Страница:
Чем больше Роберт думал о своем положении, тем сильнее им овладевала паника. Он заказал еще кружку пива и залпом выпил ее, а затем съел еще половину цыпленка. Нет, конечно, ничего подобного не могло произойти сейчас! Он просто этого не допустит!
Обычно при всякого рода неприятностях Роберт старался отвлечься на что-нибудь, и зачастую это помогало, но только не сегодня. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме ужасного положения, в котором неожиданно очутился. Это уже не те ночные кошмары, которые одолевали Роберта после того, как испанские солдаты обнаружили его и передали французам. Сейчас все происходило наяву. Но что же он предпринял, чтобы вырваться из этого кольца? Да ничего. Он просто сбежал, сдался без борьбы и отказался от всякой надежды, как это уже было однажды в прошлом.
Несомненно, Люсинда проговорилась, а точнее – предала его, как только он вышел из дома Баррета, оставив ее наедине с отцом. Но почему она так поступила? Он ведь предупреждал ее, чтобы она ни в коем случае не рассказывала ничего генералу, однако она все же рассказала! Зачем? Впрочем, в конце концов, Люсинда – женщина, а понять, что движет женщиной в том или ином случае, практически невозможно!
Сейчас он, видимо, совершает очередную глупость – спокойно отсидеться в заброшенном поместье все равно не удастся. Его считают государственным преступником, предателем, а такое не забывается! Более того, позорное бегство сделает его еще более виновным, и не только в глазах общества… Ему неминуемо придется иметь дело с законом, и трусость не лучшее оправдание перед правосудием.
Итак, ему надо срочно возвращаться в Лондон и там попытаться что-то предпринять…
Роберт бросил на стол несколько монет и вышел на улицу. Вскочив в седло, он сказал, обращаясь к Толли:
– Планы переменились! Мы возвращаемся в Лондон!
Глава 15
К моменту когда хлопающие звуки фейерверка затихли вдали, уже наступила полночь, но Люсинда все еще не могла заснуть. Ее преследовало необычное выражение лица Роберта, и она понимала, что если заснет, то ей станет еще хуже и страшнее.
Люсинда гадала, действительно ли вся семья Карроуэй уехала в Воксхолл и присоединились ли к ним Сент с Эвелин. Вспоминая Джорджиану с Тристаном, оставшихся скучать дома, она надеялась, что так оно и произошло. Роберт сказал, что тоже поедет смотреть фейерверк, но после всего случившегося он вполне мог передумать. Несколько запоздало Люсинда вспомнила, что просила Дэра пригласить Джеффри. Словом, вечер оказался окончательно испорченным!
Чай, который Люсинда принесла с собой в спальню, уже остыл, но она все же не удержалась и стала потягивать душистый напиток из фарфоровой чашки.
Люсинда не сомневалась, что ее отец скорее всего с самого начала знал все о тюрьме Шато-Паньон, и то немногое, что он рассказал дочери, лишь растравило ее любопытство. Думал ли генерал, что она тут же бросится к Роберту, начнет его подробно обо всем расспрашивать и в результате станет невольной шпионкой?
Неожиданно она услышала, как стукнуло окно, выходящее в сад. Люсинда вздрогнула и в тревоге огляделась в поисках какого-нибудь предмета, способного заменить ей оружие. Ее рука непроизвольно потянулась к тяжелой хрустальной вазе, стоявшей на столе. Однако в этот момент окно распахнулась и на подоконнике выросла темная фигура.
Люсинда подняла свое необычное оружие и в следующее мгновение бросила бы его в незваного гостя, но тот проворно спрыгнул на пол и успел схватить ее за запястье. Люсинда попыталась закричать, и тут ладонь нападавшего зажала ей рот. Ваза упала на ковер и закатилась под кровать.
– Может, хватит? – прошипел ей в ухо знакомый голос.
«Роберт!» – пронеслось у нее в голове.
– Не стоит кричать, Люсинда! – все так же шепотом произнес Роберт.
Он отпустил Люсинду и уже совсем спокойно попросил:
– Прибавьте свет!
Люсинда негнущимися пальцами повернула рычажок фитиля, и комната осветилась…
– О, Роберт! – проговорила Люсинда дрожащим от волнения голосом. – Право, я не думала, что все так случится! Простите меня, пожалуйста!
– Я же просил вас не говорить отцу о нашем разговоре! Зачем вы это сделали?
– Я только поинтересовалась у отца, что такое Шато-Паньон. Когда же он спросил, от кого мне стало известным это название, я сказала, что не помню. Он очень просил вспомнить и все время повторял, что это очень важно. Наверное, это действительно так, иначе он не стал бы настаивать.
– И он не сказал, прочему это так важно для него?
– Сказал только, что это помогло бы ему распутать какой-то клубок. Я заметила, что он был чем-то очень обеспокоен, но мне еще не было известно, что замок Шато-Паньон – тюрьма!
– Кому еще вы рассказали о нашем разговоре?
– Больше никому.
Роберт опустился на стул около туалетного столика.
– Значит, все эти слухи пошли от генерала: – тихо проговорил он.
Люсинда облегченно вздохнула: наконец-то он поверил!
– Отец не мог забыть о том, что я рассказала ему все это под большим секретом. – Люсинда невольно вздохнула.
– Да. Но и вы знали, что все мною сказанное должно было храниться в глубокой тайне, и все же…
– Скажите, Роберт, почему вы так не хотите, чтобы мой отец был в курсе всего случившегося?
– Поверьте, у меня для этого есть причины, и очень серьезные, однако они не имеют ничего общего с кражей документов из Хорсгардза – в чем, в чем, а в этом я абсолютно невиновен!
– Роберт, я…
– Так или иначе, но подобные слухи распространились по всему городу. Если причиной тому были не вы, то кто, скажите? Может быть, после вашего разговора с генералом он поделился еще с кем-нибудь?
Они могли бы обсуждать эту тему всю ночь и ни до чего не договориться, но последняя фраза Роберта натолкнула Люсинду на ужасную мысль. Она испуганно посмотрела на своего собеседника и сдавленным голосом спросила:
– Роберт, уж не хотите ли вы заставить меня шпионить за родным отцом?
– Вовсе нет. Я хочу только знать, откуда поползли эти мерзкие слухи. Весьма возможно, что их распускает тот самый мерзавец, который выкрал из Хорсгардза секретные документы; а если так, то, узнав имя клеветника, мы сможем найти и преступника. – Роберт помолчал и вдруг неожиданно резко переменил тему разговора: – Люсинда, вы собирались обсудить со мной тему очередного урока для Джеффри.
