Страница:
– Это мои любимые, – не покривив душой, сказала я.
– И мои тоже. Раньше я их покупал в булочной в Латинском квартале. Там работала очень красивая девушка. Не будь она так весела по утрам, я бы предпринял попытку познакомиться с ней поближе. Но поскольку девица оказалась болтушкой, я просто покупал хлеб в булочной ее деда. И даже с ним подружился. По утрам он был страшный бука.
– Ты сегодня занят? – спросила я.
– Нам нужно поговорить с вашим полицейским насчет кетчупа, – ответил он. – Или поговори сама. Да, мне лучше в это дело не соваться.
– Да уж, она явно от тебя не в восторге, – заметила я. – Случайно не знаешь, почему?
– Она считает меня подозрительным типом, – сказал Дэниел. – А я такой и есть. Машины у меня нет, старых связей нет и недвижимости тоже. И в полиции на меня ничего нет, что всегда напрягает служителей закона. Кстати сказать, тебе надо заглянуть в домовую книгу, – добавил он.
Я твердо решила не выяснять, почему Лепидоптере Уайт не нравится Дэниел.
– А зачем мне домовая книга?
– Сегодня воскресенье, – напомнил он. – Все, скорее всего, дома. Тебе нужно узнать, под какими именами записаны в книге жильцы. Вот Мероу, например, на договоре купли-продажи поставила свое настоящее имя? А две твои помощницы с разноцветными волосами? То есть, я хочу сказать, может мистер Ку-Ку черпает информацию из домовой книги?
– Дельное предложение! – согласилась я. – Схожу днем к Тэзу, у него в компьютере есть все данные. Думаю, его приняли в комитет, потому что он один во всем доме силен в компьютерах. Точно, лучше я пойду к Тэзу, чем к миссис Пемберти, – с усмешкой добавила я. – Помнишь ее?
– Ту даму с сиреневыми волосами и противной собачонкой? Конечно. Насколько я помню, где-то на заднем плане болтался ее муж.
– Бедный мистер Пемберти! Вечно он на заднем плане. Решено. Иду к Тэзу и в полицию. А о чем ты хотел со мной поговорить?
– Разговор очень серьезный, так что пойдем на свежий воздух. Предлагаю небольшой пикник. Я купил нам по французской булочке с шоколадом. Прихватим кофе и посидим в саду.
– Хорошо, – согласилась я. – Тогда бери Горацио, а я соберу еду.
Я налила кофе в термос, и мы поднялись на лифте в сад. Было довольно прохладно. Труди возилась с цветами, срезая сухие головки. Оставив Дэниела с Горацио, я подошла к ней. Как же я забыла про Труди, ведь маньяк мог и ее записать в блудницы!
Труди – простодушная голландка шестидесяти пяти лет. Английский она так толком и не выучила. В уголках ее глаз лучики морщин – как у всех, кто проводит много времени на природе и смотрит вдаль – у моряков, фермеров, а также игроков в гольф и крикет. Она всегда одета в полуботинки, джинсы и джемпер: шерстяной – зимой и хлопчатобумажный – летом. Судя по одежде, ее любимый цвет – синий. В тон глазам. Волосы коротко подстрижены – видимо, из соображений гигиены. Труди растит замечательные цветы. А живет она прямо под садом, в квартире 8А, «Церера», а значит, под присмотром богини земледелия и плодородия.
– Розы в этом году просто замечательные, – сказала я, чтобы чем-то начать разговор.
– Это да, – ответила Труди. – А сирень не очень, сухая вся. И трава пожухла. Дождь скоро может быть.
Так и не придумав, как бы поделикатнее задать вопрос, я взяла быка за рога:
– Труди, мы получили странные письма.
– Вас называют шлюхами? – спросила Труди, по-птичьи склонив голову набок.
– И это тоже, – согласилась я.
Она извлекла из кармана джинсов испачканный в земле листок. Гертруду Маартенс обвиняли в том, что она распутная женщина.
– Он не прав, – сказала Труди. – Мы не шлюхи. И это не мое имя.
– Не ваше? – переспросила я.
Значит, на этот раз знаток Библии ошибся? Труди пожала плечами и ловким движением ноги придавила зазевавшуюся улитку.
