Гамзатов Расул. Мой Дагестан

   Однажды я видел, как горело Каспийское море. Целую неделю волны не могли потушить его. Это было недалеко от города Избербаша. Когда же огонь начал затухать и постепенно потух, это напомнило картину тонущего корабля.
   Море может погаснуть, но огонь, горящий в груди Дагестана, - никогда. Разве огонь, горящий в груди человека, боится воды? Он даже ищет воды, он даже просит воды. Иссохшие, истрескавшиеся, опаленные, сожженные внутренним огнем губы разве не шепчут: "Воды, воды!"?
   Значит, вода и огонь сопутствуют друг другу. Моя мама любила говорить: очаг - это сердце дома, а родник - сердце аула.
   Горы просят огня, а долины просят воды. Дагестан - это и горы, и долины, он просит и огня, и воды.
   Если человек, выходя в путь или возвращаясь домой, глядится, словно в зеркало, в родник на краю аула, значит этот человек в сердце носит любовь, огонь. Так говорит поверье.
   Но весь Дагестан не глядится ли в светлое зеркало Каспийского моря? Не похож ли он на статного горячего юношу, только что вышедшего из воды?
   Склонился мой Дагестан над Каспием, будто горец над родником, и поправляет свой наряд, подкручивает усы.
   Горское проклятье гласит: "Пусть подохнет конь у того человека, который опоганил родник". И еще. "Пусть высохнут все родники вокруг твоего дома". А вот похвала горцев: "Должно быть, хороший народ в этом ауле: родник и кладбище держат в порядке, в чистоте".
   Много родников и колодцев вырыто у нас в честь павших людей, они даже носят их имена: родник Али, родник Омара, колодец Хаджи-Мурата, родник Махмуда.
   Когда утром и вечером с кувшинами на плечах девушки идут к родникам, юноши тоже приходят сюда, чтобы выглядеть и выбрать себе невесту. Сколько любовных чувств загорелось около родников, сколько будущих семейных уз завязалось здесь!
   Ты не знаешь, о ком песня моя сложена?
   Подойди к роднику, сам увидишь, о ком она.
   Так написал наш поэт Махмуд.
   Однажды по дороге в горы я остановился у Гоцатлинского родника. Вижу, путник наклонился и горстями пьет светлую воду, приговаривая:
   - Ах, благодать!
   - Возьмите кружку, - предложил я ему.
   - Я в перчатках не ем, - ответил путник.
   Отец любил говорить: нет музыки слаще шума дождя и шума реки. Никогда не устанешь слушать и глядеть на текущую воду.
   Весной, когда в горах начинают таять снега, моя мать могла часами глядеть на мчащиеся в долину ручьи. Еще зимой начинала готовить она кадушки, чтобы летом ставить их под желоба и собирать дождь.
   И у меня самым любимым занятием было шлепать босиком по дождевым лужам. Не боясь дождя, мы делали запруды, преграждая ручьям дорогу и заставляя их собираться в прудики.
   Представляю, какое наслаждение испытывают птицы, когда пьют дождевую воду из каменных чаш.
   Шамиль говорил своим бойцам: "Пусть враг взял уже весь аул, захватил все наши поля. Но родник еще у нас, мы победим".
   Суровый имам при нападении вражеского отряда приказывал прежде всего защищать аульский родник. Нападая на противника, он приказывал захватить в первую очередь родник.
   Раньше, если кровник обнаружит своего кровника купающимся в реке, он не тронет его до тех пор, пока тот не выйдет из воды, не наденет оружия.
   Но чаще я вспоминаю другой, совсем мирный обычай, связанный тоже с водой. Называется этот обычай "дождевой ослик".
   "В полдневный жар в долине Дагестана" - это написано не зря. Жесток и иссушающ бывает у нас полдневный жар. Трескается земля, от скал пышет, как от раскаленных печей. Никнут деревья, засыхают поля, все тоскуют по небесной воде, по дождю: растения, птицы, овцы и, конечно, люди. Тогда берут аульского мальчика и наряжают его, словно какого-нибудь индейца, в одежду из разных поблекших на солнце трав. Это и есть "дождевой ослик". На веревке водят его по аулу такие же дети, как и он сам, распевают песню-молитву:
   Господи, господи, дождик нам пошли,
   Пусть вода польется от неба до земли!
