– Корабль нужен! – неожиданно подал голос Улаф. – На море нужен корабль.
   Все тяжелые дни перехода через болото упрямый фьординг плелся в стороне, всем своим видом демонстрируя: вы сами по себе, я сам по себе. В беседы не вступал, когда проваливался, помощи не просил, еду принимал молча, будто одолжение делал. И вдруг, нате вам, заговорил!
   Ильза мгновенно окрысилась, она упорно не желала прощать старые обиды.
   – Спасибочки, подсказал! А то мы воображали, что на море нужна арба с ишаком! Если сам безмозглый, нечего других по себе судить!
   Ободранное лицо сына ярла побагровело.
   – Молчи, женщина! – рявкнул он.
   – А-ах! – выдохнула Ильза, ошарашенная подобной наглостью. Ей, воину Гильдии, посмел заткнуть рот тот, кто на самом деле должен ее каждый день благодарить за то, что она его еще не убила! Девушка выхватила у гнома неприличный жезл и треснула несостоявшегося супруга по башке.
   Спасибо, что у фьордингов такие крепкие черепа!
   – Сама его и понесешь, – подвела итог сильфида, убедившись, что подменный брат демона-убийцы пока еще жив. – И больше так не поступай. Воину не пристало бить хворых и увечных. – Последнее было сказано явно в расчете на Улафа. – Кстати, корабль нам и в самом деле не помешал бы. Хельги, ты не принесешь корабль?
   – Корабль? Из Уэллендорфа? – усмехнулся демон скептически.
   – С любого побережья, осел сехальский.
   – А как я туда попаду?
   – Да уж постарайся как-нибудь!
   Хельги старался долго, пока совсем не выбился из сил и не запутался в собственных конечностях. За это время он побывал в краях самых экзотических, но на побережье так и не попал. И, что самое обидное, именно те нити, которые казались ему наиболее перспективными – вроде бы именно по ним он когда-то уже выбирался к океану, – оказывались в итоге самыми неподходящими. Совершенно деморализованный и утративший веру в свою демоническую сущность, он собрался прекратить бесплодные попытки, как вдруг – о радость! – очутился на берегу… нет, не океана, конечно. А где-то в среднем течении реки Венкелен, если судить по окружающим ландшафтам.
   Высились седые ели, выла вьюга. Довольно большой бревенчатый плот лежал у берега, вмерзший в кромку льда. Рядом из-под снега торчал примитивный шест – ствол молодой ели, даже не очищенный как следует. Что ж, никогда не следует ожидать от Сил Судьбы слишком многого, они не склонны к благотворительности. Нужно уметь довольствоваться малым.
   Ох, нелегкая это работа – мечом выковыривать плот изо льда, особенно когда одет, мягко говоря, не по погоде и рукоять на морозе липнет к ладоням, сдирает кожу. Но еще сложнее переместить освобожденный от зимних оков груз через Астрал, не потеряв по дороге. Потому что магии в том грузе не наличествовало совершенно. Чтобы хоть как-то улучшить положение, он выцарапал на темной древесине все известные ему магические письмена, от охранного знака замка до затейливой сехальской закорючки, значения которой он не знал (на самом деле это был весьма популярный символ, призванный облегчать родовые муки). Увы. Слишком неопытным магом был грозный и могучий демон. Всех его познаний хватило ровно настолько, чтобы плот можно было разглядеть в Астрале. Но никак не подцепить пальцами… Ой! А это что такое, черное, плотное? Шарик! Скатанное в аккуратный клубочек проклятие ОК'Кана! Тот самый клубочек, которым он хотел стукнуть брата Гуго! Никогда не угадаешь, что в жизни может пригодиться! Не подозревая о возможных последствиях, Хельги обмотал черной нитью крошечное белое пятнышко плота. Получилось вполне осязаемо. Сбрось этакую конструкцию с высоты на вражеский город – и тотальная гибель населения от моровой язвы обеспечена. К счастью, Хельги этого не знал и без лишнего волнения, благополучно доставил плавсредство к месту назначения.
