Страница:
Мысль обрывается, теряясь где-то в темных недрах сознания. Мать замирает Сумка с рассадой падает из ее рук.
– О Господи… – шепчет мать, приложив ладонь к груди.
Ада выглядывает из-за ее плеча.
Серый памятник расколот надвое. Лица отца на фотографии не видно, потому что оно замазано сверху краской, как кровь, краской. Гадкая жирная полоса перекрещивается поверх золотистых букв, образуя паукообразный крест свастики.
Щеки матери начинают вдруг медленно сереть, сравниваясь по цвету с могильным камнем. Покачнувшись, она падает на поросший сорняками холм. Ада опускается на колени.
– Мама, что с тобой? Мам!
Внезапно Аде приходит в голову, что мать тоже умерла, и она осталась одна. Совсем одна. Она начинает кричать. Прибегают люди. Потом приезжает «Скорая». Мать кладут на носилки и увозят в больницу.
Кто-то склоняется над плачущей девочкой, спрашивает:
– Тебе помочь?
Но она, прижавшись к разбитому камню, молча качает головой. Потому что понимает вдруг – ЭТО мог сделать каждый из них. Тогда она и начала бояться. Всего и всех. Того темного, злого, что сидит у них внутри. Оно невидимо, и от этого еще страшнее…
Девочка остается одна. В пустой квартире. Тьма, подобно хищному спруту, вползает в открытое окно, обвивая весь мир своими удушливыми щупальцами. Ада включает свет.
Тресь! Лампочка разлетается на сотню мелких кусочков. Темнота. Она вылезает из углов, щелей, просачивается сквозь задернутые портьеры. Ада роется в шкафу, выкидывая вещи из ящиков. Лампочки больше нет. Дверь скрипнула. Сквозняк. Нет, это тьма смеется над ней беззубым, уродливым ртом…
Девочка убегает на кухню. Кипятит чайник, пьет чай, пытаясь согреться. А на дворе июнь. Почему же так холодно? Словно зимой…
И тут звонит телефон. «Это, наверно, из больницы!»
Девочка выбегает на захваченную тьмой территорию.
– Слушаю!
– Ты умрешь, сука, жидовка. Вы все умрете…
«Нет, нет, довольно! Я больше так не могу… Надо успокоиться.»
Ада достала пузырек с малиновыми шариками. Рука дрогнула, на ладонь высыпалась горстка. Внезапно пришло озарение. Она поняла, чего хочет на самом деле. Успокоиться. Навсегда. Потому что все, что она делала до сих пор, было неправильным. Она не хочет снова ошибиться. Она слишком устала.
Коньяка в пузатой бутылке осталось на донышке, пачка сигарет опустела, но забвение не приходило.
Страшная картина продолжала стоять у Юльки перед глазами.
– Вы их найдете? – спросила она в милиции.
Опера переглянулись. Один, судя по звездочкам, капитан, глядя на Юльку с нескрываемым презрением, сказал:
– Хрен кого отыщешь. Сколько их сейчас расплодилось…
Если бы она не пошла в этот дурацкий магазин, а поужинала, как обычно, в кафешке… Если бы не напялила «шиншиллу»… Если бы ушла на десять минут раньше… Это можно прокручивать в голове, сколько угодно. И ничего не изменится. Она по-прежнему будет сидеть в ресторане ночного клуба и угощаться коньяком. А этот мальчик, которому и было-то не больше двадцати, единственный мужчина в ее бессмысленной, никчемной жизни, кому было не наплевать на то, что с ней, Юлькой, случится, парнишка, который мог бы дышать и смеяться, гулять с девчонками и делать детей, он лежит теперь на полке, в морге, с черный дыркой вместо глаза. И еще одной, так, где прежде билось сердце…
Юлька уронила голову на руки и зарыдала.
– Эй, красавица, – раздался над ухом вкрадчивый полушепот, – тебе плохо? Могу помочь.
Юлька нехотя оглянулась. Худенький смуглолицый паренек заговорщицки улыбался.
– Не желаешь немного марафету?
– А что есть? – вытерев глаза, спросила Юлька.
– Травка…
– Этим я еще в школе баловалась, – мрачно сказала Юлька. – Есть что посерьезнее?
– А как же! Все, что хочешь. Кока…
– Качество?
– Первоклассное. Высший сорт, головой ручаюсь. Мой товар тут все знают, кого угодно спроси.
«Ты хочешь все начать по-новой?» – строго и сокрушенно поинтересовался внутренний голос.
«Иди к черту, – мысленно заявила Юлька. – Я себя контролирую.»
«Так говорят все наркоманы, пока не станет поздно.»
«Убирайся, мне не нужны нотации.»
«Тебе вообще не нужно ничего, что присуще нормальной женщине – ни любовь, ни семья, ни дети. Только секс, выпивка, а теперь еще и наркота?»
«Пошла в задницу! К дьяволу! Заткнись!!!»
Юлька вскочила из-за столика, опрокинув пустую рюмку.
– Где товар?
Торговец кивнул в сторону выхода.
Превозмогая головокружение, Ада перебирала диски. Она хотела найти Вивальди, но именно его почему-то не было. Нарастающий звон в ушах мешал сосредоточиться. Будет ли за ним слышно музыку? Бах. Шнитке. Где же Вивальди? Надо было отыскать заранее. Жаль, что мало времени…
Нет времени… А еще полчаса назад его было слишком много. Как странно. Что это за звук? Скребется собака. Нужно было отдать ее кому-нибудь… А еще помириться с Ленкой. Она вовсе не виновата, что понравилась Нику. Ник… Будет ли ему жаль? Или – наплевать? Скорее – второе. Почему-то теперь все видится яснее. Глупо, чтобы кое-что понять о жизни, необходимо умереть. И мать… Она останется совсем одна. Впрочем, она давно выбрала одиночество, взлелеяла его. А Ада так не смогла. Поэтому и уходит. Как все же много она не успела! Теперь – поздно. Путаются мысли. Цепенеет тело. Смерть. Ада всегда считала, что смерть – это боль и страх. Нет, боль и страх – это жизнь. А небытие – лишь легкий холод, горечь во рту… Вот он, Вивальди! Проклятие, пальцы перестают слушаться. И ноги онемели. Она опускается на пол. Пожалуйста, еще немного! Только надавить пальцем на кнопку – привычное, легкое движение… Все. Заиграла музыка, печальная и чарующая. Какой это концерт? Не имеет значения…
Стена, затянутая шелковыми обоями, растворилась. Вместо нее появилась широкая голубоватая дорога, ведущая куда-то вверх. По краям ее клубится синевато-белый туман. Ада видит отца. Он спускается ей навстречу. Он совсем не изменился, будто расстались только вчера. Она протягивает к нему руку, но он отстраняется. Он, похоже, не рад ее видеть. Его лицо торжественно и печально. Он качает головой.
