Ёсикава Эйдзи. Честь самурая

   После первой неудачи к Гэмбе отправился Хикоэмон. Он не слишком надеялся, что ему удастся переубедить Гэмбу, и не ошибся.
   — Ну, как все прошло? — спросил Хидэёси.
   Он сидел возле серебряной курильницы, клубы пахучего дыма из которой отпугивали комаров.
   — Его ничто не прельстило, — отозвался Хикоэмон. — Он просил только об одном: чтобы я отрубил ему голову.
   — Что ж, если таков ответ, то и впрямь не надо больше настаивать.
   Хидэёси убедился, что не сможет привлечь Гэмбу на свою сторону, и испытал облегчение, морщины у него на лице разгладились.
   — Мне понятны ваши надежды, мой господин. Боюсь, что не сумел оправдать их.
   — Ты ни в чем не виноват, — ободрил его Хидэёси. — Даже в темнице Гэмба не хочет склониться передо мной, чтобы спасти себе жизнь. У него подлинно самурайское чувство чести. Искренне жаль терять столь мужественного и целеустремленного человека. Поддайся он на твои уговоры, прибудь сюда, чтобы изъявить свою преданность — я перестал бы его уважать только за это. Ты сам самурай, — добавил Хидэёси, — и в душе понимаешь его правоту, поэтому тебе не удалось его переубедить, вот в чем дело.
   — Простите меня.
   — Мне жаль, что я обременил тебя подобным поручением. Не говорил ли Гэмба еще что-нибудь?
   — Я спросил его, почему он не погиб на поле сражения, а вместо этого пустился в бегство и в конце концов попал в плен к каким-то крестьянам. Спросил, почему он томится в темнице и ждет казни, вместо того чтобы покончить с собой.
   — И что он ответил?
   — Он спросил, считаю ли я, что смерть на поле боя и сэппуку — единственно достойные выходы для самурая. Сам же он сказал, что убежден в обратном: воин должен сделать все возможное и невозможное, чтобы выжить.
   — Это все?
   — Бежав с поля битвы под Янагасэ, он еще не знал, жив Кацуиэ или мертв, и попытался прорваться в Китаносё, чтобы оттуда объединенными силами напасть снова. На пути бегства он окончательно пал духом и остановился у крестьянской хижины, чтобы попросить китайской полыни.
   — Грустно… очень грустно.
   — Весьма хладнокровно он объявил, что опозорен, попав в плен живым, и если удастся перехитрить стражей и убежать, то непременно придет сюда и попытается умертвить вас. Тем он надеется смыть с себя заслуженный гнев духа Кацуиэ и испросить прощения за страшную ошибку, допущенную в походе на Сидзугатакэ.
   — О, какой позор! — Глаза Хидэёси увлажнились сочувствием. — Втуне растратить способности такого человека и обречь его на верную смерть! Эта вина падет на Кацуиэ. Что ж, да будет так. Позволим Гэмбе умереть достойно. Позаботься об этом, Хикоэмон.
   — Понял, мой господин. Значит, завтра?
   — Чем раньше, тем лучше.
   — И где же?
   — В Удзи.
   — Следует ли казнить его на площади?
   Хидэёси на мгновение задумался:
   — Думаю, выбор сделает сам Гэмба. А он наверняка захочет принять смерть в поле, прошествовав перед тем по городу.
   На другой день Хидэёси вручил Хикоэмону, готовившемуся выехать в Удзи, два шелковых кимоно.
   — Наверное, платье Гэмбы превратилось в лохмотья. Пусть перед смертью переоденется в чистое.
   В тот же день Хикоэмон отбыл в Удзи, чтобы повидаться с Гэмбой, которого держали в одиночном заключении.
   — Князь Хидэёси повелел, чтобы вас провели по Киото, а затем обезглавили в поле под Удзи, как вы сами того хотели.
   Ни один мускул не дрогнул в лице Гэмбы.
   — Передайте князю мою признательность, — учтиво отозвался он.
