Гринвуд Керри. Радости земные

   Я чуть не рассмеялась, но вовремя остановилась, внезапно осознав, сколь страшна была месть Елизаветы. Ведь почти все винные бутылки имеют одинаковую форму и размер. Как теперь отличить одно вино от другого? Разве что по пробке. Со старыми винами проще: тогда бутылки были разные, а современные – все на одно лицо. Надо думать, после этого случая Том стал проводить со своей коллекцией еще больше времени. Нет, Елизавета мне определенно нравится!
   – Какой ужас! Бедный Том. А как поживает Холли… или Холланс, ну, тот бизнесмен, который любил цитировать Джорджа Буша: мол, французы ничего не понимают в бизнесе, у них и слова-то такого нет, и даже не догадывался, что это шутка?
   – Холлидей, – поправил Джеймс. – Странно, что ты о нем вспомнила. У него случилась беда. Дочь убежала из дома. И пропала, будто ее и не было. Он развелся с женой. Между прочим, он теперь живет в вашей дурацкой «Инсулате».
   – В «Инсуле». – На этот раз поправила я. – Мне нравится там жить. Здание весьма своеобразное, но очень удобное.
   – Ты всегда была оригиналкой, – пробормотал Джеймс.
   – Бедный Холлидей! – сказала я. – Теперь понятно, почему он такой угрюмый.
   – А ведь раньше он был большим боссом, – не без сочувствия заметил Джеймс. – Занимался недвижимостью. А теперь его никто не возьмет на работу: он начал пить. Бедолага угробил часть денег на квартиру, а остальное досталось жене. С женами всегда так.
   Камешек в мой огород – и совершенно не по делу. Квартиру я купила на свои сбережения и на кредит, который потом с лихвой отработала. Я так и сказала Джеймсу. Он согласился.
   Принесли десерт. Джеймс заказал себе цавальоне: он обожает все приторное, а мне – мороженое ассорти. Восхитительное лакомство, совершенно непохожее на тот разноцветный лед, который летом продают с лотков: апельсиновое – дивного оранжевого цвета, со вкусом свежего апельсина, ореховое – нежно-маслянистое с тертым фундуком, душистое малиновое… Шеф умудрился извлечь из ягод все косточки, но вкус и аромат сохранился. Я слизнула десерт за милую душу.
   – Джеймс, а теперь к делу! – сказала я, дожевав миндальные вафли. Черный кофе и бокал мускатного вина меня взбодрили.
   Расстегнув пуговицу на жилетке, Джеймс наклонился ко мне через стол и, заглянув в глаза, сказал:
   – Если бы ты продала свою квартиру, ты бы выручила за нее круглую сумму.
   – Верно, – согласилась я.
   – Я сейчас работаю над одним проектом и хочу взять тебя в долю, – скороговоркой поведал он. – Мы покупаем банк в Сингапуре. В результате слияния у нас будут внушительные активы, что позволит нам развернуться.
   – Джеймс, – попыталась возразить я, но он меня не слушал.
   – Рынок недвижимости вот-вот рухнет, – с воодушевлением продолжал Джеймс. – Самое время скупать старые здания, которые пойдут под снос, и строить на их месте новые. Если цены снова начнут расти, мы озолотимся.
   – А если продолжат падать, мы окажемся по уши в дерьме, – подытожила я. – Извини, Джеймс, но мой ответ – «нет». Спасибо за ужин.
   Я поднялась и собралась уходить.
   – Хотя бы посмотри проспект, – сказал Джеймс, протягивая мне папку.
   – Всенепременно. Нам нужно почаще встречаться. Спокойной ночи, Джеймс! – сказала я и покинула ресторан с большой глянцевой папкой под мышкой и твердым намерением отправить ее в первую попавшуюся урну.
   Джеймс, похоже, теряет деловую хватку. Неужели он и вправду считает, что маленькая компания каким-то образом повлияет на то, как большая компания распоряжается активами? Нет, это просто смешно! Джеймс должен понимать: если один из участников игры, например, австралийское предприятие, сливается с большой, скажем, английской, страховой компанией, то стирать грязное белье под Новый год будет отнюдь не английская сторона. Они знают о нас больше, чем мы о них. Так уж выходит!
