Страница:
– Только то, что у вас с головой не совсем в порядке. А еще многие из ваших на копов работают. Говорят, мы, мол, оказались в заключении по ошибке. Готовы сотрудничать, чтобы как можно скорее выйти на свободу. А ошибка их – как правило, мокруха. Да еще с расчлененкой.
– Не думал, что твой шовинизм зайдет так далеко! – насупился Лукас. – Хотел бы надеяться, Глеб Эдуард, что ты возьмешь свои слова обратно и никогда больше даже словом не обмолвишься о благороднейшей расе прекраснейшей из планет – Лемурии.
– Конечно, беру свои слова обратно. Почему бы не взять?! Никаких проблем. Но при этом остаюсь при своем мнении. Так и знай.
– Ты хочешь сказать, Глеб Эдуард, что люди не бывают стукачами?
– Бывают, – согласился Жмых. – Но самые авторитетные коски в законе обычно люди.
– И рангуны, – уточнил Лукас.
– Опять ты со своими рангунами! Да они просто уроды тупые. И ничего больше.
– Тем не менее, согласно тесту Шульца – Гимлира, проведенному почти полвека назад, рангуны в целом признаны выше по уровню интеллектуального развития, нежели люди. Вот так-то. – Лукас улыбнулся.
– Так то в целом, – парировал в свойственной ему манере Жмых, – а по отдельности они – тупье тупьем. Поверь моему опыту, я знаю, что говорю.
За разговорами они и не заметили, как закончилась пустынная набережная. Впереди темнели купы плодовых деревьев – общественные сады. Немного дальше, по расчетам Жмыха, лежала Парниковая роща, а неподалеку от нее – их дома.
– В роще, должно быть, растет много всего вкусного, – заметил лемуриец, кивая на деревья.
– Яблок или апельсинов я бы поел… Это не нектар для бородавочников пить. Но в такой темноте не различишь, спелое яблоко или зеленое, хороший апельсин или гнилой… Даже если найдешь их на ощупь.
В тени деревьев было прохладно. Звонко стрекотали цикады, пахло зеленью, фруктами и мокрой землей. Под ногами что-то шуршало – то ли опавшие листья, то ли сухая трава…
– Надо нам на дно ложиться, – заявил Жмых. – А то бегаем по городу как угорелые, жрем всякую дрянь…
– Но где же то дно? – поинтересовался Лукас.
– Вот я и думаю… И вообще, я намерен взяться за ум…
– За чей же? – заинтересованно спросил лемуриец.
– Что? Как за чей?
– Да и позволит ли тебе хозяин этого ума долго за него держаться – вот в чем вопрос, – продолжал рассуждать Лукас.
– Я имел в виду… Постой, что это там, впереди?
Среди деревьев мелькнули отблески пламени. Еще несколько шагов, и стало ясно: это не иллюзия и не отблески искусственного освещения – метрах в ста в роще что-то горит.
– Лесной пожар? – предположил Лукас.
– Скорее, просто костер… На астероидах мы частенько поджигали жестянки с соляркой, чтобы хоть немного согреться. Вонь, правда, после этого стояла еще та…
– Да, я забыл, мы в интернате тоже часто жгли костры. И пекли в них картошку. До тех пор, пока один паренек не нажрался вместо картошки углей из старого кострища. Он потом неважно себя чувствовал. А приехавшая комиссия решила, что костры плохо влияют на нашу психику. И запретила такое невинное и приятное развлечение.
– Тс… Ты увлекся, мой дефективный друг… Нам надо тихо подкрасться… Оценить силы… И отобрать у тех, кто развел костер, все съестное… Или молча отвалить восвояси – если их силы превосходят наши.
– А если это бородавочники? – встревожился Лукас.
– С чего вдруг?
– Ну, мне как-то подумалось: а там могут быть бородавочники!
– Думай меньше, у тебя уже бред начинается. Слушай меня. И все у тебя будет хорошо. Не может Нам так не везти в одну ночь! Это могут быть древопитеки, рангуны, мамбасуанские хорьки… Но бородавочники – вряд ли.
Жмых тенью заскользил вперед. Когда возникала такая необходимость, он мог двигаться почти бесшумно. Словно кот, гуляющий в ночи. Подобное сравнение частенько приходило Глебу на ум. Лукас поспешил следом – с его лемурийской грацией красться, не издавая лишнего шума, не составляло труда. Костер отбрасывал причудливые блики. Дул порывистый ветер, разгоняя дым. Тени бешено плясали на трепещущих от ветра деревьях.
Возле огня грелись двое. Один из них, определил Жмых, скорее всего, человек. Расовую принадлежность второго любителя сидения под открытым небом у пылающего костра выдавали большие мохнатые уши. Таргариец сидел на бревне и оживленно работал челюстями.
– Анисимов со своим другом Накнаком выбрались на пикник? – Жмых обернулся к Лукасу.
– Содержатель «Левого берега» шире в кости. Да и таргариец у него помельче. А этот – на удивление крупный, – отозвался Лукас. – И толстый.
– Видишь ящик позади них?
– Два ящика…
– В одном из них наверняка тушенка… Узнаю очертания и маркировку… Я жрать хочу – нет сил. Придется грабить.
– У нас нет оружия, кроме одной гранаты. А у них могут быть и пистолеты, и парализаторы.
– Это очень хорошо, – заметил Жмых, – нам пригодятся пистолеты и парализаторы.
– Но как мы их возьмем?!
– Бросать гранату – тушенка может испортиться… – задумался Глеб. – Точнее, испариться. Последнее время жесть на банках делают такой тонкой…
– Может, стоит подойти и просто попросить? – спросил Лукас.
– Попросить? Это как?
– Поздороваться, сказать, что мы заблудились в роще, хотим есть. Что у нас нет денег… И они могут угостить нас, позволить согреться у костра.
– Я. в общем-то, не замерз, – пробурчал Жмых.
– Все равно, полагаю, в тепле они нам не откажут. Возможно, угостят ужином, если у них имеются зачатки гуманизма. Не будут же они питаться у нас на глазах?
– На глазах? Что за дикая мысль! Пускай у себя на глазах питаются, извращенцы проклятые! А у меня есть граната.
– И все же лучше попросить их…
– Где ты только выучился попрошайничать? Словно последний бичара. Нет, нет, не говори – я уже догадываюсь! Все твои истории уходят корнями глубоко в детство. Ладно, пойдем, побазарим с этими туристами-активистами… У них явно тоже что-то неладно – какой дурак будет околачиваться ночью в лесу, когда кругом столько пустых коттеджей?
Жмых повесил ящик с деньгами на сучок яблони, полагая, что его здесь в ближайшее время не найдут, а без денег выходить к костру безопаснее, сжал в кулаке гранату и шагнул в освещенный круг.
– Здорово живете! – рявкнул он.
