Гамзатов Расул. Мой Дагестан

   Спасибо тебе, синее море, водный простор! Первым ты сообщаешь мне, что я уже приехал домой.
   Отец любил говорить: "У кого есть море, у того всегда будет много гостей".
   Абуталиб вторил ему: "У кого есть море, тот живет красиво, богато. Красивее моря могут быть горы, но и они у нас есть".
   Эти два старика - мой отец и Абуталиб - часто, не сговариваясь, как только встретятся, уходили к морю. Они поднимались на холм, с которого видны все корабли, пришедшие в порт. Оттуда доносился до стариков запах рыбы и соли. Целыми часами они сидели молча, предоставляя возможность говорить только морю.
   Пусть море говорит, а ты молчи,
   Не изливай ни радости, ни горя.
   Великий Данте замолкал в ночи,
   Когда у ног его плескалось море.
   Людьми заполнен берег или пуст,
   Дай морю петь, волнам его не вторя,
   И Пушкин - величайший златоуст
   Молчал всегда, покамест пело море.
   Перевел Н. Гребнев
   Мой отец говорил: слушая море, научись понимать, о чем оно говорит. Оно много видело, много знает.
   - Скажи, о море, почему ты солоно?
   - Людской слезы в моих волнах немало!
   - Скажи, о море, чем ты разрисовано?
   - В моих глубинах кроются кораллы!
   - Скажи, о море, что ты так взволновано?
   - В пучине много храбрых погибало:
   Один мечтал, чтоб не было я солоно,
   Другой нырял, чтоб отыскать кораллы!
   Перевел Н. Гребнев
   Два седовласых горца, два поэта, сидят на холме, как два старых орла. Сидят неподвижно, молчат, слушают море. А оно шумит, заставляет думать о жизни, которая похожа на него и которую нужно переплыть от берега до берега, какая бы погода ни захватила на открытом и опасном ее просторе. В отличие от моря в жизни нет тихих гаваней, нет причалов. Хочешь не хочешь плыви. Будет только одна, последняя гавань, только один, последний причал.
   Шумит Каспий, шумит Хвалынское море. Текут в него реки: с одной стороны - Волга, Урал, с другой - Кура, Терек, Сулак. Все они смешались, и теперь их не отличить одну от другой. Для них море тоже своего рода последний причал. Хотя не исчезнет, не умрет, не утихнет их вода, будет ходить, подыматься синими волнами. Будут ходить по этим волнам большие корабли в разные концы света.
   Горцы, дети Дагестана, разве ваша судьба не похожа на судьбу этих рек? Вы тоже соединились и слились в едином море нашего великого братства.
   Шумит Каспий. Молча стоят два седых человека, два поэта, и с ними я, еще подросток. Потом, когда пошли мы домой, Абуталиб сказал моему отцу:
   - Взрослым становится твой сын. Сегодня познал он большое чувство.
   - Никому нельзя быть маленьким на том месте, где мы стояли, - отвечает Абуталибу отец.
   Теперь, когда прихожу на берег моря, все время кажется, что стою рядом с отцом.
   Говорят, Каспий с каждым годом мелеет. Уже стоят городские дома там, где некогда плескалась вода. Наверное, так оно и есть. Но я не верю, что море перестанет быть морем. Оно, может быть, мелеет, да не мельчает.
   Я и людям всегда говорю: не будьте мелкими, если даже вы малочисленны.
   Ученый муж качает головой,
   Поэт грустит, писатель сожалеет,
   Что Каспий от черты береговой
   С годами отступает и мелеет.
   Мне кажется порой, что это чушь,
   Что старый Каспий обмелеть не может,
   Процесс мельчанья некоторых душ
   Меня гораздо более тревожит.
   Перевел Н. Гребнев
   Махач тоже говорил про море. Он был первым ревкомом Дагестана, и его именем называется теперь столица нашей республики. Раньше город назывался Порт-Петровск. Во время гражданской войны Махач превратил его в неприступную крепость.
   Так вот, о море Махач сказал: "Сколько бы ни было врагов, всех покидаем в море. Море глубокое, на дне места хватит".