   Только оказавшись дома, я обнаружила, что за размышлениями забыла выкинуть проспект. Швырнув его на стол, я поздоровалась с кошками, переоделась, отчиталась перед Мероу и стала ждать Дэниела.
   Бедный Холлидей! Завтра же к нему зайду и хотя бы поздороваюсь. Потерять ребенка – ужасно, но когда ребенок уходит из дома – ужасно вдвойне. Мне его так жаль! А я ведь даже не знаю, как его зовут.

Глава восьмая

   Я ждала Дэниела, а в голове крутилась строчка из стихотворения, подходящая к моменту: «Меня жди при лунном свете». А что же там было дальше? Порывшись на книжных полках, я нашла то, что искала – свой старенький школьный песенник с надписью «Я люблю “Дюран Дюран”» на обложке. Полистав его, я нашла стихотворение, которое обожала в отрочестве за минорный лад и романтический трагизм: «Разбойник» Альфреда Нойеса.
   «Меня жди при лунном свете, вернусь я при лунном свете, хотя бы разверзся ад», – сказал разбойник своей любимой, и Бесси, узнав, что ему угрожает опасность, ценой своей жизни предупредила его, но все равно: «От пули он пал на дороге, упал словно пес на дороге, лежит он в крови на дороге, у горла завязан шнурок». ^[9]
   Внезапно у меня ком встал в горле. Нет, со мной определенно что-то происходит. Такого эмоционального накала, как в последние дни, я не испытывала уже лет сто.
   Я закрыла песенник. Мне показалось, что я ощущаю – Мероу объяснила бы, каким образом, – напряжение, охватившее дом. Холлидей скорбит о пропавшей дочери, мы с Мероу трясемся от страха из-за маньяка, Кайли и Госс страдают от неразделенной любви, как и положено юным девам. Интересно, как продвигается план по соблазнению Джона? Кажется, все это затеяла Кайли, хотя точно не припомню… Скорее бы пришел Дэниел, а то я уже засыпаю – не привыкла я бодрствовать в столь поздний час.
   Он позвонил в дверь ровно в полночь, и я спустилась к нему, прихватив мешок с хлебом. Одевшись как заядлый турист, я положила деньги и ключи в поясную сумку. Так удобней и безопасней: никто ничего не отнимет, да и руки свободны.
   Дэниел обнял меня. Наверное, я никогда к этому не привыкну. Я отдала ему мешок, и мы пошли в конец переулка, где стоял автобус – чуть больше, чем фургон для перевозки мороженого, со специальным окном для раздачи. Мне показалось, что в нем полно народу. Я не ошиблась. Несколько человек были заняты нарезкой хлеба, вот к ним-то я и присоединилась. Мы делали добротные толстые сандвичи с сыром. Женщина в одеянии монахини, которая резала сыр, ласково мне улыбнулась.
   – Я сестра Мэри, – представилась она. – Приятно познакомиться. Вы здесь впервые? – Она передала мне стопку идеально ровно нарезанного сыра.
   Я кивнула. За свою жизнь я сделала великое множество сандвичей, но благотворительностью занималась впервые.
   – Мы даем каждому суп и сандвич, – объяснила сестра Мэри. – Если кому-то нужен юридический совет, то это к Филу. – Молодой человек в тенниске с надписью «Не от своего имени» сверкнул улыбкой. – А медсестрой у нас сегодня миссис Палмер.
   Статная пожилая женщина окинула меня пристальным взглядом. У нее был такой вид, словно она родилась в медицинской форме, с тонометром и стетоскопом. Я бы с удовольствием доверила ей свое здоровье. На таких медсестер начинающие доктора молятся, на их опыт опираются и, если в этих молодых медиках есть хоть капля благодарности, покупают шоколадки. От нее исходили спокойствие и уверенность.