– Но не сейчас же? – удивленно выгнула брови Люсинда.
– Вы хотите сказать, что сейчас, когда меня обвиняют в ужасном предательстве, не время обсуждать планы уроков по джентльменскому поведению, ведь так?
– Да. Пока вы не чувствуете себя спокойным, серьезное обсуждение занятий по светскому этикету вряд ли возможно…
– Поверьте, я ни на минуту не забываю об этом. Но ведь мы с вами друзья… или уже нет?
– Наверное, мне тоже стоит задать вам этот вопрос. Если вы продолжаете считать нас друзьями, мы ими остаемся.
– Тогда почему вы уклоняетесь от обсуждения со мной плана урока для Джеффри?
– Потому что больше уроков с ним у меня не будет.
– Неужели? Или вы говорите это только для того, чтобы отделаться от меня? Понимаю – теперь быть рядом со мной небезопасно…
– Отнюдь не поэтому! Просто у меня был откровенный разговор с Джеффри – он желает получить повышение по службе и занять командное положение в колониальных войсках Британии, в Индии.
– Другими словами, Ньюком женится на вас, а генерал Баррет делает его майором, так?
– Вы угадали.
– И вас ничуть не беспокоит, что ему нет никакого дела до вас? Неужели ради него вы готовы пройти через все возможные и невозможные мытарства?
– Это вовсе не так!
Люсинда расстроенно присела на край кровати. Итак, Роберт считает, что она влюблена в Джеффри, в то время как ни один мужчина не действует на нее так возбуждающе, как он сам! Естественно, он даже и не подозревает об этом.
В конце концов ей удалось взять себе в руки, и она с улыбкой посмотрела на Роберта:
– Джеффри очень нравится моему отцу. Как генералу, ему импонирует возможность породниться с лордом Ньюкомом, не в последнюю очередь потому, что ему будет приятно иметь зятем человека, которого он хорошо знает. Как видите, все объясняется очень даже просто!
– Другими словами, вы устраиваете свою жизнь как можете, – проговорил Роберт таким тоном, что Люсинда вполне справедливо могла увидеть в его словах желание ее оскорбить.
О том, что она старается получше устроить свою жизнь, Люсинда раньше никогда не задумывалась. Впрочем, даже если бы подобная мысль и пришла ей в голову, то естественное стремление женщины к комфорту не показалась бы ей преступлением. Во всяком случае, слова Роберта, несомненно, были справедливы, и Люсинда вряд ли возражала бы против этого. Она и не стала возражать, а задала Роберту вопрос, которого тот меньше всего ожидал от нее:
– Ну и что в этом дурного? В конце концов, это не ваше дело! Каждый счастлив по-своему и старается получить то, что хочет!
– Все же вы не должны этого делать! – настаивал Роберт.
– Отчего же? Мне повезло заполучить очень простой и приятный способ решения проблем для всего семейства.
– Простой? Приятный? Это с вашей-то душевной страстностью и жизнелюбием вы называете подобный способ решения семейных проблем «приятным»?
Роберт стоял совсем рядом. Так что у Люсинды перехватило дыхание и бешено заколотилось сердце.
– Все остальное слишком сложно для меня! – прошептала она.
– И слава Богу! Видимо, для меня уже не остается ничего. А знаете ли вы, что бы я отдал за…
Он осекся и на несколько мгновений закрыл глаза. А когда открыл их, то в его взгляде Люсинда прочла только гнев и нечто такое, что просто не поддавалось определению, но от чего по всему ее телу пробежала лихорадочная дрожь.
– О чем вы, Роберт?
– Позвольте мне преподать вам один урок – он в высшей степени морален. Я расскажу вам об одном офицере, служившем капитаном в британской армии. Во время не очень сложной разведывательной операции батальон, которым командовал этот капитан, был окружен, все солдаты погибли. Капитан же остался в живых. Понимая, что у французов были какие-то причины пощадить его, что впоследствии могло бросить на него тень и стать причиной обвинения в предательстве, капитал стал яростно защищаться, но его оглушили ударом приклада по голове, а затем зверски избили. Капитан потерял сознание и очнулся в тесной камере, куда бросили еще шесть пленных английских офицеров. За запертой железной дверью была еще одна камера, где также находились пленники, общаться с которыми можно было, только перестукиваясь через стену. Но и это было крайне опасно: если бы стража заметила, то виновных подвергли бы жесточайшим наказаниям, а им уже и так доставалось чуть ли не ежедневно. На протяжении семи месяцев капитан наблюдал, как его товарищей по несчастью водили на допросы, их подвергали нечеловеческим истязаниям, пытаясь выбить важные для французов сведения. Большинство из них держались стойко – тогда их убивали. Другие не выдерживали мучений и что-то говорили, их показания записывались, а давших показания тоже убивали. Другими словами, ни у тех, ни у других не было никакого выбора, кроме смерти – либо от истязаний, либо от пули. Неудивительно, что, когда капитан рассказывал мне эту историю, он был до смерти запуган, и рассказал он мне далеко не все. Очень скоро я стал замечать, что он боится меня, боится, что я донесу на него французам и его расстреляют… Поверьте мне, Люсинда, после того как тот несчастный отдалился от меня, я стал желать смерти и даже хотел покончить с собой.
Люсинда в ужасе попыталась закрыть уши ладонями, чтобы не слушать далее эту ужасную исповедь, но Роберт схватил ее за обе руки.
– Прошу вас, остановитесь! – шепотом умоляла она. – Я не могу больше слушать эти ужасы! Боже мой, вы хотели убить себя!
– Убить себя? Так я уже почти это сделал! Я просто не мог более выносить всего, что творилось в стенах Шато-Паньон! Как-то раз, когда охранники стали водворять меня обратно в камеру после очередного допроса, я кинулся на одного из них, выхватил из его ножен кинжал и попытался поразить им стоявшего рядом коменданта. Если бы это удалось, то меня бы расстреляли на месте, а как раз этого я и добивался. Один из охранников успел несколько раз в меня выстрелить, и я упал, но раны оказались несмертельными. Однако поскольку я упал навзничь около стены, меня посчитали мертвым. Посовещавшись, французы перебросили меня через стену. По счастью, я упал на траву. Когда стемнело, я пополз в лес, подходивший почти к самому замку, но, обессилев от потери крови, дополз только до ближайшей полянки, где перевернулся на спину и стал ждать смерти.
Люсинда почувствовала, как по ее щекам потекли слезы.
– Боже мой! – пробормотала она, сжимая пальцы Роберта.