   – От него зло исходит!!! – перекрикивая общее ликование, в ужасе завопил эльф.
   – Сейчас перестанет. – Демон распутал плот и аккуратно перемотал черную нить в новый клубок, припрятал так, чтобы всегда иметь под рукой. Теперь-то он знал, что из самого зловредного проклятия при желании можно извлечь пользу.
 
   Чем хорош плот? Тем, что когда кто-то один мучается с шестом, остальные блаженно отдыхают. Чем плох? Тем, что ни о какой скорости говорить не приходится.
   Медленно-медленно двигались спасители мира вдоль болотистого берега. Палило южное солнце. Тяжелые испарения поднимались от зарослей тростника.
   Есть почти не хотелось. Пить – постоянно. За пресной водой гоняли демона-убийцу. Сосудом для нее служила золотая чаша Орвуда. В Астрале артефакт имел габариты хорошего дракона, но в физическом мире вмещал в себя гораздо меньше, чем требовалось. В надежде облегчить себе жизнь, Хельги попытался раздобыть емкость покрупнее. Обшарил все магические лавки Уэллендорфа – тщетно. Выяснилось, что подобные сосуды в современной магии почти не используются и стали большой редкостью. Самый крупный из имеющихся в Уэллендорфе двухведерный яшмовый кубок эпохи Старых Царств стоит не где-нибудь, а в лаборатории самого профессора Перегрина и является жемчужиной его коллекции магических раритетов. Остальные три намного меньше и тоже находятся в частных руках.
   Меридит посоветовала пойти к Перегрину и поклянчить раритет под предлогом спасения мира. Орвуд предложил поменять его на камень Ло: «Все равно таскаем его без дела». Энка рекомендовала просто спереть. Хельги все инициативы отверг, придумав отговорку, дескать, каменный сосуд двухведерного объема настолько тяжел, что непременно потопит плот.
   – Лучше признайся честно: ты просто боишься Перегрина, – усомнилась в его словах въедливая сильфида.
   – Боюсь! – согласился Хельги гордо. – Имею я право кого-то бояться?
   Оспаривать его права Энка не сочла нужным. Хочет мучиться – пусть мучается. Его дело.
 
   День сменялся днем, Тиор не показывался. Несмотря на плохой аппетит, начинала ощущаться нехватка еды – во время путешествия по обжитым Срединным Землям больших запасов не держали. Хельги хотел принести пищу в чаше, но по возвращении из Астрала обнаружил ее пустой. Воду чаша держала, еду нет. Такое, видно, было ее магическое свойство. Рыба в проклятых водах тоже ловиться не желала. Угроза голода становилась все реальнее.
   – Но ведь Силы Судьбы не могут допустить, чтобы мы тут померли? – спросила Ильза с надеждой.
   Орвуд криво усмехнулся:
   – Не обольщайся, Силы Судьбы заботливостью не отличаются.
   – Но кто же без нас станет спасать мир?
   – Подберут кого-нибудь еще, эко дело! Мы для них – песчинки, букашки. Смахнул, и нету. Новые народятся.
   На Орвуда покосились с неодобрением. Он, несомненно, был прав, но говорить такие вещи Ильзе не стоило.
   – Кто-кто, а гномы умеют утешить в трудную минуту! – съязвил Аолен.
   – Зато эльфы… – не остался в долгу Орвуд, и пошло-поехало, слово за слово.
   Сочетание скуки, голода, дурного климата и тревоги за судьбы мира сделало путников раздражительными и резкими. То и дело вспыхивали мелкие перебранки и склоки. Особенно же тяготило присутствие Улафа. Очень неприятно, когда изо дня в день молча сидит надутый, спесивый фьординг.
   – Почему он не работает шестом? – возмущалась Ильза, сдирая с ладоней засохшие мозоли. – Лучше всех, что ли?
   – Хворый он, – напомнила Энка.
   – Хворый, так пусть лечится. Аолен предлагал…
   – Теперь уже поздно. Я нарывы плохо лечу. Само скоро пройдет, – встрял эльф.
   Улаф смотрел в сторону горизонта и делал вид, что разговор касается кого угодно, только не его.
   – Доберемся, дайте боги, до Тиора, отправим тебя на все четыре стороны, и если только замечу, что ты опять за нами увязался – череп проломлю! Насквозь! – угрожающе, по-сприггански зашипела Ильза. Она давно заметила, что подобные звуки заставляют ненавистного фьординга заметно вздрагивать, сбивают спесь. – Все уши отрежу и собакам отдам!
   – Сильно сказано! – одобрила Энка. – Сама придумала, про собак?
   – Про уши? – порозовела от похвалы девушка. – Нет. Так меня дядюшка бранил. Пока его фьординги не зарезали. Пришли и зарезали! – Она нарочито громко, не очень натурально всхлипнула. – Такого дяди из-за тебя, душегуба, лишилась! Погоди, я еще отомщу!
   Улаф передернул плечами. Ах, до чего же хотелось задать наглой девке, указать, где ее место! Уцепить бы за косу, намотать на руку, окунуть в затхлую воду проклятого моря мордой да держать, покуда пузыри не пустит… Нельзя. Эти, пожалуй, даже убивать не станут. Вышвырнут с плота, и конец. Потому что даже непобедимые воины-берсеркеры умеют обходиться без воды лишь очень ограниченное время… Титаническими усилиями воли фьординг сдерживал рвущуюся на волю ярость и проклинал тот час, когда коварный Локи вложил в его голову дурацкую идею всюду следовать за подменным братом, чтобы не прозевать момент извлечения затонувшего драккара из морских пучин. А уж тогда… В честном поединке, иным ли способом…
   Да, Хельги слишком хорошо знал фьордингскую натуру, чтобы ошибиться в мотивах, движущих Улафом. Потеря драккара сама по себе была не столь уж тяжела для сына ярла одного из богатейших фьордов. Но мысль о том, что судно достанется сопернику, а именно так он воспринимал подменного брата, казалась совершенно невыносимой. Ради предотвращения этого он был готов на любое безрассудство.
   Никто, даже любящий отец, не считал Улафа особенно умным. Но и дураком рыжий воин не был. Его интеллекта было вполне достаточно, чтобы сообразить: вырвать затонувший корабль из власти самого океана способен лишь очень могучий демон, и связываться с таким – себе дороже. Но так случается, что существо, всецело поглощенное одной идеей, настолько подчиняется ей, что будто слепнет и перестает замечать очевидное. Вот и он никак не мог осознать, что подменный брат его – не простой спригган, каких полно рыщет по землям Севера, а самый настоящий демон, со всеми вытекающими последствиями. Все его фокусы с исчезновениями-появлениями он считал обычной магией, доступной смертным. Любой мало-мальски образованный колдун, маг или ведьма умеют так делать, равно как и наколдовывать воду в волшебной чаше, а никаких иных проявлений демонической сущности Хельги при Улафе и не демонстрировал. Положение усугублялось еще и тем, что диалект фьордов во многом отличался от общеизвестного староземского, а Улаф никогда не считал нужным тратить время на изучение языков (на другие науки, впрочем, тоже), и важные нюансы разговоров ускользали от его понимания.
   Поэтому мысль завладеть «Громом» он так и не оставил и ругал себя лишь за то, что не догадался дождаться извлечения драккара, выследить его на море и отбить обычным способом. Откуда взялась нелепая идея преследовать брата по суше? Будто затмение нашло, говорил он сам себе. Нет, не обошлось тут без коварного Локи. Хотя, если подумать, ну какое дело могучему северному богу до простого, ничем не выдающегося фьординга? Но Улаф всегда был склонен преувеличивать значимость собственной персоны…
 
   – Я знаю, – сказала Энка обреченно, – эти воды никогда не кончатся. Они прокляты – такова их суть. Кажется, будто движешься, а на самом деле остаешься на прежнем месте. Смотрите, вон тростник повалило! Мы это место уже проплывали, я заметила! И опять!