   – Наш социальный работник и ангел-хранитель Джен, – продолжала сестра Мэри. – Она обладает удивительной способностью уговорить клиента пойти в ночлежный дом. Ну, а мы с вами на раздаче. Уже закончили с сыром? Вон там поднос с солониной. И не забудьте про огурчики. А вы, должно быть, пекарь! – Она схватила мою руку и сжала в своих. – У вас замечательный хлеб! А то, что вы помогаете бедным, говорит о вашем милосердии. Господь Бог все видит и наградит вас за доброту. – Сестра Мэри взяла половник и помешала суп.
   Джен тем временем паковала сандвичи в вощеную бумагу и раскладывала их по пакетам.
   – Нас видит не только Господь Бог, но и городские власти, – сказала она, улыбнувшись мне. – Так что глядеть надо в оба, особенно в том, что касается мест и длительности остановок. А то Борцы за чистоту Мельбурна спят и видят, как бы от нас избавиться. Они уже пытались снять с автобуса номера, мол, мы самовольно его переделали и все такое, но у них ничего не вышло. Тогда они разослали письма всем фирмам и учреждениям, расположенным по нашему маршруту, чтобы те не разрешали делать остановки. Но Фил сказал им, что они не имеют права нам мешать, поскольку дорога не является частной собственностью.
   – Речь идет о старой Куинз-Хай-Роуд, – сказал Фил. (Он выглядел слишком юным для адвоката.) – Пока мы ведем себя тихо-мирно и не нарушаем общественный порядок, нас не тронут.
   – Смотря что понимать под общественным порядком! – вставила сестра Мэри. – Разумеется, наши клиенты – публика сложная, с проблемами. От них и шум, и мусор… Поэтому мы стараемся ездить закоулками, с запасом мусорных мешков и всегда за собой убираем. Так что пока мы держимся на плаву.
   – Все готовы? – спросил с водительского места Дэниел.
   – Так точно! – отсалютовала сестра Мэри.
   Интересно, сколько ей лет? Возраст монашек не так просто угадать. Она статная, розовощекая, с чистой кожей. Может, лет сорок?
   Автобус медленно тронулся с места и плавно свернул налево. Все сидели молча, многие с закрытыми глазами – словно набирались сил, – придерживая фляги с супом. У меня было такое ощущение, будто я смотрю по телевизору, как отряд солдат перебрасывают в горячую точку, только комментария «Си-эн-эн» не хватало. А Дэниел рулил вполне прилично, особенно если учесть, что он научился водить машину в армии.
   Мы остановились в переулке неподалеку от Свонсон-стрит, где нас уже ждали.
   Меня больше всего поразило то, что эти люди выглядят вполне прилично. Я-то полагала, что бездомные выглядят как… ну, как Джейс – худые, неухоженные… Первую тарелку супа и сандвич я выдала мужчине во фланелевой рубашке, и он буркнул с сильным английским акцентом: «Спасибо, милая». Он ничем не отличался от моих соседей: типичный житель пригорода, где люди занимаются садом или возятся со своими машинами. Следующими в очереди были стройная девушка на шпильках и угрюмый прыщеватый подросток с синими волосами. Потом молодой мужчина взял два сандвича и два супа, и только когда сверток у него за спиной зашевелился, я поняла, что это ребенок.
   Скоро все лица слились в одно, и передо мной замелькали руки: худые, бледные, смуглые, старые… А я раздавала всем еду. Кто-то садился в скверике, съедал свою порцию и приходил за добавкой. Кто-то сразу же уходил в сторонку, подальше от толпы. Мое внимание привлек подросток в колпаке из фольги: он все время разговаривал с кем-то, я не видела с кем, и все просил, чтобы ему разрешили поесть.
   – Ну пожалуйста, можно мне чуточку супа и кусочек сандвича? – умолял он. – Я так хочу есть! – И смотрел голодными глазами на сестру Мэри.
   – Бедный мальчик! – вздохнула та. – У него шизофрения, он постоянно слышит голоса, которые запрещают ему есть.
   – Почему же он не в больнице? – удивилась я.
   – Нет мест. – Сестра Мэри развела руками. – Большинство больниц закрыли, а землю продали под застройку. Правительство считает, что психически больные должны быть под присмотром общины. Вот так за ними и присматривают.
