Страница:
Хозяин кабинета был Большим не только по размаху своей деятельности, но и по физическим габаритам. Он навис над Харкевичем, как девятый вал над растерянно крутящейся в волнах рыбацкой лодчонкой, а потом сделал нечто невообразимое.
Он поправил Харкевичу галстук. Осторожно подтянул узел кверху. Удовлетворённо посмотрел на результат своих действий и сказал:
— Так лучше.
Харкевич кивнул. Он был абсолютно во всём согласен с Большим Человеком. Если бы тот сейчас сказал, что на улице зима, что пол — это потолок, а чёрное — это белое, Харкевич был бы обеими руками «за». Но Большого Человека такие мелочи не интересовали.
Он сказал:
— Напомни, почему я должен всем этим заниматься?
Харкевич задумался над вопросом. «Этим» — могло означать всё, что угодно. Харкевич имел примерно почти такое же представление о размахе деятельности Большого Человека, какое муравей имеет о деятельности президентской администрации. То есть он слышал… До него доходила кое-какая информация… Вообще, учитывая тот факт, что за провал в истории с Левшой Харкевича доставили сюда, можно и нужно было предположить, что Большой Человек имеет некоторое отношение к Фирме. Но абсолютно точно было и то, что для Большого Человека Фирма — лишь один из многих проектов. Можно было сказать, что Фирма — это то, чем занимался один из пальцев на правой ноге Большого Человека. Остальные пальцы, несомненно, тоже были при деле.
Харкевич все ещё молчал, и Большой Человек снисходительно подсказал:
— Почему я должен встречаться с тобой и слушать твои оправдания?
Это тоже был тяжёлый вопрос. Харкевич не знал, как правильно ответить, чтобы не обидеть Большого Человека. Хотя мог ли он вообще его обидеть? Может ли муравей обидеть главу президентской администрации?
— Потому что, — со вздохом проговорил Большой Человек, — лет двадцать пять назад одна легкомысленная девушка пренебрегла контрацепцией, и в результате на свет появился мальчик по имени Аркаша. Эта девушка и дальше вела себя очень легкомысленно. В частности, слишком быстро ездила на машинах… И вот в результате о мальчике с дурацким именем Аркаша вынужден заботиться старший брат этой легкомысленной особы. Как будто ему больше нечем заняться в этой жизни. Так?
— Так, — виновато потупил глаза Харкевич.
— Ну а раз так, то, может быть, ты мне объяснишь?..
— Что?
— Почему ты такой мудак.
— Э-э…
— Только не говори, что это не поддающийся объяснению научный феномен. Терпеть не могу всякие феномены. Ну?
— Я виноват, — сказал Харкевич, прилежно разыгрывая раскаяние.
— Да? И что, это больше не повторится?
— Нет! — решительно заверил Харкевич. Кажется, на этот раз ему снова повезло…
Нет, не повезло. Не в этот раз. Большой Человек, не меняясь в лице, отвесил Харкевичу мощную оплеуху, от которой тот отлетел на пару шагов, а потом уставился на автора оплеухи так, словно узрел Второе пришествие. Неизвестно, что больше потрясло Харкевича — внезапность удара или же сам факт того, что Большой Человек лично приложился к его физиономии в воспитательных целях.
— Эту херню я уже слышал в прошлый раз, — пояснил Большой Человек. — И не надо мне во второй раз втюхивать один и тот же товар. Если ты не справляешься с делом, я тебе найду другое место. Сторожем на автостоянку — пойдёшь?
— Ха, — сказал Харкевич, очень сильно надеясь, что это такая шутка. — Ха-ха.
— Это как раз работа по твоим мозгам, вреда от тебя будет меньше, ну и никто не сможет меня упрекнуть, что мой племянник бедствует. На водку с шоколадом хватит.
— Я… Я…
— Короче, — сказал Большой Человек, взглянув на часы. — Родство родством, но ты меня уже утомил. Жалуются на тебя, понял? Говорят, проку от тебя мало. Так что, будь добр, докажи людям, что от тебя есть прок. Не позорь фамилию.
— Ага.
— Вот эту штуку, которую… Ну ты понял.
— Ага.
— Её надо продать.
— Ага.
— Займись этим. Хотя бы продать ты сможешь?
— Я постараюсь.
— Если плохо постараешься, то лучше меняй фамилию и сам беги на автостоянку.
— Понял.
— И ещё одно. Ты не забыл про свою главную задачу?
— Э-э… — за последние десять минут на долю Харкевича досталось слишком много эмоций и информации, чтобы он мог быстро соображать.
— Зачем я тебя засунул в Фирму.
— Чтобы… Чтобы я присматривал за ними?
— Типа того. Присматриваешь ты тоже хреново.
— Так вроде бы все нормально…
— Вроде… Учти — ты там не один такой присматривающий. Есть и другие люди. И если они мне передадут, что ты чем-то таким занялся…
— Я…
— Я похороню тебя рядом с твоей легкомысленной мамой.
9
10
Глава 26
1
2
Он поправил Харкевичу галстук. Осторожно подтянул узел кверху. Удовлетворённо посмотрел на результат своих действий и сказал:
— Так лучше.
Харкевич кивнул. Он был абсолютно во всём согласен с Большим Человеком. Если бы тот сейчас сказал, что на улице зима, что пол — это потолок, а чёрное — это белое, Харкевич был бы обеими руками «за». Но Большого Человека такие мелочи не интересовали.
Он сказал:
— Напомни, почему я должен всем этим заниматься?
Харкевич задумался над вопросом. «Этим» — могло означать всё, что угодно. Харкевич имел примерно почти такое же представление о размахе деятельности Большого Человека, какое муравей имеет о деятельности президентской администрации. То есть он слышал… До него доходила кое-какая информация… Вообще, учитывая тот факт, что за провал в истории с Левшой Харкевича доставили сюда, можно и нужно было предположить, что Большой Человек имеет некоторое отношение к Фирме. Но абсолютно точно было и то, что для Большого Человека Фирма — лишь один из многих проектов. Можно было сказать, что Фирма — это то, чем занимался один из пальцев на правой ноге Большого Человека. Остальные пальцы, несомненно, тоже были при деле.
Харкевич все ещё молчал, и Большой Человек снисходительно подсказал:
— Почему я должен встречаться с тобой и слушать твои оправдания?
Это тоже был тяжёлый вопрос. Харкевич не знал, как правильно ответить, чтобы не обидеть Большого Человека. Хотя мог ли он вообще его обидеть? Может ли муравей обидеть главу президентской администрации?