– Уже много лет не мое. Как-то я была замужем, а сейчас нет. Муж ушел от меня к секретарше. Вот она – шлюха. А я – нет. Вам нужно письмо?
– Да, у меня уже целая коллекция.
– На моих цветочных горшках пишут гадости. А еще у меня воруют инсектицид. Расскажите все полиции, – посоветовала Труди и с хрустом срезала с розового куста сухую веточку.
Положив письмо в карман, я вернулась к Дэниелу и Горацио и съела свою французскую булочку с шоколадом, самое вкусное хлебное лакомство на свете. Хотя, скажу без ложной скромности, мои батоны с финиками и грецкими орехами не хуже. Дэниел подлил мне в чашку кофе. Я окончательно проснулась и умирала от любопытства. Утренний ветерок доносил аромат роз. Горацио деликатно удалился в кусты.
– Рассказывай, – скомандовала я.
Казалось, Дэниел не знает, с чего начать. Он отвернулся в сторону, продемонстрировав свою однодневную щетину и безупречной формы ухо. Я взяла его ладонь в свою.
– В Мельбурне появился убийца наркоманов, – начал он. – Я не верю, что это совпадение или несчастный случай. Слишком много жертв. Ночью ты видела в парке очередную.
– Полиция этим уже занимается, – вставила я.
– И не может ничего сделать! – с досадой произнес он. – Поскольку наркотики запрещены, рассчитывать на помощь наркоманов копам не приходится. Никакой информации от этой публики не добьешься. По большому счету, полагаться на наркоманов нельзя. Они бросят кого угодно – хоть любимого человека, хоть лучшего друга – умирать в одиночестве, но не дождутся приезда «скорой» и не станут объяснять, что случилось. Ты же видела, как они мигом рассосались, когда поняли, что парень умер. А наркотики мало кто принимает в одиночку. Когда этот пацан вводил себе в вену отраву, рядом с ним наверняка кто-то был.
– А ты пытался их расспросить, – догадалась я.
– Я знаю почти всех бездомных в городе. Уверяю тебя, не все они наркоманы. Я бы даже сказал, наркоманов среди них не так и много. По большей части это алкоголики, горячие головы, жертвы обстоятельств или сбежавшие из дома подростки, которые считают, что жить на улице – это круто. Ну, или те, кому дома жить больше невмоготу. Скажем, дети, удравшие от приемных родителей, потому что их били, насиловали или просто не обращали на них внимания. А некоторых родители сами выгоняют из дома, и бедолаги живут то у одного приятеля, то у другого, или сидят ночами напролет с чашкой кофе в каком-нибудь третьесортном кафе. И вечно не высыпаются.
Заметив, что Дэниел отклонился от темы разговора, я осторожно спросила:
– Так что ты хотел сказать?
– Я хочу сказать, кто-то что-то знает, – ответил Дэниел, сжав руки в кулаки. – В округе не так уж много торговцев наркотиками, и все их знают. У негодяев нет национальности, и цвет кожи у них может быть любой. Дети рассказывают про человека на красном «Порше», который снабжает всех наркотой. Может, это просто вымысел, но кто-то хвастался, что якобы на прошлой неделе угнал у него авто. Улица щедра на сказки.
– Почему ты считаешь, что сумеешь разгадать эту загадку?
– Потому что меня все знают и мне все доверяют. Это я заметила.
– Если мы не найдем виновника и не остановим его, будут и новые жертвы. Тому парню в парке было лет семнадцать, и теперь ему уже не узнать, что это такое, когда тебе восемнадцать. Так ты мне поможешь?
– Не знаю, смогу ли я, – честно призналась я, – но постараюсь.
– А я помогу тебе разыскать вашего маньяка, и мы с ним поговорим по душам.
Он стиснул мне ладонь и, ощутив его силу, я приободрилась. Раз уж Дэниел собрался обменяться мнениями о блудницах с нашим психом, мистер Ку-Ку наверняка узнает, что такое жесткая дискуссия.
Глава девятая
– И мои тоже. Раньше я их покупал в булочной в Латинском квартале. Там работала очень красивая девушка. Не будь она так весела по утрам, я бы предпринял попытку познакомиться с ней поближе. Но поскольку девица оказалась болтушкой, я просто покупал хлеб в булочной ее деда. И даже с ним подружился. По утрам он был страшный бука.