   – А как же родители?
   – Они его боятся. Вон он какой здоровый вымахал! – будничным тоном заметила сестра Мэри. – Когда он принимает лекарство, все в норме. Только от лекарства мальчик становится заторможенным. А когда он его не пьет, приходит вот в такое состояние. Может, миссис Палмер сумеет ему помочь? Она его давно знает.
   Миссис Палмер высунулась из окна и окликнула мальчика:
   – Кейн!
   Он тут же подбежал к ней, будто его потянули за поводок. Миссис Палмер сурово взглянула на него поверх очков и спросила:
   – Где твое лекарство?
   Тот полез в карман. Миссис Палмер взяла у мальчика пузырек, вытряхнула несколько таблеток себе на ладонь и протянула ему. Помню, я так давала сахар испуганной лошади.
   – Выпей! – приказала она. – Сейчас же. А потом съешь суп и сандвич. Если съешь все, получишь шоколадку.
   Похоже, голоса тоже любят шоколад: мальчишка мигом заглотил таблетки, выпил суп из чашки и сжевал сандвич. Тогда миссис Палмер дала ему кусок пористого шоколада. Тот схватил его и отошел, не поблагодарив.
   – Иногда срабатывает, – вздохнула она. – Когда ребенок с детства привык слушаться старших. Если мы его отловим через пару дней, то сможем стабилизировать. Хорошо, что у нас есть шоколад. Это подарок от производителей. Очень мило с их стороны.
   – И налог за него платить не надо, – заметила я. Бухгалтер всегда остается бухгалтером.
   Миссис Палмер потрепала меня по плечу:
   – А вы с нами сработаетесь!
   Несколько человек стояли в очереди к миссис Палмер, а трое хотели проконсультироваться с Филом. В свете уличного фонаря адвокат выглядел лет на пятнадцать. Похоже, я старею. Чтобы не слоняться без дела, я взяла мешок и принялась собирать мусор. Не хватало еще, чтобы Борцы за чистоту Мельбурна на нас наехали! Я уже терпеть не могла общество этих чистоплюев.
   Мужчина с ребенком за спиной разговаривал с сестрой Мэри. На руке у него висла молодая женщина с мутными глазами.
   – Мы уже семь месяцев в списках первоочередников, – говорил он. – Ей все хуже.
   – Хорошо бы положить ее в наркологическую клинику, – посоветовала сестра Мэри. – Вам нельзя спать в машине. Это плохо для ребенка. А что с деньгами, которые вы отложили на квартиру?
   Мужчина промолчал. Сестра Мэри зашла в фургон и вынесла пакет с пеленками и рубашку.
   – Наденете чистую рубашку, когда пойдете в жилищное управление. А за ребенком пусть присмотрит медсестра. Всего вам доброго.
   – Это безобразие, что ему негде жить! – возмутилась я. Сестра Мэри взяла меня за руку и оттащила в сторонку.
   – Не все так просто! Бог даст, у них будет жилье. Жена у него наркоманка, но ради этого мужчины готова на все. А он тоже балуется наркотиками. Стоит им накопить энную сумму на первый взнос за жилье, как один из них не выдерживает и спускает все на дозу. Если он положит жену в клинику, то лишится дохода. Ведь она проститутка. А если службе социального обеспечения станет известно, что они оба наркоманы и ночуют в машине, ребенка заберут в детский дом. А ребенка они любят. Почти как героин.
   – Какой ужас! – только и смогла выговорить я. Мой праведный гнев испарился, и у меня возникло ощущение, будто я теряю почву под ногами.
   – Не судите строго, – сурово сказала сестра. – И с выводами спешить не надо. А главное – не теряйте веру.
   – Хорошо, сестра, – покорно согласилась я.
   Я подобрала последний мусор, и мы отправились в путь. Кто-то махал нам на прощание, кто-то молча смотрел вслед. На душе у меня было неспокойно, и я принялась снова резать хлеб и делать сандвичи. А автобус не спеша полз к следующей остановке, к Трежери-парку, излюбленному месту отдыха горожан.
   Ночью парк жил другой жизнью. Заметив на газоне группу людей, окруживших лежащее на траве тело, мы притормозили. Миссис Палмер выскочила и поспешила к ним. Она не бежала, но, как и все медсестры, передвигалась с такой скоростью, что позавидует любой спринтер. Покачав головой, она сказала:
   – Уже остыл. Кто-нибудь его знает?
   Толпа быстро рассредоточилась, а некоторые побежали в заросли деревьев.
   – Поезжайте на ту сторону парка, а то растеряете всех клиентов, – скомандовала Дэниелу сестра Мэри. – А я останусь и подожду «скорую». – И она выскочила из автобуса.
   – Хотите, я останусь с вами? – предложила я.
   Монашка повернулась ко мне и с безмятежной улыбкой ответила:
   – Спасибо, дорогая моя, но в этом нет нужды. Со мной ничего не случится. А до приезда «скорой» я успею за него помолиться.
   Мы поехали дальше, а сестра Мэри опустилась на колени рядом с покойником и сложила руки в молитве. Что за женщина!
   – Она просто чудо! – сказала Джен, качая головой. – А ведь ей скоро семьдесят. Ну и ночка сегодня! Я помогу вам с супом. Сейчас народу будет лом, и все наверняка взвинчены. Только покойника нам и не хватало!.. Так что держитесь! – посоветовала она.
   Нас окружили плотным кольцом. Люди кричали и толкались – автобус даже покачивало. Дэниел вылез и, пробравшись в гущу толпы, со всей силы хлопнул ладонью по металлической обшивке фургона. Во внезапно наступившей тишине гулко отозвалось эхо.
   – У нас есть суп и сандвичи, – провозгласил он. – А еще с нами медсестра и адвокат. Мы очень хотим вам помочь. Но вы так шумите, что ничего не слышно. Раз такое дело, мы поедем дальше. В Мельбурне голодных много.
   Стало тихо. Я начала выдавать суп и сандвичи, а Дэниел следил за порядком в очереди.
   Какой-то старик принес свой сандвич обратно:
   – Тут огурцы, – сказал он. – Я их не ем, у меня от них живот пучит.
   – Хотите с сыром? – предложила я.
   – А от сыра у меня колики.
   – К сожалению, у нас только сыр и солонина. И хлеб.
   – Дайте тогда сыра, – пробурчал он.
   Следующий в очереди счел нужным извиниться за старика:
   – Мисс, не берите в голову, ему вечно все не так! – сказал мужчина среднего возраста. – Говорят, раньше, пока не спился, он был доктором. Спасибо, – добавил он и унес еду.
   Мне казалось, будто я в страшном сне. Возбуждение и усталость начали брать свое, и в голове у меня все перепуталось. Я уже не помню, на какой остановке – на Флагштоке или в парке – видела двух детей, завернутых в одеяло и спящих рядом с отцом, который, как выяснилось, их похитил. Помню только, что там было много зелени, и на газоне вокруг костра сидели люди, пьяно шумевшие и передававшие по кругу флягу, от которой разило денатуратом. И почему среди бездомных так много молодых? Неужели им некуда пойти? А где их матери и отцы? Неужели родителям тех трех тощих подростков безразлично, где ночуют их дети? И где же они на самом деле ночуют? Впрочем, что толку, если я узнаю ответ на этот вопрос. Кому от этого легче?!
   Краем глаза я все время следила за Дэниелом, который без устали ходил среди бездомных и разговаривал с ними, утешая или раздавая шоколадки. Я видела, как две худенькие девчушки – им бы еще в куклы играть, – изголодавшиеся по ласке, жадно прижались к нему. Через три часа, когда автобус возвращался сдавать смену, я была полностью вымотана.
   Дэниел припарковал автобус и отдал ключи здоровяку-маори под три метра ростом, без шеи, с руками-окороками и ослепительной белозубой улыбкой.
   – Это Махани, – познакомил нас Дэниел. – В его смену никаких происшествий не бывает. Кстати сказать, дружище, надо бы подтянуть подвеску.
   Махани пожал мне руку, ухватив ее до локтя. Надеюсь, рука со временем отойдет. Ничего удивительного, что в его смену все тихо-спокойно. Да ему и делать ничего не надо. Одного его вида вполне достаточно.
   – Пойдем, киска! Ты еле на ногах стоишь от усталости. Хватайся за меня, – предложил Дэниел.
   – А как же сестра Мэри? – спросила я, вспомнив, что мы оставили ее в парке с трупом и попросту уехали.
   – Полицейские отвезут ее прямо в монастырь, – успокоил меня Дэниел. – Сестру Мэри тут все знают. Пойдем, Коринна. Ну давай, переставляй ноги – левую, а теперь правую, вот так!
   Повиснув на Дэниеле, я кое-как доковыляла до дома, открыла дверь и вошла. Тут же поскользнулась и наверняка бы упала, не подхвати меня Дэниел.
   – Прислонись-ка к стенке! – велел он внезапно изменившимся голосом.
   Я прислонилась и взглянула под ноги. Я стояла в луже крови. Нет, это уже слишком! Я приросла к полу. Кстати сказать, страх на самом деле парализует, только кричать я не стала. А зачем кричать? Разве кого-то убили? Тогда где тело? Холл был залит кровью, и она струйкой стекала в бассейн. Рыбки подохнут, пришло мне в голову. А на стене все той же неуверенной рукой было написано: «Смерть распутницам». Кровь стекала с букв, оставляя на стене красные бороздки. Ужастик да и только!
   Дэниел присел на корточки, окунул палец в красную жидкость и принюхался.
   – Это кетчуп, Коринна, – сообщил он. – Это не кровь. Так что не падай в обморок. Кто-то не пожалел продукт и разлил тут море кетчупа. Давай пройдем через пекарню, а то мы тут наследим.
   – А как же рыбки? – задала я неуместный вопрос.
   – В пекарне есть швабра и ведро, – сказал Дэниел, ведя меня в нужном направлении. – Я вымою пол. А ты тем временем посидишь и придешь в себя. Ну а потом расскажешь мне, что здесь у вас происходит. Киска, да ты белая как полотно! – с участием заметил он. (У меня сердце защемило от нежности.) – Ну разве можно так пугаться при виде разлитого соуса!
   – Это все маньяк, – пробормотала я и отперла дверь булочной.
   Все было тихо. Дэниел взял швабру и ведро и пошел мыть пол в холле. Собравшись с мыслями, я взяла другую швабру и присоединилась к нему. Мы молча терли пол. Кстати, кетчуп отлично отмывается, не то что молоко – никаких разводов не остается. И хорошо, что у нас в холле плитка, а не ковры.
   – Уксус отлично отчищает кафель, – сказал Дэниел, выжимая остатки кетчупа в ведро. – Смотри, как заблестел. В пруд кетчупа попало мало, и рыбкам, будем надеяться, он пойдет на пользу.
   – Новый сенсационный вкус – рыбий корм с запахом кетчупа! Почувствуйте разницу! – пошутила я.
   Настроение у меня улучшилось, правда, было немного стыдно за свое поведение. Вдвоем мы довольно быстро навели в холле порядок. И Дэниел прав – плитка заблестела как новенькая!
   – Прекрасное завершение прекрасного вечера, – резюмировал Дэниел, когда мы выливали кроваво-красное месиво из ведер.
   С каждой минутой он нравился мне все больше и больше.
   Мы поднялись в квартиру, поприветствовали кошек и приготовили себе по бокалу «Оувалтина». Незабываемый вкус детства! На душе сразу становится спокойнее. Горацио и Мышиная Полиция уютно расположились на покрывале из голубой норки, которое я недавно себе купила. Дэниел аккуратно снял их с покрывала и накинул его мне на плечи.
   – А теперь расскажи мне про маньяка, – попросил он.
   Я начала с госпожи Дред, рассказала про анонимки и про Одиноких Стрелков, а также про последнюю серию посланий, уже с обращениями по именам, и даже к Мероу, которая не пользовалась своим настоящим именем уже лет двадцать.