Лицо Роберта было в нескольких сантиметрах от ее губ – серое, измученное, постаревшее. Люсинда некоторое время смотрела в его несчастные глаза, потом обняла за шею и поцеловала.
– Я никогда не верила, что вы могли сделать подлость! – шептала она, покрывая поцелуями щеки, лоб, глаза Роберта, стараясь крепче прижаться к нему.
Неожиданно Роберт отстранился и тяжело вздохнул:
– Увы, это еще не все. Я чувствовал себя умершим все последние три года и лишь недавно подумал, что мог бы стать полезным вам, Люсинда. Предполагается, что я мертв, и я действительно почти стал мертвецом… Знаю, это угнетает мою семью, заставляет ее страдать…
– Но ведь на самом деле вы живы!
– Вряд ли… Каждое утро, с которого начинается очередной мой день, мне кажется чудом. Что же касается вас, то тут не стоит лукавить! Вы не можете выйти замуж за Джеффри Ньюкома только потому, что это представляется вам самым простым и приятным решением проблем. Неужели вы этого и в самом деле не понимаете?
– А что плохого вы находите в простоте и приятности?
– То, что это не мир и не спокойствие, а всего лишь мель, на которой можно отсидеться. Для вас простота и приятность в данном случае означает отсутствие огорчений или каких-то неожиданных тревог и потрясений…
– Нет, совсем не так! Например, простота составляет немалую долю счастья в моей жизни.
– Вы лжете!
– Ничуть.
Роберт нагнулся и вновь припал к ее губам. В значении этого нового поцелуя Люсинда уже не сомневалась. Она небезразлична Роберту. Конечно, Люсинда знала, что сможет вовремя остановить его, если захочет, но в этот момент меньше всего желала это сделать. Смерть, видимо, уже заняла большое место в его душе, а ей только еще предстояло вселиться туда, постараться вытеснить свою страшную соперницу и оживить душу Роберта.
Вкус его горячих губ заставил сердце Люсинды учащенно биться. Кончиком языка Роберт провел по тыльным сторонам ее зубов. Потом ловкие пальцы осторожно освободили ее волосы от лент и нежно пригладили рассыпавшиеся локоны.
Ладони Люсинды проникли под его куртку, изящные женские пальцы расстегнули пуговицы, а тонкие руки с неожиданной силой стянули с Роберта куртку и бросили на пол. За курткой туда же полетела белая шелковая рубашка. Люсинда даже не почувствовала, как руки Роберта расстегнули и сняли ее блузку и принялись за нижнюю рубашку. Через несколько секунд все это тоже лежало на полу.
Ладони Роберта легли на очаровательные полушария грудей Люсинды и крепко сжали их, а она всем своим телом приникла к нему.
Роберт поднял Люсинду на руки и перенес на расстеленную кровать, которую она приготовила для себя…
– Скажи мне что-нибудь! – прерывистым шепотом попросила Люсинда, впервые перейдя на ты.
– Ты прекрасна… Бесподобна… Теплая, нежная… Боже, я просто не верю, что все это происходит наяву!
– Ты понимаешь, что это означает?
– Что?
– А то, что ты не умер и, судя по разгорающемуся темпераменту, умирать не собираешься!
Роберт застонал и покрыл поцелуями обнаженное тело Люсинды. Его ладони скользнули вниз, мягко провели по курчавым волоскам…
– Боже! – простонал он. – Как давно я этого не делал!
– А я так вообще никогда!
Роберт изумленно посмотрел на Люсинду:
– Неужели?
– Представь себе. А теперь признайся: ты хочешь меня?
– Безумно! А ты?
– Мне кажется, что не меньше!
– Тогда…
Осторожно, нежно Роберт проникал в ее плоть. Люсинда только на мгновение почувствовала острую боль…
…Пик страсти миновал. Они еще долго неподвижно лежали рядом, с трудом приходя в себя. Наконец Роберт поднялся, сел на край кровати и с сожалением проговорил:
– А теперь я должен уйти.
Люсинда хотела было запротестовать, но взглянула на обнаженную спину Роберта и с ужасом увидела, что вся она покрыта шрамами. Некоторые из них тянулись снизу вверх почти до шеи. Было совершенно очевидно, что получены они совсем недавно.
– Тебя истязали кнутом? – Она осторожно провела ладонью по его спине.
От этого прикосновения Роберт вздрогнул и прошептал:
– Не только кнутом. Всем, что только попадалось под руку. Последним, кто видел эти шрамы, был Тристан, когда помогал смазывать их – тогда они еще не до конца зажили. С тех пор я не раздевался в чьем-либо присутствии.
Люсинда не разрыдалась, не упала в обморок и не отвернулась, но Роберт понимал, что представляет собой весьма жалкое зрелище.
– Мы расследуем все случившееся, – убежденно сказала Люсинда, – и обязательно найдем настоящего виновника. Тогда все мерзкие слухи прекратятся и твоя репутация вновь будет восстановлена.
– Но сперва и с моей стороны необходимы еще кое-какие шаги.
– С нашей стороны, – поправила его Люсинда.
– Я шел сюда сегодня не для того, чтобы просить тебя о помощи! – воскликнул Роберт. – И сам не должен допустить; чтобы моя семья была разбита слухами о том, будто бы я пытался покончить жизнь самоубийством! Прошу тебя ничего больше не говорить своему отцу! Обещай мне.
– Обещаю!
– Надеюсь, что на сей раз ты сдержишь свое слово?
– Сдержу!
Люсинда стояла перед Робертом, стройная, красивая, с роскошными распущенными волосами и обнаженной высокой грудью. Он почувствовал, что снова желает ее. И еще он хотел сказать ей, что она стала для него маяком будущего, его надеждой, всем смыслом жизни. Но Роберт понимал, что сейчас должен уйти, потому что так будет лучше для них обоих!
Глава 16
Едва Роберт, вернувшись домой, проскользнул в холл, как почувствовал, что там кто-то есть. В следующий момент чья-то ладонь легла ему на плечо.
– Уходи! – со злостью выкрикнул он, узнав Тристана по запаху его любимого мыла.
– Эндрю и Шоу упаковывают вещи в дорогу, – спокойно, не обращая внимания на резкий тон младшего брата, произнес Тристан. – Ты ведь знаешь, что они уезжают в Шотландию.
Несмотря на мягкие, почти вкрадчивые интонации Тристана, его лицо оставалось угрюмым и неприветливым. Роберт тяжело вздохнул. Уходя от Люсинды, он надеялся на более теплую встречу со старшим братом, однако теперь ему стало ясно, что ничего в их жизни и отношениях не изменилось.
– Я хочу спать! – пробурчал он.
