшом холме возле заросшего травой замкового рва и принялась озирать зеленое поле, спускавшееся по направлению к реке. Больше всего ей хотелось сейчас позабыть о Джанет Линдсей и всех остальных женщинах, когда-либо появлявшихся в жизни Джонни Кэрра. Не зря за ним прочно укрепилась слава распутника! Только что ей представилась возможность убедиться в этом самой. Для этого человека не имело значения, с кем спать, и Элизабет, в свою очередь, решительно пообещала себе выбросить его из головы.
В следующие дни она почти не виделась с хозяином замка. Джонни Кэрр не хотел, чтобы какие-то непредвиденные обстоятельства помешали освобождению Робби, а Элизабет Грэм в этом смысле представляла собой вполне очевидную опасность. Он не умел сдерживать себя, когда дело касалось женщин, поэтому для него было лучше не видеться с ней вообще.
Подсознание Джонни, впрочем, не очень прислушивалось к голосу разума, поэтому волнующий образ Элизабет, распростершейся в его постели, то и дело вторгался в сны лэйрда Равенсби, лишая его покоя.
Что касается Элизабет, то она часами просиживала в библиотеке Голдихауса, восхищаясь собранием книг по архитектуре и рассматривая содержавшиеся в идеальном порядке макеты помещений, которые на протяжении десятилетий пристраивались к замку. Видимо, страсть к строительству передавалась в этой семье из поколения в поколение. Каждое из них старалось украсить родовое гнездо чем-то в своем вкусе. Больше всех по размеру была модель тех добавлений, которые сооружались сейчас. К западу от замка уже был сооружен фундамент, предназначенный для его нового крыла. Выдержанное в классическом стиле, более теплое и человечное, оно заставляло думать, что нынешний эрл Грейден был намерен жить в более комфортабельной обстановке, нежели его предки.
Элизабет познакомилась с Монро — двоюродным братом Джонни, молодым архитектором, недавно вернувшимся из Виченцы[9], где он изучал загородные виллы работы Палладио[10]. Элизабет часто навещала Монро в его кабинете и подолгу просиживала рядом с ним. Она увлеченно слушала, а юноша восторженно, с горящими глазами рассказывал о таланте, позволявшем Палладио строить свои шедевры так, что они составляли единое целое с окружающей природой. Элизабет задавала ему серьезные вопросы, он показывал ей зарисовки, мастерски сделанные им в Италии, и объяснял, каким образом Палладио с помощью оптимально подобранных объемов и пропорций удавалось сделать так, что его сооружения идеально вписывались в ландшафт.
Интерес, который проявляла ко всему этому Элизабет, представлял собой нечто большее, нежели простое любопытство дилетанта. Она уже давно мечтала о собственном доме и со всей серьезностью готовилась к его строительству. Располагая наследством, доставшимся от Хотчейна, она намеревалась жить независимо. С этой целью наняла агента, чтобы тот подобрал ей участок где-нибудь в Нортумбрии — подальше от владений ее назойливого родителя.
Ела Элизабет обычно либо в своей комнате, либо на кухне, где хлопотали толстые добродушные повара. Она проводила мирные часы за чашкой чаю во владениях госпожи Рейд, выслушивая от домоправительницы бесконечные истории о семье Кэрров. За все это время Элизабет ни разу не пригласили за обеденный стол с самим Джонни или его людьми — так распорядился сам лэйрд. Зная, что ему будет сложно противостоять женским чарам Элизабет, он решил вовсе не встречаться с нею — тем более что, усаживаясь за стол, они с соратниками неизменно пили. Джонни ни секунды не сомневался: после того как кувшин с бренди или кларетом совершит несколько кругов вокруг стола, он уже точно не сможет обуздать свои желания.
И все же как-то вечером они волею случая все же встретились в английском саду. Джонни решил пройти через сад коротким путем, возвращаясь от реки, где встречался с Монро. Они обсуждали высоту купола над оранжереей. Оттуда крытый проход должен был вести к апартаментам Джонни в новом крыле, строительство которого находилось в самом разгаре. Мужчины отошли подальше, чтобы взглянуть на замок с расстояния и решить, не нарушит ли купол пропорций всего сооружения. Переходя с места на место, они совещались и наконец остановились на том, что купол должен быть более плоским, иначе спокойная гармония окрестностей будет безнадежно испорчена.