   – Да-а-а! – протянул Дэниел. – Искусительницы, развратницы и ведьмы. Похоже, парню не слишком везло в жизни с женщинами. Однако он прекрасно осведомлен о жильцах вашего дома. Итак, он старше двадцати пяти, у него компьютер типа Макинтош, принтер слабоват и большой зуб на всех женщин.
   – Таких тысячи, – вздохнула я.
   – По крайней мере, теперь понятно, почему ты так побледнела, когда увидела разлитый кетчуп. Этот псих имеет доступ к вам в дом, поэтому ты так нервничаешь. Давай, допивай скорее свой «Оувалтин», – скомандовал он.
   Я опустошила чашку и сладко зевнула.
   – Иди спать, а я, с твоего разрешения, переночую на этой кушетке. Коринна, мне нужно поговорить с тобой, но это подождет до утра. Ступай в кровать, киска, я останусь здесь.
   Усилием воли я почистила зубы, умылась и распустила волосы. А потом последовала указаниям Дэниела: надела свою уютную ночнушку и забралась в кровать. Дэниел заботливо укрыл меня одеялом, поцеловал в щеку, и я провалилась в сон.
   Проснулась я в чудесном настроении. Горацио урчал мне в ухо, а это всегда приятно. Я в своей собственной постели, просто мне приснился кошмар – море крови. Пару лет назад я ходила на фестиваль польских фильмов. И видела фильм «Кровь». И еще один – «Змеи». Не знаю, с чего это меня понесло тогда на фестиваль, но эти два фильма врезались в память.
   И тут я все вспомнила. Это не сон. «Супы рекой», труп в парке, лужа крови в холле. Правда, как оказалось, это всего лишь кетчуп.
   Нужно срочно встать и поговорить с кем-нибудь разумным. У меня сегодня с разумом напряг. Я слезла с кровати и в сопровождении Горацио дошла до ванной. Обычно он как вежливый кот сидит за дверью, поскольку не особо жалует душ. Насухо вытершись, я оделась в спортивный костюм и пошла на кухню, откуда доносился манящий запах кофе. Проверить, жива я или нет, можно лишь одним способом – поставить рядом чашечку свежесваренного кофе. Лучше эспрессо. Если никакой реакции не последует, смело заказывайте венки и копайте могилу.
   На кухне меня ждал сюрприз. Дэниел не только сварил кофе, но уже успел купить французские булочки и даже вынул масло из холодильника. Мысленно я тут же причислила его к лику святых и потянулась за чашкой живительного напитка. Дэниел улыбнулся и молча пододвинул мне абрикосовый джем.
   И тут я поняла, что влюбилась. Никогда еще не встречала мужчины, который умеет молчать по утрам. Джеймс предпочитал по утрам устраивать жесткие дискуссии. Не понимаю, каким образом я умудрилась вытерпеть этого зануду столько лет! Дэниел с чашкой кофе вышел на балкон, где Горацио тихонько лакал молоко из блюдечка. Я поела, напилась кофе, и постепенно ко мне вернулся разум.
   Примерно через полчаса я обратилась к Дэниелу:
   – Иди сюда.
   – Не люблю утро, – признался Дэниел, садясь за стол и наливая себе еще кофе. – И мне пришло в голову, вдруг и ты тоже утро не жалуешь.
   – Ты просто чудо. И кофе варишь отличный, – сказала я. – Как тебе спалось?
   – Замечательно. Пока не проснулся от нехватки кислорода. Хекл улегся с одной стороны, а Джекилл – с другой, и они меня попросту придавили. До чего же тяжеленные кошатины! Я выбрался из-под них и отправил обоих в пекарню на дежурство. Утром они преподнесли мне трех крыс и семь мышей, за что получили кошачий коктейль, – сказал этот удивительный мужчина. – Само собой разумеется, Горацио без еды тоже не остался. Он изволил позавтракать и снова удалился на покой. А потом я вспомнил про нас и сходил за булочками. Надеюсь, тебе такие нравятся?