Разговор зашел о литературе, о писательской среде. Есенин заговорил о недоброжелательном отношении к его творчеству со стороны некоторых критиков и части писательской среды. "Все травят меня, донимают мелочными укусами, не дают спокойно работать. Что я им сделал?" – говорил он. Потом заспорили о поэзии. Я в то время был увлечен Надсоном и с восторгом говорил о его стихах и даже процитировал:
    Тяжелое детство мне пало на долю.
    Из прихоти взятый чужою семьей.
    По темным углам я наплакался вволю,
    Изведав всю тяжесть подачки людской 3.
   Есенин слушал внимательно, а потом сказал:
   – Ты брось свои затеи с Надсоном. Это сплошное слюнтяйство. Читай побольше Пушкина. Это наш учитель. Я ведь тоже когда-то шел не той дорогой. Теперь же я вижу, что Пушкин – вот истинно русская душа, вот где вершины поэзии.
   Было немного странно смотреть на этого до глубины души русского человека, шагающего в модном заграничном костюме по пыльной деревенской дороге.
   И еще осталось от этой беседы ощущение того, что жизнь нашего земляка в столице – не из легких.
   В Кузьминском мы пробыли до вечера. Возвращались домой всей гурьбой. Есенин дурачился вместе с нами, пел частушки. Чувствовалось, что в эту минуту грустные думы отлегли у него от сердца.
   Запомнилась еще одна встреча в этот приезд Есенина. Как-то под вечер мы сидели у Клавдия Воронцова. Пришел и Есенин. Мы попросили его почитать стихи. Он охотно согласился, ибо такими просьбами односельчане его редко донимали. Как это ни покажется сейчас странным, но так получалось, что Есенин, стихи которого уже тогда переводились на иностранные языки, в своем родном селе был как поэт мало известен. Все здесь смотрели на него как на односельчанина, наезжающего летом погостить из города. Нам, местным учителям, даже не пришло в голову шире познакомить константиновцев с поэзией Есенина. Ни разу не устроили мы и литературного вечера, когда он бывал в селе. Говорить об этом теперь приходится с болью, сожалением и грустью. Кто знает, может быть, видя такое "внимание" к своему творчеству со стороны нас, односельчан, Есенин временами с грустью думал о том, что
    Моя поэзия здесь больше не нужна,
    Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен 4.
    ‹1956›
 