— Потому что, — со вздохом проговорил Большой Человек, — лет двадцать пять назад одна легкомысленная девушка пренебрегла контрацепцией, и в результате на свет появился мальчик по имени Аркаша. Эта девушка и дальше вела себя очень легкомысленно. В частности, слишком быстро ездила на машинах… И вот в результате о мальчике с дурацким именем Аркаша вынужден заботиться старший брат этой легкомысленной особы. Как будто ему больше нечем заняться в этой жизни. Так?
— Так, — виновато потупил глаза Харкевич.
— Ну а раз так, то, может быть, ты мне объяснишь?..
— Что?
— Почему ты такой мудак.
— Э-э…
— Только не говори, что это не поддающийся объяснению научный феномен. Терпеть не могу всякие феномены. Ну?
— Я виноват, — сказал Харкевич, прилежно разыгрывая раскаяние.
— Да? И что, это больше не повторится?
— Нет! — решительно заверил Харкевич. Кажется, на этот раз ему снова повезло…
Нет, не повезло. Не в этот раз. Большой Человек, не меняясь в лице, отвесил Харкевичу мощную оплеуху, от которой тот отлетел на пару шагов, а потом уставился на автора оплеухи так, словно узрел Второе пришествие. Неизвестно, что больше потрясло Харкевича — внезапность удара или же сам факт того, что Большой Человек лично приложился к его физиономии в воспитательных целях.
— Эту херню я уже слышал в прошлый раз, — пояснил Большой Человек. — И не надо мне во второй раз втюхивать один и тот же товар. Если ты не справляешься с делом, я тебе найду другое место. Сторожем на автостоянку — пойдёшь?
— Ха, — сказал Харкевич, очень сильно надеясь, что это такая шутка. — Ха-ха.
— Это как раз работа по твоим мозгам, вреда от тебя будет меньше, ну и никто не сможет меня упрекнуть, что мой племянник бедствует. На водку с шоколадом хватит.
— Я… Я…
— Короче, — сказал Большой Человек, взглянув на часы. — Родство родством, но ты меня уже утомил. Жалуются на тебя, понял? Говорят, проку от тебя мало. Так что, будь добр, докажи людям, что от тебя есть прок. Не позорь фамилию.
— Ага.
— Вот эту штуку, которую… Ну ты понял.
— Ага.
— Её надо продать.
— Ага.
— Займись этим. Хотя бы продать ты сможешь?
— Я постараюсь.
— Если плохо постараешься, то лучше меняй фамилию и сам беги на автостоянку.
— Понял.
— И ещё одно. Ты не забыл про свою главную задачу?
— Э-э… — за последние десять минут на долю Харкевича досталось слишком много эмоций и информации, чтобы он мог быстро соображать.
— Зачем я тебя засунул в Фирму.
— Чтобы… Чтобы я присматривал за ними?
— Типа того. Присматриваешь ты тоже хреново.
— Так вроде бы все нормально…
— Вроде… Учти — ты там не один такой присматривающий. Есть и другие люди. И если они мне передадут, что ты чем-то таким занялся…
— Я…
— Я похороню тебя рядом с твоей легкомысленной мамой.
9
В то время как Харкевич приходит в себя после тяжёлого разговора с Большим Человеком, а Алексей Белов в сопровождении могучей дамы из риелторской конторы осматривает квартиру на предмет съёма, Морозова борется с желанием взять официантку за воротник её белой полупрозрачной блузы и как следует встряхнуть — может быть, тогда это заторможенное создание ускорит свои действия. Не без усилия Морозова сдерживается, а заспанная официантка доведёнными до автоматизма, но очень медленными движениями ставит на стойку две чашки кофе. Морозова берет обе, одну немедленно выпивает большим глотком, а другую относит за свой столик. Морозова садится, откидывается на высокую спинку кресла и блаженно вытягивает ноги. Запах только что сваренного кофе приятно щекочет ноздри, и вторую чашку Морозова пить не торопится.
— Так ты решила? — звучит голос из-за развёрнутой газеты.
Газету держит сидящий напротив Морозовой человек, лица которого не видно, видны лишь пальцы. Морозовой знакомы эти пальцы. Когда-то ей очень нравились эти пальцы. Они могли быть сильными и нежными. Это редко встречается, и Морозова ценила такое сочетание.
Однако у пальцев есть хозяин. И с ним все гораздо сложнее. Далеко не все в нём нравится Морозовой. Впрочем, они давно не общались, и ей интересно, насколько всё изменилось. Или насколько всё осталось прежним. Ей просто интересно.
Однако мужчина с газетой расценивает их посиделки в маленьком кафе совсем иначе.
— Так ты решила? — спрашивает он.
— А я должна была?
— Ты согласилась встретиться. Раньше такого желания у тебя не было.
— Мне просто стало любопытно.
— Что именно?
Морозова пожимает плечами, но её собеседник не видит этого жеста из-за газеты.
— Что тебе любопытно? — повторно спрашивает он. — Я уполномочен дать тебе гарантии — по деньгам ты ничего не теряешь. По должности — ты выиграешь. Главное, ты приобретёшь перспективу, которой сейчас у тебя практически нет. Я удовлетворил твоё любопытство?
— Убери эту гребаную газету, — отчётливо произносит Морозова.
— Что?
— Убери от лица эту чёртову газету, — повторяет Морозова.
— О господи, — Монгол аккуратно сворачивает газетные листы и кладёт на столик рядом с собой. — Раньше я за тобой не замечал склонности к таким выражениям.
— Значит, ты был невнимателен, — говорит Морозова. Она имеет в виду, что если бы Монгол убрал газету пораньше, то заметил бы её реакцию на его предложения. Он сказал — деньги, должность, перспектива. Она зевнула.
— Ну, — говорит Монгол, надеясь на деловой разговор. — Я убрал газету. Что дальше?
Морозова некоторое время рассматривает его, а потом спрашивает:
— Ты что, к косметологу ходишь?
— Нет, — Монгол все ещё надеется на разговор по существу. — А почему такие подозрения?
— Хорошо выглядишь.
— Я не курю, не пью кофе…
— Собираешься жить вечно? — перебивает его Морозова, демонстративно постукивая ложечкой о край своей чашки кофе.
— Просто не люблю ходить по врачам.
— Да уж… — Морозова усмехается, и эта усмешка подразумевает нечто, им обоим известное, но не произнесённое вслух. Монгол к этому времени наконец догадывается, но догадка оскорбительна для его разума.
