Страница:
А потом он появился в Лондоне. Шесть месяцев назад сэру Найджелу Ирвину показали несколько фотографий, на одной из которых он узнал Андреева. Андреев работал теперь «под крышей» советского посольства в должности второго секретаря. Сэр Найджел нашел его, и Андрееву ничего больше не оставалось делать, как продолжить сотрудничество. Правда, он отказался иметь дело с кем-либо, кроме Ирвина, сэру Найджелу пришлось лично его курировать.
Андреев не знал ничего об утечке информации из британского министерства обороны. Если и была какая-то утечка, то, очевидно, с чиновником держал связь либо кто-то из советских нелегалов в Великобритании, напрямую выходящий на Москву, либо один из посольских работников. Но такие люди не станут говорить о столь важных тайнах за чашкой кофе в буфете. Лично он не в курсе, но постарается разузнать. На этом и разошлись.
Записка по острову Вознесения была подготовлена сэром Перегрином Джонсом в понедельник и во вторник отправлена четырем чиновникам министерства. Берти Кэпстик согласился каждую ночь приходить в министерство, чтобы проверять количество сделанных копий. Престон велел «топтунам» немедленно сообщать ему, если Джордж Беренсон предпримет какие-либо действия. То же самое он велел командам по перехвату почты и прослушиванию телефона, переведя их в состояние полной боевой готовности. Все ждали.
Андреев не знал ничего об утечке информации из британского министерства обороны. Если и была какая-то утечка, то, очевидно, с чиновником держал связь либо кто-то из советских нелегалов в Великобритании, напрямую выходящий на Москву, либо один из посольских работников. Но такие люди не станут говорить о столь важных тайнах за чашкой кофе в буфете. Лично он не в курсе, но постарается разузнать. На этом и разошлись.
Записка по острову Вознесения была подготовлена сэром Перегрином Джонсом в понедельник и во вторник отправлена четырем чиновникам министерства. Берти Кэпстик согласился каждую ночь приходить в министерство, чтобы проверять количество сделанных копий. Престон велел «топтунам» немедленно сообщать ему, если Джордж Беренсон предпримет какие-либо действия. То же самое он велел командам по перехвату почты и прослушиванию телефона, переведя их в состояние полной боевой готовности. Все ждали.
Глава 8
В первый день ничего не произошло. Ночью Кэпстик и Джон Престон прошли в министерство, чтобы установить количество сделанных копий. Копий было семь: три сделал Джордж Беренсон, по две — двое коллег, которым был направлен документ, четвертый не сделал ни одной копии.
Во второй день вечером Беренсон совершил нечто странное. «Топтуны» доложили, что он вышел из своей квартиры в Белгравии и подошел к ближайшему телефону-автомату. Они не видели, какой номер он набирал, но сказал он всего несколько слов, повесил трубку и вернулся домой. «Зачем, — удивился Престон, — делать это, если дома есть исправный телефон». Это Престон знал наверняка, так как телефон прослушивался.
На третий день, в четверг, Джордж Беренсон вышел из министерства в обычное время, поймал такси и поехал в Сент-Джонский лес. На Хай-стрит он зашел в кафе и заказал фирменное мороженое.
Джон Престон находился в радиофицированной комнате подвала на Корк-стрит и слушал донесения «топтунов». Передавал сообщения Лен Стюарт, старший группы «А».
— Двое моих людей внутри, — сказал он, — двое на улице плюс машины.
— Что он там делает? — поинтересовался Престон.
— Не вижу, — ответил Стюарт по своему передатчику, — подождем пока мои люди доложат из кафе.
Господин Беренсон сидел в глубине кафе, ел мороженое и решал кроссворд в газете «Дейли телеграф», которую достал из портфеля. Он не обращал никакого внимания на двух студентов в джинсах, обнимавшихся в углу.
Через полчаса он попросил счет, подошел к кассе, расплатился и вышел.
— Он снова на улице, — сообщил Лен Стюарт, — мои двое остались внутри. Он идет вверх по улице, ищет такси. Вижу своих людей, они расплачиваются в кафе.
— Узнайте у них, что он там делал, — попросил Престон. Он подумал, что в этом событии есть что-то странное. Неужели кафе-мороженого нет в Вест-Энде. Зачем за мороженым ехать так далеко в Сент-Джонский лес?
Стюарт опять вышел на связь.
— Он поймал такси. Подождите, подошли мои люди, которые были в кафе.
Связь на некоторое время прервалась. Затем Стюарт сообщил:
— Он съел мороженое и отгадал кроссворд в «Дейли телеграф». Заплатил и вышел.
— А где газета? — спросил Престон.
— Он оставил ее на столе. Подождите, владелец кафе подошел убрать столик, забрал стаканчик из-под мороженого, газету и унес их на кухню... Он уезжает в такси. Что нам делать... оставаться с ним?
Престон лихорадочно думал. Гарри Буркиншоу и его группе «Б» дали несколько дней отдыха. Они вели слежку несколько недель в холод, дождь и туман. Теперь работала только одна группа. Если он ее разделит и упустит Беренсона, который может отправиться для встречи со связником, Харкорт-Смит «пригвоздит его к позорному столбу». Он принял решение.
— Лен, отправь одну машину за такси. Я знаю, что этого мало, если он выйдет из такси и пойдет пешком. Остальные пусть займутся кафе.
— Хорошо, — ответил Лен Стюарт.
Престону повезло. Беренсон доехал на такси прямо до своего клуба. «Но, — подумал он, — встреча со связником может быть и там».
Лен Стюарт просидел в кафе до закрытия. Ничего не произошло. Его попросили выйти, так как кафе закрывалось, и он вышел. Его группа видела, как все ушли, владелец выключил свет и запер кафе.
На Корк-стрит Престон пытался установить прослушивание телефона в кафе и навести справки о владельце. Владельцем оказался синьор Бенотти, иммигрант из Неаполя, который за последние двадцать лет ни в чем не был замечен. К полуночи Престон установил прослушивание телефонов кафе и дома синьора Бенотти. Это не дало никаких результатов.
Престон провел бессонную ночь на Корк-стрит. Группа «топтунов», сменившая Стюарта в восемь часов вечера, всю ночь следила за кафе и домом Бенотти. В девять утра в пятницу Бенотти пришел в кафе, а в десять открыл его. Лен Стюарт и его группа заступила в то же время. В одиннадцать Стюарт вышел на связь.