E. M. ХИТРОВ

 
    МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О СЕРГЕЕ ЕСЕНИНЕ
 
   Всем интересующимся современной литературой должно быть известно имя поэта Сергея Есенина. По силе и яркости таланта Есенин занял почетное место среди первоклассных современных поэтов и первенствующее положение в изображении деревни, сельского быта и природы. Он еще молод (ему не должно быть более тридцати лет), и нам неизвестны границы развития его таланта. Но уже сделанные им заслуги перед русской литературой заставляют остановиться над его биографией, позволяющей проследить за ходом и условиями его художественного роста.
   Мне лично известен тот период его жизни, когда он учился в Спас-Клепиковской второклассной школе, где я как учитель русского языка следил за его работой и руководил его литературными занятиями. Учился он в нашей школе с 1909 по 1912 год – всего три года. Отличительною особенностью его характера было – жизнерадостность, веселость и даже какая-то излишняя смешливость и легкомыслие. Усидчивостью и аккуратностью в исполнении школьных работ не отличался, а постоянными разговорами и смехом среди урока вызывал часто неудовольствие и порицания. Но обижаться на него было нельзя. Шутки его были невинны, к тому же всякое порицание он обезоруживал чистосердечным раскаянием и общею мягкостью и нежностью своего характера. Вдобавок в искупление своей вины – глядь, уже несет какое-нибудь свое стихотворение на просмотр.
   Стихи он начал писать с первого года своего пребывания в школе. Я удивлялся легкости его стиха. Однако в первые два года мало обращал внимания на его литературные упражнения, не находя в них ничего выдающегося. Писал он коротенькие стихотворения на самые обыденные темы.
   Более серьезно занялся я им в третий, последний год его пребывания в школе, когда мы проходили словесность. Стихи его всегда подкупали своею легкостью и ясностью. Но здесь уже в его произведениях стали просачиваться и серьезная мысль, и широта кругозора, и обаяние поэтического творчества. И все-таки я не предвидел того громадного роста, которого достиг талант С. Есенина… Мешало рассмотреть и то, что в нашей школе у Есенина среди его товарищей-однокурсников были сильные соперники в поэтическом творчестве. Из них наиболее выдающимся был некто Е. Тиранов, рабочий с Великодворского завода. У Тиранова муза была мрачная, скорбная, стих тяжеловатый, занимали его более гражданские темы. Произведения его были обширны по объему, простираясь до поэм, но мысли в них кипели, чувство клокотало. Помещая здесь несколько стихотворений, написанных Есениным в стенах нашей школы, я привожу заодно самое короткое по объему стихотворение Тиранова для сопоставления 1. Для школьных работников такое сопоставление может представлять интерес. Не знаю, где теперь Тиранов и как сложилась судьба его. Говорят, что он уехал куда-то в Сибирь и слуху о нем нет.
   Есенин же, как мне кажется, попал в условия благоприятные для развития его таланта. До меня доходили слухи, что он в Москве или в Ленинграде, то он работает в университете Шанявского, то в типографии при редакции журнала "Нива" 2. Скоро он выделился как писатель особенно даровитый. Уже через четыре года по окончании нашей школы, а именно в 1916 году, он прислал мне первый сборник своих стихов, названный им "Радуница" 3, и этот сборник был встречен критикой очень сочувственно 4. Затем последовали другие сборники, и теперь он уже общепризнанный выдающийся поэт-крестьянин.
   Среди трех помещаемых ниже стихотворений Есенина одно написано им по случаю посещения нашей школы епархиальным наблюдателем Рудинским. Факт сам по себе незначительный. Обыкновенная казенная ревизия казенного человека. Казенная похвала молодого поэта, сделанная по просьбе нас, учителей. Стихотворение это показывает, какой отзвук эта похвала вызвала в душе Есенина. К нам, постоянным своим учителям, он уже привык, и на него мало действовали наши похвалы и порицания. Но отзыв свежего, стороннего человека проник до глубины души его.
   Просматривая сейчас списки выпускного класса спас-клепиковской второклассной школы за 1912 год, не могу удержаться, чтобы не сообщить, как наша школа официально аттестовала Есенина. Аттестация у него была самая элементарная, без всяких характеристик, лишь при помощи цифр пятибалльной системы. И вот мы видим, что в 1912 году вместе с Есениным окончили курс нашей школы шестнадцать человек. У четверых почти все пятерки, у двоих почти все четверки, и у остальных десяти четверки чередуются с тройками. Есенин принадлежит ко второй группе. У него все четверки, кроме пения и церковнославянского языка 5. Большое значение имела графа "поведение". С четверкой в поведении кому-либо мы ни разу не составляли журнала: все равно журнал не получил бы утверждения со стороны епархиального учительского совета. В ведомости выпускного класса 1912 года в графе "поведение" все ученики имеют круглые пятерки за исключением одного Сергея Есенина, у которого стоит пять с двумя минусами.
    25 февраля 1924 г.
 
    В СПАС-КЛЕПИКОВСКОЙ ШКОЛЕ
 
   ‹…› Село Спас-Клепики – торговое. Здесь еженедельно собирались большие базары. Родители учеников, желая повидаться со своими детьми, обычно приноравливали поездки к базарным дням. В такие дни наши ученики один за другим отпрашивались "на базар", то есть повидаться с родственниками. Есенин, приезжал ли кто к нему или не приезжал, непременно шел на базар и там пропадал надолго.
   За школьной усадьбой протекала маленькая речка Совка, и наши ученики зимой устраивали на ней каток. Есенин любил кататься. Как только кончались уроки, он направлялся на каток и там оставался до ночи, пропускал обед, чай – все забывал.
   Стихи Есенин начал писать в первый год своих занятий. Об этом говорили его товарищи по классу. Но мне он стал приносить их только со второго года обучения. В школе было много стихотворцев, некоторые были чрезвычайно плодовиты, закидывали меня ворохами своих "произведений". Часто приходилось принимать особые меры, чтобы умерить их пыл, особенно когда чувствовалась охота смертная, да участь горькая. Поэтому и Есенина я слегка поощрял, но относился к его стихам поначалу сдержанно. Стихи его были короткими, сначала все на тему о любви. Это мне не особенно нравилось. А на другие темы стихи были, как мне казалось, бессодержательными. К тому же главные свои занятия по литературе и стилистике я относил к третьему году обучения.
   Вот тогда Есенин и выдвинулся среди других школьных стихотворцев.
   Он стал особенно усердно заниматься литературой. Занятия его были шире положенной программы. Он много читал. Особенно он любил слушать мое классное чтение. Помню, я читал "Евгения Онегина", "Бориса Годунова" и другие произведения в течение нескольких часов, но обязательно все целиком. Ребята очень любили эти чтения. Но, пожалуй, не было у меня такого жадного слушателя, как Есенин. Он впивался в меня глазами, глотал каждое слово. У него первого заблестят от слез глаза в печальных местах, он первый расхохочется при смешном. Сам я очень любил Пушкина. Пушкиным больше всего занимался с учениками, читал его, разбирал и рекомендовал как лучшего учителя в литературе. Есенин полюбил Пушкина. В начале года он подражал разным писателям, ни на чем долго не останавливаясь. Мне долго казалось, что его произведения легкомысленны, представляют собой лишь набор рифмованных предложений без поэтического значения. Но уже одно то, что он легко справлялся с рифмой и ритмом, выделяло его из среды товарищей.
   Первое произведение, которое меня поразило у Есенина, было стихотворение "Звезды". Помню, я как-то смутился, будто чего-то испугался. Несколько раз вместе с ним прочел стихотворение. Мне стало совестно, что я недостаточно много обращал внимания на Есенина. Сказал ему, что стихотворение это мне очень понравилось, что его можно даже напечатать.
   Вскоре к нам в школу приехал со своей обычной ревизией епархиальный наблюдатель Рудинский. Я показал ему стихотворение Есенина. Рудинский в классе, при всех расхвалил поэта и дал ему несколько советов. В результате этого у Есенина появилось новое стихотворение "И. Д. Рудинскому".
   Обладая хорошими способностями, Есенин порой к занятиям готовился на ходу, прочитывая задания в перемену. За хорошими ответами не гонялся. Большинство же его товарищей были более усидчивы и исполнительны. Вот над теми, кто был особенно усерден и прилежен, он часто прямо-таки издевался. Иногда дело доходило до драки. В драке себя не щадил и часто бывал пострадавшим. Но никогда не жаловался, тогда как на него жаловались часто. Бывало, приходят и говорят: "Есенин не дает заниматься". Вхожу в класс поговорить с ним. Где он? Никто не знает. Проходит некоторое время. Все уже успокоились. Но вот в моей квартире отворяется дверь, и тихо входит кто-то. Оказывается, это Есенин с листком бумаги. На листке стихи. Конечно, мое дело начать с "проборции": "Стихи стихами, а зачем людям заниматься мешаешь?" Смиренно молчит, всегда молчит. В конце концов мы примиряемся, и он вылетает из квартиры снова радостный, светлый.
   У нас был обычай: выпускной класс фотографировался вместе с учителями на память. У меня таких снимков много. Но нет фотографии выпуска 1912 года. Класс был недружный. Однако Есенин снялся с выпуском 1911 года, то есть за год до своего окончания. Эта фотография у меня сохранилась.
   Есенин приносил мне много своих стихотворений, которые я складывал в общий ворох ученических работ. Все они были написаны на отдельных листках. Перед окончанием Есениным нашей школы я попросил его переписать стихи в отдельную тетрадь. Есенин принес мне одну тетрадь с четырьмя стихотворениями. Я сказал, что этого мало. Тогда он принес еще тетрадь с пятью стихотворениями. Эти две его тетради у меня сохранились 6. Есть в них и поразившие меня когда-то "Звезды".
   Когда Есенин окончил курс и мы с ним расставались, я ему советовал поселиться в Москве или в Питере и там заниматься литературой под чьим-нибудь хорошим руководством. Совет мой он принял и выполнил, и я довольно скоро имел удовольствие читать его стихи в "Ниве" 7. Еще большее удовольствие он мне доставил тем, что прислал мне первый свой сборник стихов "Радуница" с надписью: "Доброму старому учителю Евгению Михайловичу Хитрову от благодарного ученика, автора этой книги". Но я оказался слишком невежлив и неделикатен. Он от меня не получил ни ответа ни привета. Как это случилось – до сих пор не даю себе отчета… Есенин, конечно, обиделся на меня. И все-таки в 1924 и 1925 годах он присылал мне поклоны с кем-нибудь из знакомых. Обещал даже приехать в Спас-Клепики. Летом 1925 года он приезжал к себе на родину в село Константиново и, когда уехал оттуда, снова прислал мне поклон и сожаление, что не заехал в Спас-Клепики.
 

A. P. ИЗРЯДНОВА

 
    ВОСПОМИНАНИЯ
 
   Познакомилась я с С. А. Есениным в 1913 году, когда он поступил на службу в типографию товарищества И. Д. Сытина в качестве подчитчика (помощника корректора). Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным херувимом. Был очень заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это. Настроение было у него угнетенное: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать. Отец журит, что занимается не делом, надо работать, а он стишки пишет. Был у него друг, Гриша Панфилов (умер в 1914 году), писал ему хорошие письма, ободрял его, просил не бросать писать.
   Ко мне он очень привязался, читал стихи. Требователен был ужасно, не велел даже с женщинами разговаривать – они нехорошие. Посещали мы с ним университет Шанявского. Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить.
   Первые стихи его напечатаны в журнале для юношества "Мирок" за 1913-1914 годы 1.
   В типографии Сытина работал до середины мая 1914 года. "Москва неприветливая – поедем в Крым". В июне он едет в Ялту, недели через две должна была ехать и я, но так и не смогла поехать. Ему не на что было там жить. Шлет мне одно другого грознее письма 2, что делать, я не знала. Пошла к его отцу просить, чтобы выручил его, отец не замедлил послать ему денег, и Есенин через несколько дней в Москве. Опять безденежье, без работы, живет у товарищей.
   В сентябре поступает в типографию Чернышева-Кобелькова, уже корректором. Живем вместе около Серпуховской заставы, он стал спокойнее. Работа отнимает очень много времени: с восьми утра до семи часов вечера, некогда стихи писать. В декабре он бросает работу и отдается весь стихам, пишет целыми днями. В январе печатаются его стихи в газете "Новь", журналах "Парус", "Заря" и других 3.
   В конце декабря у меня родился сын 4. Есенину пришлось много канителиться со мной (жили мы только вдвоем). Нужно было меня отправить в больницу, заботиться о квартире. Когда я вернулась домой, у него был образцовый порядок: везде вымыто, печи истоплены, и даже обед готов и куплено пирожное, ждал. На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: "Вот я и отец". Потом скоро привык, полюбил его, качал, убаюкивая, пел над ним песни. Заставлял меня, укачивая, петь: "Ты пой ему больше песен". В марте поехал в Петроград искать счастья. В мае этого же года приехал в Москву, уже другой. Был все такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал. Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма. Осенью опять заехал: "Еду в Петроград". Звал с собой… Тут же говорил: "Я скоро вернусь, не буду жить там долго".
   В январе 1916 года приехал с Клюевым. Сшили они себе боярские костюмы – бархатные длинные кафтаны; у Сергея была шелковая голубая рубаха и желтые сапоги на высоком каблуке, как он говорил: "Под пятой, пятой хоть яйцо кати". Читали они стихи в лазарете имени Елизаветы Федоровны, Марфо-Марьинской обители и в "Эстетике" 5. В "Эстетике" на них смотрели как на диковинку…
 
   В сентябре 1925 года пришел с большим белым свертком в 8 часов утра, не здороваясь, обращается с вопросом:
   – У тебя есть печь?
   – Печь, что ли, что хочешь?
   – Нет, мне надо сжечь.
   Стала уговаривать его, чтобы не жег, жалеть будет после, потому что и раньше бывали такие случаи: придет, порвет свои карточки, рукописи, а потом ругает меня – зачем давала. В этот раз никакие уговоры не действовали, волнуется, говорит: "Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?"
   Повела его в кухню, затопила плиту. И вот он в своем сером костюме, в шляпе стоит около плиты с кочергой в руке и тщательно смотрит, как бы чего не осталось несожженным. Когда все сжег, успокоился, стал чай пить и мирно разговаривать. На мой вопрос, почему рано пришел, говорит, что встал давно, уже много работал.
   …Видела его незадолго до смерти. Сказал, что пришел проститься. На мой вопрос: "Что? Почему?" – говорит: "Смываюсь, уезжаю, чувствую себя плохо, наверное, умру". Просил не баловать, беречь сына.
    ‹1926›
 

Г. Д. ДЕЕВ-ХОМЯКОВСКИЙ

 
    ПРАВДА О ЕСЕНИНЕ
 
   ‹…›
   Нужно оставить вздорный вымысел, утверждающий, что Есенин пришел в Питер прямо из рязанских сел.
   Поэт, прежде чем попасть в цепкие лапы питерских барынь, испытал горькую долю крестьянского самородка-писателя.
   Появился он в Москве весной 1912 года.
   Он приехал из деревни, без гроша денег и пришел к поэту С. Н. Кошкарову-Заревому.
   Сергей Николаевич тогда был председателем Суриковского кружка писателей.
   Привело Есенина к т. Заревому, близкому другу и ученику т. Бонч-Бруевича, желание найти пути в литературу.
   Литературная буржуазная Москва встретила холодно белокурого смельчака.
   Некоторое время он жил у Кошкарова и посещал собрания кружка писателей.
   В 1912 году кружок являлся самой мощной организацией пролетарско-крестьянских писателей ‹…›
   Деятельность кружка была направлена не только в сторону выявления самородков-литераторов, но и на политическую работу.
   Лето после Ленских расстрелов было самое живое и бурное. Наша группа конспиративно собиралась часто в Кунцеве, в парке бывшем Солдатенкова, близ села Крылатского, под заветным старым вековым дубом.
   Там, под видом экскурсий литераторов, мы впервые и ввели Есенина в круг общественной и политической жизни.
   Там молодой поэт впервые стал публично выступать со своим творчеством.
   Талант его был замечен всеми собиравшимися.
   Решено было его устроить куда-либо на службу.
   После ряда хлопот его устроили через социал-демократическую группу в типографию бывшую Сытина на Пятницкой улице 1.
   Сережа был очень ценен в своей работе на этой фабрике не только как работник экспедиции, но и как умелый и ловкий парень, способствовавший распространению нелегальной литературы 2.
   Заработок дал ему возможность окрепнуть и обосноваться в Москве.
   Первые его литературные опыты поместили в детских журналах "Мирок" и "Доброе утро".
   Фабрика с ее гигантскими размахами и бурливой живой жизнью произвела на Есенина громадное впечатление. Он был весь захвачен работой на ней и даже бросил было писать. И только настойчивое товарищеское воздействие заставляло его время от времени приходить в кружок с новыми стихами.
   Правда, стихи его по содержанию были далеки от общественного движения. В них было много сказочного, былинного, но не было революционного порыва. Вот, примерно, одно из неизданных его стихотворений:
    Пряный вечер. Гаснут зори.
    По траве ползет туман.
    У плетня на косогоре
    Забелел твой сарафан.
 
    В чарах звездного напева
    Обомлели тополя.
    Знаю, ждешь ты, королева,
    Молодого короля 3.
   и т. д.
   У Есенина образ крестьянского плетня переплетался с образами "королев и королей". Он удивительно был заражен, очевидно, в детстве литературой из этой области.
   Главными мотивами его стихов все же были деревня и природа.
   Он удивительно схватывал картины природы и преподносил их в ярких образах.
   В течение первых двух лет Есенин вел непрерывную работу в кружке.
   Казалось нам, что из Есенина выйдет не только поэт, но и хороший общественник. В годы 1913-1914 он был чрезвычайно близок кружковой общественной работе, занимая должность секретаря кружка. Он часто выступал вместе с нами среди рабочих аудиторий на вечерах и выполнял задания, которые были связаны с значительным риском.
   В это же время в кружок вошел и другой талантливый поэт Ширяевец 4. Он писал нам из далекой Южной Азии, где он работал в почтовой конторе одной из станций железной дороги в качестве телеграфного монтера, и стремился в Москву.
   Не имея лишних средств, кружок все же решил в это время заняться издательством. ‹…›
   Издательская работа подвигалась трудно. Есенина волновало последнее обстоятельство. После ряда совещаний мы написали теплые письма известному критику, тогда социал-демократу Л. М. Клейнборту, приложив рукописи Есенина, Ширяевца и ряда других товарищей 5.
   Л. М. Клейнборт откликнулся. Обещал активное содействие молодым писателям и поместил обстоятельную статью в "Современном мире" 6. ‹…›
   В конце 1914 года было решено издавать журнал "Друг народа", который должен был повести борьбу с человеческой бойней, борьбу за интернациональное объединение трудящихся 7.
   В августе социал-демократическая группа выпустила литературное воззвание против войны. Есенин написал небольшую поэму "Галки", в которой отобразил ярко поражение наших войск, бегущих из Пруссии, и плач жен по убитым.
   Есенин был секретарем журнала и с жаром готовил первый выпуск. Денег не было, но журнал выпустить необходимо было. Собрались в редакции "Доброе утро". Обсудили положение и внесли по 3-5 руб. на первый номер.
   – Распространим сами, – говорил Есенин.
   Выпущено было воззвание о журнале, в котором говорилось: "Цель журнала быть другом интеллигента – народника, сознательного крестьянина, фабричного рабочего и сельского учителя…" Этим хотели привлечь всех тех, кто, как нам казалось, хотя в малой степени был настроен против войны.
   Есенина тяготило безденежье кружка. Он стал выказывать некоторую нервозность. Сданная в печать его поэма "Галки" была конфискована еще в наборе 8.
   Из Ленинграда ему слали хвалебные письма. Но все же первый номер "Друг народа" был выпущен.
   В нем поэт поместил стихотворение "Узоры", в котором вылилась вся накипевшая грусть поэта по убитым:
    Девушка в светлице вышивает ткани,
    На канве в узорах копья и кресты.
    Девушка рисует мертвых на поляне,
    На груди у мертвых – красные цветы…
   и т. д.
   После выхода первого номера, в конце декабря 1914 года на одном из литературных собраний Есенин встречается с петроградскими писателями 9. Они учли способность Есенина, и, к нашему огорчению, наш молодой поэт, забрав у нас "на дорогу", "махнул" в Питер – искать "счастья". ‹…›
    ‹1926›
 

Д. Н. СЕМЕНОВСКИЙ

 
    ЕСЕНИН
 
   Я познакомился с Есениным зимой 1915 года в Московском народном университете им. Шанявского.
   Университет Шанявского был для того времени едва ли не самым передовым учебным заведением страны.
   Широкая программа преподавания, лучшие профессорские силы, свободный доступ – все это привлекало сюда жаждущих знания со всех концов России.
   И кого только не было в пестрой толпе, наполнявшей университетские аудитории и коридоры: нарядная дама, поклонница модного Юлия Айхенвальда, читавшего историю русской литературы XIX века, и деревенский парень в поддевке, скромно одетые курсистки, стройные горцы, латыши, украинцы, сибиряки. Бывали тут два бурята с кирпичным румянцем узкоглазых плоских лиц. Появлялся длинноволосый человек в белом балахоне, с босыми ногами, красными от ходьбы по снегу.
   На одной из вечерних лекций я очутился рядом с миловидным пареньком в сером костюме. Он весь светился юностью, светились его синие глаза на свежем лице с девически-нежной кожей, светились пышные волосы, золотистыми завитками спускавшиеся на лоб.
   Лекция кончилась. Не помню, кто из нас заговорил первый, но только через минуту мы разговаривали, как старые знакомые.
   Юноша держался скромно и просто. Доверчивая улыбка усиливала привлекательность его лица.
   Он рассказал, что работает корректором в издательстве Сытина, пишет стихи и печатается в журналах для детей. В доказательство он раскрыл пахнущий свежей краской номер журнала. Стихи мне понравились. Были в них какие-то необычные изгибы и повороты поэтической фразы. Под стихами стояла подпись: "Сергей Есенин".
   Вокруг нас, двигаясь к выходу, шумела публика. Мы тоже вышли из аудитории и продолжали разговор в коридоре.