– Что ты наделала, Ада? – в его голосе слышится горечь. – Разве для этого я тебя растил? Зачем ты здесь так рано? Впереди у тебя оставалось так много…
– Я устала, папа. Я хотела к тебе…
– Но мы никогда не сможем быть вместе.
– Как? Почему?!
– Потому что ты пришла сама. А этого нельзя было делать. Ты взяла на себя высшую миссию – распоряжаться жизнью. Это может лишь Господь. Теперь мы всегда будем по разные стороны этой дороги. Мы должны попрощаться.
– Значит, я не смогу увидеть бабушку? И девчонок, когда они попадут сюда? И всех, кого любила? Никогда? Я снова одна? Одна?! Я так не хочу, не хочу! Папа, не уходи, помоги мне! Господи, помоги мне!!!
До ее слуха доносится пронзительный, резкий звук. Так звонит телефон. Все вдруг исчезает. Она видит откуда-то сверху себя, лежащую на полу в комнате. Рядом валяется мобильник, который дребезжит, не переставая. Но она не может дотронуться до него. Рука не слушается. «Ну, пожалуйста…» Невероятным усилием воли Ада заставляет себя открыть глаза. Телефон совсем близко. Лишь бы он не перестал звонить! Медленно, очень медленно она подползает к трубке, нажимает на клавишу:
– Мне плохо… Помогите…
Серая «Вольво» мчалась в сторону Крылатского. На спидометре горело 120. Лена никогда не ездила с такой скоростью, она казалась ей огромной.
Она попыталась вызвать «скорую», но не смогла вспомнить адреса. Ужасно! Лена смогла бы объяснить, как проехать, но ее даже не стали слушать. Она ведь не знала толком, что случилось.
– Ей плохо, понимаете! – кричала она в трубку.
– А кому сейчас хорошо? – зевнув, поинтересовались на том конце. – Пусть звонит по телефону доверия.
«Ты… очень осторожная», – заметил Ник.
«Только не там, где надо… Зачем я так разговаривала с ней?! Зачем? Иногда то, о чем больше всего хотелось бы забыть, напоминает о себе снова и снова…
«– Элена, ответьте „Пари матч“, правда ли, что мсье Рено предпринял попытку самоубийства после Вашего с ним разрыва?
– Я отказываюсь комментировать.
– Но вы знали, что он принимает наркотики?
– Недавно узнала.
– И после этого отказались стать его женой? Вы не считаете это жестоким?
– Без комментариев.
– Но вы чувствуете свою вину?
– Да!»
Господи, кто сказал, будто история повторяется во второй раз в качестве фарса? Неправда! Трагедия – всегда трагедия. Вновь и вновь. Жалкая трусиха! Ты всегда прятала голову в песок, подобно глупому страусу. Но сейчас тебе не удастся этого сделать. Ты должна успеть, или с этой виной тебе придется жить до конца дней. Как это можно вынести? Ты должна успеть!
Лена прибавила скорость. 150! Она сжалась в комок. Справа, у обочины, взметнулся полосатый жезл гаишника.
«Боже, только не это!»
Тормоза завизжали, как наказанный пес.
– Лейтенант Назаров, – гаишник сурово сдвинул брови. – Вы превысили скорость. Попрошу документы.
Лена протянула права.
– Простите, – она умоляюще сжала пальцы, – с моей подругой произошло что-то ужасное. Мне нужно быстрее…
– Та-ак, – протянул лейтенант, возвращая права. – Сейчас на угон проверим.
– Какой угон? Она в салоне куплена!
– Ну и что? – флегматично заметил лейтенант. – Это ничего не значит.
Он щелкнул рацией. Лена, притопывая ногой об асфальт, кусала губы.
– Чистая, – сообщил лейтенант. – Откройте багажник.
– Пожалуйста. Послушайте, моя подруга, может быть, умирает! Возьмите штраф и разрешите мне ехать, прошу Вас!
– А вы – врач?
– Нет, но «Скорая» не едет, потому что я не могу назвать точный адрес. Знаю только, как проехать. Пожалуйста, помогите мне, я должна успеть…
– Аптечку покажите. И огнетушитель.
– Да забирайте и права, и машину! – крикнула Лена. – Я поймаю такси.
Лейтенант Назаров задумчиво почесал за ухом шариковой ручкой.
– А вам далеко?
– Николина гора.
– М-да… Она, ваша подруга, что – из «крутых»?
– Она манекенщица, ясно? И я – тоже.
– Ладно, – махнул рукой лейтенант, – плати штраф и езжай.
– Сколько?
Лейтенант, похоже, мучительно раздумывал.
– Пятьсот рублей.
Лена полезла в нагрудный карман и с ужасом обнаружила, что оставила кошелек с рублями дома. «Черт!»
Она лихорадочно рылась во всех возможных местах, где носила деньги, и – «Есть Бог на небе!» – нашла несколько стодолларовых купюр, приготовленных для обмена.
– Вот. Других нет.
Лейтенант с сомнением взял купюру, в мгновение ока, как пианист по клавиатуре, пробежал по ней пальцами, и, убедившись в подлинности, вторично почесал себя ручкой за ухом, что, вероятно, означало напряженный мыслительный процесс.
– Спешишь, значит?
– Да, очень, говорю Вам.
– Там, дальше, тоже наши стоят, трасса-то правительственная… – дипломатично поведал лейтенант Назаров. – Если разгонишься – везде тормозить будут. На всех баксов не хватит.
– Что же делать?!
– Ладно, – он перешел на заговорщицкий шепот. – Давай еще одну такую же бумажку, и я тебя до места с мигалками провожу. Как президента.
Пугая честных обитателей коттеджного поселка, ревущая сиренами кавалькада подъехала к особняку Ады. Выскочивший из служебного помещения охранник с автоматом наперевес поинтересовался, в чем, собственно, дело.
– Это я! – воскликнула Лена. – Уберите оружие!
Она подбежала к дверям и принялась звонить и стучать.
– Вообще-то она дома, – недоуменно сказал охранник, набирая номер по мобильнику. – Не отвечает.
– Ломайте дверь! – крикнула Лена.
– Да вы что?!
– С ней что-то случилось, я ей звонила. Мы должны попасть внутрь. Ломайте!
– Да фиг ее сломаешь, – пнув дверь ногой, сказал лейтенант, – она ж железная внутри. И на окнах – решетки.
– Черт возьми, – рявкнула Лена, – мужики вы или нет? Отойдите!
Она прыгнула в машину и, круто развернувшись, поехала прочь.
– Да… Дурдом у вас тут, – сочувственно заметил лейтенант охраннику.
– Не то слово. С жиру бесятся…
Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент взревел мотор.
Серебристая «Вольво» на полной скорости четко вписалась в дверной проем. Раздался оглушительный треск, звон бьющихся стекол, заливистый собачий лай. Из образовавшейся дыры выскочила маленькая собачонка и, схватив подбежавшего охранника зубами за брючину, потащила внутрь.
– Да оставьте вы меня, в дом бегите! – Лена с трудом выкарабкивалась из застрявшего в пробитой амбразуре автомобиля.
В спальне на полу лежала девушка в вишневом платье. Ее лицо и губы были алебастрово-белыми, с синеватым отливом. Рядом валялся мобильник. Собака подняла кверху мохнатую мордочку и протяжно завыла.
– Господи… – отступая назад, прошептал охранник.
– Ой, бля… – почесал за ухом сержант.
Лена схватила трубку:
– Надо «скорую», быстрее! – ее взгляд упал на стоящий на тумбочке пустой пузырек. – Это отравление таблетками!
– Пока твоя «Скорая» доедет, мы все успеем коньки отбросить, – проворчал лейтенант, поднимая Аду и перекидывая через плечо, – сами в больницу отвезем…
Он помчался к выходу.
– Эй! – крикнул вслед охранник. – А кто заплатит за сломанную дверь?!
Юлька открыла глаза. Под заплеванным потолком покачивалась одинокая лампочка на длинном черном проводе.
– Где я?!
Она села. Тупая боль тотчас шарахнула в виски. Заныли все мышцы. Застонав, Юлька огляделась по сторонам. Кругом валялись пустые бутылки, грязные бинты, куски ваты, шприцы. И вперемешку с этим, вповалку, на каких-то одеялах и матрацах – полуодетые парни и девушки. Замызганные, помятые, в размытых кругах косметики на бессмысленных лицах. В комнате стояла нестерпимая вонь, помесь запаха немытых тел и испражнений. Юлька почувствовала, как тошнота подступает к горлу.
«Как я попала в этот притон?!»
Память тотчас принялась услужливо подбрасывать несвязные клоки, из которых Юлька попыталась составить рассказ о прошедшей ночи.
Кокаин. Автомобиль. Какая-то дискотека. Ребята. Знакомство. «Винт».
Снова машина, компания… Квартира. Секс… Еще и еще… «Боже!»
Юлька в ужасе вскочила. Разодранное платье болталось на ней, как старый халат на огородном пугале. Колготок, как и нижнего белья, не было в помине.
«Сколько их было? Кто они?! Какой кошмар, я же могла заразиться чем угодно, даже СПИДом! Нужно срочно продезинфицироваться!»
Едва сдерживая дурноту, Юлька бродила по комнате в поисках туфель и шубы.
«В чем я пришла? В „шиншилле“? Нет, я же вчера, после ТОГО, разрезала ее ножницами и выбросила в окно. Ее тотчас утащили бомжи. Потом я надевала „норку“. Точно. Вот она! Твою мать!»
На эксклюзивном норковом манто Фенди, стоимостью в добрую сотню тысяч зелёных, уютно расположилась парочка. Чертыхаясь, Юлька с трудом вытащила его из-под голых задниц. Парень разлепил глаза, заматерился, встал и принялся справлять малую нужду прямо на соседний матрац. Схватив шубку, Юлька пулей вылетела в коридор, рванула дверь туалета. Ее стошнило. Стало полегче. Наконец, она заметила свои туфли. Подняла один за каблук и тотчас отбросила. Туфель был заляпан чем-то, сильно напоминающим сперму. Это уже чересчур. Она не наденет его даже под угрозой пневмонии. Юлька влезла в чьи-то старые ботинки. «Доеду до дома и выкину. Пусть носят теперь мои, чтоб им ноги переломать!»
В этот момент отворилась еще одна дверь, видимо, ведущая в другую комнату. Пошатываясь и почесываясь, на пороге возник человек-орангутанг, весь покрытый волосами, абсолютно весь. На свалявшейся шерстяной груди болтался железный крест таких размеров, что впору поднимать на купол небольшого храма. «Красавчик» потряс гривой и оскалил в улыбке немногочисленные зубы.
– Ты не меня ищешь, детка?
– Мне пора, – как можно миролюбивее, произнесла Юлька, энергично дергая замок, – пожалуйста, откройте, я хочу выйти.
– Чуть позже. А сейчас – иди сюда. – Кинг-конг расстегнул ширинку. – Приласкай моего малыша.
– Да пошел ты! – Юлька лягнула кавалера меж ног. Тот, согнувшись пополам, разразился такими ругательствами, что, будь Юлькины уши цветами, они непременно бы увяли. Оттопырив мохнатую клешню, он попытался сцапать Юльку за ногу, но тут замок открылся, и девушка сиганула вниз по лестнице. Вслед ей разносилась многоэтажная брань.
«Если еще и машину угнали – это конец.»
К счастью, «БМВ» сиротливо стоял у подъезда. Правда, за ночь он лишился щеток и магнитолы, но, главное, он мог передвигаться. Юлька огляделась по сторонам, мучительно соображая, где же она находится. Вокруг стояли похожие, как братья-близнецы, серо-белые панельные высотки. На одном висела табличка с названием улицы.
«Митинская». «Ни хрена себе. Надо отсюда выбираться, и поскорее.»
Желая узнать время, Юлька привычно вскинула руку, но часиков не было в помине. Как и сумочки. Хорошо, что права нашлись в бардачке.
Из подъезда вышла старушка с кошелкой и засеменила мимо Юльки.
– Скажите, пожалуйста, – как можно любезнее проворковала Юлька, – который час?
Старушка шарахнулась от нее, как от чумной, пробормотав:
– Из дома выходила – было семь.
– Утра или вечера?
Но бабулька уже удирала с резвостью школьницы.
«Дура старая».
Но, посмотревшись в автомобильное зеркальце, Юлька поняла причину бабкиного испуга. На нее глядела одутловатая, с синюшным отливом, в жирных пятнах помады, рожа, мало чем напоминающая том-модель Юлию Величко.
«Если бы я встретила такую харю у своего дома, я бы тоже улепетывала без оглядки, – вздохнув, призналась себе Юлька. – Я больше никогда, никогда не стану принимать наркотики.»
Усталая женщина-врач, выйдя из палаты, сняла белую шапочку.
– Доктор, как она? – спросила Лена.
– Сейчас уже вне опасности. Спит. Вы успели вовремя, еще минут десять – и могла бы наступить кома.
Вы сестра?
– Подруга.
– А родные у нее есть?
– Мать. Но они давно не ладят.
– У нее это в первый раз? Я о попытке самоубийства.
– Не знаю, – внутренне содрогнувшись, сказала Лена. – Мы не очень давно знакомы. При мне не было.
– Мне кажется, я вас где-то видела. Вы не актриса?
– Нет, – поспешно замотала головой Лена, с ужасом представив, какая поднимется шумиха в прессе, просочись факт наружу.
– Вашей подруге необходима помощь специалиста. Попытки самоубийства опасны тем, что могут повторяться. Существует суицидологический центр.
– Я говорила ей, – Лена в отчаянии потерла ладонью лоб. – Но она не желает слушать.
– Я с ней побеседую, – кивнула врач. – Как ее зовут?
– Ада.
– Ну, конечно! – Лицо ее прояснилось. – Ада Беркер, та девушка0фотомодель. Я видела ее по телевизору. А вы – Лена, верно?
– Да, – неохотно призналась Лена. – Я вас очень прошу, никому не рассказывайте о случившемся.
– Естественно. Это врачебная тайна. – Женщина-врач поправила волосы и печально вздохнула. – Эх, девочки, девочки… Что вы с собой делаете? Как бы высоко вы не забирались, несчастье уравнивает всех: и бедных студенток, и известных красавиц…
– Только первым – посочувствуют, на вторых – злорадно укажут пальцем, – печально проговорила Лена. – Но мы не можем жаловаться, мы сами выбрали такую жизнь. Это – плата за успех. Вот, возьмите, – она протянула стодолларовую купюру.
– Дорогая моя, – врач сурово нахмурилась, – брать деньги за спасение – огромный грех. Вы слышали о клятве Гиппократа?
– Простите, – смутилась Лена. – Я не хотела вас обидеть. Можно я здесь подожду, пока она придет в себя?
– Ладно, – смягчилась врач, – посидите в кресле.
Пригревшись, Лена сомкнула глаза. Почему-то вспомнились стихи, заученные еще в школе:
«Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне дна.»
Может, потому, что несколько ночей подряд ей снился один и тот же странный сон, будто она маленькая белая звездочка, летит, проваливается в пугающую черную бездну…
Ада появилась под утро. На бледном лице – виноватая улыбка.
– Привет, – сказала Лена, протирая глаза, – с возвращением.
– Ты прости меня. Мне, действительно, нужен хороший психиатр.
– Мы это одолеем вместе, – Лена улыбнулась в ответ.
– На твоем месте, я надавала бы мне пощечин.
– Еще успею. Пошли, поймаем такси.
– А твоя машина?
– Я ее долбанула.
– Сильно?
– Вдребезги.
– Надо же… – огорчилась Ада. – Как обидно. А вы ещё ругались, что я слишком быстро езжу.
В служебное помещение вошла невысокая изящная молодая женщина. Небрежным жестом смахнула снег с рыжеватых волос. В ее лице было что-то неуловимо-знакомое – чуть раскосые серые глаза, высокие скулы, немного вздернутый носик, большой чувственный рот, умело обведенный каштановой помадой и наводящий на греховные мысли… В ней ощущалось некое восточное очарование.
Незнакомка сбросила короткое палевое норковое пальто, по-хозяйски примостила его на вешалку. Взгляд помрежа Миши с ее элегантного изумрудного костюма перекочевал на стройные ноги, схваченные у щиколотки темно-зелеными, отделанными норкой, полусапожками.
– Прошу прощения, мадам, – сглотнув слюну, осведомился Миша, – вам что-нибудь угодно?
– Во-первых, мне угодно, чтобы ты перестал, как баран, пялиться на мои ноги, – сказала мадам. – А, во-вторых, – она смерила его холодным стальным взглядом, – мне очень даже угодно приступить к работе. Надеюсь, ты не возражаешь?
Рухнув в кресло, Миша издал звук, напоминающий сигнал детского велосипеда.
– Ма-ри-на? Что ты сделала с… – не находя слов, он беспомощно провел руками по глазам.
– Прозрела, – отрезала Марина. – Могу я, наконец, заняться делом? Да и тебе бы не мешало.
– А… А что ты делаешь сегодня вечером?
– Иду метлу покупать.
– Зачем? – Миша озадаченно заморгал.
– Выметать назойливых болтунов. Понятно?
– Понятно, – упавшим голосом проговорил Миша. – Так ты теперь, наверно, не будешь убирать?
– Отчего же, – пожала плечами Марина, – мне не трудно.
Перед репетицией показа Тома рвала и метала.
– Три лучших манекенщицы выглядят так, точно каждая пропустила через себя этой ночью роту солдат! И это тогда, когда приезжает сам Лапидус! Слава Богу, Марина вернулась. Марш в гримерную, и не показывайтесь мне на глаза, пока не будете в порядке!
– Нале-во, ать-два, – уныло скомандовала Юлька.
– А заплатят им все равно в десять раз больше, чем нам, – недовольно заметила одна из юных «звездочек».
Удобно устроившись на кресле в гримерной, Миша раскрыл свежий номер «МК на разделе происшествий.
– Что пишут? – поинтересовалась Марина.
– Вчера у подъезда своего дома, – заунывным голосом прочел Миша, – неизвестным киллером был расстрелян один из крупных криминальных авторитетов Москвы… У тебя что-то упало!
– Что? – хрипло переспросила Марина, глядя перед собой остановившимся взглядом.
– Говорю, упало у тебя, – Миша поднял косметический набор. – Аккуратнее надо. Все краски побились… Где я остановился? …авторитетов Москвы… Петр Солонцев, он же Соленый… Да что с тобой? Ты, часом, не беременна?
– Идиот, – сказала Марина, – цвет постепенно возвращался на ее посеревшее лицо. – Читаешь всякую гадость. Лучше найди страничку хит-парада.
– Не знал, что ты такая впечатлительная, – хмыкнул Миша. – Привыкай. В какой стране живешь? Слушай и радуйся, что тебя это не касается.
– Да, – повторила Марина, – меня это не касается. Юлька! Не вертись – смажу! И где тебя только носило ночью?
– Марин, – отложив газету, Миша подался вперед. Его глаза заговорщицки заблестели. – А тебя-то где носило? С чего это ты превратилась из Золушки в принцессу?
– А это, – сухо ответила Марина, – тебя не касается.
На сей раз собрались у Лены. За темным окном густыми тяжелыми комками повалил снег.
– Зима… – вздохнула Марина. – Ну, так что мы решили за нашим «круглым столом»?
– Я, – дрогнувшим голосом проговорила Ада, – завтра же пойду к врачу.
– А я торжественно клянусь не принимать больше наркотиков, – вымученно улыбнулась Юлька.
– Если на горизонте снова появится Ник Португал – вызову милицию, – мрачно сказала Лена. – Подведу под статью «сексуальные домогательства».
– Ну а я обещаю не пополнять собой ряды организованной преступности, – заключила Марина. – Аминь.
Но никому не было весело.
Из-за раздернутых портьер в окно зловеще глядели холодные тусклые звезды…
Часть II
Глава 1
– О Господи… – шепчет мать, приложив ладонь к груди.
Ада выглядывает из-за ее плеча.
Серый памятник расколот надвое. Лица отца на фотографии не видно, потому что оно замазано сверху краской, как кровь, краской. Гадкая жирная полоса перекрещивается поверх золотистых букв, образуя паукообразный крест свастики.
Щеки матери начинают вдруг медленно сереть, сравниваясь по цвету с могильным камнем. Покачнувшись, она падает на поросший сорняками холм. Ада опускается на колени.
– Мама, что с тобой? Мам!
Внезапно Аде приходит в голову, что мать тоже умерла, и она осталась одна. Совсем одна. Она начинает кричать. Прибегают люди. Потом приезжает «Скорая». Мать кладут на носилки и увозят в больницу.
Кто-то склоняется над плачущей девочкой, спрашивает:
– Тебе помочь?
Но она, прижавшись к разбитому камню, молча качает головой. Потому что понимает вдруг – ЭТО мог сделать каждый из них. Тогда она и начала бояться. Всего и всех. Того темного, злого, что сидит у них внутри. Оно невидимо, и от этого еще страшнее…
Девочка остается одна. В пустой квартире. Тьма, подобно хищному спруту, вползает в открытое окно, обвивая весь мир своими удушливыми щупальцами. Ада включает свет.
Тресь! Лампочка разлетается на сотню мелких кусочков. Темнота. Она вылезает из углов, щелей, просачивается сквозь задернутые портьеры. Ада роется в шкафу, выкидывая вещи из ящиков. Лампочки больше нет. Дверь скрипнула. Сквозняк. Нет, это тьма смеется над ней беззубым, уродливым ртом…
Девочка убегает на кухню. Кипятит чайник, пьет чай, пытаясь согреться. А на дворе июнь. Почему же так холодно? Словно зимой…
И тут звонит телефон. «Это, наверно, из больницы!»
Девочка выбегает на захваченную тьмой территорию.
– Слушаю!
– Ты умрешь, сука, жидовка. Вы все умрете…
«Нет, нет, довольно! Я больше так не могу… Надо успокоиться.»
Ада достала пузырек с малиновыми шариками. Рука дрогнула, на ладонь высыпалась горстка. Внезапно пришло озарение. Она поняла, чего хочет на самом деле. Успокоиться. Навсегда. Потому что все, что она делала до сих пор, было неправильным. Она не хочет снова ошибиться. Она слишком устала.
Коньяка в пузатой бутылке осталось на донышке, пачка сигарет опустела, но забвение не приходило.
Страшная картина продолжала стоять у Юльки перед глазами.
– Вы их найдете? – спросила она в милиции.
Опера переглянулись. Один, судя по звездочкам, капитан, глядя на Юльку с нескрываемым презрением, сказал:
– Хрен кого отыщешь. Сколько их сейчас расплодилось…
Если бы она не пошла в этот дурацкий магазин, а поужинала, как обычно, в кафешке… Если бы не напялила «шиншиллу»… Если бы ушла на десять минут раньше… Это можно прокручивать в голове, сколько угодно. И ничего не изменится. Она по-прежнему будет сидеть в ресторане ночного клуба и угощаться коньяком. А этот мальчик, которому и было-то не больше двадцати, единственный мужчина в ее бессмысленной, никчемной жизни, кому было не наплевать на то, что с ней, Юлькой, случится, парнишка, который мог бы дышать и смеяться, гулять с девчонками и делать детей, он лежит теперь на полке, в морге, с черный дыркой вместо глаза. И еще одной, так, где прежде билось сердце…
Юлька уронила голову на руки и зарыдала.
– Эй, красавица, – раздался над ухом вкрадчивый полушепот, – тебе плохо? Могу помочь.
Юлька нехотя оглянулась. Худенький смуглолицый паренек заговорщицки улыбался.
– Не желаешь немного марафету?
– А что есть? – вытерев глаза, спросила Юлька.
– Травка…
– Этим я еще в школе баловалась, – мрачно сказала Юлька. – Есть что посерьезнее?
– А как же! Все, что хочешь. Кока…
– Качество?
– Первоклассное. Высший сорт, головой ручаюсь. Мой товар тут все знают, кого угодно спроси.
«Ты хочешь все начать по-новой?» – строго и сокрушенно поинтересовался внутренний голос.
«Иди к черту, – мысленно заявила Юлька. – Я себя контролирую.»
«Так говорят все наркоманы, пока не станет поздно.»
«Убирайся, мне не нужны нотации.»
«Тебе вообще не нужно ничего, что присуще нормальной женщине – ни любовь, ни семья, ни дети. Только секс, выпивка, а теперь еще и наркота?»
«Пошла в задницу! К дьяволу! Заткнись!!!»
Юлька вскочила из-за столика, опрокинув пустую рюмку.
– Где товар?
Торговец кивнул в сторону выхода.
Превозмогая головокружение, Ада перебирала диски. Она хотела найти Вивальди, но именно его почему-то не было. Нарастающий звон в ушах мешал сосредоточиться. Будет ли за ним слышно музыку? Бах. Шнитке. Где же Вивальди? Надо было отыскать заранее. Жаль, что мало времени…
Нет времени… А еще полчаса назад его было слишком много. Как странно. Что это за звук? Скребется собака. Нужно было отдать ее кому-нибудь… А еще помириться с Ленкой. Она вовсе не виновата, что понравилась Нику. Ник… Будет ли ему жаль? Или – наплевать? Скорее – второе. Почему-то теперь все видится яснее. Глупо, чтобы кое-что понять о жизни, необходимо умереть. И мать… Она останется совсем одна. Впрочем, она давно выбрала одиночество, взлелеяла его. А Ада так не смогла. Поэтому и уходит. Как все же много она не успела! Теперь – поздно. Путаются мысли. Цепенеет тело. Смерть. Ада всегда считала, что смерть – это боль и страх. Нет, боль и страх – это жизнь. А небытие – лишь легкий холод, горечь во рту… Вот он, Вивальди! Проклятие, пальцы перестают слушаться. И ноги онемели. Она опускается на пол. Пожалуйста, еще немного! Только надавить пальцем на кнопку – привычное, легкое движение… Все. Заиграла музыка, печальная и чарующая. Какой это концерт? Не имеет значения…
Стена, затянутая шелковыми обоями, растворилась. Вместо нее появилась широкая голубоватая дорога, ведущая куда-то вверх. По краям ее клубится синевато-белый туман. Ада видит отца. Он спускается ей навстречу. Он совсем не изменился, будто расстались только вчера. Она протягивает к нему руку, но он отстраняется. Он, похоже, не рад ее видеть. Его лицо торжественно и печально. Он качает головой.
– Что ты наделала, Ада? – в его голосе слышится горечь. – Разве для этого я тебя растил? Зачем ты здесь так рано? Впереди у тебя оставалось так много…
– Я устала, папа. Я хотела к тебе…
– Но мы никогда не сможем быть вместе.
– Как? Почему?!
– Потому что ты пришла сама. А этого нельзя было делать. Ты взяла на себя высшую миссию – распоряжаться жизнью. Это может лишь Господь. Теперь мы всегда будем по разные стороны этой дороги. Мы должны попрощаться.
– Значит, я не смогу увидеть бабушку? И девчонок, когда они попадут сюда? И всех, кого любила? Никогда? Я снова одна? Одна?! Я так не хочу, не хочу! Папа, не уходи, помоги мне! Господи, помоги мне!!!
До ее слуха доносится пронзительный, резкий звук. Так звонит телефон. Все вдруг исчезает. Она видит откуда-то сверху себя, лежащую на полу в комнате. Рядом валяется мобильник, который дребезжит, не переставая. Но она не может дотронуться до него. Рука не слушается. «Ну, пожалуйста…» Невероятным усилием воли Ада заставляет себя открыть глаза. Телефон совсем близко. Лишь бы он не перестал звонить! Медленно, очень медленно она подползает к трубке, нажимает на клавишу:
– Мне плохо… Помогите…
Серая «Вольво» мчалась в сторону Крылатского. На спидометре горело 120. Лена никогда не ездила с такой скоростью, она казалась ей огромной.
Она попыталась вызвать «скорую», но не смогла вспомнить адреса. Ужасно! Лена смогла бы объяснить, как проехать, но ее даже не стали слушать. Она ведь не знала толком, что случилось.
– Ей плохо, понимаете! – кричала она в трубку.
– А кому сейчас хорошо? – зевнув, поинтересовались на том конце. – Пусть звонит по телефону доверия.
«Ты… очень осторожная», – заметил Ник.
«Только не там, где надо… Зачем я так разговаривала с ней?! Зачем? Иногда то, о чем больше всего хотелось бы забыть, напоминает о себе снова и снова…
«– Элена, ответьте „Пари матч“, правда ли, что мсье Рено предпринял попытку самоубийства после Вашего с ним разрыва?
– Я отказываюсь комментировать.
– Но вы знали, что он принимает наркотики?
– Недавно узнала.
– И после этого отказались стать его женой? Вы не считаете это жестоким?
– Без комментариев.
– Но вы чувствуете свою вину?
– Да!»
Господи, кто сказал, будто история повторяется во второй раз в качестве фарса? Неправда! Трагедия – всегда трагедия. Вновь и вновь. Жалкая трусиха! Ты всегда прятала голову в песок, подобно глупому страусу. Но сейчас тебе не удастся этого сделать. Ты должна успеть, или с этой виной тебе придется жить до конца дней. Как это можно вынести? Ты должна успеть!
Лена прибавила скорость. 150! Она сжалась в комок. Справа, у обочины, взметнулся полосатый жезл гаишника.
«Боже, только не это!»
Тормоза завизжали, как наказанный пес.
– Лейтенант Назаров, – гаишник сурово сдвинул брови. – Вы превысили скорость. Попрошу документы.
Лена протянула права.
– Простите, – она умоляюще сжала пальцы, – с моей подругой произошло что-то ужасное. Мне нужно быстрее…
– Та-ак, – протянул лейтенант, возвращая права. – Сейчас на угон проверим.
– Какой угон? Она в салоне куплена!
– Ну и что? – флегматично заметил лейтенант. – Это ничего не значит.
Он щелкнул рацией. Лена, притопывая ногой об асфальт, кусала губы.
– Чистая, – сообщил лейтенант. – Откройте багажник.
– Пожалуйста. Послушайте, моя подруга, может быть, умирает! Возьмите штраф и разрешите мне ехать, прошу Вас!
– А вы – врач?
– Нет, но «Скорая» не едет, потому что я не могу назвать точный адрес. Знаю только, как проехать. Пожалуйста, помогите мне, я должна успеть…
– Аптечку покажите. И огнетушитель.
– Да забирайте и права, и машину! – крикнула Лена. – Я поймаю такси.
Лейтенант Назаров задумчиво почесал за ухом шариковой ручкой.
– А вам далеко?
– Николина гора.
– М-да… Она, ваша подруга, что – из «крутых»?
– Она манекенщица, ясно? И я – тоже.
– Ладно, – махнул рукой лейтенант, – плати штраф и езжай.
– Сколько?
Лейтенант, похоже, мучительно раздумывал.
– Пятьсот рублей.
Лена полезла в нагрудный карман и с ужасом обнаружила, что оставила кошелек с рублями дома. «Черт!»
Она лихорадочно рылась во всех возможных местах, где носила деньги, и – «Есть Бог на небе!» – нашла несколько стодолларовых купюр, приготовленных для обмена.
– Вот. Других нет.
Лейтенант с сомнением взял купюру, в мгновение ока, как пианист по клавиатуре, пробежал по ней пальцами, и, убедившись в подлинности, вторично почесал себя ручкой за ухом, что, вероятно, означало напряженный мыслительный процесс.
– Спешишь, значит?
– Да, очень, говорю Вам.
– Там, дальше, тоже наши стоят, трасса-то правительственная… – дипломатично поведал лейтенант Назаров. – Если разгонишься – везде тормозить будут. На всех баксов не хватит.
– Что же делать?!
– Ладно, – он перешел на заговорщицкий шепот. – Давай еще одну такую же бумажку, и я тебя до места с мигалками провожу. Как президента.
Пугая честных обитателей коттеджного поселка, ревущая сиренами кавалькада подъехала к особняку Ады. Выскочивший из служебного помещения охранник с автоматом наперевес поинтересовался, в чем, собственно, дело.
– Это я! – воскликнула Лена. – Уберите оружие!
Она подбежала к дверям и принялась звонить и стучать.
– Вообще-то она дома, – недоуменно сказал охранник, набирая номер по мобильнику. – Не отвечает.
– Ломайте дверь! – крикнула Лена.
– Да вы что?!
– С ней что-то случилось, я ей звонила. Мы должны попасть внутрь. Ломайте!
– Да фиг ее сломаешь, – пнув дверь ногой, сказал лейтенант, – она ж железная внутри. И на окнах – решетки.
– Черт возьми, – рявкнула Лена, – мужики вы или нет? Отойдите!
Она прыгнула в машину и, круто развернувшись, поехала прочь.
– Да… Дурдом у вас тут, – сочувственно заметил лейтенант охраннику.
– Не то слово. С жиру бесятся…
Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент взревел мотор.
Серебристая «Вольво» на полной скорости четко вписалась в дверной проем. Раздался оглушительный треск, звон бьющихся стекол, заливистый собачий лай. Из образовавшейся дыры выскочила маленькая собачонка и, схватив подбежавшего охранника зубами за брючину, потащила внутрь.
– Да оставьте вы меня, в дом бегите! – Лена с трудом выкарабкивалась из застрявшего в пробитой амбразуре автомобиля.
В спальне на полу лежала девушка в вишневом платье. Ее лицо и губы были алебастрово-белыми, с синеватым отливом. Рядом валялся мобильник. Собака подняла кверху мохнатую мордочку и протяжно завыла.
– Господи… – отступая назад, прошептал охранник.
– Ой, бля… – почесал за ухом сержант.
Лена схватила трубку:
– Надо «скорую», быстрее! – ее взгляд упал на стоящий на тумбочке пустой пузырек. – Это отравление таблетками!
– Пока твоя «Скорая» доедет, мы все успеем коньки отбросить, – проворчал лейтенант, поднимая Аду и перекидывая через плечо, – сами в больницу отвезем…
Он помчался к выходу.
– Эй! – крикнул вслед охранник. – А кто заплатит за сломанную дверь?!
Юлька открыла глаза. Под заплеванным потолком покачивалась одинокая лампочка на длинном черном проводе.
– Где я?!
Она села. Тупая боль тотчас шарахнула в виски. Заныли все мышцы. Застонав, Юлька огляделась по сторонам. Кругом валялись пустые бутылки, грязные бинты, куски ваты, шприцы. И вперемешку с этим, вповалку, на каких-то одеялах и матрацах – полуодетые парни и девушки. Замызганные, помятые, в размытых кругах косметики на бессмысленных лицах. В комнате стояла нестерпимая вонь, помесь запаха немытых тел и испражнений. Юлька почувствовала, как тошнота подступает к горлу.
«Как я попала в этот притон?!»
Память тотчас принялась услужливо подбрасывать несвязные клоки, из которых Юлька попыталась составить рассказ о прошедшей ночи.
Кокаин. Автомобиль. Какая-то дискотека. Ребята. Знакомство. «Винт».
Снова машина, компания… Квартира. Секс… Еще и еще… «Боже!»
Юлька в ужасе вскочила. Разодранное платье болталось на ней, как старый халат на огородном пугале. Колготок, как и нижнего белья, не было в помине.
«Сколько их было? Кто они?! Какой кошмар, я же могла заразиться чем угодно, даже СПИДом! Нужно срочно продезинфицироваться!»
Едва сдерживая дурноту, Юлька бродила по комнате в поисках туфель и шубы.
«В чем я пришла? В „шиншилле“? Нет, я же вчера, после ТОГО, разрезала ее ножницами и выбросила в окно. Ее тотчас утащили бомжи. Потом я надевала „норку“. Точно. Вот она! Твою мать!»
На эксклюзивном норковом манто Фенди, стоимостью в добрую сотню тысяч зелёных, уютно расположилась парочка. Чертыхаясь, Юлька с трудом вытащила его из-под голых задниц. Парень разлепил глаза, заматерился, встал и принялся справлять малую нужду прямо на соседний матрац. Схватив шубку, Юлька пулей вылетела в коридор, рванула дверь туалета. Ее стошнило. Стало полегче. Наконец, она заметила свои туфли. Подняла один за каблук и тотчас отбросила. Туфель был заляпан чем-то, сильно напоминающим сперму. Это уже чересчур. Она не наденет его даже под угрозой пневмонии. Юлька влезла в чьи-то старые ботинки. «Доеду до дома и выкину. Пусть носят теперь мои, чтоб им ноги переломать!»
В этот момент отворилась еще одна дверь, видимо, ведущая в другую комнату. Пошатываясь и почесываясь, на пороге возник человек-орангутанг, весь покрытый волосами, абсолютно весь. На свалявшейся шерстяной груди болтался железный крест таких размеров, что впору поднимать на купол небольшого храма. «Красавчик» потряс гривой и оскалил в улыбке немногочисленные зубы.
– Ты не меня ищешь, детка?
– Мне пора, – как можно миролюбивее, произнесла Юлька, энергично дергая замок, – пожалуйста, откройте, я хочу выйти.
– Чуть позже. А сейчас – иди сюда. – Кинг-конг расстегнул ширинку. – Приласкай моего малыша.
– Да пошел ты! – Юлька лягнула кавалера меж ног. Тот, согнувшись пополам, разразился такими ругательствами, что, будь Юлькины уши цветами, они непременно бы увяли. Оттопырив мохнатую клешню, он попытался сцапать Юльку за ногу, но тут замок открылся, и девушка сиганула вниз по лестнице. Вслед ей разносилась многоэтажная брань.
«Если еще и машину угнали – это конец.»
К счастью, «БМВ» сиротливо стоял у подъезда. Правда, за ночь он лишился щеток и магнитолы, но, главное, он мог передвигаться. Юлька огляделась по сторонам, мучительно соображая, где же она находится. Вокруг стояли похожие, как братья-близнецы, серо-белые панельные высотки. На одном висела табличка с названием улицы.
«Митинская». «Ни хрена себе. Надо отсюда выбираться, и поскорее.»
Желая узнать время, Юлька привычно вскинула руку, но часиков не было в помине. Как и сумочки. Хорошо, что права нашлись в бардачке.
Из подъезда вышла старушка с кошелкой и засеменила мимо Юльки.
– Скажите, пожалуйста, – как можно любезнее проворковала Юлька, – который час?
Старушка шарахнулась от нее, как от чумной, пробормотав:
– Из дома выходила – было семь.
– Утра или вечера?
Но бабулька уже удирала с резвостью школьницы.
«Дура старая».
Но, посмотревшись в автомобильное зеркальце, Юлька поняла причину бабкиного испуга. На нее глядела одутловатая, с синюшным отливом, в жирных пятнах помады, рожа, мало чем напоминающая том-модель Юлию Величко.
«Если бы я встретила такую харю у своего дома, я бы тоже улепетывала без оглядки, – вздохнув, призналась себе Юлька. – Я больше никогда, никогда не стану принимать наркотики.»
Усталая женщина-врач, выйдя из палаты, сняла белую шапочку.
– Доктор, как она? – спросила Лена.
– Сейчас уже вне опасности. Спит. Вы успели вовремя, еще минут десять – и могла бы наступить кома.
Вы сестра?
– Подруга.
– А родные у нее есть?
– Мать. Но они давно не ладят.
– У нее это в первый раз? Я о попытке самоубийства.
– Не знаю, – внутренне содрогнувшись, сказала Лена. – Мы не очень давно знакомы. При мне не было.
– Мне кажется, я вас где-то видела. Вы не актриса?
– Нет, – поспешно замотала головой Лена, с ужасом представив, какая поднимется шумиха в прессе, просочись факт наружу.
– Вашей подруге необходима помощь специалиста. Попытки самоубийства опасны тем, что могут повторяться. Существует суицидологический центр.
– Я говорила ей, – Лена в отчаянии потерла ладонью лоб. – Но она не желает слушать.
– Я с ней побеседую, – кивнула врач. – Как ее зовут?
– Ада.
– Ну, конечно! – Лицо ее прояснилось. – Ада Беркер, та девушка0фотомодель. Я видела ее по телевизору. А вы – Лена, верно?
– Да, – неохотно призналась Лена. – Я вас очень прошу, никому не рассказывайте о случившемся.
– Естественно. Это врачебная тайна. – Женщина-врач поправила волосы и печально вздохнула. – Эх, девочки, девочки… Что вы с собой делаете? Как бы высоко вы не забирались, несчастье уравнивает всех: и бедных студенток, и известных красавиц…
– Только первым – посочувствуют, на вторых – злорадно укажут пальцем, – печально проговорила Лена. – Но мы не можем жаловаться, мы сами выбрали такую жизнь. Это – плата за успех. Вот, возьмите, – она протянула стодолларовую купюру.
– Дорогая моя, – врач сурово нахмурилась, – брать деньги за спасение – огромный грех. Вы слышали о клятве Гиппократа?
– Простите, – смутилась Лена. – Я не хотела вас обидеть. Можно я здесь подожду, пока она придет в себя?
– Ладно, – смягчилась врач, – посидите в кресле.
Пригревшись, Лена сомкнула глаза. Почему-то вспомнились стихи, заученные еще в школе:
«Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне дна.»
Может, потому, что несколько ночей подряд ей снился один и тот же странный сон, будто она маленькая белая звездочка, летит, проваливается в пугающую черную бездну…
Ада появилась под утро. На бледном лице – виноватая улыбка.
– Привет, – сказала Лена, протирая глаза, – с возвращением.
– Ты прости меня. Мне, действительно, нужен хороший психиатр.
– Мы это одолеем вместе, – Лена улыбнулась в ответ.
– На твоем месте, я надавала бы мне пощечин.
– Еще успею. Пошли, поймаем такси.
– А твоя машина?
– Я ее долбанула.
– Сильно?
– Вдребезги.
– Надо же… – огорчилась Ада. – Как обидно. А вы ещё ругались, что я слишком быстро езжу.
В служебное помещение вошла невысокая изящная молодая женщина. Небрежным жестом смахнула снег с рыжеватых волос. В ее лице было что-то неуловимо-знакомое – чуть раскосые серые глаза, высокие скулы, немного вздернутый носик, большой чувственный рот, умело обведенный каштановой помадой и наводящий на греховные мысли… В ней ощущалось некое восточное очарование.
Незнакомка сбросила короткое палевое норковое пальто, по-хозяйски примостила его на вешалку. Взгляд помрежа Миши с ее элегантного изумрудного костюма перекочевал на стройные ноги, схваченные у щиколотки темно-зелеными, отделанными норкой, полусапожками.
– Прошу прощения, мадам, – сглотнув слюну, осведомился Миша, – вам что-нибудь угодно?
– Во-первых, мне угодно, чтобы ты перестал, как баран, пялиться на мои ноги, – сказала мадам. – А, во-вторых, – она смерила его холодным стальным взглядом, – мне очень даже угодно приступить к работе. Надеюсь, ты не возражаешь?
Рухнув в кресло, Миша издал звук, напоминающий сигнал детского велосипеда.
– Ма-ри-на? Что ты сделала с… – не находя слов, он беспомощно провел руками по глазам.
– Прозрела, – отрезала Марина. – Могу я, наконец, заняться делом? Да и тебе бы не мешало.
– А… А что ты делаешь сегодня вечером?
– Иду метлу покупать.
– Зачем? – Миша озадаченно заморгал.
– Выметать назойливых болтунов. Понятно?
– Понятно, – упавшим голосом проговорил Миша. – Так ты теперь, наверно, не будешь убирать?
– Отчего же, – пожала плечами Марина, – мне не трудно.
Перед репетицией показа Тома рвала и метала.
– Три лучших манекенщицы выглядят так, точно каждая пропустила через себя этой ночью роту солдат! И это тогда, когда приезжает сам Лапидус! Слава Богу, Марина вернулась. Марш в гримерную, и не показывайтесь мне на глаза, пока не будете в порядке!
– Нале-во, ать-два, – уныло скомандовала Юлька.
– А заплатят им все равно в десять раз больше, чем нам, – недовольно заметила одна из юных «звездочек».
Удобно устроившись на кресле в гримерной, Миша раскрыл свежий номер «МК на разделе происшествий.
– Что пишут? – поинтересовалась Марина.
– Вчера у подъезда своего дома, – заунывным голосом прочел Миша, – неизвестным киллером был расстрелян один из крупных криминальных авторитетов Москвы… У тебя что-то упало!
– Что? – хрипло переспросила Марина, глядя перед собой остановившимся взглядом.
– Говорю, упало у тебя, – Миша поднял косметический набор. – Аккуратнее надо. Все краски побились… Где я остановился? …авторитетов Москвы… Петр Солонцев, он же Соленый… Да что с тобой? Ты, часом, не беременна?
– Идиот, – сказала Марина, – цвет постепенно возвращался на ее посеревшее лицо. – Читаешь всякую гадость. Лучше найди страничку хит-парада.
– Не знал, что ты такая впечатлительная, – хмыкнул Миша. – Привыкай. В какой стране живешь? Слушай и радуйся, что тебя это не касается.
– Да, – повторила Марина, – меня это не касается. Юлька! Не вертись – смажу! И где тебя только носило ночью?
– Марин, – отложив газету, Миша подался вперед. Его глаза заговорщицки заблестели. – А тебя-то где носило? С чего это ты превратилась из Золушки в принцессу?
– А это, – сухо ответила Марина, – тебя не касается.
На сей раз собрались у Лены. За темным окном густыми тяжелыми комками повалил снег.
– Зима… – вздохнула Марина. – Ну, так что мы решили за нашим «круглым столом»?
– Я, – дрогнувшим голосом проговорила Ада, – завтра же пойду к врачу.
– А я торжественно клянусь не принимать больше наркотиков, – вымученно улыбнулась Юлька.
– Если на горизонте снова появится Ник Португал – вызову милицию, – мрачно сказала Лена. – Подведу под статью «сексуальные домогательства».
– Ну а я обещаю не пополнять собой ряды организованной преступности, – заключила Марина. – Аминь.
Но никому не было весело.
Из-за раздернутых портьер в окно зловеще глядели холодные тусклые звезды…
Часть II
Глава 1
Миловидная женщина в изящных очках ни капельки не походила на озабоченного психиатра-извращенца, с садистско-слащавой улыбочкой выискивающего в посетителе потенциального маньяка или опасного психопата, нарисованного прежде Аде ее пугливым воображением. Она внимательно выслушала девушку, изредка сочувственно кивая.
– Что скажете? – комкая батистовый платочек и вытирая им глаза, спросила Ада. – я ненормальная?
– Ну, что вы, деточка, – доктор доброжелательно улыбнулась. – Поверьте специалисту с тридцатилетним стажем, вы – абсолютно нормальная, милая и добрая женщина. Просто чрезмерно ранимая. О таких, как вы, говорят – «родилась без кожи». Вы воспринимаете мир чувствами, а не разумом, и ждете того же от других. В этом все дело. Видимо, таким же был ваш Отец, поэтому вы так болезненно воспринимаете до сих пор его потерю. Вам кажется, что вы были обделены любовью.
– Что скажете? – комкая батистовый платочек и вытирая им глаза, спросила Ада. – я ненормальная?
– Ну, что вы, деточка, – доктор доброжелательно улыбнулась. – Поверьте специалисту с тридцатилетним стажем, вы – абсолютно нормальная, милая и добрая женщина. Просто чрезмерно ранимая. О таких, как вы, говорят – «родилась без кожи». Вы воспринимаете мир чувствами, а не разумом, и ждете того же от других. В этом все дело. Видимо, таким же был ваш Отец, поэтому вы так болезненно воспринимаете до сих пор его потерю. Вам кажется, что вы были обделены любовью.