Страница:
— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — прошептала Элизабет, зачарованная этим зрелищем мужской силы, которая всегда заставляла ее трепетать от желания.
Оглянувшись через плечо, он улыбнулся.
— Сейчас закончу…
Кинув еще два совка угля, Джонни поднялся и подошел к ней. Опершись обеими руками на края ванны, он нагнулся, чтобы поцеловать жену.
Однако его губам не суждено было достичь своей цели. Джонни застыл в полусогнутом состоянии, поскольку мокрая ладонь жены ловко поймала и нежно стиснула самую чувствительную часть его тела.
— Давай не будем, — постарался он урезонить ее, неимоверным усилием воли погасив моментально вспыхнувшее желание. — Ведь прошло всего лишь несколько дней с тех пор, как ты ушиблась. — Разогнув пальцы Элизабет, Джонни на всякий случай отошел от нее подальше.
— Но я прекрасно себя чувствую. Просто превосходно! Да и ты… выглядишь отлично, — промурлыкала она после краткой паузы, поскольку на секунду онемела, завороженная зрелищем его быстро наливавшегося силой живого утеса.
Он чувствовал себя беспомощным перед зовом плоти, но все же решил сопротивляться до последнего, так как в памяти его еще жива была сцена страданий Элизабет в пастушьей хижине. При одной мысли о том, что такое может повториться в любую минуту, у него мурашки пробежали по коже.
— Вымой меня, — прошептала она.
— Хорошо, но только сперва обещай вести себя пристойно. — Его голос охрип от возбуждения. Он и сам еле сдерживал просившееся наружу пламя.
— Попытаюсь… — У Элизабет был вид умиравшей маленькой русалочки. Суровый взгляд мужа, казалось, насквозь пронзал ее.
— Честное слово, попытаюсь, — торопливо добавила она.
Джонни сокрушенно вздохнул. Его чувства никак не хотели жить в ладу с разумом.
— Сама же видишь, — произнес он примирительным тоном, — я и сам бы с радостью…
— Иди сюда, ко мне…
— Не хочешь ли ты сказать «в меня»? — снова раздраженно пропыхтел муж, раздираемый пламенным желанием и чувством долга. — Но пойми же, наш ребенок…
— Но сегодня меня ничто не беспокоит, ни чуточки… Я отдохнула, мне хорошо и тепло и хочется любить. А ты такой… — Ее глаза опять остановились на огромном столбе, и от Джонни не укрылся мелькнувший в них знакомый ненасытный огонек.
— Нет, — сказал он мягко и решительно. — Не пойду.
Это был явный отказ, в его словах не было и доли двусмысленности.
— Я все понимаю, — смиренно произнесла Элизабет. — Но говорю же тебе, я буду вести себя, как послушная девочка.
Взяв кусок мыла, который дала им в дорогу госпожа Рейд, Джонни вернулся к корыту и сразу же, как опытная служанка, принялся за дело. Сперва он намылил волосы Элизабет, и от густой сверкающей пены по всей комнате распространился аромат клевера. Несмотря на все заверения Элизабет, он старался держаться от нее на безопасном расстоянии и не слишком сильно нагибался, чтобы не встречаться с ней взглядом.
Наконец Джонни, очистив ванну от хлопьев пены, промыл жене волосы чистой водой.
— Ну вот, — удовлетворенно подытожил он. В его усталом голосе звучала гордость мужчины, только что поборовшего медведя.
— Господи, до чего же хорошо ощущать, что твои волосы снова чисты, — блаженно произнесла Элизабет, разглаживая мокрые пряди. Она подняла руки, и ее груди выглянули из воды, как два набравших силу полумесяца на чистом небе. Соски были покрасневшими и набрякшими, по гладкой белой коже сбегали струйки воды.
— Прошу тебя, не делай этого, — полузадушенным шепотом взмолился Джонни.
— Чего?..
Однако за внешним непониманием скрывалась тайная сила обольщения. Она проглядывала во всем ее облике, особенно в глазах — таких коварных и притягательных. Сейчас, в этой жарко натопленной комнате, когда изнурительное путешествие почти подошло к концу, рядом с обожаемой женой, раскинувшейся в позе опытной куртизанки, устоять перед соблазном не было почти никакой возможности.
— Сама мойся, — не слишком вежливо буркнул Джонни, подавая ей мыло.
Ее рука бессильно опустилась, скрывшись под водой.
— Я так устала…
— Ну тогда мы быстро, — деловито пробормотал муж, решительно приблизившись к обольстительной супруге. Он начал намыливать ей груди, повторяя про себя в алфавитном порядке названия созвездий неба над Южным полушарием. Однако и это не помогало — столб становился все больше и тверже. Дело ухудшалось тем, что соски Элизабет затвердевали как камень при малейшем прикосновении, возбуждая его еще больше. А когда он в конце концов добрался до ее ягодиц, их призывная мягкость едва не лишила его последних крох рассудка.
Едва завершив процесс мытья, Джонни резким движением поставил жену на ноги. Самообладание улетучивалось катастрофическими темпами. Он быстро и с нарочитой небрежностью окатил ее чистой водой. Затем, не говоря ни слова, поднял из ванны, поставил на пол, обернул полотенцем и поспешно отошел в сторону.
Непривычный к воздержанию, да еще в присутствии обнаженной супруги, Джонни, едва не воя от отчаяния, стоял в самом дальнем углу комнаты, опустив руки и старатсльно разглядывая в окошке ночное небо. Несколько секунд спустя он услышал, как Элизабет приблизилась сзади, но в этот момент практически не отвечал за себя, а потому остался стоять, даже не шелохнувшись.
Ощутив прикосновение ее горячей руки к своему бедру, он слегка вздрогнул, пытаясь унять нестерпимый зуд сродни волчьему голоду в самом низу живота. Пришлось сделать вид, что его по-прежнему интересует только тьма за окном.
— Может, поменяемся местами? — тихо спросила она.
— Если от такой перемены мест разразится буря, подобная той, которая сблизила нас, — проговорил он непривычно резким голосом, — то могу сказать только «нет».
— Теперь все намного проще.
— О какой простоте ты говоришь? — огрызнулся он. До сих пор ему ни разу не приходилось проявлять подобную сдержанность в отношении женщины. И все же у него хватит сил не поддаться чарам, если от этого зависит судьба ребенка, находящегося в ее чреве. Так пусть же она соблазняет его, пусть говорит все, что ей заблагорассудится. Все равно ничего у нее не выйдет.
— Тебе не придется заниматься со мной любовью.
Джонни с трудом поверил своим ушам. Эти слова слишком напоминали хитроумную западню. И все же, поразмыслив секунду, он обернулся.
