Заклинания сработали. Орки смотрели – и не видели. Нюхали – и не чуяли. Пока. Они мирно занимались своими орочьими делами: разводили огонь, прилаживали на вертеле туши, – хорошо, если бараньи, а то, может быть, и кудианские, в темноте не разобрать.
   – Хельги, а кого они жарят? Ты не видишь? – спросил Эдуард со страхом.
   – Неважно! – огрызнулся тот.
   Кудианин, понял принц. Он старался дышать ртом, чтобы не ощущать сладковатого смрада горелого мяса.
   Потом орки мирно расселись кружком и принялись распевать гнусаво, вразнобой. Меридит пыталась разобрать текст песни, но из нестройного хора звуков на слух удалось вычленить только непереводимый набор слов припева:
   «Зыйда-нарайда, зыйда-нарайда, зыйда-нарайда, яда-ран!» – пели орки, звеня в такт боевыми топорами. Навязчивый мотивчик вклеился дисе в мозги, она поймала себя на том, что чуть ли не подпевает.
   А потом они пустились в пляс. Притопывали, прихлопывали, подвывали от восторга. Добрая сотня их кружилась в неуклюжем танце под лязг стали и грохот боевого барабана.
   – Везет нам на праздники, – прошептал Хельги. – То к эльфам угодим, то к призракам. Теперь еще к оркам занесло.
   – Да, это у них, не иначе, свадьба. Или, может, похороны, – ностальгически вздохнула Меридит.
   И все вдруг почувствовали, как соскучились по Энке и Ильзе… хотя большая удача, что сейчас их нет рядом.
   Праздник продолжался, а действие заклинаний мало-помалу истощалось: оно и понятно, не великие мастера накладывали. Орки, будь они трезвыми, давно могли бы учуять врагов. Но большинство из них уже лыка не вязало. Песни стали еще более бессвязными, движения еще более неуклюжими, нестройный круг плясунов медленно, но неуклонно перемещался как раз по направлению к расселине. В любой момент на головы скрывавшимся могла свалиться пьяная орочья туша.
   Существовала и другого рода опасность. Орки уже достигли той стадии, когда выпитое начинало стремиться наружу. То один, то другой плясун отделялся от общего круга и удалялся в сторонку. Впрочем, ходить за этим делом далеко у горных жителей было явно не принято. К запахам мяса и гадкой сивухи теперь примешивался еще один, не менее отвратительный.
   – Бежать, бежать надо! – зудел Рагнар. – Того гляди кто-нибудь прямо на нас нужду справит!
   – Ой правда! – испугался Эдуард, с этой позиции он ситуацию еще не рассматривал.
   – Думаете, прорвемся? – усомнилась Меридит.
   – Если наденем туфли, оседлаемся разом, по команде выскочим и сразу наберем скорость, то шанс есть, – рассудил Хельги. – Эдуард, вас в школе учили сражаться верхом?
   – Верхом на лошади, – уточнил принц, справедливо полагавший, что сражение верхом на наставнике потребует несколько иных навыков.
   Хельги легкомысленно махнул рукой:
   – Все мы немного лошади, каждый из нас по-своему. Так Макс говорит.
   – Что-то твой Макс слишком много говорит о лошадях, – заметил гном.
 
   Да, туфли давали огромное преимущество. Спьяну орки даже не поняли, что это такое, странное, многорукое, многоногое и многоголосое, вломилось в их строй и, проделав коридор, скрылось в чуть розовеющей дали.
   – Впервые мне довелось побывать в бою верхом на эльфе! – радовался Рагнар. – Ах, какое незабываемое впечатление!
   – Смейся, смейся! Друг называется! – Аолен делал вид, что сердится, но у него неубедительно получалось. За год общения даже гордый эльф научился воспринимать происходящее с юмором.
   – А у меня вот что есть! – вдруг объявил Хельги.