— У входной двери стоит небольшой фургончик, — сказал он Престону, — в него загружают пятикилограммовые коробки с мороженым. Похоже, что они доставляют мороженое по заказу на дом.
Престон пил уже двадцатую чашку ужасного кофе. Он очень хотел спать.
— Я знаю, — сказал он, — по телефону об этом говорили. Пусть двое твоих на машине следуют за фургоном. Запишите каждого заказчика мороженого.
— Тогда здесь остаюсь только я и двое в машине, — сказал Стюарт, этого мало.
— Я попробую на конференции попросить еще одну группу, — сказал Престон.
Фургон по доставке мороженого в то утро побывал по двенадцати адресам — все в районе Сент-Джонского леса. Два адреса были на Мэрлибон. Некоторые заказчики жили в многоквартирных домах, где «топтунам» было трудно оставаться незамеченными, но они записали все. Затем фургон вернулся в кафе. После обеда заказов не было.
— Не могли бы вы завезти список адресов на Корк-стрит? — попросил Престон Стюарта.
В тот вечер Беренсону звонили четыре раза, один звонивший сказал, что ошибся номером. Сам Беренсон никуда не звонил. Все разговоры были записаны на пленку. В разговорах не было ничего подозрительного. Но Престон решил все равно их прослушать.
В субботу утром Престон сделал самое смелое предположение в своей жизни. Для его подтверждения он позвонил домой каждому из заказчиков мороженого, просив женщин, если они подходили к телефону, позвать мужей. Все разговоры он записал на магнитофон, взятый у службы технического обеспечения. Так как была суббота, он застал всех заказчиков, кроме одного.
Один голос показался ему чем-то знакомым. Чем же? Акцентом? Где он мог слышать его раньше? Он проверил фамилию домовладельца, она ему была незнакома.
В неважном настроении он пообедал в кафе на Корк-стрит. Когда он пил кофе, его осенило. Он поспешил обратно в офис и опять прослушал пленку. Возможно, сомнительно, но возможно...
В Скотленд-Ярде, в великолепно оснащенном отделе криминалистики есть лаборатория по анализу голосов. К ее услугам прибегают, когда преступник, телефон которого прослушивался, отрицает, что голос на пленке принадлежит ему. МИ-5, не имеющий такого оборудования, обращается в Скотленд-Ярд для проведения подобных экспертиз.
Престон позвонил детективу сержанту Ландеру, застал его дома и попросил в ту же субботу о встрече в лаборатории Скотленд-Ярда. Только один человек из технического персонала оказался свободным, он с большим неудовольствием оторвался от футбольного матча, транслировавшегося по телевизору. Худенький юноша с очками в роговой оправе покрутил запись Престона шесть раз, глядя на показания осциллографа, на котором светящаяся линия то взлетала вверх, то опускалась, отмечая малейшие изменения тембра и тональности голосов.
— Голос один и тот же, — сказал он наконец, — в этом не может быть сомнений.
— У меня есть что сообщить комитету «Парагон», сэр, — сказал он. — Я могу сделать это завтра утром.
Комитет «Парагон» собрался на следующий день в одиннадцать утра. Сэр Энтони Пламб предоставил слово Престону. Все ждали, что он скажет. Сэр Бернард Хеммингс выглядел мрачным.
Престон подробно рассказал, что произошло в первые два дня по получении Беренсоном документа об острове Вознесения. Сообщение о странном звонке Беренсона из телефонной будки в среду вечером вызвало интерес.
— Вы записали этот разговор? — спросил сэр Перигрин Джонс.
— Нет, сэр, мы не могли подойти достаточно близко, — ответил Престон.
— Тогда что вы думаете по поводу этого звонка?
— Я считаю, что г-н Беренсон сообщил своему шефу о месте и времени передачи.
— У вас есть доказательства? — спросил сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел.
— Нет, сэр.
Престон продолжил, рассказав о кафе, оставленной газете «Дейли телеграф», которую убрал со стола сам хозяин.
— Вам удалось изъять газету? — спросил сэр Пэдди Стрикленд.
— Нет, сэр, если бы мы это сделали и задержали г-на Бенотти, а может быть, и г-на Беренсона, Бенотти мог заявить, что ничего не знает а г-н Беренсон — что забыл газету по оплошности.
— Вы считаете, что он посетил кафе, чтобы передать материал? — спросил сэр Энтони Пламб.
— Я в этом уверен, — ответил Престон.
Он описал развязку пятикилограммовых упаковок мороженого по двенадцати адресам, проверку одиннадцати голосов, звонок Беренсону в тот же вечер «ошибшегося номером» абонента.
Голос того, кто «ошибочно» позвонил вечером Беренсону, совпал с голосом одного из заказчиков мороженого.
За столом воцарилось молчание.
— Это не случайное совпадение? — с сомнением в голосе спросил сэр Губерт Виллиерс. — В этом городе часто ошибаются номерами. Со мной тоже такое случалось.
— Я сегодня посоветовался со знакомым, у которого есть компьютер, сказал Престон, — Вероятность случайности совпадения того, что человек в городе с населением в 12 миллионов пошел в кафе, того, что из кафе развезли мороженое двенадцати заказчикам, того, что один из них позвонил вечером, ошибившись номером, тому, кто ел мороженое в кафе равняется один на миллион. Телефонный звонок в пятницу вечером — это подтверждение получения материалов.
— Если я вас правильно понял, — сказал сэр Перри Джонс, — Беренсон забрал у своих трех коллег копии документа, который я подготовил, и якобы все их уничтожил, а на самом деле оставил себе одну. Он завернул ее в газету и «забыл» в кафе. Хозяин кафе забрал документ, вложил его в коробку с мороженым и доставил на следующее утро связнику. Связник, в свою очередь, сообщил Беренсону о получении документа.
— Да, я считаю, что так все и произошло, — подтвердил Престон.
— Вероятность один на миллион, — задумчиво произнес сэр Энтони Пламб. — Что ты думаешь по этому поводу, Найджел?
Тот покачал головой.
— Я не верю в такие совпадения, — сказал он, — только не в нашей работе, правда, Бернард? Это, конечно же, была связь между агентом и его шефом. Через Бенотти. Джон Престон прав. Поздравляю вас, Беренсон — тот, кого мы ищем.