— Морозова, — он впервые называет её по имени. — Неужели ты согласилась встретиться только для того, чтобы повспоминать старые добрые времена?
— Нет, — решительно говорит она. — Ни малейшего желания.
— Слава богу, — вздыхает Монгол. — Я же помню, что особой сентиментальностью ты никогда не отличалась…
— Это откуда же такое мнение? — тихо говорит Морозова, чувствуя некоторое волнение, перерастающее в желание вылить Монголу кофе на брюки.
— Это мнение осталось со времени нашей последней встречи.
— Ты тоже был тогда великолепен, — цедит Морозова, поглаживая край чашки. Пожалуй, кофе недостаточно горяч. Лучше его допить.
— Поэтому я хотел бы не вдаваться в прошлое и обсудить настоящее, — Монгол с удовлетворением выруливает на старую дорогу. — Ты слишком хороший профи, чтобы работать в этой своей Фирме. И ты слишком хороша, чтобы мы обошлись без тебя. Поэтому меня уполномочили…
— Эта моя Фирма… Ты так много знаешь о ней, чтобы делать выводы? Я сомневаюсь.
— Ты права, — соглашается Монгол. — Я просто знаю, что это довольно сомнительный бизнес… И рискованный.
— Любой бизнес основан на риске, — говорит Морозова. — Вспомни, что случилось с «Интерспектром», где мы с тобой имели удовольствие работать. Точнее, где ты имел несчастье трудиться под моим руководством. И это не давало тебе покоя тогда, и это не даёт покоя тебе сейчас, это просто сводит тебя с ума…
— Тихо, — морщится Монгол. — Успокойся.
— Легко, — говорит Морозова. — У меня-то нет комплексов по этому поводу.
— То есть ты признаешь, что у тебя есть комплексы по другим поводам, — пытается пошутить Монгол, но тут же по лицу Морозовой понимает, что шутка не удалась. — Ладно, к чёрту комплексы и старое доброе время.
— К чёрту.
— Я сделал тебе предложение, — говорит Монгол, и Морозова ухмыляется. Тогда он добавляет: — Деловое предложение. Твой ответ?
— Мой ответ… Видишь ли, после того как «Интерспектр» пошёл ко дну, у меня было много предложений. Все хотели трудоустроить Морозову, потому что у меня была и есть определённая репутация. Все эти предложения были примерно одного типа. Поэтому я выбрала то, где давали больше денег. В принципе я довольна. Я привыкла к этой работе, к людям, хотя идиотов там тоже хватает. Ты мне предлагаешь все бросить и уйти в какое-то другое место, которое отличается только тем, что там работаешь ты, и тебе твоё начальство велело перетащить меня в вашу контору. Я бы назвала это обменом шила на мыло. Тем более что я уже практически пожилая женщина, и бегать туда-сюда мне совершенно несолидно.
— Разница есть, — говорит Монгол. — И ты её поймёшь. Я не могу тебе вот так в лоб об этом говорить…
— Это значит, что тебе просто не о чём говорить. Это значит, что нет никакой разницы.
— Морозова, — Монгол пытается поймать её взгляд, но Морозова умело ускользает. — Я же знаю… Ты заслуживаешь большего.
Она поднимает глаза.
— Интересно, — произносит Морозова, и её голос ничем не выдаёт боли и бешенства, как кислотой обжёгших все внутри её. — Тогда мне очень интересно, почему ты не захотел мне дать этого большего. Когда ты действительно мог мне это дать.
Монгол молчит, и Морозова молчит тоже, потому что не ждёт ответа и не видит смысла в дальнейших словах. Монгол берет газету со стола и молча встаёт. Морозова не реагирует.
Монгол выходит из-за стола и уже направляется было к дверям, но останавливается и произносит едва слышно, будто бы разговаривая сам с собой:
— Все равно смени работу. Полезно для здоровья.
Он выходит из кафе на улицу, а Морозова ещё некоторое время сидит за столиком. Так до конца и не проснувшаяся официантка разочарованно осматривает пустое кафе, после чего пускается в долгий путь к Морозовой, чтобы спросить «Ещё кофе?» и получить отрицательный ответ. Официантка нехотя оборачивается, оценивает продолжительность обратного пути к стойке, оценивает его целесообразность и трудоёмкость, а потом садится за соседний с Морозовой столик и засыпает.
Морозова смотрит на спящую молодую женщину и думает, — а ей кто-нибудь когда-нибудь говорил: «Ты заслуживаешь большего»? И если спрашивал, то что она ответила этому подонку?
Морозова выходит из кафе, попутно перевернув табличку на двери с «Открыто» на «Закрыто». За дверью её встречает хмурое утро. Морозова поёживается, пока идёт к машине, и вспоминает, что так и не задала Монголу главный вопрос. То есть вчера он ей казался главным. Сейчас все уже немного иначе.
Потому что, судя по последним словам Монгола, он всё-таки кое-что знает о той организации, в которой трудится Морозова. Как это он сказал — смени работу? Он сказал — полезно для здоровья?
Высокомерный, зазнавшийся дурак. Странно, что у такого мерзавца могут быть такие замечательные пальцы.
— Так ты решила? — звучит голос из-за развёрнутой газеты.
Газету держит сидящий напротив Морозовой человек, лица которого не видно, видны лишь пальцы. Морозовой знакомы эти пальцы. Когда-то ей очень нравились эти пальцы. Они могли быть сильными и нежными. Это редко встречается, и Морозова ценила такое сочетание.
Однако у пальцев есть хозяин. И с ним все гораздо сложнее. Далеко не все в нём нравится Морозовой. Впрочем, они давно не общались, и ей интересно, насколько всё изменилось. Или насколько всё осталось прежним. Ей просто интересно.
Однако мужчина с газетой расценивает их посиделки в маленьком кафе совсем иначе.
— Так ты решила? — спрашивает он.
— А я должна была?
— Ты согласилась встретиться. Раньше такого желания у тебя не было.
— Мне просто стало любопытно.
— Что именно?
Морозова пожимает плечами, но её собеседник не видит этого жеста из-за газеты.
— Что тебе любопытно? — повторно спрашивает он. — Я уполномочен дать тебе гарантии — по деньгам ты ничего не теряешь. По должности — ты выиграешь. Главное, ты приобретёшь перспективу, которой сейчас у тебя практически нет. Я удовлетворил твоё любопытство?
— Убери эту гребаную газету, — отчётливо произносит Морозова.
— Что?
— Убери от лица эту чёртову газету, — повторяет Морозова.