   Когда соберутся горцы около мечети или под старым деревом, чтобы потолковать о житье-бытье, называется это у нас годеканом. На годекане спросили однажды у горцев: какой звук приятнее всего душе? Горцы, подумав, начали отвечать:
   - Звон серебра.
   - Ржанье коня.
   - Голос любимой девушки.
   - Цокот подков по камням ущелья.
   - Смех ребенка.
   - Колыбельная песня матери.
   - Журчанье воды.
   А один горец сказал:
   - Голос моря. Потому что у моря есть все звуки, которые вы перечислили.
   А в другой раз на годекане спросили у горцев: какой цвет наиболее приятен душе? Горцы, подумав, начали отвечать:
   - Ясное небо.
   - Белоснежная вершина горы.
   - Глаза матери.
   - Волосы сына.
   - Цветущий персик.
   - Осенние ивы.
   - Вода родника.
   А один горец сказал:
   - Цвет моря. Потому что в нем есть все цвета, которые вы перечислили.
   Когда спрашивали на годекане о запахах, напитках или о чем-нибудь еще, всегда дело кончалось морем.
   Морем навеяны народу прекрасные сказки о юноше и мор-ской царевне, о лазурной птице, которая где ни ударит клювом, там и забьет родник.
   Конечно, на годеканах каждый хвалит своего скакуна. Не делаю ли я то же самое, хваля свое Каспийское море? Иногда мне говорят: подумаешь, Каспий. Это даже и не море, а большое озеро. Настоящее море - Черное.
   Верно, что Каспий не так бархатист и нежен, как Черное, Адриатическое или какое-нибудь там Ионическое море. Но ведь туда люди едут преимущественно отдыхать и купаться, а на Каспий - преимущественно работать. Море - рыбак, море - нефтяник, море - труженик. Ну, и характер у него поэтому более суровый. Что поделаешь, у каждого быка свой нрав, у каждого мужчины свой характер, у каждого моря своя повадка... А разве горы Дагестана не отличаются характером от гор Грузии, Абхазии и от других гор?
   Но мне, по правде говоря, все моря кажутся похожими друг на друга. Когда плыву по Черному, вспоминаю Каспий, а плывя по Каспию, могу вспомнить даже океан. И ничем наше море не хуже других. Так же в него бросают монеты на память, чтобы - по примете - вернуться снова.
   Отец говорил: если море человеку кажется некрасивым, это значит сам человек некрасив.
   Кто-то сказал однажды Абуталибу:
   - Море сегодня противно шумит.
   - А ты послушай моими ушами.
   Итак, на Каспийское море смотрите глазами Дагестана, и оно покажется вам прекрасным.
   Подвиг славного подводника капитана 2-го ранга Магомеда Гаджиева из дагестанского аула Мегеб известен всему Военно-Морскому Флоту. Он воевал и в Балтийском, и в Северном, и в Баренцевом морях. Не один фашистский корабль нашел себе могилу в холодных водах от торпед Магомеда Гаджиева. Его лодка первой в истории Отечественной войны приняла открытый бой с фашистской эскадрой. У него было правило: он не брил усов до тех пор, пока не потопит вражеский корабль.
   Один раз я видел Магомеда Гаджиева. Я учился тогда в Буйнакском педучилище имени Абашилова. Магомед Гаджиев был в отпуске, и мы пригласили его в наше училище. Мы спросили:
   - Как получилось, что выросший среди скал стал моряком?
   - В детстве с вершины одной горы я увидел Каспийское море и не поверил своим глазам. Оно позвало меня к себе, вот я и пошел. Не мог устоять перед зовом моря.
   Горец Магомед Гаджиев, Герой Советского Союза, погиб в Баренцевом море. Памятник, воздвигнутый ему в Махачкале перед заводом, носящим его имя, глядит на просторы Каспия. В городе Североморске есть школа его имени.
   В море уходят смелые, но не все возвращаются. Поэтому горцы бросают в море первые весенние цветы: всем погибшим. Мои цветы тоже не раз плавали среди волн.