   — Князь Хидэёси прислал вам эти одежды.
   Взглянув на два шелковых кимоно, Гэмба отказался:
   — Поблагодарите князя Хидэёси за доброту. Не думаю, что эта одежда мне к лицу. Верните ее, пожалуйста, своему господину.
   — Вы недовольны?
   — Эти наряды годились бы пешему воину. Когда меня, родного племянника князя Кацуиэ, столица увидит в таком платье, это навлечет на покойного лишний позор. Моя одежда изношена, но она пропитана духом битвы, и пусть меня проведут по городу в ней. Если князь Хидэёси дозволит мне переодеться, пусть подберет что-нибудь достойное.
   — Я передам эту просьбу. Что именно вы хотели бы?
   — Красный свободный плащ с широкими рукавами. Под него — алое шелковое кимоно, расшитое серебром. — Гэмба и в этот роковой час говорил, не тая своих чувств и мыслей. — Все знают, что меня схватили крестьяне, связали и выдали врагу. Я опозорен тем, что взят живым. До последнего мига надеялся я исхитриться и убить князя Хидэёси и не смог этого совершить. Когда меня проведут по столице, это привлечет внимание. Стыдно мне выступать в невзрачном кимоно вроде того, что привезли вы. Я буду удовлетворен, если появлюсь перед толпой в роскошных нарядах, какие носил на поле брани, когда за плечами у меня реяло знамя полководца. И я хочу, чтобы меня связали еще раз, на глазах у всех, перед тем, как я взойду в повозку — в доказательство, что я не гневаюсь.
   Присущая Гэмбе прямота была одной из самых привлекательных его черт. Когда Хикоэмон доложил Хидэёси о просьбе узника, князь немедленно приказал исполнить ее.
   Настал день казни Гэмбы. Пленный помылся, тщательно пригладил волосы, облачился в алое кимоно и — поверх него — в свободный красный плащ с широкими рукавами. Протянув вперед руки, он дал себя связать, затем взошел в повозку. Всего тридцать лет должно было исполниться ему в этом году, и он был так крепок телом и духом, что все невольно жалели этого могучего и красивого человека.
   Повозка проехала по улицам Киото и вернулась в Удзи. Там уже дожидалась расстеленная на земле звериная шкура.
   — Вы можете сами исполнить обряд сэппуку, — сказал палач.
   Гэмбе протянули малый меч. В ответ он лишь презрительно рассмеялся.
   — Я не приму никаких одолжений.
   Его обезглавили со связанными руками.
 
   Шел к концу шестой месяц года.
   — Должно быть, строительство крепости в Осаке продвинулось далеко, — сказал Хидэёси. — Нужно взглянуть, как идут дела.
   Прибыв в Осаку, он осмотрел работы и выслушал объяснения начальника строительства. Болото в Наниве засыпали. Оба рва вырыли на указанные длину, глубину и ширину. Вокруг стройки повсюду открылись первые купеческие лавки. В заливе Сакаи и устье реки Ясудзи виделись сотни челнов, доверху груженных тяжелыми камнями, их паруса едва возвышались над водой. Хидэёси остановился там, где предстояло воздвигнуть главную цитадель. Оглядевшись по сторонам, он увидел десятки тысяч мастеровых и умельцев самых разных дел. Люди работали посменно, днем и ночью, так что работы ни на миг не прекращались.
   Рабочих на строительство истребовали у каждого клана. Если какой-нибудь князь не доставлял указанное число людей, его жестоко карали, не считаясь с достоинством. Распоряжение работами установилось по строгому старшинству: начальник участка, сотники и десятники. У начальников и надсмотрщиков был четко очерченный круг обязанностей и полномочий. Уличенным в безделье сразу отрубали голову. Если провиниться случалось надсмотрщику из самураев, то он, не дожидаясь казни, совершал сэппуку.
   Истинным виновником переживаний Хидэёси оставался Иэясу. Всю свою жизнь Хидэёси был убежден, что Иэясу самый замечательный человек своего времени, не считая, конечно, князя Нобунаги. Хидэёси понимал: неожиданно возвысившись, он вызвал подозрения у Иэясу, а потому столкновение неизбежно.