   Заурчит, забулькает в наших желобах,
   Дождика, дождика нам пошли, аллах!
   Выходите в небо, тучи, облака,
   Лейся, лейся с неба, дождик, как река!
   Вымоется чисто добрая земля,
   Вновь зазеленеют добрые поля!
   Взрослые жители аула высыпают на улицу, подбегают к "дождевому ослику", обливают его водой, кто из кувшина, кто из таза и, вторя детской песенке, говорят: "Аминь, аминь!"
   Один раз и я был "дождевым осликом". На меня вылили столько воды, что, право, хватило бы на половину дождя.
   Но небеса редко внимали нашим песенкам. Солнце продолжало палить. Оно утюжило наш Дагестан, словно горячим утюгом. Солнце порождало печаль. Мы так и звали его - печальное солнце. И лежала земля под печальным солнцем сотни, тысячи лет. Если взять Европу, то больше всего солнечных дней падает на дагестанский аул Гуниб. И мой аул Цада тоже не уступает ему. Да и другие аулы. Не зря их называют "жаждущими воды".
   Вспоминаю усталое лицо матери, когда она возвращалась с кувшином воды на спине и с кувшинчиком воды в руке. В трех километрах от аула была вода.
   Вспоминаю радостное лицо матери, когда шел дождь, когда земля становилась мокрой, а по желобам урчала вода и кадки, стоящие под желобами, были полны - вода из них переливалась через край.
   Вспоминаю старую, согбенную аульчанку Хабибат. Каждое утро с киркой на плече уходила она за пределы аула и то тут, то там начинала ковырять землю. У нее была мания найти воду, и она постоянно искала ее.
   Все знали, что она старается напрасно, но никто ничего ей не говорил, только я, несмышленый мальчишка, однажды сказал:
   - Напрасно ты стараешься, тетушка Хабибат, напрасно работаешь, здесь нет никакой воды.
   Мой отец сильно на меня рассердился.
   - Но там и правда нет никакой воды.
   - Бывает, что у людей нет хлеба. Но разве можно над этим смеяться? Запомни, сын мой: нельзя смеяться над бедностью и над теми, кто ищет воду.
   - Но ты и сам написал веселые стихи о том, как инквачулинцы пытались увеличить мост, чтобы к ним больше притекло воды.
   - Это смех сквозь слезы. Молодым этого не понять. Ты еще не знаешь, что такое для Дагестана вода. Какой должна быть мечта у тетушки Хабибат, чтобы искать воду там, где ее нет. Но лучше помолчи - идет дождь.
   В это время действительно шел мелкий, шуршащий дождь.
   - Птицы, что молчите вы с рассвета?
   - Дождь идет, мы слушаем его!
   - Почему молчите вы, поэты?
   - Дождь идет, мы слушаем его!
   Перевел Н. Гребнев
   Отец всегда говорил, что самым радостным днем в его жизни был день, когда в аул пришла вода по трубам с далекой горы. До этого каждый день вместе со всеми отец работал киркой, строя водопровод. Я хорошо помню этот день воды. Когда вода потекла, отец запретил бросать в нее даже цветы.
   Аульцы выбрали столетнюю женщину для того, чтобы она наполнила первый кувшин. Старая горянка набрала воды и первую кружку из своего кувшина поднесла моему отцу.
   Награжденный орденами и премиями, отец сказал, что такой драгоценной награды он не получал никогда. В тот же день он написал стихи о воде. Он обращался к птицам, чтобы они больше не хвалились, что и мы, горцы, теперь пьем воду не хуже их. Он говорил, что на всех свадьбах и праздниках не слышал мелодии чище и слаще, чем журчанье воды. Он уверял, что ни один иноходец, ни одна молодая кобылица не обладают такой плавной походкой, как женщина, идущая теперь за водой. Он благодарил кирку и лопату, водопроводные трубы и революцию. Он вспоминал время, когда зимой около очагов растапливали снег, чтобы сделать запас воды; тогда от постоянных тяжелых кувшинов преждевременно горбились наши горянки. Да, это был для отца великий день!