   В Баренцевом море, в квадрате, где погиб Гаджиев и его товарищи, корабли останавливаются, чтобы почтить его память.
   На Каспии существует такой же порядок. Остановка в три минуты молчания, чтобы вспомнить о тех, кто погиб.
   Наш город Махачкала стоит как корабль у причала. Из прибрежного парка смотрит на море Пушкин, неподалеку от него стоит Сулейман Стальский, с бульвара смотрит на Каспий мой отец.
   Говорят, что на месте моря некогда была унылая голая пустыня. Потом она увидела горы и от радости расплеснулась у их подножия своей синевой.
   Говорят, что горы были некогда дерущимися драконами. Потом они увидели море и замерли от удивления, окаменели.
   Мать пела над моей колыбелью:
   Вырастай, сыночек,
   С гору высотой,
   Вырастай, сыночек,
   С море широтой.
   Девушка пела молодому джигиту:
   На высокой горе
   Ты, как видно, родился,
   Лихо сдвинул папаху.
   Не глядишь, загордился.
   Молодой джигит пел красивой горянке:
   Не со дна ли морского
   Ты пришла к нам сюда?
   Я такой красоты
   Не видал никогда.
   Перевел Н. Гребнев
   На одном собрании я услышал такой разговор:
   - Что это мы все море да горы, горы да море? У нас есть другие горы и моря, о которых надо говорить. У нас есть море лезгинских садов, море скота, горы шерсти.
   Но правильно говорится: "Не пой сам все три песни, одну оставь нам. Не делай сам все три намаза, один оставь нам".
   Я рассказал о двух главных частях, из которых состоит Дагестан. А третья часть - все остальное. Разве мало можно сказать о дорогах и реках, о деревьях и травах! Целой жизни не хватит, чтобы рассказать обо всем.
   Так и с песнями. В мире есть только три песни: первая - песня матери, вторая - песня матери, а третья песня - все остальные песни.
   Горцы приглашают к себе в гости, говоря: "Приезжайте к нам. Наши горы, наше море и наши сердца принадлежат вам. У нас земля - земля, дом - дом, конь - конь, человек - человек. И ничего третьего нет между ними".
   ЧЕЛОВЕК
   Человек и свобода на аварском языке называются одним и тем же словом. "Узден" - человек, "узденлъи" - свобода, поэтому, когда имеется в виду человек - "узден", имеется в виду, что он свободный - "узденлъи".
   Надпись на могильной плите:
   Он мудрецом не слыл
   И храбрецом не слыл,
   Но поклонись ему:
   Он человеком был.
   Перевел Н. Гребнев
   Надпись на кинжале:
   Ну кто бы там ни встретился в пути,
   Идя с враждой навстречу иль с приветом,
   Он человек такой же, как и ты,
   Нося кинжал, не забывай об этом.
   Когда горец после долгого отсутствия вернулся на родину, его спросили:
   - Ну как там, что за земля, какие порядки?
   - Там живут люди, - ответил горец1.
   Когда Хаджи-Мурат был в ссоре с Шамилем, некоторые люди стали, желая угодить наибу, хулить Шамиля. Остановив их суровым жестом, Хаджи-Мурат сказал:
   - Не смейте так говорить. Он - человек, а нашу распрю мы сумеем уладить сами.
   Хотя Хаджи-Мурат и ушел от него, но во время последней битвы на горе Гуниб, вспоминая отвагу и храбрость своего наиба, Шамиль сказал:
   - Таких людей больше нет. Он был человеком.
   Много веков прожили горцы в горах, всегда они испытывали нужду в человеке. Нужен человек. Без человека никак нельзя. Горец клянется: человеком родился - человеком умру!
   Правило горцев: продай поле и дом, потеряй все имущество, но не продавай и не теряй в себе человека.
   Проклятие горцев: пусть не будет в вашем роду ни человека, ни коня.
   Когда начинают рассказывать о недостойном, мелком, подлом, горцы обрывают рассказ:
   - Не тратьте на него слов. Он же не человек.