   – Это другой поваленный тростник, – успокаивала Меридит, чей запас терпения превосходил сильфидин на порядок. – Здесь везде так, то тростник прямой, то поваленный. Чередуются они.
   – А я говорю, тот же самым! – уперлась Энка.
   – Другой.
   – Давайте подрулим поближе, свяжем снопик и проверим, встретится ли он нам еще раз, – предложил принц Эдуард.
   – Ну и где он, твой снопик? – спросила Меридит подругу на следующий день. И на второй. И на третий.
   Ответ был один: завтра будет.
   На пятый день после того, когда они связали свой снопик, Ильза стала жаловаться на холод. Солнце палило не по-зимнему нещадно, от воды только что пар не шел, а у бедной девушки зуб на зуб не попадал от дрожи. Она забилась под ворох одежды, тряслась и тихо плакала. Не иначе малярия, решил эльф.
   – А ты умеешь лечить малярию? – осведомилась сильфида без особой надежды.
   – Причина малярии в дурном воздухе. Ее лечат травами, – скорбно вздохнул Аолен.
   – Ясно. Не умеешь, – поняла Энка.
   – Малярия – это зараза, как чума или холера. Ее причина в комарах, а воздух тут ни при чем, я статью читал, – заявил Хельги авторитетно. Вспомнил Максову родню и отругал себя: что бы ему, ослу сехальскому, не вспомнить тогда про малярию, чем пугать бедных женщин чумой и холерой?
   Энка посмотрела на демона с осуждением.
   – Просто удивительно, как много ты знаешь и как мало от твоих знаний пользы. Лучше уж помалкивай.
   Хельги обиженно фыркнул. Знания, считал он, всегда приносят пользу, пусть и не сиюминутную. Мыслить надо перспективно.
   Очень скоро страдания Ильзы разделили оба принца. Днем позже к болящим присоединился гном.
   Орвуд переносил болезнь хуже всех – впал в беспамятство, метался и бранил на языке Даан-Азара каких-то недоумков, неправильно заложивших штольню.
   – Помрет, пожалуй, – сокрушенно покачала головой сильфида, но в тоне ее проскальзывало нечто подозрительно похожее на удовлетворение.
   Хельги сгонял в Уэллендорф, но тамошние лекари исцелять от незнакомой южной заразы не умели. Попытался попасть в Сехал, в Аполидий, – аналогичный результат.
   – У тебя ведь полно нитей, – ругала его Энка. – Почему нельзя оставлять их везде, где побываешь? Постепенно получил бы доступ ко всему миру, стал хорошим демоном. Пользу бы приносил. А так – какой от тебя прок? Никуда попасть не можешь!
   Хельги злился и шипел.
   – Путаюсь я в твоих нитях, неужели не ясно?! Много их слишком. Есть три надежных, Уэллендорф, Меридит и Макс, вот и скажи спасибо!
   – Интересно, в мире Макса бывает малярия? – проговорила Меридит задумчиво.
   – Про малярию не знаю. Чума и холера точно бывают. Максова тетка… – принялся рассказывать Хельги, но сообразил, что Меридит ждет иной реакции на свой вопрос, и исчез.
 
   – Хочешь сказать, вот эта дрянь может их вылечить? – Энка удивленно крутила в пальцах маленькую белую лепешечку, сделанную на вид из мела. Лизнула. Поморщилась. Раскусила и расплевалась. – Фу-у, горечь какая!
   – Не тронь! – стукнула ее Меридит. – Зачем портишь?! Вдруг не хватит, они же маленькие!
   – Хватит, – успокоил Хельги. – Я с запасом взял.
   – Кстати! – Сильфида устремила на него подозрительный взор. – Как это тебе удается перемещать всякую немагическую мелочь аж через границу миров, когда в нашем мире ты якобы даже крупное существо потерять боишься?