Человек и таргариец вздрогнули. При свете костра стало ясно видно, что таргариец – темно-рыжего цвета. Ему, наверное, перевалило уже за сотню лет. Да и мужчина оказался в возрасте, о чем явственно говорила седина. Лицо незнакомца было сухим, суровым, с пересекающим щеку шрамом. Несмотря на возраст, выглядел он жилистым, крепким.
В руке человека неведомо откуда появился пистолет, черное дуло которого мрачно уставилось в глаза Глеба.
– Не надо паниковать, дядя. – Глеб скривился. – Мой кореш держит вас на мушке… Так что попрячьте свои пушки. – Он обернулся назад и крикнул: – А, как сказал?! Тебе понравилось?
– Неплохо, – отозвался лемуриец.
– Короче, стволы на землю. Ваша карта бита.
– Не гони, – рявкнул человек. – Давно бы вы нас постреляли, если б могли…
– Хе, – осклабился Жмых. – Ты, я вижу, кореш, тертая булка, как некоторые говорят…
– Мамбасуанский хорек тебе кореш…
– Ныкаешься от кого? Или на терку вышли? – как ни в чем не бывало продолжал разговор Глеб.
– Ныкаюсь… Поэтому проблемы у тебя, парень… Отпускать тебя никак нельзя… Хоть и шустрый ты, и подкованный…
– Подожди, дядя… Договоримся. И шмалять не спеши. Вот, видишь, что в кулачке у меня?
– И что же в твоем кулачке? Граната топийная? Ну, аргумент, ничего не скажешь… Да только и тебе не жить, если очень размахивать ею будешь…
– И я о чем. Потолковать надо, Седой. Человек насторожился.
– Ты откуда меня знаешь?
– Да не знаю я тебя. Увидел волосы, вот и пришло в голову.
– Ладно, разберемся. И все же ты мне, жучок, подозрителен… Чего надо?
– Поесть дайте! – заявил лемуриец, выступая из темноты. – Вы ведь не пищу бородавочников едите?
Таргариец хлопнул ушами, поворачивая голову к Лукасу. Седой тоже слегка опешил.
– Ты кто такой?
– Я с ним, – кивнул на Жмыха лемуриец.
– Это пока что хреновенькая рекомендация, – заметил Седой. – Но садись к огню, на пару банок тушенки мы не обеднеем…
– Вот видишь, – прошептал Лукас товарищу. – Все удалось уладить миром…
– Ага, пока у меня в руке граната, – фыркнул Глеб.
Таргариец, повинуясь молчаливому приказу Седого, поднялся, вынул из ящика две банки самораспаковывающейся и саморазогревающейся тушенки, бросил их гостям. Лемуриец ловко поймал свою, а Жмых только отступил в сторону. Банка шмякнулась на землю.
– Что, не хочешь есть? – усмехнулся Седой.
– Руки заняты, – осклабился Жмых. – Мы сначала побазарим с тобой, дядя. Я вижу, ты человек правильный. Не иначе, тоже на бугров обижен?
– Я и сам бугор… – Он помрачнел. – Только порядка не стало в людях. Не хотят закон воровской чтить, беспределыцики беспонтовые. На Дроэдеме те, что во всей Галактике в авторитете ходят, для них не указ. Да ты хавай, коск, – о делах потом побазарим. Знаю я, каково это – высунув язык, от взбесившихся братков бегать…
Седой убрал пистолет в кобуру под мешковатой курткой. Жмых, подумав, положил гранату в карман видавшего виды пиджака. В случае чего, достать недолго.
– Нет ли у вас чего-нибудь вегетарианского? – подал голос Лукас.
– Ишь ты какой, – нахмурился Седой. – Видать, не очень голоден.
– Нет, что вы, я очень проголодался.
– Раз проголодался, жри, что дают. Мы на астероидах и крыс дохлых жрали, когда в осаде сидели.
– Это у Бетельгейзе? – заинтересовался Жмых. – Пятнадцать лет назад? Я тогда как раз в приюте околачивался… По стерео мы передачи смотрели. И в бунт играли. Мочили воспитателей подушками и швабрами иногда…
– Точно. У Бетельгейзе, – старый коск усмехнулся.
– Так ты авторитетный человек! Слышал, всех, кто тогда утек, в авторитеты объявили. Что ж ты не в трехэтажном особняке сидишь, а с лохмоухим в лесу кантуешься?
– Карта так легла, – ответил Седой. – А на Гнунка баллоны не кати. Он кореш верный, в деле проверенный.
– Глухонемой?! – с пониманием поинтересовался Лукас.
– Почему глухонемой? Молчаливый просто. Не любит рот без дела раскрывать.
– Боится, муха залетит? – расплылся в улыбке Жмых.
– Раскрывает его, только когда ест, – сообщил Седой. – И погоняло у него соответствующее – Молчаливый.
– По-таргарийски Гнунк и есть Молчаливый, – сообщил Лукас. – Я знаю.
Таргариец вдруг взволновался, резко поднялся и оказался не только толстым, но и очень высоким. Жмых вжал голову в плечи. Такого громадного таргарийца ему видеть пока не приходилось. Только драки сейчас и не хватало! И надо же ему было привязаться к здоровенному корешу Седого?! Кто же знал, что бывают такие здоровые лохмоухие таргарийцы.
Глеб стал прикидывать, как будет валить громилу. Для начала, наверное, заедет ему ногой в пах, а потом можно долбануть кулаками по ушам, если получится. Но таргариец не стал ни на кого бросаться. Он полез в ящик, порылся в нем, выбрал одну из банок и бросил лемурийцу.
– Зеленый горошек! – обрадовался Лукас, разглядывая этикетку. – Видишь, Глеб Эдуард, как полезно знать хотя бы несколько слов на чужом языке!
– Полезно, – кивнул Жмых. – Я по-таргарийски тоже пару слов знаю. – И гаркнул: – Пушкон нуса кварт.
Таргариец обернулся, уставился на него обратившимися в узкие щелки глазками. Ноздри широкого носа раздувались. Над переносицей прорисовалась глубокая морщина.
– Эй, я не хотел тебя обидеть! – испугался Глеб. – Просто решил продемонстрировать, что тоже пару слов по-таргарийски знаю. Думал, может, и мне горошек перепадет. Нет? Не перепадет? Ну и не надо…
Здоровяк некоторое время разглядывал Жмыха с самым свирепым видом, потом отвернулся.
– Что ты сказал? – заинтересовался Лукас. – Я хоть и учил языки, эти таргарийские слова слышу впервые.
– Это страшное ругательство, – сообщил Глеб, – дословно означает что-то вроде того: «Чтобы у тебя шерсть на ушах колосилась». Да, вот так…
– Интересно, – заметил Лукас. – Пушкон нуса кварт. Кажется, запомнил.
– Думаешь, пригодится, когда в следующий раз встретим Накнака?
– Не исключено.
– О чем вы там шепчетесь? – окликнул гостей авторитетный коск. – Вас, ребята, что, в детстве не учили, что нехорошо шептаться по углам, когда вы находитесь в обществе взрослых? Я ведь могу и обидеться.А если Седой обижается, это обычно плохо кончается. Жрите давайте. И лучше всего молча. Берите пример с Гнунка. Он мне тем и приятен, что молчит все время.