— О господи, — Монгол аккуратно сворачивает газетные листы и кладёт на столик рядом с собой. — Раньше я за тобой не замечал склонности к таким выражениям.
— Значит, ты был невнимателен, — говорит Морозова. Она имеет в виду, что если бы Монгол убрал газету пораньше, то заметил бы её реакцию на его предложения. Он сказал — деньги, должность, перспектива. Она зевнула.
— Ну, — говорит Монгол, надеясь на деловой разговор. — Я убрал газету. Что дальше?
Морозова некоторое время рассматривает его, а потом спрашивает:
— Ты что, к косметологу ходишь?
— Нет, — Монгол все ещё надеется на разговор по существу. — А почему такие подозрения?
— Хорошо выглядишь.
— Я не курю, не пью кофе…
— Собираешься жить вечно? — перебивает его Морозова, демонстративно постукивая ложечкой о край своей чашки кофе.
— Просто не люблю ходить по врачам.
— Да уж… — Морозова усмехается, и эта усмешка подразумевает нечто, им обоим известное, но не произнесённое вслух. Монгол к этому времени наконец догадывается, но догадка оскорбительна для его разума.
— Морозова, — он впервые называет её по имени. — Неужели ты согласилась встретиться только для того, чтобы повспоминать старые добрые времена?
— Нет, — решительно говорит она. — Ни малейшего желания.
— Слава богу, — вздыхает Монгол. — Я же помню, что особой сентиментальностью ты никогда не отличалась…
— Это откуда же такое мнение? — тихо говорит Морозова, чувствуя некоторое волнение, перерастающее в желание вылить Монголу кофе на брюки.
— Это мнение осталось со времени нашей последней встречи.
— Ты тоже был тогда великолепен, — цедит Морозова, поглаживая край чашки. Пожалуй, кофе недостаточно горяч. Лучше его допить.
— Поэтому я хотел бы не вдаваться в прошлое и обсудить настоящее, — Монгол с удовлетворением выруливает на старую дорогу. — Ты слишком хороший профи, чтобы работать в этой своей Фирме. И ты слишком хороша, чтобы мы обошлись без тебя. Поэтому меня уполномочили…
— Эта моя Фирма… Ты так много знаешь о ней, чтобы делать выводы? Я сомневаюсь.
— Ты права, — соглашается Монгол. — Я просто знаю, что это довольно сомнительный бизнес… И рискованный.
— Любой бизнес основан на риске, — говорит Морозова. — Вспомни, что случилось с «Интерспектром», где мы с тобой имели удовольствие работать. Точнее, где ты имел несчастье трудиться под моим руководством. И это не давало тебе покоя тогда, и это не даёт покоя тебе сейчас, это просто сводит тебя с ума…
— Тихо, — морщится Монгол. — Успокойся.
— Легко, — говорит Морозова. — У меня-то нет комплексов по этому поводу.
— То есть ты признаешь, что у тебя есть комплексы по другим поводам, — пытается пошутить Монгол, но тут же по лицу Морозовой понимает, что шутка не удалась. — Ладно, к чёрту комплексы и старое доброе время.
— К чёрту.
— Я сделал тебе предложение, — говорит Монгол, и Морозова ухмыляется. Тогда он добавляет: — Деловое предложение. Твой ответ?
— Мой ответ… Видишь ли, после того как «Интерспектр» пошёл ко дну, у меня было много предложений. Все хотели трудоустроить Морозову, потому что у меня была и есть определённая репутация. Все эти предложения были примерно одного типа. Поэтому я выбрала то, где давали больше денег. В принципе я довольна. Я привыкла к этой работе, к людям, хотя идиотов там тоже хватает. Ты мне предлагаешь все бросить и уйти в какое-то другое место, которое отличается только тем, что там работаешь ты, и тебе твоё начальство велело перетащить меня в вашу контору. Я бы назвала это обменом шила на мыло. Тем более что я уже практически пожилая женщина, и бегать туда-сюда мне совершенно несолидно.
— Разница есть, — говорит Монгол. — И ты её поймёшь. Я не могу тебе вот так в лоб об этом говорить…
— Это значит, что тебе просто не о чём говорить. Это значит, что нет никакой разницы.
— Морозова, — Монгол пытается поймать её взгляд, но Морозова умело ускользает. — Я же знаю… Ты заслуживаешь большего.
Она поднимает глаза.
— Интересно, — произносит Морозова, и её голос ничем не выдаёт боли и бешенства, как кислотой обжёгших все внутри её. — Тогда мне очень интересно, почему ты не захотел мне дать этого большего. Когда ты действительно мог мне это дать.
Монгол молчит, и Морозова молчит тоже, потому что не ждёт ответа и не видит смысла в дальнейших словах. Монгол берет газету со стола и молча встаёт. Морозова не реагирует.
Монгол выходит из-за стола и уже направляется было к дверям, но останавливается и произносит едва слышно, будто бы разговаривая сам с собой:
— Все равно смени работу. Полезно для здоровья.
Он выходит из кафе на улицу, а Морозова ещё некоторое время сидит за столиком. Так до конца и не проснувшаяся официантка разочарованно осматривает пустое кафе, после чего пускается в долгий путь к Морозовой, чтобы спросить «Ещё кофе?» и получить отрицательный ответ. Официантка нехотя оборачивается, оценивает продолжительность обратного пути к стойке, оценивает его целесообразность и трудоёмкость, а потом садится за соседний с Морозовой столик и засыпает.
Морозова смотрит на спящую молодую женщину и думает, — а ей кто-нибудь когда-нибудь говорил: «Ты заслуживаешь большего»? И если спрашивал, то что она ответила этому подонку?
Морозова выходит из кафе, попутно перевернув табличку на двери с «Открыто» на «Закрыто». За дверью её встречает хмурое утро. Морозова поёживается, пока идёт к машине, и вспоминает, что так и не задала Монголу главный вопрос. То есть вчера он ей казался главным. Сейчас все уже немного иначе.
Потому что, судя по последним словам Монгола, он всё-таки кое-что знает о той организации, в которой трудится Морозова. Как это он сказал — смени работу? Он сказал — полезно для здоровья?
Высокомерный, зазнавшийся дурак. Странно, что у такого мерзавца могут быть такие замечательные пальцы.
10
В то время как Морозова медленно едет домой, решительно гоня из памяти всякие ненужные воспоминания, Алексей Белов стоит посреди пустой однокомнатной квартиры и рассматривает связку ключей в своей ладони.