   Но Хельги не был обескуражен коварным вопросом.
   – Очень просто. Они чужие, в Астрале сразу выделяются.
   Лепешечки оказались чудодейственными. Людям полегчало на глазах. Жаль, на гномов средство было не рассчитано. Малярия у Орвуда прошла, вместо этого разболелся живот и приключился понос, в результате он обозвал Хельги отравителем. Тот даже обиделся и обещал в следующий раз предоставить неблагодарному полную возможность помереть в собственное удовольствие.
   К чести гнома, он скоро все осознал, раскаялся, повинился, и жизнь на плоту водворилось в свое привычное, уныло-голодное, но, в целом, мирное русло.
   А на другой день, после того как Энке удалось-таки убедить спутников, что проклятое море не кончится никогда, тростник по берегу поредел, вода вместо затхло-зеленой стала лазурной, магическое марево рассеялось, и на горизонте по правому борту (если так можно сказать о плоте) вырисовались контуры прекрасных розовых башен Тиора.
   Тиор был нетипичным для Сехала городом. Архитектура его напоминала скорее северные приморские города Староземья, с той разницей, что серый гранит и песчаник здесь заменял чудесный розовый мрамор, неистощимым запасам которого город и был обязан своим существованием и процветанием.
   Надо сказать, что это был свободный город, он никогда не входил в состав империи, его даже не пытались прибрать к рукам. Слишком дурной славой пользовались у сехальцев проклятые воды. Слава эта распространялась и на жителей побережья. Их считали страшными колдунами, всех поголовно, включая младенцев и престарелых. Их боялись не меньше шай-танов. На самом деле в городе не было ни одного темного колдуна, ни одного стоящего боевого мага – лишь целители да прорицатели.
   Зато войско имелось мощное – сплошь из наемников-кансалонцев, сытых, хорошо оплачиваемых, довольных своей жизнью и готовых защищать розовокаменныи город как собственную родину.
   Никого из компании спасителей мира Судьба до сих пор не приводила в этот край, о роскоши и богатстве Тиора они знали лишь по восхищенным рассказам соратников. Ожидания их не обманули. Город был великолепен. Розовым было все: от дворца вельможи до сарая бедняка. Даже в окраинных ремесленных кварталах под ногами похрустывала розовая мраморная крошка. Площади и улицы побогаче были вымощены мраморными плитами, отполированными до блеска, казалось, можно поскользнуться, как на льду. Здесь было свежо и чисто. Пахло морем и магнолиями. Журчали, звенели фонтаны, позолоченные крыши дворцов и башен сияли на южном солнце. И всюду мрамор, мрамор, мрамор…
   – Ну точно как в ванной у Макса! – радовался Хельги.
   Впечатление портила лишь Энка. Она плюнула в розовый бассейн с розовыми рыбками и заявила, что ей мерещится, будто они очутились посреди гигантского кремового клубничного торта.
   – Это какой-то розовый угар псевдобарокко! – жаловалась она. – Вот где надо было памятник победителю Ирракшаны ставить! Здесь, а не в Трегерате.
   – А что, – кивнул Хельги, – пожалуй, неплохо вписался бы… Ой, мамочки мои!!!
   Повелитель возжелал – Царь Народов исполнил.
   – Если ты намерен и впредь таскать за собой этого золоченого монстра, признайся сразу. Я стану держаться от тебя подальше! – заявила сильфида бессовестно.
   – Я про него давно забыл! Ты сама первая вспомнила! – защищался Хельги чуть не плача.
   – Зачем вы ругаетесь? Очень красиво смотрится, – уговаривал их Рагнар. – Скажи, Меридит.
   Но Меридит ничего не могла сказать. Она, задрав ноги, валялась на лужайке, окружающей новоявленный памятник, вся в розовых цветах, и помирала от веселья. Ей противным блеющим смехом вторил Орвуд.
   А Ильза стояла и тихо радовалась. Может быть, теперь, когда золотого урода убрали, в Трегерате соизволят сделать другой памятник ее любимому Хельги, такой, чтобы было похоже? А здесь, на забытой всеми богами окраине, сгодится и старый.