Жмых кивнул, потянул за петлю на крышке, и банка с зубовным скрежетом распечаталась. Глеб поднес ее к носу и с наслаждением втянул нежный мясной аромат. Это тебе не бородавчанская дрянь, от которой любого представителя рода homo sapiens неизбежно настигнут рвота и понос, а настоящая тушенка, произведенная в одной из земных колоний. Притом совсем свежая. Не иначе Седой со своим проверенным в деле корешем грабанули какой-нибудь продуктовый склад в окрестностях Парниковой рощи. Причем выбрали правильный склад, ориентированный на гуманоидных потребителей белковой пищи.
– Чем это жрать? – поинтересовался Глеб.
Не говоря ни слова, таргариец полез в сумку и секунду спустя метнул ложку Жмыху. Бросок получился сильным. Ложка, нацеленная в лицо человека, почти со свистом пролетела по воздуху. Глеб перехватил ее перед самым носом. Зажал в кулаке. Посмотрел на здоровяка со злобой. Отношения их не заладились с самого начала. Во взгляде Жмыха явственно читалось – наверное, придется мочить.
Лукас открыл банку с зеленым горошком. Вежливо обратился к таргарийцу и тоже получил ложку. После чего приступил к трапезе. Он успел только поднести ложку к лицу, а Глеб уже сжевал всю тушенку, сыто рыгнул и развалился у костра. Седой поглядел на него неодобрительно, но ничего не сказал.
– Ну так что, уважаемый, – обратился к нему Жмых. – Может, расскажешь теперь, как ты, авторитетный коск, дошел до жизни такой, что вынужден тут ховаться, словно пещерная крыса?
Гнунк заворчал, сунул руку за пазуху и потащил ствол, но Седой остановил его жестом.
– Если ты такой любопытный, слушай…
Лукас придвинулся и затих, ложка застыла в банке.
– Я прилетел на Дроэдем по верной наводке. Как мне тогда казалось, верной… Один из моих старых корешей, авторитетный человек, он тоже, кстати, был у Бетельгейзе, получил эти сведения от своего уха.
– Как вы сказали? – уточнил Лукас.
– От своего уха, – повторил Седой. – Не втыкаешь, парень? От копа прикормленного. Понял?
– Ах вот как, теперь понял, – кивнул Лукас. – Продолжайте, пожалуйста. Все это очень увлекательно.
Седого замечание лемурийца неожиданно разозлило.
– Увлекательно тебе, паскуда?! – прошипел он, сплюнул и выставил перед собой широкую ладонь. – Я тебя вот этими пальчиками придушу, по частям в костре пожарю и съем. Понял меня, парень?!
– М-м-м, да, – выдавил пораженный до глубины души лемуриец и бросил многозначительный взгляд на Жмыха. Мол, этот авторитетный коск – абсолютный псих.
Глеб в ответ только плечами пожал. Он подозревал, что поэтическая манера разговора в преступной среде до добра не доведет. Но вместо того, чтобы пользоваться простыми словами и выражениями, которыми так богата феня, Лукас продолжал изъясняться изящно и длинно.
– Ты это, Седой, – буркнул он, – не надо на него накатывать. У него погоняло среди наших – Поэт. Он нашим на астероиде знаешь какие письма проникновенные домой писал? Если понадобится, и тебе напишет.
– Если понадобится, – авторитет скривился, – я себе сам напишу. Только с родными, если б они у меня даже были, я бы связаться никак не смог. Ты что, паря, думаешь, я не пытался отсюда весточку своим корешкам дать? Или смыться отсюда не пробовал?
– Не догнал… – откликнулся Глеб. – Это что еще значит?!
– Я бывший бугор человеческого района, – сообщил Седой. – Только заметил я неприятную закономерность. Бугры здесь живут не дольше полугода. А потом приходит кто-то, кто непременно желает занять их место. И отправляется старый бугор на стеклянное кладбище. А новый начинает править. И ощущает себя тузом до того самого последнего часа, пока не поймет, что и козырная карта бывает крыта. Что случается часто, если в колоде одни козырные карты. Понял меня, паря?
– Не совсем… – проговорил Лукас и осекся, опасаясь, что опять сболтнет что-нибудь лишнее и разозлит Седого.
– У меня были надежные осведомители, – поведал Седой, – поэтому я хорошо подготовился, когда пришла пора рвать когти. Но капкан защелкнулся.
Лысый купил даже моих ближайших корешей. Не купил только его, – Седой качнул головой на Гнунка, – потому что он не продается. Я поначалу пытался через космодром отсюда смыться. Только корабли отсюда не улетают. Точнее, улетают, но очень редко. И с укомплектованной командой на борту.
– Так надо захватить корабль вместе с командой! – предложил Жмых.
– Это не так просто, как ты думаешь, – помрачнел Седой. – Мы пытались. Но они четко секут фишку. В корабль влезают через специальные норы. И из корабля лезут прямо в эти норы. И каждая шестерка из космопорта – с пулеметом в зубах.
– Что-то я этого не заметил…
– Это потому, что был час прибытия, – прорычал коск, – а в то время, когда корабль готовится к вылету, там дежурят отряды самообороны. Слышали о таких?
– Слышать слышали, но сталкиваться не приходилось. По-моему, это вообще какие-то левые ребята…
– Левые! Да вам просто повезло, что вы на них не наткнулись. Это дикие мокрушники. Стоит им просечь любой непорядок, или даже они просто подумают, что это непорядок, – мочилово гарантировано. Тусуются они в районе космопорта, там у них что-то вроде базы. Один коск как-то решил приколоться и затушил сигару о морду одного из их бойцов. Не понравилось ему, что тот не очень вежливо с ним разговаривал. А тот вроде крутой, двадцать косков под началом. Думаешь, коска в тюрьму поволокли? Даже и не пытались. Сначала ему сломали руки, потом выбили все зубы, отбили внутренности, отволокли его тело и сбросили в коллектор. Нет уж, лучше держаться от космопорта подальше.
– Хорошо, что мы туда не сунулись, – обрадовался Жмых, – я пупком чувствовал – в космопорте нас ждут неприятности.
– Извините, а что вы сказали о связи? – спросил Лукас.
Седой одарил его тяжелым неприязненным взглядом.
– Связи с планетой нет!
– Как же нет? – удивился лемуриец. – Это противоречит конвенции о правах человека, введенной в действие еще в… – Он осекся. – Владелец отеля «Левый берег» Юрий Анисимов – возможно, вы его знаете, он весьма известный человек на Дроэдеме, – утверждал, что связь есть. Хотя она стоит весьма дорого.
– Связи с планетой нет! – повторил Седой. – Что касается Анисимова, то он меня кинул!
– Не может быть! – опешил Глеб.
– Как только я перестал быть бугром, ударился вбега и совершил попытку захватить корабль в космопорте, он закрыл для меня кредит.
– А как же репутация? Он ведь ею так дорожит!
– По слухам, Лысый обещал ему, что меня не станет в течение двух часов, для меня даже заказали специальный катафалк. Я оказался не нужен Анисимову, и он меня кинул. Но я, как видите, выжил. Что для него, наверное, стало ударом. Если только Лысый не соврал ему, что дело сделано.
– Но нам он отдал наши деньги, – поведал Лукас.
– Только половину, – уточнил Жмых.
– Значит, вы ему для чего-то нужны, – Седой нахмурился. – Может, он считал, что у вас есть шансы прожить несколько дней. Куда ему торопиться? Меня-то приговорили свои же люди – при таком раскладе, как правило, счет идет на минуты.
«Очень надеюсь, что вы потратите полученную сумму на оружие и сможете оказать достойное сопротивление вашим противникам», – вспомнил Жмых слова владельца «Левого берега» и озадачился. Если он хотел их кинуть, к чему такая забота. И какие такие цели он мог преследовать, что не кинул их, как поступил с Седым? Или Седой врет? Но с какой целью?
– Слышь, Седой, – решил Глеб спросить напрямую, – а ты не гонишь порожняк?
– За гнилой базар можешь маслину получить, – проворчал коск.
– Чего ты сразу кипешишься, я ж просто спросил. Поинтересовался, так сказать.
– Я людей, бывало, и за меньшее убивал.
– Например, за что? – поинтересовался Лукас.
– Например, за то, что они много знали, много болтали, а главное, не внушали мне доверия. И ты, парень, мне доверия совершенно не внушаешь.
В руке Седого неожиданно оказался пистолет. Две вспышки, грохот, и Лукаса опрокинуло, отшвырнуло от костра на пару метров.
– Вот что значит хороший калибр, – хмыкнул старый коск.
Жмых настолько опешил, что забыл о гранате, лежащей в кармане, забыл о том, что можно вскочить и убежать… Во всяком случае, попытаться. Стреляет Седой отменно, а от пули не убежишь.
– Прямо в сердце, – впервые за вечер нарушил молчание Гнунк. – Обе пули.
– Не люблю стрелять в голову. Зачем рожу портить? Пусть лежит в стеклянном гробу молодой, красивый. – Седой засмеялся, довольный собственным остроумием. – Надеюсь, он был тебе не слишком дорог?
Глеб не мог ничего сказать. Он ждал расправы, но авторитет, мотавший срок у Бетельгейзе, не торопился стрелять, хотя мог сделать это беспрепятственно.
– Эй, парень, быстро отвечай: будешь на меня работать? Я собираюсь сколотить небольшую шайку. Ты мне понравился. Он – нет.
– Я… Я…
– Ты – правильный коск. А он был похож на фуфлыжника. Ему я не поверил, хоть он и понравился Гнунку. Но здесь не Гнунк решает, а я.
Жмых наконец обрел способность соображать. Похоже, Седой и правда хочет оставить его в живых. Сейчас проверил «на управляемость» – если Глеб стерпит потерю товарища, то и дальше будет выполнять приказания беспрекословно. К тому же он теперь один и надеяться ему не на кого. С Гнунком Седой скрутит его по-любому. А бойцы, «пушечное мясо», старому авторитету могут понадобиться. Не самому же в перестрелках участвовать, в разведку ходить? Для этого имеются шестерки…
– Я буду на тебя работать, – дрожащим голосом согласился Жмых.
Седой тотчас протянул ему руку, тыльной стороной ладони вперед. Глеб сначала не сообразил для чего, а потом вспомнил, что в некоторых бандитских «семьях» бойцы целуют руку босса, выражая тем самым покорность.
Целовать руку Седого у Жмыха не было ни малейшего желания. Слишком много крови на ней было. Но что остается делать, когда в лицо тебе смотрит ствол двенадцатого калибра? У Глеба даже возникла мысль вцепиться в толстые пальцы авторитета зубами, но он пересилил безумный порыв и, униженно согнувшись, припал к руке бандита.
– Молодец! – Седой довольно осклабился, потрепал Жмыха по щеке. – Теперь гранатку отдай. Мы тебе вручим какое-нибудь оружие. После. Когда поймем, что тебе на самом деле можно доверять. Ты кушай, кушай, не стесняйся…
Жмыха едва не вывернуло наизнанку. От страха. На что уж он привык жить среди бандитов – но Седой пугал его не на шутку. Гранату он вынул из кармана и отдал главарю. Ожидал выстрела, но его не последовало. Седой ухмыльнулся и приказал:
– А ты, Гнунк, оттащи падаль от костра. Негоже приличным людям сидеть в такой компании.
Таргариец поднялся, похлопал по карманам поверженного Лукаса и вновь опустился на место, кивнув на Глеба.
– Верно, кореш, – такая работа не для стариков, таких, как мы с тобой, – рассуждал Седой. – Пусть молодой постарается. И прикопать бы мертвяка не помешало, да лопаты у нас нет. Так полежит. Позаботятся о нем или черные вороны поднебесные, или волки… Из отрядов самообороны, будь они прокляты!
Жмых, стараясь не проявлять излишней поспешности, поднялся с места. Еще одна проверка? Убежит или исполнит приказание и вернется? А как поступить правильнее? Что лучше – испытывать удачу самому или кантоваться в компании тертых косков, которые пришить могут в любой момент, но как выжить на этой страшной и непонятной планете, знают?
– Зря ты его убил, Седой, – выдавил из себя он.
– На папу тянешь? – нехорошо прищурился авторитет.
– Не тяну. У него на счету два лимона лежали, которые он из Мамба-банка увел. Он без понятий был, не коск, но хакер. Я почему с ним и терся – надеялся денежки к рукам прибрать. А теперь плакали денежки.
– Ты не ной понапрасну, – скривился Седой. – Мертвому и денежки не нужны. А живому и без них бывает неплохо. Знаешь, сколько раз я богачом бывал? Но как пришло, так и ушло… Ты не болтай – пусть старики больше болтают, – а тащи-ка своего дружка бывшего в лес. И возвращайся. Не поспешишь если – накажу.
Жмых подошел к распростертому на траве Лукасу, подхватил его под руки. Мертвое тело тащить было гораздо тяжелее, чем живого лемурийца.
«Нет, с этими волками кантоваться не буду, – размышлял Глеб. – Посмотрю сейчас – не крадется ли за мной старая сволочь, схвачу ящик с деньгами – и ходу отсюда… В „Левый берег“, там денежки покойничка заберу… А что дальше? Дальше видно будет. В огромном городе со множеством пустых домов спрятаться можно. Только надо не бегать бестолково, а спрятаться понадежнее да пожить пару недель. Или месяц. К тому времени, глядишь, Лысого замочат, Стиру приговорят – а с новыми буграми и договориться можно».