Вопрос с жильём решился быстро — Харкевич ещё с вечера куда-то позвонил, объяснил, что нужно, и рано утром за Алексеем заехала решительная дама плотного телосложения. Они поехали смотреть варианты, и Алексей, недолго думая, согласился уже на вторую из предложенных квартир. Дама как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала, отдала ключи и объяснила, что все формальности будут улажены через Фирму. Алексей не возражал.
Квартира ему понравилась полным отсутствием мебели, что создавало ощущение простора, свободы. А ещё там был приятно поскрипывающий под ногой паркет. Алексей снял обувь и босиком ступил на нагретый утренним солнцем пол. Это было приятное ощущение, так же приятно было держать в руке ключи от собственного жилья. Ну почти собственного. Жаль, нельзя было рассказать об этом маме — та была бы довольна. Была бы довольна, но только она об этом ничего не узнает.
«Возврата назад уже быть не может», — вспомнил Алексей слова, произнесённые будто бы годы назад, хотя на самом деле прошло лишь несколько дней. Однако дни эти вместили в себя очень много всего — Дон Педро, деньги, Морозова-стерва, казино, художник Миша, Карина, деньги, Фирма, деньги, дом Левши, снова деньги… Приехав в Москву, он словно оказался посаженным на стремительную и очень опасную карусель, закружившую его на таких безумных оборотах, что только держись. И вот только сейчас сеанс закончился. Можно было сойти на твёрдую землю, отдышаться, оглядеться. И принять решение — стоит ли снова забираться на эту бешеную карусель.
Алексей вспомнил то первое утро в Москве, вспомнил листок с текстом, который потом бесследно исчез с бумаги, но перед этим намертво впитался в память Алексея.
«Тебе предстоит войти в доверие к преступной группе торговцев оружием, установить её состав, масштабы деятельности, каналы поставок, тайные склады и прочую важную информацию».
Если бы сейчас потребовалось отчитаться в выполнении задания, то Алексей мог бы сказать, что в доверие он вошёл, состав установил лишь частично (Морозова, Харкевич, Мамонт…). Что касается остального, то… Пока глухо.
Алексей сел на пол, прислонился к стене и тут понял, что больше всего на свете он хочет спать. Использовать момент и уснуть, не имея в голове никаких неразрешённых задач и головоломных планов, никаких великих завтрашних дел и никаких оставшихся со вчерашнего дня долгов. Чистый беззаботный сон, которого уже не будет завтра, которого вообще может не случиться в ближайшие недели, потому что карусель продолжает функционировать…
Отсутствие постели его ничуть не смутило, он просто положил под голову сложенную джинсовую куртку и растянулся на паркете. На работе — он думал о Фирме уже как о работе — все равно считали, что Алексей будет заниматься квартирным вопросом целый день, так что…
Он закрыл глаза и в следующий миг уже открыл их, потому что кто-то тронул его за плечо. Алексей резко вскочил и уставился на человека, невесть откуда взявшегося в запертой квартире.
— Много спишь, — сказал хорошо одетый мужчина в очках, насмешливо глядя на Алексея сверху вниз. — Так и вся жизнь пройдёт.
— Вы… — хрипло выговорил Алексей, всматриваясь в лицо человека, встречи с которым были настолько странными, что иногда Алексей сомневался в реальности этих встреч и в существовании самого этого человека.
— С мебелью у тебя бедновато, — сказал Дюк. — Зато это настраивает на деловой лад.
— Я… — сказал Алексей, поняв слова Дюка как предложение отчитаться. — Я работал…
Он стал рассказывать, стараясь придерживаться чёткой последовательности событий и не упустить ничего важного.
— Ну вот, — сказал он в конце. — Я работал… Я кое-что смог…
— Да, — согласился Дюк, усмехнувшись. — Именно — «кое-что».
Алексей резко поднялся, выпрямился и взглянул Дюку в посмеивающиеся глаза.
— Я не справился? — спросил он напрямую. — Я провалил дело?
Дюк все ещё усмехался, и Алексей вдруг захотел снять с этого высокомерного козла очки и… Скажем, крепко зажать ему двумя пальцами ноздри. Алексей понял, что больше не боится людей из своих кошмарных снов. В конце концов, это были просто люди.
— После всего, что со мной было, — медленно и угрожающе произнёс Алексей, — я не хочу, чтобы со мной играли во всякие там игрушки…
Дюк пожал плечами:
— А что такого особенного с тобой случилось? Пожалуй, что ничего. Мелкие неприятности.
Гнев ударил Алексею в голову — память с неимоверной быстротой прокрутила калейдоскоп лиц, обрывки слов, остатки эмоций… Алексей не считал это мелкими неприятностями. Он собрался выкрикнуть это в лицо Дюку, но тот опередил его. Он сделал неожиданную и странную вещь.
Он приобнял Алексея за плечо и по-отечески одобрительно сказал:
— Не волнуйся. Пока ты всё сделал правильно.
Злость внезапно ослабла и ушла, сдулась, как спущенный воздушный шарик. Алексей растерянно смотрел на Дюка, испытывая лёгкое головокружение от столь быстрой смены противоположных чувств.
— Мы в тебе не ошиблись, — сказал Дюк, и когда он это сказал, то и Алексей понял: он тоже не ошибся. Он тоже сделал правильный выбор.
— То есть все хорошо? — спросил Алексей, чтобы ещё раз услышать одобрение этого странного человека. Однако Дюк в ответ почему-то с задумчивым видом почесал переносицу и произнёс:
— Вообще-то не совсем… Хотя ладно, неважно. Расскажи-ка мне поподробнее о том ящике из подвала…
Вопрос с жильём решился быстро — Харкевич ещё с вечера куда-то позвонил, объяснил, что нужно, и рано утром за Алексеем заехала решительная дама плотного телосложения. Они поехали смотреть варианты, и Алексей, недолго думая, согласился уже на вторую из предложенных квартир. Дама как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала, отдала ключи и объяснила, что все формальности будут улажены через Фирму. Алексей не возражал.
Квартира ему понравилась полным отсутствием мебели, что создавало ощущение простора, свободы. А ещё там был приятно поскрипывающий под ногой паркет. Алексей снял обувь и босиком ступил на нагретый утренним солнцем пол. Это было приятное ощущение, так же приятно было держать в руке ключи от собственного жилья. Ну почти собственного. Жаль, нельзя было рассказать об этом маме — та была бы довольна. Была бы довольна, но только она об этом ничего не узнает.
«Возврата назад уже быть не может», — вспомнил Алексей слова, произнесённые будто бы годы назад, хотя на самом деле прошло лишь несколько дней. Однако дни эти вместили в себя очень много всего — Дон Педро, деньги, Морозова-стерва, казино, художник Миша, Карина, деньги, Фирма, деньги, дом Левши, снова деньги… Приехав в Москву, он словно оказался посаженным на стремительную и очень опасную карусель, закружившую его на таких безумных оборотах, что только держись. И вот только сейчас сеанс закончился. Можно было сойти на твёрдую землю, отдышаться, оглядеться. И принять решение — стоит ли снова забираться на эту бешеную карусель.
Алексей вспомнил то первое утро в Москве, вспомнил листок с текстом, который потом бесследно исчез с бумаги, но перед этим намертво впитался в память Алексея.
«Тебе предстоит войти в доверие к преступной группе торговцев оружием, установить её состав, масштабы деятельности, каналы поставок, тайные склады и прочую важную информацию».
Если бы сейчас потребовалось отчитаться в выполнении задания, то Алексей мог бы сказать, что в доверие он вошёл, состав установил лишь частично (Морозова, Харкевич, Мамонт…). Что касается остального, то… Пока глухо.
Алексей сел на пол, прислонился к стене и тут понял, что больше всего на свете он хочет спать. Использовать момент и уснуть, не имея в голове никаких неразрешённых задач и головоломных планов, никаких великих завтрашних дел и никаких оставшихся со вчерашнего дня долгов. Чистый беззаботный сон, которого уже не будет завтра, которого вообще может не случиться в ближайшие недели, потому что карусель продолжает функционировать…
Отсутствие постели его ничуть не смутило, он просто положил под голову сложенную джинсовую куртку и растянулся на паркете. На работе — он думал о Фирме уже как о работе — все равно считали, что Алексей будет заниматься квартирным вопросом целый день, так что…
Он закрыл глаза и в следующий миг уже открыл их, потому что кто-то тронул его за плечо. Алексей резко вскочил и уставился на человека, невесть откуда взявшегося в запертой квартире.
— Много спишь, — сказал хорошо одетый мужчина в очках, насмешливо глядя на Алексея сверху вниз. — Так и вся жизнь пройдёт.
— Вы… — хрипло выговорил Алексей, всматриваясь в лицо человека, встречи с которым были настолько странными, что иногда Алексей сомневался в реальности этих встреч и в существовании самого этого человека.
— С мебелью у тебя бедновато, — сказал Дюк. — Зато это настраивает на деловой лад.
— Я… — сказал Алексей, поняв слова Дюка как предложение отчитаться. — Я работал…
Он стал рассказывать, стараясь придерживаться чёткой последовательности событий и не упустить ничего важного.
— Ну вот, — сказал он в конце. — Я работал… Я кое-что смог…
— Да, — согласился Дюк, усмехнувшись. — Именно — «кое-что».
Алексей резко поднялся, выпрямился и взглянул Дюку в посмеивающиеся глаза.
— Я не справился? — спросил он напрямую. — Я провалил дело?
Дюк все ещё усмехался, и Алексей вдруг захотел снять с этого высокомерного козла очки и… Скажем, крепко зажать ему двумя пальцами ноздри. Алексей понял, что больше не боится людей из своих кошмарных снов. В конце концов, это были просто люди.
— После всего, что со мной было, — медленно и угрожающе произнёс Алексей, — я не хочу, чтобы со мной играли во всякие там игрушки…
Дюк пожал плечами:
— А что такого особенного с тобой случилось? Пожалуй, что ничего. Мелкие неприятности.
Гнев ударил Алексею в голову — память с неимоверной быстротой прокрутила калейдоскоп лиц, обрывки слов, остатки эмоций… Алексей не считал это мелкими неприятностями. Он собрался выкрикнуть это в лицо Дюку, но тот опередил его. Он сделал неожиданную и странную вещь.
Он приобнял Алексея за плечо и по-отечески одобрительно сказал:
— Не волнуйся. Пока ты всё сделал правильно.
Злость внезапно ослабла и ушла, сдулась, как спущенный воздушный шарик. Алексей растерянно смотрел на Дюка, испытывая лёгкое головокружение от столь быстрой смены противоположных чувств.
— Мы в тебе не ошиблись, — сказал Дюк, и когда он это сказал, то и Алексей понял: он тоже не ошибся. Он тоже сделал правильный выбор.
— То есть все хорошо? — спросил Алексей, чтобы ещё раз услышать одобрение этого странного человека. Однако Дюк в ответ почему-то с задумчивым видом почесал переносицу и произнёс:
— Вообще-то не совсем… Хотя ладно, неважно. Расскажи-ка мне поподробнее о том ящике из подвала…
Глава 26
Бондарев: профиль и анфас
1
Это был рейс «Альиталии», и на протяжении всего рейса Бондарева душила усталость пополам с сознанием своего бессилия что-либо предпринять. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Голоса в ушах звучали ровным, ничего не значащим фоном, словно льющаяся из крана вода. Слова, слова и опять слова. Или это уже не был рейс «Альиталии»?
— Минутку, — хрипло произнёс Бондарев.
От последней услышанной фразы он встрепенулся, как от хлопка ладоней гипнотизёра. Бондарев убрал ладонь от лица и перестал прикидываться спящим.
— Минутку… Как это — не знаю? Как это?!
— А вот так, — Директор, чьё загорелое лицо выделялось на фоне белоснежных жалюзи, как мандарин на снегу, развёл руками. Бондарев посмотрел на разложенные по столу документы, добытые ими на Сардинии, посмотрел на Директора, потом — на Лапшина, ожидая поддержки своего справедливого гнева, но Лапшин осторожно помалкивал. Он придерживался такой тактики ещё с момента вылета с Сардинии.
— Вы же Директор, — сказал Бондарев.
— Да, я в курсе, — сказал Директор.
— Вы должны знать, где он.
— Есть небольшая, но ощутимая разница между мной и господом богом, — сказал Директор. — От меня можно скрыться.
— А! Так он сбежал!
— Нет, никуда Дюк не сбегал. Так мне кажется.
Бондарев недоверчиво фыркнул.
— Слушай, — Директор заговорил с явным раздражением. — Я не знаю, где он, потому что в последнее время я никаких поручений ему не давал. Я предполагаю, что он занимается этим вашим мальчиком…
— Каким ещё нашим мальчиком?
— Которого вы с Дюком вытащили в Москву и запустили на поиски того самого склада с оружием. Ты хотя бы про склад помнишь? Про очень большой склад с оружием — так ты мне говорил. Или ты по пути домой стукнулся головой и все забыл?
— Это я головой стукнулся, — подал голос Лапшин.
— Прекрасно, — отозвался Директор. — Очень рад за тебя.
— Как это «мы запустили на поиски склада»? — продолжал недоумевать Бондарев. — Разве это не вы поставили эту задачу?
— Задачу ставил я, парня привезли вы, контролировал его Дюк. Между прочим, уже есть кое-какие результаты. Это называется коллективная работа, и я не понимаю, с чего ты так разнервничался.
— Как с чего? Вот с этого! — Бондарев подался вперёд, вместе с креслом подъехал к столу Директора и с силой ткнул пальцем в разложенные снимки. — Этого что, мало?
— Чтобы так разнервничаться — мало. И тем более мало, чтобы думать всякие глупости про Дюка.
— Я не понимаю, — сказал Бондарев.
— Бывает, — кивнул Директор.
— Вы мне сами сказали, что Воробей и Дюк весной этого года вместе работали в Чехии.
Директор подтвердил.
— Вы сказали, что они друг другу сильно не понравились.
— У тебя хорошая память.
— Теперь мы достали съёмки камеры слежения — на них Дюк и Воробей.
— Это, скорее всего, пражские съёмки, — согласился Директор. — По дороге на объект Дюк и Воробей должны были пройти через подземную автостоянку. Одну из видеокамер они не заметили.
— Эти снимки потом оказались в кейсе у людей Акмаля. Два человека на снимках — и один из них уже мёртв. А другой жив и здоров.
— Это ни о чём не говорит.
— А это о чём-то говорит? — Бондарев лихорадочно переворошил снимки и наконец вытащил нужный. — Вот это. К этому снимку нужны какие-то комментарии?
— Хорошо, — сказал Директор. — Может быть, у меня проблемы со зрением и я не вижу того, что видишь ты. Расскажи мне, что там такого ужасного на снимке.
Лапшин тяжко вздохнул, потому что бондаревскую трактовку снимка он успел выслушать уже раз десять.
— Объясняю, — сказал Бондарев. — На всех снимках Воробей смотрит куда угодно, но не в камеру. Он её не видит. Он не знает о её существовании. Дюк смотрит в камеру. На одном этом снимке, но смотрит. Он знает про камеру.
— И что это значит?
— Он знал про камеру, он специально подвёл Воробья под камеру, чтобы люди Акмаля его засняли и смогли потом опознать. В Милане у них были эти снимки, они узнали Воробья, выдернули его из очереди, пытали и убили.
— Он хочет сказать, что Дюк продался, — подвёл итог Лапшин.
— И он хочет бежать на поиски Дюка, — добавил Директор. — Чтобы потом отомстить ему за Воробья, за измену и так далее… Так, что ли? Прямо детский сад какой-то.
— Что это вы называете меня «он»? — насторожился Бондарев.
— Потому что ты ведёшь себя по-дурацки и забываешь, что ты не героический мститель-одиночка, ты работаешь в команде. Ты работаешь со мной, с Лапшиным и с другими людьми, в том числе с людьми с Чердака…
— Я знаю, но…
— Должен тебе сообщить — извини за шокирующую правду, — что ты не самый информированный, и не самый умный, и не самый опытный человек в этом здании. Не ты будешь решать, что тебе делать с Дюком. Понятно?
— Но…
— Громко и отчётливо.
— Понятно.
— Вы с Лапшиным добыли ценную информацию — спасибо. Она будет изучена и использована с максимальной пользой.
— Это переводится на нормальный язык — «спасибо и пошёл вон»?
— Нет, не пошёл вон, а пошёл готовиться к закупкам оружия. Чемоданчик тебе скоро приготовят.
— Что ещё за чемоданчик?
— Вот видишь, ты уже заинтересовался. Значит, ты не совсем потерянный для нас человек.
— Пфф, — сказал Бондарев, толкнулся ногами и отъехал в кресле в дальний конец кабинета, в тень рослого фикуса. Директор сложил все снимки в пластиковый конверт, а конверт забросил в сейф и демонстративно повернул ключ. Это означало, что разговор окончен.
— Минутку, — хрипло произнёс Бондарев.
От последней услышанной фразы он встрепенулся, как от хлопка ладоней гипнотизёра. Бондарев убрал ладонь от лица и перестал прикидываться спящим.
— Минутку… Как это — не знаю? Как это?!
— А вот так, — Директор, чьё загорелое лицо выделялось на фоне белоснежных жалюзи, как мандарин на снегу, развёл руками. Бондарев посмотрел на разложенные по столу документы, добытые ими на Сардинии, посмотрел на Директора, потом — на Лапшина, ожидая поддержки своего справедливого гнева, но Лапшин осторожно помалкивал. Он придерживался такой тактики ещё с момента вылета с Сардинии.
— Вы же Директор, — сказал Бондарев.
— Да, я в курсе, — сказал Директор.
— Вы должны знать, где он.
— Есть небольшая, но ощутимая разница между мной и господом богом, — сказал Директор. — От меня можно скрыться.
— А! Так он сбежал!
— Нет, никуда Дюк не сбегал. Так мне кажется.
Бондарев недоверчиво фыркнул.
— Слушай, — Директор заговорил с явным раздражением. — Я не знаю, где он, потому что в последнее время я никаких поручений ему не давал. Я предполагаю, что он занимается этим вашим мальчиком…
— Каким ещё нашим мальчиком?
— Которого вы с Дюком вытащили в Москву и запустили на поиски того самого склада с оружием. Ты хотя бы про склад помнишь? Про очень большой склад с оружием — так ты мне говорил. Или ты по пути домой стукнулся головой и все забыл?
— Это я головой стукнулся, — подал голос Лапшин.
— Прекрасно, — отозвался Директор. — Очень рад за тебя.
— Как это «мы запустили на поиски склада»? — продолжал недоумевать Бондарев. — Разве это не вы поставили эту задачу?
— Задачу ставил я, парня привезли вы, контролировал его Дюк. Между прочим, уже есть кое-какие результаты. Это называется коллективная работа, и я не понимаю, с чего ты так разнервничался.
— Как с чего? Вот с этого! — Бондарев подался вперёд, вместе с креслом подъехал к столу Директора и с силой ткнул пальцем в разложенные снимки. — Этого что, мало?
— Чтобы так разнервничаться — мало. И тем более мало, чтобы думать всякие глупости про Дюка.
— Я не понимаю, — сказал Бондарев.
— Бывает, — кивнул Директор.
— Вы мне сами сказали, что Воробей и Дюк весной этого года вместе работали в Чехии.
Директор подтвердил.
— Вы сказали, что они друг другу сильно не понравились.
— У тебя хорошая память.
— Теперь мы достали съёмки камеры слежения — на них Дюк и Воробей.
— Это, скорее всего, пражские съёмки, — согласился Директор. — По дороге на объект Дюк и Воробей должны были пройти через подземную автостоянку. Одну из видеокамер они не заметили.
— Эти снимки потом оказались в кейсе у людей Акмаля. Два человека на снимках — и один из них уже мёртв. А другой жив и здоров.
— Это ни о чём не говорит.
— А это о чём-то говорит? — Бондарев лихорадочно переворошил снимки и наконец вытащил нужный. — Вот это. К этому снимку нужны какие-то комментарии?
— Хорошо, — сказал Директор. — Может быть, у меня проблемы со зрением и я не вижу того, что видишь ты. Расскажи мне, что там такого ужасного на снимке.
Лапшин тяжко вздохнул, потому что бондаревскую трактовку снимка он успел выслушать уже раз десять.
— Объясняю, — сказал Бондарев. — На всех снимках Воробей смотрит куда угодно, но не в камеру. Он её не видит. Он не знает о её существовании. Дюк смотрит в камеру. На одном этом снимке, но смотрит. Он знает про камеру.
— И что это значит?
— Он знал про камеру, он специально подвёл Воробья под камеру, чтобы люди Акмаля его засняли и смогли потом опознать. В Милане у них были эти снимки, они узнали Воробья, выдернули его из очереди, пытали и убили.
— Он хочет сказать, что Дюк продался, — подвёл итог Лапшин.
— И он хочет бежать на поиски Дюка, — добавил Директор. — Чтобы потом отомстить ему за Воробья, за измену и так далее… Так, что ли? Прямо детский сад какой-то.
— Что это вы называете меня «он»? — насторожился Бондарев.
— Потому что ты ведёшь себя по-дурацки и забываешь, что ты не героический мститель-одиночка, ты работаешь в команде. Ты работаешь со мной, с Лапшиным и с другими людьми, в том числе с людьми с Чердака…
— Я знаю, но…
— Должен тебе сообщить — извини за шокирующую правду, — что ты не самый информированный, и не самый умный, и не самый опытный человек в этом здании. Не ты будешь решать, что тебе делать с Дюком. Понятно?
— Но…
— Громко и отчётливо.
— Понятно.
— Вы с Лапшиным добыли ценную информацию — спасибо. Она будет изучена и использована с максимальной пользой.
— Это переводится на нормальный язык — «спасибо и пошёл вон»?
— Нет, не пошёл вон, а пошёл готовиться к закупкам оружия. Чемоданчик тебе скоро приготовят.
— Что ещё за чемоданчик?
— Вот видишь, ты уже заинтересовался. Значит, ты не совсем потерянный для нас человек.
— Пфф, — сказал Бондарев, толкнулся ногами и отъехал в кресле в дальний конец кабинета, в тень рослого фикуса. Директор сложил все снимки в пластиковый конверт, а конверт забросил в сейф и демонстративно повернул ключ. Это означало, что разговор окончен.
2
Директор поймал его в столовой, где Бондарев сосредоточенно пытался разрезать бифштекс на десять одинаковых частей.
— Собственная техника управления гневом? — спросил Директор, присев напротив.
— Ага, — буркнул Бондарев.
— Помогает?
— Нет.
— Слушай, — Директор положил голову на ладонь и мягко улыбнулся, будто у них намечались задушевные посиделки с участием солёных огурчиков, половинки «Бородинского» и холодной поллитры. — Тебе в таком виде нельзя отправляться на закупку оружия.
— Я переоденусь, — сказал Бондарев.
— Дело не в одежде, а в твоей физиономии.
— Я побреюсь.
— У тебя физиономия усталого, разочарованного и злого человека. С такими типами не ведут серьёзных дел.
— Вы же знаете, почему я усталый, почему я разочарованный, почему я злой. — Бондарев яростно тряхнул бутылку с кетчупом, и расчленённый бифштекс с верхом накрыла густая красная масса. Словно вулканическая лава. Или словно кровь.
— Только не начинай заново эту песню про Дюка, — попросил Директор. — Его нет.
— Как это?
— Для тебя он сейчас не должен существовать. У тебя другое задание, и Дюк — даже если мы предположим, что он кого-то кому-то продал, — не имеет к этому заданию никакого отношения. Забудь. Выспись. Набери пару килограммов веса. У тебя должна быть не вот эта озабоченная морда неугомонного мстителя, а холёная, упитанная физиономия самоуверенного, обеспеченного, удачливого коммерсанта. Раньше у тебя это получалось. Кстати, я никак не пойму, почему ты проторчал две недели на Средиземном море и вернулся бледный, как не знаю что. Нервы? Спишь плохо?
— Собственная техника управления гневом? — спросил Директор, присев напротив.
— Ага, — буркнул Бондарев.
— Помогает?
— Нет.
— Слушай, — Директор положил голову на ладонь и мягко улыбнулся, будто у них намечались задушевные посиделки с участием солёных огурчиков, половинки «Бородинского» и холодной поллитры. — Тебе в таком виде нельзя отправляться на закупку оружия.
— Я переоденусь, — сказал Бондарев.
— Дело не в одежде, а в твоей физиономии.
— Я побреюсь.
— У тебя физиономия усталого, разочарованного и злого человека. С такими типами не ведут серьёзных дел.
— Вы же знаете, почему я усталый, почему я разочарованный, почему я злой. — Бондарев яростно тряхнул бутылку с кетчупом, и расчленённый бифштекс с верхом накрыла густая красная масса. Словно вулканическая лава. Или словно кровь.
— Только не начинай заново эту песню про Дюка, — попросил Директор. — Его нет.
— Как это?
— Для тебя он сейчас не должен существовать. У тебя другое задание, и Дюк — даже если мы предположим, что он кого-то кому-то продал, — не имеет к этому заданию никакого отношения. Забудь. Выспись. Набери пару килограммов веса. У тебя должна быть не вот эта озабоченная морда неугомонного мстителя, а холёная, упитанная физиономия самоуверенного, обеспеченного, удачливого коммерсанта. Раньше у тебя это получалось. Кстати, я никак не пойму, почему ты проторчал две недели на Средиземном море и вернулся бледный, как не знаю что. Нервы? Спишь плохо?