   Когда начинают рассказывать о каком-нибудь промахе, проступке, недостатке, горцы обрывают рассказ:
   - Он человек, и этот проступок ему можно простить.
   Об ауле, в котором нет порядка, об ауле тесном, неряшливом, склочном, непутевом говорят:
   - Человека там нет.
   Об ауле, в котором порядок и мир, говорят:
   - Там есть человек.
   Человек - первая необходимость, драгоценность и великое чудо. Откуда появился человек в Дагестане, как возник, где начало, где корень своеобразного племени горцев? Много об этом существует рассказов, сказок, легенд. Одну из них я слышал в детстве.
   На земле уже водились разные звери и птицы, и были на земле их следы. Но не было следа человека, слышались разные голоса, но не слышно было человеческого голоса. Земля без человека походила на рот без языка, на грудь без сердца.
   В небе над этой землей летали орлы, сильные и отважные птицы. В тот день, о котором идет речь, шел такой снег, словно ощипали всех птиц на свете и перья их пустили по ветру. Небо закрыло тучами, землю закрыло снегом, все смешалось, и нельзя было понять, где земля, а где небо. В это время возвращался к своему гнезду орел, у которого крылья были подобны саблям, а клюв подобен кинжалу.
   Он ли забыл о высоте, высота ли забыла о нем, но только со всего лета он врезался в твердую скалу. Аварцы говорят, что это произошло на горе Гуниб, лакцы - что это было на горе Турчидаг, лезгины уверяют, что все случилось на Шахдаге. Но где бы то ни случилось, скала есть скала, а орел есть орел. Недаром же говорят:
   "Швырни камень в птицу - птица умрет, швырни птицу в камень - птица умрет".
   Не первый орел упал, наверное, на скалу и разбился. Но этот, у которого крылья были подобны саблям, а клюв подобен кинжалу, разбился не до смерти. Крылья переломались, но сердце билось, уцелел острый клюв, уцелели железные когти. Пришлось ему бороться за свою жизнь. Трудно без крыльев добывать пищу, трудно без крыльев отбиваться от врагов. С каждым днем с камня на камень, со скалы на скалу забирался он все выше и выше, на скалу, на которой любил, бывало, сидеть, оглядывая окрестные горы.
   Трудно было без крыльев добывать пищу, обороняться, подниматься на высоту, строить гнездо. Во время всех этих трудных дел мышцы орла изменились, стал меняться и внешний облик. И когда гнездо было построено, оно оказалось саклей, сам бескрылый орел оказался горцем.
   И встал он на ноги, и вместо сломанных крыльев у него выросли руки, одна половина клюва превратилась в обыкновенный, большой, правда, нос, а вторая половина в кинжал, висящий у горца на поясе. Только сердце не изменилось, оно осталось прежним, орлиным сердцем.
   - Видишь, сынок, - добавляла мать, заканчивая рассказ, - как трудно пришлось орлу, пока он не превратился в горца. Ты это должен ценить.
   Не знаю, так ли все это было, но неоспоримо одно: среди пернатых горцам дороже всех орел. Хорошего, храброго человека зовут орлом. Родился сын - отец возглашает: у меня родился орел. Дочь возвратится откуда-нибудь домой быстро и проворно, мать говорит: прилетела моя орлица.
   Во время Отечественной войны о героях Дагестана была написана книга, называлась она "Горные орлы".
   На дверях старинных домов, на колыбелях, на кинжалах часто встречается чеканка и строгий облик орла.
   Правда, есть и другие легенды.
   Когда думают о превратностях судьбы в этом мире, когда отцы вспоминают погибших вдалеке от родины сыновей или когда сыновья вспоминают погибших отцов, считают, что не горец произошел от орла, но орлы от горцев.
   - Парящие над реками и скатами,
   Откуда вы, орлы? Каких кровей?
   - Погибло много ваших сыновей,
   А мы - сердца их, ставшие крылатыми!
   - Мерцающие между зодиаками,
   Кто вы, светила в небесах ночных?
   - Немало горцев пало молодых.
   Мы - очи тех, кем павшие оплаканы.
   Перевел Н. Гребнев
   Вот почему дагестанцы всегда смотрят в небо с любовью, с надеждой. Так же смотрят они на пролетающих и улетающих птиц. Любят горцы синее небо!
   Вспоминаю 1942 год. Войска фельдмаршала Клейста захватили некоторые высоты Кавказа. Авиация бомбила нефтяные промыслы Грозного. Дым пожаров был виден с наших дагестанских высот.
   В те дни в Грозном собрались представители молодежи всех кавказских народов. В составе дагестанской делегации был и я. На митинге выступал лезгин, известный летчик, Герой Советского Союза Валентин Эмиров. Не забуду ни его речи с трибуны, ни его короткой беседы, которая у нас с ним была после митинга. Уходя, он сказал, показывая глазами на небо:
   - Тороплюсь туда. Там я нужнее, чем на земле.
   Через две недели пришло известие о его гибели. Погиб, сгорел славный сын Дагестана. Но каждый раз, когда я вижу орла, пролетающего с клекотом над моей головой, я верю, что в нем кипучее сердце Валентина.
   1945 год. Москва. Каждый день мы, студенты, ходили в Дагестанское постпредство, чтобы узнать новости с гор, из Махачкалы. Республика в то время готовилась праздновать свое двадцатипятилетие. Однажды я встретил там Наби Аминтаева. В Дагестане вряд ли нашелся бы тогда человек, который не знал бы этого лакца. Джигит неба, этот скромный парень много раз спускался с парашютом на вражескую территорию и всякий раз возвращался невредимым.
   - Теперь нет войны, возвращайся в Дагестан, - говорю я ему.
   - Небо-то осталось.
   Через несколько дней газета "Правда" опубликовала его фотографию. Внизу подпись: "Наби Аминтаев - рекордсмен мира по прыжкам с парашютом. Свой рекорд Аминтаев посвятил Дагестану".
   Через несколько дней снова встречаю Наби.
   - Едем в Дагестан.
   - Небо ждет. Без неба я не могу.
   Но жизнь коротка. Однажды подвел парашют; наш Наби упал и погиб, словно орел со сломанными крыльями. С тех пор прошло много лет, но каждый раз, когда слышу в небе клекот орла, я думаю, что в нем кипучее сердце Наби.
   Вспоминаю еще красивую Резеду. С дагестанского неба она прыгнула на гору Гуниб. Сколько пандуров застонало тогда под ее окном! Не было ни одного молодого поэта, который не посвятил бы ей свои стихотворения. Маленький кирпичный домик в городе Буйнакске, сколько глаз смотрело на твои окна! В Хунзахе, в Гунибе, в Кумухе седлали коней, чтобы похитить красавицу с длинными косами. Но приехал один ленинградец, посадил нашу Резеду в самолет и увез. С воздуха помахала она всем возлюбленным, оставшимся на земле. Разинув рты, смотрели наши поэты ей вслед, а потом начали писать стихи о голубке, которую похитил орел...
   В Ленинграде Резеду застала война. Она писала: "В этом городе теперь нет не только белых ночей, но и дни стали черными. Ленинград в огне. В огне и я. Сквозь дым и огонь я смотрю в небо. Но и в небе война. Мой муж Сеид много раз уходил во вражеский тыл. Теперь я получила уже три извещения о том, что его нет в живых. Он был врач-десантник. Ко мне приходят те, кого он спас от смерти".
   Резеда вернулась в Дагестан. И когда в родном небе ей слышится клекот орла, она думает, что в нем кипучее сердце Сеида.
   Мой брат Ахильчи... Ты учился в самом земном, сельскохозяйственном институте... Но на войне ты выбрал небо, стал летчиком. Ты погиб над Черным морем. Тебе было двадцать два года. Ты никогда не вернешься в родную саклю, я это знаю. Но каждый раз, когда надо мной клекочет орел, я верю, что это сердце Ахильчи подает мне братскую весть.
   Парят в дагестанском небе орлы. Их много. Но ведь немало и храбрецов, сложивших голову за Отчизну. В каждом орлином крике весть о подвиге, об отваге. Каждый крик - это песня битвы.
   Я знаю, что это красивая сказка, вымысел. Людям хочется, чтобы так было. Но я знаю, что одному человеку, который вознесся слишком высоко, андиец сказал:
   - Даже орлы, чтобы стать людьми, спускаются на землю. Спускайся и ты со своих высот. Все люди родились здесь, на земле. Горец потому и называется горцем, что он человек гор, человек земли. У нас любят это слово - "летать". Всадник скачет - летит. Песня летит. Большинство наших песен об орлах.
   Меня много раз критиковали за то, что в стихах я часто упоминаю орлов. Но что же делать, если мне эти птицы нравятся больше других. Они летают далеко и высоко, в то время как другие птицы вечно суетятся и чирикают возле проса. И голос у них громкий, ясный. Другие птицы, как только повеет холодом, изменяют Дагестану и улетают в чужие края. Орлы же, какая бы ни случилась погода, сколько бы выстрелов ни пугало их, не покидают родных высот. У них нет курортов. Другие птицы все время жмутся к земле, порхают с крыши на крышу, с дымоходной трубы на трубу, с поля на поле. Какое-нибудь маленькое ущелье у нас называют птичьим ущельем.
   Какой-нибудь большой утес у нас называют орлиным утесом.
   Каждый человек, который родился, еще не человек. Каждая птица, которая летает, еще не орел.
   ГОРНЫЕ ОРЛЫ
   ... Полон край мой силы и величья,
   Полон птиц, чьи песни веселы.
   И парят над ним, как боги птичьи,
   Много раз воспетые орлы.
   Для того, чтоб в небе их видали
   На посту и в грозовые дни,
   Скалы неприступные избрали
   Грозным местожительством они.
   То один поднимется и гордо
   Рассекает крыльями туман,
   То, как по тревоге, вся когорта
   В голубой взмывает океан.
   Над землей плывут они высоко,
   Будто стражи зоркие ее,
   И услышав их гортанный клекот,
   Прочь летит в испуге воронье.
   И готов, как в детстве, я часами
   Там, где выси гор всегда белы,
   Наблюдать влюбленными глазами,
   Как парят могучие орлы.
   То стоят в дозоре над горами,
   То в степные двинутся края.
   Самых смелых горными орлами
   Называет родина моя.
   Перевел Я. Козловский
   Для японцев самые дорогие птицы - журавли. Японцы считают, что если больной человек вырежет из бумаги тысячу журавлей, то он выздоровеет. С летящими журавлями, особенно если журавли летят над Фудзиямой, японцы связывают радость и горе, разлуку и встречу, мечты и дорогие воспоминания.
   Мне тоже нравятся журавли. Однако, когда японцы спросили меня о любимой птице, я назвал орла, и это им не понравилось.
   Правда, вскоре наш борец Али Алиев на соревнованиях в Токио стал чемпионом мира, и тогда один японский друг мне сказал:
   - А ваши орлы ничего, неплохие птицы.
   Нашим горцам я рассказал о битве, которая произошла в небе над Турцией между орлами и аистами. Когда я сказал, что битву проиграли орлы, горцы пришли в недоумение и даже обиделись. Они не хотели верить моим словам. Но что было, то было.
   - Ты неправильно говоришь, Расул, - сказал наконец один горец. - Орлы, наверно, не проиграли битву, а все погибли. Но это же другое дело.
   Был у меня один знаменитый друг, дважды Герой Совет-ского Союза Аметхан Султан. Отец у него дагестанец, а мать татарка. Жил он в Москве. Дагестанцы считают его своим героем, татары - своим.
   - Чей же ты? - спросил я его однажды.
   - Я герой не татарский и не лакский, - ответил Аметхан. - Я - Герой Советского Союза. А чей сын? Отца с матерью. Разве можно их отделить друг от друга? Я - человек.
   Шамиль спросил однажды у своего секретаря Магомеда-Тагира аль-Карахи:
   - Сколько человек живет в Дагестане?
   Магомед-Тагир взял книгу с переписью населения и ответил.
   - Я спрашиваю о настоящих людях, - рассердился Шамиль.
   - Но таких данных у меня не имеется.
   - В ближайшем бою не забудь их пересчитать, - приказал имам.
   Горцы говорят: "Чтобы узнать настоящую цену человеку, надо спросить у семерых.
   1. У беды.
   2. У радости.
   3. У женщины.
   4. У сабли.
   5. У серебра.
   6. У бутылки.
   7. У него самого".
   Да, человек и свобода, человек и честь, человек и отвага сливаются в одно понятие. Горцы не представляют, что орел может быть двуликим. Двуликих они называют воронами. Человек - это не просто название, но званье, притом званье высокое, и добиться его непросто.
   Недавно в Ботлихе я слышал, как женщина пела песню о недостойном мужчине:
   Что-то есть в тебе от лошади,
   Что-то есть и от овцы.
   Что-то есть в тебе от коршуна,
   Что-то есть и от лисы.
   И от рыбы что-то есть.
   Но где же мужество?
   Где честь?
   Слышал я и другую песню женщины - о мужчине, который оказался лгуном:
   Я думала, ты человек.
   И доверила тайну свою
   Пустым оказался орех.
   Одна на дороге стою.
   Как поздно тебя разглядела,
   Сама виновата, увы,
   Ты черкеска, в которой нет тела,
   Папаха, где нет головы.
   Девушка, которая выбирала себе жениха, пожаловалась:
   - Если бы я искала носящего папаху, давно бы нашла. Если бы я искала носящего усы, давно бы нашла. Человека ищу.
   Когда в горах покупают овцу, смотрят на курдюк, на шерсть, на упитанность. Когда покупают коня, смотрят на морду, на ноги, на весь экстерьер. Но как оценить человека? На что же надо смотреть? На его имя и на его дела... Между прочим, на аварском языке слово "имя" несет в себе два значения. Во-первых, имя как таковое, во-вторых, дело, заслуги, подвиг человека. Когда родится сын, говорят: "ЦIар бугеб, ЦIар батаги". Это значит: "А имя ему пусть принесет слава"... Имя без дела - пустой звук.
   Мать учила меня: "Нет награды больше, чем имя, нет сокровища дороже жизни. Береги это".
   Надпись на роге:
   Произойти от обезьяны
   Был человеку путь не мал.
   В обратный путь пустился пьяный,
   За час опять животным стал.
   Когда Шамиль укрепился на горе Гуниб, взять его не было никакой возможности. Но нашелся изменник, который показал неприятелю тайную тропу. Фельдмаршал князь Барятинский одарил этого горца золотом.
   Позже, когда Шамиль находился уже в Калуге, изменник пришел в отчий дом. Но его отец сказал:
   - Ты изменник, а не горец, не человек. Ты не мой сын.
   С этими словами он убил его, отрезал голову и вместе с золотом бросил со скалы в реку. Сам отец тоже не мог больше жить в родном ауле и показываться людям на глаза. Ему было стыдно за сына. Он ушел куда-то, и с тех пор о нем больше не слышали.
   До сих пор горцы, когда идут мимо того места, куда брошена была голова изменника, кидают туда камни. Говорят, что даже птицы, пролетая над этой скалой, кричат: "Изменник, изменник!"
   Однажды Махач Дахадаев приехал в аул, чтобы вербовать бойцов в свой отряд. На годекане он увидел двух горцев, игравших в карты.
   - Ассалам алейкум. Где ваши мужчины, ну-ка, соберите мне их.
   - Кроме нас в ауле нет больше мужчин.
   - Вах! Что за аул без мужчин. Где же они?
   - Воюют.
   - А! Оказывается, в вашем ауле все мужчины, кроме вас двоих.
   Был случай с Абуталибом. Принес он часовщику исправить часы. Мастер в это время был занят починкой часов сидящего тут же молодого человека.
   - Садись, - сказал часовщик Абуталибу.
   - Да у тебя, я вижу, люди. Зайду в другой раз.