   Вспоминаю также июльскую жару в Махачкале. Отец тяжело болен, окружен докторами и лекарствами. Он говорит: "Тяжело мне. Десятки щипцов и клещей тянут мое тело в разные стороны".
   Лекарства он уже не пил, считая, что пить их и поздно и бесполезно. Даже подушку не давал нам поправить, не видя в этом никакой пользы. Когда же ему стало совсем плохо, он подозвал меня и сказал:
   - Есть одно лекарство. От него мне станет лучше.
   - Какое?
   - В ущелье Буцраб маленький колодец... Родник... Я сам открыл... Оттуда глоток воды...
   На другой день горянка в кувшине привезла воды из этого родника. Отец отпил, закрыв глаза.
   - Спасибо тебе, мой доктор.
   Мы не стали переспрашивать, кого он имел в виду: воду, горянку, родник в далеком ущелье или всю родную землю, породившую этот родник.
   Мама говорила мне: каждый должен иметь свой заветный родник. Она говорила также, что женщина никогда не устанет, если вблизи поля журчит холодный родник.
   Живет в преданиях молва, что еще в молодости Шамиль и его учитель Кази-Магомед были окружены врагами в Гимринском ущелье, в боевой башне. Шамиль прыгнул вниз на вражеские штыки и кинжалом расчистил себе дорогу. Девятнадцать ран получил он тогда, но все-таки ушел, убежал в горы. Горцы считали, что он погиб. И когда он появился в ауле, его мать, успевшая уже одеться в траур, спросила с удивлением и радостью:
   - Шамиль, сын мой, как же ты выжил?
   - Набрел в горах на родник, - ответил Шамиль.
   А когда горцы услышали, что их имам, их старый Шамиль, умер в Аравийской пустыне, упав с верблюда, то они говорили, сидя в аулах на своих порогах:
   - Не оказалось поблизости дагестанского родника.
   В Нухе я был на могиле Хаджи-Мурата, видел надгробный камень и надпись на нем: "Здесь похоронен лев Дагестана". Видел я и отсеченную голову этого льва.
   - Как же ты, голова, лишилась тела?
   - Запуталась, заплуталась на дороге к Дагестану, к родине, роднику.
   Мой аул расположился у подножия горы. Перед ним ровное плато, на котором вдали виднеется крепость Хунзах. Со всех сторон на почтительном расстоянии окружают крепость аулы. Во все стороны ощерилась она амбразурами и бойницами: угрожает, сдерживает, глядит. Из амбразур частенько вылетали пули в неспокойных и непокорных горцев. Не раз вспархивали и тревожно кружились от ее выстрелов голуби в моем ауле Цада. "У кого самый опасный взгляд и самый громкий голос? - спрашивали горцы. - У Хунзахской крепости".
   Но к моим временам грозность Хунзаха осталась только в легендах да пересказах. Через ее амбразуры мы, школьники, кидали друг в друга яблочными огрызками либо снежками. А то еще трубили в пионерские трубы (горны), заставляя, впрочем, тоже вспархивать голубей в окрестных скалах. Да, в Хунзахе помещалась школа, в которой я учился семь лет.
   Куда бы я ни ездил теперь, где бы ни находился, сквозь гремящие симфонии, сквозь танцевальные ритмы я слышу серебристую музыку моего детства, веселый звон школьного колокольчика, особенно веселый, когда он оповещал окончание урока. Он и сейчас слышится мне и зовет уже не в коридор, не на улицу, не вон из школы, а, напротив, в школу, в класс, в общежитие.
   В нашем классе нас было тридцать. Один раз в месяц каждый из нас освобождался от уроков и становился водоносом. За провинность могли поставить на эту работу и на два дня. Впрочем, я и без провинности всегда таскал воду два дня подряд, потому что мой друг и сменщик Абдулгапур Юсупов всегда заболевал, как только подходила его очередь. Помнится, мои дни падали на 7-8 число каждого месяца.
   Родник находился за пределами крепости. Туда идти было легко: во-первых, пустое ведро, во-вторых, по тропе, круто сбегающей вниз. Нетрудно догадаться, что на обратном пути все резко менялось. К тому же, орава школьников ждала меня в узком закоулке, вооруженная алюминиевыми кружками. Им хотелось пить. Они бросались к моему ведру, половину вычерпывали, половину расплескивали: легко ли было от них отбиться. А я обязан был донести воду до школы.
   Много легенд существует об этом роднике. Вот одна из них, как мне рассказал ее мой отец.
   Стены крепости испещрены пулями. На ее башнях много раз сменяли друг друга то зеленые, то красные знамена. В дни гражданской войны крепость то и дело переходила из рук в руки: то белые захватят, то красные отобьют, то в ней засядет Гоцинский, то партизаны Муслима Атаева. Партизаны шесть месяцев защищали крепость от врагов. Но каждый день на два часа прекращалась стрельба. В эти часы жены защитников крепости уходили за ее стены по воду. Однажды полковник Алиханов сказал полковнику Джафарову:
   - Давай не пустим женщин к роднику. Пусть отряд Атаева подохнет от жажды.
   Полковник Джафаров ответил:
   - Если мы будет стрелять в женщин, идущих за водой, то весь Дагестан отвернется от нас.
   Так, пока женщины не возвращались с родника, обе стороны соблюдали негласное перемирие...
   Когда моей, больной тогда, матери сказали, что ее сыну присудили Ленинскую премию, она вздохнула и ответила: "Хорошая весть. Но я бы обрадовалась больше, если бы услышала, что сын помог бедному человеку или сироте. Пусть отдаст эти деньги для проведения воды в какой-нибудь жаждущий аул. И люди похвалят. Его отец, когда получил премию, отдал все деньги на то, чтобы искали новые родники. Где родник, там и тропинка, где тропинка, там дорога. А дорога нужна всем и каждому. Без дороги человек не найдет свой дом, скатится в пропасть".
   Мой отец всегда повторял, что я родился в тот год, когда в Дагестане прорывали первый канал. Его прорыли от Сулака до Махачкалы. "Без воды нет жизни" - этот лозунг, написанный на фанерном листе, несли с собой строители канала.
   Вода! Вот сочатся скалы, словно их выжимает чья-то могучая рука. Вот потоки стремительно мчатся с гор, прыгают через камни, бросаются со скал, ревут в теснинах, словно раненые звери, резвятся на зеленых долинах, словно ягнята.
   Четырьмя серебряными поясами опоясан мой Дагестан, четырьмя Койсу. Как родных сестер встречают их Сулак и Самур. А потом все они - дагестанские реки - обнимают море.
   Огонь и вода - судьба народов, огонь и вода - отец и мать Дагестана, огонь и вода - хурджун, в котором лежит все наше добро.
   К престарелым и одиноким людям у нас в Дагестане приходят юноши и девушки, чтобы помочь сделать что-нибудь по дому, по хозяйству. Что же они делают в первую очередь? Рубят дрова для огня и приносят в кувшинах воду. Черные вороны каким-то чутьем знают, в которой сакле потух очаг, они тотчас слетаются и начинают каркать.
   Огонь и вода - вот две подписи, два символа, которые стоят под соглашением о сотворении Дагестана.
   Половина дагестанских сказок - о смелом юноше, который убил дракона и принес огонь, чтобы в ауле было тепло и светло.
   Вторая половина дагестанских сказок - о мудрой девушке, которая хитростью усыпила дракона и принесла воду, чтобы в ауле напились люди и чтобы оросились поля.
   Драконы, умерщвленные смелым юношей и мудрой девушкой, превратились в горы, в коричневые каменные горные хребты.
   Даг - означает гора, стан - означает страна. Дагестан - страна гор, страна-гора, горная страна, гордая страна - Дагестан.