– Ты сегодня занят? – спросила я.
– Нам нужно поговорить с вашим полицейским насчет кетчупа, – ответил он. – Или поговори сама. Да, мне лучше в это дело не соваться.
– Да уж, она явно от тебя не в восторге, – заметила я. – Случайно не знаешь, почему?
– Она считает меня подозрительным типом, – сказал Дэниел. – А я такой и есть. Машины у меня нет, старых связей нет и недвижимости тоже. И в полиции на меня ничего нет, что всегда напрягает служителей закона. Кстати сказать, тебе надо заглянуть в домовую книгу, – добавил он.
Я твердо решила не выяснять, почему Лепидоптере Уайт не нравится Дэниел.
– А зачем мне домовая книга?
– Сегодня воскресенье, – напомнил он. – Все, скорее всего, дома. Тебе нужно узнать, под какими именами записаны в книге жильцы. Вот Мероу, например, на договоре купли-продажи поставила свое настоящее имя? А две твои помощницы с разноцветными волосами? То есть, я хочу сказать, может мистер Ку-Ку черпает информацию из домовой книги?
– Дельное предложение! – согласилась я. – Схожу днем к Тэзу, у него в компьютере есть все данные. Думаю, его приняли в комитет, потому что он один во всем доме силен в компьютерах. Точно, лучше я пойду к Тэзу, чем к миссис Пемберти, – с усмешкой добавила я. – Помнишь ее?
– Ту даму с сиреневыми волосами и противной собачонкой? Конечно. Насколько я помню, где-то на заднем плане болтался ее муж.
– Бедный мистер Пемберти! Вечно он на заднем плане. Решено. Иду к Тэзу и в полицию. А о чем ты хотел со мной поговорить?
– Разговор очень серьезный, так что пойдем на свежий воздух. Предлагаю небольшой пикник. Я купил нам по французской булочке с шоколадом. Прихватим кофе и посидим в саду.
– Хорошо, – согласилась я. – Тогда бери Горацио, а я соберу еду.
Я налила кофе в термос, и мы поднялись на лифте в сад. Было довольно прохладно. Труди возилась с цветами, срезая сухие головки. Оставив Дэниела с Горацио, я подошла к ней. Как же я забыла про Труди, ведь маньяк мог и ее записать в блудницы!
Труди – простодушная голландка шестидесяти пяти лет. Английский она так толком и не выучила. В уголках ее глаз лучики морщин – как у всех, кто проводит много времени на природе и смотрит вдаль – у моряков, фермеров, а также игроков в гольф и крикет. Она всегда одета в полуботинки, джинсы и джемпер: шерстяной – зимой и хлопчатобумажный – летом. Судя по одежде, ее любимый цвет – синий. В тон глазам. Волосы коротко подстрижены – видимо, из соображений гигиены. Труди растит замечательные цветы. А живет она прямо под садом, в квартире 8А, «Церера», а значит, под присмотром богини земледелия и плодородия.
– Розы в этом году просто замечательные, – сказала я, чтобы чем-то начать разговор.
– Это да, – ответила Труди. – А сирень не очень, сухая вся. И трава пожухла. Дождь скоро может быть.
Так и не придумав, как бы поделикатнее задать вопрос, я взяла быка за рога:
– Труди, мы получили странные письма.
– Вас называют шлюхами? – спросила Труди, по-птичьи склонив голову набок.
– И это тоже, – согласилась я.
Она извлекла из кармана джинсов испачканный в земле листок. Гертруду Маартенс обвиняли в том, что она распутная женщина.
– Он не прав, – сказала Труди. – Мы не шлюхи. И это не мое имя.
– Не ваше? – переспросила я.
Значит, на этот раз знаток Библии ошибся? Труди пожала плечами и ловким движением ноги придавила зазевавшуюся улитку.
– Уже много лет не мое. Как-то я была замужем, а сейчас нет. Муж ушел от меня к секретарше. Вот она – шлюха. А я – нет. Вам нужно письмо?
– Да, у меня уже целая коллекция.
– На моих цветочных горшках пишут гадости. А еще у меня воруют инсектицид. Расскажите все полиции, – посоветовала Труди и с хрустом срезала с розового куста сухую веточку.