— Слушаю тебя, — произнес он недоверчиво.
— Я могла бы укротить его, — дотронулась она до вздыбленного боевого коня, подававшего все признаки нетерпения. Был заметен даже беспокойный пульс вен под его бархатистой кожей.
— Я и сам бы не прочь, — повторил он, отводя ее руку.
— И все же как хорошо было бы, если бы это смогла сделать я.
— Я еле сдерживаюсь. Разве не видишь? И только потому лишь, что по-настоящему беспокоюсь за тебя.
— Тогда в горах, когда я упала, все было совсем по-другому. Поверь, Джонни. Я очень сильно ушиблась, да еще дрова навалились сверху… — Ее голос снизился до шепота. Она сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с волнением. — Все, все было совсем не так, как сейчас. Видишь, я вся горю. Прикоснись же ко мне.
Джонни колебался. Несмотря ни на что, у него хватало сил противиться соблазну. Казалось, внутри его тела возник стальной стержень, неподвластный никаким эмоциям. Никаким, кроме сочувствия к жене, страдания которой были сейчас столь очевидны.
— Послушай, не то чтобы мне не хотелось этого. Понимаешь?..
Она едва заметно кивнула.
Джонни шумно вздохнул.
— Вероятно, я мог бы… помочь тебе каким-нибудь другим образом, — несмело предложил он.
Ее улыбка почему-то напомнила ему ту непосредственность, с которой эта женщина занималась с ним любовью в памятную первую ночь в Голдихаусе. Еще не зная наверняка, к каким последствиям это может привести, она тем не менее отдавалась ему со всей страстью.
— Была бы очень тебе признательна. — Ее невинный шепот заключал в себе всю силу обольщения, которой прекрасная половина человечества за многие века научилась пользоваться в совершенстве.
— Я буду очень осторожен, — предупредил Джонни, все еще стоя в отдалении и надежно контролируя собственные порывы.
— Знаю, — откликнулась она, неподвижно замерев на месте. Лишь ее пальцы слегка подрагивали от нетерпения.
Беря ее за руку и ведя к кровати, Джонни не был уверен, сможет ли до конца сохранить благоразумие. Он опустил ее на ложе под балдахином. В жарко натопленной комнате их тела, чистые и молодые, пахли ароматическим мылом, волосы были все еще влажны, а неодолимая тяга друг к другу стала едва ли не материальной субстанцией.
Чтобы ей было удобнее, Джонни подложил под спину Элизабет взбитые подушки. И она лениво откинулась на них — само воплощение женского начала, дарящего жизнь. На фоне белоснежных простыней ее кожа казалась красной — она пылала от горячей ванны и нестерпимого желания, охватившего ее роскошное тело. Изнывая от потребности телесной близости, Элизабет прикрыла глаза.
Его первые движения были чрезмерно осторожны. Джонни не знал, насколько далеко ему позволено зайти, насколько полно можно отвечать на ее желания. Сидя рядом с женой, он несмело притронулся к ее соску. На нежно-розовом комочке плоти тут же появилась капелька. Заинтригованный, он наклонился, чтобы попробовать, какова эта жидкость на вкус.
При его прикосновении Элизабет еле слышно охнула, груди ее затрепетали, горячие волны забились между ног. На сосках появились новые капельки перламутровой жидкости.
Приподняв ее тяжелые груди на ладонях, Джонни сперва зачарованно посмотрел на эти капельки, а затем слизнул их. Элизабет едва не разразилась воплем страсти, когда его губы бережно прильнули к ее воспаленным соскам. Новая горячая волна окатила ее с головы до ног.
— Гляди-ка, — пробормотал Джонни, слегка стискивая ее груди, — у тебя появилось молоко…
При этих словах, в которых звучало простодушное восхищение, она открыла глаза. Улыбнувшись ей, он склонился и снова поймал влажный сосок губами. Джонни начал сосать ее грудь, и словно тысячи маленьких молний пронзили все ее тело до кончиков пальцев ног. Это было как стихийное бедствие — землетрясение, ураган и засуха одновременно. Ее глаза снова закатились, а руки крепко прижали его голову к груди. Так она стала обладательницей нового, не изведанного до сих пор богатства, от которого вся плоть ее словно пела.
— Еще, еще… — лепетала Элизабет в полузабытьи.
Не выпуская ее соска изо рта, Джонни слегка повернул голову.
— Вот так?
— М-м-м… — Стон получился необычно низким и гортанным. Пальцы Элизабет впились ему в волосы. Разум оставлял ее.
Джонни до сих добросовестно выполнял ее желания. Однако ей хотелось все большего. Она страстно хотела его — целиком. И тогда он осторожно пристроился у нее между ног и медленно, с величайшей бережностью открыл ее. Розовый бутон в ложбинке оказался в его власти. Джонни легко, одними лишь подушечками пальцев начал ласкать набухшую плоть. Его тонкие пальцы совершали размеренные круговые движения.
Казалось, что под его ладонью все жарче разгораются уголья. Через каких-нибудь несколько секунд она, потеряв последние остатки терпения, в немом призыве выгнулась перед ним дугой. Его нетерпение было не меньше.
Однако действовали по-прежнему лишь пальцы — все так же осторожно, продвигаясь миллиметр за миллиметром. Что же касается его собственной страсти, то она по-прежнему оставалась несчастной пленницей железной воли. Опытные пальцы неспешно блуждали по заветным уголкам, поглаживая, лаская, массируя… А Элизабет уже не владела собой.
Ей нужен был только он, и никакая замена, какой бы заманчивой ни казалась на первый взгляд, ее не устраивала. Опьяненная желанием, мощный пульс которого набатом гудел в ее мозгу, докатываясь до самых потаенных уголков ее тела, Элизабет попробовала притронуться к живому утесу, вздымавшемуся перед ней с прежним непокорством, однако Джонни, властно прижимавший ее к подушкам, не дал ей поднять руки.
Собрав все самообладание в кулак, он предупредил:
— Не делай этого, или я остановлюсь.
Она, сдавленно всхлипнув, подалась назад, и он, словно прося прошения за вынужденную жестокость, прильнул горячими губами к шелковистой коже ее бедра. Его язык заскользил вверх, чертя влажную дорожку, которая оборвалась, когда рот впился в трепетную плоть между ее ног. Нежная пряная мякоть словно таяла у него на губах. Его язык скользнул внутрь и ощутил пульсирующую сладость.
