Гайворонская Елена Михайловна. Пепел звезд

   – Это моя девушка!
   Коллега допил свою порцию «дринка виски» и, поморщившись, сказал:
   – Будет врать-то!
 
   Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа – черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин. Стоявшие вдоль каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим. Несколько человек несли помпезный деревянный в завитушках гроб.
   – Кого-то важного хоронят, – перекрестившись, сказала какая-то старушка с обочины. – Артиста что ль?
   – Какого артиста, – зло бросил милиционер. – Бандита братва провожает. Мафиози крупного, ясно?
   – Батюшка, что делается… На таком-то кладбище. Перевернулся мир.
   – Зря вы пришли, – тихо сказала Марина подругам. – Своих неприятностей хватает.
   – Прекрати. – Лена сжала ее руку в черной перчатке. – Мы же друзья.
   Ада, поправив черный шарфик, кивнула.
   – Не могла же ты быть здесь одна.
   Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот Антон лежал как живой. Легкий румянец на щеках, губы сложены в ироничной улыбке. Вот поднимется и отпустит очередную хохму.
   Марина пристально наблюдала за длинной вереницей мужчин, прикладывавшихся к бумажному венчику на правой руке мертвого Дона.
   «Кто-то из них заказчик. Кто?»
 
   – Ты спятила? – вне себя от бешенства, орал Дмитрий. – Как ты могла пойти туда?! На похороны бандита!
   – Я пошла разделить горе со своей подругой, – тихо, но твердо произнесла Лена. – У нее больше никого нет. Она не виновата, что влюбилась не в того человека.
   – Завтра вся пресса затрубит о том, что ты там была! Их не будут интересовать твои благородные порывы! Они напишут, что ты – правая рука мафии и убила Крылова по заданию преступной группировки.
   – Но это же чушь!
   – За эту чушь тебе впарят лет десять! Когда ты перестанешь спасать мир и начнешь думать о своей жизни?! Однажды твоему бывшему любовнику стало грустно, он решил поплакаться кому-то в жилетку. Нашлась одна дура – ты. Потом его кто-то пристрелил, а на тебя повесили всех собак, ты нос на улицу высунуть боишься. Твоего отца уволили. Мало? Подружка трахалась с бандитом, его пристрелили, а ты, находясь под наблюдением, позируешь у его гроба?! Это ни в какие ворота не лезет!
   – Прессы там не было. А даже если и была, это, как ты верно подметил, МОЯ жизнь. И я буду делать то, что считаю нужным. И не смей на меня орать и оскорблять мою подругу! Голос девушки дрогнул. – Можешь отказаться от моей защиты.
   Она громко хлопнула дверью.
   – Вот черт! – Дмитрий беспомощно взъерошил волосы. – Угораздило ж меня полюбить идиотку. Хоть бы наши дети в отца пошли…
 
   Марина не помнила, сколько времени, подобно зомби, бродила по стылому городу, прежде чем решилась вернуться домой. Домой… Как легко и радостно выговаривалось это слово всего три дня назад. А нынче она спотыкалась о каждую из немногочисленных букв… В древности была такая пытка: из кипятка в ледяную купель… Раньше казалось: столько уже пережито, что больше не будет. Ошибалась. Прежде она не знала, как кровоточит, рыдая, рвется наружу, каждым нервом и сосудом, прошитая насквозь автоматной очередью душа…
   Она тщетно пыталась зацепиться за что-то еще в этом мире. Работа? Нет, только не сейчас. Она никогда не была слабой, но теперь не могла заставить себя подкрасить даже собственные губы. И не знала, когда дорогие косметические наборы перестанут источать тошнотворный запах ладана, а в блестящих глазах «звездочек» отражаться белое лицо мертвого мужа. Слишком многое она пыталась забыть, отгоняя прочь негативы прошлого. Но не теперь. Эта боль будет с ней до конца…
   Дом был пуст. Охрана ушла. Что им теперь здесь делать? А ЕЙ – что? А, может, и впрямь пора заглянуть за зыбкий занавес, разделивший их с Антоном, узнать, наконец, что же там: свет, тьма, огонь или пустота?
   Марина не сразу поняла, что произошло. В доме все было вверх дном. Огромная свалка. Ограбление?
   Не осталось сил ни пугаться, ни возмущаться. Стояла и тупо смотрела. «Мародеры».
   По лестнице с содранным ковром, на ступеньках которой они столько раз сидели, курили, прошла в спальню. Невыносимо было думать, что ее единственный дом, еще хранивший тепло былого счастья, осквернен чьими-то жадными сальными руками. Лев мертв. Сбегаются гиены. Что-то блеснуло на полу в куче перерытого белья. Она нагнулась, подняла. Колье. То самое, подаренное Антоном. Она так ни разу и не надела его. Марина поднесла его к щеке. Черные камни мерцали, словно невыплаканные слезы, помня еще ласку ЕГО рук…
   «Ты не похожа ни на одну из женщин, что мне встречались. Единственная и неповторимая. Как черный бриллиант…»
   Она до крови закусила губу, но не почувствовала боли. Но, прежде чем дать ей выплеснуться, она должна понять…
   Кто и что здесь искал?
   Потому что простой грабитель не бросит на пол, как ненужную игрушку, колье, стоящее целое состояние. Может, он не разбирается в драгоценностях? Хотя Юлька говорила: «Бриллиант и в говне виден.» Марина выдвинула ящик столика. Деньги, аккуратной стопочкой лежали на месте.
   Могильную тишину разорвал вдруг вой сигнализации.
   Видеокамеры были отключены. Марина спустилась вниз, открыла дверь.
   Перед ней стояли двое. Одного из них, осанистого, седовласого, с холодным немигающим взглядом, она узнала сразу – ночной визитер. Виталий Кротов.
   «Он опаснее гремучей змеи…»
   Его не было на кладбище. Она точно помнила, не было. Кандидат в президенты не захотел афишировать сомнительное знакомство? А второй…
   Завидев Марину, оба тотчас напялили на лица маски скорби, но блеск в глазах и легкая примесь озабоченности были заметны даже при тусклом вечернем освещении.
   «Убийц всегда тянет на место преступления…» – Кто это подметил?
   – Простите великодушно, что беспокою вас в вашем горе, да еще в столь поздний час… – Кротов приподнял кашемировую кепку, – видите ли, я был другом вашего… Антона… И у нас были некоторые общие дела… Он вам не рассказывал?
   – Мы никогда не говорили о делах. Да что мы стоим в дверях? Прошу вас, проходите.
   Второй все рыскал глазами по сторонам.
   – Меня зовут Виталий. Вас что, ограбили? Какая мерзость! Вы вызывали милицию?
   – Я собиралась.
   – Мы не будем вам мешать. Всего один вопрос: Антон ничего не оставлял? Каких-нибудь… бумаг, видеозаписей… Дискет?
   Она покачала головой. Предложила пройти, посмотреть… Ей хотелось вцепиться ему в глотку, прямо в кадык… Пырнуть ножом. Пристрелить… Но она продолжала лицедействовать, играя в непонимающую дурочку, непритязательную, подобранную на улице… Потому что должна была выяснить все до конца. Поэтому она протащила их по всему дому, тыча носом в разбросанное белье и громкое возмущаясь и ахая, пока у визитеров глаза не вылезли из орбит. Уже в дверях Кротов полюбопытствовал, что она будет делать с домом, и Марина ляпнула первое, что в голову пришло: «Открою гостиницу.» После чего гости наперегонки запрыгнули в свой бронированный «Мерс» и дали ходу.
   Марина открыла бар, достала бутылку водки, налила полный стакан, выпила залпом. Но успокоение не приходило.
   – Прости меня, Антон, за этот спектакль. Но я не собираюсь быть пешкой в чужой игре.
 
   Виталий Кротов и его кореш Павел Мелешко по кличке Мерин мчались по ночной Москве в черном бронированном «шестисотом», весело обсуждая прошедший день и визит к Марине.
   – Ой, Ё… ну и дура, – ржал Мерин. – И где он такую откопал?
   – На помойке, где ж еще. Хоть бы всплакнула, лярва. Все ж «бабки» на нее тратил. Где еще себе такого найдет, пигалица. Да хрен с ней. Досье на меня куда дел, сука?
   – А может, и не было его? Блеф!
   – Фотограф тот раскололся.
   – Может, сбрехнул от страха? Нашли же у него пленки. Думаешь, были и другие?
   – Не знаю. Но если у Профессора – с ним можно договориться. Он не такой идиот, как Гром, на рожон не полезет. Тем более теперь.
   – Да, промахнулся Тарантино на сей раз.
   – Стареет. Ничего, если что – можно и повторить.
   – Ну! – снова заржал Мерин. – Интересно, куда Гром свои «бабки» дел?
   – В предприятия вложил. Пропали теперь. Да пес с ними! – Кротов похлопал дружка по плечу. – Главное – путь свободен! Выборы впереди! Там такие «бабки» намоем – мама дорогая! «Сделаем» эту долбаную страну по полной программе!
   – Ну! – восхитился Мерин. – А меня премьером сделаешь?
   – Само собой, чучело! Мы же в одной упряжке! – Кротов довольно улыбнулся. – Давай, поворачивай в «Кристалл». Сегодня должно везти. Заодно помянем кореша нашего Грома, спаси Господи его грешную душу.
   Мерин довольно заржал, разворачиваясь в сторону казино.
 
   Подождав некоторое время и убедившись, что незваные гости больше не вернутся, Марина заперла двери на все имевшиеся замки. Не сразу нашла то место на стеновой панели в холле, куда требовалось приложить ладонь. Потом – глаз.
   Сейф был полон. На верхней полке деньги. Много денег. Долларов. Чиркнуть спичкой – то-то славный получится костер.
   Ниже бумаги. Аккуратно разложенные по стопочкам. С кучей гербовых печатей… «Акционерное общество… Финансово инвестиционная компания… Частная собственность. Контрольный пакет акций. Доля в уставном капитале… Цифры, цифры, цифры… Зачем ей все это? Взяла еще одну, наугад… Пальцы затряслись, как у Степаныча после длинного запоя… „Завещание.“
   «…Громов Антон Викторович… все движимое и недвижимое имущество… длиннющий перечень домов, особняков, вилл, автомобиле… Буквы сливались и разбредались вновь… Ницца… Менорка… Сан-Франциско… Лос-Гатос… Она даже не знала, где это…
   Моей жене Громовой Марине Ивановне…
   Дата: 31 декабря 1998 г.»
   Отбросив листок, точно он укусил ей палец, Марина закрыла лицо руками. Они поженились тридцатого. Антон шутил, что это самая скромная свадьба в истории мафии… Она смеялась – другой не нужно. Он еще сказал, что она не представляет до конца, во что ввязалась… а то бы передумала.
   А на следующий день пошел к нотариусу составлять завещание…
   Пол вокруг постепенно застилался черно-белым бумажным ковром.
   Красный пакет. Без подписи. Снова бумаги, негативы, дискета, фотоснимки… Но Антона на них не было. Ксерокопия из уголовного дела: Крынкин Виталий Васильевич 1948 г. р… Далее – список номеров статей, ничего ей не говорящий, как и фамилия. Кто это Крынкин и что он здесь делает?
   Марина вгляделась в блеклую копию фотографии и ахнула – на нее смотрел Виталий Кротов.
   Так вот что ему было нужно здесь. Следующее предположение было ударом молота по наковальне измученной головы, не из-за этого ли дерьма она стала вдовой? Марина с ненавистью швырнула пакет на пол, дала ему пинка, но что-то мешало избавиться от него полностью. Способность к соображению постепенно утрачивалась. Она посмотрит все это потом. Позже. Не сейчас. Марина уже закрывала сейф, когда заметила эту кассету, ощутив внезапно укол меж ребер. На обложке размашистым почерком Антона значилось: «Моей жене».
   На ватных ногах она побрела в комнату проверить, не разбито ли видео, но оно было в порядке. Горло перехватил удушливый спазм: с экрана большого телевизора улыбался ей Антон. Живой. Слезы полились из глаз, но она не замечала, напряженно вслушиваясь в каждое слово.
   – Марина, моя милая, дорогая девочка… Не знаю, когда ты найдешь эту запись. Лучше бы не скоро. Я не умею хорошо говорить… – эта его неподражаемая усмешка… – В общем, я любил тебя так, как никогда и никого в моей идиотской жизни. Ты была ее единственным светом. Как же поздно я тебя встретил! Мне будет не хватать тебя здесь. Черт, какие глупости я несу! Не переживай обо мне сильно, ладно? Все нормально. Посмотри мои бумаги. Думаю, ты сумеешь в них разобраться. Главное, я рад, что смог исполнить твою мечту – ни от кого не зависеть. Ты можешь воспользоваться всеми моими вкладами в банках Женевы, Цюриха, Тель-Авива и Вашингтона. Также я вложил немалые средства в легальные надежные Западные компании. Черт возьми, это было непросто. Ты можешь продать пакеты акций Совету Директоров. Там не в России – не обманут. Если что не поймешь, спроси у Аркадия – он мужик свой. Был моим единственным другом. Но вообще-то я завтра помирать не собираюсь, введу тебя в курс дел помаленьку… Ну, а если не успею – прости. Найдешь такой красный пакет – отдай Профессору. Или уничтожь. Он тебе совсем ни к чему. Еще одна у меня просьба: я там вложил в конверт «двадцатник» – для сына. Адрес я написал. Передай, пожалуйста. Его зовут Егор. Пусть учится. Может, и вправду, кем станет. Ну вот, пожалуй, и все. Нет, еще кое-что. Я был неправ, когда говорил что ты такая, как я. Я просто боялся тебя потерять. Типичный мужской эгоизм. Живи нормальной жизнью. Продай этот дом, начни все сначала. Выходи снова замуж за хорошего парня. Роди детей…
   – Заткнись! – допитая бутылка полетела в телевизор. Раздался хлопок и треск. По погасшему экрану, как огромные черви, расползались рваные швы…
   – Ты обещал не бросать меня, Антон! Почему ты не взял меня с собой?! На кой хрен мне твои миллионы?! Я хотела быть в белом! Ослепительно-белом…
   Упав в перевернутую постель, как в разрытую могилу, она дала, наконец, волю своему отчаянию. Одна в пустом доме. Долго рыдала, выкрикивая то признания, то проклятия, пока не забылась в тяжелом одурманивающем сне. А потом ей пригрезилось, что она тоже умерла. И им с Антоном больше нечего бояться. Они соединились вновь и занимались любовью на острове таком малюсеньком, что кругом одна вода, а они одни на крохотном клочке суши. И их то и дело захлестывают прозрачные, как платья Монтана, волны.

Глава 2

   Несколько вечеров спустя Ада сидела в небольшом уютном зальчике одного из негромких московских ресторанов, где свечи на столиках, тихая музыка, игра света и тени. Ей нравилось здесь бывать, никакой помпезности, громких имен и ярких красок. Можно было посидеть с бокалом «Кампари» и подумать обо всем.
   О неожиданном примирении с матерью. До полного взаимопонимания еще далеко, но первый шаг уже сделан. А худой мир, как водится, лучше доброй ссоры.
   О Борисе. Сколько она ни убеждала себя, что их встреча – мимолетный «курортный» роман, но когда его самолет резво побежал по взлетной полосе, замер, а затем неуклюже взмыл ввысь, Аде показалось вдруг, что он уносит в дальнюю страну частичку ее неуспокоенной, блуждающей в поисках своей формулы счастья, души.
   О Марине. Ей было по-настоящему больно за подругу. После похорон Марина словно отгородилась ото всех невидимой, но толстой, как стекло в аэропорту, стеной. Она не выходила на работу (Тому впору было увозить на «Скорой»), отказывалась от всяческих контактов, разговоров, помощи: «Простите, но я должна пережить это сама.» Ада испугалась, что подругу может постичь Юлькина участь, но Марина по телефону отрезала: «Не волнуйтесь за меня. Я уже большая девочка. К тому же у меня слишком много дел ЗДЕСЬ.»
   – Прошу прощения, – прервал ее раздумья официант, – но вам прислали вот это. – Он водрузил на столик ведерко с торчавшим горлышком бутылки Шампанского.
   – От кого? – изумилась Ада, оглядываясь.
   – От меня!
   Ада осеклась и застыла, словно в детской игре: «Живая фигура, замри…» К ее столику, улыбаясь, как Чеширский кот, приближался господин, чье, исполненного праведного гнева лицо, с подписанным под ним лозунгами типа: «Очистим Россию от жидов!» основательно намозолило не столько давно все московские газеты. Причем, некоторые из них были готовы посадить митингующего господина едва ли на третьим к Минину и Пожарскому.
   Прежде Ада не имела удовольствия лицезреть его живьем и на малом расстоянии, и потому сейчас разглядывала с неприличной пристрастностью: вислые щеки, рачьи глаза под насупленными над грушевидным носом мохнатыми бровями. Усы – щеткой. Без военного «френча» он казался значительно ниже и полнее, чем на самодельной трибуне. А расстегнутый ворот надушенной какой-то резкой, как клопомор, дрянью, прямо-таки располагал к неофициальному общению.
   – Могу я присоединиться к вам, Ада?
   Она вздрогнула от звука собственного имени, потому что в его устах оно прозвучало как плевок.
   – С какой стати? – Ада уже отошла от первого замешательства и приготовилась к обороне. – Решили узнать противника в лицо? Наметить, от кого в первую очередь будете спасать Россию?
   – Ни Боже мой! – он отставил стул и с шумом на него уселся, как петух на забор. – Вы меня не так поняли. Я пришел сказать, что искренне вами восхищаюсь, ваше красотой, смелостью…
   После подобного заявления земля непременно должна бы была разверзнуться и поглотить его вместе со стулом в тартарары… Ну, или хотя бы уж ножки-то подломиться были просто обязаны. Но ничего подобного не произошло, грозный борец за чистоту России продолжал, как ни в чем ни бывало, лить шампанское в бокал Ады Беркер.
   – Извините, генерал, – сказала она осторожно, – вы не в курсе, что я еврейка? Даже по паспорту.
   – Ах, бросьте, – воскликнул он, сморщившись. – Оставим эту митинговую чушь! Я сейчас не на работе. Вы, как никто другой, должны понимать, что значит работа на публику. Нередко приходится говорить то, что хочет услышать возбужденное быдло. Политик – тот же лицедей. Ведь и вам не всегда в радость бродить в одном белье по этой вашей… трибуне.
   – Подиуму.
   – Один черт. Давай-ка выпьем и перейдем на «ты», как два актера – собратья по ремеслу. Согласна?
   – Постойте, значит, сегодня мы с вами пьем на брудершафт, а завтра ваш электорат скажет: «Ату!», и вы снова объявите охоту на ведьм?
   – Будь спокойна, – заверил генерал, – лично тебе ничто не угрожает. Напротив, если хоть одна сволочь дотронется до тебя пальцем или скажет что, я ее в порошок сотру. Можешь считать меня своим поклонником и покровителем. Ну, давай, за дружбу и более тесные отношения, – он подмигнул и, оттопырив мизинец, протянул бокал, обмазывая девушку сальным взглядом.
   Ада улыбнулась.
   – Вынуждена вас огорчить, генерал, но с вами я не то, что пить, а, как сказала бы моя подруга, на одном поле… не сяду. Успехов вам в вашей грязной работе.
   Она быстро поднялась и пошла к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Как и ресторан, оскверненный смрадным присутствием этого господина. Больше она сюда не придет.
   Громко топая, он нагнал ее, схватив за локоть, рывком развернул к себе, прохрипел, дыша в лицо перегаром:
   – Ты что о себе возомнила? Думаешь, деньги есть – все можно? Девка! Я покажу, у кого власть! Поехали со мной сейчас, куда захочешь! На край света! Все для тебя сделаю…
   – Отпустите меня. Мне больно, – с ненавистью прошептала Ада. – Знаете, кто вы? Старый вонючий козел.
   – Ах ты дрянь! Проститутка! – побагровев, заорал он на весь ресторан. – Да ты у меня путанить пойдешь к Каланчевке! Жидовка!
   Развернувшись, Ада влепила ему звонкую пощечину по дряблой щеке.
   Именно в этот момент музыка стихла, а ресторан вмиг, как по сговору, взорвался аплодисментами.
   – Браво, – сказала Ада, – вы имели успех.
   – Держите ее! – услыхала она за спиной истошный вопль. – Эта девка покушалась на мою неприкосновенность! У меня полно свидетелей!
   Свист и смех.
   Ада тронулась с места. В душе клокотал вулкан.
   – Грязная свинья! Подонок!
   После новогодней оттепели вновь ударил мороз. Дорога была сплошным катком. Плева. 150.
   Неужели Марина права: официальная власть смердит сильнее криминала?!
   170. Стрелка на спидометре неукоснительно ползла вверх.
   200. Мерзкий маленький гном с трясущимися щеками. Она вытерла ладонь о шубку, все мерещилось прикосновений потной, в складках, как у шарпея, кожи. «Проститутка». Весь мир видел ее в нижнем белье. Значит, всегда найдется всемогущий извращенец, желающий посмотреть, что под ним… Уверенный, что достаточно протянуть сальную ручонку…
   250.
   Откуда она появилась на правительственном загородном шоссе? Эта нищая старуха… Удивительно, но даже на такой громадной скорости, Ада разглядела тряпичный мешок на согнутой спине, платок, стянутый под подбородком… Завидев несущийся на нее автомобиль, старуха даже не попыталась отскочить, сойти с дороги. Может, она была ослеплена неожиданной вспышкой фар. Или испытала шок. А может, приняла летящую на нее из темноты красную молнию за указующий перст судьбы – хватит, мол, отжила свое, собирайся в путь… Она сжалась в комок, подняв над головой тощие, в лохмотьях, руки, в ожидании страшного удара.
   – О Боже! – вскрикнула Ада, выворачивая руль вправо и нажимая тормоз.
   На бешеной скорости красный «Феррари», миновав встречную полосу, вылетел на обочину…
   – Мама! – закричала Ада, увидев летящие на нее кособокие стволы деревьев, закрыл лицо ладонями. – Мамочка!
 
   Пожилая женщина с потемневшим лицом сидела в больничном коридоре, глядя в одну, видимую лишь ей, точку на крашеной в синий цвет стене. Переглянувшись, Лена и Марина присели рядом.
   – Это я во всем виновата, – сказала женщина то ли им, то ли себе. – Мне все хотелось, чтобы она стала другой. А теперь ее может вовсе не стать…
   Выел врач в зеленом халате и шапочке. Женщина метнулась к нему:
   – Прошу вас… Ада Беркер. Как она?
   – Вы ее родственница?
   – Мать.
   – Пока трудно сказать. Повреждение черепа. Разрыв селезенки. Множественные переломы ребер, ног.
   – Она будет жить?
   – Мы делаем все возможное. Организм молодой, будем надеяться на лучшее.
   Женщина закрыла лицо платком. Плечи затряслись.
   – Выйдем, – сказала Марина, – я перекурю.
   Чувствовался мороз, сменивший оттепель. Приближалось Крещение.
   – Ненавижу больницы, – Марина вздрогнула, делая затяжку. – Как думаешь, она выживет?
   – Должна. Я буду молиться за нее.
   – Брось! – лицо Марины исказила гримаса, уголок рта дернулся вверх. – Никакого Бога нет.
   – Неправда, – убежденно сказала Лена. – Бог есть.
   – Да? И где же он?
   – Везде. В каждом из нас. Как добро. Как любовь.
   – Чушь! – крикнула Марина. – Бога нет! Иначе почему он допускает все это дерьмо?! Мой Антон был убит в канун Рождества, светлого праздника!
   – Но это МЫ сами делаем с собой! Бог не может быть в ответе за все то зло, что люди причиняют друг другу. Мы сами создали себе ад.
   – Но если есть Бог, то существует и дьявол? – прищурясь, промолвила Марина. – И он тоже в нас? По твоей теории…
   – Я все думаю о дне рождения Ады, – Лена прикусила нижнюю губу. – Помнишь? Нас было четверо. Мы были немного пьяны, чувствовали себя не слишком счастливыми. Загадывали желания. В шутку. Юлька просила вечную молодость. Ада хотела начать жизнь сначала. А ты…
   – Пролететь яркой кометой из ада в ад… Денег. Власти. Памяти. Неважно какой – лишь бы… не стать очередной пылинкой на венике Бесконечности…
   – И ни один из нас не пожелал ни здоровья, ни добра, ни любви…
   – Но ты, Кассандра, была умнее всех нас. Ты ничего не просила у звезд.
   – Просила, – Лена зябко куталась в капюшон, – вернуть Димку… Но не думала, что такой ценой…
   – Что ж, мы все получили, что просили… – Марина странно усмехнулась. Она была какой-то чужой, далекой, холодной… как падающая звезда. – Юльке больше не грозит старость. Знаешь, ее Маслов умер.
   – Как?! – воскликнула Лена. – С чего ты взяла?!
   – Он делал грязную работу. Его застрелили. Не на дуэли, правда… Но, может быть, он вспомнил перед смертью о своей Прекрасной Даме? И у Ады появился шанс начать все с абсолютного нуля… Наверно, настала моя очередь…
   – Что ты задумала?
   – Ничего.
   – Неправда. Тебе плохо, я знаю. Пойдем, посидим где-нибудь, поговорим…
   – Ты хороший психолог, Кассандра. И отличный друг. – Марина бросила горящий окурок, он очертил в темноте светящийся полукруг. – Вы все были мне как сестры. Правда.
   – ТЫ так говоришь, будто прощаешься.
   – На время. Мне нужно побыть одной. Но мой сотовый подключен. – Марина улыбнулась впервые за последние дни. Но глаза были темны, тусклы и печальны. И огромны, как блюдца. – Любовь, дружба делают человека уязвимым. Понимаешь?
   – Нет, – Лена отчаянно замотала головой, дергая подругу за лайковую перчатку. – Ты уезжаешь?
   – Да. Ненадолго. Так надо. Пока.
   Привстав на цыпочки, Марина чмокнула подругу в прохладную щеку.
   Джип «Мерседес» неловко развернулся, пару раз боднув бортик, выехал на дорогу и растворился в морозной тьме.
   Лена долго стояла на больничных ступеньках, глядя во всепожирающую ночь. Почему-то ей стало страшно, но она не могла понять, за кого: Аду, Марину или себя.
 
   Было семь утра, когда Лена приехала к Дмитрию. Он уже встал, собирался на работу. Она ожидала упреков, но он, ни произнеся ни слова, обнял ее и поцеловал. Его щека была колючей, и это было самое приятное и реальное ощущение прошедших суток.
   – Прости меня, – сказала Лена. – Я буду тебя слушаться. Невозможно спасти весь мир в одиночку.
   – Это ты меня прости. Я накричал на тебя. Я не стану требовать, чтобы ты изменилась. Просто будь рядом, ладно?
   – Хорошо.
   – Как твоя подруга?
   – Ада? Плохо. Не приходит в сознание. Мне стало вдруг так страшно, когда я подумала, насколько хрупок человек. Все можно потерять в один момент.
   – Ну, нет, – убежденно сказал Дмитрий. – Я тебя терять не собираюсь, никогда и ни за что. Хоть потоп. Все у нас будет отлично, веришь?
   – Тебе верю.
   – Замечательно. Тогда раздевайся, идем завтракать. Я приготовил яичницу. Огромную. Твою любимую – с луком.