Положив письмо в карман, я вернулась к Дэниелу и Горацио и съела свою французскую булочку с шоколадом, самое вкусное хлебное лакомство на свете. Хотя, скажу без ложной скромности, мои батоны с финиками и грецкими орехами не хуже. Дэниел подлил мне в чашку кофе. Я окончательно проснулась и умирала от любопытства. Утренний ветерок доносил аромат роз. Горацио деликатно удалился в кусты.
– Рассказывай, – скомандовала я.
Казалось, Дэниел не знает, с чего начать. Он отвернулся в сторону, продемонстрировав свою однодневную щетину и безупречной формы ухо. Я взяла его ладонь в свою.
– В Мельбурне появился убийца наркоманов, – начал он. – Я не верю, что это совпадение или несчастный случай. Слишком много жертв. Ночью ты видела в парке очередную.
– Полиция этим уже занимается, – вставила я.
– И не может ничего сделать! – с досадой произнес он. – Поскольку наркотики запрещены, рассчитывать на помощь наркоманов копам не приходится. Никакой информации от этой публики не добьешься. По большому счету, полагаться на наркоманов нельзя. Они бросят кого угодно – хоть любимого человека, хоть лучшего друга – умирать в одиночестве, но не дождутся приезда «скорой» и не станут объяснять, что случилось. Ты же видела, как они мигом рассосались, когда поняли, что парень умер. А наркотики мало кто принимает в одиночку. Когда этот пацан вводил себе в вену отраву, рядом с ним наверняка кто-то был.
– А ты пытался их расспросить, – догадалась я.
– Я знаю почти всех бездомных в городе. Уверяю тебя, не все они наркоманы. Я бы даже сказал, наркоманов среди них не так и много. По большей части это алкоголики, горячие головы, жертвы обстоятельств или сбежавшие из дома подростки, которые считают, что жить на улице – это круто. Ну, или те, кому дома жить больше невмоготу. Скажем, дети, удравшие от приемных родителей, потому что их били, насиловали или просто не обращали на них внимания. А некоторых родители сами выгоняют из дома, и бедолаги живут то у одного приятеля, то у другого, или сидят ночами напролет с чашкой кофе в каком-нибудь третьесортном кафе. И вечно не высыпаются.
Заметив, что Дэниел отклонился от темы разговора, я осторожно спросила:
– Так что ты хотел сказать?
– Я хочу сказать, кто-то что-то знает, – ответил Дэниел, сжав руки в кулаки. – В округе не так уж много торговцев наркотиками, и все их знают. У негодяев нет национальности, и цвет кожи у них может быть любой. Дети рассказывают про человека на красном «Порше», который снабжает всех наркотой. Может, это просто вымысел, но кто-то хвастался, что якобы на прошлой неделе угнал у него авто. Улица щедра на сказки.
– Почему ты считаешь, что сумеешь разгадать эту загадку?
– Потому что меня все знают и мне все доверяют. Это я заметила.
– Если мы не найдем виновника и не остановим его, будут и новые жертвы. Тому парню в парке было лет семнадцать, и теперь ему уже не узнать, что это такое, когда тебе восемнадцать. Так ты мне поможешь?
– Не знаю, смогу ли я, – честно призналась я, – но постараюсь.
– А я помогу тебе разыскать вашего маньяка, и мы с ним поговорим по душам.
Он стиснул мне ладонь и, ощутив его силу, я приободрилась. Раз уж Дэниел собрался обменяться мнениями о блудницах с нашим психом, мистер Ку-Ку наверняка узнает, что такое жесткая дискуссия.
Глава девятая
Дэниел отправился по делам, пообещав вернуться к пяти. Интересно, какие у него все-таки дела? Кто он? Полицейский? Вряд ли. Аферист? Непохоже. Да и какая разница? Придет время, и он сам мне все расскажет.
В полдень я позвонила в квартиру с табличкой «Гефест». Тэз еще спал, и дверь открыл Галли – самый опрятный и самый немногословный из Одиноких Стрелков. Он жестом пригласил меня войти, и я шагнула через порог. За дверью высилась груда грязной одежды: тенниски, носки, футболки, а сверху дырявые рабочие брюки.
– Извините. Мама Рэта сегодня заберет вещи в стирку, – пояснил он. – Чем могу помочь, Коринна?