Листья шумели над головой. Лес выглядел мрачно и сурово – словно чувствовал злодейство, которое только что произошло под его сенью. Вдали тоскливо кричала, завывала, ухала неведомая птица. От ее криков даже у привычного к воплям песчаных мамбасуанских шакалов Жмыха мурашки шли по коже.
– Не думал, что твой шовинизм зайдет так далеко! – насупился Лукас. – Хотел бы надеяться, Глеб Эдуард, что ты возьмешь свои слова обратно и никогда больше даже словом не обмолвишься о благороднейшей расе прекраснейшей из планет – Лемурии.
– Конечно, беру свои слова обратно. Почему бы не взять?! Никаких проблем. Но при этом остаюсь при своем мнении. Так и знай.
– Ты хочешь сказать, Глеб Эдуард, что люди не бывают стукачами?
– Бывают, – согласился Жмых. – Но самые авторитетные коски в законе обычно люди.
– И рангуны, – уточнил Лукас.
– Опять ты со своими рангунами! Да они просто уроды тупые. И ничего больше.
– Тем не менее, согласно тесту Шульца – Гимлира, проведенному почти полвека назад, рангуны в целом признаны выше по уровню интеллектуального развития, нежели люди. Вот так-то. – Лукас улыбнулся.
– Так то в целом, – парировал в свойственной ему манере Жмых, – а по отдельности они – тупье тупьем. Поверь моему опыту, я знаю, что говорю.
За разговорами они и не заметили, как закончилась пустынная набережная. Впереди темнели купы плодовых деревьев – общественные сады. Немного дальше, по расчетам Жмыха, лежала Парниковая роща, а неподалеку от нее – их дома.
– В роще, должно быть, растет много всего вкусного, – заметил лемуриец, кивая на деревья.
– Яблок или апельсинов я бы поел… Это не нектар для бородавочников пить. Но в такой темноте не различишь, спелое яблоко или зеленое, хороший апельсин или гнилой… Даже если найдешь их на ощупь.
В тени деревьев было прохладно. Звонко стрекотали цикады, пахло зеленью, фруктами и мокрой землей. Под ногами что-то шуршало – то ли опавшие листья, то ли сухая трава…
– Надо нам на дно ложиться, – заявил Жмых. – А то бегаем по городу как угорелые, жрем всякую дрянь…
– Но где же то дно? – поинтересовался Лукас.
– Вот я и думаю… И вообще, я намерен взяться за ум…
– За чей же? – заинтересованно спросил лемуриец.
– Что? Как за чей?
– Да и позволит ли тебе хозяин этого ума долго за него держаться – вот в чем вопрос, – продолжал рассуждать Лукас.
– Я имел в виду… Постой, что это там, впереди?
Среди деревьев мелькнули отблески пламени. Еще несколько шагов, и стало ясно: это не иллюзия и не отблески искусственного освещения – метрах в ста в роще что-то горит.
– Лесной пожар? – предположил Лукас.
– Скорее, просто костер… На астероидах мы частенько поджигали жестянки с соляркой, чтобы хоть немного согреться. Вонь, правда, после этого стояла еще та…
– Да, я забыл, мы в интернате тоже часто жгли костры. И пекли в них картошку. До тех пор, пока один паренек не нажрался вместо картошки углей из старого кострища. Он потом неважно себя чувствовал. А приехавшая комиссия решила, что костры плохо влияют на нашу психику. И запретила такое невинное и приятное развлечение.
– Тс… Ты увлекся, мой дефективный друг… Нам надо тихо подкрасться… Оценить силы… И отобрать у тех, кто развел костер, все съестное… Или молча отвалить восвояси – если их силы превосходят наши.
– А если это бородавочники? – встревожился Лукас.
– С чего вдруг?
– Ну, мне как-то подумалось: а там могут быть бородавочники!
– Думай меньше, у тебя уже бред начинается. Слушай меня. И все у тебя будет хорошо. Не может Нам так не везти в одну ночь! Это могут быть древопитеки, рангуны, мамбасуанские хорьки… Но бородавочники – вряд ли.
Жмых тенью заскользил вперед. Когда возникала такая необходимость, он мог двигаться почти бесшумно. Словно кот, гуляющий в ночи. Подобное сравнение частенько приходило Глебу на ум. Лукас поспешил следом – с его лемурийской грацией красться, не издавая лишнего шума, не составляло труда. Костер отбрасывал причудливые блики. Дул порывистый ветер, разгоняя дым. Тени бешено плясали на трепещущих от ветра деревьях.
Возле огня грелись двое. Один из них, определил Жмых, скорее всего, человек. Расовую принадлежность второго любителя сидения под открытым небом у пылающего костра выдавали большие мохнатые уши. Таргариец сидел на бревне и оживленно работал челюстями.
– Анисимов со своим другом Накнаком выбрались на пикник? – Жмых обернулся к Лукасу.
– Содержатель «Левого берега» шире в кости. Да и таргариец у него помельче. А этот – на удивление крупный, – отозвался Лукас. – И толстый.
– Видишь ящик позади них?
– Два ящика…
– В одном из них наверняка тушенка… Узнаю очертания и маркировку… Я жрать хочу – нет сил. Придется грабить.
– У нас нет оружия, кроме одной гранаты. А у них могут быть и пистолеты, и парализаторы.
– Это очень хорошо, – заметил Жмых, – нам пригодятся пистолеты и парализаторы.
– Но как мы их возьмем?!
– Бросать гранату – тушенка может испортиться… – задумался Глеб. – Точнее, испариться. Последнее время жесть на банках делают такой тонкой…
– Может, стоит подойти и просто попросить? – спросил Лукас.
– Попросить? Это как?
– Поздороваться, сказать, что мы заблудились в роще, хотим есть. Что у нас нет денег… И они могут угостить нас, позволить согреться у костра.
– Я. в общем-то, не замерз, – пробурчал Жмых.
– Все равно, полагаю, в тепле они нам не откажут. Возможно, угостят ужином, если у них имеются зачатки гуманизма. Не будут же они питаться у нас на глазах?
– На глазах? Что за дикая мысль! Пускай у себя на глазах питаются, извращенцы проклятые! А у меня есть граната.
– И все же лучше попросить их…
– Где ты только выучился попрошайничать? Словно последний бичара. Нет, нет, не говори – я уже догадываюсь! Все твои истории уходят корнями глубоко в детство. Ладно, пойдем, побазарим с этими туристами-активистами… У них явно тоже что-то неладно – какой дурак будет околачиваться ночью в лесу, когда кругом столько пустых коттеджей?
Жмых повесил ящик с деньгами на сучок яблони, полагая, что его здесь в ближайшее время не найдут, а без денег выходить к костру безопаснее, сжал в кулаке гранату и шагнул в освещенный круг.
– Здорово живете! – рявкнул он.
Человек и таргариец вздрогнули. При свете костра стало ясно видно, что таргариец – темно-рыжего цвета. Ему, наверное, перевалило уже за сотню лет. Да и мужчина оказался в возрасте, о чем явственно говорила седина. Лицо незнакомца было сухим, суровым, с пересекающим щеку шрамом. Несмотря на возраст, выглядел он жилистым, крепким.