– Нет. Сначала ты должен пойти вместе со мной к Джорджиане, – непререкаемым тоном заявил Тристан. – Она не спит, как, впрочем, и никто из нас. Около нее сейчас дежурит горничная.
Чувство удовлетворения и спокойствия мгновенно покинуло Роберта. Он с тоской подумал, что постоянная тревога и непонятный страх, преследовавший его все последние месяцы, отнюдь не рассеялись после визита к Люсинде и их неожиданной близости.
– Как она себя чувствует? – спросил он Тристана.
– Более или менее сносно. А вот ты… Ты когда-нибудь перестанешь исчезать куда-то, не сказав никому ни слова?
– Я же сообщил тебе, что поехал по делу! – раздраженно ответил Роберт, остановившись на первой ступеньке лестницы.
– С тех пор прошло больше пятнадцати часов! Если ты будешь и впредь постоянно исчезать неведомо где, то это вызовет дополнительные неприятные слухи. В конце концов дело кончится тем, что ты разоришься, потому что никто уже не сможет тебе доверять!
– Но, будучи моим близким родственником, ты тоже разоришься. Моя подмоченная репутация неумолимо скажется и на твоей, тем более если ты начнешь распространять слухи о финансовой несостоятельности, постигшей меня после возвращения из тюрьмы. Что ж, можешь попробовать!
Тристан снова крепко схватил Роберта за плечо и круто повернул его лицом к себе, чуть не столкнув с лестницы.
– Ты мой брат! – прошипел он в лицо Роберту. – Пойми, что ни я, ни кто-либо еще из нашей семьи не хочет от тебя дистанцироваться, хотя… хотя в случае твоего бегства всех нас ждет полное разорение! Подумай об этом в следующий раз перед тем, как выкинуть очередной фортель.
Роберт долго смотрел в глаза Тристана и наконец мрачно произнес:
– Я не сделал никому ничего дурного!
– Знаю. Как знают и все члены нашей семьи.
– Но зато остальной Лондон в это не верит! Не надо пытаться выглядеть благородным – тебе и особенно Шоу лучше держаться от меня на расстоянии.
– Если ты непременно этого хочешь, то нам следует серьезно обсудить все, но чуть позже – сейчас не время и не место для подобного разговора. Пойдем!
– Куда?
– К Джорджиане.
Джорджиана сидела на кровати, обложенная большими подушками, и что-то читала.
– Роберт! – улыбнулась она. – Как ты себя чувствуешь?
– У меня все хорошо! Извините за то, что расстроил вас.
– Подойди ближе! – потребовала она, вытянув вперед обе руки.
Роберт неохотно повиновался и позволил Джорджиане обнять себя, а потом и смачно чмокнуть в щеку. К его удивлению, он не почувствовал никакого дискомфорта и даже поспешил вернуть поцелуй, хотя и не так громогласно.
– И где же ты был? – поинтересовалась Джорджиана. Роберт услышал за спиной шарканье подошв и понял, что это братья толпой ввалились в гостиную, причем Шоу и Эндрю были одеты в костюмы для верховой езды.
– Катался верхом, – ответил он Джорджиане, разумеется, скрыв, что произошло с ним на самом деле.
– Катался? Где? – спросил Эдвард. Шоу обнял младшего брата за плечи.
– Иди наверх и поспи еще немного, – ласково сказал он Эдварду. – Здесь все в порядке!
– Нет, не все! – запротестовал тот, сбросив с плеча руку брата. – Роберт уезжал, а куда – никто не знает! Я заметил, что это всех встревожило! Ну, куда ты ездил, говори!
– На север. Я подумал, что в Глауден-Эбби жизнь, возможно, спокойнее, чем в столице.
– Но ведь ты вернулся! – заметил Тристан.
Роберт пожал плечами:
– Я уехал, поскольку устал от беготни, и не вижу в этом ничего предосудительного. А вернулся, решив, что здесь скорее смогу противостоять некоторым распускаемым обо мне слухам.
– Если у тебя хватит на это сил и терпения! – фыркнул Тристан. – Ну а теперь, коль скоро мы все собрались вместе, давайте дадим отдохнуть Джорджиане – наверняка она хотела бы поспать. Нам надо выработать какую-то новую стратегию поведения, но мы вернемся к этому завтра.
Роберт подумал, что предложение Тристана имеет смысл, и согласно кивнул.
Все его братья отправились спать; значит, есть надежда, что наутро, хорошо выспавшись и отдохнув, они смогут наконец додуматься до того, кто же все-таки был подлинным виновником кражи в Хорсгардзе, – тогда в обществе перестанут связывать это преступление с ранением Роберта и последующим пребыванием его в тюрьме Шато-Паньон. Это вполне устраивало бы Роберта, если бы… если бы не… Люсинда. Люсинда Баррет и эти ее чертовы матримониальные планы в отношении лорда Джеффри Ньюкома!
Вернувшись к себе в комнату, он быстро разделся и юркнул в теплую уютную кровать. И тут же почувствовал запах Люсинды, совсем недавно лежавшей рядом…
На сей раз Люсинда спустилась вниз чуть раньше отца, поэтому успела быстро позавтракать и проскользнуть в сад к клумбе с розами. В значительной мере это объяснялось тем, что она фактически не спала ночь. Об этом Люсинда не хотела говорить ни отцу, ни кому-либо еще. Об этом, а тем более о причинах своей бессонницы.
Люсинда и раньше получала предложения как о законном замужестве, так и о греховном сожительстве и решительно отклонила те и другие, как по причине полного равнодушия к браку вообще, так и к тем, кто такие предложения делал. Однако Роберт ее заинтересовал, даже еще более – заинтриговал.
Вспоминая сильное, красивое тело Роберта в своей постели, ощущая проникновение его возбужденной плоти, она почувствовала, как кровь начинает закипать в ее жилах, а колени подгибаться. И тут она невольно подумала о резко враждебном отношении к Роберту ее отца.
Генерал как-то уже сказал ей, что кто бы ни похитил секретные бумаги из Хорсгардза, этот человек – отъявленный негодяй, подлец и мерзавец, а значит, именно таким выглядел Роберт Карроуэй в глазах общества, которое возлагало на него всю вину за кражу. Правда, сама Люсинда отнюдь не разделяла подобного мнения, и все же независимо от того, простил Роберт ей предательство или нет, она потеряла его доверие и позволила мерзким слухам распространиться по городу. Одновременно стало известно, что Карроуэй попал в Шато-Паньон, и, разумеется, все тут же связали этот факт с похищением секретных документов. Так предательство Роберта, по мнению очень многих, стало очевидным.