   Как ребенок, что учится читать по складам,
   Лепетать, повторять, говорить не устану:
   Да-ге-стан, Да-ге-стан,
   Кто и что? Дагестан.
   А о ком? Все о нем.
   А кому? Дагестану.
   Немало драконов пришлось победить маленькому народу, чтобы всегда иметь огонь и воду. Реки теперь дают свет, вода превращается в огонь. Два изначальных символа сливаются в один.
   Очаг и родник - самые дорогие для горца слова. О смелом человеке скажут: "Не человек, а огонь". О бездарном, никчемном человеке скажут: "Потухшая лампа". О плохом человеке скажут: "Он из тех, кто способен плюнуть в родник".
   Поднимая чашу с вином, скажем и мы:
   Слава тем, кто воспеть по достоинству смог
   И очаг и родник - два великих начала.
   Трижды слава, кто сам хоть лучинку зажег,
   У кого под лопатой вода зажурчала.
   Старый горец спрашивал молодого:
   - Видел ли ты в своей жизни огонь, прошел ли через него?
   - Я бросался в него как в воду.
   - Да приходилось ли тебе знать, что такое ледяная вода, приходилось ли бросаться в нее?
   - Как в огонь.
   - Ну тогда ты уже взрослый горец. Седлай коня, беру тебя в горы.
   Поссорившись, один горец говорил другому:
   - Разве дым над моей крышей тоньше, чем над твоей? Разве я ходил к кому-нибудь занимать воду? Если ты так считаешь, пойдем вон за ту скалу, там поговорим с глазу на глаз.
   А на дверях я видел надпись: "Огонь в очаге горит, входите, гости". Как жалко, что нет у Дагестана таких ворот, на которых можно было бы написать эти слова: "Огонь в очаге горит, входите, гости".
   Огонь и правда горит. Не ради шутки, не ради красного словца приглашаем вас: не стесняйтесь, входите, горит огонь в очаге и светла вода в родниках, милости просим!
   ДОМ
   Аварское слово "ригь" имеет два разных значения, "возраст" и "дом". Эти два значения для меня сливаются в одно. Возраст - дом. Достиг возраста, должен иметь свой дом. Если произнести эту пословицу по-аварски (а у нас есть такая пословица), получается непереводимая игра слов: "ригь - ригь", возраст - дом.
   Ну что ж, Дагестан давно уж, надо полагать, достиг зрелого возраста, поэтому у него есть законное и твердое место под солнцем.
   Я часто спрашивал у матери:
   - Где Дагестан?
   - У тебя в колыбели, - отвечала мудрая мать.
   - Где твой Дагестан? - спросили у одного андийца.
   Андиец растерянно оглянулся вокруг.
   Этот холм - Дагестан, эта трава - Дагестан, эта река - Дагестан, этот снег на горе - Дагестан, это облако над головой, разве оно не Дагестан? Тогда и солнце над головой разве не Дагестан?
   - Мой Дагестан - везде! - ответил андиец.
   В 1921 году, после гражданской войны, аулы наши были разорены, люди голодали и не знали, что будет дальше. Тогда-то делегация горцев и отправилась к Ленину. В кабинете у Ленина посланники Дагестана, ничего не говоря, начали разворачивать большую карту мира.
   - Зачем вы принесли эту карту? - удивился Ленин.
   - У вас много забот о разных народах, вы не можете запомнить, кто где живет, а мы хотим показать, где находится Дагестан.
   Но сколько ни искали горцы, не могли найти родной край, заплутались на большой карте, потеряли маленький уголок земли. Тогда Ленин сразу, не задумываясь, показал горцам на карте то, что они искали.
   - Вот это и есть ваш Дагестан, - и весело рассмеялся.
   "Да, голова",- подумали горцы и рассказали Владимиру Ильичу, как до этого они были у наркома и тот все допытывался у них, где же находится Дагестан? Сотрудники наркома строили разные предположения. Один говорил, что это где-то в Грузии, другой - в Туркестане. Один даже утверждал, что именно в Дагестане воевал с басмачами.