   Когда наступил восьмой месяц, он приказал Цуде Нобукацу преподнести Иэясу знаменитый меч, выкованный самим Фудо Куниюки.
   — Передай князю Иэясу, что присланная им драгоценная шкатулка доставила мне неизъяснимое наслаждение и что это — ответный дар.
   Цуда выехал в Хамамацу в первые дни месяца и возвратился около десятого числа.
   — Гостеприимство клана Токугава было настолько щедрым, что я не нахожу слов описать его. Это в высшей степени трогательно, — доложил Нобукацу.
   — В добром ли здравии пребывает князь Иэясу?
   — Насколько можно судить, в превосходном.
   — Достойно ли ведут себя его приверженцы?
   — В Хамамацу царит порядок, какого не встретишь в других крепостях. Все приверженцы клана выступают как члены одной семьи.
   — Доводилось слышать, что Иэясу взял на службу большое число новых людей.
   — Большинство их раньше принадлежало к клану Такэда.
   Беседуя с Нобукацу, Хидэёси внезапно подумал о разнице в возрасте между собой и Иэясу. Увы, Хидэёси был много старше. Ему сейчас сорок шесть лет, тогда как Иэясу всего сорок один. Разница в пять лет. Сейчас молодой Иэясу заботил Хидэёси куда больше, чем до того старший по возрасту Кацуиэ.
   Но все эти тревоги и волнения он таил под спудом. Внешне ничто не говорило, что, едва разделавшись с кланом Сибата, он замыслил новую войну. Да и отношения между Иэясу и Хидэёси казались безупречными. В десятом месяце Хидэёси подал императору прошение с тем, чтобы тот даровал Иэясу новый, еще более высокий титул.
 
   Малолетнему князю Самбоси исполнилось четыре года. Князья из провинций съехались в Адзути отпраздновать Новый год, выказать почтение главе клана и помолиться за его здоровье.
   — Вы ли это, уважаемый Сёню?
   — Господин Гамо, как приятно вас видеть!
   Два военачальника случайно встретились у входа в главный зал внутренней цитадели. Один из них был Икэда Сёню, переведенный в крепость Огаки из Осаки, чтобы освободить место для Хидэёси. Другой был Гамо Удзисато.
   — Вы выглядите прекрасно, — сказал Гамо. — Не знаю, что и пожелать.
   — Увы, здоровье с годами сдает, да ведь от дел никуда не скроешься. Несколько ночей в Огаки я не смыкал глаз.
   — Я знаю, что на вас, уважаемый Сёню, возложено новое важное бремя — надзирать за строительством крепости в Осаке.
   — Такое дело вполне по плечу людям вроде Мацуды или Исиды. Нам, военачальникам, следовало бы заняться чем-нибудь иным.
   — Позвольте с вами не согласиться. Князь Хидэёси не дает людям поручений, не отвечающих их способностям. Если он назначил вас надзирать за тамошними чиновниками, значит, так и надо.
   — Вот уж не думал, что вы сочтете меня пригодным к исполнению таких обязанностей, — смеясь, возразил Сёню. — Кстати, собираетесь ли вы принести новогодние поздравления малолетнему князю?
   — Я только что оттуда.
   — Я тоже успел там побывать. Раз уж представился случай для беседы, я хотел бы кое-что с вами обсудить.
   — По правде говоря, я сам, увидев вас, вспомнил, что у меня есть к вам одна просьба.
   — Должно быть, мы думаем об одном и том же. Где нам уединиться?
   Сёню указал на одну из боковых комнат у входа в главный зал.
   Войдя в пустую комнату, они уселись. В комнате не было жаровни с углями, но зимнее солнце, светившее сквозь дощатые ставни, немного пригревало.
   — Вам известно, о чем толкуют люди? — начал Сёню.
   — Да. Говорят, убили князя Нобуо. Судя по всему, это правда.
   Сёню нахмурился и тяжело вздохнул.
   — Мы предполагали, что в этом году начнутся новые беспорядки. Сколь серьезны они будут, зависит от того, кто с кем вступит в спор. Последние вести беспокойны. Вы моложе меня, дорогой Гамо, и, полагаю, способны судить более здраво. Не думали ли вы над тем, как предотвратить грозящую смуту?
   Сёню был взволнован.
   Гамо предпочел ответить вопросом на вопрос:
   — Знать бы, откуда исходят слухи?
   — Понятия не имею. Но дыма без огня не бывает.
   — Может быть, мы с вами не все знаем?
   — Не думаю. Просто события совершаются, а правду о них мы узнаем не сразу. Начнем с того, что князь Нобуо прибыл в крепость Такарадэра в одиннадцатом месяце прошлого года, чтобы повидаться с князем Хидэёси. Говорят, Хидэёси почел своим долгом воздать Нобуо по заслугам за усмирение провинции Исэ и принял его столь радушно, что Нобуо задержался в гостях на четыре дня.
   — Вот как?
   — Соратники Нобуо полагали, что он отбудет уже на следующее утро, но на второй день от князя не пришло никаких известий. То же самое повторилось и на третий день, и на четвертый. Тогда они заподозрили, что случилось худшее. Даже слуги, не впущенные в крепость, потеряли покой и заволновались.
   — Вот оно как! — рассмеялся Гамо. — Стоит попробовать докопаться до корней, как сразу выяснится, что это пустые россказни, верно?
   Но Сёню, с лица которого не сходила тревога, торопливо продолжил:
   — О случившемся заговорили все вокруг. Между Исэ, Нагасимой, Осакой и столицей разошлись самые зловещие слухи. Говорили, что известие о гибели Нобуо — подлинное или ложное — исходило не от его людей, а от слуг князя Хидэёси. Обитатели крепости Такарадэра это решительно опровергают. По их мнению, слухи порождены подозрительностью и злобой приверженцев князя Нобуо. Пока обе стороны изобличали друг друга во лжи, слухи об убийстве князя Нобуо разлетелись, словно подхваченные ветром.
   — И им поверили?
   — Трудно понять, что в голове у простолюдинов. Узрев гибель князя Нобутаки сразу после падения клана Сибата, родственники и сторонники Нобуо лишились сна в ожидании, чей черед следующий.
   И тут Гамо, не таясь, поведал о собственных страхах. Он придвинулся к Сёню поближе и зашептал:
   — Кто бы что ни говорил, князя Хидэёси и князя Нобуо многое связывает, многое и разделяет.
   Сёню согласно кивнул.
   — Поглядите на события после гибели князя Нобунаги, — сказал Гамо. — Большинство убеждено, что, по восстановлении мира, князю Хидэёси следует вернуть бразды правления законному наследнику усопшего князя. Независимо от наших личных пристрастий все видят, что князь Самбоси еще слишком мал, а значит, наследником должен быть объявлен Нобуо. Если Хидэёси не покорится князю Нобуо, он навлечет на себя обвинения в измене присяге, в пренебрежении к тем великим милостям, которыми его осыпал клан Ода.
   — По правде говоря, я слушаю — и не верю. Хоть Нобуо и не скрывает своих намерений, он должен понимать: ход событий обратен тому, что он сам желал бы видеть.
   — Вы думаете, он тешится несбыточными надеждами?
   — Кто знает? Нельзя понять, что творится в голове тщеславного глупца.
   — Наверняка эти слухи дошли до Осаки и там приумножились.
   — То-то и страшно, — вздохнул Сёню.
   Состоя на службе у Хидэёси, Сёню и Гамо были связаны с ним нерасторжимыми узами. Но верность господину не делала их слепыми и не избавляла от опасений.