Обычно при всякого рода неприятностях Роберт старался отвлечься на что-нибудь, и зачастую это помогало, но только не сегодня. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме ужасного положения, в котором неожиданно очутился. Это уже не те ночные кошмары, которые одолевали Роберта после того, как испанские солдаты обнаружили его и передали французам. Сейчас все происходило наяву. Но что же он предпринял, чтобы вырваться из этого кольца? Да ничего. Он просто сбежал, сдался без борьбы и отказался от всякой надежды, как это уже было однажды в прошлом.
Несомненно, Люсинда проговорилась, а точнее – предала его, как только он вышел из дома Баррета, оставив ее наедине с отцом. Но почему она так поступила? Он ведь предупреждал ее, чтобы она ни в коем случае не рассказывала ничего генералу, однако она все же рассказала! Зачем? Впрочем, в конце концов, Люсинда – женщина, а понять, что движет женщиной в том или ином случае, практически невозможно!
Сейчас он, видимо, совершает очередную глупость – спокойно отсидеться в заброшенном поместье все равно не удастся. Его считают государственным преступником, предателем, а такое не забывается! Более того, позорное бегство сделает его еще более виновным, и не только в глазах общества… Ему неминуемо придется иметь дело с законом, и трусость не лучшее оправдание перед правосудием.
Итак, ему надо срочно возвращаться в Лондон и там попытаться что-то предпринять…
Роберт бросил на стол несколько монет и вышел на улицу. Вскочив в седло, он сказал, обращаясь к Толли:
– Планы переменились! Мы возвращаемся в Лондон!
Глава 15
В ту ночь я не сомкнул глаз.
Виктор Франкенштейн
(М. Шелли «Франкенштейн»)
К моменту когда хлопающие звуки фейерверка затихли вдали, уже наступила полночь, но Люсинда все еще не могла заснуть. Ее преследовало необычное выражение лица Роберта, и она понимала, что если заснет, то ей станет еще хуже и страшнее.
Люсинда гадала, действительно ли вся семья Карроуэй уехала в Воксхолл и присоединились ли к ним Сент с Эвелин. Вспоминая Джорджиану с Тристаном, оставшихся скучать дома, она надеялась, что так оно и произошло. Роберт сказал, что тоже поедет смотреть фейерверк, но после всего случившегося он вполне мог передумать. Несколько запоздало Люсинда вспомнила, что просила Дэра пригласить Джеффри. Словом, вечер оказался окончательно испорченным!
Чай, который Люсинда принесла с собой в спальню, уже остыл, но она все же не удержалась и стала потягивать душистый напиток из фарфоровой чашки.
Люсинда не сомневалась, что ее отец скорее всего с самого начала знал все о тюрьме Шато-Паньон, и то немногое, что он рассказал дочери, лишь растравило ее любопытство. Думал ли генерал, что она тут же бросится к Роберту, начнет его подробно обо всем расспрашивать и в результате станет невольной шпионкой?
Неожиданно она услышала, как стукнуло окно, выходящее в сад. Люсинда вздрогнула и в тревоге огляделась в поисках какого-нибудь предмета, способного заменить ей оружие. Ее рука непроизвольно потянулась к тяжелой хрустальной вазе, стоявшей на столе. Однако в этот момент окно распахнулась и на подоконнике выросла темная фигура.
Люсинда подняла свое необычное оружие и в следующее мгновение бросила бы его в незваного гостя, но тот проворно спрыгнул на пол и успел схватить ее за запястье. Люсинда попыталась закричать, и тут ладонь нападавшего зажала ей рот. Ваза упала на ковер и закатилась под кровать.
– Может, хватит? – прошипел ей в ухо знакомый голос.
«Роберт!» – пронеслось у нее в голове.
– Не стоит кричать, Люсинда! – все так же шепотом произнес Роберт.
Он отпустил Люсинду и уже совсем спокойно попросил:
– Прибавьте свет!
Люсинда негнущимися пальцами повернула рычажок фитиля, и комната осветилась…
– О, Роберт! – проговорила Люсинда дрожащим от волнения голосом. – Право, я не думала, что все так случится! Простите меня, пожалуйста!
– Я же просил вас не говорить отцу о нашем разговоре! Зачем вы это сделали?
– Я только поинтересовалась у отца, что такое Шато-Паньон. Когда же он спросил, от кого мне стало известным это название, я сказала, что не помню. Он очень просил вспомнить и все время повторял, что это очень важно. Наверное, это действительно так, иначе он не стал бы настаивать.
– И он не сказал, прочему это так важно для него?
– Сказал только, что это помогло бы ему распутать какой-то клубок. Я заметила, что он был чем-то очень обеспокоен, но мне еще не было известно, что замок Шато-Паньон – тюрьма!
– Кому еще вы рассказали о нашем разговоре?
– Больше никому.
Роберт опустился на стул около туалетного столика.
– Значит, все эти слухи пошли от генерала: – тихо проговорил он.
Люсинда облегченно вздохнула: наконец-то он поверил!
– Отец не мог забыть о том, что я рассказала ему все это под большим секретом. – Люсинда невольно вздохнула.
– Да. Но и вы знали, что все мною сказанное должно было храниться в глубокой тайне, и все же…
– Скажите, Роберт, почему вы так не хотите, чтобы мой отец был в курсе всего случившегося?
– Поверьте, у меня для этого есть причины, и очень серьезные, однако они не имеют ничего общего с кражей документов из Хорсгардза – в чем, в чем, а в этом я абсолютно невиновен!
– Роберт, я…
– Так или иначе, но подобные слухи распространились по всему городу. Если причиной тому были не вы, то кто, скажите? Может быть, после вашего разговора с генералом он поделился еще с кем-нибудь?
Они могли бы обсуждать эту тему всю ночь и ни до чего не договориться, но последняя фраза Роберта натолкнула Люсинду на ужасную мысль. Она испуганно посмотрела на своего собеседника и сдавленным голосом спросила:
– Роберт, уж не хотите ли вы заставить меня шпионить за родным отцом?
– Вовсе нет. Я хочу только знать, откуда поползли эти мерзкие слухи. Весьма возможно, что их распускает тот самый мерзавец, который выкрал из Хорсгардза секретные документы; а если так, то, узнав имя клеветника, мы сможем найти и преступника. – Роберт помолчал и вдруг неожиданно резко переменил тему разговора: – Люсинда, вы собирались обсудить со мной тему очередного урока для Джеффри.
– Но не сейчас же? – удивленно выгнула брови Люсинда.
– Вы хотите сказать, что сейчас, когда меня обвиняют в ужасном предательстве, не время обсуждать планы уроков по джентльменскому поведению, ведь так?