— Что вы сделали, когда это установили, господин Престон? — спросил сэр Энтони.
— Я переключил слежку с господина Беренсона на его шефа, — ответил Престон. — Я узнал, кто это. Сегодня утром я вместе со службой наружного наблюдения следил за ним от квартиры в Мэрлибон, где он живет, до места работы. Это иностранный дипломат. Его зовут Ян Марэ.
— Ян? Он чех? — спросил сэр Перри Джонс.
— Нет, — мрачно отозвался Престон, — Ян Марэ — сотрудник посольства ЮАР.
Все изумленно, не веря услышанному, замолчали. Сэр Пэдди Стрикленд совсем недипломатично выругался:
— Черт подери!
Все смотрели на сэра Найджела Ирвина.
Он выглядел потрясенным. «Если все действительно так, — думал он про себя, — я использую его яйца вместо оливок для коктейля».
Он имел в виду генерала Генри Пьенаара, главу южноафриканской разведывательной службы. Одно дело — подкупить нескольких английских чиновников, чтобы проникнуть в архивы Африканского национального конгресса, и совсем другое — завербовать высокопоставленного сотрудника британского министерства обороны. Это можно считать объявлением войны между двумя спецслужбами.
— С вашего позволения, господа, я попробую за несколько дней сам разобраться в данном вопросе, — произнес сэр Найджел Ирвин.
— Корфу — хорошее место для отдыха, Крит тоже, — сказала она.
Ответа не последовало, поэтому она продолжила:
— Дорогой, этим летом нам надо уехать на две недели отдохнуть. Мы нигде не отдыхали уже два года. Как насчет июня? Это еще не разгар сезона, но зато самая хорошая погода.
— Не в июне, — буркнул министр, не поднимая головы.
— Но июнь — прекрасный месяц для отдыха, — возразила она.
— Не в июне, только не в июне, — повторил он. Она широко раскрыла глаза:
— А что такого важного должно произойти в июне?
— Ничего.
— Ты — старая хитрая лиса, — выдохнула она. — Маргарет, да? Это ваша беседа в Чекерсе в прошлое воскресенье. Она решила провести всеобщие выборы. Черт побери, если я не права.
— Помолчи, — ответил муж. Чутье жены с двадцатипятилетним стажем подсказало: она попала в точку.
Она подняла голову, увидев в дверях Эмму, их дочь.
— Ты уходишь, дорогая?
— Да, пока! — ответила девушка.
Эмме Локвуд было девятнадцать лет, она училась в колледже изящных искусств и разделяла с энтузиазмом, свойственным молодым людям, все радикальные и политические идеи. Ненавидя политические взгляды отца, она протестовала против них всем своим образом жизни. Она не пропускала ни одной антивоенной демонстрации, чем вызывала некоторое раздражение родителей. Из чувства протеста она сошлась с Саймоном Девиным, лектором политехнического колледжа, с которым познакомилась на демонстрации.
Он не был хорошим любовником, но впечатлял ее своими смелыми троцкистскими убеждениями и патологической ненавистью к буржуазии, в состав которой он, похоже, включал всех, кто был с ним не согласен. Тех, кто противостоял ему, он называл фашистами. В тот вечер она рассказала ему о разговоре родителей, невольной слушательницей которого она стала утром.
Девин был членом нескольких радикальных групп, писал статьи в левых газетах, которые отличаются запальчивостью публикаций и малыми тиражами. Через два дня он встретился с одним из издателей такой малотиражки, для которой подготовил статью с призывом ко всем свободолюбивым рабочим в Коули уничтожить конвейерную линию в знак протеста против увольнения одного из их коллег за кражу. В разговоре он упомянул об услышанном от Эммы Локвуд.
Издатель сказал Девину, что из слуха едва ли получится статья, но что он посоветуется с товарищами. Он попросил Девина никому больше об этом не говорить. Когда Девин ушел, издатель действительно обсудил этот вопрос с одним из своих коллег, а тот передал сообщение своему шефу из резидентуры советского посольства. Десятого марта новость дошла до Москвы. Девин, будучи страстным последователем Троцкого, ужаснулся бы, если бы узнал об этом. Он ненавидел Москву и все с ней связанное!
Между британской и южноафриканской спецслужбами нет явных контактов. Они, конечно, существуют, но завуалированы в силу политических причин.
Из-за неприязни к апартеиду, британские правительства, особенно лейбористские, относятся с неодобрением к подобному сотрудничеству. Во время правления лейбористов с 1964 по 1979 год некоторые контакты были из-за запутанной ситуации в Родезии. Лейбористский премьер-министр Гарольд Вильсон хотел иметь как можно больше информации по Родезии Яна Смита, чтобы ввести санкции к ней. Южноафриканцы располагали достаточной информацией. Когда санкции были введены, в мае 1979 года к власти вернулись консерваторы, но контакты продолжились, на сей раз из-за Намибии и Анголы, где у южноафриканцев была хорошая разведывательная сеть.
Сотрудничество этим не исчерпывалось. Англичане получили информацию из ФРГ о связи восточных немцев с женой командующего флотом ЮАР Дитера Герхардта. Позднее он был арестован как советский шпион. Англичане информировали южноафриканцев о нескольких советских нелегалах, находившихся на территории Южной Африки, используя для этого энциклопедические досье своей секретной службы на этих джентльменов.
Был один неприятный эпизод в 1967 году, когда агент южноафриканской спецслужбы Норман Блэкбурн, работавший барменом в клубе «Замбези», увлекся одной из «садовых девочек». Так называют секретарш резиденции премьера на Даунинг-стрит, 10, потому что они работают в комнате, выходящей окнами в сад.
Влюбленная Элен (имя изменено, потому что она уже давно обзавелась семьей) успела передать Блэкбурну несколько секретных документов до того, как все раскрылось. Поднялся скандал, в результате которого Гарольд Вильсон пришел к убеждению, что агенты Южной Африки виноваты во всем, начиная с плохого качества вина, кончая неурожаем в Британии.
После этого отношения вошли в более нормальное русло. Англичане имеют своего резидента в Йоханнесбурге, о котором знает Национальная разведывательная служба ЮАР. Британские спецслужбы не проводят никаких активных действий на территории ЮАР.