– Мне нужно посмотреть список жильцов дома, – ответила я, – и как можно скорее. Поможете? С меня «Арктическая смерть».
Парень просиял.
– Проходите, сейчас все сделаем. Вам распечатать? Я кивнула.
Галли сел за один из компьютеров – в «Гефесте» их целая куча – и выбрал нужный диск. Пальцы его летали над клавиатурой, клавиши трещали, монитор мигал – и вот уже заурчал принтер. Я схватила еще теплый листок с драгоценной информацией. Нашла себя и Труди, которая значилась под своей нынешней фамилией – Йохансон. Мероу так и значилась Мероу, а квартира, где жили мои помощницы, была записана на имя отца Кайли. Все ясно: мистер Ку-Ку черпает информацию из другого источника.
– Спасибо вам, Галли, – сказала я и уже собралась уходить, но тут мне в голову пришла мысль. – Послушайте, а если бы вам вдруг понадобилось разузнать фамилию человека, которая у него была лет двадцать назад, как бы вы поступили?
– Законным путем? Без хакерства?
– Да, без хакерства. Этот тип не слишком силен в компьютерах. Разве что клавишу «enter» выучить успел…
– Даже не знаю, – ответил Галли. – Надо подумать. И Тэза спросить. Я сообщу вам, если что.
– Непременно. И с меня в таком случае полдюжины бутылок «Арктической смерти», – заявила я и поспешила уйти. Хоть парни и приглашали уборщицу раз в неделю, в «Гефесте» стоял устойчивый запах зачерствелой пиццы, острого соуса и старых кроссовок.
Выйдя на улицу, я столкнулась со старшим констеблем Уайт, которая как раз собиралась позвонить в мою дверь. Я схватила полисменшу за плечо, и она чуть отстранилась.
– Мне нужно вам кое-что сообщить, – сказала я. – Прошлой ночью…
– Может, не на улице? – предложила Лепидоптера. В руках у нее была пластиковая папка.
– Конечно, пройдемте в холл. Так вот, когда я вошла сюда прошлой ночью…
– Во сколько это было? – спросила старший констебль.
– В четыре утра.
– Вы были одна?
– Нет, – призналась я и тут же почувствовала, что желание поделиться информацией начисто пропало. Миз Уайт сегодня явно не в духе и смотрит на меня так, будто я ее чем-то обидела. Итак, передо мной следующая альтернатива. Либо я тупо отвечаю на вопросы, и в таком случае упускаю какой-либо важный факт, который поможет найти мистера Ку-Ку. Тогда полисменша, поняв, что я скрываю информацию, станет еще агрессивней, а я, в свою очередь, еще больше замкнусь в себе. И так далее. Либо я как большая девочка сделаю над собой усилие и попробую извлечь из ситуации пользу.
Закрыв за нами дверь, я присела на бортик бассейна. К моей радости, рыбки были здоровехоньки, а вода – кристально чистой. Значит, ночное угощение пришлось морским тварям по душе (вернее, по желудку).
– Ну что, попробуем сначала? – мягко предложила я. – По-моему, мы не совсем правильно начали разговор. Во-первых, здравствуйте, старший констебль Уайт, а во-вторых, я очень рада вас видеть, потому что страшно напугана. И не только я, но и все женщины из нашего дома. Мы надеемся, что вы нам поможете. Дело в том, что у нас завелся маньяк, и с каждым днем он все активнее.
С минуту она молча взирала на меня. Время шло, и я уже начала подумывать: могут ли меня арестовать за фамильярное обращение с полицейским? Под суровыми карими глазами лежали темные круги, уголки рта были плотно сжаты точно заправленная по всем правилам больничная койка. «Интересно, а кто в случае чего за меня поручится?» – пришла в голову нерадостная мысль, но старший констебль Уайт вздохнула, почти что улыбнулась и произнесла:
– Расскажите мне все, что знаете.
И села рядом со мной на бортик бассейна.
– Вчера ночью я вернулась домой с Дэниелом Коуэном. Мы были на дежурстве в «Супах рекой», и я познакомилась с сестрой Мэри – удивительная женщина!
– Это точно, – согласилась Лепидоптера.
– А тут кто-то разлил по всему парадному, как я думала, кровь. Но Дэниел понял, что это всего лишь кетчуп. Его тут было ужас сколько, не один литр! А на стене было написано как бы кровью: «Смерть распутницам». Все тем же, я бы сказала, детским почерком. Вы, конечно же, станете сердиться, но мы с Дэниелом вымыли пол и стерли кетчуп со стены.
– Я бы рассердилась, но слишком устала. И, если честно, сама, окажись я на вашем месте, поступила бы точно так же. Хорошо, что все это обнаружили вы, а не одна из девушек, что живут у вас в доме.
– Вот и я так подумала! И не Труди: у нее и так сердце барахлит. И не миссис Пемберти. Та бы до сих пор билась в истерике. Думаю, по замыслу нашего психа, первыми все это должны были увидеть те, кто в воскресенье утром идет в церковь. А картина, я вам доложу, была просто жуткая!
– Могу себе представить, – с сочувствием ответила Уайт, которая наверняка повидала в своей жизни море крови и, окажись на моем месте, и бровью бы не повела.
– Сегодня утром я поговорила с Труди, и она отдала мне письмо, которое недавно получила. Точно такое же, как и все прочие. Если вы зайдете ко мне, я вам их все покажу.
– Именно за этим я и пришла, – сказала Лепидоптера и поднялась.
Усадив ее на кухне, я достала из ящика полиэтиленовый пакет и присовокупила письмо, адресованное Труди.
– Вы уж извините, что оно все в грязи, Труди у нас садовник. Знаете, что странно? Труди уверяет, что она уже много лет не Гертруда Маартенс. А Мероу давным-давно не Мириам Каплан. Я посмотрела список жильцов дома, так девочек в нем вообще нет. Квартира принадлежит отцу Кайли.
– Странно, – протянула Лепидоптера Уайт.
Она согласилась выпить чашечку кофе с плетенкой и, кажется, созрела, чтобы поделиться со мной информацией:
– Вот письмо, которое получила госпожа Дред, – сказала она, открывая свою папку. – Только учтите, я вам этого не показывала, и очень надеюсь, что об этом, кроме нас, никто и никогда не узнает, – суровым тоном добавила она.
– Слово скаута, – поклялась я.
Письмо ничем не отличалось от всех прочих, только адресовано оно было Энтони Джорджу Дэвису Ну что ж, ответ на один вопрос я уже получила.
– А давно миз Дред стала… – я запнулась, – как бы это сказать, превратилась в миз Дред?
– Больше десяти лет назад.
– И какой же из этого следует вывод? – поинтересовалась я. – Значит ли это, что мистер Ку-Ку почерпнул информацию из старого источника? Например, из паспортов?
– Может быть, но я не думаю, что это ошибка, – заметила Лепидоптера, прихлебывая кофе. – Похоже, он затеял с нами игру. Только забудьте все, что вы видели в «Молчании ягнят», а почитайте лучше Патрисию Корнуэлл. На самом деле серийные убийцы выдающимся умом не отличаются. Это гнусные, кровожадные уроды. Ими движет больное воображение, а не гениальный план. И ключей-разгадок, как в детективах Агаты Кристи, они не оставляют. Мне доводилось иметь дело с маньяками. Уверяю вас, они жуткие зануды, пока речь не заходит о трупах. Вот тогда они воодушевляются. Все они жаждут одного – власти. И эти психи живут, грея себя мыслью, что они лучше других. Они на самом деле считают, что им все можно. Поэтому и ломаются, когда их отлавливают. Ведь тогда рушится весь их мир. Меняется выношенный ими сценарий. Пережить такое они не в состоянии. Уверяю вас, этот тип преднамеренно нагоняет на вас страх. Дает понять, что знает ваше прошлое, словно поддразнивает: «Я все про вас знаю, никуда вы от меня не денетесь, ха-ха». Гнусный урод. А кофе еще остался?
– Сколько хотите. – Я подлила ей бодрящего напитка.
– К сожалению, пока мы мало что можем сделать, – продолжила она, отпив глоток. – Миз Чапмен, хочу быть с вами откровенной. Что у нас есть на данный момент? Пачка писем, которые с натяжкой можно считать основанием для открытия дела об угрозе убийства. И порча имущества томатным соусом. Негусто!.. Уверяю вас, суду этого будет недостаточно. Боюсь, нас поднимут на смех.
