Страница:
«Я ужасно выгляжу… Что он сейчас думает обо мне? Почему мы должны были ТАК встретиться?
Захлопнуть дверь. И стать счастливой. Хоть на одну ночь. На час… Если бы…»
«Трык!» – Заколка переломилась пополам.
– Есть хочешь?
– Нет, спасибо. Если можно, только кофе.
– Кофе. Хорошо.
«Мы разговариваем как чужие. Мы и есть чужие.»
– У тебя красивая квартира. Второй этаж. По-прежнему боишься высоты?
«Помнит».
– Да, я всегда была трусихой. А ты где живешь?
– Купил «однушку» недалеко от работы. Мне много не надо.
– Ты не женат?
«Какое тебе дело?»
– Нет. И никогда не был. А ты… была замужем?
– Нет. Никогда. Ты извини, что я тебя побеспокоила. Может, и не стоило…
– Послушай, – он протянул руку через маленький квадратный столик, накрыл сверху Ленину. Она прерывисто вздохнула, кусая пересохшие губы. – Я вытащу тебя. Но ты должна рассказать мне чистую правду. Даже если ты виновна. Только правду. Понимаешь?
– Я не виновна, Дима, – она облизнула полуоткрывшиеся губы. – Ты должен мне верить. Иначе все не имеет смысла. Я никогда не убивала.
Ее пальцы под его ладонью дрогнули. Они были прохладны, но быстро согревались от жара его руки.
«Я хочу тебя.»
«Я хочу тебя.»
«Я люблю тебя. Всегда любил.»
«Я тоже всегда любила тебя. Одного.»
– Хорошо, – сказал Дмитрий, убирая руку, доставая диктофон и маленький блокнот, – тогда начнем…
Полутемный кабак с многообещающим названием «Расслабуха», куда Вован привел Марину был, несомненно, злачным местом. На небольшой сцене полуголые перезрелые девицы изображали варьете.
За бильярдными столами коротали время крепкие бритоголовые ребята. «Мартель», тут, конечно, не пользовали, но официантка в прозрачной юбочке принесла вполне сносный бренди «Наполеон».
Вован предпочел «Столичную».
– За встречу, – провозгласил он, опрокидывая рюмаху в глотку, поведя носом.
Марина пригубила бренди, надкусила лимон.
– Давно вышел?
– Пару лет.
– Чем занимаешься?
– Бизнесом, – он захохотал, – в некотором роде. Помогаю кое-кому дела улаживать. Дипломатия своего рода. – Он побил кулаком о кулак и довольно улыбнувшись, похлопал Марину по плечу.
– Ты-то как? Тачка, гляжу, крутая. Твоя?
– Работаю гримером в модельном агентстве. Теперь модно называть «визажист». Закончила медицинский.
– Ну? Я всегда знал, что ты девка с головой. Мужика, небось, крутого подцепила? «Мерс»-то он купил?
Марина поморщилась.
– Никого я не подцепила. Я не замужем. У меня, действительно, есть мужчина. Нам хорошо вместе. Пока. Что будет дальше, не знает никто.
– Это точно, – шумно вздохнул Вован. – А помнишь… – взгляд его сделался мечтательным, насколько это могло быть возможным, – десяток годков назад… Нам ведь тоже было неплохо вдвоем, а? Знаешь, я часто думал о тебе, Мара. – Он налил себе еще и залпом выпил. – Вернуть бы те деньки. Как ты, Мара?
Марина покачала головой.
– Это невозможно, Вован.
Он снова огорченно шмыгнул носом и потянулся за бутылкой.
– Мне хватит.
– Ну вот! – рука с бутылкой зависла над столом. – Может, ты еще и девственницей стала?
Она невольно рассмеялась грубоватой шутке, на миг вернувшей ее во времена тяжелой, но, подчас, такой тихой, бесшабашной юности.
– Ладно, давай по одной.
Он неожиданно стал серьезным, даже сосредоточенным, насколько вообще могла сосредоточиться груда мускулов, прозванная Вованом.
– Ты что, любишь этого мужика?
Марина аж поперхнулась.
– Что?! Какого мужика?
– С которым живешь.
– Вован… – она погладила гиганта по стриженой голове. – Ты стал лириком? Стихов, случайно, не пишешь?
– Ладно издеваться, – буркнул он, вгрызаясь в бифштекс.
Марина закурила. Некоторое время сидели молча.
Вован снова наполнил свою рюмку. Алкоголь совершенно его не брал, лишь глаза едва заметно поблескивали.
– Скоро подгонят твою тачку. Хочу, что б ты знала – я никогда не думал ломать твою жизнь. Потому и не искал тебя. Хоть и не забывал. Встретил, вот, и вижу – нам не по пути… Не одного поля мы ягоды, Мара. И все же… он достал пухлое портмоне, вытащил визитку. – Здесь мой номер. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь надежного друга – можешь на меня рассчитывать. И всегда найдешь меня в этом баре.
– Спасибо, Вован, – сказала Марина, думая о том, что вряд ли она захочет еще одной встречи с прошлым.
При подъезде к дому, она вынула карточку со скупыми реквизитами: «Владимир Полуянов. Тел…», опустила стекло и, скомкав, бросила визитку на поживу алчному вьюжистому декабрьскому ветру.
«Жизнь, как бы отвратительна порой она ни была, продолжается. И это прекрасно».
Юлька сама не знала, откуда взяла эту присказку. Как и не понимала, какого черта она делает в этой полутемной крутящейся клетке – Золотом зале «Седьмого неба». Она никогда не любила Останкино.
Впрочем, не все ли равно, если и здесь нашелся любимый «Хеннесси», хоть всего пятилетний, но его было можно пить, и курить длинные дамские сигарки и вспоминать с горестной усмешкой на красивых губах прелести своего звездного бытия.
Первая рюмочка за первого мужа. Первую любовь. Омут с головой. Красавчик-одноклассник, спортсмен, гитарист, душа компании… Безмерное счастье. Лопнувшее через месяц. С треском. Как проколотая покрышка. Обожаемый муж в супружеской постели с лучшей подругой жены.
«Ты просто девчонка. Ничего не смыслишь в сексе. Женщина должна уметь ублажать мужчину…»
Одинокие скитания по ночному городу. Слезы и сопли. И добрый дядечка, всю ночь обучавший глупую студентку искусству любви. Потом – однокурсник. И его друг. И их приятель. Парень из двора. Сосед по даче. Таксист, пара случайных знакомых…
Через месяц она вернулась к мужу. На одну ночь. Но теперь она преподавала старую добрую науку, которую, к сожалению, не проходят на школьных уроках.