Несколько южноафриканских разведчиков работают, в свою очередь, в посольстве в Лондоне, и несколько человек за пределами его. Британцы знают об их существовании и следят за их действиями. Задача агентов вне посольства заключается в сборе информации о деятельности южноафриканских радикальных организаций, таких, как АНК, СВАПО и ряд других. Пока южноафриканцы занимаются этим, их никто не трогает.
Британский резидент в Йоханнесбурге лично встретился с генералом Генри Пьенааром и сообщил о результатах встречи шефу в Лондоне. Сэр Найджел собрал комитет «Парагон» 10 марта.
— Генерал Пьенаар клянется всеми святыми, что ничего не знает о Яне Марэ. Он говорит, что Марэ никогда не работал и не работает на него.
— Он говорит правду? — спросил сэр Пэдди Стрикленд.
— В нашей игре никогда нельзя на это рассчитывать, ответил сэр Найджел. — Но возможно, что так оно и есть. Во-первых, ему уже три дня известно, что мы раскрыли Марэ. Если бы Марэ был его человеком, зная, что мы так этого не оставим, он убрал бы отсюда всех своих агентов. Пьенаар этого не сделал.
— Тогда кто же, черт побери, этот Марэ? — спросил сэр Пэрри Джонс.
— Пьенаар заявляет, что хотел бы сам знать. Он согласился на мое предложение принять нашего человека, чтобы провести совместное расследование. Я собираюсь послать человека к нему.
— Итак, что мы имеем по Беренсону и Марэ на данный момент? — обратился сэр Энтони Пламб к Харкорт-Смиту, который представлял МИ-5.
— За обоими ведется слежка. Перлюстрируется корреспонденция, прослушиваются телефоны, ведется круглосуточное наружное наблюдение, — ответил Харкорт-Смит.
— Сколько тебе потребуется дней, Найджел? — спросил Пламб.
— Десять.
— Хорошо, но это максимум. Через десять дней нам придется арестовать Беренсона с тем материалом, который у нас есть, и приступить к подсчету ущерба, независимо от того, захочет он сотрудничать с нами или нет.
На следующий день сэр Найджел Ирвин позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Фарнэм, где тот находился из-за болезни.
— Бернард, я звоню насчет твоего сотрудника Престона. Просьба необычная. Я мог бы использовать кого-то из своих людей, но мне нравится его стиль работы. Могу я забрать у тебя Престона для поездки в Южную Африку?
Сэр Бернард согласился. Престон вылетел в Йоханнесбург вечером 12 марта, прибыл туда на следующий день. Информация об этом дошла до Брайана Харкорт-Смита, когда Престон был уже в воздухе. Он очень разозлился. Все сделано через его голову.
— Ну, что вы мне хотите сообщить? — тихо спросил советский лидер.
Председатель комитета профессор Крылов жестом предоставил слово гроссмейстеру Рогову, который открыл папку и начал читать.
Филби всегда поражала безграничная власть Генерального. Простое упоминание его имени позволяло комитету получать доступ ко всему, что им требовалось, и при этом никто не задавал никаких вопросов. Филби восхищался жестокостью и хитростью, с которыми Генеральному секретарю удалось добиться абсолютной власти в каждой сфере жизни советского общества.
Несколько лет назад он уже имел значительную власть, будучи председателем КГБ. Этим назначением он был обязан не Брежневу, а теневому лидеру Политбюро идеологу Михаилу Суслову. Таким образом, не находясь в прямой зависимости от Брежнева и его камарильи, он сделал все, чтобы КГБ не стал брежневским. В мае 1982 года после смерти Суслова, когда Брежневу тоже оставалось жить недолго, он вернулся в Центральный комитет и не повторил этой ошибки.
Председателем КГБ стал его ставленник генерал Федорчук. Внутри партии он укреплял свои позиции и ждал своего часа, пока на троне были Андропов и Черненко. В течение нескольких месяцев после прихода к власти он полностью подчинил себе не только партию, но и вооруженные силы, КГБ, МВД. После этого никто не посмел бы выступить против него или замыслить заговор.
— Мы продумали план, товарищ Генеральный секретарь, — заявил академик Рогов. — Это конкретный план действий, направленных на такую дестабилизацию Британии, какая бледнеет перед событиями после Сараево и пожара рейхстага. Мы назвали его план «Аврора».
Академику потребовался час, чтобы изложить его. Читая, он время от времени поднимал глаза, чтобы увидеть реакцию Генерального секретаря, но лицо того оставалось непроницаемым. Наконец, академик Рогов закончил чтение. Воцарилась тишина, все находились в ожидании.
— Это риск, — тихо сказал Генеральный секретарь, — Какие гарантии, что не будет неожиданностей, как бывало при осуществлении некоторых... других операций?
Он не стал уточнять, но все поняли, что он имел в виду. В последний год его работы в КГБ его авторитет пострадал из-за провала операции «Войтыла». Потребовалось три года, чтобы утих скандал, в котором СССР, естественно, не нуждался.
Ранней весной 1981 года болгарская спецслужба доложила, что ее люди в турецкой колонии в Западной Германии «выловили» странного человека. По этническим, историческим и культурным корням болгары самые близкие союзники русских, но имеют тесные связи и с Турцией. Человек, которого они обнаружили, был террористом, прошедшим подготовку у ливанских ультралевых, был нанят крайне правой турецкой организацией «Серые волки», за убийство сидел в тюрьме, бежал, нашел пристанище в Западной Германии. Страдал навязчивой идеей убить папу римского. Болгары спрашивали, что делать: уничтожить Мехмета Али Агджу или, снабдив деньгами, фальшивыми документами и оружием, предоставить ему полную свободу в осуществлении его идеи.
В обычных условиях КГБ посоветовал бы из осторожности убрать его. Но ситуация была заманчивой.
Карол Войтыла, первый в мире поляк, ставший папой римским, представлял серьезную угрозу. В Польше шли беспорядки, коммунистический режим был под угрозой свержения профсоюзным движением «Солидарность».
Войтыла посетил Польшу, что имело с советской точки зрения катастрофические последствия. Его нужно было либо устранить, либо скомпрометировать. КГБ ответил болгарам: действуйте, но мы ничего не знаем. В мае 1981 года с деньгами, фальшивыми документами и оружием Агджу отправили в Рим, где он совершил неудавшуюся попытку покушения, за что потом поплатился не только сам, но и многие другие.