   Не следовало забывать, что Гамо был в прошлом обласкан Нобунагой и, в частности, был женат на младшей из его дочерей. У Сёню и Нобунаги была когда-то одна кормилица. Будучи молочными братьями, они были расположены друг к другу ближе, чем это принято между князем и подданным. На большом совете в Киёсу оба военачальника выступали как члены семейства. И в силу одного этого они не могли относиться равнодушно ко всему, что затрагивало интересы клана Ода. Помимо малолетнего Самбоси, единственным прямым потомком Нобунаги по мужской линии оставался ныне князь Нобуо.
   Гамо и Сёню не пребывали бы в таком затруднении, сумей они обнаружить в характере Нобуо хоть что-нибудь достойное. Было ясно, что этот человек — всего лишь посредственность. И перед большим советом в Киёсу, и после него никто не сомневался, что Нобуо не способен перехватить власть, ускользнувшую из рук Нобунаги.
   К несчастью, никто не отваживался сказать Нобуо правду о нем самом. Добродушный молодой князь, привыкший опираться на ум и силу своих соратников, привыкший слышать лесть и похвалы каждому своему слову, ставший покорной игрушкой в руках корыстолюбцев, упустил свой звездный час, не заметив этого.
   Нобуо тайно встретился с Иэясу в прошлом году. Еще одна встреча произошла после битвы под Янагасэ. Не кто иной, как он, Нобуо, вынудил брата покончить самоубийством по требованию Хидэёси. В награду за победы, одержанные в Исэ, он получил в удел провинции Исэ, Ига и Овари и, полагая, что его время настало, нетерпеливо дожидался, когда Хидэёси передаст ему власть над страной.
   — Мы не вправе безучастно следить за ходом событий со стороны. Не задумывались ли вы над этим, уважаемый Сёню?
   — Напротив, я рассчитывал услышать ваше мнение. Вы, я уверен, немало о том размышляли, почтенный Гамо.
   — Лучше всего было бы свести князя Нобуо с князем Хидэёси, дабы они поговорили друг с другом начистоту.
   — Превосходная мысль. Но князь Хидэёси стал так неприступен, что потребуется придумать для встречи какой-нибудь повод.
   — Непременно.
   Сам Нобуо сегодня забывал то, что было вчера. Он чувствовал себя обделенным — и только. Вдобавок он не был способен признавать собственные ошибки. Прошлой осенью он перебрался в крепость Нагасима в только что пожалованной ему провинции Исэ и получил новый придворный титул. Стоило ему показаться на улице, как его встречали поклонами. Когда он возвращался домой, навстречу неслось пение флейт и звуки струнных инструментов. Любое его желание тотчас исполнялось, а лет ему было меж тем всего двадцать шесть. Беда Нобуо состояла в том, что он, избалованный жизнью и ни в чем не знавший отказа, никогда не был вполне доволен.
   — В Исэ — одиночество и скука, — любил повторять он. — Но почему все-таки Хидэёси решил возвести столь непомерно большую крепость именно в Осаке? Намерен ли он поселиться там или хочет передать крепость законному наследнику?
   Такие речи, казалось, звучали из уст самого Нобунаги. Увы, Нобуо унаследовал от отца благородную внешность и манеры — и ничего более.
   — Хидэёси просто-напросто зазнался. Он забыл, что служил моему отцу. Сейчас он переманивает на свою сторону былых приверженцев отца и торопится с возведением гигантской крепости. Что до меня, то со мною он обращается так, будто я незаконнорожденный. Он вообще перестал со мною о чем-либо советоваться.
   Заметный разлад между двумя князьями начался в одиннадцатом месяце прошлого года. С тех пор они не разговаривали друг с другом. Слухи о том, что Хидэёси строит расчеты на будущее, в которых для Нобуо нет места, вызывали у наследника Нобунаги новые подозрения.
   Тогда же Нобуо позволил себе несколько неосторожных высказываний в кругу своих сторонников, и слова его быстро стали общим достоянием. Сокровенные мысли Нобуо оказались известны Хидэёси и вызвали у князя сильное неудовольствие. Дошло до того, что Нобуо и Хидэёси не сочли нужным поздравить друг друга с наступлением Нового года.
   В один из дней новогодних празднеств, когда Нобуо забавлялся игрою в мяч с оруженосцами, ему доложили о посетителе. Им оказался Гамо. Он был на два года старше Нобуо, сестра которого доводилась Гамо женой.
   — Гамо? Он пожаловал вовремя, — сказал Нобуо, ловко отбив мяч в сторону сада. — Он хорошо играет. Пусть придет сюда немедленно.
   Самурай, посланный за Гамо, тотчас вернулся и доложил:
   — Военачальник утверждает, что очень спешит. Он будет дожидаться вас в покоях для гостей.
   — Но я хотел сыграть с ним в мяч!
   — Он просил передать, что не силен в этой забаве.
   — Экий простак! — И Нобуо хохотнул, продемонстрировав при этом тщательно вычерненные по древнему обычаю зубы.
 
   Через несколько дней после приезда Гамо князь Нобуо получил от него и от Сёню письмо. Он пребывал в превосходном настроении и, призвав к себе старших советников, поделился полученными новостями.
   — Завтра мы выезжаем в Оцу. В письме сказано, что Хидэёси будет ждать меня в храме Ондзё.
   — Не слишком ли это опасно, мой господин? — спросил один из четырех советников.
   Нобуо улыбнулся, нарочито выставляя напоказ вычерненные зубы.
   — Должно быть, Хидэёси тревожат растущие слухи, что мы с ним не в ладах. Уверен, что повод для встречи — в этом. Он проявил открытое непочтение к законному наследнику.
   — Готовы ли вы повидаться с ним?
   В ответе Нобуо сквозило явное самодовольство:
   — Все получилось само собой. Недавно у меня был Гамо и рассказал о слухах насчет разногласий между мною и Хидэёси. Гамо уверил меня, что Хидэёси по-прежнему не питает ко мне недобрых чувств, и попросил меня отправиться в храм Ондзё на встречу Нового года и повидаться там с Хидэёси. Сам я считаю, что гневаться на Хидэёси не стоит, и дал согласие поехать. Военачальники Сёню и Гамо уверили меня в полной безопасности.
   Склонность Нобуо верить слову как сказанному, так и писанному объяснялась его происхождением и воспитанием. Старшие по возрасту советники князя подобной доверчивостью не отличались и не считали нужным это скрывать.
   Вместе они склонились над письмом Гамо.
   — Ошибки быть не может, — заметил один из них. — Это его рука.
   — Решено, — сказал другой. — Поскольку Сёню и Гамо, улаживая дело, взяли хлопоты на себя, нам не следует противиться.
   Договорились, что четверо старших отбудут вместе с Нобуо в Оцу.
   На следующий день Нобуо отправился в путь. Едва он прибыл в храм Ондзё, как у него попросил свидания сам Гамо. Чуть позже к ним присоединился и Сёнъю.
   — Князь Хидэёси здесь со вчерашнего дня, — сказал Сёню. — Он ожидает вас.
   Собраться решили у Хидэёси, который временно поместился в главном здании храма. Но Нобуо, почтительно спрошенный, когда ему угодно встретиться с Хидэёси, недовольно буркнул:
   — Я утомлен дорогой, а потому сегодня и завтра намерен отдыхать.
   — Как угодно князю. Мы постараемся устроить встречу послезавтра.
   И военачальники удалились, спеша оповестить Хидэёси.
   Никто не хотел праздно тратить время, но, поскольку Нобуо объявил о желании отдохнуть, следующий день и вправду пропал.
   Едва прибыв в Оцу, Нобуо оскорбился на то, что Хидэёси со своей свитой занял главное здание, тогда как ему самому пришлось довольствоваться меньшим. Намеренно оттянув встречу на послезавтра, Нобуо хотел показать силу духа, но, поступив так, обнаружил, что ожидание невыносимо, и разразился жалобами:
   — Советники… Куда они все запропастились?