   Ленин рассмеялся еще больше:
   - Где, где, в Туркестане? Поразительно! Бесподобно!
   Тотчас он снял трубку и разъяснил этому наркому, где находится Туркестан, а где Дагестан, где басмачи, а где мюриды.
   В комнате Ленина, в Кремле, и до сих пор висит большая карта Кавказа.
   Теперь Дагестан - республика. Мал он или велик, не имеет значения. Такой как нужно. У нас-то в стране теперь, пожалуй, никто не скажет, что Дагестан находится в Туркестане, но в какой-нибудь далекой стране приходилось мне вести разъяснительные разговоры вроде этого:
   - Откуда вы к нам приехали?
   - Из Дагестана.
   - Дагестан... Дагестан... Это где же такое?
   - На Кавказе.
   - На востоке или на западе?
   - На берегу Каспийского моря.
   - А,Баку!
   - Да нет, не Баку. Немного северней.
   - Кто же ваши соседи?
   - Россия, Грузия, Азербайджан...
   - Но разве не черкесы живут в этом месте? Мы думали, что черкесы.
   - Черкесы живут в Черкесии, а дагестанцы живут в Дагестане. Толстой... Хаджи-Мурат.. Толстого читали? Бестужев-Марлинский... Лермонтов, наконец: "В полдневный жар в долине Дагестана..."
   - Это где Эльбрус?
   - Эльбрус в Кабардино-Балкарии, Казбек - в Грузии, а у нас... у нас аул Гуниб.. Ну и Цада.
   Так порой приходится говорить мне в какой-нибудь далекой стране. Но ведь известно: для того, чтобы поняла невестка, ругают кошку. Может найтись и у нас какой-нибудь верхогляд, который до сих пор думает, что в Дагестане живут черкесы, или, вернее, совсем ничего не думает.
   Приходилось мне уезжать далеко, участвовать в разных конференциях, конгрессах, симпозиумах.
   Собираются люди с разных континентов: из Азии, из Европы, из Африки, из Америки, из Австралии. Там, где все меряется на континенты, я все равно говорю, что я из Дагестана.
   - Вы представитель Азии или Европы, уточните, пожалуйста, - просят меня. - На каком континенте расположен ваш Дагестан?
   - Одна моя нога стоит в Азии, а другая в Европе. Бывает, что на шею коня положат руки сразу двое мужчин - с одной стороны и с другой стороны. Точно так на хребет дагестанских гор положили с двух сторон руки два континента. Руки их соединились на моей земле, и я рад.
   Птицы и реки, туры и лисы, все прочие звери принадлежат одновременно и Европе и Азии. Мне кажется, они создали комитет единства Европы и Азии. Я со своими стихами охотно сделался бы членом такого комитета.
   Однако иные люди как бы назло мне говорят: "Что с тобой сделаешь, ты азиат". Или, напротив, где-нибудь в глубине Азии скажут: "Что с тебя спрашивать, ты - европеец". Я не опровергаю ни тех, ни других. Все правы.
   Другой раз начнешь объясняться в любви, а женщина покачает головой и скажет:
   - Ах, этот лукавый, коварный Восток!
   А другой раз придут дагестанские гости, заметят что-нибудь в твоем поведении, покачают головами:
   - Ах, эти европейские штучки!
   Ну что ж, Дагестан любит Восток, но и Запад не чужд ему. Он, как дерево, которое пустило корни в землю двух континентов. На Кубе я подарил Фиделю Кастро нашу бурку.
   - Почему нет пуговиц? - спросил удивленно Фидель.
   - Чтобы в случае нужды быстрее сбросить с плеч и схватиться за саблю.
   - Настоящая партизанская одежда, - согласился партизан Фидель Кастро.
   Нет смысла сравнивать Дагестан с другими странами. Ему хорошо на своем месте. Крыша не течет, стены не покривились, двери не скрипят, в окна не дует. В горах тесно, зато в сердце широко.