– Да. Пока вы не чувствуете себя спокойным, серьезное обсуждение занятий по светскому этикету вряд ли возможно…
– Поверьте, я ни на минуту не забываю об этом. Но ведь мы с вами друзья… или уже нет?
– Наверное, мне тоже стоит задать вам этот вопрос. Если вы продолжаете считать нас друзьями, мы ими остаемся.
– Тогда почему вы уклоняетесь от обсуждения со мной плана урока для Джеффри?
– Потому что больше уроков с ним у меня не будет.
– Неужели? Или вы говорите это только для того, чтобы отделаться от меня? Понимаю – теперь быть рядом со мной небезопасно…
– Отнюдь не поэтому! Просто у меня был откровенный разговор с Джеффри – он желает получить повышение по службе и занять командное положение в колониальных войсках Британии, в Индии.
– Другими словами, Ньюком женится на вас, а генерал Баррет делает его майором, так?
– Вы угадали.
– И вас ничуть не беспокоит, что ему нет никакого дела до вас? Неужели ради него вы готовы пройти через все возможные и невозможные мытарства?
– Это вовсе не так!
Люсинда расстроенно присела на край кровати. Итак, Роберт считает, что она влюблена в Джеффри, в то время как ни один мужчина не действует на нее так возбуждающе, как он сам! Естественно, он даже и не подозревает об этом.
В конце концов ей удалось взять себе в руки, и она с улыбкой посмотрела на Роберта:
– Джеффри очень нравится моему отцу. Как генералу, ему импонирует возможность породниться с лордом Ньюкомом, не в последнюю очередь потому, что ему будет приятно иметь зятем человека, которого он хорошо знает. Как видите, все объясняется очень даже просто!
– Другими словами, вы устраиваете свою жизнь как можете, – проговорил Роберт таким тоном, что Люсинда вполне справедливо могла увидеть в его словах желание ее оскорбить.
О том, что она старается получше устроить свою жизнь, Люсинда раньше никогда не задумывалась. Впрочем, даже если бы подобная мысль и пришла ей в голову, то естественное стремление женщины к комфорту не показалась бы ей преступлением. Во всяком случае, слова Роберта, несомненно, были справедливы, и Люсинда вряд ли возражала бы против этого. Она и не стала возражать, а задала Роберту вопрос, которого тот меньше всего ожидал от нее:
– Ну и что в этом дурного? В конце концов, это не ваше дело! Каждый счастлив по-своему и старается получить то, что хочет!
– Все же вы не должны этого делать! – настаивал Роберт.
– Отчего же? Мне повезло заполучить очень простой и приятный способ решения проблем для всего семейства.
– Простой? Приятный? Это с вашей-то душевной страстностью и жизнелюбием вы называете подобный способ решения семейных проблем «приятным»?
Роберт стоял совсем рядом. Так что у Люсинды перехватило дыхание и бешено заколотилось сердце.
– Все остальное слишком сложно для меня! – прошептала она.
– И слава Богу! Видимо, для меня уже не остается ничего. А знаете ли вы, что бы я отдал за…
Он осекся и на несколько мгновений закрыл глаза. А когда открыл их, то в его взгляде Люсинда прочла только гнев и нечто такое, что просто не поддавалось определению, но от чего по всему ее телу пробежала лихорадочная дрожь.
– О чем вы, Роберт?
– Позвольте мне преподать вам один урок – он в высшей степени морален. Я расскажу вам об одном офицере, служившем капитаном в британской армии. Во время не очень сложной разведывательной операции батальон, которым командовал этот капитан, был окружен, все солдаты погибли. Капитан же остался в живых. Понимая, что у французов были какие-то причины пощадить его, что впоследствии могло бросить на него тень и стать причиной обвинения в предательстве, капитал стал яростно защищаться, но его оглушили ударом приклада по голове, а затем зверски избили. Капитан потерял сознание и очнулся в тесной камере, куда бросили еще шесть пленных английских офицеров. За запертой железной дверью была еще одна камера, где также находились пленники, общаться с которыми можно было, только перестукиваясь через стену. Но и это было крайне опасно: если бы стража заметила, то виновных подвергли бы жесточайшим наказаниям, а им уже и так доставалось чуть ли не ежедневно. На протяжении семи месяцев капитан наблюдал, как его товарищей по несчастью водили на допросы, их подвергали нечеловеческим истязаниям, пытаясь выбить важные для французов сведения. Большинство из них держались стойко – тогда их убивали. Другие не выдерживали мучений и что-то говорили, их показания записывались, а давших показания тоже убивали. Другими словами, ни у тех, ни у других не было никакого выбора, кроме смерти – либо от истязаний, либо от пули. Неудивительно, что, когда капитан рассказывал мне эту историю, он был до смерти запуган, и рассказал он мне далеко не все. Очень скоро я стал замечать, что он боится меня, боится, что я донесу на него французам и его расстреляют… Поверьте мне, Люсинда, после того как тот несчастный отдалился от меня, я стал желать смерти и даже хотел покончить с собой.
Люсинда в ужасе попыталась закрыть уши ладонями, чтобы не слушать далее эту ужасную исповедь, но Роберт схватил ее за обе руки.
– Прошу вас, остановитесь! – шепотом умоляла она. – Я не могу больше слушать эти ужасы! Боже мой, вы хотели убить себя!
– Убить себя? Так я уже почти это сделал! Я просто не мог более выносить всего, что творилось в стенах Шато-Паньон! Как-то раз, когда охранники стали водворять меня обратно в камеру после очередного допроса, я кинулся на одного из них, выхватил из его ножен кинжал и попытался поразить им стоявшего рядом коменданта. Если бы это удалось, то меня бы расстреляли на месте, а как раз этого я и добивался. Один из охранников успел несколько раз в меня выстрелить, и я упал, но раны оказались несмертельными. Однако поскольку я упал навзничь около стены, меня посчитали мертвым. Посовещавшись, французы перебросили меня через стену. По счастью, я упал на траву. Когда стемнело, я пополз в лес, подходивший почти к самому замку, но, обессилев от потери крови, дополз только до ближайшей полянки, где перевернулся на спину и стал ждать смерти.
Люсинда почувствовала, как по ее щекам потекли слезы.
– Боже мой! – пробормотала она, сжимая пальцы Роберта.
Лицо Роберта было в нескольких сантиметрах от ее губ – серое, измученное, постаревшее. Люсинда некоторое время смотрела в его несчастные глаза, потом обняла за шею и поцеловала.
