наши руки и плечи давно у вас на виду
   но есть на востоке народы у которых не так
   там умеют ценить эту часть тела
   там женщина обязана прятать под одеждой все
   кроме глаз
   у нас недавно был на кафедре профессор из Йемена
   он мне сознался что родил с женой шестерых детей
   но никогда не видел ее рук и плеч
   такая святоша
   а в Америке он сходит с ума глаза его не могут
   насытиться
   какая уж там наука
   но ведь недаром и у нас именно рука
   проникла в священный обряд как символ
   представь как бы это звучало
   "он попросил ее ногу и сердце"
   ужасно но вот тебе моя рука
   вот тебе обе мои руки совсем другое дело
   и когда я смотрю на синие прожилки на запястьях
   мне порой трудно и страшно поверить
   что именно там и несется
   наша густая красная жизнь
   так близко так на виду так открыто для
   всякого лезвия
   Нет ты не сумеешь эти шпильки с секретом
   я знаю тебе нравятся волосы рассыпанные по плечам
   это мода послевоенного кино
   да-да я замечала твои вкусы слеплены
   фильмами твоего детства
   если какая-нибудь разлучница захочет тебя завлечь
   отнять у меня ей достаточно будет
   просмотреть несколько старых лент
   скопировать платье туфли чулки прическу героини
   и ты готов ты беззащитен
   но коль промелькнуло слово чулки
   оно неизбежно ведет палец-стрелку к коленям
   это пожалуй единственное во мне
   что я немножко люблю
   а в детстве мечтала о платье с кринолином
   даже собирала тайком обручи хулахуп
   разных размеров
   а потом выклянчила у матери широкую юбку
   чтобы пришить их изнутри
   наврала что нужно для спектакля
   но на самом деле мне просто хотелось
   окружить колени волшебной тайной
   спрятать под красивым колоколом
   нельзя чтобы каждый молокосос
   имел их для обозрения в любую минуту
   они должны мелькнуть на секунду
   вспыхнуть в канкане
   блеснуть черным шелком и снова исчезнуть
   Подвязка
   знаешь ли ты что есть мужчины
   которые вздрогнут от одного этого слова
   которые собирают наши подвязки в секретные альбомы
   или в коробки из-под конфет
   прокладывают папиросной бумагой
   но и в далекой древности подвязка была окружена
   особым ореолом
   недаром она стала символом знаменитого
   рыцарского ордена
   это случилось много веков назад
   английский король танцевал на
   балу с графиней Солсбери
   и вдруг ее голубая подвязка выскользнула
   из-под платья
   осталась лежать на полу
   под хихиканье придворных насмешников
   но король не растерялся тактично подхватил подвязку
   и пристегнул ею собственный чулок
   громко крикнув "Мне голубое к лицу и к ноге"
   или "Учитесь не заметить"
   или "Король не голый"
   или еще что-то дав пример галантности
   и основав "Орден Подвязки"
   Но мы совсем забыли о тебе
   это неправильно
   пусть я предам всех женщин выдам нашу тайну
   мы редко в этом сознаемся
   но расстегивать ваши рубашки или пижамные куртки
   пуговица за пуговицей это как разворачивать подарок
   особенно если оттуда идет такой жар как у тебя
   хочется тут же залить водой молоком лимонадом
   шампанским
   в следующий раз запасу
   и как же легко как уверено они слетели с языка
   эти невероятные слова "следующий раз"
   А себе в следующий раз припасу корсет
   вот уж повозишься со шнуровкой долго-долго
   все же было в этом свое очарование
   красивые плоды должны лежать открыто в чашах и вазах
   а не висеть в мешочках с бретельками
   но ведь и идею корсета когда-то сумели изгадить
   видимо плоскогрудые ревновали и добились
   чтобы корсет изменил свое назначение выставлять
   а взял на себя роль скрывать
   чтобы стальные пластины и китовый ус
   сжимали бедных женщин до размера доски
   до потери дыхания
   и ведь не мужчины решили нас мучить
   нет сами все сами
   И уж коли речь и пальцы дошли до плодов
   сознаюсь что каждый раз
   когда я вижу как жадно ты тянешь их в рот
   я боюсь твоего разочарования
   ты может быть думал что это яблоки с Древа Познания
   добра и зла
   и рвешься вкусить вопреки Высочайшему запрещению
   но это не так Творец не мог оставить их нам
   иначе бы мы обогнали вас в познании
   и отвлекались от главного дела родить
   И уж коли речь и все остальное дошло до "родить"
   прочь последняя нейлоновая преграда
   прочь одеяла и пижамы
   мы станем совсем одна плоть
   хотя для этого придется совершить много
   довольно смешных движений
   больше тебе чем мне
   это все же так смешно и несправедливо
   что я могу лежать не напрягаясь
   обнимать тебя и видеть белый свет
   а ты должен отжиматься на руках как гимнаст
   или остаешься уткнувшись лицом в подушку
   да еще вынужден скакать взад и вперед
   как мальчик на лошадке-скакалке
   хотя в этом светится смысл
   быть может это проверка пути
   пробный вагончик пускают по новой дороге сто раз
   прежде чем пустят поезд с бесценным грузом
   и помнишь мы говорили о бедности языка
   о том что мы не можем передать друг другу
   что с нами происходит в эти минуты
   поэтому мудро умолкаем
   и я тоже скоро вот-вот замолчу онемею
   мы перейдем на язык цветов
   ты так и сказал что в тебе расцветает цветок
   заполняет лепестками все тело
   это можно изобразить на экране
   цветы будут разными иногда это мак
   в другой раз пион рододендрон магнолия орхидея
   так вот я хочу успеть сказать тебе
   что у меня сегодня расцветает гладиолус
   цветок за цветок по длинному стеблю
   цветок за цветком цветок за цветком цветок за цветком
   На исходе ночи Киперу приснился многосерийный сон. Он плыл в лодке по озеру Себаго, а на корме сидела женщина. Кругом плавали утки, гуси, чайки. Но женщина в каждой серии была другая. Некоторых он узнавал, некоторых - нет. Потому что ему все время приходилось оглядываться на дальний берег. Нацеливать нос лодки на теремок с лифтом, видневшийся там.
   В какой-то из серий он вспомнил один прием. Чтобы сохранять направление, гребец должен смотреть на макушку сидящего на корме и совмещать ее с каким-нибудь деревом на берегу. Или скалой. И сохранять это совмещение, по-разному налегая на весла. Чуть сильнее - правым, чуть сильнее - левым. Тогда лодка будет двигаться правильным курсом, не нужно будет оглядываться назад каждую минуту.
   Он так и сделал. Он сохранял направление. Но теремок перестал приближаться. Вдруг что-то испугало птиц на воде. Они с криками начали подниматься в воздух. Стая за стаей. Кипер оглянулся. Домика на берегу не было. Лесистые холмы раздвинулись и открыли бесконечную водную гладь. Уходящую до горизонта.
   И тогда Кипер проснулся.
   Долли лежала рядом, спиной к нему. Ее волосы катились по подушке, как волны во сне. Ее голое плечо светилось, как нагретый солнцем пляж. Ее новый ребенок, без шума и фанфар, начинал свое дальнее и трудное плавание.
   Кипер осторожно встал, натянул халат поверх пижамы. Достал из-под кровати шлепанцы Роберта. Недельное пьянство напомнило о себе ноющей болью в висках. Он бесшумно дошел до дверей ванной, бесшумно прикрыл их за собой. Отыскал в шкафчике пузырек с аспирином. Проглотил несколько таблеток, запил водой из горсти. Ополоснул лицо, смочил волосы. Ему показалось, что седая прядь стала вдвое шире.
   У ванной была вторая дверь. В коридор, в детскую, в другую спальню? Кипер поднял крючок, выглянул в открывшуюся щелку. Ромб солнечного света лежал на ковре в коридоре, стекал уголком на ступени лестницы. Грегори и Стелла серьезно смотрели с фотографии на стене. Стоявшей за их спинами Долли приходилось улыбаться за всех троих.
   Кипер спустился по лестнице, пересек гостиную. Неубранные подносы со стаканами и пепельницами стояли на полу у камина. Он толкнул входную дверь, вышел на крыльцо.
   Утренние птицы носились в ветвях. Ссорились, хвастались, осыпали насмешками всех нелетающих внизу. Облачка пара струились над влажным асфальтом. Столбики с почтовыми сундуками тянулись вдоль безлюдной улицы, как ночная стража. Красный пакет с газетой утопал в зеленой траве. Красный борт "фалькона" торчал из-за кленового ствола. Малиновая шелуха покрывала капот, крышу, стекла.
   Кипер прошел по дорожке с погасшими фонариками. Подошел к автомобилю, потянул за ручку. Дверца была незаперта. Он подумал, что, пока все спят, можно съездить в свой дом, забрать оттуда какую-то одежду, обувь, бумаги. Если, конечно, дом еще не опечатан новыми владельцами.