   - Ты говоришь, что моя земля маленькая, а твоя большая? - спрашивал андиец у одного человека. - Тогда давай поспорим: чью землю скорее обойдем пешком, я твою или ты мою? Погляжу я, как ты будешь взбираться на наши вершины, как будешь карабкаться на наши скалы, как будешь ползать по нашим ущельям, как будешь кувыркаться в наши пропасти!
   Я поднялся на самую высокую вершину Дагестана и смотрю во все стороны. Разбегаются вдаль дороги, мерцают вдали огни, где-то еще дальше звонят колокола, земля скрывается в синей дымке. Хорошо мне смотреть на мир, чувствуя под ногами родную землю.
   Когда человек родится, он не выбирает себе родину - какая достанется. У меня тоже никто не спрашивал, хочу ли я быть дагестанцем. Может статься, если бы родился в другом месте земного шара, от других матери и отца, не было бы мне земли дороже той земли, где я мог бы родиться. У меня не спрашивали. Но если спросят теперь, что я должен ответить?
   Слышу, вдали играет пандур. Знакомая мелодия, знакомы мне и слова.
   Ручьи всегда тоскуют по морям,
   Но и моря тоскуют по ручьям.
   В ладонях сердце можно уместить,
   Но в сердце целый мир не уместить.
   Другие страны очень хороши,
   Но Дагестан дороже для души.
   Не пандурист, а сам Дагестан гласит его устами.
   Кто увидал и недоволен мной,
   Пускай к себе воротится домой.
   Старинный обычай: в долгие зимние ночи собираются молодые люди в чьей-нибудь сакле, какая попросторнее, и заводят разные игры. Посадят, например, на стул парня. Вокруг него ходит девушка и поет. А он должен ей отвечать. Потом девушку посадят на стул, а парень ходит и поет. Эти песни не совсем похожи на частушки, но есть что-то общее. Получается своеобразный диалог между поющими. На острое словцо надо ответить еще более острым словцом, меткий вопрос требует меткого ответа. Кто выиграет в состязании, тому дают полный рог вина.
   Такие игры происходили и в нашем доме, в нижнем этаже. Я был маленький и не участвовал в играх, только слушал. Помню, что около очага стояло пенистое вино и лежала жареная домашняя колбаса. Посредине комнаты ставили стул на трех ножках. Девушки и юноши сменяли друг друга. Разные велись между ними песенные разговоры. Но под конец диалог посвящался Дагестану. На эти вопросы отвечали хором все, кто был в комнате.
   - Ты где, Дагестан?
   - На высокой скале, у реки Койсу.
   - Что ты делаешь, Дагестан?
   - Закручиваю усы.
   - Ты где, Дагестан?
   - В долине ищи меня.
   - Что ты делаешь, Дагестан?
   - Стою снопом ячменя.
   - Ты кто, Дагестан?
   - Я - мясо, поддетое на кинжал.
   - Ты кто - Дагестан?
   - Кинжал, что мясо собой пронзал.
   - Ты кто, Дагестан?
   - Олень, что пьет речную струю.
   - Ты кто, Дагестан?
   - Я река, я оленя пою.
   - Ты какой, Дагестан?
   - Я маленький, весь умещусь в горсти.
   - Ты куда отправился, Дагестан?
   - Что-нибудь больше хочу найти.
   Так распевали молодые люди, отвечая друг другу. Иногда мне кажется, что во всех моих книгах такие же вопросы-ответы. Только нет девушки на стуле, вокруг которой я бы ходил. Сам себя спрашиваю, сам себе отвечаю. Никто не поднесет и рога с вином, если получается удачный ответ.
   - Ты где, Дагестан?
   - Я там, где все мои горцы.
   - Где находятся твои горцы?
   - А! Где их теперь только нет!
   - Мир - большое блюдо, а ты лишь маленькая ложка. Не слишком ли она мала для такого блюда?
   Говорила же моя мать, что и маленький рот может сказать большое слово.
   Говорил же мой отец, что и маленькое деревце украшает большой сад.
   Говорил же Шамиль, что пуля пробивает большой корабль. Да ты и сам говорил в стихах о том, что маленькое сердце вмещает огромный мир и большую любовь.