В руке человека неведомо откуда появился пистолет, черное дуло которого мрачно уставилось в глаза Глеба.
– Не надо паниковать, дядя. – Глеб скривился. – Мой кореш держит вас на мушке… Так что попрячьте свои пушки. – Он обернулся назад и крикнул: – А, как сказал?! Тебе понравилось?
– Неплохо, – отозвался лемуриец.
– Короче, стволы на землю. Ваша карта бита.
– Не гони, – рявкнул человек. – Давно бы вы нас постреляли, если б могли…
– Хе, – осклабился Жмых. – Ты, я вижу, кореш, тертая булка, как некоторые говорят…
– Мамбасуанский хорек тебе кореш…
– Ныкаешься от кого? Или на терку вышли? – как ни в чем не бывало продолжал разговор Глеб.
– Ныкаюсь… Поэтому проблемы у тебя, парень… Отпускать тебя никак нельзя… Хоть и шустрый ты, и подкованный…
– Подожди, дядя… Договоримся. И шмалять не спеши. Вот, видишь, что в кулачке у меня?
– И что же в твоем кулачке? Граната топийная? Ну, аргумент, ничего не скажешь… Да только и тебе не жить, если очень размахивать ею будешь…
– И я о чем. Потолковать надо, Седой. Человек насторожился.
– Ты откуда меня знаешь?
– Да не знаю я тебя. Увидел волосы, вот и пришло в голову.
– Ладно, разберемся. И все же ты мне, жучок, подозрителен… Чего надо?
– Поесть дайте! – заявил лемуриец, выступая из темноты. – Вы ведь не пищу бородавочников едите?
Таргариец хлопнул ушами, поворачивая голову к Лукасу. Седой тоже слегка опешил.
– Ты кто такой?
– Я с ним, – кивнул на Жмыха лемуриец.
– Это пока что хреновенькая рекомендация, – заметил Седой. – Но садись к огню, на пару банок тушенки мы не обеднеем…
– Вот видишь, – прошептал Лукас товарищу. – Все удалось уладить миром…
– Ага, пока у меня в руке граната, – фыркнул Глеб.
Таргариец, повинуясь молчаливому приказу Седого, поднялся, вынул из ящика две банки самораспаковывающейся и саморазогревающейся тушенки, бросил их гостям. Лемуриец ловко поймал свою, а Жмых только отступил в сторону. Банка шмякнулась на землю.
– Что, не хочешь есть? – усмехнулся Седой.
– Руки заняты, – осклабился Жмых. – Мы сначала побазарим с тобой, дядя. Я вижу, ты человек правильный. Не иначе, тоже на бугров обижен?
– Я и сам бугор… – Он помрачнел. – Только порядка не стало в людях. Не хотят закон воровской чтить, беспределыцики беспонтовые. На Дроэдеме те, что во всей Галактике в авторитете ходят, для них не указ. Да ты хавай, коск, – о делах потом побазарим. Знаю я, каково это – высунув язык, от взбесившихся братков бегать…
Седой убрал пистолет в кобуру под мешковатой курткой. Жмых, подумав, положил гранату в карман видавшего виды пиджака. В случае чего, достать недолго.
– Нет ли у вас чего-нибудь вегетарианского? – подал голос Лукас.
– Ишь ты какой, – нахмурился Седой. – Видать, не очень голоден.
– Нет, что вы, я очень проголодался.
– Раз проголодался, жри, что дают. Мы на астероидах и крыс дохлых жрали, когда в осаде сидели.
– Это у Бетельгейзе? – заинтересовался Жмых. – Пятнадцать лет назад? Я тогда как раз в приюте околачивался… По стерео мы передачи смотрели. И в бунт играли. Мочили воспитателей подушками и швабрами иногда…
– Точно. У Бетельгейзе, – старый коск усмехнулся.
– Так ты авторитетный человек! Слышал, всех, кто тогда утек, в авторитеты объявили. Что ж ты не в трехэтажном особняке сидишь, а с лохмоухим в лесу кантуешься?
– Карта так легла, – ответил Седой. – А на Гнунка баллоны не кати. Он кореш верный, в деле проверенный.
– Глухонемой?! – с пониманием поинтересовался Лукас.
– Почему глухонемой? Молчаливый просто. Не любит рот без дела раскрывать.
– Боится, муха залетит? – расплылся в улыбке Жмых.
– Раскрывает его, только когда ест, – сообщил Седой. – И погоняло у него соответствующее – Молчаливый.
– По-таргарийски Гнунк и есть Молчаливый, – сообщил Лукас. – Я знаю.
Таргариец вдруг взволновался, резко поднялся и оказался не только толстым, но и очень высоким. Жмых вжал голову в плечи. Такого громадного таргарийца ему видеть пока не приходилось. Только драки сейчас и не хватало! И надо же ему было привязаться к здоровенному корешу Седого?! Кто же знал, что бывают такие здоровые лохмоухие таргарийцы.
Глеб стал прикидывать, как будет валить громилу. Для начала, наверное, заедет ему ногой в пах, а потом можно долбануть кулаками по ушам, если получится. Но таргариец не стал ни на кого бросаться. Он полез в ящик, порылся в нем, выбрал одну из банок и бросил лемурийцу.
– Зеленый горошек! – обрадовался Лукас, разглядывая этикетку. – Видишь, Глеб Эдуард, как полезно знать хотя бы несколько слов на чужом языке!
– Полезно, – кивнул Жмых. – Я по-таргарийски тоже пару слов знаю. – И гаркнул: – Пушкон нуса кварт.
Таргариец обернулся, уставился на него обратившимися в узкие щелки глазками. Ноздри широкого носа раздувались. Над переносицей прорисовалась глубокая морщина.
– Эй, я не хотел тебя обидеть! – испугался Глеб. – Просто решил продемонстрировать, что тоже пару слов по-таргарийски знаю. Думал, может, и мне горошек перепадет. Нет? Не перепадет? Ну и не надо…
Здоровяк некоторое время разглядывал Жмыха с самым свирепым видом, потом отвернулся.
– Что ты сказал? – заинтересовался Лукас. – Я хоть и учил языки, эти таргарийские слова слышу впервые.
– Это страшное ругательство, – сообщил Глеб, – дословно означает что-то вроде того: «Чтобы у тебя шерсть на ушах колосилась». Да, вот так…
– Интересно, – заметил Лукас. – Пушкон нуса кварт. Кажется, запомнил.
– Думаешь, пригодится, когда в следующий раз встретим Накнака?
– Не исключено.
– О чем вы там шепчетесь? – окликнул гостей авторитетный коск. – Вас, ребята, что, в детстве не учили, что нехорошо шептаться по углам, когда вы находитесь в обществе взрослых? Я ведь могу и обидеться.А если Седой обижается, это обычно плохо кончается. Жрите давайте. И лучше всего молча. Берите пример с Гнунка. Он мне тем и приятен, что молчит все время.