   К слову, местным жителям монумент пришелся весьма по вкусу. На следующий день в казарму, где остановились путники, явилась целая делегация во главе с министром изящных искусств и вручила «почетным гостям города» благодарственную грамоту за «щедрей дар» – не позолоченной оказалась статуя, а из чистого золота! Им даже предложили принять тиорское подданство. От предложения пришлось вежливо отказаться, сославшись на необходимость продолжить путь. А Хельги стал считать себя чуть ли не грабителем, коварно обокравшим благодарных трегератцев, и предался хоть и кратковременным, но жестоким мукам совести. Хотел вернуть монумент назад, но, разумеется, не нашел Трегерат. Да и золото – вещество простое, магически инертное. Не оставалось ничего, кроме как смириться с жестокой действительностью.
   В тиорских казармах спасители мира провели пять дней. Отсыпались, отъедались, долечивали болячки. Учились пользоваться туфлями-скороходами. Не секретными, скоростными, а самыми примитивными, ускорявшими ход раза в три-четыре. На более сложные потребовалось бы время. Орвуд фальшиво кряхтел и жаловался на возраст, хотя тренировался с завидным упорством (надо заметить, гномы очень редко делают подолгу то, что им не нравится). Ильза, Эдуард и, что греха таить, Рагнар резвились как дети – для новичка использование магических туфель сродни увлекательному аттракциону. Дух захватывает от гигантских прыжков – и весело, и страшно. Где в это время подвизался Улаф, каковы были его дальнейшие планы, неизвестно. На глаза он больше не попадался.
   Город покидали утром, на рассвете, по холодку. Розовело южное небо, розовело в лучах восходящего солнца теплое море, сам воздух казался розовым, как мечта юной девы. Прощай, розовая мечта! Впереди на много дней пути раскинулся беспощадный, выжженный солнцем и вечными войнами Сехал. Опять Сехал. Меридит начинало казаться, будто она стала жертвой загадочного проклятия, цель которого – снова и снова зашвыривать ее в этот ненавистный край. Пальцев одной руки хватило бы пересчитать те годы, которые довелось прожить без посещения Сехала! Все будет, как всегда. Десятки раз пройденный маршрут. Вымирающая Хемма. Заносчивый Алнайшах. Несчастные прибрежные поселения вроде Джайхена, страдающие и от чужих, и от своих. Затравленные орками города предгорий… Надоело до визга!
   – А пойдемте напрямую, – предложила она.
   Энка от удивления поперхнулась и выронила флягу.
   – Напрямую?! Ты хочешь сказать, через Внутренний Сехал?! Через пески, через шай-таньи угодья?! Спятила?
   Меридит примиряюще протянула подруге свою флягу.
   – Зачем через пески? Не надо через пески. Пойдем Северным Сехалом, вдоль Чернолесья. Можем до самой Менглен, можем раньше свернуть. На Кемхет или Уммар, как захочется… Ну тошнит уже меня от побережья! И ведь напрямую – короче! Намного короче!
   – Конечно, надо напрямую! – встрепенулся Орвуд. – Ноги не казенные!
   – Там же никто никогда не ходит!!!
   – Ну будем первыми, подумаешь!
   Не поверите – убедила!
   И вместо того чтобы, как все нормальные, благоразумные существа, следовать знакомым караванным маршрутом вдоль побережья на юг, компания развернулась на девяносто градусов и двинулась вдоль подножия Тиорских гор на запад, к границе Чернолесья, в края незнакомые и неизведанные. На изданной типографией Конвелла карте они значились большим белым пятном. Что там делается, какие твари их населяют, что поджидает странника в пути – об этом не доходили даже слухи.
   – Вот и хорошо. Будет материал для отчета, – сказала Меридит. – Мы ведь якобы в экспедиции, об этом нельзя забывать.