   – Где взял?! – так и подскочил Орвуд. Он всегда подскакивал, когда видел много золота. Такой у гномов рефлекс.
   – У орков. Подхватил на бегу, случайно. Тяжелый, удобно по мозгам бить.
   Меридит посмотрела и скривилась:
   – Фу-у, Хельги, вечно ты подбираешь всякую дрянь. Выброси от греха.
   Эдуард присмотрелся и понял: вот что поблескивало в пламени костров, вот вокруг чего водили орки свой дикий хоровод. Это был здоровущий, из чистого золота отлитый, на мощное древко наподобие копья насаженный, символ, скажем так, мужского начала.
   – Зря ты его забрал, – поддержал дису благоразумный эльф. – Наверняка это какой-нибудь важный орочий амулет. Они не успокоятся, пока его не вернут. Все Староземье прочешут, целая война может выйти. Лучше всего его бросить.
   – Еще чего! – опять подскочил гном. – Разбросался! В этих краях и без нас постоянные войны. А мы здорово поистратились на туфли. Продать его – и дело с концом. Как раз дорога окупится.
   – Лично я это продавать не понесу! Никогда в жизни! Стыд какой! – сердилась Меридит. – Про нас подумают, что мы извращенцы.
   – Чего тут стыдного, продать боевой трофей? – упорствовал гном.
   – Смотря какой трофей.
   – Неважно какой. Золото оно и есть золото, что из него ни сделай. А если ты такая скромница, ладно! Кладите его вот сюда, на камень. Я его обухом расплющу.
   Но сколько ни старался, сколько ни колотил гном боевым топором по злополучному предмету, тот хранил свою непристойную форму, как заговоренный.
   Хотя почему «как»?
   – Убедился? – торжествовал Аолен. – Это орочий магический артефакт. Он таит зло.
   – Золото – вещество простое, магически инертное. Оно не может ничего таить, – возразил премудрый магистр Ингрем. Его ничуть не заботила дальнейшая судьба трофея, он вмешался истины ради.
   – Тогда почему он, демон побери, не плющится?!
   – А! Так это из-за древка. В древке прорва орочей магии. Видите, даже символы какие-то вырезаны…
   – Так что же ты молчал, осел сехальский, пока я мучился?! Снять его с древка – и нет проблемы!
   Увы. Ни снять предмет, ни перепилить древко у основания тоже не удалось.
   – Заверну в мешок и понесу как есть, – решил гном. – До ближайшего мага. Авось за процент от выручки расколдует. Не расколдует, тогда так сойдет.
   – А я тебя с этим не повезу, не надейся! – заявила диса категорически. – Мне такого позора не надо, по всему Аполидию с причинным местом на палке бегать!
   – Ну, пусть Хельги везет. Хельги, ты повезешь, если в мешок заверну?
   Хельги было безразлично, кого, с чем и во что завернутым везти. И вот, после обмена седоками, компания вновь двинулась в путь, унося магический трофей все дальше от пограничных земель.
   Ах, если бы они могли видеть, что в это время творилось в орочьем лагере, наверняка предпочли бы вернуть оркам утрату. Хотя бы из сострадания.
 
   С каждым днем Ильза все больше ненавидела Альтеций.
   Ей был знаком каждый булыжник мостовой по дороге от Дома гильдии до памятника, каждая проститутка в окнах борделей, каждая трещинка на каменной морде Мангоррата. Ожидание становилось невыносимым, девушка извелась от тревоги и безделья. Первую неделю они дежурили у монумента ежедневно. Потом Энка поразмыслила и сообразили, что в этом нет смысла. По ее расчетам получалось, что пешие путники могут достигнуть Альтеция не ранее чем за месяц, и то при условии, что им удастся добыть скороходы в Трегерате.
   Она купила в лавке белую краску, большую малярную кисть, взгромоздилась на статую и коряво намалевала на ее спине: «Мы здесь. Э.И.» Ильза опасалась, что горожан возмутит столь бесцеремонное обращение с их культурным наследием. Но жителям беззаконного города было на все наплевать.
   Проделав сию варварскую процедуру, девицы стали наведываться к памятнику лишь время от времени, на всякий случай.
   Энка коротала свободное время весело. В Доме гильдии у нее нашлось множество старых приятелей. Одни уходили, на смену им приходили другие. В ожидании найма они гуляли, играли в кости, обменивались боевыми приемами, устраивали поединки, муштровали несчастных учеников, делали ставки в цирке гладиаторов – развлекались как могли. Сильфида окунулась в свою стихию. Ильза же не находила места от тоски. Ей всегда претили казарменный юмор и казарменные манеры, она скучала по Хельги, и вообще, все плохо, и так жить нельзя… Наверное, от этого безысходного состояния души и потянуло бедняжку, обычно такую робкую, скромную и безынициативную, на подвиги.
   Собственно, ничего из ряда вон выходящего она не замыслила. Просто сделала то, от чего ее строго-настрого предостерегала Энка: отправилась прогуляться по вечернему Альтецию в одиночестве. Да ещё и медальон позабыла надеть.
   Сразу по прибытии в Альтеций Энка записала Ильзу рядовой в Гильдию и навесила на нее кансалонский медальон, причем не простой, а огромный, с блюдце величиной. Подобные были в моде у боевых гоблинов, островных киклопов, уриашей и прочих великанов. Менее рослые наемники носили неприметные медальончики величиной с монету, а «большим знаком» отмечали лошадей на страх конокрадам.
   За что Энка так обошлась с подругой? Она понимала: миловидная Ильза непременно станет желанной добычей для аполидийского темного элемента – от простых уличных насильников до профессиональных сутенеров и работорговцев. Но далеко не каждый из них решится тронуть девушку со знаком Кансалонской гильдии. В Аполидий законом была сила, а силой была Гильдия, ее знали и боялись. Одна беда, если, скажем, насильник обнаружит только на теле жертвы кансалонский медальон. Он, несомненно, пожалеет о содеянном, но будет уже поздно. Значит, необходимо, чтобы принадлежность Ильзы к Гильдии была очевидной, сразу бросалась в глаза. Вот Энка и украсила ее «лошадиным медальоном». Она не учла самой малости – его тяжести… Весил он – массивный, отлитый из бронзы – ох немало! Цепочка безжалостно натирала девушке шею, она стремилась снимать ее как можно чаще. Вот и в тот злополучный вечер забыла надеть после мытья.
   Она не собиралась забредать далеко – лишь пройтись до Мангоррата и обратно, подышать вечерней прохладой, отдохнуть от казарменного общества, помечтать о встрече с друзьями… а дойти успела только до цирка гладиаторов.
   Из подворотни вышли трое.
   По меркам Гильдии, Ильза была не слишком хорошим воином: ей не хватало опыта и решительности. Но кое в чем, а именно в умении верно оценить противника, боец Оллесдоттер преуспела. Она сразу поняла: перед ней мастера своего дела, в одиночку с ними не справиться, нечего и пытаться. Гораздо умнее притвориться беспомощной, усыпить бдительность похитителей. Она позволила набросить себе на голову мешок, обвисла тряпичной куклой и отдала себя в руки Сил Судьбы.
   Испытывала ли она страх? Пожалуй, нет. Скорее, тревогу, и то не за себя, а за Энку – она ведь испугается, обнаружив пропажу подруги. А с ней разве может случиться что-то плохое? Разве Хельги это допустит? Придет и спасет. И ничего не страшно, даже интересно. Может, в бордель продадут, а повезет, так и в гарем. Удивительные вещи рассказывают о богатстве и роскоши южных гаремов. Вот бы посмотреть!
   Несли ее долго, даже спать захотелось. Но мешала духота, ныло затекшее тело. Ильза терпела-терпела, наконец не выдержала и решила попытаться улучшить свое положение.
   – Эй, любезный! – Девушка вежливо постучала по невидимой спине похитителя. – А можно я сама пойду? Очень шея устала…
   От неожиданности ее чуть не уронили. Злоумышленники-то были уверены, что жертва лишилась чувств от испуга, они никак не ожидали услышать ее спокойный деловитый голос.
   – Ты че, дура! Предупреждать надо! – выпалил похититель.
   – О чем предупреждать? – не поняла Ильза.
   – Что болтать станешь, – пробурчал злодей невнятно, он понял, что сморозил ерунду.
   – А я постучала! – обиделась Ильза.
   – Виси и не дрыгайся, не то по башке дам, – рявкнул похититель, он чувствовал себя глупо и оттого злился.
   Ильза на всякий случай притихла, просьб и предложений больше не высказывала, лишь бубнила тихо: «Мыться нужно, прежде чем порядочных женщин уволакивать!» От похитителей до тошноты разило чесноком, винным перегаром и потом.
   Девушка испытала немалое облегчение, когда ее наконец сгрузили на пол и вытряхнули из мешка.
   Она стояла (на четвереньках) посреди шикарного помещения, оформленного в сехальском стиле: сводчатые потолки, затейливая вязь орнамента, ковры, подушки, шелковые занавеси, полуголые девы с пышными белыми опахалами и много, много золота. В центре всего этого великолепия восседал, скрестив ноги, дядька в сехальской же одежде – парчовом халате, сафьяновых остроконечных туфлях, – такой толстый, что Ильзе сперва показалось, будто это не человек, а кто-то диковинный. Одних подбородков у дядьки было не меньше пяти, а щеки, вероятно, просматривались со спины. Брюхо, подпоясанное богатым красным кушаком, лежало на жирных коленях, пухлые пальцы черпали из золотой чаши что-то вкусное и отправляли в маленький, круглый, почти женский ротик.
   – Привет, – вежливо поздоровалась Ильза, поднимаясь на ноги. – Приятно познакомиться.
   На нее удивленно воззрились заплывшие масленые глазки.
   – Не плачет? – спросил толстяк. – Почему?
   Голос его был слишком высоким, но приятным, напевным и тягучим, как патока. Похитители топтались у входа и недоуменно пожимали плечами. Толстяк смотрел требовательно.
   – Может, того… со страху? – предположил самый здоровый и тупой на вид. – Девки они того… пугливые дуры.
   Ильза оскорбилась:
   – Сам дурак пугливый. Я воин. Воину плакать не пристало. И повода, кстати, не вижу. Это тебе надо плакать!
   – Молчи, женщина! – взревел злодей.
   Но в сонных глазках толстяка мелькнул интерес и даже что-то похожее на веселье.
   – Мило, мило. Очень… оригинально. Ну-ка, подойди, дитя мое. – Он поманил пленницу пальчиком-колбаской.
   Ильза, будучи девушкой, в общем, неконфликтной, не стала упрямиться и подошла. Толстяк долго и бесцеремонно рассматривал ее в фас и профиль.
   – Миленькая, – пришел к заключению он. – А что, ты и вправду воин? Хороший?
   – Средней паршивости, – ответила Ильза честно, именно так квалифицировала ее боевые навыки требовательная и прямая Меридит. А какой смысл было врать? Всегда легко проверить.
   Незнакомец опять умилился, потом обратил взор на похитителей:
   – И сколько просите за нее?
   Те склонились в почтительном поклоне.
   – Сто золотых, о господин.
   Ильза присвистнула. Она и не подозревала, что стоит так дорого. Но сехалец торговаться не стал, хлопнул в ладоши. Звук вышел тихим, но на него сейчас же явился опрятный домовый гоблин с подносом, на котором лежал бордовый бархатный кошель. Толстяк швырнул его, как собакам швыряют кость. Кошель был пойман на лету. Пятясь и низко кланяясь, ловцы живого товара удалились.
   Ильза ожидала, что теперь сехалец завяжет беседу с ней лично и даст себе труд объяснить, куда она, собственно, попала и что ее ждет. Не тут-то было. Он опять щелкнул пальцами. Полуголые девы побросали веера и, щебеча не по-староземски, увлекли Ильзу в соседнее помещение. Обходились с ней весьма любезно: вымыли в душистой воде, умастили благовониями, нарядили в прохладные шелковые одежды, красиво причесали, насурьмили брови, в общем, превратили в немыслимую красавицу, за которую в самом деле сто золотых не жалко. Ильза с удовольствием разглядывала преображенную себя в огромном зеркале. Новый облик был ей очень к лицу. Она так и не добилась от девиц никакой информации – ни одна не говорила (или не хотела говорить?) по-староземски, но это ее не особенно тревожило. Ильза доподлинно знала: если попадаешь в рабство в Аполидий, самое главное – не есть алычу. Все остальное не так уж страшно. Вот если бы еще удалось подать весточку Энке…
   Ночью Ильза изучала обстановку и искала пути к побегу. Таковых не обнаружилось. Все окна были забраны дивной красоты коваными решетками, ажурными, как кружево, но от этого не менее прочными. Дверь, тоже зарешеченную и запертую на амбарный замок, охраняли два нелюдя неизвестной породы – желтокожие, остроухие, раскосые и зубастые, с клиновидными чёрными бородками и острыми кривыми ятаганами в когтистых руках. Ильза показала им язык, вернулась в постель, не слишком роскошную, но удобную, и с чистой совестью заснула. Она мечтала увидеть во сне Хельги, но приснился Орвуд. Гном размахивал предметом странным и неприличным и говорил: «Золото оно и есть золото. А ты, как ни наряжай, сто золотых не стоишь. Пятьдесят, не больше». Обидно было до слёз.
   Ночь пролетела как миг. Наступило чудесное розовое утро. Едва проснувшись, Ильза вновь попала в руки вчерашних дев. Некоторые их действия она сочла бесцеремонными, но стерпела, и в результате стала еще краше, – дева корриган, да и только! Сияющую великолепием, ее ввели в зал.
 
   – Ну разве не хороша? – Толстяк угодливо улыбался, поблескивал хитрыми глазками. – Мила, тиха, неперечлива. Не только ложе согревать, женой стать может! Принцесса северная! Да, такую и в жены взять не зазорно!
   – Тоща она для жены, – скучным скрипучим голосом возражал противный сухонький старикашка в темно-синем остроконечном колпаке с хвостатыми звездами. – Господин мой Маммух дородных дев любит.
   – Эка беда – тоща! Откормите, откормите! Изюму, орехов поболе – совсем красавицей станет!
   – Что ли я гусыня? – возмутилась Ильза.
   – А говоришь, неперечлива! – тут же прицепился вредный старикашка.
   Толстяк из-за его спины стал делать Ильзе страшные знаки. Та догадалась: надо молчать, понимающе кивнула продавцу, придала физиономии умильное выражение и сделала старцу неуклюжий книксен. Именно так, по ее представлению, должна была себя вести примерная рабыня. Она развлекалась от души. Происходящее было для нее не более чем увлекательной игрой, правила которой нужно соблюдать для обоюдного удовольствия. Если бы не тревога о покинутой без предупреждения Энке, девушка была бы совершенно счастлива.
   – Четыреста золотых, – уговаривал толстяк, – задаром отдаю! От сердца отрываю птичку мою ненаглядную! – Он даже всхлипнул.
   – Двести, – проскрипел старик. – Двести пятьдесят максимум.
   – Побойтесь богов, почтенный Ахамар! За двести я пользованных женщин отдаю! Дева – непорочная! Триста, мое последнее слово.
   Ахамар недовольно кряхтел и не соглашался. Тогда уязвленная Ильза решила взять дело в свои руки.
   – Ведь я читать умею! – сообщила она. – На мечах сражаюсь. Суп варю, грибной.
   Старец, видимо сраженный ее сообщением, шмыгнул крючковатым носом и раскошелился.
 
   Господин Маммух был красив, важен и несметно богат. Сын опального визиря, Маммух в ранней юности бежал из родного Алнайшаха в далекий Аполидий – опозоренный, презираемый, без гроша за душой. Корабли, медные копи, роскошные дворцы – всего этого он достиг сам благодаря изворотливому уму, редкому трудолюбию и полному отсутствию совести. Ему было чем гордиться, за что себя, драгоценного, любить. Это он и делал, и ни в чем себе не отказывал. Подарки он себе делал регулярно, для настроения. Вот проснулся поутру и призадумался: чего бы сегодня захотеть. И захотел новую женщину.
   Желание было не самым оригинальным, оно возникало не реже раза в месяц.
   За годы благополучия у него скопилось около двух сотен наложниц, не считая тех, кого он подарил, перепродал, забил за неповиновение, выбросил за ненадобностью или взял в законные жены. Он путал их имена, мог не узнать при встрече, не знал точного числа, но продолжал пополнять коллекцию.
   Новый экземпляр доставили к завтраку. Девушка-северянка, якобы принцесса. Ну, это маловероятно. Зачем бы принцессе шастать по Альтецию без присмотра? И стоят они уж никак не четыреста монет. А, ладно! Что есть, то есть. В забытом всеми богами Альтеции на лучшее рассчитывать не приходится. И то спасибо, быстро привели. В прошлый раз до обеда пришлось дожидаться, пока расстараются, шайтаны сонные…
   Маммух вальяжно потянулся и хлопнул в ладоши:
   – Привести девку!
   Не понравилась. Тощая. Стриженая. Одежда богатая, но сразу видно – ей в новинку. Принцесса! Отловили бродяжку на улице, отмыли, приодели. Заразная не оказалась бы…
   – Имя?! – недовольно рявкнул он.
   Услышав командный голос, Ильза по школьной привычке, ставшей почти рефлексом, вытянулась во фрунт и громко отрапортовала: «Боец Оллесдоттер, ваше…» – Но, вспомнив правила игры, осеклась, скромненько опустила глазки, изобразила нечто, отдаленно напоминающее придворный реверанс, и проблеяла голоском, каким, по ее представлению, разговаривали самые кисейные из барышень: «Ильза я, господин». Красиво изогнутые брови господина Маммуха поползли вверх, поведение новой рабыни его озадачило. Он продолжил допрос:
   – Где рождена?
   – На Ипских островах, о господин, – ответила Ильза, полагая, что название Лотт ничего не скажет сехальцу.
   Название «Ипские острова» ему тоже ничего не сказало, но виду он не подал. Еще не хватало, чтобы слуги заподозрили, что их господин знает не все на свете!
   – Каким богам молишься?
   По части богов Маммух, даром что сам не поклонялся никому, был большой знаток. Он старательно штудировал жизнеописания всех известных богов и демонов, надеясь обнаружить у себя астральные корни. Ну не может же такой великий человек, как он, не иметь астральных корней, будто простой смертный? Главное – целеустремленно искать…
   Ильзу же вопрос сехальца заставил призадуматься. Вообще-то уроженцы Ипских островов традиционно почитали Ирмина, а когда с Севера стали наступать морозы и льды, когда замёрз Большой Архипелаг и Граница Жизни подступила едва ли не к самым Фьордам, они обратили свой взор к северным богам и стали просить покровительства у Одина и Асов. Слов нет, и Ирмин, и Один с Асами – боги могучие и уважаемые. Но если разобраться, какая от них польза лично ей, Ильзе? Разве они соизволили помешать фьордингам разграбить Лотт? Разве они спасли невинную девушку из грязных лап жестокого берсеркера Улафа?
   – Я поклоняюсь Хельги Ингрему! – объявила Ильза уверенно, но радуясь втайне, что вышеупомянутый демон ее не слышит.
   Маммух нахмурился. Что еще за Хельги Ингрем? Никогда раньше не встречал подобного имени, ни в одной из книг… или встречал? Да, пожалуй… но где? Гордость и любопытство боролись в его мутной душе.
   – Как?! – Ильза почувствовала замешательство сехальца. – Вы не знаете Хельги Ингрема?! Могущественнейшего и опаснейшего из современных демонов-убийц?! Он в Трегерате Ирракшану съел! Он весь мир спас! Ну, скажу я вам, и дыра ваш хваленый Альтеций, если тут не знают Хельги Ингрема! – Она сознавала, что поведение ее противоречит роли покорной рабыни, но останавливаться было поздно. – А вот скажу ему – он вас всех уничтожит, ему раз плюнуть! Про него, между прочим, в «Новейшем и полнейшем справочнике» написано, а там про кого попало не станут писать, вот!
   – Ты кого привел, орочий ублюдок?! Ты кого привел?!! – Голос Маммуха срывался на визг. Тощее старческое тельце Ахаммара содрогалось в мощных руках хозяина, лязгали вставные зубы, мелко тряслась бороденка, трещал парчовый халат.
   – Она моджахеда! Черная моджахеда! Ты привел в мой дом Черную моджахеду!!!
   Да, при всех своих отрицательных качествах господин Маммух был образованным человеком и регулярно выписывал для своей библиотеки, кстати, лучшей в Альтеций и соседних провинциях, книжные новинки Староземья.
   Ильза была порядком озадачена, когда господин Маммух, пролистав упомянутую ей книгу, вдруг побледнел и с криком «вай, вай, шай-тан!» выскочил вон из зала.
   Вернулся он через несколько минут, красный, потный и оскалившийся.
   – Сколько просишь за бесчестье? – выпалил сквозь зубы.
   – Чего? – не поняла девушка. – Чего я прошу?
   – Господин! Господин! – В зал влетел всклокоченный отрок, чалма сползла на ухо и размоталась. – Дурная весть, господин, не вели казнить! Дворец в осаде!!!
   – Что-о?! Кто посмел?!
   – Гильдия, о господин! Наемники! – провизжал отрок, падая ниц.
   Маммух медленно осел на подушки.
   – А! Это за мной! – Раскрашенное на южный манер личико Ильзы расцвело в улыбке. Она поняла, что успела здорово соскучиться по Энке.
 
   Исчезновение подруги Энка обнаружила за полночь. Сперва рассердилась, потом впала в панику, но вовремя взяла себя в руки и стала рассуждать трезво (все перечисленное заняло у нее не более десяти минут): будь она Ильзой и надумай прогуляться, куда бы пошла? Одно из двух: к памятнику или, из любопытства, в бордель. Отложив бордель на потом, сильфида решила отработать вариант с памятником. И не ошиблась. Окрыленные удачей похитители дев вновь вышли на промысел.
   Сотник Энкалетте тоже умела верно оценить противника. Она сразу поняла, перед ней три идиота, которые только и способны, что на беззащитных девчонок нападать, а настоящий воин расправится с этакими молодцами за пару минут. Поэтому она вела себя осторожно, чтобы не угробить всех троих сразу, предварительно не допросив. Прямо нутром почуяла: к исчезновению Ильзы ночные охотники имеют самое прямое отношение. И оказалась права. После недолгого допроса с пристрастием оставленный в живых злодей согласился указать место, куда доставлена была последняя жертва.
   Дом торговца живым товаром был похож на настоящую крепость и охранялся соответственно. Тяжелые кованые ворота стерегли два красномордых ифрита, внутренняя охрана была набрана из грулов и шай-танов. Энка усмехнулась. Несмотря на внушительный вид, ни те ни другие хорошими стражниками, как правило, не были. Опытному кансалонскому диверсанту не составляло большого труда миновать все посты.