Жмых кивнул, потянул за петлю на крышке, и банка с зубовным скрежетом распечаталась. Глеб поднес ее к носу и с наслаждением втянул нежный мясной аромат. Это тебе не бородавчанская дрянь, от которой любого представителя рода homo sapiens неизбежно настигнут рвота и понос, а настоящая тушенка, произведенная в одной из земных колоний. Притом совсем свежая. Не иначе Седой со своим проверенным в деле корешем грабанули какой-нибудь продуктовый склад в окрестностях Парниковой рощи. Причем выбрали правильный склад, ориентированный на гуманоидных потребителей белковой пищи.
– Чем это жрать? – поинтересовался Глеб.
Не говоря ни слова, таргариец полез в сумку и секунду спустя метнул ложку Жмыху. Бросок получился сильным. Ложка, нацеленная в лицо человека, почти со свистом пролетела по воздуху. Глеб перехватил ее перед самым носом. Зажал в кулаке. Посмотрел на здоровяка со злобой. Отношения их не заладились с самого начала. Во взгляде Жмыха явственно читалось – наверное, придется мочить.
Лукас открыл банку с зеленым горошком. Вежливо обратился к таргарийцу и тоже получил ложку. После чего приступил к трапезе. Он успел только поднести ложку к лицу, а Глеб уже сжевал всю тушенку, сыто рыгнул и развалился у костра. Седой поглядел на него неодобрительно, но ничего не сказал.
– Ну так что, уважаемый, – обратился к нему Жмых. – Может, расскажешь теперь, как ты, авторитетный коск, дошел до жизни такой, что вынужден тут ховаться, словно пещерная крыса?
Гнунк заворчал, сунул руку за пазуху и потащил ствол, но Седой остановил его жестом.
– Если ты такой любопытный, слушай…
Лукас придвинулся и затих, ложка застыла в банке.
– Я прилетел на Дроэдем по верной наводке. Как мне тогда казалось, верной… Один из моих старых корешей, авторитетный человек, он тоже, кстати, был у Бетельгейзе, получил эти сведения от своего уха.
– Как вы сказали? – уточнил Лукас.
– От своего уха, – повторил Седой. – Не втыкаешь, парень? От копа прикормленного. Понял?
– Ах вот как, теперь понял, – кивнул Лукас. – Продолжайте, пожалуйста. Все это очень увлекательно.
Седого замечание лемурийца неожиданно разозлило.
– Увлекательно тебе, паскуда?! – прошипел он, сплюнул и выставил перед собой широкую ладонь. – Я тебя вот этими пальчиками придушу, по частям в костре пожарю и съем. Понял меня, парень?!
– М-м-м, да, – выдавил пораженный до глубины души лемуриец и бросил многозначительный взгляд на Жмыха. Мол, этот авторитетный коск – абсолютный псих.
Глеб в ответ только плечами пожал. Он подозревал, что поэтическая манера разговора в преступной среде до добра не доведет. Но вместо того, чтобы пользоваться простыми словами и выражениями, которыми так богата феня, Лукас продолжал изъясняться изящно и длинно.
– Ты это, Седой, – буркнул он, – не надо на него накатывать. У него погоняло среди наших – Поэт. Он нашим на астероиде знаешь какие письма проникновенные домой писал? Если понадобится, и тебе напишет.
– Если понадобится, – авторитет скривился, – я себе сам напишу. Только с родными, если б они у меня даже были, я бы связаться никак не смог. Ты что, паря, думаешь, я не пытался отсюда весточку своим корешкам дать? Или смыться отсюда не пробовал?
– Не догнал… – откликнулся Глеб. – Это что еще значит?!
– Я бывший бугор человеческого района, – сообщил Седой. – Только заметил я неприятную закономерность. Бугры здесь живут не дольше полугода. А потом приходит кто-то, кто непременно желает занять их место. И отправляется старый бугор на стеклянное кладбище. А новый начинает править. И ощущает себя тузом до того самого последнего часа, пока не поймет, что и козырная карта бывает крыта. Что случается часто, если в колоде одни козырные карты. Понял меня, паря?
– Не совсем… – проговорил Лукас и осекся, опасаясь, что опять сболтнет что-нибудь лишнее и разозлит Седого.
– У меня были надежные осведомители, – поведал Седой, – поэтому я хорошо подготовился, когда пришла пора рвать когти. Но капкан защелкнулся.
Лысый купил даже моих ближайших корешей. Не купил только его, – Седой качнул головой на Гнунка, – потому что он не продается. Я поначалу пытался через космодром отсюда смыться. Только корабли отсюда не улетают. Точнее, улетают, но очень редко. И с укомплектованной командой на борту.
– Так надо захватить корабль вместе с командой! – предложил Жмых.
– Это не так просто, как ты думаешь, – помрачнел Седой. – Мы пытались. Но они четко секут фишку. В корабль влезают через специальные норы. И из корабля лезут прямо в эти норы. И каждая шестерка из космопорта – с пулеметом в зубах.
– Что-то я этого не заметил…
– Это потому, что был час прибытия, – прорычал коск, – а в то время, когда корабль готовится к вылету, там дежурят отряды самообороны. Слышали о таких?
– Слышать слышали, но сталкиваться не приходилось. По-моему, это вообще какие-то левые ребята…
– Левые! Да вам просто повезло, что вы на них не наткнулись. Это дикие мокрушники. Стоит им просечь любой непорядок, или даже они просто подумают, что это непорядок, – мочилово гарантировано. Тусуются они в районе космопорта, там у них что-то вроде базы. Один коск как-то решил приколоться и затушил сигару о морду одного из их бойцов. Не понравилось ему, что тот не очень вежливо с ним разговаривал. А тот вроде крутой, двадцать косков под началом. Думаешь, коска в тюрьму поволокли? Даже и не пытались. Сначала ему сломали руки, потом выбили все зубы, отбили внутренности, отволокли его тело и сбросили в коллектор. Нет уж, лучше держаться от космопорта подальше.
– Хорошо, что мы туда не сунулись, – обрадовался Жмых, – я пупком чувствовал – в космопорте нас ждут неприятности.
– Извините, а что вы сказали о связи? – спросил Лукас.
Седой одарил его тяжелым неприязненным взглядом.
– Связи с планетой нет!
– Как же нет? – удивился лемуриец. – Это противоречит конвенции о правах человека, введенной в действие еще в… – Он осекся. – Владелец отеля «Левый берег» Юрий Анисимов – возможно, вы его знаете, он весьма известный человек на Дроэдеме, – утверждал, что связь есть. Хотя она стоит весьма дорого.
– Связи с планетой нет! – повторил Седой. – Что касается Анисимова, то он меня кинул!
– Не может быть! – опешил Глеб.
– Как только я перестал быть бугром, ударился вбега и совершил попытку захватить корабль в космопорте, он закрыл для меня кредит.
– А как же репутация? Он ведь ею так дорожит!