Руки и рот Джонни чувствовали, как извивается в любовном экстазе Элизабет. Он легонько сжал зубами нежный бугорок, и ответом на его укус стал спазм, тут же прокатившийся по скользким стенкам заветного туннеля. Элизабет страстно застонала. Тогда, по-прежнему упиваясь сладостью ее бутона, он ввел три пальца в этот туннель, открывавшийся под его ртом. Вздох перерос в вопль восторга…
— Теперь лучше? — осведомился Джонни, когда она наконец пришла в себя.
— Думаю, что оставлю тебя при себе, — промурлыкала Элизабет с ленивой полуулыбкой удовлетворенной женщины. — Ты сдал все экзамены на «отлично».
— Благодарю вас, миледи, — пробормотал Джонни, ложась рядом. Его губы расплылись в бесстыдной ухмылке. — Готов приложить все силы, чтобы служить вам.
— Это видно, — все так же лениво проворковала жена. — Я так обессилела, что не могу даже шевельнуться.
— Обессилела от любви… Утомленная, потрясенная, оцепеневшая — и все это от любви… — Джонни провел воображаемую линию от ее ключиц через холмик груди и гору большого живота к светлокудрому треугольнику. — Что ж, всегда к твоим услугам, — добавил он, поглаживая ее светлые локоны, — в любой момент, когда только пожелаешь.
— Кажется, ты хоть сейчас готов взяться за дело, — проговорила она, остановив взгляд на его инструменте, все еще пребывавшем в возбужденном состоянии.
Джонни тоже мельком взглянул вниз.
— Нет, сейчас у нас с ним время отдыха. До тех пор, пока не родится ребенок.
— Тебе не чуждо сострадание, — прошептала она.
Его брови на секунду удивленно изогнулись.
— Может быть, и так, — мягко согласился после недолгих раздумий владетельный дворянин, который значительную часть своих юных лет провоевал в Приграничье, не зная пощады к врагам, — во всяком случае, по отношению к тебе и нашему ребенку…
Элизабет раскинула руки, чтобы заключить его в жаркие объятия, и на глазах у нее навернулись слезы.
— Я люблю тебя, Джонни Кэрр, люблю до слез!
Он нежно обнял ее, заботливо поправив на ней одеяло и прижав к себе так, чтобы ей было удобно лежать. Его поцелуи покрывали ее нос, брови, мочки ушей. Осыпая ее поцелуями, Джонни признавался ей в любви на десятках известных ему языков. Оба рассмеялись, когда и Элизабет постаралась говорить на этих непонятных наречиях, которые он постиг в школе и во время дальних странствий. Потом, успокоившись, они снова слились в поцелуе, погрузившись в состояние блаженства, которое согревало и омывало их, щекотало ноздри и пальцы ног.
Они снова жили в своем сладком мирке, а под окнами их комнаты ласково шумело море, обещая скорое избавление от бед.
Супруги завершили трапезу довольно поздно, когда наконец нашли в себе силы выбраться из уютной постели. На ужин у них были семга, густая похлебка с мясом и овощами, а также картофель. Эта невзыскательная еда в компании друг друга доставила им невыразимое удовольствие.
И когда около восьми часов вечера Джонни наконец начал собираться в путь, оба старались не думать о том, что он может не вернуться из этого рискованного путешествия. Ласково обняв жену, Джонни пообещал:
— К утру вернусь. Где деньги, ты знаешь.
— Не говори так, — прошептала Элизабет, не желая допускать даже мысли о том, что ей, возможно, придется самой воспользоваться этими деньгами в том случае, если он не приедет, чтобы забрать ее с собой.
— В таком случае просто до свидания, любовь моя… — Еще раз поцеловав ее на прощание, он медленно снял ладони с ее раздавшейся талии. — Поспи, — мягко прошептал Джонни, — тогда и ожидание покажется не таким долгим. Не забудь запереть за мной дверь.
Отправившись в Бервик окольным путем, он прибыл на окраину города незадолго до десяти вечера и уже оттуда поехал прямиком в таверну на берегу моря, хозяину которой — Чарли Фоксу — Кэрры долгие годы поставляли французские вина и коньяк. Чарли доводился хорошим приятелем отцу Джонни.
Одетый в простой синий плащ и темные бриджи, не выставляя на вид никакого оружия, кроме шпаги, Джонни Кэрр, согнувшись, вошел в дверь и сел на лавку у стены, настороженно озираясь в этом небольшом прокуренном помещении с низким потолком. Здесь в любой момент можно было ожидать появления британских солдат или людей Харли, «короля шпионов», которых будет не столь легко распознать. Во всяком случае, солдат в таверне не было. Джонни несколько ослабил пальцы, сжимавшие рукоять пистолета во внутреннем кармане накидки. Через несколько минут к столу подбежала его знакомая — молоденькая служанка Мег. По ее испуганному взгляду он понял, что о нем здесь уже наводили справки.
— Что, не ожидала? — спросил он с усмешкой.
— Тебя же ищут повсюду, Джонни, — от Вика до Лондона, — ответила Мег шепотом, наклонившись к его уху, чтобы никто не подслушал ее. — Сматывайся в Голландию, и чем скорее, тем лучше.
— Именно это я и пытаюсь сделать. Не знаешь ли случаем, где может быть Робби?
— Как не знать… Был здесь три дня назад, спрашивал о тебе. Ждет тебя, да вот незадача — корабли так и шныряют вдоль побережья, никакого житья от них нет. Наш паренек как раз об этом и толковал с Чарли. Послушай, я сейчас сбегаю, скажу старику, что ты здесь, а ты пока посиди вон в том уголке, где потемнее.
Чарли Шокс появился буквально через несколько секунд, но гостя не заметил. Выйдя из тени, Джонни хлопнул хозяина таверны по плечу.
— Святые угодники! — испуганно воскликнул толстяк, вздрогнув всем телом от неожиданности. Его глаза, остановившись на лице молодого человека, стали холодными и колючими. — А ну-ка давай обратно в темноту, — засуетился старик, заталкивая Джонни в закуток, из которого тот неосмотрительно появился. — Они замок Голдихаус вверх дном перевернули, разыскивая тебя, — торопливо сообщил он. — За твою голову такая цена назначена, что и честный человек не устоит — предаст.
— Годфри не терпится прибрать к рукам мои владения.
— Тебе следовало проткнуть этого мерзавца еще тогда, когда умер твой батюшка.
— Ошибка молодости, — задумчиво протянул Джонни. — Ничего, у меня еще будет шанс ее исправить, а сейчас мне в первую очередь необходимо каким-то образом передать весточку Робби или на худой конец самому подыскать судно, идущее в Голландию.
— Правительственные агенты уже успели побеседовать со всеми капитанами в округе, так что я на твоем месте не доверял бы ни одному из них. Робби курсирует вдоль берега, стараясь держаться подальше от крейсеров. Он ждет тебя. Но не мог же он бросить якорь в бухте, когда блокада усиливается день ото дня.