— Я не считаю, что эти два плана можно сравнивать между собой, возразил академик, которому принадлежала основная идея «Авроры» и который поэтому готов был его защищать, — Дело Войтылы обернулось катастрофой по трем причинам: тот, в кого стреляли, не был убит. Покушавшийся остался в живых, и, что хуже всего, не была подготовлена дезинформация по обвинению, например, итальянцев или американцев в причастности к покушению. Надо было сфабриковать убедительные улики в подтверждение вины правых, якобы подготовивших Агджу к покушению, которые потом обнародовать.
Во второй день вечером Беренсон совершил нечто странное. «Топтуны» доложили, что он вышел из своей квартиры в Белгравии и подошел к ближайшему телефону-автомату. Они не видели, какой номер он набирал, но сказал он всего несколько слов, повесил трубку и вернулся домой. «Зачем, — удивился Престон, — делать это, если дома есть исправный телефон». Это Престон знал наверняка, так как телефон прослушивался.
На третий день, в четверг, Джордж Беренсон вышел из министерства в обычное время, поймал такси и поехал в Сент-Джонский лес. На Хай-стрит он зашел в кафе и заказал фирменное мороженое.
Джон Престон находился в радиофицированной комнате подвала на Корк-стрит и слушал донесения «топтунов». Передавал сообщения Лен Стюарт, старший группы «А».
— Двое моих людей внутри, — сказал он, — двое на улице плюс машины.
— Что он там делает? — поинтересовался Престон.
— Не вижу, — ответил Стюарт по своему передатчику, — подождем пока мои люди доложат из кафе.
Господин Беренсон сидел в глубине кафе, ел мороженое и решал кроссворд в газете «Дейли телеграф», которую достал из портфеля. Он не обращал никакого внимания на двух студентов в джинсах, обнимавшихся в углу.
Через полчаса он попросил счет, подошел к кассе, расплатился и вышел.
— Он снова на улице, — сообщил Лен Стюарт, — мои двое остались внутри. Он идет вверх по улице, ищет такси. Вижу своих людей, они расплачиваются в кафе.
— Узнайте у них, что он там делал, — попросил Престон. Он подумал, что в этом событии есть что-то странное. Неужели кафе-мороженого нет в Вест-Энде. Зачем за мороженым ехать так далеко в Сент-Джонский лес?
Стюарт опять вышел на связь.
— Он поймал такси. Подождите, подошли мои люди, которые были в кафе.
Связь на некоторое время прервалась. Затем Стюарт сообщил:
— Он съел мороженое и отгадал кроссворд в «Дейли телеграф». Заплатил и вышел.
— А где газета? — спросил Престон.
— Он оставил ее на столе. Подождите, владелец кафе подошел убрать столик, забрал стаканчик из-под мороженого, газету и унес их на кухню... Он уезжает в такси. Что нам делать... оставаться с ним?
Престон лихорадочно думал. Гарри Буркиншоу и его группе «Б» дали несколько дней отдыха. Они вели слежку несколько недель в холод, дождь и туман. Теперь работала только одна группа. Если он ее разделит и упустит Беренсона, который может отправиться для встречи со связником, Харкорт-Смит «пригвоздит его к позорному столбу». Он принял решение.
— Лен, отправь одну машину за такси. Я знаю, что этого мало, если он выйдет из такси и пойдет пешком. Остальные пусть займутся кафе.
— Хорошо, — ответил Лен Стюарт.
Престону повезло. Беренсон доехал на такси прямо до своего клуба. «Но, — подумал он, — встреча со связником может быть и там».
Лен Стюарт просидел в кафе до закрытия. Ничего не произошло. Его попросили выйти, так как кафе закрывалось, и он вышел. Его группа видела, как все ушли, владелец выключил свет и запер кафе.
На Корк-стрит Престон пытался установить прослушивание телефона в кафе и навести справки о владельце. Владельцем оказался синьор Бенотти, иммигрант из Неаполя, который за последние двадцать лет ни в чем не был замечен. К полуночи Престон установил прослушивание телефонов кафе и дома синьора Бенотти. Это не дало никаких результатов.
Престон провел бессонную ночь на Корк-стрит. Группа «топтунов», сменившая Стюарта в восемь часов вечера, всю ночь следила за кафе и домом Бенотти. В девять утра в пятницу Бенотти пришел в кафе, а в десять открыл его. Лен Стюарт и его группа заступила в то же время. В одиннадцать Стюарт вышел на связь.
— У входной двери стоит небольшой фургончик, — сказал он Престону, — в него загружают пятикилограммовые коробки с мороженым. Похоже, что они доставляют мороженое по заказу на дом.
Престон пил уже двадцатую чашку ужасного кофе. Он очень хотел спать.
— Я знаю, — сказал он, — по телефону об этом говорили. Пусть двое твоих на машине следуют за фургоном. Запишите каждого заказчика мороженого.
— Тогда здесь остаюсь только я и двое в машине, — сказал Стюарт, этого мало.
— Я попробую на конференции попросить еще одну группу, — сказал Престон.
Фургон по доставке мороженого в то утро побывал по двенадцати адресам — все в районе Сент-Джонского леса. Два адреса были на Мэрлибон. Некоторые заказчики жили в многоквартирных домах, где «топтунам» было трудно оставаться незамеченными, но они записали все. Затем фургон вернулся в кафе. После обеда заказов не было.
— Не могли бы вы завезти список адресов на Корк-стрит? — попросил Престон Стюарта.
В тот вечер Беренсону звонили четыре раза, один звонивший сказал, что ошибся номером. Сам Беренсон никуда не звонил. Все разговоры были записаны на пленку. В разговорах не было ничего подозрительного. Но Престон решил все равно их прослушать.
В субботу утром Престон сделал самое смелое предположение в своей жизни. Для его подтверждения он позвонил домой каждому из заказчиков мороженого, просив женщин, если они подходили к телефону, позвать мужей. Все разговоры он записал на магнитофон, взятый у службы технического обеспечения. Так как была суббота, он застал всех заказчиков, кроме одного.