   Он сел за руль. Интересно, сохранились в тайнике запасные автомобильные ключи? Ключи были на месте, в конверте, приклеенном снизу под приборной доской.
   "Фалькон" послушно заурчал, легко выкатился из малинового круга. Проехал мимо витрины магазина с вечно льющейся в ванну водой. Направо, налево? Да, кажется, эта улица вела к шоссе. Там, за церковью, должен быть въезд.
   Вот и он.
   И два указателя: хочешь - на запад, хочешь - на восток.
   Под словом "восток" были еще какие-то слова. Он не успел их прочесть, но чем-то они привлекли его. Что-то в них было знакомое, манящее. Только выехав на шоссе, он понял простой смысл этих слов: "Новая Англия". И понял, что совершил ошибку.
   Но съехать, повернуть уже было нельзя. Длиннейший мост вырастал перед ним своим ажурным горбом. Теперь еще нужно будет заплатить за переезд. Ему пришлось долго рыться в ящике для перчаток, выгребая накопленную там мелочь. Сзади недовольно гудели. Последняя монетка исчезла в широкой лапе кассира. И тут вдруг перед его глазами ярко-ярко загорелось лицо миссис Лестер.
   Она выходила из лифта. На ходу начинала рыться в сумочке в поисках ключей. Черные листья извивались по лестничным перилам, точь-в-точь, как в их старом доме на 71 улице. Но нет: табличка на дверях несла имя "Лестер" - не "Дикштейн".
   Кадры были такими яркими, что он отвлекся на них и проехал первый съезд за мостом. Глаза его внимательно следили за дорогой, исправно перебегали по всем трем зеркалам - заднее, левое, правое, - "фалькон" вежливо сторонился, если борт или зад другого автомобиля оказывался слишком близко к нему. Но внутренний взор Кипера был прикован к экрану памяти. Который вдруг загорелся с такой необъяснимой отчетливостью. И не гас.
   Впрочем, разве это память слала свой луч на таинственный экран? Разве доводилось ему когда-нибудь видеть Полину в таком халате с райскими птицами? В этом странном чердачном помещении со скошенным потолком? Достающей заветную бутылку из старого чемодана?
   И сержанта Ярвица он уж точно никогда не видел в домашней обстановке. Тем более - без мундира, в голубой рубашке, перечеркнутой сзади крест-накрест белыми подтяжками. Запустившего обе руки в грязные недра разобранного пылесоса.
   А вот этот усатый дядька - и вовсе незнакомый. Заботливо заворачивает сандвичи в фольгу, укладывает их в жестяной сундучок, добавляет банку пепси-колы. Откуда он здесь взялся?
   Путеводные слова "Новая Англия" снова проплыли над головой. Теперь они уже звучали как приказ. И вслед за ними - большой плакат: "Штат Коннектикут приветствует вас".
   Школьный учитель возник на экране с лопатой в руках. Земля перед ним была расчерчена натянутыми бечевками на квадраты и полосы. Лопата аккуратно вонзалась в землю, скользя вдоль бечевки. Седоволосая женщина ползла за учителем на коленях, втыкая в грядку зеленые пучки рассады.
   Кипер больше не удивлялся мелькающим кадрам. Он ждал их с любопытством и нетерпением. Словно попал на просмотр отснятых кусков и проб к разным кинокартинам.
   Арманда Бартлиб, стоя перед высоким зеркалом, из последних сил затягивала на животе пуговицы жакета.
   Босс Леонид, засучив рукава, заботливо вытирал полотенцем стоящую в ванне жену.
   Незнакомый усач натянул синюю куртку, на спине которой золотыми буквами было выткано слово РОДРИГЕС.
   Джози помогла дочери снять школьный ранец, чмокнула ее в лоб, повела к столу.
   "Ну, конечно! - подумал вдруг Кипер. - Ведь это она, Джози, рассказывала про скрытые в нас, уснувшие способности ясновиденья. И Долли уверяет, что может видеть и слышать на расстоянии. Так бывает. Наверное, и во мне проснулось что-то такое. А почему бы и нет? После долгого запоя в мозгу могут произойти самые неожиданные вещи".
   Судья Ронстон кивнул швейцару и вывел на прогулку рыжего Гидеона.
   Доктор Анна Деборович решительно встала между вторым и третьим мужьями и принялась отталкивать их друг от друга. Все трое кричали, но слов было не разобрать.
   Незнакомый Родригес уцепился за поручни и стал подниматься в кабину грузовика.