 
   Бандарох Августус приоткрыл распухшие веки и снова опустил, так ничего и не увидав. Ослеп он или вокруг было темно, магистр не знал. Тихо поскуливая, свернулся калачиком, стиснул руками колени в безнадёжной попытке согреться. Сколько мучений может вынести простое смертное существо, гадал он. По его представлению, все мыслимые пределы были давно уже пройдены.
   Начались его страдания еще в Сильфхейме. Ах, как чудесно жилось ему в доме сенатора Валериания, отца невоспитанной девчонки Энкалетте. Там было все, что душе угодно: удобная комната, изысканная еда, великолепная библиотека, умные собеседники и высоконравственные развлечения, даже маленькая магическая лаборатория.
   Живи да радуйся. Отчего же смутная тревога завелась в его сердце? Вечерами, на закате, все манило, влекло куда-то, в малиновую даль…
   Время шло, настойчивее становился зов, лишая покоя и сна, туманя разум. Иди… Приди… Он нужен нам… Сосуд нужен нам… Принеси его… Принеси… Чужие мысли сверлили, выжигали мозг изнутри. Ты нужен нам. Он нужен нам. Приди на Аддо. Мы ждем тебя на Аддо… Он не мог больше терпеть. Он взял черепаху-чернильницу и, влекомый чужой волей, устремился на Аддо.
   Об этом путешествии сохранились смутные обрывки воспоминаний. Корабль под белым парусом. Серая вода за бортом. Зловещая двуглавая птица на мачте. Незнакомые хромые люди с непривычными именами. Они злые и хотели ему зла, но он шел к ним… И снова корабль, совсем небольшой. Он лежит, связанный как куль под низкой деревянной лавкой. Жестко и больно. Ноги не умещаются, торчат наружу. О них спотыкаются и грязно бранятся лысые хромые люди. Тошнит и хочется пить, жарко… Тухлая теплая вода, ее нужно лакать из миски по-собачьи, потому что руки скручены за спиной… Вонь от тухлой воды, несвежей рыбы и собственных нечистот…
   Затем долгая тряска в телеге…
   Потом его тащат в горы, на палке, как тушу зверя…
   И будто малиновая пелена слетает с глаз – проясняется сонный разум, возвращаются чувства. Он видит старца в бурых одеждах, с черной повязкой на правом глазу. Старец похож на мертвого, и голос у него скрипучий, скучный-скучный: «Этого не убивать. Оставлю для забавы. В погреб его, да держать в чёрном теле. Срок наступит, ужо пригодится»…
   Он кричал до хрипоты, плакал, молил… нет, не о пощаде. Только объяснить, кто они, что им от него нужно, за что ему такие муки, в чем вина. Неизвестность изводила хуже всего. Но нет, никто не внял его мольбам и слезам.
   Прошло сколько-то времени – неделя, год ли – и снова его повезли, в крытом возке, на цепи. Стал звать на помощь – избили в кровь. Замолчал. Привезли, швырнули в темноту, на кучу гнилой соломы – сиди тут. Кормили – только чтоб не умер. Да, наверное, и умер бы уже, от тоски, боли и страха, если бы не тлела, как огарочек свечи, в самом потаенном уголке души безумная надежда. Верилось почему-то: те, другие, что привезли его на Сильфхейм, придут и спасут. Придут и спасут.
 
   Дорога вдоль Тиорских гор была ничем не примечательной, разве что поначалу очень пыльной. Чудесная розовая пыль – северо-восточный ветер гонит ее с каменоломен. Сами горы невелики, скорее, высокие холмы, чем настоящие скалы. Хотелось верить, что никто злобный в этих краях не водится. Встретилось несколько сел с народцем мелким, желтым и остроухим. Они обрадовались пришельцам, будто дорогим гостям. А когда Меридит удалось столковаться с ними на писклявом присвистывающем наречии, пришли в такой восторг, что, казалось, последнее с себя готовы снять и отдать. Кормили, поили, одаривали, собирали снедь в дорогу. Так было в первом селе, и во втором, и в третьем.