Один голос показался ему чем-то знакомым. Чем же? Акцентом? Где он мог слышать его раньше? Он проверил фамилию домовладельца, она ему была незнакома.
В неважном настроении он пообедал в кафе на Корк-стрит. Когда он пил кофе, его осенило. Он поспешил обратно в офис и опять прослушал пленку. Возможно, сомнительно, но возможно...
В Скотленд-Ярде, в великолепно оснащенном отделе криминалистики есть лаборатория по анализу голосов. К ее услугам прибегают, когда преступник, телефон которого прослушивался, отрицает, что голос на пленке принадлежит ему. МИ-5, не имеющий такого оборудования, обращается в Скотленд-Ярд для проведения подобных экспертиз.
Престон позвонил детективу сержанту Ландеру, застал его дома и попросил в ту же субботу о встрече в лаборатории Скотленд-Ярда. Только один человек из технического персонала оказался свободным, он с большим неудовольствием оторвался от футбольного матча, транслировавшегося по телевизору. Худенький юноша с очками в роговой оправе покрутил запись Престона шесть раз, глядя на показания осциллографа, на котором светящаяся линия то взлетала вверх, то опускалась, отмечая малейшие изменения тембра и тональности голосов.
— Голос один и тот же, — сказал он наконец, — в этом не может быть сомнений.
* * *
В воскресенье Престон по списку дипломатов определил имя обладателя голоса с акцентом. Он позвонил своему приятелю из научного отдела Лондонского университета и попросил его об одном одолжении, лишив его таким образом выходного дня. И, наконец, он позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Саррей.— У меня есть что сообщить комитету «Парагон», сэр, — сказал он. — Я могу сделать это завтра утром.
Комитет «Парагон» собрался на следующий день в одиннадцать утра. Сэр Энтони Пламб предоставил слово Престону. Все ждали, что он скажет. Сэр Бернард Хеммингс выглядел мрачным.
Престон подробно рассказал, что произошло в первые два дня по получении Беренсоном документа об острове Вознесения. Сообщение о странном звонке Беренсона из телефонной будки в среду вечером вызвало интерес.
— Вы записали этот разговор? — спросил сэр Перигрин Джонс.
— Нет, сэр, мы не могли подойти достаточно близко, — ответил Престон.
— Тогда что вы думаете по поводу этого звонка?
— Я считаю, что г-н Беренсон сообщил своему шефу о месте и времени передачи.
— У вас есть доказательства? — спросил сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел.
— Нет, сэр.
Престон продолжил, рассказав о кафе, оставленной газете «Дейли телеграф», которую убрал со стола сам хозяин.
— Вам удалось изъять газету? — спросил сэр Пэдди Стрикленд.
— Нет, сэр, если бы мы это сделали и задержали г-на Бенотти, а может быть, и г-на Беренсона, Бенотти мог заявить, что ничего не знает а г-н Беренсон — что забыл газету по оплошности.
— Вы считаете, что он посетил кафе, чтобы передать материал? — спросил сэр Энтони Пламб.
— Я в этом уверен, — ответил Престон.
Он описал развязку пятикилограммовых упаковок мороженого по двенадцати адресам, проверку одиннадцати голосов, звонок Беренсону в тот же вечер «ошибшегося номером» абонента.
Голос того, кто «ошибочно» позвонил вечером Беренсону, совпал с голосом одного из заказчиков мороженого.
За столом воцарилось молчание.
— Это не случайное совпадение? — с сомнением в голосе спросил сэр Губерт Виллиерс. — В этом городе часто ошибаются номерами. Со мной тоже такое случалось.
— Я сегодня посоветовался со знакомым, у которого есть компьютер, сказал Престон, — Вероятность случайности совпадения того, что человек в городе с населением в 12 миллионов пошел в кафе, того, что из кафе развезли мороженое двенадцати заказчикам, того, что один из них позвонил вечером, ошибившись номером, тому, кто ел мороженое в кафе равняется один на миллион. Телефонный звонок в пятницу вечером — это подтверждение получения материалов.
— Если я вас правильно понял, — сказал сэр Перри Джонс, — Беренсон забрал у своих трех коллег копии документа, который я подготовил, и якобы все их уничтожил, а на самом деле оставил себе одну. Он завернул ее в газету и «забыл» в кафе. Хозяин кафе забрал документ, вложил его в коробку с мороженым и доставил на следующее утро связнику. Связник, в свою очередь, сообщил Беренсону о получении документа.
— Да, я считаю, что так все и произошло, — подтвердил Престон.
— Вероятность один на миллион, — задумчиво произнес сэр Энтони Пламб. — Что ты думаешь по этому поводу, Найджел?
Тот покачал головой.
— Я не верю в такие совпадения, — сказал он, — только не в нашей работе, правда, Бернард? Это, конечно же, была связь между агентом и его шефом. Через Бенотти. Джон Престон прав. Поздравляю вас, Беренсон — тот, кого мы ищем.
— Что вы сделали, когда это установили, господин Престон? — спросил сэр Энтони.
— Я переключил слежку с господина Беренсона на его шефа, — ответил Престон. — Я узнал, кто это. Сегодня утром я вместе со службой наружного наблюдения следил за ним от квартиры в Мэрлибон, где он живет, до места работы. Это иностранный дипломат. Его зовут Ян Марэ.
— Ян? Он чех? — спросил сэр Перри Джонс.
— Нет, — мрачно отозвался Престон, — Ян Марэ — сотрудник посольства ЮАР.
Все изумленно, не веря услышанному, замолчали. Сэр Пэдди Стрикленд совсем недипломатично выругался:
— Черт подери!
Все смотрели на сэра Найджела Ирвина.
Он выглядел потрясенным. «Если все действительно так, — думал он про себя, — я использую его яйца вместо оливок для коктейля».
Он имел в виду генерала Генри Пьенаара, главу южноафриканской разведывательной службы. Одно дело — подкупить нескольких английских чиновников, чтобы проникнуть в архивы Африканского национального конгресса, и совсем другое — завербовать высокопоставленного сотрудника британского министерства обороны. Это можно считать объявлением войны между двумя спецслужбами.
— С вашего позволения, господа, я попробую за несколько дней сам разобраться в данном вопросе, — произнес сэр Найджел Ирвин.