   Целый день Нобуо провел, рассматривая драгоценные книги стихов, что с незапамятных времен хранились в храме, и ему смертельно наскучила многословная болтовня престарелых монахов. Когда настал вечер, к нему в покои явилось четверо старших советников.
   — Вы хорошо отдохнули, мой господин? — осведомился один из них.
   «Глупцы!» — Нобуо не на шутку разгневался. Он хотел сказать им, что проскучал весь день, что ему это надоело, но вместо того произнес:
   — Благодарю. А вы? Хорошо ли устроились на новом месте? Нет ли жалоб?
   — Мы не имеем времени для приискания удобств, мой господин.
   — Что такое?
   — Один за другим сюда прибывали посланцы кланов.
   — Вот как! Множество гостей? Почему не доложили мне?
   — Вам угодно было отдыхать весь день, потому мы не осмелились докучать, мой господин.
   То механически вычерчивая пальцем круги на колене, то похлопывая по нему ладонью, Нобуо с безразличным видом взирал на своих советников.
   — Превосходно! Однако вам надлежит отужинать со мною. О том, чтобы подали сакэ, я распоряжусь.
   Советники в недоумении переглянулись.
   — Надеюсь, вы примете мое приглашение? — спросил Нобуо.
   Один из советников растерянно молвил:
   — Видите ли, мой господин, только что нас пригласил к себе князь Хидэёси — прислал гонца. И мы как раз пришли просить у вас разрешения.
   — Странно! Хидэёси вас пригласил! Что бы это значило? Очередная чайная церемония? — От гнева Нобуо потемнел лицом.
   — Едва ли, мой господин. Хидэёси не стал бы запросто приглашать чужаков вроде нас, тем более — на чайную церемонию, не пригласив прежде нашего господина. Здесь достаточно родовых вельмож, более, чем мы, достойных приглашения. Хидэёси сказал, что хочет обсудить с нами некое важное дело.
   — Вовсе нелепо, — пожав плечами, заметил Нобуо. — Что ж, если он пригласил вас, значит, речь пойдет о восстановлении меня в правах наследника главы клана. Да, именно так. Хидэёси недостоин править страной при живом законном наследнике. Народ его не поддержит.
 
   Зал в главном здании храма был пуст, но светильники там уже горели, ожидая наступления ночной тьмы. Стали съезжаться гости. Была середина первого месяца, стоял лютый холод. Кто-то из вновь прибывших громко откашлялся. По многолюдной свите соратники Нобуо догадались, что перед ними сам Хидэёси. Проходя по залу, он властно отдавал распоряжения.
   — Сожалею, что заставил ждать, — сказал он, приблизившись к гостям, и, поднося руку к лицу, вновь разразился кашлем.
   Взглянув, старшие советники поняли, что князь в полном одиночестве. Даже мальчика-слуги при нем не было.
   Сами люди Нобуо чувствовали себя не вполне здоровыми. Пока они приветствовали Хидэёси, он продолжал кашлять.
   — Какая жалость, мой господин, вы простужены, — учтиво произнес один из них.
   — Да, и ничего не поделаешь, — ответил Хидэёси добродушным тоном.
   Так было положено начало странной беседе. Ни еды, ни сакэ гостям не предложили; к пустым словопрениям Хидэёси тоже не был склонен.
   — Не заботит ли вас то, как последнее время ведет себя князь Нобуо? — прямо спросил он.
   Люди Нобуо насторожились. Сказанное Хидэёси звучало упреком лично им, поскольку они были ответственны за поведение своего господина.
   — Разумеется, вы делаете все, что в ваших силах, я это хорошо понимаю, — поспешил добавить Хидэёси. — Все вы достойные люди, но, полагаю, с князем Нобуо справиться не можете. Мне это ясно. Я сам всячески старался помочь ему, но, увы, каждый раз выходило наоборот, вдобавок враждебность Нобуо к моим усилиям все более возрастала.
   Последние слова он произнес так сурово, что собеседникам стало не по себе. А Хидэёси продолжал, не скрывая раздражения против Нобуо: