Страница:
Господин Бенсон оказался на месте. Вилджоен показал его секретарше свое удостоверение в пластиковой упаковке, что моментально возымело действие. Она что-то сказала на африкаанс в телефонную трубку, их тут же ввели в кабинет г-на Бенсона — дружелюбного и румяного мужчины в бежевом костюме. Вилджоен заговорил по-английски с сильным акцентом.
— Это господин Престон. Он приехал из Лондона и хотел бы задать вам несколько вопросов.
Г-н Бенсон пригласил их сесть и сам опустился в кресло за столом,
— Пожалуйста, — сказал он, — чем могу быть полезен?
— Не могли бы вы сказать, сколько вам лет? — поинтересовался Престон.
Бенсон с изумлением уставился на него.
— Вы проделали путь от Лондона, чтобы узнать, сколько мне лет? Вообще-то мне пятьдесят три.
— Значит, в 1946 году вам было двенадцать?
— Совершенно верно.
— Вы не знаете, кто был тогда юристом в Дуйвельсклофе?
— Разумеется, знаю. Мой отец, Седрик Бенсон.
— Он жив?
— Да. Ему уже за восемьдесят. Пятнадцать лет назад он передал мне свое дело. Он сохранил полную ясность ума.
— Можно с ним побеседовать?
Вместо ответа г-н Бенсон взял телефонную трубку и набрал номер. По-видимому, его отец подошел к телефону, потому что он объявил, что приехали гости из Лондона, которые хотели бы поговорить со стариком. Он положил трубку.
— Он живет в шести милях отсюда, сам водит машину к ужасу других водителей. Сказал, что сейчас приедет.
— А пока можно взглянуть на бумаги вашего архива за 1946 год, проверить, исполнено ли завещание местного фермера Лоуренса Марэ, который умер в январе того года.
— Разумеется, — согласился Бенсон-младший, — если у этого господина Марэ не было юриста в Питерсбурге. Но местные жители в те времена предпочитали решать все свои дела на месте. Коробка с бумагами 1946 года должна быть где-то здесь. Подождите минутку.
Он вышел из кабинета. Секретарша принесла кофе. Через десять минут послышались голоса за дверью. Оба Бенсона вошли вместе, сын нес в руках запыленную картонную коробку. У старика были пушистые седые волосы, он выглядел бодрым, как молодой петушок. После того, как он представился, Престон изложил свою просьбу.
Не говоря ни слова, старший Бенсон сел за стол, его сыну пришлось взять другой стул. Он надел очки на нос и обвел своих посетителей взглядом.
— Я помню Лоуренса Марэ, — сказал он, — мы занимались его завещанием. Я лично составлял его.
Сын протянул ему запыленный пожелтевший документ, перевязанный розовой ленточкой. Старик сдул с него пыль, развязал тесемку, развернул бумагу и начал про себя читать.
— Да, теперь вспомнил. Он был вдовцом, жил один. У него был один сын. Трагический случай. Парень только вернулся со Второй мировой войны. Лоуренс Марэ поехал навестить его в Кейптаун и по дороге умер. Печально.
— Вы не могли бы рассказать мне о сути завещания?
— Все — сыну, — сказал Бенсон, — ферма, дом, оборудование, обстановка дома, как обычно, небольшие суммы денег — местным фермерам, мастерам и так далее.
— Были ли распоряжения личного характера? — настаивал Престон.
— Да, одно: «Моему старому доброму другу Юпу Ван Ренсбергу комплект шахмат из слоновой кости в память о приятных вечерах, проведенных за игрой». Это все.
— Сын был уже в Южной Африке, когда умер отец? — уточнил Престон.
— Наверное, да. Старик Лоуренс собирался навестить его. В то время это был долгий путь. Самолетов не было, нужно было ехать на поезде.
— Вы занимались продажей фермы и другой собственности, господин Бенсон?
— Все было распродано с аукциона прямо на ферме. Все купили Ван Зулсы, теперь им принадлежит участок. Я был главным распорядителем воли покойного.
— Остались ли непроданные вещи? — поинтересовался Престон.
Старик нахмурил брови.
— Практически ничего не осталось, все было продано. Вспомнил! Был альбом с фотографиями, он не представлял никакой ценности. Я отдал его г-ну Ван Ренсбергу.
— Кто он?
— Школьный учитель, — вставил сын, — он преподавал у меня, пока я не пошел в школу Меренски. Он работал в старой сельской школе до постройки новой начальной школы. Потом он ушел на пенсию, здесь в Дуйвельсклофе.
— Он жив?
— Нет, он умер десять лет назад, — сказал старик Бенсон, — я был на похоронах.
— Но жива его дочь, — подсказал сын, — Сиззи. Мы учились вместе с ней в школе Меренски. Она моя ровесница.
— Что с ней?
— Она вышла замуж несколько лет назад за владельца лесопилки на улице Тцанин.
— Последний вопрос, — обратился Престон к старику, — почему вы продали имущество? Сын от него отказался?
— Нет, — сказал старик, — в то время он был в военном госпитале Винберга. Он прислал мне телеграмму. Я взял его адрес у военных властей, они подтвердили его личность. В телеграмме он просил меня продать усадьбу и переслать ему деньги телеграфным переводом.
— Он не приехал на похороны?
— Не успел. Январь — месяц летний в Южной Африке. В те годы не было моргов, нужно было хоронить сразу. По-моему, он вообще больше не приезжал. Это понятно. После смерти отца ему незачем было сюда ехать.
— Где похоронен Лоуренс Марэ?
— На кладбище, на горе, — ответил старик Бенсон. — Вас больше ничего не интересует? Тогда я поеду обедать.
Климат к востоку от гор Дуйвельсклоф сильно отличается от климата на западе. К западу от горной цепи, в долине Мутсеки средний годовой уровень атмосферных осадков составляет 20 дюймов. К востоку от гор с Индийского океана идут большие облака. Они проходят над Мозамбиком, парком Крюгером и упираются в горы. Уровень осадков здесь составляет 80 дюймов в год. На этой стороне гор создана деревообрабатывающая промышленность. Примерно в шести милях вверх по улице Тцанин Вилджоен и Престон обнаружили лесопилку г-на Плессиса. Дверь открыла его жена — дочь школьного учителя, — пухлая розовощекая женщина лет пятидесяти, ее руки и передник были в муке. Она, видимо, что-то пекла.
Она внимательно выслушала пришельцев, затем покачала головой.
— Я помню, как ходила на ферму, когда была маленькой девочкой, отец играл там в шахматы с Марэ, — сказала она. — Это было в 1944 году или 1945-м. Я помню набор шахмат из слоновой кости, но не помню про альбом.
— Когда ваш отец умер, вы унаследовали его вещи? — спросил Престон.
— Нет, — ответила г-жа Плессис, — Видите ли, моя мать умерла в 1955 году, отец остался вдовцом. Я ухаживала за ним, пока не вышла замуж в 1958 году, когда мне было 23 года. После этого я не могла ему больше помогать. В его доме всегда царил беспорядок. Я пыталась готовить ему и убираться, но, когда появились дети, это стало выше моих сил.
— В 1960 году его сестра, моя тетка, тоже овдовела. Она жила в Питерсбурге. Имело смысл, чтобы она переехала жить к отцу и ухаживала за ним. Так она и сделала. Я попросила отца все завещать ей — дом, мебель и прочее.
— Что с тетей? — поинтересовался Престон.
— О, она до сих пор живет в скромном бунгало за гостиницей «Имп».
Она согласилась их проводить туда. Ее тетка, г-жа Винтер, приветливая, похожая на воробушка, дама с подсиненными волосами, оказалась дома. Выслушав их, она подошла к шкафу и достала оттуда плоскую коробку.
— Бедный Юп любил играть, — сказала она. — Это набор шахмат из слоновой кости. Вам это нужно?
— Не совсем, нас больше интересует альбом с фотографиями, — сказал Престон. Она удивилась.
— На чердаке лежит коробка с разным старьем, — сказала она, — я ее туда положила, когда он умер. Там бумаги и вещицы, оставшиеся с тех времен, когда он учительствовал.
Андриес Вилджоен поднялся на чердак и вынес оттуда коробку. На дне под пожелтевшими школьными докладами лежал семейный альбом Марэ. Престон начал медленно его листать. Там были все: худенькая симпатичная невеста в 1920 году, застенчиво улыбающаяся мать в 1930-м, нахмурившийся мальчуган верхом на пони, отец с трубкой во рту, рядом с сыном и кроликами перед ними на траве. Была и черно-белая фотография подростка в брюках для игры в крикет — симпатичного семнадцатилетнего паренька, идущего к воротцам для подачи мяча. На обороте надпись: «Джанни, капитан команды по крикету школы Меренски, 1943 год». Это была последняя фотография.
— Могу я взять эту фотографию? — спросил Престон.
— Разумеется, — ответила г-жа Винтер.
— Ваш покойный брат когда-нибудь говорил с вами о господине Марэ?
— Да, — ответила она, — они много лет были добрыми друзьями.
— Он когда-нибудь говорил, от чего тот умер? Она нахмурилась.
— Разве юрист не сказал вам? Старый Седрик, наверно, уже выживает из ума. Это был несчастный случай. Юп рассказал мне. Старый Марэ остановился на дороге, чтобы сменить проколотую шину, и его сбил проезжавший мимо грузовик. Тогда все решили, что во всем виноваты пьяные кафры. Ой! — Она закрыла рот рукой и растерянно посмотрела на Вилджоена. — Я не должна так говорить. Во всяком случае, водителя грузовика так и не нашли.
На обратном пути по склону горы они проезжали кладбище. Престон попросил Вилджоена остановиться. Здесь было красиво и тихо. Вокруг росли ели и сосны, а в центре кладбища высилось старое дерево мватаба с дуплом, окруженное живой изгородью невысокого кустарника. Они нашли заросший мхом надгробный камень. Счистя мох, Престон прочел надпись, высеченную на граните: «Лоуренс Марэ, 1879-1946. Любимый муж Мари и отец Яна. Всегда с богом».
Престон подошел к кустам, сорвал цветущую веточку и положил ее рядом с камнем. Вилджоен глядел на него с недоумением.
— Теперь в Преторию, — сказал Престон.
Поднимаясь по горе Буффало, на выезде из Мутсеки, Престон оглянулся в последний раз на долину.
Темно — серые тучи сгущались за «Чертовой дырой». Они быстро сомкнулись, скрыв маленький городок и его ужасную тайну, о которой догадался заезжий англичанин средних лет. Откинувшись на сиденье, Престон заснул.
Генеральный прочитал их и положил обратно на стол.
— Задействовано совсем мало людей, — сказал он.
— Позвольте пояснить, товарищ Генеральный секретарь. Во-первых, в связи со строгой секретностью плана «Аврора» я решил свести к минимуму число его исполнителей. Из них лишь некоторые будут знать, что на самом деле планируется, остальные будут иметь только информацию, необходимую для выполнения конкретного задания.
Во-вторых, в связи с нехваткой времени мы «срежем углы», то есть сократим сроки разъяснений и пояснений деталей операции.
Генеральный секретарь медленно наклонил голову.
— Объясните, почему вам нужны именно эти люди?
— Ключ всей операции, — продолжил Филби, — офицер-исполнитель, он заранее поедет в Великобританию и проживет там несколько недель под видом англичанина. Он будет конкретно выполнять план «Авроры».
— Двенадцать курьеров доставят ему все необходимое. Им надо будет проходить через таможню, либо иным секретным путем. Никто из них не будет знать, что он везет и зачем. Каждый будет знать точное место передачи посылки. Будет и запасный вариант при нестыковке. Каждый передаст посылку офицеру-исполнителю, а затем вернется на нашу территорию, где немедля будет изолирован. Один человек не вернется никогда. Никто из них не должен об этом знать.
Командовать курьерами будет офицер-диспетчер, он проследит за тем, чтобы каждый из них добрался до офицера-исполнителя. Ему будет помогать офицер по обеспечению доставки пакетов. Этому человеку будут даны четверо подчиненных, каждый с конкретными обязанностями.
Один займется документами и транспортировкой курьеров, другой — сложными техническими средствами, третий — заводскими компонентами, четвертый — обеспечит связь. Важно, чтобы офицер-исполнитель информировал нас о своих успехах, проблемах и прежде всего о том моменте, когда он будет готов к осуществлению операции. Мы, со своей стороны, должны сообщать ему о любых изменениях плана и, разумеется, отдать последний приказ.
По поводу связи хочу сказать еще одну вещь. Из-за сжатых сроков мы не сможем использовать обычные каналы: почту, личные встречи. Придется связываться с офицером-исполнителем кодовыми сигналами Морзе, используя диапазон Радио Москвы, используя разовые шифры. Для того, чтобы он мог срочно связаться с нами, ему придется тоже пользоваться радиопередатчиком. Это старомодно и рискованно, но иного выбора нет.
Генеральный секретарь вновь изучил документы, обращая внимание на исполнителей. Наконец он поднял голову.
— Я дам вам людей, — сказал он. — Выберу лучших из лучших. Но одно условие: я не хочу, чтобы кто-либо, связанный с планом «Аврора», входил в контакты с сотрудниками КГБ в нашем посольстве в Лондоне. Вдруг кто-нибудь из них под наблюдением или... Он оборвал фразу, не выразив до конца своих опасений. Это все.
— Это господин Престон. Он приехал из Лондона и хотел бы задать вам несколько вопросов.
Г-н Бенсон пригласил их сесть и сам опустился в кресло за столом,
— Пожалуйста, — сказал он, — чем могу быть полезен?
— Не могли бы вы сказать, сколько вам лет? — поинтересовался Престон.
Бенсон с изумлением уставился на него.
— Вы проделали путь от Лондона, чтобы узнать, сколько мне лет? Вообще-то мне пятьдесят три.
— Значит, в 1946 году вам было двенадцать?
— Совершенно верно.
— Вы не знаете, кто был тогда юристом в Дуйвельсклофе?
— Разумеется, знаю. Мой отец, Седрик Бенсон.
— Он жив?
— Да. Ему уже за восемьдесят. Пятнадцать лет назад он передал мне свое дело. Он сохранил полную ясность ума.
— Можно с ним побеседовать?
Вместо ответа г-н Бенсон взял телефонную трубку и набрал номер. По-видимому, его отец подошел к телефону, потому что он объявил, что приехали гости из Лондона, которые хотели бы поговорить со стариком. Он положил трубку.
— Он живет в шести милях отсюда, сам водит машину к ужасу других водителей. Сказал, что сейчас приедет.
— А пока можно взглянуть на бумаги вашего архива за 1946 год, проверить, исполнено ли завещание местного фермера Лоуренса Марэ, который умер в январе того года.
— Разумеется, — согласился Бенсон-младший, — если у этого господина Марэ не было юриста в Питерсбурге. Но местные жители в те времена предпочитали решать все свои дела на месте. Коробка с бумагами 1946 года должна быть где-то здесь. Подождите минутку.
Он вышел из кабинета. Секретарша принесла кофе. Через десять минут послышались голоса за дверью. Оба Бенсона вошли вместе, сын нес в руках запыленную картонную коробку. У старика были пушистые седые волосы, он выглядел бодрым, как молодой петушок. После того, как он представился, Престон изложил свою просьбу.
Не говоря ни слова, старший Бенсон сел за стол, его сыну пришлось взять другой стул. Он надел очки на нос и обвел своих посетителей взглядом.
— Я помню Лоуренса Марэ, — сказал он, — мы занимались его завещанием. Я лично составлял его.
Сын протянул ему запыленный пожелтевший документ, перевязанный розовой ленточкой. Старик сдул с него пыль, развязал тесемку, развернул бумагу и начал про себя читать.
— Да, теперь вспомнил. Он был вдовцом, жил один. У него был один сын. Трагический случай. Парень только вернулся со Второй мировой войны. Лоуренс Марэ поехал навестить его в Кейптаун и по дороге умер. Печально.
— Вы не могли бы рассказать мне о сути завещания?
— Все — сыну, — сказал Бенсон, — ферма, дом, оборудование, обстановка дома, как обычно, небольшие суммы денег — местным фермерам, мастерам и так далее.
— Были ли распоряжения личного характера? — настаивал Престон.
— Да, одно: «Моему старому доброму другу Юпу Ван Ренсбергу комплект шахмат из слоновой кости в память о приятных вечерах, проведенных за игрой». Это все.
— Сын был уже в Южной Африке, когда умер отец? — уточнил Престон.
— Наверное, да. Старик Лоуренс собирался навестить его. В то время это был долгий путь. Самолетов не было, нужно было ехать на поезде.
— Вы занимались продажей фермы и другой собственности, господин Бенсон?
— Все было распродано с аукциона прямо на ферме. Все купили Ван Зулсы, теперь им принадлежит участок. Я был главным распорядителем воли покойного.
— Остались ли непроданные вещи? — поинтересовался Престон.
Старик нахмурил брови.
— Практически ничего не осталось, все было продано. Вспомнил! Был альбом с фотографиями, он не представлял никакой ценности. Я отдал его г-ну Ван Ренсбергу.
— Кто он?
— Школьный учитель, — вставил сын, — он преподавал у меня, пока я не пошел в школу Меренски. Он работал в старой сельской школе до постройки новой начальной школы. Потом он ушел на пенсию, здесь в Дуйвельсклофе.
— Он жив?
— Нет, он умер десять лет назад, — сказал старик Бенсон, — я был на похоронах.
— Но жива его дочь, — подсказал сын, — Сиззи. Мы учились вместе с ней в школе Меренски. Она моя ровесница.
— Что с ней?
— Она вышла замуж несколько лет назад за владельца лесопилки на улице Тцанин.
— Последний вопрос, — обратился Престон к старику, — почему вы продали имущество? Сын от него отказался?
— Нет, — сказал старик, — в то время он был в военном госпитале Винберга. Он прислал мне телеграмму. Я взял его адрес у военных властей, они подтвердили его личность. В телеграмме он просил меня продать усадьбу и переслать ему деньги телеграфным переводом.
— Он не приехал на похороны?
— Не успел. Январь — месяц летний в Южной Африке. В те годы не было моргов, нужно было хоронить сразу. По-моему, он вообще больше не приезжал. Это понятно. После смерти отца ему незачем было сюда ехать.
— Где похоронен Лоуренс Марэ?
— На кладбище, на горе, — ответил старик Бенсон. — Вас больше ничего не интересует? Тогда я поеду обедать.
Климат к востоку от гор Дуйвельсклоф сильно отличается от климата на западе. К западу от горной цепи, в долине Мутсеки средний годовой уровень атмосферных осадков составляет 20 дюймов. К востоку от гор с Индийского океана идут большие облака. Они проходят над Мозамбиком, парком Крюгером и упираются в горы. Уровень осадков здесь составляет 80 дюймов в год. На этой стороне гор создана деревообрабатывающая промышленность. Примерно в шести милях вверх по улице Тцанин Вилджоен и Престон обнаружили лесопилку г-на Плессиса. Дверь открыла его жена — дочь школьного учителя, — пухлая розовощекая женщина лет пятидесяти, ее руки и передник были в муке. Она, видимо, что-то пекла.
Она внимательно выслушала пришельцев, затем покачала головой.
— Я помню, как ходила на ферму, когда была маленькой девочкой, отец играл там в шахматы с Марэ, — сказала она. — Это было в 1944 году или 1945-м. Я помню набор шахмат из слоновой кости, но не помню про альбом.
— Когда ваш отец умер, вы унаследовали его вещи? — спросил Престон.
— Нет, — ответила г-жа Плессис, — Видите ли, моя мать умерла в 1955 году, отец остался вдовцом. Я ухаживала за ним, пока не вышла замуж в 1958 году, когда мне было 23 года. После этого я не могла ему больше помогать. В его доме всегда царил беспорядок. Я пыталась готовить ему и убираться, но, когда появились дети, это стало выше моих сил.
— В 1960 году его сестра, моя тетка, тоже овдовела. Она жила в Питерсбурге. Имело смысл, чтобы она переехала жить к отцу и ухаживала за ним. Так она и сделала. Я попросила отца все завещать ей — дом, мебель и прочее.
— Что с тетей? — поинтересовался Престон.
— О, она до сих пор живет в скромном бунгало за гостиницей «Имп».
Она согласилась их проводить туда. Ее тетка, г-жа Винтер, приветливая, похожая на воробушка, дама с подсиненными волосами, оказалась дома. Выслушав их, она подошла к шкафу и достала оттуда плоскую коробку.
— Бедный Юп любил играть, — сказала она. — Это набор шахмат из слоновой кости. Вам это нужно?
— Не совсем, нас больше интересует альбом с фотографиями, — сказал Престон. Она удивилась.
— На чердаке лежит коробка с разным старьем, — сказала она, — я ее туда положила, когда он умер. Там бумаги и вещицы, оставшиеся с тех времен, когда он учительствовал.
Андриес Вилджоен поднялся на чердак и вынес оттуда коробку. На дне под пожелтевшими школьными докладами лежал семейный альбом Марэ. Престон начал медленно его листать. Там были все: худенькая симпатичная невеста в 1920 году, застенчиво улыбающаяся мать в 1930-м, нахмурившийся мальчуган верхом на пони, отец с трубкой во рту, рядом с сыном и кроликами перед ними на траве. Была и черно-белая фотография подростка в брюках для игры в крикет — симпатичного семнадцатилетнего паренька, идущего к воротцам для подачи мяча. На обороте надпись: «Джанни, капитан команды по крикету школы Меренски, 1943 год». Это была последняя фотография.
— Могу я взять эту фотографию? — спросил Престон.
— Разумеется, — ответила г-жа Винтер.
— Ваш покойный брат когда-нибудь говорил с вами о господине Марэ?
— Да, — ответила она, — они много лет были добрыми друзьями.
— Он когда-нибудь говорил, от чего тот умер? Она нахмурилась.
— Разве юрист не сказал вам? Старый Седрик, наверно, уже выживает из ума. Это был несчастный случай. Юп рассказал мне. Старый Марэ остановился на дороге, чтобы сменить проколотую шину, и его сбил проезжавший мимо грузовик. Тогда все решили, что во всем виноваты пьяные кафры. Ой! — Она закрыла рот рукой и растерянно посмотрела на Вилджоена. — Я не должна так говорить. Во всяком случае, водителя грузовика так и не нашли.
На обратном пути по склону горы они проезжали кладбище. Престон попросил Вилджоена остановиться. Здесь было красиво и тихо. Вокруг росли ели и сосны, а в центре кладбища высилось старое дерево мватаба с дуплом, окруженное живой изгородью невысокого кустарника. Они нашли заросший мхом надгробный камень. Счистя мох, Престон прочел надпись, высеченную на граните: «Лоуренс Марэ, 1879-1946. Любимый муж Мари и отец Яна. Всегда с богом».
Престон подошел к кустам, сорвал цветущую веточку и положил ее рядом с камнем. Вилджоен глядел на него с недоумением.
— Теперь в Преторию, — сказал Престон.
Поднимаясь по горе Буффало, на выезде из Мутсеки, Престон оглянулся в последний раз на долину.
Темно — серые тучи сгущались за «Чертовой дырой». Они быстро сомкнулись, скрыв маленький городок и его ужасную тайну, о которой догадался заезжий англичанин средних лет. Откинувшись на сиденье, Престон заснул.
* * *
В тот вечер Гарольда Филби проводили из гостевых комнат дачи в гостиную, где его ожидал Генеральный секретарь. Филби положил перед ним несколько документов.Генеральный прочитал их и положил обратно на стол.
— Задействовано совсем мало людей, — сказал он.
— Позвольте пояснить, товарищ Генеральный секретарь. Во-первых, в связи со строгой секретностью плана «Аврора» я решил свести к минимуму число его исполнителей. Из них лишь некоторые будут знать, что на самом деле планируется, остальные будут иметь только информацию, необходимую для выполнения конкретного задания.
Во-вторых, в связи с нехваткой времени мы «срежем углы», то есть сократим сроки разъяснений и пояснений деталей операции.
Генеральный секретарь медленно наклонил голову.
— Объясните, почему вам нужны именно эти люди?
— Ключ всей операции, — продолжил Филби, — офицер-исполнитель, он заранее поедет в Великобританию и проживет там несколько недель под видом англичанина. Он будет конкретно выполнять план «Авроры».
— Двенадцать курьеров доставят ему все необходимое. Им надо будет проходить через таможню, либо иным секретным путем. Никто из них не будет знать, что он везет и зачем. Каждый будет знать точное место передачи посылки. Будет и запасный вариант при нестыковке. Каждый передаст посылку офицеру-исполнителю, а затем вернется на нашу территорию, где немедля будет изолирован. Один человек не вернется никогда. Никто из них не должен об этом знать.
Командовать курьерами будет офицер-диспетчер, он проследит за тем, чтобы каждый из них добрался до офицера-исполнителя. Ему будет помогать офицер по обеспечению доставки пакетов. Этому человеку будут даны четверо подчиненных, каждый с конкретными обязанностями.
Один займется документами и транспортировкой курьеров, другой — сложными техническими средствами, третий — заводскими компонентами, четвертый — обеспечит связь. Важно, чтобы офицер-исполнитель информировал нас о своих успехах, проблемах и прежде всего о том моменте, когда он будет готов к осуществлению операции. Мы, со своей стороны, должны сообщать ему о любых изменениях плана и, разумеется, отдать последний приказ.
По поводу связи хочу сказать еще одну вещь. Из-за сжатых сроков мы не сможем использовать обычные каналы: почту, личные встречи. Придется связываться с офицером-исполнителем кодовыми сигналами Морзе, используя диапазон Радио Москвы, используя разовые шифры. Для того, чтобы он мог срочно связаться с нами, ему придется тоже пользоваться радиопередатчиком. Это старомодно и рискованно, но иного выбора нет.
Генеральный секретарь вновь изучил документы, обращая внимание на исполнителей. Наконец он поднял голову.
— Я дам вам людей, — сказал он. — Выберу лучших из лучших. Но одно условие: я не хочу, чтобы кто-либо, связанный с планом «Аврора», входил в контакты с сотрудниками КГБ в нашем посольстве в Лондоне. Вдруг кто-нибудь из них под наблюдением или... Он оборвал фразу, не выразив до конца своих опасений. Это все.
Глава 10
По просьбе Престона они встретились с Вилджоеном на следующее утро в кабинете на третьем этаже здания правительства. Было воскресенье, в здании было почти пустынно.
— Ну, что дальше? — спросил капитан Вилджоен.
— Я не спал ночь, все думал, — сказал Престон, — что-то тут не сходится.
— Вы спали всю дорогу в машине, — мрачно уколол Вилджоен, — а я ее вел.
— Вы в отличной форме, — похвалил Престон.
Эти слова пришлись по душе Вилджоену, он гордился своим спортивным видом и постоянно заботился о нем. Офицер оттаял.
— Я хочу знать все, что касается второго солдата, — сказал Престон.
— Какого второго солдата?
— Того, который сбежал с Марэ. Он нигде не упоминает его имени. Просто называет «другой солдат» или «мой товарищ». Почему он не называет его по имени?
Вилджоен пожал плечами.
— Решил, что в этом нет необходимости. Он, очевидно, сообщил о нем властям в госпитале Винберга, чтоб те уведомили его родственников.
— Все это слова, — задумчиво произнес Престон. — Офицеры, которые слышали его рассказ, давно разбрелись по жизни. Осталась только запись в автобиографии, а в ней имя не упоминается. Я хочу проследить путь второго солдата.
— Но он умер, — запротестовал Вилджоен, — он уже сорок два года лежит похороненный в польском лесу.
— Я хочу узнать, кто он.
— С чего, черт побери, мы начнем?
— Марэ пишет, что они выжили в лагере благодаря посылкам Красного Креста, — размышлял вслух Престон. — Кроме того, известно, что они сбежали накануне Рождества. Это должно было сильно разозлить немцев. Обычно в таких случаях наказывали всех военнопленных, лишая элементарного, в том числе и посылок. Каждый из этого лагеря должен был запомнить это Рождество до конца своих дней. Мы можем найти кого-нибудь, кто был тогда в том лагере?
— В Южной Африке нет ассоциации бывших военнопленных, но есть Общество ветеранов войны, принимавших участие в боевых действиях. Оно называется Орден стального шлрма, а его члены сокращенно зовутся МОФ. Комната собраний любой секции МОФов зовется окопом, старший офицер — «старым быком». Усевшись за телефоны, Престон и Вилджоен принялись обзванивать каждый «окоп» в ЮАР, пытаясь найти тех, кто был в Сталаге 344.
Это была изнурительная работа. Из 11 тысяч военнопленных этого лагеря большинство были выходцами из Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии или США. Южноафриканцев были единицы. Многие из них уже умерли. Вечером они сделали перерыв и вновь приступили к работе в понедельник утром. Незадолго до полудня Вилджоену повезло, помощь пришла в лице бывшего упаковщика мяса, ныне пенсионера, живущего в Кейптауне. Вилджоен, говоривший с ним на африкаанс, прикрыл трубку рукой и прошептал:
— Он говорит, что был в Сталаге 344. Трубку перехватил Престон.
— Господин Андерсон? Моя фамилия Престон. Я провожу исследование по Сталагу 344... Спасибо, очень любезно... Вы, кажется, были там? Помните Рождество 1944 года? Два молодых южноафриканских солдата сбежали... А, вы это припоминаете. Да, я уверен, что это было ужасно... Вы не помните их имен? Не с ними в бараке? Нет, конечно. А вы не помните имя старшего южноафриканского офицера? Робертс? А имя?.. Пожалуйста, постарайтесь припомнить. Как? Уолли. Вы уверены? Большое спасибо.
Престон положил трубку.
— Уолли Робертс. Наверное, Уолтер Робертс. Надо обратиться в военный архив.
Военный архив по неизвестным причинам существует при министерстве образования и расположен в подвале дома 20 по Визаджи-стрит в Претории. Они нашли там более сотни Робертсов, 19 из них с инициалом У., семеро с именем Уолтер. Никто из них не подошел. Тогда они посмотрели всех У. Робертсов. Опять безрезультатно. Престон приступил к папкам, начиная с А. Робертс. Через час его поиски увенчались успехом. Джеймс Уолтер Робертс был офицером во время второй мировой войны, взят в плен в Тобруке, был в лагерях в Северной Африке, Италии и, наконец, в восточной Германии. После войны остался в армии, дослужился до звания полковника и вышел в отставку в 1972 году.
— Будем надеяться, что он жив, — сказал Вилджоен.
— Если он жив, то должен получать пенсию, — отозвался Престон. — Идем в Отдел пенсионного обеспечения.
Так они и сделали. Полковник в отставке Уолли Робертс жил в Оранджвилле, маленьком городке, расположенном среди озер и лесов в сотне миль к югу от Йоханнесбурга. Было уже темно, когда они вышли на Визаджи-стрит. Поездку отложили до утра.
Дверь аккуратного бунгало им открыла г-жа Робертс, она с тревогой изучала удостоверение капитана Вилджоена.
— Муж возле озера, кормит птиц, — сказала она и указала на тропинку. Они обнаружили старого вояку быстро. Он выпрямился, когда увидел удостоверение Вилджоена; кивнул головой и приготовился слушать.
Ему было за семьдесят, но военная выправка сохранилась: он был прям, как струна, ботинки начищены. Над верхней губой была кисточка седых усов. Он мрачно выслушал вопрос Престона.
— Конечно помню. Меня вызвали к немецкому коменданту, он был чертовски зол. Весь барак из-за этого лишили посылок. Молодые дураки; нас эвакуировали на запад 22 января 1945 года, а в конце апреля освободили.
— Вы помните их имена? — спросил Престон.
— Разумеется. Я никогда не забываю имен. Оба были молоды, одного звали Марэ, другого — Брандт, Фрикки Брандт. Оба африканеры, оба капралы. Я, правда, не помню номера их частей. Мы все там носили у кого что было, поэтому практически ни у кого не было нашивок своих воинских частей.
Они горячо поблагодарили его и вернулись в Преторию, вновь на Визаджи-стрит. К сожалению, Брандт — очень распространенная фамилия, также как и Бранд, где отсутствует «т», но произношение обеих одинаковое. Брандтов-Брантов были сотни.
К ночи с помощью сотрудников архива они нашли шесть капралов Фрикки Брандт, всех их уже не было в живых. Двое погибли во время боев в Северной Африке, двое — в Италии, один — в авиакатастрофе. Они взяли личное дело шестого.
Капитан Вилджоен изумленно смотрел на открытую папку.
— Я не верю своим глазам, — тихо проговорил он, — кто мог такое сделать?
— Кто знает? — ответил Престон. — Сделано это давно.
Папка была совершенно пустой.
— Очень жаль, — сказал Вилджоен, когда они возвращались с Престоном в Бургерспарк, — похоже, мы потеряли нить.
В тот же день вечером Престон позвонил из своего гостиничного номера полковнику Робертсу.
— Извините, полковник, что опять вас побеспокоил. Вы не помните, был у капрала Брандта близкий друг или приятель в бараке? По личному опыту армейской службы знаю, что друг бывает всегда.
— Совершенно верно, так и бывает. Не могу сразу вспомнить. Я подумаю и, если что-нибудь вспомню, позвоню вам с утра.
Полковник позвонил, когда Престон завтракал.
— Я вспомнил, — сказал он, — в бараках вмещалось по сто человек, мы были как сельди в бочке. Кто-то спал на полу, другим приходилось делить одну койку на двоих. Вот такие были условия.
— Понимаю, — сказал Престон, — а что же Брандт?
— Он делил койку с капралом Левинсоном из КДЛП.
— Простите, как вы сказали?
— Королевская Дурбанская легкая пехота, КДЛП. Левинсон был оттуда.
На этот раз им было легче искать в архиве. Левинсон — не такая распространенная фамилия, к тому же имелось название войсковой части. Они нашли его личное дело через четверть часа. Макс Левинсон, родился в Дурбане, в конце войны демобилизовался из армии, пенсии не получал, адрес не указан. Правда, они знали, что ему 65 лет.
Престон решил проверить телефонный справочник Дурбана, а Вилджоен попросил дурбанскую полицию проверить эту фамилию по своей картотеке. Вилджоену повезло первому. В полиции оказались две квитанции об уплате штрафа за нарушение правил уличного движения и адрес. Макс Левинсон содержал небольшую гостиницу на берегу моря. Вилджоен позвонил ему, к телефону подошла г-жа Левинсон. Она подтвердила, что ее муж был в Сталаге 344. В настоящий момент он на рыбалке.
Они, надеясь на лучшее, прождали его до вечера. Говорил с ним Престон. Благодушный владелец гостиницы вернулся с удачной рыбалки.
— Я помню Фрикки. Глупый, сбежал в лес. Я больше никогда о нем не слышал. А что вас интересует?
— Откуда он был? — спросил Престон.
— Из Восточного Лондона, — не сомневаясь ни минуты, ответил Левинсон.
— Из какой он семьи?
— Он никогда об этом особо не распространялся, — ответил Левинсон. Разумеется, из семьи африканеров. Он прекрасно говорил на африкаанс, плохо — по-английски. Из рабочей семьи. Да, припоминаю, он говорил, что его отец стрелочник на железнодорожной станции.
Престон попрощался с Левинсоном и повернулся к Вилджоену.
— Восточный Лондон, — сказал он, — мы сможем туда доехать на машине? Вилджоен вздохнул.
— Я бы не советовал, — пробурчал он, — Это в сотне миль отсюда. У нас очень большая страна, господин Престон. Если вы действительно решили туда ехать, лучше лететь самолетом завтра. Я договорюсь, чтобы нас там встретила полицейская машина с шофером.
— Только машина должна быть без опознавательных знаков, — предупредил Престон, — а водитель в штатском.
Первое Главное управление находится в Ясеневе на Московской кольцевой автодороге в южной части города. Управление размещается в современном семиэтажном здании из стекла и алюминия в форме трехконечной звезды, напоминающей эмблему фирмы «Мерседес».
Здание было построено финнами и предназначалось для Международного отдела ЦК КПСС. Но когда оно было закончено, представителям ЦК оно не понравилось; им не хотелось покидать центр Москвы, поэтому здание было передано ПГУ, которому оно пришлось по вкусу, так как расположено на окраине города, вдали от любопытных взоров.
Сотрудники ПГУ живут по легенде даже в своей стране. А поскольку многие из них выезжают за рубеж как «дипломаты», им меньше всего хочется, чтобы их заметил выходящими из здания ПГУ какой-нибудь назойливый турист с камерой в руках.
В структуре ПГУ есть сверхсекретное Управление, расположенное отдельно от всех не в Ясеневе. Это Управление С — политическая разведка. Его сотрудники не только не встречаются со своими коллегами из ПГУ, они даже не знакомы между собой. Их занятия и тренировки проходят индивидуально, чтобы избежать лишних контактов.
Все объясняется советской психологией: русские помешаны на секретности и страхе измены. Этот страх отнюдь не изобретение коммунистов, он уходит корнями в далекое прошлое. Нелегалы Управления С — это мужчины, а иногда и женщины, которых специально готовят для длительной жизни за рубежом по тщательно проработанной легенде.
Несмотря на это, нелегалов раскрывают и даже перевербовывают. Некоторые сами вызываются на откровенность. Зная все это, ПГУ и Управление С стараются сами сузить степень их информированности: нельзя предать то, чего не знаешь.
Нелегалы живут в небольших квартирах в центре Москвы, проходят инструктаж и обучение поодиночке. Чтобы постоянно держать связь с ними, начальник Управления С работает на площади Дзержинского. Кабинет находится на шестом этаже здания (тремя этажами выше кабинета председателя Чебрикова и двумя — выше первых заместителей генералов Цинева и Крючкова).
Днем в среду, восемнадцатого марта, в то время как Престон беседовал с Левинсоном, именно в этот скромный кабинет вошли двое для встречи с начальником, вся сознательная жизнь которого была отдана тайному шпионажу. То, с чем пришли посетители, его не обрадовало.
— Только один человек соответствует вашим требованиям, — неохотно ответил он. — Он уникален.
Один из посетителей — представитель ЦК — предъявил небольшую карточку.
— В таком случае, товарищ генерал-майор, вы должны освободить его от текущей работы и направить по указанному здесь адресу.
Начальник мрачно кивнул. Он знал этот адрес. Когда посетители ушли, он задумался о документе, который они ему предъявили. Документ был из ЦК, хотя на нем отсутствовали какие-либо пометки, у него не было никаких сомнений в том, откуда исходит приказ. Он вздохнул с сожалением: трудно расставаться с одним из лучших воспитанников, замечательным агентом, но приказ есть приказ. Он офицер, и оспаривать приказы ему не положено, тем более этот. Нажав на кнопку селекторной связи, он сказал:
— Ну, что дальше? — спросил капитан Вилджоен.
— Я не спал ночь, все думал, — сказал Престон, — что-то тут не сходится.
— Вы спали всю дорогу в машине, — мрачно уколол Вилджоен, — а я ее вел.
— Вы в отличной форме, — похвалил Престон.
Эти слова пришлись по душе Вилджоену, он гордился своим спортивным видом и постоянно заботился о нем. Офицер оттаял.
— Я хочу знать все, что касается второго солдата, — сказал Престон.
— Какого второго солдата?
— Того, который сбежал с Марэ. Он нигде не упоминает его имени. Просто называет «другой солдат» или «мой товарищ». Почему он не называет его по имени?
Вилджоен пожал плечами.
— Решил, что в этом нет необходимости. Он, очевидно, сообщил о нем властям в госпитале Винберга, чтоб те уведомили его родственников.
— Все это слова, — задумчиво произнес Престон. — Офицеры, которые слышали его рассказ, давно разбрелись по жизни. Осталась только запись в автобиографии, а в ней имя не упоминается. Я хочу проследить путь второго солдата.
— Но он умер, — запротестовал Вилджоен, — он уже сорок два года лежит похороненный в польском лесу.
— Я хочу узнать, кто он.
— С чего, черт побери, мы начнем?
— Марэ пишет, что они выжили в лагере благодаря посылкам Красного Креста, — размышлял вслух Престон. — Кроме того, известно, что они сбежали накануне Рождества. Это должно было сильно разозлить немцев. Обычно в таких случаях наказывали всех военнопленных, лишая элементарного, в том числе и посылок. Каждый из этого лагеря должен был запомнить это Рождество до конца своих дней. Мы можем найти кого-нибудь, кто был тогда в том лагере?
— В Южной Африке нет ассоциации бывших военнопленных, но есть Общество ветеранов войны, принимавших участие в боевых действиях. Оно называется Орден стального шлрма, а его члены сокращенно зовутся МОФ. Комната собраний любой секции МОФов зовется окопом, старший офицер — «старым быком». Усевшись за телефоны, Престон и Вилджоен принялись обзванивать каждый «окоп» в ЮАР, пытаясь найти тех, кто был в Сталаге 344.
Это была изнурительная работа. Из 11 тысяч военнопленных этого лагеря большинство были выходцами из Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии или США. Южноафриканцев были единицы. Многие из них уже умерли. Вечером они сделали перерыв и вновь приступили к работе в понедельник утром. Незадолго до полудня Вилджоену повезло, помощь пришла в лице бывшего упаковщика мяса, ныне пенсионера, живущего в Кейптауне. Вилджоен, говоривший с ним на африкаанс, прикрыл трубку рукой и прошептал:
— Он говорит, что был в Сталаге 344. Трубку перехватил Престон.
— Господин Андерсон? Моя фамилия Престон. Я провожу исследование по Сталагу 344... Спасибо, очень любезно... Вы, кажется, были там? Помните Рождество 1944 года? Два молодых южноафриканских солдата сбежали... А, вы это припоминаете. Да, я уверен, что это было ужасно... Вы не помните их имен? Не с ними в бараке? Нет, конечно. А вы не помните имя старшего южноафриканского офицера? Робертс? А имя?.. Пожалуйста, постарайтесь припомнить. Как? Уолли. Вы уверены? Большое спасибо.
Престон положил трубку.
— Уолли Робертс. Наверное, Уолтер Робертс. Надо обратиться в военный архив.
Военный архив по неизвестным причинам существует при министерстве образования и расположен в подвале дома 20 по Визаджи-стрит в Претории. Они нашли там более сотни Робертсов, 19 из них с инициалом У., семеро с именем Уолтер. Никто из них не подошел. Тогда они посмотрели всех У. Робертсов. Опять безрезультатно. Престон приступил к папкам, начиная с А. Робертс. Через час его поиски увенчались успехом. Джеймс Уолтер Робертс был офицером во время второй мировой войны, взят в плен в Тобруке, был в лагерях в Северной Африке, Италии и, наконец, в восточной Германии. После войны остался в армии, дослужился до звания полковника и вышел в отставку в 1972 году.
— Будем надеяться, что он жив, — сказал Вилджоен.
— Если он жив, то должен получать пенсию, — отозвался Престон. — Идем в Отдел пенсионного обеспечения.
Так они и сделали. Полковник в отставке Уолли Робертс жил в Оранджвилле, маленьком городке, расположенном среди озер и лесов в сотне миль к югу от Йоханнесбурга. Было уже темно, когда они вышли на Визаджи-стрит. Поездку отложили до утра.
Дверь аккуратного бунгало им открыла г-жа Робертс, она с тревогой изучала удостоверение капитана Вилджоена.
— Муж возле озера, кормит птиц, — сказала она и указала на тропинку. Они обнаружили старого вояку быстро. Он выпрямился, когда увидел удостоверение Вилджоена; кивнул головой и приготовился слушать.
Ему было за семьдесят, но военная выправка сохранилась: он был прям, как струна, ботинки начищены. Над верхней губой была кисточка седых усов. Он мрачно выслушал вопрос Престона.
— Конечно помню. Меня вызвали к немецкому коменданту, он был чертовски зол. Весь барак из-за этого лишили посылок. Молодые дураки; нас эвакуировали на запад 22 января 1945 года, а в конце апреля освободили.
— Вы помните их имена? — спросил Престон.
— Разумеется. Я никогда не забываю имен. Оба были молоды, одного звали Марэ, другого — Брандт, Фрикки Брандт. Оба африканеры, оба капралы. Я, правда, не помню номера их частей. Мы все там носили у кого что было, поэтому практически ни у кого не было нашивок своих воинских частей.
Они горячо поблагодарили его и вернулись в Преторию, вновь на Визаджи-стрит. К сожалению, Брандт — очень распространенная фамилия, также как и Бранд, где отсутствует «т», но произношение обеих одинаковое. Брандтов-Брантов были сотни.
К ночи с помощью сотрудников архива они нашли шесть капралов Фрикки Брандт, всех их уже не было в живых. Двое погибли во время боев в Северной Африке, двое — в Италии, один — в авиакатастрофе. Они взяли личное дело шестого.
Капитан Вилджоен изумленно смотрел на открытую папку.
— Я не верю своим глазам, — тихо проговорил он, — кто мог такое сделать?
— Кто знает? — ответил Престон. — Сделано это давно.
Папка была совершенно пустой.
— Очень жаль, — сказал Вилджоен, когда они возвращались с Престоном в Бургерспарк, — похоже, мы потеряли нить.
В тот же день вечером Престон позвонил из своего гостиничного номера полковнику Робертсу.
— Извините, полковник, что опять вас побеспокоил. Вы не помните, был у капрала Брандта близкий друг или приятель в бараке? По личному опыту армейской службы знаю, что друг бывает всегда.
— Совершенно верно, так и бывает. Не могу сразу вспомнить. Я подумаю и, если что-нибудь вспомню, позвоню вам с утра.
Полковник позвонил, когда Престон завтракал.
— Я вспомнил, — сказал он, — в бараках вмещалось по сто человек, мы были как сельди в бочке. Кто-то спал на полу, другим приходилось делить одну койку на двоих. Вот такие были условия.
— Понимаю, — сказал Престон, — а что же Брандт?
— Он делил койку с капралом Левинсоном из КДЛП.
— Простите, как вы сказали?
— Королевская Дурбанская легкая пехота, КДЛП. Левинсон был оттуда.
На этот раз им было легче искать в архиве. Левинсон — не такая распространенная фамилия, к тому же имелось название войсковой части. Они нашли его личное дело через четверть часа. Макс Левинсон, родился в Дурбане, в конце войны демобилизовался из армии, пенсии не получал, адрес не указан. Правда, они знали, что ему 65 лет.
Престон решил проверить телефонный справочник Дурбана, а Вилджоен попросил дурбанскую полицию проверить эту фамилию по своей картотеке. Вилджоену повезло первому. В полиции оказались две квитанции об уплате штрафа за нарушение правил уличного движения и адрес. Макс Левинсон содержал небольшую гостиницу на берегу моря. Вилджоен позвонил ему, к телефону подошла г-жа Левинсон. Она подтвердила, что ее муж был в Сталаге 344. В настоящий момент он на рыбалке.
Они, надеясь на лучшее, прождали его до вечера. Говорил с ним Престон. Благодушный владелец гостиницы вернулся с удачной рыбалки.
— Я помню Фрикки. Глупый, сбежал в лес. Я больше никогда о нем не слышал. А что вас интересует?
— Откуда он был? — спросил Престон.
— Из Восточного Лондона, — не сомневаясь ни минуты, ответил Левинсон.
— Из какой он семьи?
— Он никогда об этом особо не распространялся, — ответил Левинсон. Разумеется, из семьи африканеров. Он прекрасно говорил на африкаанс, плохо — по-английски. Из рабочей семьи. Да, припоминаю, он говорил, что его отец стрелочник на железнодорожной станции.
Престон попрощался с Левинсоном и повернулся к Вилджоену.
— Восточный Лондон, — сказал он, — мы сможем туда доехать на машине? Вилджоен вздохнул.
— Я бы не советовал, — пробурчал он, — Это в сотне миль отсюда. У нас очень большая страна, господин Престон. Если вы действительно решили туда ехать, лучше лететь самолетом завтра. Я договорюсь, чтобы нас там встретила полицейская машина с шофером.
— Только машина должна быть без опознавательных знаков, — предупредил Престон, — а водитель в штатском.
* * *
Хотя главное здание КГБ, расположенное на площади Дзержинского в центре Москвы, само по себе велико, в нем не сможет разместиться даже часть одного из главных управлений, входящего в состав этой огромной организации. Поэтому по Москве разбросано множество других зданий КГБ.Первое Главное управление находится в Ясеневе на Московской кольцевой автодороге в южной части города. Управление размещается в современном семиэтажном здании из стекла и алюминия в форме трехконечной звезды, напоминающей эмблему фирмы «Мерседес».
Здание было построено финнами и предназначалось для Международного отдела ЦК КПСС. Но когда оно было закончено, представителям ЦК оно не понравилось; им не хотелось покидать центр Москвы, поэтому здание было передано ПГУ, которому оно пришлось по вкусу, так как расположено на окраине города, вдали от любопытных взоров.
Сотрудники ПГУ живут по легенде даже в своей стране. А поскольку многие из них выезжают за рубеж как «дипломаты», им меньше всего хочется, чтобы их заметил выходящими из здания ПГУ какой-нибудь назойливый турист с камерой в руках.
В структуре ПГУ есть сверхсекретное Управление, расположенное отдельно от всех не в Ясеневе. Это Управление С — политическая разведка. Его сотрудники не только не встречаются со своими коллегами из ПГУ, они даже не знакомы между собой. Их занятия и тренировки проходят индивидуально, чтобы избежать лишних контактов.
Все объясняется советской психологией: русские помешаны на секретности и страхе измены. Этот страх отнюдь не изобретение коммунистов, он уходит корнями в далекое прошлое. Нелегалы Управления С — это мужчины, а иногда и женщины, которых специально готовят для длительной жизни за рубежом по тщательно проработанной легенде.
Несмотря на это, нелегалов раскрывают и даже перевербовывают. Некоторые сами вызываются на откровенность. Зная все это, ПГУ и Управление С стараются сами сузить степень их информированности: нельзя предать то, чего не знаешь.
Нелегалы живут в небольших квартирах в центре Москвы, проходят инструктаж и обучение поодиночке. Чтобы постоянно держать связь с ними, начальник Управления С работает на площади Дзержинского. Кабинет находится на шестом этаже здания (тремя этажами выше кабинета председателя Чебрикова и двумя — выше первых заместителей генералов Цинева и Крючкова).
Днем в среду, восемнадцатого марта, в то время как Престон беседовал с Левинсоном, именно в этот скромный кабинет вошли двое для встречи с начальником, вся сознательная жизнь которого была отдана тайному шпионажу. То, с чем пришли посетители, его не обрадовало.
— Только один человек соответствует вашим требованиям, — неохотно ответил он. — Он уникален.
Один из посетителей — представитель ЦК — предъявил небольшую карточку.
— В таком случае, товарищ генерал-майор, вы должны освободить его от текущей работы и направить по указанному здесь адресу.
Начальник мрачно кивнул. Он знал этот адрес. Когда посетители ушли, он задумался о документе, который они ему предъявили. Документ был из ЦК, хотя на нем отсутствовали какие-либо пометки, у него не было никаких сомнений в том, откуда исходит приказ. Он вздохнул с сожалением: трудно расставаться с одним из лучших воспитанников, замечательным агентом, но приказ есть приказ. Он офицер, и оспаривать приказы ему не положено, тем более этот. Нажав на кнопку селекторной связи, он сказал: