Страница:
Его усадили на стул посреди пустой комнаты, завели руки назад и сцепили запястья наручниками, плеснули в лицо холодной водой для бодрости и оставили одного. Селим плевался кровью и соображал, как ему лучше и правильнее построить свою речь.
Потом к нему пришли. Селим посмотрел на них и не увидел Акмаля. Это все были какие-то молодые и незнакомые парни. Один держал в руках клюшку для гольфа. «Стало быть, здесь рядом есть поле для игры, — подумал Селим. — Возможно, меня привезли прямо на виллу Акмаля. Наверное, так и есть. А сам Акмаль, он что, занят?»
— Я хотел поговорить с господином Акмалем, — проговорил он не без труда. — Я звонил… Звонил, потому что хотел передать ему нечто важное…
— Говори, — сказал один из парней.
— Я хотел передать лично Акмалю… Он меня знает. Мы старые друзья, — Селим слегка преувеличил степень теплоты их отношений, но сейчас это было неважно. Ему так казалось.
— Акмаля нет в городе, — сказал парень. — Поэтому говори нам то, что хотел сказать ему.
— Я вас не знаю, — попытался улыбнуться краем рта Селим. — И моя информация слишком важна…
— Неважно, — сказал парень. — Просто говори всё, что знаешь.
Беседа приобретала какой-то нехороший и не предусмотренный Селимом оборот.
— А почему я в наручниках? — попытался Селим начать торг с малого.
— Потому что мы тебя не знаем.
— Я работал вместе с господином Акмалем. Он мне доверял.
— Может быть, — качнул головой парень. — Может быть, так было раньше.
— А разве что-то изменилось?
— Тот Селим, которому доверял господин Акмаль, должен был ждать его в условленное время в отеле «Эксельсиор». Когда господин Акмаль туда прибыл, он не нашёл там никакого Селима, зато он нашёл там много русских шпионов, которые следили за господином Акмалем и даже пытались убить его…
— Вот об этом я как раз…
— И господин Акмаль имеет основания считать, что русских на него навёл тот самый Селим.
— Нет-нет, я сейчас вам всё объясню…
— И лучше тебе придумать что-нибудь убедительное, — посоветовал парень. Он стоял напротив Селима, прислонившись к стене, а двое других неторопливо обошли Селима с боков и теперь поглядывали на него с насмешливой угрозой в тёмных глазах. Клюшка слегка постукивала по полу.
— Я просто расскажу правду, хорошо? — сказал Селим. Он в очередной раз сплюнул и посмотрел на парня напротив. — Может, всё-таки подождём господина Акмаля? Я хотел бы рассказать лично ему…
Селим даже не понял, что случилось. Он резко дёрнул головой, пытаясь уйти от внезапной жестокой боли, но опоздал. Это было похоже на выстрел, сделанный прямо под ухом. Однако пистолетов у парней не было, это Селим хорошо помнил. Тем не менее его левое ухо пульсировало острой болью, как будто его надрезали скальпелем. И — это Селим мог сказать с полной уверенностью — с уха капала кровь.
— Просто рассказывай, — сказал парень, бесстрастно наблюдая за Селимом. — Не тяни время.
— Хорошо, — выдавил Селим. — Хорошо…
Ему показалось, что в комнате стало темнее.
5
6
Глава 25
1
2
3
Потом к нему пришли. Селим посмотрел на них и не увидел Акмаля. Это все были какие-то молодые и незнакомые парни. Один держал в руках клюшку для гольфа. «Стало быть, здесь рядом есть поле для игры, — подумал Селим. — Возможно, меня привезли прямо на виллу Акмаля. Наверное, так и есть. А сам Акмаль, он что, занят?»
— Я хотел поговорить с господином Акмалем, — проговорил он не без труда. — Я звонил… Звонил, потому что хотел передать ему нечто важное…
— Говори, — сказал один из парней.
— Я хотел передать лично Акмалю… Он меня знает. Мы старые друзья, — Селим слегка преувеличил степень теплоты их отношений, но сейчас это было неважно. Ему так казалось.
— Акмаля нет в городе, — сказал парень. — Поэтому говори нам то, что хотел сказать ему.
— Я вас не знаю, — попытался улыбнуться краем рта Селим. — И моя информация слишком важна…
— Неважно, — сказал парень. — Просто говори всё, что знаешь.
Беседа приобретала какой-то нехороший и не предусмотренный Селимом оборот.
— А почему я в наручниках? — попытался Селим начать торг с малого.
— Потому что мы тебя не знаем.
— Я работал вместе с господином Акмалем. Он мне доверял.
— Может быть, — качнул головой парень. — Может быть, так было раньше.
— А разве что-то изменилось?
— Тот Селим, которому доверял господин Акмаль, должен был ждать его в условленное время в отеле «Эксельсиор». Когда господин Акмаль туда прибыл, он не нашёл там никакого Селима, зато он нашёл там много русских шпионов, которые следили за господином Акмалем и даже пытались убить его…
— Вот об этом я как раз…
— И господин Акмаль имеет основания считать, что русских на него навёл тот самый Селим.
— Нет-нет, я сейчас вам всё объясню…
— И лучше тебе придумать что-нибудь убедительное, — посоветовал парень. Он стоял напротив Селима, прислонившись к стене, а двое других неторопливо обошли Селима с боков и теперь поглядывали на него с насмешливой угрозой в тёмных глазах. Клюшка слегка постукивала по полу.
— Я просто расскажу правду, хорошо? — сказал Селим. Он в очередной раз сплюнул и посмотрел на парня напротив. — Может, всё-таки подождём господина Акмаля? Я хотел бы рассказать лично ему…
Селим даже не понял, что случилось. Он резко дёрнул головой, пытаясь уйти от внезапной жестокой боли, но опоздал. Это было похоже на выстрел, сделанный прямо под ухом. Однако пистолетов у парней не было, это Селим хорошо помнил. Тем не менее его левое ухо пульсировало острой болью, как будто его надрезали скальпелем. И — это Селим мог сказать с полной уверенностью — с уха капала кровь.
— Просто рассказывай, — сказал парень, бесстрастно наблюдая за Селимом. — Не тяни время.
— Хорошо, — выдавил Селим. — Хорошо…
Ему показалось, что в комнате стало темнее.
5
Бондарев молча сложил просмотренные листы один на другой, тщательно выровнял углы и, не глядя на Лапшина, сказал:
— Давай сюда остальные.
Лапшин молча передал ему с десяток страниц, где текст перемежался с фотографиями. На паре страниц были только фотографии, по 6 — 8 снимков, раскадровка видеозаписи камер некоей службы безопасности. Бондарев сосредоточенно рассматривал их, в какой-то момент взгляд его остановился на одном из снимков, Бондарев ткнул в страницу пальцем и посмотрел на Лапшина. Тот угрюмо кивнул.
— Видишь? — с едва сдерживаемой яростью спросил Бондарев.
— Вижу-вижу, — буркнул Лапшин.
— Видишь?!
— Тихо, — сказал Лапшин, вырывая листы из побелевших от напряжения пальцев Бондарева. — Мы тут всё-таки не одни. Я все видел, ты все видел. Все в порядке.
— Ни хрена не в порядке, — отчётливо произнёс Бондарев. Он откинулся на спинку автобусного сиденья, несколько секунд сидел молча, потом придвинулся к Лапшину и проговорил ему в ухо: — Есть снотворное?
— Нет, — сказал Лапшин, тщательно укладывая страницы в кейс. — А зачем?
— Мне надо сейчас уснуть и проснуться уже в Москве. Я не могу держать это в голове и просто ехать в автобусе. Я свихнусь.
— Не свихнёшься, — уверенно сказал Лапшин. — В первый раз, что ли?
— Заткнись.
— Мы можем позвонить из аэропорта нашим…
— Нет, — сказал Бондарев. — Мы никуда не будем звонить. Мы просто будем ехать, и мы привезём этот кейс в Москву. И то, что я теперь знаю, оно будет у меня в голове, оно будет ехать со мной в Москву, и с каждым километром эта штука внутри меня будет больше и сильнее, она будет разрастаться как опухоль в башке, а когда мы приедем… Вот когда мы приедем, тогда уже и разберёмся… Безо всяких предварительных звонков…
— Н-да, — Лапшин не без опаски покосился на Бондарева. — Это тоже выход.
В аэропорту он первым делом побежал искать аптечный киоск.
— Давай сюда остальные.
Лапшин молча передал ему с десяток страниц, где текст перемежался с фотографиями. На паре страниц были только фотографии, по 6 — 8 снимков, раскадровка видеозаписи камер некоей службы безопасности. Бондарев сосредоточенно рассматривал их, в какой-то момент взгляд его остановился на одном из снимков, Бондарев ткнул в страницу пальцем и посмотрел на Лапшина. Тот угрюмо кивнул.
— Видишь? — с едва сдерживаемой яростью спросил Бондарев.
— Вижу-вижу, — буркнул Лапшин.
— Видишь?!
— Тихо, — сказал Лапшин, вырывая листы из побелевших от напряжения пальцев Бондарева. — Мы тут всё-таки не одни. Я все видел, ты все видел. Все в порядке.
— Ни хрена не в порядке, — отчётливо произнёс Бондарев. Он откинулся на спинку автобусного сиденья, несколько секунд сидел молча, потом придвинулся к Лапшину и проговорил ему в ухо: — Есть снотворное?
— Нет, — сказал Лапшин, тщательно укладывая страницы в кейс. — А зачем?
— Мне надо сейчас уснуть и проснуться уже в Москве. Я не могу держать это в голове и просто ехать в автобусе. Я свихнусь.
— Не свихнёшься, — уверенно сказал Лапшин. — В первый раз, что ли?
— Заткнись.
— Мы можем позвонить из аэропорта нашим…
— Нет, — сказал Бондарев. — Мы никуда не будем звонить. Мы просто будем ехать, и мы привезём этот кейс в Москву. И то, что я теперь знаю, оно будет у меня в голове, оно будет ехать со мной в Москву, и с каждым километром эта штука внутри меня будет больше и сильнее, она будет разрастаться как опухоль в башке, а когда мы приедем… Вот когда мы приедем, тогда уже и разберёмся… Безо всяких предварительных звонков…
— Н-да, — Лапшин не без опаски покосился на Бондарева. — Это тоже выход.
В аэропорту он первым делом побежал искать аптечный киоск.
6
Теперь-то Селим понял, что никакими полями для гольфа тут и не пахло, а фирменная титановая клюшка имела совсем другое назначение.
И это при том, что он все им рассказал. Не утаив ничего, ни одной детали.
Селим не видел смысла быть скрытным — это же были свои, пусть даже Акмаль и не соизволил явиться лично. Он рассказал про отель «Эксельсиор», про замечательную девушку, приведшую его в лапы русским, про убежище в сардинских предгорьях, про долгие беседы с русскими… Про предложение работать на русских, про его, Селима, отказ и про их угрозу увезти его в Сибирь для более плотной обработки… Про то, как его уже подготовили к отправке и запихнули в микроавтобус, накачав какой-то дрянью, но Селим очнулся раньше срока и выбрался из машины… И про главное, про то, что он услышал, лёжа на полу русской конспиративной квартиры, когда двое русских слишком громко обсуждали свои дела…
Селим рассказал все это и выжидательно уставился на парней — дошла до них вся важность его. Селима, информации? Нет, не дошла.
— Так, — сказал главный из троицы. — Это все здорово. А теперь расскажи, в чём суть твоего задания.
— Какого задания? Я же говорю…
Тут титановая клюшка свистнула во второй раз, и боль разорвала правое ухо Селима. Он вздрогнул как от удара током, едва не опрокинул стул, замычал, напрягся… Но потом взял себя в руки.
— У меня нет никакого задания. Я должен был получить задание от господина Акмаля, но наша встреча не состоялась по тем причинам, о которых я вам уже рассказал.
— Задание, которое дали тебе русские. В чём его смысл? В чём смысл той истории, которую ты нам сейчас рассказал?
— Но не было же никакого задания…
Теперь удар пришёлся по кончикам пальцев рук. Селим глубоко вздохнул, досчитал до десяти… Клюшка ударила его по коленной чашечке, Селим вскрикнул и потерял сознание.
Его привели в чувство и для начала заставили полностью повторить рассказ. Он повторил, а потом торопливо, пока снова не начали бить, попросил встречи с Акмалем.
— Скажи, в чём твоё задание? — был ответ.
— Не было ника…
Через какое-то время, придя в себя после очередного болевого шока, Селим сообразил, в чём тут дело. Ему всё стало понятно, и очередной удар он встретил даже с подобием усмешки. Конечно же, это была проверка. Если Акмаль хотел привлечь его к очень серьёзным делам, он должен был сначала удостовериться в абсолютной надёжности Селима. И вот он поручил трём «шестёркам», которые и понятия не имеют о настоящей работе, о подлинно больших делах, провести проверку. Это до известной степени обидно, Селим всё же не вчера родился, но раз Акмаль желает гарантий…
Раз Акмаль желал подтверждения верности, то Селим готов был терпеть. Тем более что изувеченное тело, теряя чувствительность, все меньше реагировало на удары клюшкой и разряды электрического тока, на колющие и режущие предметы, на вопросы и угрожающие крики… Проверка продолжалась. Она продолжалась даже тогда, когда Селим вообще перестал что-либо чувствовать. Она продолжалась даже тогда, когда Селима уже не стало.
Она прекратилась, когда дверь комнаты открылась, и на пороге возник молодой мужчина лет тридцати, смуглый, хорошо одетый, в последнее время чуть располневший — по крайней мере, так показалось Бондареву, когда он наткнулся на Акмаля в миланском аэропорту.
Акмаль поморщился при виде обмякшего тела на стуле. Запах крови и достаточное количество самой крови на полу удержали его на пороге.
— Как свинья, — кратко сказал Акмаль по поводу трупа своего бывшего коллеги.
— Он так ничего и… — проговорил один из парней, изрядно вспотевший во время процедуры проверки.
— Я всё слышал, — несколько разочарованно сказал Акмаль. — Это хорошо, что он не работал на наших врагов. Но я всё равно не смог бы ему доверять. Зато информация проверена, — он усмехнулся и подмигнул мертвецу. — Проверена по полной программе.
Акмаль развернулся и торопливо зашагал по коридору. Теперь ему нужно было срочно сделать несколько телефонных звонков.
Пять часов спустя, когда эти звонки были сделаны, согласие получено, примерная смета посчитана, каналы финансовых траншей определены, планы санкционированы, прочие вопросы урегулированы…
Тогда Акмаль подумал о Чёрном Малике. Если конкретно, то Акмаль подумал о том, что есть время вкладывать деньги и есть время получать дивиденды со вкладов.
Теперь эту нехитрую, но приятную мысль надо было довести до сведения Чёрного Малика. Акмаль снял трубку аппарата спутниковой связи.
И это при том, что он все им рассказал. Не утаив ничего, ни одной детали.
Селим не видел смысла быть скрытным — это же были свои, пусть даже Акмаль и не соизволил явиться лично. Он рассказал про отель «Эксельсиор», про замечательную девушку, приведшую его в лапы русским, про убежище в сардинских предгорьях, про долгие беседы с русскими… Про предложение работать на русских, про его, Селима, отказ и про их угрозу увезти его в Сибирь для более плотной обработки… Про то, как его уже подготовили к отправке и запихнули в микроавтобус, накачав какой-то дрянью, но Селим очнулся раньше срока и выбрался из машины… И про главное, про то, что он услышал, лёжа на полу русской конспиративной квартиры, когда двое русских слишком громко обсуждали свои дела…
Селим рассказал все это и выжидательно уставился на парней — дошла до них вся важность его. Селима, информации? Нет, не дошла.
— Так, — сказал главный из троицы. — Это все здорово. А теперь расскажи, в чём суть твоего задания.
— Какого задания? Я же говорю…
Тут титановая клюшка свистнула во второй раз, и боль разорвала правое ухо Селима. Он вздрогнул как от удара током, едва не опрокинул стул, замычал, напрягся… Но потом взял себя в руки.
— У меня нет никакого задания. Я должен был получить задание от господина Акмаля, но наша встреча не состоялась по тем причинам, о которых я вам уже рассказал.
— Задание, которое дали тебе русские. В чём его смысл? В чём смысл той истории, которую ты нам сейчас рассказал?
— Но не было же никакого задания…
Теперь удар пришёлся по кончикам пальцев рук. Селим глубоко вздохнул, досчитал до десяти… Клюшка ударила его по коленной чашечке, Селим вскрикнул и потерял сознание.
Его привели в чувство и для начала заставили полностью повторить рассказ. Он повторил, а потом торопливо, пока снова не начали бить, попросил встречи с Акмалем.
— Скажи, в чём твоё задание? — был ответ.
— Не было ника…
Через какое-то время, придя в себя после очередного болевого шока, Селим сообразил, в чём тут дело. Ему всё стало понятно, и очередной удар он встретил даже с подобием усмешки. Конечно же, это была проверка. Если Акмаль хотел привлечь его к очень серьёзным делам, он должен был сначала удостовериться в абсолютной надёжности Селима. И вот он поручил трём «шестёркам», которые и понятия не имеют о настоящей работе, о подлинно больших делах, провести проверку. Это до известной степени обидно, Селим всё же не вчера родился, но раз Акмаль желает гарантий…
Раз Акмаль желал подтверждения верности, то Селим готов был терпеть. Тем более что изувеченное тело, теряя чувствительность, все меньше реагировало на удары клюшкой и разряды электрического тока, на колющие и режущие предметы, на вопросы и угрожающие крики… Проверка продолжалась. Она продолжалась даже тогда, когда Селим вообще перестал что-либо чувствовать. Она продолжалась даже тогда, когда Селима уже не стало.
Она прекратилась, когда дверь комнаты открылась, и на пороге возник молодой мужчина лет тридцати, смуглый, хорошо одетый, в последнее время чуть располневший — по крайней мере, так показалось Бондареву, когда он наткнулся на Акмаля в миланском аэропорту.
Акмаль поморщился при виде обмякшего тела на стуле. Запах крови и достаточное количество самой крови на полу удержали его на пороге.
— Как свинья, — кратко сказал Акмаль по поводу трупа своего бывшего коллеги.
— Он так ничего и… — проговорил один из парней, изрядно вспотевший во время процедуры проверки.
— Я всё слышал, — несколько разочарованно сказал Акмаль. — Это хорошо, что он не работал на наших врагов. Но я всё равно не смог бы ему доверять. Зато информация проверена, — он усмехнулся и подмигнул мертвецу. — Проверена по полной программе.
Акмаль развернулся и торопливо зашагал по коридору. Теперь ему нужно было срочно сделать несколько телефонных звонков.
Пять часов спустя, когда эти звонки были сделаны, согласие получено, примерная смета посчитана, каналы финансовых траншей определены, планы санкционированы, прочие вопросы урегулированы…
Тогда Акмаль подумал о Чёрном Малике. Если конкретно, то Акмаль подумал о том, что есть время вкладывать деньги и есть время получать дивиденды со вкладов.
Теперь эту нехитрую, но приятную мысль надо было довести до сведения Чёрного Малика. Акмаль снял трубку аппарата спутниковой связи.
Глава 25
Алексей Белов: поездка на природу
1
— Видишь здесь кого-нибудь знакомого? — с деланым равнодушием спросил Харкевич.
— Да, — сказал Алексей. — Я знал этого парня. Когда он был жив.
— А за что же ты его сделал неживым? Денежки не поделили?
— Я его не убивал. Я его просто ударил, чтобы он не выделывался.
— Но он мёртв. Я не прокурор, я не обвиняю тебя, я просто говорю тебе о факте — этот парень, твой приятель, он мёртв. Ты зашёл в мастерскую — он был жив. Ты вышел — и он стал мёртвым. Свидетели имеются. Вывод: ты его убил.
Алексей исподлобья посмотрел на Харкевича. Тот был вежлив, доброжелателен и напрашивался на то, чтобы ему свернули шею. Оказалось, что все гораздо сложнее, чем Алексей думал поначалу. Только бы не налепить ошибок, как с Мишей. А то исправлять замучаешься.
Он снова просмотрел фотографии, но уже более внимательно. И усмехнулся.
— Там есть что-то смешное? — удивился Харкевич. — А я как-то не заметил…
— Смешно уже то, что вы стараетесь подцепить меня на крючок. Я и так готов с вами работать, безо всякого шантажа. А потом… — Алексей ткнул пальцем в снимок. — Он лежал немножко по-другому. И подушка на диване лежала немного по-другому. Вы будете смеяться, но кто-то зашёл в мастерскую после меня, взял подушку и придушил Мишу. А потом сделал снимки.
Алексей вопросительно посмотрел на Мамонта. Тот выдержал этот взгляд и молча стоял с непроницаемой физиономией, пока Харкевич не произнёс с одобрением:
— Мозги работают.
Мамонт немедленно расслабился и шумно загыкал, также выражая своё одобрение Алексею.
— А тебе, Мамонт, замечание, — оборвал его веселье Харкевич. — Неаккуратно. Грубо.
— И все для того, чтобы иметь на меня компромат? — продолжал недоумевать Алексей.
— Ты пока не генеральный прокурор, чтобы на тебя компромат собирать. Это так, по ходу дела. Мамонт должен был выяснить, что ты вообще из себя представляешь.
— Ну и как?
— А так, — усмехнулся Харкевич. — Морозова была права. Ты никто. Мыльный пузырь. За тобой никого нет. Ты все наврал.
— Я принёс сорок две тысячи, — сказал Алексей.
— Да-да. Конечно. Мне даже интересно, что бы ты стал делать, если бы тебя отоварили на эти деньги. Куда бы ты потащил «калаши» — или что ты там хотел купить?
— Давайте проверим, — предложил Алексей. — Дайте мне товар, и посмотрим тогда…
— Нет-нет, — замахал руками Харкевич. — Никаких экспериментов. Всё, что нужно, мы про тебя теперь знаем. Благодаря Мамонту, который иногда бывает неаккуратен, но в целом всегда добивается нужного результата.
— И в чём результат?
— Мы знаем, где ты взял эти деньги. Мы знаем, как ты их взял.
— И что вам с того знания?
— Для начала мы могли бы тебя пришить за твоё враньё. Мы могли бы пришить тебя за покойного Данилу, который погиб только потому, что одному мальчику очень захотелось пролезть наверх и заняться серьёзным делом.
— Мальчик — это я? — уточнил Алексей, игнорируя напоминание о Даниле, поскольку это был лишь трёп. Если бы они действительно хотели мстить за Данилу, так давно бы уже порезали Алексея на ленточки. Но Данила был для них балластом, от которого пора было избавляться — раньше или позже.
— Именно.
— То есть мои сорок две тысячи вам не нужны.
— Э-э… И тут мы переходим к другому вопросу.
— Ну-ка.
— Если ты действительно хочешь участвовать в серьёзном бизнесе, то ты не должен больше врать. Врать нам.
Алексей пожал плечами.
— Что это значит? — спросил Харкевич.
— Я попробую.
— У нас тут не кинопробы, Лёша. Если ты проколешься, если ты начнёшь какую-то свою игру…
— Я не за этим сюда пришёл, — сказал Алексей, и в этот миг он истово верил в искренность своих слов. Все связанное с историей своего приезда в Москву он изолировал в памяти словно стеной из свинца, чтобы Харкевич, будь он хоть трижды телепатом, не докопался до настоящего.
— …свою игру, то ты очень пожалеешь. Это, — Харкевич ткнул пальцем в фотографии, — только часть крючка, на который тебя подвесят в случае чего. Чтобы в случае чего натравить ещё и ментов на тебя. Но обычно мы справляемся собственными силами. Вот тут недавно… — Он посмотрел на Мамонта, и тот понимающе закивал. — …Выискались слишком ушлые ребята из наших. Пришлось в цемент закатать. Только одного, к сожалению. Остальные просто не дожили до финальной процедуры.
Он посмотрел на Алексея, надеясь, что произвёл впечатление своими словами. Однако слова на Алексея давно уже не производили сильного воздействия. Он мог бы притвориться, но сейчас он не хотел притворяться. Он хотел выглядеть естественно.
— То есть у вас проблемы с кадрами, — сказал Алексей. — Я же говорю, вам нужны такие, как я. Я вовремя зашёл. Скажите спасибо.
— Наглый ты, — констатировал Харкевич. — Молодой и наглый. Ну да ничего, пообтешешься со временем.
— То есть я принят на работу? — уточнил Алексей.
— У тебя даже будет трудовая книжка, — усмехнулся Харкевич. — Все как у людей. Контракт мы подписывать не будем, вместо этого Мамонт тебя проинструктирует устно. И не дай бог, ты забудешь хоть одно слово из его инструкций.
— Да уж, — веско произнёс Мамонт.
— У меня только один вопрос, — сказал Алексей.
— Слушаю.
— Если мы все выяснили… Если вы не собираетесь мне ничего продавать, а я не собираюсь ничего покупать…
— Ну.
— Я могу забрать свои деньги? Они мне непросто достались.
— Я в курсе, — кивнул Харкевич.
— Я могу?
— Нет, ты не можешь.
— Но…
— Считай, что ты заплатил вступительный взнос.
— Неслабый взнос, — пробормотал Алексей.
— Так и работа приличная. А чтобы тебе было не так грустно… — Харкевич кинул Алексею две пачки с мелкими купюрами. — Сними квартиру, оденься поприличнее, заведи мобильник.
— Ствол?
Мамонт засмеялся с видом старослужащего, услышавшего детский лепет салабона.
— Если он тебе понадобится, тебе его дадут, — сказал Харкевич. — Я думаю, что пока…
«О боже, — подумал он в следующую секунду. — Не иначе, и эта кофеварка сломалась».
Морозова смахнула с крышки стола деньги и уселась на освободившееся место. Алексея и Мамонта она как бы не замечала.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Харкевич.
— Мальчики, кыш, — ответила Морозова, и Алексей сообразил, что это предложение адресуется ему. Чтобы сомнений у него совсем уже не осталось, Мамонт взял его за плечи и вывел в коридор.
— Стерва, — повторил Алексей своё старое наблюдение, оказавшись по другую сторону захлопнувшейся тяжёлой двери.
— Зверь-баба, — согласился Мамонт и выжидающе посмотрел на Алексея.
— Спасибо, — сказал Алексей. — Если бы не ты, меня там, возле казино, размазали бы по стенке эти уроды.
— Точно, — согласился Мамонт. — Размазали бы.
— Ты мне помог.
— Точно. А помощь стоит денег, — развил свою мысль Мамонт и забрал у Алексея одну пачку. — Это как вступительный взнос, понимаешь?
— И много их ещё будет? — поинтересовался Алексей, глядя на оставшиеся у него деньги.
— Нет, — обнадёжил его Мамонт. — Это был последний. Ты теперь держись меня, и все у тебя будет в норме. Ты мне сразу понравился. Ещё тогда.
— Когда я валялся в вашем подвале, а ты молотил меня ногами?
— Ага.
— Ты мне тогда тоже понравился. От души работал.
— А как же. Всегда так и надо. Я тебе ещё один совет дам. Бесплатный.
— Ну-ка.
— Девку ты зря тогда отпустил. Девки, они все растреплют. У них организм так устроен. Кончить надо было ту девку.
— Наверное, — медленно кивнул Алексей.
— Время свободное будет — займись. Я помогу, если что.
— Спасибо.
— Да, — сказал Алексей. — Я знал этого парня. Когда он был жив.
— А за что же ты его сделал неживым? Денежки не поделили?
— Я его не убивал. Я его просто ударил, чтобы он не выделывался.
— Но он мёртв. Я не прокурор, я не обвиняю тебя, я просто говорю тебе о факте — этот парень, твой приятель, он мёртв. Ты зашёл в мастерскую — он был жив. Ты вышел — и он стал мёртвым. Свидетели имеются. Вывод: ты его убил.
Алексей исподлобья посмотрел на Харкевича. Тот был вежлив, доброжелателен и напрашивался на то, чтобы ему свернули шею. Оказалось, что все гораздо сложнее, чем Алексей думал поначалу. Только бы не налепить ошибок, как с Мишей. А то исправлять замучаешься.
Он снова просмотрел фотографии, но уже более внимательно. И усмехнулся.
— Там есть что-то смешное? — удивился Харкевич. — А я как-то не заметил…
— Смешно уже то, что вы стараетесь подцепить меня на крючок. Я и так готов с вами работать, безо всякого шантажа. А потом… — Алексей ткнул пальцем в снимок. — Он лежал немножко по-другому. И подушка на диване лежала немного по-другому. Вы будете смеяться, но кто-то зашёл в мастерскую после меня, взял подушку и придушил Мишу. А потом сделал снимки.
Алексей вопросительно посмотрел на Мамонта. Тот выдержал этот взгляд и молча стоял с непроницаемой физиономией, пока Харкевич не произнёс с одобрением:
— Мозги работают.
Мамонт немедленно расслабился и шумно загыкал, также выражая своё одобрение Алексею.
— А тебе, Мамонт, замечание, — оборвал его веселье Харкевич. — Неаккуратно. Грубо.
— И все для того, чтобы иметь на меня компромат? — продолжал недоумевать Алексей.
— Ты пока не генеральный прокурор, чтобы на тебя компромат собирать. Это так, по ходу дела. Мамонт должен был выяснить, что ты вообще из себя представляешь.
— Ну и как?
— А так, — усмехнулся Харкевич. — Морозова была права. Ты никто. Мыльный пузырь. За тобой никого нет. Ты все наврал.
— Я принёс сорок две тысячи, — сказал Алексей.
— Да-да. Конечно. Мне даже интересно, что бы ты стал делать, если бы тебя отоварили на эти деньги. Куда бы ты потащил «калаши» — или что ты там хотел купить?
— Давайте проверим, — предложил Алексей. — Дайте мне товар, и посмотрим тогда…
— Нет-нет, — замахал руками Харкевич. — Никаких экспериментов. Всё, что нужно, мы про тебя теперь знаем. Благодаря Мамонту, который иногда бывает неаккуратен, но в целом всегда добивается нужного результата.
— И в чём результат?
— Мы знаем, где ты взял эти деньги. Мы знаем, как ты их взял.
— И что вам с того знания?
— Для начала мы могли бы тебя пришить за твоё враньё. Мы могли бы пришить тебя за покойного Данилу, который погиб только потому, что одному мальчику очень захотелось пролезть наверх и заняться серьёзным делом.
— Мальчик — это я? — уточнил Алексей, игнорируя напоминание о Даниле, поскольку это был лишь трёп. Если бы они действительно хотели мстить за Данилу, так давно бы уже порезали Алексея на ленточки. Но Данила был для них балластом, от которого пора было избавляться — раньше или позже.
— Именно.
— То есть мои сорок две тысячи вам не нужны.
— Э-э… И тут мы переходим к другому вопросу.
— Ну-ка.
— Если ты действительно хочешь участвовать в серьёзном бизнесе, то ты не должен больше врать. Врать нам.
Алексей пожал плечами.
— Что это значит? — спросил Харкевич.
— Я попробую.
— У нас тут не кинопробы, Лёша. Если ты проколешься, если ты начнёшь какую-то свою игру…
— Я не за этим сюда пришёл, — сказал Алексей, и в этот миг он истово верил в искренность своих слов. Все связанное с историей своего приезда в Москву он изолировал в памяти словно стеной из свинца, чтобы Харкевич, будь он хоть трижды телепатом, не докопался до настоящего.
— …свою игру, то ты очень пожалеешь. Это, — Харкевич ткнул пальцем в фотографии, — только часть крючка, на который тебя подвесят в случае чего. Чтобы в случае чего натравить ещё и ментов на тебя. Но обычно мы справляемся собственными силами. Вот тут недавно… — Он посмотрел на Мамонта, и тот понимающе закивал. — …Выискались слишком ушлые ребята из наших. Пришлось в цемент закатать. Только одного, к сожалению. Остальные просто не дожили до финальной процедуры.
Он посмотрел на Алексея, надеясь, что произвёл впечатление своими словами. Однако слова на Алексея давно уже не производили сильного воздействия. Он мог бы притвориться, но сейчас он не хотел притворяться. Он хотел выглядеть естественно.
— То есть у вас проблемы с кадрами, — сказал Алексей. — Я же говорю, вам нужны такие, как я. Я вовремя зашёл. Скажите спасибо.
— Наглый ты, — констатировал Харкевич. — Молодой и наглый. Ну да ничего, пообтешешься со временем.
— То есть я принят на работу? — уточнил Алексей.
— У тебя даже будет трудовая книжка, — усмехнулся Харкевич. — Все как у людей. Контракт мы подписывать не будем, вместо этого Мамонт тебя проинструктирует устно. И не дай бог, ты забудешь хоть одно слово из его инструкций.
— Да уж, — веско произнёс Мамонт.
— У меня только один вопрос, — сказал Алексей.
— Слушаю.
— Если мы все выяснили… Если вы не собираетесь мне ничего продавать, а я не собираюсь ничего покупать…
— Ну.
— Я могу забрать свои деньги? Они мне непросто достались.
— Я в курсе, — кивнул Харкевич.
— Я могу?
— Нет, ты не можешь.
— Но…
— Считай, что ты заплатил вступительный взнос.
— Неслабый взнос, — пробормотал Алексей.
— Так и работа приличная. А чтобы тебе было не так грустно… — Харкевич кинул Алексею две пачки с мелкими купюрами. — Сними квартиру, оденься поприличнее, заведи мобильник.
— Ствол?
Мамонт засмеялся с видом старослужащего, услышавшего детский лепет салабона.
— Если он тебе понадобится, тебе его дадут, — сказал Харкевич. — Я думаю, что пока…
«О боже, — подумал он в следующую секунду. — Не иначе, и эта кофеварка сломалась».
Морозова смахнула с крышки стола деньги и уселась на освободившееся место. Алексея и Мамонта она как бы не замечала.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Харкевич.
— Мальчики, кыш, — ответила Морозова, и Алексей сообразил, что это предложение адресуется ему. Чтобы сомнений у него совсем уже не осталось, Мамонт взял его за плечи и вывел в коридор.
— Стерва, — повторил Алексей своё старое наблюдение, оказавшись по другую сторону захлопнувшейся тяжёлой двери.
— Зверь-баба, — согласился Мамонт и выжидающе посмотрел на Алексея.
— Спасибо, — сказал Алексей. — Если бы не ты, меня там, возле казино, размазали бы по стенке эти уроды.
— Точно, — согласился Мамонт. — Размазали бы.
— Ты мне помог.
— Точно. А помощь стоит денег, — развил свою мысль Мамонт и забрал у Алексея одну пачку. — Это как вступительный взнос, понимаешь?
— И много их ещё будет? — поинтересовался Алексей, глядя на оставшиеся у него деньги.
— Нет, — обнадёжил его Мамонт. — Это был последний. Ты теперь держись меня, и все у тебя будет в норме. Ты мне сразу понравился. Ещё тогда.
— Когда я валялся в вашем подвале, а ты молотил меня ногами?
— Ага.
— Ты мне тогда тоже понравился. От души работал.
— А как же. Всегда так и надо. Я тебе ещё один совет дам. Бесплатный.
— Ну-ка.
— Девку ты зря тогда отпустил. Девки, они все растреплют. У них организм так устроен. Кончить надо было ту девку.
— Наверное, — медленно кивнул Алексей.
— Время свободное будет — займись. Я помогу, если что.
— Спасибо.
2
Харкевич не сразу сообразил, что случилось. Он ещё некоторое время размышлял, стоит ли ему дружески непринуждённо шлёпнуть Морозову по бедру, вдруг оказавшемуся в поле его досягаемости, — а именно на столе по соседству с разбросанными пачками денег. Это действие действительно стоило серьёзно обмозговать, и Харкевич задумался, тем более что и Морозова сосредоточенно молчала. Но она молчала совсем по другому поводу.
— Кхм, — сказал наконец Харкевич и осторожно двинул правую руку к цели.
— Приехали, — внезапно произнесла в этот миг Морозова. Харкевич на всякий случай поспешно отдёрнул руку, а потом переспросил:
— Кто?
— Мы, — мрачно ответила Морозова. — Левша покончил с собой. Сегодня утром.
— Как?! — Харкевич моментально забыл про свои похотливые планы. Это было важнее.
— Я сама не видела, но скорее всего разнёс себе башку какой-нибудь из своих игрушек. У него было из чего выбирать.
— Я не про то… Я имел в виду — с чего бы это он?
— А с чего люди пускают себе пулю в башку? Жить надоело.
— Вот мерзавец, — разочарованно сказал Харкевич. — Вот ведь подонок. Ну нет чтоб как порядочные люди — доделай работу, а уж потом стреляйся… Хочешь себя убить — пожалуйста. Но зачем же другим людям проблемы создавать?! Так я на него рассчитывал…
Морозова согласно кивнула.
— Все теперь коту под хвост… — сокрушался Харкевич. — Я даже не знаю… — Он какое-то время ошарашенно смотрел перед собой, вполголоса высказывая своё неодобрение поступком Левши, но потом всё же спохватился: — Откуда информация?
— Мальчик позвонил.
— Что за мальчик?
— Помощник его. Утром пришёл, а Левша уже холодный. Мальчик позвонил нам. Начальство в курсе. Они рвут и мечут.
— Я их понимаю.
— И у них вопрос — кто контролировал Левшу?
Только теперь до Харкевича в полном объёме дошло — чем для него это может закончиться.
— Кхм, — он встал из-за стола и прошёлся по комнате, как бы разминая затёкшие мышцы, а на самом деле выстраивая линию защиты. — Ну вообще-то… Как ты понимаешь, письменного распоряжения по этому вопросу не было…
— Как я понимаю, мы работаем не на швейной фабрике, и если бы по каждому вопросу издавались письменные приказы, то ты бы сейчас находился совсем в другом месте и писал оттуда сорок восьмую просьбу о помиловании.
— Ну да…
— Кому было сказано присматривать за Левшой?
— Мне, — неохотно признался Харкевич.
— Давно ты с ним общался в последний раз?
— Э-э… Кажется… Месяц назад?
— Ты завалил это дело, — подвела черту Морозова.
— Кто же мог знать, что он…
— Ты должен был знать. Ты должен был знать о нём все. Ты должен был давать ему лекарства, кормить его завтраком, чистить ему ботинки, читать ему сказки на ночь — всё, что угодно, пока он не закончит работу. Он не закончил работу. И теперь очень трудно будет доказать, что в этом нет твоей вины.
Харкевич основательно задумался и не нашёл у себя в голове ни одной утешительной мысли. Он подошёл к зарешеченному окну, которое и без того наводило на него пессимистические мысли, и тихо выматерился в пространство. Потом он обернулся к Морозовой:
— И что? Меня вызывают?
— Тебя вызовут потом. А сейчас надо ехать к Левше и вытащить оттуда все.
— Все?
— До последней железки и до последней бумажки. Никаких следов не должно остаться.
— Может быть, — оживился Харкевич, — он оставил какие-то указания по своей работе? Может, мы всё-таки сумеем доделать?
— Тебе лучше думать, что никаких указаний Левша не оставил, — сказала Морозова и пояснила свою мысль: — Чтоб потом не разочаровываться.
— Да-да, — механически согласился Харкевич. Но мысли его уже мчались в другом направлении. — И там же этот мальчик… Этот его гребаный помощник, который не уследил… Он тоже может кое-что знать…
— Разумно рассуждаешь, — Морозова соскользнула с крышки стола. — Остальное додумаешь по дороге. Поехали.
— Поехали, — Харкевич кинулся вслед за Морозовой, прекрасно понимая, что спасением для него могут быть только быстрые и успешные действия по ликвидации проблемы, которую он сам себе создал.
В коридоре Морозова пропустила его вперёд, а сама свернула в свой кабинет, где сменила лёгкие итальянские полуботинки на серьёзную армейскую обувь, когда-то безвозвратно потерянную на складах НАТО. Расположенная за Кольцевой дорогой резиденция покойного Левши была окружена местами столь непролазными и дремучими, что в иной обуви туда соваться и не стоило. Поверх майки Морозова надела кожаную куртку, в одном из карманов которой лежал глушитель к «парабеллуму». Сам «парабеллум» находился в чёрной наплечной сумке, которую Морозова намеревалась взять с собой. Помимо оружия, в сумке имелась видеокамера, и если про видеокамеру Морозова знала точно, что та ей понадобится, с оружием были возможны варианты.
Потому что инструкции, данные ей сверху, гласили — действовать по обстановке.
И именно Морозова должна будет решить, что там за обстановка. И сколькими выстрелами эту обстановку можно улучшить.
— Кхм, — сказал наконец Харкевич и осторожно двинул правую руку к цели.
— Приехали, — внезапно произнесла в этот миг Морозова. Харкевич на всякий случай поспешно отдёрнул руку, а потом переспросил:
— Кто?
— Мы, — мрачно ответила Морозова. — Левша покончил с собой. Сегодня утром.
— Как?! — Харкевич моментально забыл про свои похотливые планы. Это было важнее.
— Я сама не видела, но скорее всего разнёс себе башку какой-нибудь из своих игрушек. У него было из чего выбирать.
— Я не про то… Я имел в виду — с чего бы это он?
— А с чего люди пускают себе пулю в башку? Жить надоело.
— Вот мерзавец, — разочарованно сказал Харкевич. — Вот ведь подонок. Ну нет чтоб как порядочные люди — доделай работу, а уж потом стреляйся… Хочешь себя убить — пожалуйста. Но зачем же другим людям проблемы создавать?! Так я на него рассчитывал…
Морозова согласно кивнула.
— Все теперь коту под хвост… — сокрушался Харкевич. — Я даже не знаю… — Он какое-то время ошарашенно смотрел перед собой, вполголоса высказывая своё неодобрение поступком Левши, но потом всё же спохватился: — Откуда информация?
— Мальчик позвонил.
— Что за мальчик?
— Помощник его. Утром пришёл, а Левша уже холодный. Мальчик позвонил нам. Начальство в курсе. Они рвут и мечут.
— Я их понимаю.
— И у них вопрос — кто контролировал Левшу?
Только теперь до Харкевича в полном объёме дошло — чем для него это может закончиться.
— Кхм, — он встал из-за стола и прошёлся по комнате, как бы разминая затёкшие мышцы, а на самом деле выстраивая линию защиты. — Ну вообще-то… Как ты понимаешь, письменного распоряжения по этому вопросу не было…
— Как я понимаю, мы работаем не на швейной фабрике, и если бы по каждому вопросу издавались письменные приказы, то ты бы сейчас находился совсем в другом месте и писал оттуда сорок восьмую просьбу о помиловании.
— Ну да…
— Кому было сказано присматривать за Левшой?
— Мне, — неохотно признался Харкевич.
— Давно ты с ним общался в последний раз?
— Э-э… Кажется… Месяц назад?
— Ты завалил это дело, — подвела черту Морозова.
— Кто же мог знать, что он…
— Ты должен был знать. Ты должен был знать о нём все. Ты должен был давать ему лекарства, кормить его завтраком, чистить ему ботинки, читать ему сказки на ночь — всё, что угодно, пока он не закончит работу. Он не закончил работу. И теперь очень трудно будет доказать, что в этом нет твоей вины.
Харкевич основательно задумался и не нашёл у себя в голове ни одной утешительной мысли. Он подошёл к зарешеченному окну, которое и без того наводило на него пессимистические мысли, и тихо выматерился в пространство. Потом он обернулся к Морозовой:
— И что? Меня вызывают?
— Тебя вызовут потом. А сейчас надо ехать к Левше и вытащить оттуда все.
— Все?
— До последней железки и до последней бумажки. Никаких следов не должно остаться.
— Может быть, — оживился Харкевич, — он оставил какие-то указания по своей работе? Может, мы всё-таки сумеем доделать?
— Тебе лучше думать, что никаких указаний Левша не оставил, — сказала Морозова и пояснила свою мысль: — Чтоб потом не разочаровываться.
— Да-да, — механически согласился Харкевич. Но мысли его уже мчались в другом направлении. — И там же этот мальчик… Этот его гребаный помощник, который не уследил… Он тоже может кое-что знать…
— Разумно рассуждаешь, — Морозова соскользнула с крышки стола. — Остальное додумаешь по дороге. Поехали.
— Поехали, — Харкевич кинулся вслед за Морозовой, прекрасно понимая, что спасением для него могут быть только быстрые и успешные действия по ликвидации проблемы, которую он сам себе создал.
В коридоре Морозова пропустила его вперёд, а сама свернула в свой кабинет, где сменила лёгкие итальянские полуботинки на серьёзную армейскую обувь, когда-то безвозвратно потерянную на складах НАТО. Расположенная за Кольцевой дорогой резиденция покойного Левши была окружена местами столь непролазными и дремучими, что в иной обуви туда соваться и не стоило. Поверх майки Морозова надела кожаную куртку, в одном из карманов которой лежал глушитель к «парабеллуму». Сам «парабеллум» находился в чёрной наплечной сумке, которую Морозова намеревалась взять с собой. Помимо оружия, в сумке имелась видеокамера, и если про видеокамеру Морозова знала точно, что та ей понадобится, с оружием были возможны варианты.
Потому что инструкции, данные ей сверху, гласили — действовать по обстановке.
И именно Морозова должна будет решить, что там за обстановка. И сколькими выстрелами эту обстановку можно улучшить.
3
Джип съехал с дороги и осторожно втиснулся между сосен. По крыше и бокам застучали ветки. Метров через двадцать Морозова заглушила мотор — теперь машина была невидима со стороны дороги.
— Пошли, — скомандовала она, потянув к себе сумку. Харкевич энергично выпрыгнул из джипа, сделал пару шагов и вляпался по щиколотку в вязкую, влажную грязь. Морозова усмехнулась и прошла мимо. Харкевич громко высказал своё мнение по поводу этого незапланированного выезда на природу вообще и насчёт грязи в частности, но никто не обратил внимания на его слова. Поэтому Харкевичу пришлось торопливо вытаскивать туфлю из грязи, наскоро счищать с неё чёрные комки и бежать вдогонку за остальными. Остальных, не считая Морозовой, было трое — Мамонт, Алексей и худой бородатый мужчина лет сорока, который запрыгнул в джип в последний момент перед отъездом и имел при этом очень кислое выражение лица. Судя по всему, подобные выезды не входили в круг его обычных обязанностей.
Мамонт шёл первым, прокладывая путь посреди леса. За ним шёл Алексей, который совершенно не имел понятия — куда они идут и зачем. Но раз уж он попал в эту команду, ему оставалось только подчиниться общим правилам игры. Чем-то это было сродни армейской дисциплине, и Алексей даже почувствовал некоторое облегчение — не нужно было думать самому: просто делай, что говорят. И все.
Было немного странно, что командиром маленького отряда является женщина — та самая, что шла за Алексеем и не спускала с него глаз. Та самая, что когда-то встретила Алексея в «Макдоналдсе» и поразила его своей немыслимой самоуверенностью. Та самая, которую Алексей совершенно заслуженно обозвал стервой.
Теперь она быстро и почти бесшумно шагала за ним, и Алексею начинало казаться, что Морозова — так её звали — имеет некоторое право на такую самоуверенность. Во всяком случае, за рулём джипа или посреди леса она выглядела столь же собранной, спокойной и подготовленной, как и в стенах своего офиса. Харкевич и тот тощий бородач производили куда более жалкое впечатление. С лица бородатого мужчины не сходило страдальческое выражение, он то и дело спотыкался и норовил отстать. Харкевич раз и навсегда был выведен из себя трагедией с туфлей. Алексей пока не понимал, зачем нужно было тащить в лес этих двоих, но, видимо, начальство имело свои резоны. И не дело Алексея было об этих резонах выспрашивать.
Вдруг Мамонт остановился. Алексей тоже замер, а Морозова обошла его, приблизилась к Мамонту и спросила:
— Пришли?
— Угу, — сказал Мамонт. Харкевич, нещадно лупя себя по щекам в тщетных попытках изничтожить особо надоедливых мошек, встал рядом с Морозовой, уставился куда-то вперёд и решительно кивнул:
— Точно. Пришли. Это здесь. Чего встали, пош…
— Пошли, — скомандовала она, потянув к себе сумку. Харкевич энергично выпрыгнул из джипа, сделал пару шагов и вляпался по щиколотку в вязкую, влажную грязь. Морозова усмехнулась и прошла мимо. Харкевич громко высказал своё мнение по поводу этого незапланированного выезда на природу вообще и насчёт грязи в частности, но никто не обратил внимания на его слова. Поэтому Харкевичу пришлось торопливо вытаскивать туфлю из грязи, наскоро счищать с неё чёрные комки и бежать вдогонку за остальными. Остальных, не считая Морозовой, было трое — Мамонт, Алексей и худой бородатый мужчина лет сорока, который запрыгнул в джип в последний момент перед отъездом и имел при этом очень кислое выражение лица. Судя по всему, подобные выезды не входили в круг его обычных обязанностей.
Мамонт шёл первым, прокладывая путь посреди леса. За ним шёл Алексей, который совершенно не имел понятия — куда они идут и зачем. Но раз уж он попал в эту команду, ему оставалось только подчиниться общим правилам игры. Чем-то это было сродни армейской дисциплине, и Алексей даже почувствовал некоторое облегчение — не нужно было думать самому: просто делай, что говорят. И все.
Было немного странно, что командиром маленького отряда является женщина — та самая, что шла за Алексеем и не спускала с него глаз. Та самая, что когда-то встретила Алексея в «Макдоналдсе» и поразила его своей немыслимой самоуверенностью. Та самая, которую Алексей совершенно заслуженно обозвал стервой.
Теперь она быстро и почти бесшумно шагала за ним, и Алексею начинало казаться, что Морозова — так её звали — имеет некоторое право на такую самоуверенность. Во всяком случае, за рулём джипа или посреди леса она выглядела столь же собранной, спокойной и подготовленной, как и в стенах своего офиса. Харкевич и тот тощий бородач производили куда более жалкое впечатление. С лица бородатого мужчины не сходило страдальческое выражение, он то и дело спотыкался и норовил отстать. Харкевич раз и навсегда был выведен из себя трагедией с туфлей. Алексей пока не понимал, зачем нужно было тащить в лес этих двоих, но, видимо, начальство имело свои резоны. И не дело Алексея было об этих резонах выспрашивать.
Вдруг Мамонт остановился. Алексей тоже замер, а Морозова обошла его, приблизилась к Мамонту и спросила:
— Пришли?
— Угу, — сказал Мамонт. Харкевич, нещадно лупя себя по щекам в тщетных попытках изничтожить особо надоедливых мошек, встал рядом с Морозовой, уставился куда-то вперёд и решительно кивнул:
— Точно. Пришли. Это здесь. Чего встали, пош…