— Когда он придет в следующий раз, скажи ему, что каждую ночь я буду ждать его на берегу бухты, о которой мы говорили. Он должен прийти за нами при первой же возможности.
— Все понял. А теперь иди. Не ровен час, агенты нагрянут. Они сейчас повсюду шныряют — не успеешь мигнуть, а эта братия уже тут как тут. Заходи как-нибудь попозже — тогда и выпьешь со мной, — добавил Чарли с улыбкой, пожимая ему руку. — Бог даст, дождемся лучших времен.
— Когда Годфри сгинет с этого света, — сказал Джонни старику, которого знал с детства.
— Что верно, то верно. Тогда всему свету дышать будет легче, клянусь Богом.
22
Оглянувшись через плечо, он улыбнулся.
— Сейчас закончу…
Кинув еще два совка угля, Джонни поднялся и подошел к ней. Опершись обеими руками на края ванны, он нагнулся, чтобы поцеловать жену.
Однако его губам не суждено было достичь своей цели. Джонни застыл в полусогнутом состоянии, поскольку мокрая ладонь жены ловко поймала и нежно стиснула самую чувствительную часть его тела.
— Давай не будем, — постарался он урезонить ее, неимоверным усилием воли погасив моментально вспыхнувшее желание. — Ведь прошло всего лишь несколько дней с тех пор, как ты ушиблась. — Разогнув пальцы Элизабет, Джонни на всякий случай отошел от нее подальше.
— Но я прекрасно себя чувствую. Просто превосходно! Да и ты… выглядишь отлично, — промурлыкала она после краткой паузы, поскольку на секунду онемела, завороженная зрелищем его быстро наливавшегося силой живого утеса.
Он чувствовал себя беспомощным перед зовом плоти, но все же решил сопротивляться до последнего, так как в памяти его еще жива была сцена страданий Элизабет в пастушьей хижине. При одной мысли о том, что такое может повториться в любую минуту, у него мурашки пробежали по коже.
— Вымой меня, — прошептала она.
— Хорошо, но только сперва обещай вести себя пристойно. — Его голос охрип от возбуждения. Он и сам еле сдерживал просившееся наружу пламя.
— Попытаюсь… — У Элизабет был вид умиравшей маленькой русалочки. Суровый взгляд мужа, казалось, насквозь пронзал ее.
— Честное слово, попытаюсь, — торопливо добавила она.
Джонни сокрушенно вздохнул. Его чувства никак не хотели жить в ладу с разумом.
— Сама же видишь, — произнес он примирительным тоном, — я и сам бы с радостью…
— Иди сюда, ко мне…
— Не хочешь ли ты сказать «в меня»? — снова раздраженно пропыхтел муж, раздираемый пламенным желанием и чувством долга. — Но пойми же, наш ребенок…
— Но сегодня меня ничто не беспокоит, ни чуточки… Я отдохнула, мне хорошо и тепло и хочется любить. А ты такой… — Ее глаза опять остановились на огромном столбе, и от Джонни не укрылся мелькнувший в них знакомый ненасытный огонек.
— Нет, — сказал он мягко и решительно. — Не пойду.
Это был явный отказ, в его словах не было и доли двусмысленности.
— Я все понимаю, — смиренно произнесла Элизабет. — Но говорю же тебе, я буду вести себя, как послушная девочка.
Взяв кусок мыла, который дала им в дорогу госпожа Рейд, Джонни вернулся к корыту и сразу же, как опытная служанка, принялся за дело. Сперва он намылил волосы Элизабет, и от густой сверкающей пены по всей комнате распространился аромат клевера. Несмотря на все заверения Элизабет, он старался держаться от нее на безопасном расстоянии и не слишком сильно нагибался, чтобы не встречаться с ней взглядом.
Наконец Джонни, очистив ванну от хлопьев пены, промыл жене волосы чистой водой.
— Ну вот, — удовлетворенно подытожил он. В его усталом голосе звучала гордость мужчины, только что поборовшего медведя.
— Господи, до чего же хорошо ощущать, что твои волосы снова чисты, — блаженно произнесла Элизабет, разглаживая мокрые пряди. Она подняла руки, и ее груди выглянули из воды, как два набравших силу полумесяца на чистом небе. Соски были покрасневшими и набрякшими, по гладкой белой коже сбегали струйки воды.
— Прошу тебя, не делай этого, — полузадушенным шепотом взмолился Джонни.
— Чего?..
Однако за внешним непониманием скрывалась тайная сила обольщения. Она проглядывала во всем ее облике, особенно в глазах — таких коварных и притягательных. Сейчас, в этой жарко натопленной комнате, когда изнурительное путешествие почти подошло к концу, рядом с обожаемой женой, раскинувшейся в позе опытной куртизанки, устоять перед соблазном не было почти никакой возможности.
— Сама мойся, — не слишком вежливо буркнул Джонни, подавая ей мыло.
Ее рука бессильно опустилась, скрывшись под водой.
— Я так устала…
— Ну тогда мы быстро, — деловито пробормотал муж, решительно приблизившись к обольстительной супруге. Он начал намыливать ей груди, повторяя про себя в алфавитном порядке названия созвездий неба над Южным полушарием. Однако и это не помогало — столб становился все больше и тверже. Дело ухудшалось тем, что соски Элизабет затвердевали как камень при малейшем прикосновении, возбуждая его еще больше. А когда он в конце концов добрался до ее ягодиц, их призывная мягкость едва не лишила его последних крох рассудка.
Едва завершив процесс мытья, Джонни резким движением поставил жену на ноги. Самообладание улетучивалось катастрофическими темпами. Он быстро и с нарочитой небрежностью окатил ее чистой водой. Затем, не говоря ни слова, поднял из ванны, поставил на пол, обернул полотенцем и поспешно отошел в сторону.
Непривычный к воздержанию, да еще в присутствии обнаженной супруги, Джонни, едва не воя от отчаяния, стоял в самом дальнем углу комнаты, опустив руки и старатсльно разглядывая в окошке ночное небо. Несколько секунд спустя он услышал, как Элизабет приблизилась сзади, но в этот момент практически не отвечал за себя, а потому остался стоять, даже не шелохнувшись.
Ощутив прикосновение ее горячей руки к своему бедру, он слегка вздрогнул, пытаясь унять нестерпимый зуд сродни волчьему голоду в самом низу живота. Пришлось сделать вид, что его по-прежнему интересует только тьма за окном.
— Может, поменяемся местами? — тихо спросила она.
— Если от такой перемены мест разразится буря, подобная той, которая сблизила нас, — проговорил он непривычно резким голосом, — то могу сказать только «нет».
— Теперь все намного проще.
— О какой простоте ты говоришь? — огрызнулся он. До сих пор ему ни разу не приходилось проявлять подобную сдержанность в отношении женщины. И все же у него хватит сил не поддаться чарам, если от этого зависит судьба ребенка, находящегося в ее чреве. Так пусть же она соблазняет его, пусть говорит все, что ей заблагорассудится. Все равно ничего у нее не выйдет.
— Тебе не придется заниматься со мной любовью.
Джонни с трудом поверил своим ушам. Эти слова слишком напоминали хитроумную западню. И все же, поразмыслив секунду, он обернулся.
— Слушаю тебя, — произнес он недоверчиво.
— Я могла бы укротить его, — дотронулась она до вздыбленного боевого коня, подававшего все признаки нетерпения. Был заметен даже беспокойный пульс вен под его бархатистой кожей.
— Я и сам бы не прочь, — повторил он, отводя ее руку.
— И все же как хорошо было бы, если бы это смогла сделать я.
— Я еле сдерживаюсь. Разве не видишь? И только потому лишь, что по-настоящему беспокоюсь за тебя.
— Тогда в горах, когда я упала, все было совсем по-другому. Поверь, Джонни. Я очень сильно ушиблась, да еще дрова навалились сверху… — Ее голос снизился до шепота. Она сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с волнением. — Все, все было совсем не так, как сейчас. Видишь, я вся горю. Прикоснись же ко мне.
Джонни колебался. Несмотря ни на что, у него хватало сил противиться соблазну. Казалось, внутри его тела возник стальной стержень, неподвластный никаким эмоциям. Никаким, кроме сочувствия к жене, страдания которой были сейчас столь очевидны.
— Послушай, не то чтобы мне не хотелось этого. Понимаешь?..
Она едва заметно кивнула.
Джонни шумно вздохнул.
— Вероятно, я мог бы… помочь тебе каким-нибудь другим образом, — несмело предложил он.
Ее улыбка почему-то напомнила ему ту непосредственность, с которой эта женщина занималась с ним любовью в памятную первую ночь в Голдихаусе. Еще не зная наверняка, к каким последствиям это может привести, она тем не менее отдавалась ему со всей страстью.
— Была бы очень тебе признательна. — Ее невинный шепот заключал в себе всю силу обольщения, которой прекрасная половина человечества за многие века научилась пользоваться в совершенстве.
— Я буду очень осторожен, — предупредил Джонни, все еще стоя в отдалении и надежно контролируя собственные порывы.
— Знаю, — откликнулась она, неподвижно замерев на месте. Лишь ее пальцы слегка подрагивали от нетерпения.
Беря ее за руку и ведя к кровати, Джонни не был уверен, сможет ли до конца сохранить благоразумие. Он опустил ее на ложе под балдахином. В жарко натопленной комнате их тела, чистые и молодые, пахли ароматическим мылом, волосы были все еще влажны, а неодолимая тяга друг к другу стала едва ли не материальной субстанцией.
Чтобы ей было удобнее, Джонни подложил под спину Элизабет взбитые подушки. И она лениво откинулась на них — само воплощение женского начала, дарящего жизнь. На фоне белоснежных простыней ее кожа казалась красной — она пылала от горячей ванны и нестерпимого желания, охватившего ее роскошное тело. Изнывая от потребности телесной близости, Элизабет прикрыла глаза.
Его первые движения были чрезмерно осторожны. Джонни не знал, насколько далеко ему позволено зайти, насколько полно можно отвечать на ее желания. Сидя рядом с женой, он несмело притронулся к ее соску. На нежно-розовом комочке плоти тут же появилась капелька. Заинтригованный, он наклонился, чтобы попробовать, какова эта жидкость на вкус.
При его прикосновении Элизабет еле слышно охнула, груди ее затрепетали, горячие волны забились между ног. На сосках появились новые капельки перламутровой жидкости.
Приподняв ее тяжелые груди на ладонях, Джонни сперва зачарованно посмотрел на эти капельки, а затем слизнул их. Элизабет едва не разразилась воплем страсти, когда его губы бережно прильнули к ее воспаленным соскам. Новая горячая волна окатила ее с головы до ног.
— Гляди-ка, — пробормотал Джонни, слегка стискивая ее груди, — у тебя появилось молоко…
При этих словах, в которых звучало простодушное восхищение, она открыла глаза. Улыбнувшись ей, он склонился и снова поймал влажный сосок губами. Джонни начал сосать ее грудь, и словно тысячи маленьких молний пронзили все ее тело до кончиков пальцев ног. Это было как стихийное бедствие — землетрясение, ураган и засуха одновременно. Ее глаза снова закатились, а руки крепко прижали его голову к груди. Так она стала обладательницей нового, не изведанного до сих пор богатства, от которого вся плоть ее словно пела.
— Еще, еще… — лепетала Элизабет в полузабытьи.
Не выпуская ее соска изо рта, Джонни слегка повернул голову.
— Вот так?
— М-м-м… — Стон получился необычно низким и гортанным. Пальцы Элизабет впились ему в волосы. Разум оставлял ее.
Джонни до сих добросовестно выполнял ее желания. Однако ей хотелось все большего. Она страстно хотела его — целиком. И тогда он осторожно пристроился у нее между ног и медленно, с величайшей бережностью открыл ее. Розовый бутон в ложбинке оказался в его власти. Джонни легко, одними лишь подушечками пальцев начал ласкать набухшую плоть. Его тонкие пальцы совершали размеренные круговые движения.
Казалось, что под его ладонью все жарче разгораются уголья. Через каких-нибудь несколько секунд она, потеряв последние остатки терпения, в немом призыве выгнулась перед ним дугой. Его нетерпение было не меньше.
Однако действовали по-прежнему лишь пальцы — все так же осторожно, продвигаясь миллиметр за миллиметром. Что же касается его собственной страсти, то она по-прежнему оставалась несчастной пленницей железной воли. Опытные пальцы неспешно блуждали по заветным уголкам, поглаживая, лаская, массируя… А Элизабет уже не владела собой.
Ей нужен был только он, и никакая замена, какой бы заманчивой ни казалась на первый взгляд, ее не устраивала. Опьяненная желанием, мощный пульс которого набатом гудел в ее мозгу, докатываясь до самых потаенных уголков ее тела, Элизабет попробовала притронуться к живому утесу, вздымавшемуся перед ней с прежним непокорством, однако Джонни, властно прижимавший ее к подушкам, не дал ей поднять руки.
Собрав все самообладание в кулак, он предупредил:
— Не делай этого, или я остановлюсь.
Она, сдавленно всхлипнув, подалась назад, и он, словно прося прошения за вынужденную жестокость, прильнул горячими губами к шелковистой коже ее бедра. Его язык заскользил вверх, чертя влажную дорожку, которая оборвалась, когда рот впился в трепетную плоть между ее ног. Нежная пряная мякоть словно таяла у него на губах. Его язык скользнул внутрь и ощутил пульсирующую сладость.
Руки и рот Джонни чувствовали, как извивается в любовном экстазе Элизабет. Он легонько сжал зубами нежный бугорок, и ответом на его укус стал спазм, тут же прокатившийся по скользким стенкам заветного туннеля. Элизабет страстно застонала. Тогда, по-прежнему упиваясь сладостью ее бутона, он ввел три пальца в этот туннель, открывавшийся под его ртом. Вздох перерос в вопль восторга…
— Теперь лучше? — осведомился Джонни, когда она наконец пришла в себя.
— Думаю, что оставлю тебя при себе, — промурлыкала Элизабет с ленивой полуулыбкой удовлетворенной женщины. — Ты сдал все экзамены на «отлично».
— Благодарю вас, миледи, — пробормотал Джонни, ложась рядом. Его губы расплылись в бесстыдной ухмылке. — Готов приложить все силы, чтобы служить вам.
— Это видно, — все так же лениво проворковала жена. — Я так обессилела, что не могу даже шевельнуться.
— Обессилела от любви… Утомленная, потрясенная, оцепеневшая — и все это от любви… — Джонни провел воображаемую линию от ее ключиц через холмик груди и гору большого живота к светлокудрому треугольнику. — Что ж, всегда к твоим услугам, — добавил он, поглаживая ее светлые локоны, — в любой момент, когда только пожелаешь.
— Кажется, ты хоть сейчас готов взяться за дело, — проговорила она, остановив взгляд на его инструменте, все еще пребывавшем в возбужденном состоянии.
Джонни тоже мельком взглянул вниз.
— Нет, сейчас у нас с ним время отдыха. До тех пор, пока не родится ребенок.
— Тебе не чуждо сострадание, — прошептала она.
Его брови на секунду удивленно изогнулись.
— Может быть, и так, — мягко согласился после недолгих раздумий владетельный дворянин, который значительную часть своих юных лет провоевал в Приграничье, не зная пощады к врагам, — во всяком случае, по отношению к тебе и нашему ребенку…
Элизабет раскинула руки, чтобы заключить его в жаркие объятия, и на глазах у нее навернулись слезы.
— Я люблю тебя, Джонни Кэрр, люблю до слез!
Он нежно обнял ее, заботливо поправив на ней одеяло и прижав к себе так, чтобы ей было удобно лежать. Его поцелуи покрывали ее нос, брови, мочки ушей. Осыпая ее поцелуями, Джонни признавался ей в любви на десятках известных ему языков. Оба рассмеялись, когда и Элизабет постаралась говорить на этих непонятных наречиях, которые он постиг в школе и во время дальних странствий. Потом, успокоившись, они снова слились в поцелуе, погрузившись в состояние блаженства, которое согревало и омывало их, щекотало ноздри и пальцы ног.
Они снова жили в своем сладком мирке, а под окнами их комнаты ласково шумело море, обещая скорое избавление от бед.
Супруги завершили трапезу довольно поздно, когда наконец нашли в себе силы выбраться из уютной постели. На ужин у них были семга, густая похлебка с мясом и овощами, а также картофель. Эта невзыскательная еда в компании друг друга доставила им невыразимое удовольствие.
И когда около восьми часов вечера Джонни наконец начал собираться в путь, оба старались не думать о том, что он может не вернуться из этого рискованного путешествия. Ласково обняв жену, Джонни пообещал:
— К утру вернусь. Где деньги, ты знаешь.
— Не говори так, — прошептала Элизабет, не желая допускать даже мысли о том, что ей, возможно, придется самой воспользоваться этими деньгами в том случае, если он не приедет, чтобы забрать ее с собой.
— В таком случае просто до свидания, любовь моя… — Еще раз поцеловав ее на прощание, он медленно снял ладони с ее раздавшейся талии. — Поспи, — мягко прошептал Джонни, — тогда и ожидание покажется не таким долгим. Не забудь запереть за мной дверь.
Отправившись в Бервик окольным путем, он прибыл на окраину города незадолго до десяти вечера и уже оттуда поехал прямиком в таверну на берегу моря, хозяину которой — Чарли Фоксу — Кэрры долгие годы поставляли французские вина и коньяк. Чарли доводился хорошим приятелем отцу Джонни.
Одетый в простой синий плащ и темные бриджи, не выставляя на вид никакого оружия, кроме шпаги, Джонни Кэрр, согнувшись, вошел в дверь и сел на лавку у стены, настороженно озираясь в этом небольшом прокуренном помещении с низким потолком. Здесь в любой момент можно было ожидать появления британских солдат или людей Харли, «короля шпионов», которых будет не столь легко распознать. Во всяком случае, солдат в таверне не было. Джонни несколько ослабил пальцы, сжимавшие рукоять пистолета во внутреннем кармане накидки. Через несколько минут к столу подбежала его знакомая — молоденькая служанка Мег. По ее испуганному взгляду он понял, что о нем здесь уже наводили справки.
— Что, не ожидала? — спросил он с усмешкой.
— Тебя же ищут повсюду, Джонни, — от Вика до Лондона, — ответила Мег шепотом, наклонившись к его уху, чтобы никто не подслушал ее. — Сматывайся в Голландию, и чем скорее, тем лучше.
— Именно это я и пытаюсь сделать. Не знаешь ли случаем, где может быть Робби?
— Как не знать… Был здесь три дня назад, спрашивал о тебе. Ждет тебя, да вот незадача — корабли так и шныряют вдоль побережья, никакого житья от них нет. Наш паренек как раз об этом и толковал с Чарли. Послушай, я сейчас сбегаю, скажу старику, что ты здесь, а ты пока посиди вон в том уголке, где потемнее.
Чарли Шокс появился буквально через несколько секунд, но гостя не заметил. Выйдя из тени, Джонни хлопнул хозяина таверны по плечу.
— Святые угодники! — испуганно воскликнул толстяк, вздрогнув всем телом от неожиданности. Его глаза, остановившись на лице молодого человека, стали холодными и колючими. — А ну-ка давай обратно в темноту, — засуетился старик, заталкивая Джонни в закуток, из которого тот неосмотрительно появился. — Они замок Голдихаус вверх дном перевернули, разыскивая тебя, — торопливо сообщил он. — За твою голову такая цена назначена, что и честный человек не устоит — предаст.
— Годфри не терпится прибрать к рукам мои владения.
— Тебе следовало проткнуть этого мерзавца еще тогда, когда умер твой батюшка.
— Ошибка молодости, — задумчиво протянул Джонни. — Ничего, у меня еще будет шанс ее исправить, а сейчас мне в первую очередь необходимо каким-то образом передать весточку Робби или на худой конец самому подыскать судно, идущее в Голландию.
— Правительственные агенты уже успели побеседовать со всеми капитанами в округе, так что я на твоем месте не доверял бы ни одному из них. Робби курсирует вдоль берега, стараясь держаться подальше от крейсеров. Он ждет тебя. Но не мог же он бросить якорь в бухте, когда блокада усиливается день ото дня.
— Когда он придет в следующий раз, скажи ему, что каждую ночь я буду ждать его на берегу бухты, о которой мы говорили. Он должен прийти за нами при первой же возможности.
— Все понял. А теперь иди. Не ровен час, агенты нагрянут. Они сейчас повсюду шныряют — не успеешь мигнуть, а эта братия уже тут как тут. Заходи как-нибудь попозже — тогда и выпьешь со мной, — добавил Чарли с улыбкой, пожимая ему руку. — Бог даст, дождемся лучших времен.
— Когда Годфри сгинет с этого света, — сказал Джонни старику, которого знал с детства.
— Что верно, то верно. Тогда всему свету дышать будет легче, клянусь Богом.
22
Так потекли дни, вернее, ночи ожидания на берегу бухты Маргарт. И каждое утро приносило лишь разочарование. Супруги постоянно переезжали с одного места на другое, выдавая себя за путешественников, с тем чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Однако с каждым таким переездом риск оказаться узнанными лишь возрастал. Они жили в постоянном страхе, что в один прекрасный день, наведавшись в какую-нибудь из деревень в окрестностях бухты, попадутся на глаза не слишком благородному человеку, который опознает их по описаниям, распространенным вдоль всего побережья. Цена, назначенная за голову Джонни, способна была разбудить жадность в ком угодно.
Прошло несколько дней. Как-то раз, когда они остановились на ночлег довольно близко от бухты Маргарт, Джонни настоял, чтобы Элизабет осталась в комнате, пока он будет дежурить на берегу. В случае появления Робби он мог бы буквально в считанные минуты добежать до постоялого двора, чтобы забрать ее оттуда. Если же корабль так и не появился бы, то ей, во всяком случае, не пришлось бы проводить еще одну ночь на пронизывающем ветру.
— Лучше бы мне пойти туда с тобой, — несмело попросилась Элизабет, поскольку боялась оставаться одна. Во сне ее начинали мучить навязчивые кошмары: ей постоянно снилось, что кто-то черный вырывает Джонни из ее рук. Миссия спасения сильно запаздывала, и это начинало сказываться на нервах.
— Но ты не спала несколько ночей подряд, — мягко возразил муж, пытаясь придать своему голосу убедительность. Ведь ее здоровье было гораздо более хрупким, чем его. — А здесь ты выспишься, да и просто отдохнешь в тепле. Мы можем прождать еще несколько ночей, прежде чем Робби прорвется сквозь блокаду. В случае чего я доберусь до тебя за пять минут.
Его доводы казались основательными, и ей пришлось признать, что ее страхи были преувеличены. Он прав, все эти кошмары и дурные предчувствия не имеют под собой никакой разумной основы, согласилась она, хотя и не без колебаний.
— Хорошо, я подожду тебя здесь, — капитулировала Элизабет перед аргументами супруга. — Но спать буду в плаще.
И все же, когда Джонни собрался уходить, взяв с собой оружие и надев тяжелую накидку, оказалось, что разыгрывать из себя бесстрашную даму не так-то легко. Напряжение последних двух недель нашло выход в обильных слезах.
У Джонни сердце разрывалось при виде того, как безутешно рыдает его жена, однако тот факт, что с каждым днем сил у нее оставалось все меньше, тоже не мог не тревожить его.
— Только сегодня, милая, — попытался он успокоить ее нежным шепотом, взяв за обе руки. — Лишь одна ночь. И если Робби сегодня не появится, завтра непременно отправишься на берег вместе со мной. Договорились?
Пусть отдохнет хотя бы одну ночь от этих океанских ветров, пронизывающих до костей.
— Я ненавижу себя, — шмыгнула Элизабет носом. — Только и делаю, что реву да цепляюсь за тебя. — Сделав глубокий вдох, она попыталась улыбнуться, но губы ее только еще сильнее задрожали. — Иди, иди, а я подожду тебя тут у огня.
Их поцелуй был все так же свеж и сладок, хотя эта комната с грубой обстановкой находилась так далеко от Голдихауса, так далеко от их прежней беззаботной жизни. Они оба бессознательно пытались продлить этот короткий момент тепла, не в силах освободиться от объятий. Его подбородок покоился на ее пышных волосах, их руки тесно переплелись. Ни один не желал произнести слова прощания. Но Джонни в конце концов решился:
— Мне пора…
В дверях он обернулся, чтобы послать ей воздушный поцелуй.
— И еще один для нашего ребенка, — добавил он, снова оторвав пальцы от губ и взмахнув рукой в глубь плохо освещенной комнаты.
Джонни отчего-то мешкал. Его рука в перчатке застыла на дверной щеколде, словно он хотел сказать что-то еще. Однако он не произнес ни слова, а только улыбнулся, распахнул дверь и шагнул в темноту.
После его ухода Элизабет начала ходить из угла в угол, размышляя, не следует ли ей поспешить вслед за ним. Ее изводила неопределенность еще одной ночи ожидания. Она просто не знала, сможет ли остаться здесь одна наедине со своими страхами. Подойдя к окну, молодая женщина протерла запотевшее стекло, но не увидела за ним ничего, кроме сплошной тьмы. Ночь выдалась безлунной, днем со стороны моря ветер пригнал густые облака, а вместе с ними ветер и дождь. От прикосновения к холодному и влажному стеклу ее передернуло. Теперь Элизабет не ставила под сомнение мудрость решения Джонни. Она была даже рада, что не пошла вместе с ним. На улице с минуты на минуту мог начаться настоящий снегопад. Несколько крупных снежинок уже ударились в окно, словно предупреждая о грядущей метели.
Подойдя к камину, Элизабет села на грубый стул и, сцепив на коленях пальцы, начала нервно притопывать ногой. Однако вскоре ей это надоело, и она снова метнулась к окну, как если бы могла различить что-то в кромешной тьме. Словно одного ее желания было достаточно для того, чтобы Джонни вернулся. Она попыталась было читать, но при тусклом свете чадящих свечей почти ничего не смогла разобрать, и книга полетела в сторону. Так начинался этот вечер — с беготни от стула к окну и обратно. От беспрестанной ходьбы у нее уже болели ноги и спина; ребенок в животе, реагируя на ее беспокойство, заворочался.
И тут неожиданно раздался стук в дверь. Она замерла на месте.
В это время к ней никто не мог прийти. Для визитов было слишком поздно, а Джонни не стал бы стучать. Эти мысли лихорадочно завертелись у нее в голове, и от страха мурашки пробежали по спине. Верно, Джонни окликнул бы ее из-за двери, чтобы жена сразу знала, что это вернулся он. Чувствуя тошноту и головокружение, Элизабет молча стояла как вкопанная, по-детски всей душой желая, чтобы этот стук оказался ошибкой. Ведь мог же обознаться дверью кто-нибудь из постояльцев. Хотя, впрочем, в такой сельской гостинице, где всего-то три каморки, заблудиться крайне сложно.
Прошло несколько дней. Как-то раз, когда они остановились на ночлег довольно близко от бухты Маргарт, Джонни настоял, чтобы Элизабет осталась в комнате, пока он будет дежурить на берегу. В случае появления Робби он мог бы буквально в считанные минуты добежать до постоялого двора, чтобы забрать ее оттуда. Если же корабль так и не появился бы, то ей, во всяком случае, не пришлось бы проводить еще одну ночь на пронизывающем ветру.
— Лучше бы мне пойти туда с тобой, — несмело попросилась Элизабет, поскольку боялась оставаться одна. Во сне ее начинали мучить навязчивые кошмары: ей постоянно снилось, что кто-то черный вырывает Джонни из ее рук. Миссия спасения сильно запаздывала, и это начинало сказываться на нервах.
— Но ты не спала несколько ночей подряд, — мягко возразил муж, пытаясь придать своему голосу убедительность. Ведь ее здоровье было гораздо более хрупким, чем его. — А здесь ты выспишься, да и просто отдохнешь в тепле. Мы можем прождать еще несколько ночей, прежде чем Робби прорвется сквозь блокаду. В случае чего я доберусь до тебя за пять минут.
Его доводы казались основательными, и ей пришлось признать, что ее страхи были преувеличены. Он прав, все эти кошмары и дурные предчувствия не имеют под собой никакой разумной основы, согласилась она, хотя и не без колебаний.
— Хорошо, я подожду тебя здесь, — капитулировала Элизабет перед аргументами супруга. — Но спать буду в плаще.
И все же, когда Джонни собрался уходить, взяв с собой оружие и надев тяжелую накидку, оказалось, что разыгрывать из себя бесстрашную даму не так-то легко. Напряжение последних двух недель нашло выход в обильных слезах.
У Джонни сердце разрывалось при виде того, как безутешно рыдает его жена, однако тот факт, что с каждым днем сил у нее оставалось все меньше, тоже не мог не тревожить его.
— Только сегодня, милая, — попытался он успокоить ее нежным шепотом, взяв за обе руки. — Лишь одна ночь. И если Робби сегодня не появится, завтра непременно отправишься на берег вместе со мной. Договорились?
Пусть отдохнет хотя бы одну ночь от этих океанских ветров, пронизывающих до костей.
— Я ненавижу себя, — шмыгнула Элизабет носом. — Только и делаю, что реву да цепляюсь за тебя. — Сделав глубокий вдох, она попыталась улыбнуться, но губы ее только еще сильнее задрожали. — Иди, иди, а я подожду тебя тут у огня.
Их поцелуй был все так же свеж и сладок, хотя эта комната с грубой обстановкой находилась так далеко от Голдихауса, так далеко от их прежней беззаботной жизни. Они оба бессознательно пытались продлить этот короткий момент тепла, не в силах освободиться от объятий. Его подбородок покоился на ее пышных волосах, их руки тесно переплелись. Ни один не желал произнести слова прощания. Но Джонни в конце концов решился:
— Мне пора…
В дверях он обернулся, чтобы послать ей воздушный поцелуй.
— И еще один для нашего ребенка, — добавил он, снова оторвав пальцы от губ и взмахнув рукой в глубь плохо освещенной комнаты.
Джонни отчего-то мешкал. Его рука в перчатке застыла на дверной щеколде, словно он хотел сказать что-то еще. Однако он не произнес ни слова, а только улыбнулся, распахнул дверь и шагнул в темноту.
После его ухода Элизабет начала ходить из угла в угол, размышляя, не следует ли ей поспешить вслед за ним. Ее изводила неопределенность еще одной ночи ожидания. Она просто не знала, сможет ли остаться здесь одна наедине со своими страхами. Подойдя к окну, молодая женщина протерла запотевшее стекло, но не увидела за ним ничего, кроме сплошной тьмы. Ночь выдалась безлунной, днем со стороны моря ветер пригнал густые облака, а вместе с ними ветер и дождь. От прикосновения к холодному и влажному стеклу ее передернуло. Теперь Элизабет не ставила под сомнение мудрость решения Джонни. Она была даже рада, что не пошла вместе с ним. На улице с минуты на минуту мог начаться настоящий снегопад. Несколько крупных снежинок уже ударились в окно, словно предупреждая о грядущей метели.
Подойдя к камину, Элизабет села на грубый стул и, сцепив на коленях пальцы, начала нервно притопывать ногой. Однако вскоре ей это надоело, и она снова метнулась к окну, как если бы могла различить что-то в кромешной тьме. Словно одного ее желания было достаточно для того, чтобы Джонни вернулся. Она попыталась было читать, но при тусклом свете чадящих свечей почти ничего не смогла разобрать, и книга полетела в сторону. Так начинался этот вечер — с беготни от стула к окну и обратно. От беспрестанной ходьбы у нее уже болели ноги и спина; ребенок в животе, реагируя на ее беспокойство, заворочался.
И тут неожиданно раздался стук в дверь. Она замерла на месте.
В это время к ней никто не мог прийти. Для визитов было слишком поздно, а Джонни не стал бы стучать. Эти мысли лихорадочно завертелись у нее в голове, и от страха мурашки пробежали по спине. Верно, Джонни окликнул бы ее из-за двери, чтобы жена сразу знала, что это вернулся он. Чувствуя тошноту и головокружение, Элизабет молча стояла как вкопанная, по-детски всей душой желая, чтобы этот стук оказался ошибкой. Ведь мог же обознаться дверью кто-нибудь из постояльцев. Хотя, впрочем, в такой сельской гостинице, где всего-то три каморки, заблудиться крайне сложно.