Она победила. Муж в ногах валялся, вымаливая прощение. Но она оставила на память использованный презерватив и след на щеке от мыска новенькой туфельки, приобретенной на «чеки» в «Березке». Был когда-то такой магазин…
Уже после развода поняла, что «залетела». От кого? Не знала. Счет шел на «десятки». Аборт. Банально.
Вторая рюмочка за второго мужа. Пьер Буше. Изысканный француз. Галантный кавалер. Мечта о возвращении утраченного Эдема. Для него она была готова надеть пояс верности. Но ему было нужно совсем другое.
С ним она впервые услыхала хруст собственных костей, когда ломают пальцы. Узнала, как темнеет в глазах от наброшенной на шею удавки.
«Тебе должно быть больно, Жюли. Так ты искупишь свои грехи. Шлюха. Русская потаскушка…!»
Почему она молчала, не шла в полицию, почему?! Потому что была дурой. Русских женщин любят. Больше никто не позволяет так себя унижать, никто не терпит так долго, будь то Вася, Джон или Пьер…
Он обрадовался, узнав о ее беременности. И она тоже. Думала, ребенок все изменит. Все так думают. И почти все ошибаются. Ее ребенок не успел родиться. Он был уже мертв, когда из нее извлекали окровавленные куски мяса, называемые выкидышем. Хорошо, что он был мертв. Иначе, как бы он смог вынести эту боль, когда разрывают на части? Ведь это Юльке давали наркоз, а ему – нет…
«– Мадам, как это произошло? Вы должны дать показания в полиции.
– Я упала с лестницы.»
Она, действительно, тогда упала с проклятой лестницы. Но после того как Пьер… Почему она не рассказала об этом? Дура, круглая идиотка.
Сколько грязи он вылил на нее в суде при разводе… Хватило бы засыпать Сену…
За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.
Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.
Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.
И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»
Вот и все. И жизнь, как бы порой она не казалась отвратительна, продолжается. И это прекрасно.
– За что пьем, красавица?
Интересное, волевое, невзирая на зиму, покрытое бронзовым загаром, лицо подошедшего мужчины показалось ей знакомым. Смахнув ползшие по щекам соленые капельки, она улыбнулась:
– За счастье.
– Зачем тогда грустить?
Присаживаясь за столик он щелкнул пальцами проходящему официанту:
– Бутылку лучшего шампанского.
И уже Юльке:
– Позвольте представиться: Стефан Вольский.
Ну, конечно, теперь она узнала – восходящая звезда российской попсы, мечта экзальтированных тинейджерок. Помнила из газетных публикаций, когда тот только начинал восхождение на музыкальный Эверест, именовался Степаном Волынцевым… Но это волновало Юльку в данный момент менее всего.
– А я Юля.
– Просто Юля? И все?
– Вас что-то не устраивает?
Он рассмеялся, продемонстрировав не слишком ровные зубы:
– Я вас узнал, мисс «Вечная молодость». – Значит, – он обвел взглядом сумеречную панораму вечерней Москвы с высоты птичьего полета за непробиваемой толщей стекла, – «Звезды поднимаются выше»? Вы не боитесь… состариться?
– Меня зовут Юля, – произнесла она с нажимом, – я чувствую себя старше Мафусаила. К счастью, я поняла: это самое малое, чего следует страшиться.
– Потому что это Вам не грозит, – нога Стефана Вольского аккуратно подбиралась под столиком к ее мыску. – Вы всегда останетесь юной, очаровательной, сексуальной.
Его колено коснулось Юлькиного. Она хотела отодвинуться, но не стала – к чему? Он или другой, какая разница? Лишь исподлобья, выжидающе взглянула на собеседника.
– Я понимаю ваше состояние, – сказал он проникновенно. – Творческий кризис. Кризис духа и воли. Это бывает со всеми по-настоящему творческими людьми. Со мной тоже случается. И, знаешь, что помогает?
Заговорщицки подмигнув, Стефан вытащил из кармана кожаной жилетки небольшой пластиковый пузырек и высыпал на загорелую, со следами поперечных шрамов на запястье, руку несколько белых таблеток.
– Что это? – Юлька дотронулась длинным ногтем мизинца до ниточки-рубца, не взятого загаром.
Вольский усмехнулся:
– Тоже последствия творческого кризиса.
Он подцепил одну таблетку и бросил в Юлькин бокал. Таблетка сказала: «Ш-Ш-Ш» и растворилась.
– Эффералган УПСА, – испытующе улыбался Стефан. – Лучшее средство от всех видов боли. Выпей, и мир заиграет всеми цветами радуги.
– Прежде это называлось ЛСД. – Тихо вымолвила Юлька.
– Баловалась?
– Этим – нет. Слышала: слишком опасно. Глюки могут пойти.
– Ну и что? Это так забавно! Жизнь коротка, в ней нужно успеть все попробовать, разве – нет? – В темных, с прищуром, глазах поблескивал адский пламень…
«Не делай этого, идиотка! Встань и уйди! Ты же знаешь, чем это может закончиться! Сколько ты будешь наступать на одни и те же грабли?!»
«Ты же ни черта не умеешь…»
«Никчемная русская шлюха…»
«У тебя проблемы – нужно, чтобы они появились и у других…»
«Заткнитесь все!»– Мысленно, зажимая ладонями уши, рявкнула Юлька. И, желая окончательно избавиться от бессмысленной карусели лиц и голосов на дне бокала, под мефистофельским взглядом Стефана, сделала глоток…
За окном давно сгустились мрачные зимние сумерки. В фаянсовых чашечках застыла кофейная гуща.
Лена закончила сбивчивый рассказ. Дмитрий задал несколько вопросов и теперь напряженно что-то обдумывал. Она наблюдала за ним исподтишка. Та же упрямая «вилочка» на переносице, меж бровей. Так же слегка выпячивает при размышлении нижнюю губу. Так же прикрывает глаза, опуская длиннющие, почти ложащиеся на впалые щеки, ресницы… Он никогда не был легким человеком, ее Димка. Честолюбив, мнительно-упрям, как ишак, временами – маниакально-ревнив… Но почему-то именно ему суждено было запасть в ее робкую душу, и не сможет она выбить это никаким клином. Ни раньше. Ни сейчас. Ни потом…
– Послушай, – оторвавшись от записей и диктофона, на котором ее голос звучал как-то странно непохоже, Дмитрий задумчиво почесал переносицу кончиком ручки. – А что за птица этот Ник?
– Что? – Лена вздрогнула, освобождаясь из плена тягостно-волнующих раздумий. – Ник? Ничего особенного. Обыкновенный мажор, возомнивший себя пупом земли. Капризный, избалованный мальчишка. Не бери в голову.