* * *
Через два дня, четвертого марта, один из министров кабинета, которому госпожа Тэтчер сообщила о своем решении провести всеобщие досрочные выборы в этом году, завтракал вместе с женой в своем красивом особняке в районе Холланд-парка в Лондоне. Его жена рассматривала брошюры с рекламой курортов.— Корфу — хорошее место для отдыха, Крит тоже, — сказала она.
Ответа не последовало, поэтому она продолжила:
— Дорогой, этим летом нам надо уехать на две недели отдохнуть. Мы нигде не отдыхали уже два года. Как насчет июня? Это еще не разгар сезона, но зато самая хорошая погода.
— Не в июне, — буркнул министр, не поднимая головы.
— Но июнь — прекрасный месяц для отдыха, — возразила она.
— Не в июне, только не в июне, — повторил он. Она широко раскрыла глаза:
— А что такого важного должно произойти в июне?
— Ничего.
— Ты — старая хитрая лиса, — выдохнула она. — Маргарет, да? Это ваша беседа в Чекерсе в прошлое воскресенье. Она решила провести всеобщие выборы. Черт побери, если я не права.
— Помолчи, — ответил муж. Чутье жены с двадцатипятилетним стажем подсказало: она попала в точку.
Она подняла голову, увидев в дверях Эмму, их дочь.
— Ты уходишь, дорогая?
— Да, пока! — ответила девушка.
Эмме Локвуд было девятнадцать лет, она училась в колледже изящных искусств и разделяла с энтузиазмом, свойственным молодым людям, все радикальные и политические идеи. Ненавидя политические взгляды отца, она протестовала против них всем своим образом жизни. Она не пропускала ни одной антивоенной демонстрации, чем вызывала некоторое раздражение родителей. Из чувства протеста она сошлась с Саймоном Девиным, лектором политехнического колледжа, с которым познакомилась на демонстрации.
Он не был хорошим любовником, но впечатлял ее своими смелыми троцкистскими убеждениями и патологической ненавистью к буржуазии, в состав которой он, похоже, включал всех, кто был с ним не согласен. Тех, кто противостоял ему, он называл фашистами. В тот вечер она рассказала ему о разговоре родителей, невольной слушательницей которого она стала утром.
Девин был членом нескольких радикальных групп, писал статьи в левых газетах, которые отличаются запальчивостью публикаций и малыми тиражами. Через два дня он встретился с одним из издателей такой малотиражки, для которой подготовил статью с призывом ко всем свободолюбивым рабочим в Коули уничтожить конвейерную линию в знак протеста против увольнения одного из их коллег за кражу. В разговоре он упомянул об услышанном от Эммы Локвуд.
Издатель сказал Девину, что из слуха едва ли получится статья, но что он посоветуется с товарищами. Он попросил Девина никому больше об этом не говорить. Когда Девин ушел, издатель действительно обсудил этот вопрос с одним из своих коллег, а тот передал сообщение своему шефу из резидентуры советского посольства. Десятого марта новость дошла до Москвы. Девин, будучи страстным последователем Троцкого, ужаснулся бы, если бы узнал об этом. Он ненавидел Москву и все с ней связанное!
* * *
Сэр Найджел Ирвин был потрясен, узнав, что шефом шпиона из британского истеблишмента является южноафриканский «дипломат». Он сделал единственное, что было возможно в данной ситуации, — обратился напрямую к представителю национальной разведывательной службы ЮАР, потребовав объяснений.Между британской и южноафриканской спецслужбами нет явных контактов. Они, конечно, существуют, но завуалированы в силу политических причин.
Из-за неприязни к апартеиду, британские правительства, особенно лейбористские, относятся с неодобрением к подобному сотрудничеству. Во время правления лейбористов с 1964 по 1979 год некоторые контакты были из-за запутанной ситуации в Родезии. Лейбористский премьер-министр Гарольд Вильсон хотел иметь как можно больше информации по Родезии Яна Смита, чтобы ввести санкции к ней. Южноафриканцы располагали достаточной информацией. Когда санкции были введены, в мае 1979 года к власти вернулись консерваторы, но контакты продолжились, на сей раз из-за Намибии и Анголы, где у южноафриканцев была хорошая разведывательная сеть.
Сотрудничество этим не исчерпывалось. Англичане получили информацию из ФРГ о связи восточных немцев с женой командующего флотом ЮАР Дитера Герхардта. Позднее он был арестован как советский шпион. Англичане информировали южноафриканцев о нескольких советских нелегалах, находившихся на территории Южной Африки, используя для этого энциклопедические досье своей секретной службы на этих джентльменов.
Был один неприятный эпизод в 1967 году, когда агент южноафриканской спецслужбы Норман Блэкбурн, работавший барменом в клубе «Замбези», увлекся одной из «садовых девочек». Так называют секретарш резиденции премьера на Даунинг-стрит, 10, потому что они работают в комнате, выходящей окнами в сад.
Влюбленная Элен (имя изменено, потому что она уже давно обзавелась семьей) успела передать Блэкбурну несколько секретных документов до того, как все раскрылось. Поднялся скандал, в результате которого Гарольд Вильсон пришел к убеждению, что агенты Южной Африки виноваты во всем, начиная с плохого качества вина, кончая неурожаем в Британии.
После этого отношения вошли в более нормальное русло. Англичане имеют своего резидента в Йоханнесбурге, о котором знает Национальная разведывательная служба ЮАР. Британские спецслужбы не проводят никаких активных действий на территории ЮАР.
Несколько южноафриканских разведчиков работают, в свою очередь, в посольстве в Лондоне, и несколько человек за пределами его. Британцы знают об их существовании и следят за их действиями. Задача агентов вне посольства заключается в сборе информации о деятельности южноафриканских радикальных организаций, таких, как АНК, СВАПО и ряд других. Пока южноафриканцы занимаются этим, их никто не трогает.
Британский резидент в Йоханнесбурге лично встретился с генералом Генри Пьенааром и сообщил о результатах встречи шефу в Лондоне. Сэр Найджел собрал комитет «Парагон» 10 марта.
— Генерал Пьенаар клянется всеми святыми, что ничего не знает о Яне Марэ. Он говорит, что Марэ никогда не работал и не работает на него.
— Он говорит правду? — спросил сэр Пэдди Стрикленд.
— В нашей игре никогда нельзя на это рассчитывать, ответил сэр Найджел. — Но возможно, что так оно и есть. Во-первых, ему уже три дня известно, что мы раскрыли Марэ. Если бы Марэ был его человеком, зная, что мы так этого не оставим, он убрал бы отсюда всех своих агентов. Пьенаар этого не сделал.
— Тогда кто же, черт побери, этот Марэ? — спросил сэр Пэрри Джонс.
— Пьенаар заявляет, что хотел бы сам знать. Он согласился на мое предложение принять нашего человека, чтобы провести совместное расследование. Я собираюсь послать человека к нему.
— Итак, что мы имеем по Беренсону и Марэ на данный момент? — обратился сэр Энтони Пламб к Харкорт-Смиту, который представлял МИ-5.
— За обоими ведется слежка. Перлюстрируется корреспонденция, прослушиваются телефоны, ведется круглосуточное наружное наблюдение, — ответил Харкорт-Смит.
— Сколько тебе потребуется дней, Найджел? — спросил Пламб.
— Десять.
— Хорошо, но это максимум. Через десять дней нам придется арестовать Беренсона с тем материалом, который у нас есть, и приступить к подсчету ущерба, независимо от того, захочет он сотрудничать с нами или нет.
На следующий день сэр Найджел Ирвин позвонил сэру Бернарду Хеммингсу домой в Фарнэм, где тот находился из-за болезни.
— Бернард, я звоню насчет твоего сотрудника Престона. Просьба необычная. Я мог бы использовать кого-то из своих людей, но мне нравится его стиль работы. Могу я забрать у тебя Престона для поездки в Южную Африку?
Сэр Бернард согласился. Престон вылетел в Йоханнесбург вечером 12 марта, прибыл туда на следующий день. Информация об этом дошла до Брайана Харкорт-Смита, когда Престон был уже в воздухе. Он очень разозлился. Все сделано через его голову.
* * *
Комитет «Альбион» попросил Генерального секретаря о встрече 12-го вечером и собрался у него на квартире на Кутузовском проспекте.— Ну, что вы мне хотите сообщить? — тихо спросил советский лидер.
Председатель комитета профессор Крылов жестом предоставил слово гроссмейстеру Рогову, который открыл папку и начал читать.
Филби всегда поражала безграничная власть Генерального. Простое упоминание его имени позволяло комитету получать доступ ко всему, что им требовалось, и при этом никто не задавал никаких вопросов. Филби восхищался жестокостью и хитростью, с которыми Генеральному секретарю удалось добиться абсолютной власти в каждой сфере жизни советского общества.
Несколько лет назад он уже имел значительную власть, будучи председателем КГБ. Этим назначением он был обязан не Брежневу, а теневому лидеру Политбюро идеологу Михаилу Суслову. Таким образом, не находясь в прямой зависимости от Брежнева и его камарильи, он сделал все, чтобы КГБ не стал брежневским. В мае 1982 года после смерти Суслова, когда Брежневу тоже оставалось жить недолго, он вернулся в Центральный комитет и не повторил этой ошибки.
Председателем КГБ стал его ставленник генерал Федорчук. Внутри партии он укреплял свои позиции и ждал своего часа, пока на троне были Андропов и Черненко. В течение нескольких месяцев после прихода к власти он полностью подчинил себе не только партию, но и вооруженные силы, КГБ, МВД. После этого никто не посмел бы выступить против него или замыслить заговор.
— Мы продумали план, товарищ Генеральный секретарь, — заявил академик Рогов. — Это конкретный план действий, направленных на такую дестабилизацию Британии, какая бледнеет перед событиями после Сараево и пожара рейхстага. Мы назвали его план «Аврора».
Академику потребовался час, чтобы изложить его. Читая, он время от времени поднимал глаза, чтобы увидеть реакцию Генерального секретаря, но лицо того оставалось непроницаемым. Наконец, академик Рогов закончил чтение. Воцарилась тишина, все находились в ожидании.
— Это риск, — тихо сказал Генеральный секретарь, — Какие гарантии, что не будет неожиданностей, как бывало при осуществлении некоторых... других операций?
Он не стал уточнять, но все поняли, что он имел в виду. В последний год его работы в КГБ его авторитет пострадал из-за провала операции «Войтыла». Потребовалось три года, чтобы утих скандал, в котором СССР, естественно, не нуждался.
Ранней весной 1981 года болгарская спецслужба доложила, что ее люди в турецкой колонии в Западной Германии «выловили» странного человека. По этническим, историческим и культурным корням болгары самые близкие союзники русских, но имеют тесные связи и с Турцией. Человек, которого они обнаружили, был террористом, прошедшим подготовку у ливанских ультралевых, был нанят крайне правой турецкой организацией «Серые волки», за убийство сидел в тюрьме, бежал, нашел пристанище в Западной Германии. Страдал навязчивой идеей убить папу римского. Болгары спрашивали, что делать: уничтожить Мехмета Али Агджу или, снабдив деньгами, фальшивыми документами и оружием, предоставить ему полную свободу в осуществлении его идеи.
В обычных условиях КГБ посоветовал бы из осторожности убрать его. Но ситуация была заманчивой.
Карол Войтыла, первый в мире поляк, ставший папой римским, представлял серьезную угрозу. В Польше шли беспорядки, коммунистический режим был под угрозой свержения профсоюзным движением «Солидарность».
Войтыла посетил Польшу, что имело с советской точки зрения катастрофические последствия. Его нужно было либо устранить, либо скомпрометировать. КГБ ответил болгарам: действуйте, но мы ничего не знаем. В мае 1981 года с деньгами, фальшивыми документами и оружием Агджу отправили в Рим, где он совершил неудавшуюся попытку покушения, за что потом поплатился не только сам, но и многие другие.
— Я не считаю, что эти два плана можно сравнивать между собой, возразил академик, которому принадлежала основная идея «Авроры» и который поэтому готов был его защищать, — Дело Войтылы обернулось катастрофой по трем причинам: тот, в кого стреляли, не был убит. Покушавшийся остался в живых, и, что хуже всего, не была подготовлена дезинформация по обвинению, например, итальянцев или американцев в причастности к покушению. Надо было сфабриковать убедительные улики в подтверждение вины правых, якобы подготовивших Агджу к покушению, которые потом обнародовать.