– Я никогда не верила, что вы могли сделать подлость! – шептала она, покрывая поцелуями щеки, лоб, глаза Роберта, стараясь крепче прижаться к нему.
Неожиданно Роберт отстранился и тяжело вздохнул:
– Увы, это еще не все. Я чувствовал себя умершим все последние три года и лишь недавно подумал, что мог бы стать полезным вам, Люсинда. Предполагается, что я мертв, и я действительно почти стал мертвецом… Знаю, это угнетает мою семью, заставляет ее страдать…
– Но ведь на самом деле вы живы!
– Вряд ли… Каждое утро, с которого начинается очередной мой день, мне кажется чудом. Что же касается вас, то тут не стоит лукавить! Вы не можете выйти замуж за Джеффри Ньюкома только потому, что это представляется вам самым простым и приятным решением проблем. Неужели вы этого и в самом деле не понимаете?
– А что плохого вы находите в простоте и приятности?
– То, что это не мир и не спокойствие, а всего лишь мель, на которой можно отсидеться. Для вас простота и приятность в данном случае означает отсутствие огорчений или каких-то неожиданных тревог и потрясений…
– Нет, совсем не так! Например, простота составляет немалую долю счастья в моей жизни.
– Вы лжете!
– Ничуть.
Роберт нагнулся и вновь припал к ее губам. В значении этого нового поцелуя Люсинда уже не сомневалась. Она небезразлична Роберту. Конечно, Люсинда знала, что сможет вовремя остановить его, если захочет, но в этот момент меньше всего желала это сделать. Смерть, видимо, уже заняла большое место в его душе, а ей только еще предстояло вселиться туда, постараться вытеснить свою страшную соперницу и оживить душу Роберта.
Вкус его горячих губ заставил сердце Люсинды учащенно биться. Кончиком языка Роберт провел по тыльным сторонам ее зубов. Потом ловкие пальцы осторожно освободили ее волосы от лент и нежно пригладили рассыпавшиеся локоны.
Ладони Люсинды проникли под его куртку, изящные женские пальцы расстегнули пуговицы, а тонкие руки с неожиданной силой стянули с Роберта куртку и бросили на пол. За курткой туда же полетела белая шелковая рубашка. Люсинда даже не почувствовала, как руки Роберта расстегнули и сняли ее блузку и принялись за нижнюю рубашку. Через несколько секунд все это тоже лежало на полу.
Ладони Роберта легли на очаровательные полушария грудей Люсинды и крепко сжали их, а она всем своим телом приникла к нему.
Роберт поднял Люсинду на руки и перенес на расстеленную кровать, которую она приготовила для себя…
– Скажи мне что-нибудь! – прерывистым шепотом попросила Люсинда, впервые перейдя на ты.
– Ты прекрасна… Бесподобна… Теплая, нежная… Боже, я просто не верю, что все это происходит наяву!
– Ты понимаешь, что это означает?
– Что?
– А то, что ты не умер и, судя по разгорающемуся темпераменту, умирать не собираешься!
Роберт застонал и покрыл поцелуями обнаженное тело Люсинды. Его ладони скользнули вниз, мягко провели по курчавым волоскам…
– Боже! – простонал он. – Как давно я этого не делал!
– А я так вообще никогда!
Роберт изумленно посмотрел на Люсинду:
– Неужели?
– Представь себе. А теперь признайся: ты хочешь меня?
– Безумно! А ты?
– Мне кажется, что не меньше!
– Тогда…
Осторожно, нежно Роберт проникал в ее плоть. Люсинда только на мгновение почувствовала острую боль…
…Пик страсти миновал. Они еще долго неподвижно лежали рядом, с трудом приходя в себя. Наконец Роберт поднялся, сел на край кровати и с сожалением проговорил:
– А теперь я должен уйти.
Люсинда хотела было запротестовать, но взглянула на обнаженную спину Роберта и с ужасом увидела, что вся она покрыта шрамами. Некоторые из них тянулись снизу вверх почти до шеи. Было совершенно очевидно, что получены они совсем недавно.
– Тебя истязали кнутом? – Она осторожно провела ладонью по его спине.
От этого прикосновения Роберт вздрогнул и прошептал:
– Не только кнутом. Всем, что только попадалось под руку. Последним, кто видел эти шрамы, был Тристан, когда помогал смазывать их – тогда они еще не до конца зажили. С тех пор я не раздевался в чьем-либо присутствии.
Люсинда не разрыдалась, не упала в обморок и не отвернулась, но Роберт понимал, что представляет собой весьма жалкое зрелище.
– Мы расследуем все случившееся, – убежденно сказала Люсинда, – и обязательно найдем настоящего виновника. Тогда все мерзкие слухи прекратятся и твоя репутация вновь будет восстановлена.
– Но сперва и с моей стороны необходимы еще кое-какие шаги.
– С нашей стороны, – поправила его Люсинда.
– Я шел сюда сегодня не для того, чтобы просить тебя о помощи! – воскликнул Роберт. – И сам не должен допустить; чтобы моя семья была разбита слухами о том, будто бы я пытался покончить жизнь самоубийством! Прошу тебя ничего больше не говорить своему отцу! Обещай мне.
– Обещаю!
– Надеюсь, что на сей раз ты сдержишь свое слово?
– Сдержу!
Люсинда стояла перед Робертом, стройная, красивая, с роскошными распущенными волосами и обнаженной высокой грудью. Он почувствовал, что снова желает ее. И еще он хотел сказать ей, что она стала для него маяком будущего, его надеждой, всем смыслом жизни. Но Роберт понимал, что сейчас должен уйти, потому что так будет лучше для них обоих!
Глава 16
Так закончился этот памятный день,
определивший всю мою дальнейшую судьбу.
Виктор Франкенштейн
(М. Шелли «Франкенштейн»)
Едва Роберт, вернувшись домой, проскользнул в холл, как почувствовал, что там кто-то есть. В следующий момент чья-то ладонь легла ему на плечо.
– Уходи! – со злостью выкрикнул он, узнав Тристана по запаху его любимого мыла.
– Эндрю и Шоу упаковывают вещи в дорогу, – спокойно, не обращая внимания на резкий тон младшего брата, произнес Тристан. – Ты ведь знаешь, что они уезжают в Шотландию.
Несмотря на мягкие, почти вкрадчивые интонации Тристана, его лицо оставалось угрюмым и неприветливым. Роберт тяжело вздохнул. Уходя от Люсинды, он надеялся на более теплую встречу со старшим братом, однако теперь ему стало ясно, что ничего в их жизни и отношениях не изменилось.
– Я хочу спать! – пробурчал он.