– Но, по твоим словам, он сцепился с Крыловым в раздевалке?
– По глупости… С кем не бывает?
– Иногда сюрприз получаешь там, где менее всего ожидаешь. Где он работает?
– Насколько я поняла, в посольстве Колумбии в России.
– Хорошо. – Дмитрий пометил что-то в своем блокнотике. – Значит, так. В отделение без меня – ни шагу. К следователю пойдем вместе. Говоришь только то, что мы решили. Я найду еще парочку людей, которые подтвердят, что покойный был от тебя без ума и всеми силами пытался вернуть, не скупясь ни на какие уловки, в том числе просьбы о мифической помощи, спекулируя на твоей добросердечности и некоем чувстве вины перед ним из-за того, что ты его бросила. Ясно?
– Да, но… – пролепетала Лена, слегка подавленная жестким напором Дмитрия.
– Никаких «но», если хочешь, чтобы все скорее закончилось. И… пусть менты намыливают задницы. Извини, – он рассмеялся, взмахнув длинными ресницами, становясь прежним Димкой. – Тонкий адвокатский юмор. Занятно, ты так и не разучилась краснеть…
– Да, – сказала Лена, еще сильнее покраснев, – это смешно.
– Нет, – негромко произнес Дмитрий, – это здорово…
Повисло тягостное молчание. Как бывает, когда каждому есть, что сказать или сделать, но он ждет, что это скажет или сделает кто-то другой.
– Что ж, – сказал Дмитрий, поднимаясь, – может, лучше на время переехать к родителям?
– Все нормально.
Я справлюсь. Спасибо.
– Береги себя. Будь осторожна. Мы не знаем, с кем имеем дело.
– Ты полагаешь, мне грозит опасность?
– Не думаю. Но все же… – просто будь осторожна, ладно? Не открывай дверь незнакомцам. – Он улыбнулся, и снова – как не бывало этих шести лет…
– Хорошо. Сколько это будет стоить?
Он отрезал:
– Замолчи.
Войдя в лифт, не удержавшись, оглянулся. Лена стояла в дверном проеме. Тоненькая. Беззащитная. В огромных глазах – отчаяние и надежда. Или что-то еще… Она не виновна, он это знал, чувствовал… Он не хотел уезжать в этом проклятом лифте. Он хотел остаться с ней. Больше всего на свете.
– Выше нос, – Дмитрий ободряюще кивнул девушке, замершей у порога, и заставил себя нажать на «первый».
«Господи. Я никогда не был праведником. Не знаю даже, к какой вере принадлежу… Но эта женщина для меня дороже всего на свете, если тебе, конечно, есть до этого дело… Пожалуйста, помоги мне ее вернуть… Что я несу? Идиот.»
Лена навалилась на дверь изнутри, и она тихо клацнула. Лена медленно сползла, осела на пол, уткнувшись в стену лбом.
«Господи, какая я дура! Почему я позволила ему вот так, просто, уйти?! Не крикнула, не удержала… Вот же она, звездная милость, мое единственное настоящее сбывшееся желание! И он уходит, а я сижу, проглотив язык, как сломанная кукла, как полная идиотка…»
– Что это? – она взяла с тумбочки две мужские замшевые, на овечьем меху, перчатки. – Это его… Он забыл.
Вспугнутой мышью она метнулась на лестницу, позабыв обо всех приличиях, с рождения вдолбленных в детскую головку интеллигентными родителями, потомственными аристократами: «Не кричать. Не выказывать лишних эмоций. Не выдавать истинных чувств…», завопила что было сил в лестничный проем:
– Дима! Ты забыл перчатки!
За спиной раскрылся лифт. Вышел Дмитрий, сконфуженно улыбнувшись:
– Я забыл перчатки.
– Вот они.
Оба дышали так, словно только что пробежали марафон.
Ее губы, дрогнув, приоткрылись… Он молча прерывисто сжал ее в объятиях. Она закрыла глаза, всем телом отозвавшись на жаркий влажный призыв его настойчивых губ… Вся ее холодность, отрешенность, усталость исчезли, растворяясь в стремительном потоке обжигающей страсти. Спящая царевна дождалась своего Принца. И не было больше тех мучительных лет непонятной, ненужной летаргии. И никого не было. Только он. И она. И горячие губы. И властные руки на пылающем теле. И весь этот дьявольски-божественный коктейль, названный кем-то «Любовь».
Перчатки так и остались лежать на полу, за захлопнутой дверью.
– Я люблю тебя, Лена.
– Я люблю тебя, Дима.
Они лежали на скомканных влажных простынях, не разжимая объятий, точно боялись вновь потерять друг друга.
– Как ужасно – стать счастливой ТАКОЙ ценой, – прошептала Лена.
– Не думай об этом. Мы все равно бы встретились. Ты мой белый пион…
– Лепестки которого развеваются на ветру… Ты помнишь?
– Никогда не забывал, – он перебирал ее чудные волосы, зарываясь в них лицом. – У тебя было много мужчин?
– По-настоящему, ни одного.
– Раньше ты не была такой страстной. – В его голосе прорезались ревнивые нотки.
– Ну, знаешь! – Лена возмущенно подскочила. – Что ты хочешь услышать? Когда-то ты был первым, но сам не захотел им оставаться. Может, прежде расскажешь про ту девицу, что я встретила на лестнице шесть лет назад?
– Охотно, – Дмитрий тяжело вздохнул. – Невысокая, чуть полноватая шатенка с короткой стрижкой…
– Благоухающая «Пуазоном»… Да, ты хорошо ее запомнил.
– Еще бы… Это моя сестра Дашка.
– Что-о?!
– Она тогда в командировку приезжала. Да у меня и фотография ее стояла. На книжных полках. Я думал, ты узнаешь…
– Узнаю?! – теперь Лена смутно припомнила любительский снимок щекастой девочки с большими бантами.
– Послушай, – Дмитрий умоляюще потянул на себя простыню, в которую завернулась возмущенная подруга. – Я хотел все объяснить. Просто был зол на тебя из-за всех этих контрактов… Я звонил тебе весь следующий день. Месяц. Год… Твои родители сказали, что ты остаешься во Франции, и отказались дать твой номер. Попросили не беспокоить. А когда ты все-таки вернулась… Я тебя по телевизору увидел. Ты стала звездой. Знаменитостью с кучей денег. И возле тебя вечно вились нувориши, актеры, разные «крутые». Мне не было места среди них.
Лена закусила предательски дрогнувшую губу.
– А почему ты решил за меня, кто мне нужен, а кто нет?
– Ты сама могла бы позвонить хоть раз!
– Я звонила! Ты сменил квартиру! Где мне было тебя искать?
– Захотела бы нашла! Просто у тебя были другие заботы. И мужчины.
– Ну, знаешь! Хватит! – Лена поднялась с кровати и, едва сдерживая слезы негодования и обиды, принялась быстро одеваться.
Дмитрий вскочил следом и, подойдя к девушке, медленно опустился на колени, целуя ее теплый живот.
– Прости меня. Пожалуйста, прости.
Чувство необычайной легкости, бьющего через край восторга, овладело Юлькой через несколько минут.
Все вокруг было веселым, праздничным, сексуальным, все кружилось в пестром нарядном хороводе.
Вскоре Юлька лихо отплясывала на столе то ли канкан, то ли рок-н-ролл, сбрасывая ненужные детали одежды, распевая в такт оркестру:
Потом он выволок хохочущую упиравшуюся Юльку вытащил на улицу, запихнул в машину.
– Куда мы едем?
– Ко мне, разумеется. Я тут рядом живу. На последнем этаже. Двадцатом. И по ночам разговариваю со звёздами прямо из окна.
– Класс! Я тоже хочу.
– Сейчас будешь.
Они подъехали к бело-коричневой «башне», ввалились в подъезд. Мирно посапывавшая бабушка-консьержка встрепенулась, но Вольский бросил на столик купюру, и та, раскланиваясь и рассыпаясь в любезностях, проводила до лифта.
Лифт ракетой взмыл вверх, казалось, он пробьёт крышу, вырвется в небо, полетит прямо в космос…
– Стоп, приехали.
Вольский долго копошился ключом в замке, никак не мог открыть, и это их обоих здорово развеселило: Юлька воображала, что они – взломщики и хохотала так, что из квартиры напротив выглянул заспанный мужик и попросил вести себя тише. Тут дверь поддалась, и они ввалились в тёмный холл, где снова занялись сумасшедшим сексом.
– А где же звёзды? – Простонала Юлька.
– Там… – Вольский распахнул входную дверь и указал на железную лестницу, ведущую под потолок, и небольшой люк. – Там периодически вешают замок, а я срываю его, когда хочу поболтать со звёздами.
– Я тоже хочу. – Воскликнула Юлька.
– Пошли.
Юлька скинула туфли и, карабкаясь, как кошка, полезла вверх. Стефан толкнул крышку люка.
– Вау! – прошептала восхищённая Юлька. – Вот это да!
Перед ней, насколько хватало взора, простирался бесконечный черный океан Вселенной. Огромные ракушки звезд были так близки, что впору коснуться их рукой.
Пронизываемая ветром, босая, воздушная, раскинув руки, словно крылья, Юлька закружилась на крыше.
– Я хочу летать! Я сейчас улечу!
– Пойдем, – сказал Вольский. – Хочу еще выпить.
– Неси сюда. Устроим пикник под звёздами.
– Ладно, я мигом! – Отозвался Стефан. – Никуда не уходи!
Юлька весело засмеялась. Впервые за последние дни она чувствовала себя счастливой.
Шаги Стефана стихли. Юлька стояла, тяжело дыша. Красивая, чуть растрепанная, в длинном, оголявшем безупречную спину, платье цвета лунной пыли… Хотелось ещё воздуха, ещё ветра. Столько, чтобы, как на море, радостно вздымалась грудь.
Вдруг от одной из звёзд, призывно подмигивающей, протянулся мостик из мерцающей серебряной паутины. По нему, навстречу Юльке, подскакивая на ходу и весело скалясь, спускался Маслов.
– Привет! – помахал он ошеломленной Юльке.
– Ты куда исчез, сукин сын, – спросила она, сурово сдвинув брови. – Как же наш круиз?
– Он состоится. Я же обещал, самый крутой. Как тебе межзвездный, а? Иди сюда, детка! – он протянул ей руку. – Ты что, боишься? Ты же такая же звезда. Здесь твое место. Иди же ко мне. Я люблю тебя, малышка.
– И я люблю тебя, – зачарованно прошептала Юлька.
– Ради тебя я проделал этот чертовски длинный путь. Теперь мы всегда будем вместе. Я хочу тебя, – его некрасивое, но ужасно обаятельное лицо осветилось знакомой лукавой улыбкой. – Ну, мне долго ждать?
Рассмеявшись, Юлька легко подтянулась и, зацепившись за раму, встала в оконном проёме в полный рост. А затем, поддавшись порыву встречного ветра, сделала шаг. Навстречу звездам.
– Ума не приложу, – прикладывая к вискам надушенный платочек, страдальчески говорила Ксения Величко, – как такое возможно? Упасть с крыши. У них что там, замков нет? А что если этот певец, как его там, её столкнул? Надеюсь, его посадят? Бедная, бедная моя девочка…
Траурный наряд от Москино был ей чрезвычайно к лицу.
– Я возьму это дело под особый контроль. Вот только вернусь из командировки, с Ямайки… – Мрачный депутат Величко положил на плечо бывшей жены крепкую, закаленную в государственных баталиях, руку.
Прерывисто вздохнув, Ксения устремила на экс-супруга долгий благодарный взгляд.
Антуан не смог присутствовать на похоронах. Он был вынужден отбыть в Париж по срочному делу.
Траурный кортеж остановился на красном свете.
Позади – автобус от модельного агентства. Проводить Юльку в последний путь поехали все «звездочки».
– Будут хоронить в закрытом гробу…
– Говорят, от тела ничего не осталось…
– Еще бы, упасть с такой высоты…
– Я слышала, она принимала наркотики…
– Заткнитесь! – крикнула, не выдержав, Марина, ударив кулаком по стеклу.
«Звездочки» затихли.
– Она так любила жизнь, – крупные капли, как осенний дождик, сбегали по нетронутому косметикой бледному лицу Лены. – Она не заслужила этого, не заслужила…
Дали «зеленый». Траурный кортеж тронулся дальше. За заплаканным окном проплыл огромный рекламный щит – задорная мордашка в обрамлении темно-русых кудрей и надпись сбоку – «Вечная молодость».
Часть III
Глава 1
Захлопнуть дверь. И стать счастливой. Хоть на одну ночь. На час… Если бы…»
«Трык!» – Заколка переломилась пополам.
– Есть хочешь?
– Нет, спасибо. Если можно, только кофе.
– Кофе. Хорошо.
«Мы разговариваем как чужие. Мы и есть чужие.»
– У тебя красивая квартира. Второй этаж. По-прежнему боишься высоты?
«Помнит».
– Да, я всегда была трусихой. А ты где живешь?
– Купил «однушку» недалеко от работы. Мне много не надо.
– Ты не женат?
«Какое тебе дело?»
– Нет. И никогда не был. А ты… была замужем?
– Нет. Никогда. Ты извини, что я тебя побеспокоила. Может, и не стоило…
– Послушай, – он протянул руку через маленький квадратный столик, накрыл сверху Ленину. Она прерывисто вздохнула, кусая пересохшие губы. – Я вытащу тебя. Но ты должна рассказать мне чистую правду. Даже если ты виновна. Только правду. Понимаешь?
– Я не виновна, Дима, – она облизнула полуоткрывшиеся губы. – Ты должен мне верить. Иначе все не имеет смысла. Я никогда не убивала.
Ее пальцы под его ладонью дрогнули. Они были прохладны, но быстро согревались от жара его руки.
«Я хочу тебя.»
«Я хочу тебя.»
«Я люблю тебя. Всегда любил.»
«Я тоже всегда любила тебя. Одного.»
– Хорошо, – сказал Дмитрий, убирая руку, доставая диктофон и маленький блокнот, – тогда начнем…
Полутемный кабак с многообещающим названием «Расслабуха», куда Вован привел Марину был, несомненно, злачным местом. На небольшой сцене полуголые перезрелые девицы изображали варьете.
За бильярдными столами коротали время крепкие бритоголовые ребята. «Мартель», тут, конечно, не пользовали, но официантка в прозрачной юбочке принесла вполне сносный бренди «Наполеон».
Вован предпочел «Столичную».
– За встречу, – провозгласил он, опрокидывая рюмаху в глотку, поведя носом.
Марина пригубила бренди, надкусила лимон.
– Давно вышел?
– Пару лет.
– Чем занимаешься?
– Бизнесом, – он захохотал, – в некотором роде. Помогаю кое-кому дела улаживать. Дипломатия своего рода. – Он побил кулаком о кулак и довольно улыбнувшись, похлопал Марину по плечу.
– Ты-то как? Тачка, гляжу, крутая. Твоя?
– Работаю гримером в модельном агентстве. Теперь модно называть «визажист». Закончила медицинский.
– Ну? Я всегда знал, что ты девка с головой. Мужика, небось, крутого подцепила? «Мерс»-то он купил?
Марина поморщилась.
– Никого я не подцепила. Я не замужем. У меня, действительно, есть мужчина. Нам хорошо вместе. Пока. Что будет дальше, не знает никто.
– Это точно, – шумно вздохнул Вован. – А помнишь… – взгляд его сделался мечтательным, насколько это могло быть возможным, – десяток годков назад… Нам ведь тоже было неплохо вдвоем, а? Знаешь, я часто думал о тебе, Мара. – Он налил себе еще и залпом выпил. – Вернуть бы те деньки. Как ты, Мара?
Марина покачала головой.
– Это невозможно, Вован.
Он снова огорченно шмыгнул носом и потянулся за бутылкой.
– Мне хватит.
– Ну вот! – рука с бутылкой зависла над столом. – Может, ты еще и девственницей стала?
Она невольно рассмеялась грубоватой шутке, на миг вернувшей ее во времена тяжелой, но, подчас, такой тихой, бесшабашной юности.
– Ладно, давай по одной.
Он неожиданно стал серьезным, даже сосредоточенным, насколько вообще могла сосредоточиться груда мускулов, прозванная Вованом.
– Ты что, любишь этого мужика?
Марина аж поперхнулась.
– Что?! Какого мужика?
– С которым живешь.
– Вован… – она погладила гиганта по стриженой голове. – Ты стал лириком? Стихов, случайно, не пишешь?
– Ладно издеваться, – буркнул он, вгрызаясь в бифштекс.
Марина закурила. Некоторое время сидели молча.
Вован снова наполнил свою рюмку. Алкоголь совершенно его не брал, лишь глаза едва заметно поблескивали.
– Скоро подгонят твою тачку. Хочу, что б ты знала – я никогда не думал ломать твою жизнь. Потому и не искал тебя. Хоть и не забывал. Встретил, вот, и вижу – нам не по пути… Не одного поля мы ягоды, Мара. И все же… он достал пухлое портмоне, вытащил визитку. – Здесь мой номер. Если когда-нибудь тебе понадобится помощь надежного друга – можешь на меня рассчитывать. И всегда найдешь меня в этом баре.
– Спасибо, Вован, – сказала Марина, думая о том, что вряд ли она захочет еще одной встречи с прошлым.
При подъезде к дому, она вынула карточку со скупыми реквизитами: «Владимир Полуянов. Тел…», опустила стекло и, скомкав, бросила визитку на поживу алчному вьюжистому декабрьскому ветру.
«Жизнь, как бы отвратительна порой она ни была, продолжается. И это прекрасно».
Юлька сама не знала, откуда взяла эту присказку. Как и не понимала, какого черта она делает в этой полутемной крутящейся клетке – Золотом зале «Седьмого неба». Она никогда не любила Останкино.
Впрочем, не все ли равно, если и здесь нашелся любимый «Хеннесси», хоть всего пятилетний, но его было можно пить, и курить длинные дамские сигарки и вспоминать с горестной усмешкой на красивых губах прелести своего звездного бытия.
Первая рюмочка за первого мужа. Первую любовь. Омут с головой. Красавчик-одноклассник, спортсмен, гитарист, душа компании… Безмерное счастье. Лопнувшее через месяц. С треском. Как проколотая покрышка. Обожаемый муж в супружеской постели с лучшей подругой жены.
«Ты просто девчонка. Ничего не смыслишь в сексе. Женщина должна уметь ублажать мужчину…»
Одинокие скитания по ночному городу. Слезы и сопли. И добрый дядечка, всю ночь обучавший глупую студентку искусству любви. Потом – однокурсник. И его друг. И их приятель. Парень из двора. Сосед по даче. Таксист, пара случайных знакомых…
Через месяц она вернулась к мужу. На одну ночь. Но теперь она преподавала старую добрую науку, которую, к сожалению, не проходят на школьных уроках.
Она победила. Муж в ногах валялся, вымаливая прощение. Но она оставила на память использованный презерватив и след на щеке от мыска новенькой туфельки, приобретенной на «чеки» в «Березке». Был когда-то такой магазин…
Уже после развода поняла, что «залетела». От кого? Не знала. Счет шел на «десятки». Аборт. Банально.
Вторая рюмочка за второго мужа. Пьер Буше. Изысканный француз. Галантный кавалер. Мечта о возвращении утраченного Эдема. Для него она была готова надеть пояс верности. Но ему было нужно совсем другое.
С ним она впервые услыхала хруст собственных костей, когда ломают пальцы. Узнала, как темнеет в глазах от наброшенной на шею удавки.
«Тебе должно быть больно, Жюли. Так ты искупишь свои грехи. Шлюха. Русская потаскушка…!»
Почему она молчала, не шла в полицию, почему?! Потому что была дурой. Русских женщин любят. Больше никто не позволяет так себя унижать, никто не терпит так долго, будь то Вася, Джон или Пьер…
Он обрадовался, узнав о ее беременности. И она тоже. Думала, ребенок все изменит. Все так думают. И почти все ошибаются. Ее ребенок не успел родиться. Он был уже мертв, когда из нее извлекали окровавленные куски мяса, называемые выкидышем. Хорошо, что он был мертв. Иначе, как бы он смог вынести эту боль, когда разрывают на части? Ведь это Юльке давали наркоз, а ему – нет…
«– Мадам, как это произошло? Вы должны дать показания в полиции.
– Я упала с лестницы.»
Она, действительно, тогда упала с проклятой лестницы. Но после того как Пьер… Почему она не рассказала об этом? Дура, круглая идиотка.
Сколько грязи он вылил на нее в суде при разводе… Хватило бы засыпать Сену…
За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.
Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.
Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.
И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»
Вот и все. И жизнь, как бы порой она не казалась отвратительна, продолжается. И это прекрасно.
– За что пьем, красавица?
Интересное, волевое, невзирая на зиму, покрытое бронзовым загаром, лицо подошедшего мужчины показалось ей знакомым. Смахнув ползшие по щекам соленые капельки, она улыбнулась:
– За счастье.
– Зачем тогда грустить?
Присаживаясь за столик он щелкнул пальцами проходящему официанту:
– Бутылку лучшего шампанского.
И уже Юльке:
– Позвольте представиться: Стефан Вольский.
Ну, конечно, теперь она узнала – восходящая звезда российской попсы, мечта экзальтированных тинейджерок. Помнила из газетных публикаций, когда тот только начинал восхождение на музыкальный Эверест, именовался Степаном Волынцевым… Но это волновало Юльку в данный момент менее всего.
– А я Юля.
– Просто Юля? И все?
– Вас что-то не устраивает?
Он рассмеялся, продемонстрировав не слишком ровные зубы:
– Я вас узнал, мисс «Вечная молодость». – Значит, – он обвел взглядом сумеречную панораму вечерней Москвы с высоты птичьего полета за непробиваемой толщей стекла, – «Звезды поднимаются выше»? Вы не боитесь… состариться?
– Меня зовут Юля, – произнесла она с нажимом, – я чувствую себя старше Мафусаила. К счастью, я поняла: это самое малое, чего следует страшиться.
– Потому что это Вам не грозит, – нога Стефана Вольского аккуратно подбиралась под столиком к ее мыску. – Вы всегда останетесь юной, очаровательной, сексуальной.
Его колено коснулось Юлькиного. Она хотела отодвинуться, но не стала – к чему? Он или другой, какая разница? Лишь исподлобья, выжидающе взглянула на собеседника.
– Я понимаю ваше состояние, – сказал он проникновенно. – Творческий кризис. Кризис духа и воли. Это бывает со всеми по-настоящему творческими людьми. Со мной тоже случается. И, знаешь, что помогает?
Заговорщицки подмигнув, Стефан вытащил из кармана кожаной жилетки небольшой пластиковый пузырек и высыпал на загорелую, со следами поперечных шрамов на запястье, руку несколько белых таблеток.
– Что это? – Юлька дотронулась длинным ногтем мизинца до ниточки-рубца, не взятого загаром.
Вольский усмехнулся:
– Тоже последствия творческого кризиса.
Он подцепил одну таблетку и бросил в Юлькин бокал. Таблетка сказала: «Ш-Ш-Ш» и растворилась.
– Эффералган УПСА, – испытующе улыбался Стефан. – Лучшее средство от всех видов боли. Выпей, и мир заиграет всеми цветами радуги.
– Прежде это называлось ЛСД. – Тихо вымолвила Юлька.
– Баловалась?
– Этим – нет. Слышала: слишком опасно. Глюки могут пойти.
– Ну и что? Это так забавно! Жизнь коротка, в ней нужно успеть все попробовать, разве – нет? – В темных, с прищуром, глазах поблескивал адский пламень…
«Не делай этого, идиотка! Встань и уйди! Ты же знаешь, чем это может закончиться! Сколько ты будешь наступать на одни и те же грабли?!»
«Ты же ни черта не умеешь…»
«Никчемная русская шлюха…»
«У тебя проблемы – нужно, чтобы они появились и у других…»
«Заткнитесь все!»– Мысленно, зажимая ладонями уши, рявкнула Юлька. И, желая окончательно избавиться от бессмысленной карусели лиц и голосов на дне бокала, под мефистофельским взглядом Стефана, сделала глоток…
За окном давно сгустились мрачные зимние сумерки. В фаянсовых чашечках застыла кофейная гуща.
Лена закончила сбивчивый рассказ. Дмитрий задал несколько вопросов и теперь напряженно что-то обдумывал. Она наблюдала за ним исподтишка. Та же упрямая «вилочка» на переносице, меж бровей. Так же слегка выпячивает при размышлении нижнюю губу. Так же прикрывает глаза, опуская длиннющие, почти ложащиеся на впалые щеки, ресницы… Он никогда не был легким человеком, ее Димка. Честолюбив, мнительно-упрям, как ишак, временами – маниакально-ревнив… Но почему-то именно ему суждено было запасть в ее робкую душу, и не сможет она выбить это никаким клином. Ни раньше. Ни сейчас. Ни потом…
– Послушай, – оторвавшись от записей и диктофона, на котором ее голос звучал как-то странно непохоже, Дмитрий задумчиво почесал переносицу кончиком ручки. – А что за птица этот Ник?
– Что? – Лена вздрогнула, освобождаясь из плена тягостно-волнующих раздумий. – Ник? Ничего особенного. Обыкновенный мажор, возомнивший себя пупом земли. Капризный, избалованный мальчишка. Не бери в голову.
– Но, по твоим словам, он сцепился с Крыловым в раздевалке?
– По глупости… С кем не бывает?
– Иногда сюрприз получаешь там, где менее всего ожидаешь. Где он работает?
– Насколько я поняла, в посольстве Колумбии в России.
– Хорошо. – Дмитрий пометил что-то в своем блокнотике. – Значит, так. В отделение без меня – ни шагу. К следователю пойдем вместе. Говоришь только то, что мы решили. Я найду еще парочку людей, которые подтвердят, что покойный был от тебя без ума и всеми силами пытался вернуть, не скупясь ни на какие уловки, в том числе просьбы о мифической помощи, спекулируя на твоей добросердечности и некоем чувстве вины перед ним из-за того, что ты его бросила. Ясно?
– Да, но… – пролепетала Лена, слегка подавленная жестким напором Дмитрия.
– Никаких «но», если хочешь, чтобы все скорее закончилось. И… пусть менты намыливают задницы. Извини, – он рассмеялся, взмахнув длинными ресницами, становясь прежним Димкой. – Тонкий адвокатский юмор. Занятно, ты так и не разучилась краснеть…
– Да, – сказала Лена, еще сильнее покраснев, – это смешно.
– Нет, – негромко произнес Дмитрий, – это здорово…
Повисло тягостное молчание. Как бывает, когда каждому есть, что сказать или сделать, но он ждет, что это скажет или сделает кто-то другой.
– Что ж, – сказал Дмитрий, поднимаясь, – может, лучше на время переехать к родителям?
– Все нормально.
Я справлюсь. Спасибо.
– Береги себя. Будь осторожна. Мы не знаем, с кем имеем дело.
– Ты полагаешь, мне грозит опасность?
– Не думаю. Но все же… – просто будь осторожна, ладно? Не открывай дверь незнакомцам. – Он улыбнулся, и снова – как не бывало этих шести лет…
– Хорошо. Сколько это будет стоить?
Он отрезал:
– Замолчи.
Войдя в лифт, не удержавшись, оглянулся. Лена стояла в дверном проеме. Тоненькая. Беззащитная. В огромных глазах – отчаяние и надежда. Или что-то еще… Она не виновна, он это знал, чувствовал… Он не хотел уезжать в этом проклятом лифте. Он хотел остаться с ней. Больше всего на свете.
– Выше нос, – Дмитрий ободряюще кивнул девушке, замершей у порога, и заставил себя нажать на «первый».
«Господи. Я никогда не был праведником. Не знаю даже, к какой вере принадлежу… Но эта женщина для меня дороже всего на свете, если тебе, конечно, есть до этого дело… Пожалуйста, помоги мне ее вернуть… Что я несу? Идиот.»
Лена навалилась на дверь изнутри, и она тихо клацнула. Лена медленно сползла, осела на пол, уткнувшись в стену лбом.
«Господи, какая я дура! Почему я позволила ему вот так, просто, уйти?! Не крикнула, не удержала… Вот же она, звездная милость, мое единственное настоящее сбывшееся желание! И он уходит, а я сижу, проглотив язык, как сломанная кукла, как полная идиотка…»
– Что это? – она взяла с тумбочки две мужские замшевые, на овечьем меху, перчатки. – Это его… Он забыл.
Вспугнутой мышью она метнулась на лестницу, позабыв обо всех приличиях, с рождения вдолбленных в детскую головку интеллигентными родителями, потомственными аристократами: «Не кричать. Не выказывать лишних эмоций. Не выдавать истинных чувств…», завопила что было сил в лестничный проем:
– Дима! Ты забыл перчатки!
За спиной раскрылся лифт. Вышел Дмитрий, сконфуженно улыбнувшись:
– Я забыл перчатки.
– Вот они.
Оба дышали так, словно только что пробежали марафон.
Ее губы, дрогнув, приоткрылись… Он молча прерывисто сжал ее в объятиях. Она закрыла глаза, всем телом отозвавшись на жаркий влажный призыв его настойчивых губ… Вся ее холодность, отрешенность, усталость исчезли, растворяясь в стремительном потоке обжигающей страсти. Спящая царевна дождалась своего Принца. И не было больше тех мучительных лет непонятной, ненужной летаргии. И никого не было. Только он. И она. И горячие губы. И властные руки на пылающем теле. И весь этот дьявольски-божественный коктейль, названный кем-то «Любовь».
Перчатки так и остались лежать на полу, за захлопнутой дверью.
– Я люблю тебя, Лена.
– Я люблю тебя, Дима.
Они лежали на скомканных влажных простынях, не разжимая объятий, точно боялись вновь потерять друг друга.
– Как ужасно – стать счастливой ТАКОЙ ценой, – прошептала Лена.
– Не думай об этом. Мы все равно бы встретились. Ты мой белый пион…
– Лепестки которого развеваются на ветру… Ты помнишь?
– Никогда не забывал, – он перебирал ее чудные волосы, зарываясь в них лицом. – У тебя было много мужчин?
– По-настоящему, ни одного.
– Раньше ты не была такой страстной. – В его голосе прорезались ревнивые нотки.
– Ну, знаешь! – Лена возмущенно подскочила. – Что ты хочешь услышать? Когда-то ты был первым, но сам не захотел им оставаться. Может, прежде расскажешь про ту девицу, что я встретила на лестнице шесть лет назад?
– Охотно, – Дмитрий тяжело вздохнул. – Невысокая, чуть полноватая шатенка с короткой стрижкой…
– Благоухающая «Пуазоном»… Да, ты хорошо ее запомнил.
– Еще бы… Это моя сестра Дашка.
– Что-о?!
– Она тогда в командировку приезжала. Да у меня и фотография ее стояла. На книжных полках. Я думал, ты узнаешь…
– Узнаю?! – теперь Лена смутно припомнила любительский снимок щекастой девочки с большими бантами.
– Послушай, – Дмитрий умоляюще потянул на себя простыню, в которую завернулась возмущенная подруга. – Я хотел все объяснить. Просто был зол на тебя из-за всех этих контрактов… Я звонил тебе весь следующий день. Месяц. Год… Твои родители сказали, что ты остаешься во Франции, и отказались дать твой номер. Попросили не беспокоить. А когда ты все-таки вернулась… Я тебя по телевизору увидел. Ты стала звездой. Знаменитостью с кучей денег. И возле тебя вечно вились нувориши, актеры, разные «крутые». Мне не было места среди них.
Лена закусила предательски дрогнувшую губу.
– А почему ты решил за меня, кто мне нужен, а кто нет?
– Ты сама могла бы позвонить хоть раз!
– Я звонила! Ты сменил квартиру! Где мне было тебя искать?
– Захотела бы нашла! Просто у тебя были другие заботы. И мужчины.
– Ну, знаешь! Хватит! – Лена поднялась с кровати и, едва сдерживая слезы негодования и обиды, принялась быстро одеваться.
Дмитрий вскочил следом и, подойдя к девушке, медленно опустился на колени, целуя ее теплый живот.
– Прости меня. Пожалуйста, прости.
Чувство необычайной легкости, бьющего через край восторга, овладело Юлькой через несколько минут.
Все вокруг было веселым, праздничным, сексуальным, все кружилось в пестром нарядном хороводе.
Вскоре Юлька лихо отплясывала на столе то ли канкан, то ли рок-н-ролл, сбрасывая ненужные детали одежды, распевая в такт оркестру:
Пока подоспевший Вольский не стащил ее, и не увлек по каким-то коридорчикам, закоулкам и лестницам все выше и выше, покуда не остановился в темном тесном закутке, где и одному не разместиться. Прислонив ее спиной к стене, он овладевал ею, и она, извиваясь в экстазе сладостнейшего оргазма, кричала: «Еще! Еще! Давай!» И летали, летали вокруг, расплываясь и соединяясь вновь, разноцветные солнечные зайчики…
– Не смотри на ее ты запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.[6]
Потом он выволок хохочущую упиравшуюся Юльку вытащил на улицу, запихнул в машину.
– Куда мы едем?
– Ко мне, разумеется. Я тут рядом живу. На последнем этаже. Двадцатом. И по ночам разговариваю со звёздами прямо из окна.
– Класс! Я тоже хочу.
– Сейчас будешь.
Они подъехали к бело-коричневой «башне», ввалились в подъезд. Мирно посапывавшая бабушка-консьержка встрепенулась, но Вольский бросил на столик купюру, и та, раскланиваясь и рассыпаясь в любезностях, проводила до лифта.
Лифт ракетой взмыл вверх, казалось, он пробьёт крышу, вырвется в небо, полетит прямо в космос…
– Стоп, приехали.
Вольский долго копошился ключом в замке, никак не мог открыть, и это их обоих здорово развеселило: Юлька воображала, что они – взломщики и хохотала так, что из квартиры напротив выглянул заспанный мужик и попросил вести себя тише. Тут дверь поддалась, и они ввалились в тёмный холл, где снова занялись сумасшедшим сексом.
– А где же звёзды? – Простонала Юлька.
– Там… – Вольский распахнул входную дверь и указал на железную лестницу, ведущую под потолок, и небольшой люк. – Там периодически вешают замок, а я срываю его, когда хочу поболтать со звёздами.
– Я тоже хочу. – Воскликнула Юлька.
– Пошли.
Юлька скинула туфли и, карабкаясь, как кошка, полезла вверх. Стефан толкнул крышку люка.
– Вау! – прошептала восхищённая Юлька. – Вот это да!
Перед ней, насколько хватало взора, простирался бесконечный черный океан Вселенной. Огромные ракушки звезд были так близки, что впору коснуться их рукой.
Пронизываемая ветром, босая, воздушная, раскинув руки, словно крылья, Юлька закружилась на крыше.
– Я хочу летать! Я сейчас улечу!
– Пойдем, – сказал Вольский. – Хочу еще выпить.
– Неси сюда. Устроим пикник под звёздами.
– Ладно, я мигом! – Отозвался Стефан. – Никуда не уходи!
Юлька весело засмеялась. Впервые за последние дни она чувствовала себя счастливой.
Шаги Стефана стихли. Юлька стояла, тяжело дыша. Красивая, чуть растрепанная, в длинном, оголявшем безупречную спину, платье цвета лунной пыли… Хотелось ещё воздуха, ещё ветра. Столько, чтобы, как на море, радостно вздымалась грудь.
Вдруг от одной из звёзд, призывно подмигивающей, протянулся мостик из мерцающей серебряной паутины. По нему, навстречу Юльке, подскакивая на ходу и весело скалясь, спускался Маслов.
– Привет! – помахал он ошеломленной Юльке.
– Ты куда исчез, сукин сын, – спросила она, сурово сдвинув брови. – Как же наш круиз?
– Он состоится. Я же обещал, самый крутой. Как тебе межзвездный, а? Иди сюда, детка! – он протянул ей руку. – Ты что, боишься? Ты же такая же звезда. Здесь твое место. Иди же ко мне. Я люблю тебя, малышка.
– И я люблю тебя, – зачарованно прошептала Юлька.
– Ради тебя я проделал этот чертовски длинный путь. Теперь мы всегда будем вместе. Я хочу тебя, – его некрасивое, но ужасно обаятельное лицо осветилось знакомой лукавой улыбкой. – Ну, мне долго ждать?
Рассмеявшись, Юлька легко подтянулась и, зацепившись за раму, встала в оконном проёме в полный рост. А затем, поддавшись порыву встречного ветра, сделала шаг. Навстречу звездам.
– Ума не приложу, – прикладывая к вискам надушенный платочек, страдальчески говорила Ксения Величко, – как такое возможно? Упасть с крыши. У них что там, замков нет? А что если этот певец, как его там, её столкнул? Надеюсь, его посадят? Бедная, бедная моя девочка…
Траурный наряд от Москино был ей чрезвычайно к лицу.
– Я возьму это дело под особый контроль. Вот только вернусь из командировки, с Ямайки… – Мрачный депутат Величко положил на плечо бывшей жены крепкую, закаленную в государственных баталиях, руку.
Прерывисто вздохнув, Ксения устремила на экс-супруга долгий благодарный взгляд.
Антуан не смог присутствовать на похоронах. Он был вынужден отбыть в Париж по срочному делу.
Траурный кортеж остановился на красном свете.
Позади – автобус от модельного агентства. Проводить Юльку в последний путь поехали все «звездочки».
– Будут хоронить в закрытом гробу…
– Говорят, от тела ничего не осталось…
– Еще бы, упасть с такой высоты…
– Я слышала, она принимала наркотики…
– Заткнитесь! – крикнула, не выдержав, Марина, ударив кулаком по стеклу.
«Звездочки» затихли.
– Она так любила жизнь, – крупные капли, как осенний дождик, сбегали по нетронутому косметикой бледному лицу Лены. – Она не заслужила этого, не заслужила…
Дали «зеленый». Траурный кортеж тронулся дальше. За заплаканным окном проплыл огромный рекламный щит – задорная мордашка в обрамлении темно-русых кудрей и надпись сбоку – «Вечная молодость».
Часть III
Глава 1
Следователь Одинцов оказался пренеприятным скользким типом с глазами как у дохлого окуня. Но Дмитрию приходилось иметь дело и не с такими экземплярами. Он доходчиво объяснил, что обвинение, которое пытаются предъявить его клиентке, смехотворно. Что улики стоят не больше дырявого презерватива. И посоветовал меньше увлекаться сериалами типа «Коварство и любовь», а больше – заниматься делом и штудировать «Право». Разговора оказалось достаточно, чтобы ввергнуть скользкого следователя в состояние, близкое к посталкогольной депрессии. Засим Дмитрий вежливо откланялся, пообещав захаживать по малейшему поводу. Далее в его блокнотике значилось странноватое имя, причудливая смесь романтичного выпендрежа: Ник Португал.