– По слухам, Лысый обещал ему, что меня не станет в течение двух часов, для меня даже заказали специальный катафалк. Я оказался не нужен Анисимову, и он меня кинул. Но я, как видите, выжил. Что для него, наверное, стало ударом. Если только Лысый не соврал ему, что дело сделано.
– Но нам он отдал наши деньги, – поведал Лукас.
– Только половину, – уточнил Жмых.
– Значит, вы ему для чего-то нужны, – Седой нахмурился. – Может, он считал, что у вас есть шансы прожить несколько дней. Куда ему торопиться? Меня-то приговорили свои же люди – при таком раскладе, как правило, счет идет на минуты.
«Очень надеюсь, что вы потратите полученную сумму на оружие и сможете оказать достойное сопротивление вашим противникам», – вспомнил Жмых слова владельца «Левого берега» и озадачился. Если он хотел их кинуть, к чему такая забота. И какие такие цели он мог преследовать, что не кинул их, как поступил с Седым? Или Седой врет? Но с какой целью?
– Слышь, Седой, – решил Глеб спросить напрямую, – а ты не гонишь порожняк?
– За гнилой базар можешь маслину получить, – проворчал коск.
– Чего ты сразу кипешишься, я ж просто спросил. Поинтересовался, так сказать.
– Я людей, бывало, и за меньшее убивал.
– Например, за что? – поинтересовался Лукас.
– Например, за то, что они много знали, много болтали, а главное, не внушали мне доверия. И ты, парень, мне доверия совершенно не внушаешь.
В руке Седого неожиданно оказался пистолет. Две вспышки, грохот, и Лукаса опрокинуло, отшвырнуло от костра на пару метров.
– Вот что значит хороший калибр, – хмыкнул старый коск.
Жмых настолько опешил, что забыл о гранате, лежащей в кармане, забыл о том, что можно вскочить и убежать… Во всяком случае, попытаться. Стреляет Седой отменно, а от пули не убежишь.
– Прямо в сердце, – впервые за вечер нарушил молчание Гнунк. – Обе пули.
– Не люблю стрелять в голову. Зачем рожу портить? Пусть лежит в стеклянном гробу молодой, красивый. – Седой засмеялся, довольный собственным остроумием. – Надеюсь, он был тебе не слишком дорог?
Глеб не мог ничего сказать. Он ждал расправы, но авторитет, мотавший срок у Бетельгейзе, не торопился стрелять, хотя мог сделать это беспрепятственно.
– Эй, парень, быстро отвечай: будешь на меня работать? Я собираюсь сколотить небольшую шайку. Ты мне понравился. Он – нет.
– Я… Я…
– Ты – правильный коск. А он был похож на фуфлыжника. Ему я не поверил, хоть он и понравился Гнунку. Но здесь не Гнунк решает, а я.
Жмых наконец обрел способность соображать. Похоже, Седой и правда хочет оставить его в живых. Сейчас проверил «на управляемость» – если Глеб стерпит потерю товарища, то и дальше будет выполнять приказания беспрекословно. К тому же он теперь один и надеяться ему не на кого. С Гнунком Седой скрутит его по-любому. А бойцы, «пушечное мясо», старому авторитету могут понадобиться. Не самому же в перестрелках участвовать, в разведку ходить? Для этого имеются шестерки…
– Я буду на тебя работать, – дрожащим голосом согласился Жмых.
Седой тотчас протянул ему руку, тыльной стороной ладони вперед. Глеб сначала не сообразил для чего, а потом вспомнил, что в некоторых бандитских «семьях» бойцы целуют руку босса, выражая тем самым покорность.
Целовать руку Седого у Жмыха не было ни малейшего желания. Слишком много крови на ней было. Но что остается делать, когда в лицо тебе смотрит ствол двенадцатого калибра? У Глеба даже возникла мысль вцепиться в толстые пальцы авторитета зубами, но он пересилил безумный порыв и, униженно согнувшись, припал к руке бандита.
– Молодец! – Седой довольно осклабился, потрепал Жмыха по щеке. – Теперь гранатку отдай. Мы тебе вручим какое-нибудь оружие. После. Когда поймем, что тебе на самом деле можно доверять. Ты кушай, кушай, не стесняйся…
Жмыха едва не вывернуло наизнанку. От страха. На что уж он привык жить среди бандитов – но Седой пугал его не на шутку. Гранату он вынул из кармана и отдал главарю. Ожидал выстрела, но его не последовало. Седой ухмыльнулся и приказал:
– А ты, Гнунк, оттащи падаль от костра. Негоже приличным людям сидеть в такой компании.
Таргариец поднялся, похлопал по карманам поверженного Лукаса и вновь опустился на место, кивнув на Глеба.
– Верно, кореш, – такая работа не для стариков, таких, как мы с тобой, – рассуждал Седой. – Пусть молодой постарается. И прикопать бы мертвяка не помешало, да лопаты у нас нет. Так полежит. Позаботятся о нем или черные вороны поднебесные, или волки… Из отрядов самообороны, будь они прокляты!
Жмых, стараясь не проявлять излишней поспешности, поднялся с места. Еще одна проверка? Убежит или исполнит приказание и вернется? А как поступить правильнее? Что лучше – испытывать удачу самому или кантоваться в компании тертых косков, которые пришить могут в любой момент, но как выжить на этой страшной и непонятной планете, знают?
– Зря ты его убил, Седой, – выдавил из себя он.
– На папу тянешь? – нехорошо прищурился авторитет.
– Не тяну. У него на счету два лимона лежали, которые он из Мамба-банка увел. Он без понятий был, не коск, но хакер. Я почему с ним и терся – надеялся денежки к рукам прибрать. А теперь плакали денежки.
– Ты не ной понапрасну, – скривился Седой. – Мертвому и денежки не нужны. А живому и без них бывает неплохо. Знаешь, сколько раз я богачом бывал? Но как пришло, так и ушло… Ты не болтай – пусть старики больше болтают, – а тащи-ка своего дружка бывшего в лес. И возвращайся. Не поспешишь если – накажу.
Жмых подошел к распростертому на траве Лукасу, подхватил его под руки. Мертвое тело тащить было гораздо тяжелее, чем живого лемурийца.
«Нет, с этими волками кантоваться не буду, – размышлял Глеб. – Посмотрю сейчас – не крадется ли за мной старая сволочь, схвачу ящик с деньгами – и ходу отсюда… В „Левый берег“, там денежки покойничка заберу… А что дальше? Дальше видно будет. В огромном городе со множеством пустых домов спрятаться можно. Только надо не бегать бестолково, а спрятаться понадежнее да пожить пару недель. Или месяц. К тому времени, глядишь, Лысого замочат, Стиру приговорят – а с новыми буграми и договориться можно».
Листья шумели над головой. Лес выглядел мрачно и сурово – словно чувствовал злодейство, которое только что произошло под его сенью. Вдали тоскливо кричала, завывала, ухала неведомая птица. От ее криков даже у привычного к воплям песчаных мамбасуанских шакалов Жмыха мурашки шли по коже.