– Нет. Сначала ты должен пойти вместе со мной к Джорджиане, – непререкаемым тоном заявил Тристан. – Она не спит, как, впрочем, и никто из нас. Около нее сейчас дежурит горничная.
Чувство удовлетворения и спокойствия мгновенно покинуло Роберта. Он с тоской подумал, что постоянная тревога и непонятный страх, преследовавший его все последние месяцы, отнюдь не рассеялись после визита к Люсинде и их неожиданной близости.
– Как она себя чувствует? – спросил он Тристана.
– Более или менее сносно. А вот ты… Ты когда-нибудь перестанешь исчезать куда-то, не сказав никому ни слова?
– Я же сообщил тебе, что поехал по делу! – раздраженно ответил Роберт, остановившись на первой ступеньке лестницы.
– С тех пор прошло больше пятнадцати часов! Если ты будешь и впредь постоянно исчезать неведомо где, то это вызовет дополнительные неприятные слухи. В конце концов дело кончится тем, что ты разоришься, потому что никто уже не сможет тебе доверять!
– Но, будучи моим близким родственником, ты тоже разоришься. Моя подмоченная репутация неумолимо скажется и на твоей, тем более если ты начнешь распространять слухи о финансовой несостоятельности, постигшей меня после возвращения из тюрьмы. Что ж, можешь попробовать!
Тристан снова крепко схватил Роберта за плечо и круто повернул его лицом к себе, чуть не столкнув с лестницы.
– Ты мой брат! – прошипел он в лицо Роберту. – Пойми, что ни я, ни кто-либо еще из нашей семьи не хочет от тебя дистанцироваться, хотя… хотя в случае твоего бегства всех нас ждет полное разорение! Подумай об этом в следующий раз перед тем, как выкинуть очередной фортель.
Роберт долго смотрел в глаза Тристана и наконец мрачно произнес:
– Я не сделал никому ничего дурного!
– Знаю. Как знают и все члены нашей семьи.
– Но зато остальной Лондон в это не верит! Не надо пытаться выглядеть благородным – тебе и особенно Шоу лучше держаться от меня на расстоянии.
– Если ты непременно этого хочешь, то нам следует серьезно обсудить все, но чуть позже – сейчас не время и не место для подобного разговора. Пойдем!
– Куда?
– К Джорджиане.
Джорджиана сидела на кровати, обложенная большими подушками, и что-то читала.
– Роберт! – улыбнулась она. – Как ты себя чувствуешь?
– У меня все хорошо! Извините за то, что расстроил вас.
– Подойди ближе! – потребовала она, вытянув вперед обе руки.
Роберт неохотно повиновался и позволил Джорджиане обнять себя, а потом и смачно чмокнуть в щеку. К его удивлению, он не почувствовал никакого дискомфорта и даже поспешил вернуть поцелуй, хотя и не так громогласно.
– И где же ты был? – поинтересовалась Джорджиана. Роберт услышал за спиной шарканье подошв и понял, что это братья толпой ввалились в гостиную, причем Шоу и Эндрю были одеты в костюмы для верховой езды.
– Катался верхом, – ответил он Джорджиане, разумеется, скрыв, что произошло с ним на самом деле.
– Катался? Где? – спросил Эдвард. Шоу обнял младшего брата за плечи.
– Иди наверх и поспи еще немного, – ласково сказал он Эдварду. – Здесь все в порядке!
– Нет, не все! – запротестовал тот, сбросив с плеча руку брата. – Роберт уезжал, а куда – никто не знает! Я заметил, что это всех встревожило! Ну, куда ты ездил, говори!
– На север. Я подумал, что в Глауден-Эбби жизнь, возможно, спокойнее, чем в столице.
– Но ведь ты вернулся! – заметил Тристан.
Роберт пожал плечами:
– Я уехал, поскольку устал от беготни, и не вижу в этом ничего предосудительного. А вернулся, решив, что здесь скорее смогу противостоять некоторым распускаемым обо мне слухам.
– Если у тебя хватит на это сил и терпения! – фыркнул Тристан. – Ну а теперь, коль скоро мы все собрались вместе, давайте дадим отдохнуть Джорджиане – наверняка она хотела бы поспать. Нам надо выработать какую-то новую стратегию поведения, но мы вернемся к этому завтра.
Роберт подумал, что предложение Тристана имеет смысл, и согласно кивнул.
Все его братья отправились спать; значит, есть надежда, что наутро, хорошо выспавшись и отдохнув, они смогут наконец додуматься до того, кто же все-таки был подлинным виновником кражи в Хорсгардзе, – тогда в обществе перестанут связывать это преступление с ранением Роберта и последующим пребыванием его в тюрьме Шато-Паньон. Это вполне устраивало бы Роберта, если бы… если бы не… Люсинда. Люсинда Баррет и эти ее чертовы матримониальные планы в отношении лорда Джеффри Ньюкома!
Вернувшись к себе в комнату, он быстро разделся и юркнул в теплую уютную кровать. И тут же почувствовал запах Люсинды, совсем недавно лежавшей рядом…
На сей раз Люсинда спустилась вниз чуть раньше отца, поэтому успела быстро позавтракать и проскользнуть в сад к клумбе с розами. В значительной мере это объяснялось тем, что она фактически не спала ночь. Об этом Люсинда не хотела говорить ни отцу, ни кому-либо еще. Об этом, а тем более о причинах своей бессонницы.
Люсинда и раньше получала предложения как о законном замужестве, так и о греховном сожительстве и решительно отклонила те и другие, как по причине полного равнодушия к браку вообще, так и к тем, кто такие предложения делал. Однако Роберт ее заинтересовал, даже еще более – заинтриговал.
Вспоминая сильное, красивое тело Роберта в своей постели, ощущая проникновение его возбужденной плоти, она почувствовала, как кровь начинает закипать в ее жилах, а колени подгибаться. И тут она невольно подумала о резко враждебном отношении к Роберту ее отца.
Генерал как-то уже сказал ей, что кто бы ни похитил секретные бумаги из Хорсгардза, этот человек – отъявленный негодяй, подлец и мерзавец, а значит, именно таким выглядел Роберт Карроуэй в глазах общества, которое возлагало на него всю вину за кражу. Правда, сама Люсинда отнюдь не разделяла подобного мнения, и все же независимо от того, простил Роберт ей предательство или нет, она потеряла его доверие и позволила мерзким слухам распространиться по городу. Одновременно стало известно, что Карроуэй попал в Шато-Паньон, и, разумеется, все тут же связали этот факт с похищением секретных документов. Так предательство Роберта, по мнению очень многих, стало очевидным.