Джонни Кэрр потратил на это слишком много времени и теперь опаздывал на встречу с Кинмонтом. Им предстояло обсудить новые условия сделки, полученные утром в письме от Годфри. Он торопился и быстрым шагом шел по симметричным дорожкам, перепрыгивая через аккуратные ряды кустов, когда те оказывались на его пути. Дойдя до сверкающего на солнце декоративного бассейна и не желая тратить время на то, чтобы идти в обход, Джонни попросту вошел в воду и широкими шагами направился к другому берегу. Затем он вскочил на невысокий бордюр, что отделял воду от усыпанной гравием дорожки к дому. Стремительно, словно на крыльях, молодой хозяин замка влетел на крыльцо и… столкнулся с Элизабет. Его руки взметнулись вверх, подхватив девушку, а Элизабет с испуганным криком отшатнулась в сторону, рассыпав при этом книги и бумаги, которые держала в руках.
Ее глаза удивленно раскрылись, в них отчетливо читалась растерянность. Чем была она вызвана: его прикосновением или внезапностью, с которой он появился, — Джонни не смог бы сказать, но, как ни странно, растерянное выражение ее глаз каким-то странным образом польстило ему — словно он был охотником, а она его дичью. Вполне понятное чувство для мужчины, с детства привыкшего к охоте.
Однако в данный момент Джонни гораздо больше встревожило то, как отреагировало на это столкновение его собственное тело. Пальцы его сомкнулись на мягкой руке Элизабет повыше локтя. «Интересно, с какой силой надо сжать пальцы, чтобы ей стало больно? — прозвучал безмолвный вопрос в каком-то уголке его сознания. — Ведь заложник не является неприкосновенной персоной». И действительно, история Приграничья знала много случаев, когда женщины подвергались насилию, причем это скорее было правилом, нежели исключением. Знал это и он. И она.
Чувства, охватившие Джонни Кэрра, отразились в его взгляде. Элизабет же подумала, что она, наверное, должна испытывать страх перед этим огромным мужчиной, возвышавшимся над ней подобно колоссу и крепко сжимавшим ее своими железными руками. Тем более что в его горящих синих глазах, бесцеремонно устремленных на нее, читалось вполне откровенное послание. Однако неожиданно для самой себя она произнесла:
— Извините.
Это было сказано так, словно не он, а она налетела на него. В голосе Элизабет не было ни малейшего признака страха — одна только вежливость. Возможно, она извинялась за то внезапное чувство, которое откликнулось в ней в ответ на его откровенный взгляд.
Несколько мгновений Джонни колебался, не зная что делать. Ее фраза, произнесенная тихим голосом, странным образом удивила его. Может, он неверно истолковал ту растерянность, с какой она смотрела на него? Что кроется за сказанным ею словом — простая вежливость или что-то еще? А может, он на самом деле уловил в ее голосе обольстительную чувственность? Однако затем душу Джонни Кэрра больно царапнуло сожаление совсем другого рода. Переговоры об освобождении Робби уже шли полным ходом, скоро его должны были выпустить из тюрьмы Харботтла, и вести себя, руководствуясь одними лишь плотскими позывами, было бы в данный момент величайшей глупостью. Даже если бы этого захотела она сама.
— А вы извините меня, — сказал он, но гораздо более сухим тоном. От напряжения, которое в эти секунды выдержал Джонни, сражаясь с самим собой, у него даже сел голос. — Позвольте помочь вам собрать книги. — С этими словами он выпустил ее руку и, нагнувшись, принялся подбирать книги, разлетевшиеся по усыпанной гравием дорожке.
Пока он собирал книги и укладывал их стопкой, Элизабет стояла в каких-то сантиметрах от его рук. Ее ноги были так близко! А ноздри Джонни щекотал тонкий аромат клеверного мыла госпожи Рейд. Помимо его воли в мозгу Джонни возник ее образ, образ женщины, раскинувшейся в своей ванне с куском мыла в ладони. Он представил себе пар, поднимающийся от ванны, ее груди, наполовину скрытые водой, и руки, лениво касающиеся этих восхитительных холмов…
В это же самое время, поглядев сверху вниз на обтянутые зеленой шерстью плечи согнувшегося рядом с ней Джонни Кэрра, Элизабет была поражена их шириной. Ей еще не приходилось видеть его атлетическое тело так близко. Неужели такое возможно: подобный мужчина — у ее ног! Как завораживает игра его налитых силой мускулов, как он могуч и в то же время грациозен! Внезапно, околдованная неотразимой мужественностью лэйрда Равенсби, она стиснула руки, чтобы не поддаться порыву и не погладить эти мощные плечи.
В тот же момент, прежде чем Элизабет успела утратить контроль над собой, Джонни энергично распрямился.
— Прошу вас, — произнес он, протягивая ей пачку вперемежку сложенных книг и бумаг.
— Спасибо, — выдохнула Элизабет, чувствуя, что находилась на волоске от катастрофы.
Несколько мгновений они стояли друг против друга словно растерянные подростки, не в состоянии осмыслить чувства, обуревающие каждого из них. Обладая большими навыками в искусстве светской беседы, Джонни заговорил первым. Годы, в течение которых он вел охоту на женщин, не прошли бесследно, отточив его манеры.
— Вижу, вы интересуетесь архитектурой, — сказал он, кивком указывая на книги, которые только что передал ей.
— Я собираюсь строить дом, — просто ответила Элизабет.
— Собираетесь жить одна?
Видимо, ему не стоило так недвусмысленно делать ударсние на слове «одна». Надо было лучше маскировать владевшие им чувства.
— Да, — только и сказала она. Вопрос хозяина замка прозвучал откровенно, в нем ощущалась сексуальность, которую можно было попробовать чуть ли не на ощупь. — Я хочу жить одна, — добавила Элизабет, сделав, в свою очередь, ударение на слове «хочу», как если бы хотела загородиться от агрессивной чувственности собеседника.
Это было чересчур для случайной встречи после того, как несколько дней он сознательно избегал этой женщины и неотвязно думал о ней, после дней самоограничения и борьбы с самим собой. Лэйрд Равенсби никогда не был нерешительным человеком. Вся его жизнь прошла в борьбе, но вот выпал чистый случай и словно нарочно предлагает воспользоваться им. Их с Элизабет разделяли считанные сантиметры, и она — пусть даже в сером льняном платье, сшитом на гораздо более крупную женщину, — была умопомрачительна. В этом наряде девушка выглядела еще более хрупкой и тонкой, а ее зеленые глаза на фоне тусклой ткани платья светились еще ярче.
Резко и неожиданно, словно удар хлыста по спине, его сознание резанула мысль: «Беззащитна!» Он мог овладеть ею прямо здесь, на коротко скошенной траве лужайки, или, плюнув на свою гордость, позорно отступить. Он мог поднять се на руки, вне зависимости от того, станет ли она сопротивляться, отнести в свои комнаты, не выпуская оттуда до тех пор, пока не приедут прихвостни Годфри и не привезут Робби. Или, развернувшись, он мог уйти.
Некоторое время Джонни размышлял над этой дилеммой, стоя под теплыми лучами весеннего солнца в цветущем саду, огороженном стеной. Он чувствовал себя загнанным за такой же высокий забор. Лэйрду Равенсби, человеку, привыкшему жить согласно велению своих чувств, удачливому воину, знавшему, что иногда нерешительность может означать выбор между жизнью и смертью, эти несколько секунд показались вечностью. И лишь в последний момент в нем проснулся голос разума, напомнивший: он готов предать Робби.
— Что ж, в таком случае желаю удачи в вашей одинокой жизни, — мягко произнес Джонни.
И снова в его словах прозвучала нескрываемая чувственность, словно он знал, что подсознательно, внутри себя, его хочет каждая женщина. Произнеся эту фразу, Джонни Кэрр отвесил Элизабет изящный глубокий поклон.
После его ухода она подумала о том, что на сей раз победила, однако последние слова лэйрда Равенсби больно царапнули ее душу. Ведь он наверняка знал, как отреагирует на них любая женщина. Впрочем, она тоже знала одну вещь: он сам даровал ей эту победу.
Возле крыльца стоял конь под дамским седлом, которого держал под уздцы мальчик-грум. Значит, Джанет ночевала в замке. Высокородная потаскуха!
Впрочем, через секунду Элизабет уже принялась честить себя за то, что мысль об этом вызвала в се душе такой бурный отклик, и, резко повернувшись, пошла через широкий двор, словно желая оставить эту минутную слабость возле входных дверей.
Пройдя сквозь ворота замка, она остановилась на небольшом холме возле заросшего травой замкового рва и принялась озирать зеленое поле, спускавшееся по направлению к реке. Больше всего ей хотелось сейчас позабыть о Джанет Линдсей и всех остальных женщинах, когда-либо появлявшихся в жизни Джонни Кэрра. Не зря за ним прочно укрепилась слава распутника! Только что ей представилась возможность убедиться в этом самой. Для этого человека не имело значения, с кем спать, и Элизабет, в свою очередь, решительно пообещала себе выбросить его из головы.
В следующие дни она почти не виделась с хозяином замка. Джонни Кэрр не хотел, чтобы какие-то непредвиденные обстоятельства помешали освобождению Робби, а Элизабет Грэм в этом смысле представляла собой вполне очевидную опасность. Он не умел сдерживать себя, когда дело касалось женщин, поэтому для него было лучше не видеться с ней вообще.
Подсознание Джонни, впрочем, не очень прислушивалось к голосу разума, поэтому волнующий образ Элизабет, распростершейся в его постели, то и дело вторгался в сны лэйрда Равенсби, лишая его покоя.
Что касается Элизабет, то она часами просиживала в библиотеке Голдихауса, восхищаясь собранием книг по архитектуре и рассматривая содержавшиеся в идеальном порядке макеты помещений, которые на протяжении десятилетий пристраивались к замку. Видимо, страсть к строительству передавалась в этой семье из поколения в поколение. Каждое из них старалось украсить родовое гнездо чем-то в своем вкусе. Больше всех по размеру была модель тех добавлений, которые сооружались сейчас. К западу от замка уже был сооружен фундамент, предназначенный для его нового крыла. Выдержанное в классическом стиле, более теплое и человечное, оно заставляло думать, что нынешний эрл Грейден был намерен жить в более комфортабельной обстановке, нежели его предки.
Элизабет познакомилась с Монро — двоюродным братом Джонни, молодым архитектором, недавно вернувшимся из Виченцы[9], где он изучал загородные виллы работы Палладио[10]. Элизабет часто навещала Монро в его кабинете и подолгу просиживала рядом с ним. Она увлеченно слушала, а юноша восторженно, с горящими глазами рассказывал о таланте, позволявшем Палладио строить свои шедевры так, что они составляли единое целое с окружающей природой. Элизабет задавала ему серьезные вопросы, он показывал ей зарисовки, мастерски сделанные им в Италии, и объяснял, каким образом Палладио с помощью оптимально подобранных объемов и пропорций удавалось сделать так, что его сооружения идеально вписывались в ландшафт.
Интерес, который проявляла ко всему этому Элизабет, представлял собой нечто большее, нежели простое любопытство дилетанта. Она уже давно мечтала о собственном доме и со всей серьезностью готовилась к его строительству. Располагая наследством, доставшимся от Хотчейна, она намеревалась жить независимо. С этой целью наняла агента, чтобы тот подобрал ей участок где-нибудь в Нортумбрии — подальше от владений ее назойливого родителя.
Ела Элизабет обычно либо в своей комнате, либо на кухне, где хлопотали толстые добродушные повара. Она проводила мирные часы за чашкой чаю во владениях госпожи Рейд, выслушивая от домоправительницы бесконечные истории о семье Кэрров. За все это время Элизабет ни разу не пригласили за обеденный стол с самим Джонни или его людьми — так распорядился сам лэйрд. Зная, что ему будет сложно противостоять женским чарам Элизабет, он решил вовсе не встречаться с нею — тем более что, усаживаясь за стол, они с соратниками неизменно пили. Джонни ни секунды не сомневался: после того как кувшин с бренди или кларетом совершит несколько кругов вокруг стола, он уже точно не сможет обуздать свои желания.
И все же как-то вечером они волею случая все же встретились в английском саду. Джонни решил пройти через сад коротким путем, возвращаясь от реки, где встречался с Монро. Они обсуждали высоту купола над оранжереей. Оттуда крытый проход должен был вести к апартаментам Джонни в новом крыле, строительство которого находилось в самом разгаре. Мужчины отошли подальше, чтобы взглянуть на замок с расстояния и решить, не нарушит ли купол пропорций всего сооружения. Переходя с места на место, они совещались и наконец остановились на том, что купол должен быть более плоским, иначе спокойная гармония окрестностей будет безнадежно испорчена.
Джонни Кэрр потратил на это слишком много времени и теперь опаздывал на встречу с Кинмонтом. Им предстояло обсудить новые условия сделки, полученные утром в письме от Годфри. Он торопился и быстрым шагом шел по симметричным дорожкам, перепрыгивая через аккуратные ряды кустов, когда те оказывались на его пути. Дойдя до сверкающего на солнце декоративного бассейна и не желая тратить время на то, чтобы идти в обход, Джонни попросту вошел в воду и широкими шагами направился к другому берегу. Затем он вскочил на невысокий бордюр, что отделял воду от усыпанной гравием дорожки к дому. Стремительно, словно на крыльях, молодой хозяин замка влетел на крыльцо и… столкнулся с Элизабет. Его руки взметнулись вверх, подхватив девушку, а Элизабет с испуганным криком отшатнулась в сторону, рассыпав при этом книги и бумаги, которые держала в руках.
Ее глаза удивленно раскрылись, в них отчетливо читалась растерянность. Чем была она вызвана: его прикосновением или внезапностью, с которой он появился, — Джонни не смог бы сказать, но, как ни странно, растерянное выражение ее глаз каким-то странным образом польстило ему — словно он был охотником, а она его дичью. Вполне понятное чувство для мужчины, с детства привыкшего к охоте.
Однако в данный момент Джонни гораздо больше встревожило то, как отреагировало на это столкновение его собственное тело. Пальцы его сомкнулись на мягкой руке Элизабет повыше локтя. «Интересно, с какой силой надо сжать пальцы, чтобы ей стало больно? — прозвучал безмолвный вопрос в каком-то уголке его сознания. — Ведь заложник не является неприкосновенной персоной». И действительно, история Приграничья знала много случаев, когда женщины подвергались насилию, причем это скорее было правилом, нежели исключением. Знал это и он. И она.
Чувства, охватившие Джонни Кэрра, отразились в его взгляде. Элизабет же подумала, что она, наверное, должна испытывать страх перед этим огромным мужчиной, возвышавшимся над ней подобно колоссу и крепко сжимавшим ее своими железными руками. Тем более что в его горящих синих глазах, бесцеремонно устремленных на нее, читалось вполне откровенное послание. Однако неожиданно для самой себя она произнесла:
— Извините.
Это было сказано так, словно не он, а она налетела на него. В голосе Элизабет не было ни малейшего признака страха — одна только вежливость. Возможно, она извинялась за то внезапное чувство, которое откликнулось в ней в ответ на его откровенный взгляд.
Несколько мгновений Джонни колебался, не зная что делать. Ее фраза, произнесенная тихим голосом, странным образом удивила его. Может, он неверно истолковал ту растерянность, с какой она смотрела на него? Что кроется за сказанным ею словом — простая вежливость или что-то еще? А может, он на самом деле уловил в ее голосе обольстительную чувственность? Однако затем душу Джонни Кэрра больно царапнуло сожаление совсем другого рода. Переговоры об освобождении Робби уже шли полным ходом, скоро его должны были выпустить из тюрьмы Харботтла, и вести себя, руководствуясь одними лишь плотскими позывами, было бы в данный момент величайшей глупостью. Даже если бы этого захотела она сама.
— А вы извините меня, — сказал он, но гораздо более сухим тоном. От напряжения, которое в эти секунды выдержал Джонни, сражаясь с самим собой, у него даже сел голос. — Позвольте помочь вам собрать книги. — С этими словами он выпустил ее руку и, нагнувшись, принялся подбирать книги, разлетевшиеся по усыпанной гравием дорожке.
Пока он собирал книги и укладывал их стопкой, Элизабет стояла в каких-то сантиметрах от его рук. Ее ноги были так близко! А ноздри Джонни щекотал тонкий аромат клеверного мыла госпожи Рейд. Помимо его воли в мозгу Джонни возник ее образ, образ женщины, раскинувшейся в своей ванне с куском мыла в ладони. Он представил себе пар, поднимающийся от ванны, ее груди, наполовину скрытые водой, и руки, лениво касающиеся этих восхитительных холмов…
В это же самое время, поглядев сверху вниз на обтянутые зеленой шерстью плечи согнувшегося рядом с ней Джонни Кэрра, Элизабет была поражена их шириной. Ей еще не приходилось видеть его атлетическое тело так близко. Неужели такое возможно: подобный мужчина — у ее ног! Как завораживает игра его налитых силой мускулов, как он могуч и в то же время грациозен! Внезапно, околдованная неотразимой мужественностью лэйрда Равенсби, она стиснула руки, чтобы не поддаться порыву и не погладить эти мощные плечи.
В тот же момент, прежде чем Элизабет успела утратить контроль над собой, Джонни энергично распрямился.
— Прошу вас, — произнес он, протягивая ей пачку вперемежку сложенных книг и бумаг.
— Спасибо, — выдохнула Элизабет, чувствуя, что находилась на волоске от катастрофы.
Несколько мгновений они стояли друг против друга словно растерянные подростки, не в состоянии осмыслить чувства, обуревающие каждого из них. Обладая большими навыками в искусстве светской беседы, Джонни заговорил первым. Годы, в течение которых он вел охоту на женщин, не прошли бесследно, отточив его манеры.
— Вижу, вы интересуетесь архитектурой, — сказал он, кивком указывая на книги, которые только что передал ей.
— Я собираюсь строить дом, — просто ответила Элизабет.
— Собираетесь жить одна?
Видимо, ему не стоило так недвусмысленно делать ударсние на слове «одна». Надо было лучше маскировать владевшие им чувства.
— Да, — только и сказала она. Вопрос хозяина замка прозвучал откровенно, в нем ощущалась сексуальность, которую можно было попробовать чуть ли не на ощупь. — Я хочу жить одна, — добавила Элизабет, сделав, в свою очередь, ударение на слове «хочу», как если бы хотела загородиться от агрессивной чувственности собеседника.
Это было чересчур для случайной встречи после того, как несколько дней он сознательно избегал этой женщины и неотвязно думал о ней, после дней самоограничения и борьбы с самим собой. Лэйрд Равенсби никогда не был нерешительным человеком. Вся его жизнь прошла в борьбе, но вот выпал чистый случай и словно нарочно предлагает воспользоваться им. Их с Элизабет разделяли считанные сантиметры, и она — пусть даже в сером льняном платье, сшитом на гораздо более крупную женщину, — была умопомрачительна. В этом наряде девушка выглядела еще более хрупкой и тонкой, а ее зеленые глаза на фоне тусклой ткани платья светились еще ярче.
Резко и неожиданно, словно удар хлыста по спине, его сознание резанула мысль: «Беззащитна!» Он мог овладеть ею прямо здесь, на коротко скошенной траве лужайки, или, плюнув на свою гордость, позорно отступить. Он мог поднять се на руки, вне зависимости от того, станет ли она сопротивляться, отнести в свои комнаты, не выпуская оттуда до тех пор, пока не приедут прихвостни Годфри и не привезут Робби. Или, развернувшись, он мог уйти.
Некоторое время Джонни размышлял над этой дилеммой, стоя под теплыми лучами весеннего солнца в цветущем саду, огороженном стеной. Он чувствовал себя загнанным за такой же высокий забор. Лэйрду Равенсби, человеку, привыкшему жить согласно велению своих чувств, удачливому воину, знавшему, что иногда нерешительность может означать выбор между жизнью и смертью, эти несколько секунд показались вечностью. И лишь в последний момент в нем проснулся голос разума, напомнивший: он готов предать Робби.
— Что ж, в таком случае желаю удачи в вашей одинокой жизни, — мягко произнес Джонни.
И снова в его словах прозвучала нескрываемая чувственность, словно он знал, что подсознательно, внутри себя, его хочет каждая женщина. Произнеся эту фразу, Джонни Кэрр отвесил Элизабет изящный глубокий поклон.
После его ухода она подумала о том, что на сей раз победила, однако последние слова лэйрда Равенсби больно царапнули ее душу. Ведь он наверняка знал, как отреагирует на них любая женщина. Впрочем, она тоже знала одну вещь: он сам даровал ей эту победу.