   "Фалькон" неожиданно вильнул. Сердитый гудок справа оторвал Кипера от мелькающих кадров. Неужели он задремал? Странно. Ему казалось, что он так хорошо выспался сегодня. Или сказывается загульная неделя, накопленный недосып?
   Мысль о недосыпе вызвала на экран Гарри Филимора. Он высунулся из-под одеяла, взглянул на будильник. Отчаяние, недоверие, даже почтение, сменяясь, поплыли по его помятому лицу. Он замотал головой и нырнул обратно в пододеяльный сумрак.
   Хромоножка Джейн пыталась в одиночку поднять и установить в окне кондиционер.
   Член Ассоциации адвокатов Адальберт Симпсон сидел перед зеркалом. Неизвестная женщина стояла за ним и заплетала его длинные волосы в косу.
   Водитель грузовика Родригес включил радиотелефон и доложил диспетчеру своей компании, что выезжает на трассу. По экрану проплыл борт грузовика с огромным омаром.
   В какой-то момент Кипер заметил, что стрелка указателя бензина подползает к нулю. Что делать? Ведь доехать до Школьного учителя - на это понадобится еще один полный бак. Может быть, предложить заправщику в уплату свое последнее достояние - часы с бриллиантиком? Если тот вообще не отшатнется от водителя в пижаме и халате. Или просто удрать, не заплатив? За ним числится уже столько нарушений закона. Одним больше, одним меньше - какая разница? Но хорошо бы еще, кроме бензина, перехватить где-то чашечку кофе. Его все сильнее тянуло последовать вслед за Гарри Филимором в царство снов.
   А ведь на этой дороге было, было одно кафе, где еще умели варить настоящий турецкий кофе (да простит их Ашот Багразян!). И в ящичке еще осталась мелочь хватит на одну чашку. И кафе было как раз рядом с заправкой. Он вспомнил первый съезд, после того как завидишь высокий крест на горе.
   Школьный учитель посмотрел из-под ладони на дорогу, идущую от фермы Готлибов, отложил лопату и помог своей подруге воткнуть последний пучок рассады.
   Фотограф Багразян, стоя у дверей между двух чемоданов, в последний раз достал из кармана авиационный билет, вгляделся в него и вслух произнес волшебные слова: "Нью-Йорк - Москва - Ереван".
   Защитница животных Диана в последний раз нащупала в сумке банку с краской и зашагала через улицу к магазину мехов.
   Писатель Лорренбах достал из ящика стола пистолет, положил его на раскрытую рукопись и в последний раз набрал номер своего издателя.
   Но, очевидно, способность к ясновиденью, проснувшаяся в Кипере Райфилде, была еще слишком молодой и незрелой. Как видим, она выносила на его внутренний экран только картины и события, происходившие в тот же момент, сейчас. Она не умела проникать в толщу времени и показывать сцены прошлого, хотя бы совсем недавнего.
   Иначе - как знать? - он мог бы увидеть на своем экране, что три дня назад его бывшая жена Полина ворвалась в рыбную адвокатскую контору "Окунь, Карпович и Траутенберг" и со слезами, с криком "он исчез, пропал, он покончит с собой" потребовала прекратить дело, затеянное ею против бывшего мужа.
   Он мог бы увидеть и услышать, как два дня назад босс Леонид, размахивая официальным сообщением из полиции о прекращении дела за отсутствием состава преступления, диктовал секретарше письмо, которым рекламное агентство "Крылатый Гермес" приглашало режиссера К. Райфилда вернуться на работу с повышением оклада.
   И, наконец, он мог бы стать свидетелем сцены в доме Кордоранов совсем накануне его появления: Долли выходит из ванной, показывает Роберту пузырек и говорит:
   - Ты был недоволен, тревожился, что я много принимаю снотворного? Можешь успокоиться - вот, выбрасываю.
   А ясновидец высокого класса мог бы даже разглядеть, как за пятнадцать минут до этого хитрая Долли переложила все снотворные таблетки в пузырек с надписью "аспирин".
   Водитель Родригес увидел знакомую дорожную примету - высокий крест на горе. Он снял микрофон и доложил диспетчеру, что подъезжает к шоссе.
   Кипер Райфилд увидел высокий крест на горе и приготовился съезжать.
   До их мимолетной встречи оставалась ровно одна минута и одна миля.
   Пятьдесят девять секунд...
   Пятьдесят восемь...
   Пятьдесят семь...
   Пятьдесят шесть...
   Пятьдесят пять...