– Возмутительно! – воскликнула я. – Ведь этот гад терроризирует весь дом!
Она покачала головой:
– Пока что реальный вред никому не причинен. Угрозы – это только угрозы. Я отдам письма на экспертизу, но боюсь, это ничего не даст. Если вы получите еще одно письмо, не берите его в руки, а осторожно положите в пакет. И тогда, если повезет, у нас будут отпечатки пальцев. Хотя в наше время даже малые дети знают: когда идешь на дело, нужно надевать перчатки.
– И что же вы предлагаете? – спросила я. – Сидеть и ждать, пока кого-нибудь убьют?
Она пожала плечами.
– Как говорит наш премьер-министр, будьте бдительны, но не поддавайтесь панике. Пока что этот сумасшедший никому не причинил вреда. Буду продолжать расследование. Я уже сделала запрос на всех известных психов. Просто сейчас у нас в отделении не хватает людей. Наркоманы умирают от передозировки героина, Борцы за чистоту Мельбурна забросали нас заявлениями, а тут еще и журналисты… Если откровенно, ваше дело мне поручили лишь потому, что босс меня терпеть не может. Вот и отстранил от дела о передозировке, чтобы я его не раздражала.
– Не думала, что такие начальники еще водятся, – с сочувственным видом заметила я.
– Еще как водятся! Ну что ж, спасибо за кофе. Мне еще нужно поговорить с другими женщинами из вашего дома и удостовериться, что они осознают степень опасности. Я считаю, предупреждение никогда не помешает.
Она собралась уходить, и я вспомнила, что про Дэниела не было сказано ни слова!
– А уже известно, от чего именно умирают наркоманы?
– Да, – сказала Уайт и выдержала паузу, давая мне понять, что и эта информация не для разглашения. – Экспертиза показала, что это не крысиный яд и не наркотик из группы стимуляторов, так называемый «спид». Оказывается, это героин. Обычный героин, но более чистый. Примерно тридцать процентов в смеси. Торговцы называют этот порошок «вставляла». Для наркоманов такая концентрация слишком высока. Они привыкли к «грязному» героину, примерно три процента в смеси. Наши люди круглые сутки отлавливают наркоманов и пытаются выудить из них хоть какую-нибудь информацию. Мы ведь не знаем, кто продает эту смесь и зачем. Может, объявился мститель? Или еще один борец со злом на нашу голову. – Она вздохнула. – Ну, я пошла. Всего вам доброго!
– Спасибо, – сказала я и проводила ее до двери.
Итак, полиция не собирается разыскивать нашего маньяка, поэтому, может статься, придется заниматься расследованием самим. Но сейчас я должна выполнить обещание, которое дала себе, – нужно зайти к Холлидею. А вдруг он меня вспомнит?
Если честно, встречаться с ним мне совсем не хотелось.
Чего бы такого ему отнести? Поразмыслив, я решила презентовать Холлидею отличный фруктовый торт. Его печет моя подруга из «Шеппартона». Она всегда начиняет торты изысканными сухофруктами, например, сушеной вишней или мускусной дыней, а тесто у нее достаточно тонкое. Порезав торт, я решила сначала зайти к профессору Монку за мудрым советом. Оказалось, у него гости. Я было собралась ретироваться, однако профессор пригласил меня войти, да так галантно, что отказаться я не смогла. Нельзя спорить с человеком, в руках у которого палка.
Нет, только не это! Чета Пемберти и мопс Трэддлс сидели на римских кушетках с таким видом, будто они миссионеры в пещере людоеда.
Миссис Пемберти, жилистая злобная старушенция с сиреневыми волосами, красит губы исключительно ярко-розовой помадой, а зубы у нее на удивление белоснежные – такие бывают лишь у тех, кто на ночь кладет челюсть отмокать в стакан. Мопс Трэддлс ожирел до такой степени, что лапки у него едва касаются земли. На шерсти у него проплешины, характер мерзопакостный и воспитания никакого. А в остальном он милый песик. Мистер Пемберти – личность загадочная, лысеющая и предпочитающая держаться в тени.
Он давно на пенсии, а раньше, я думаю, был проповедником-любителем и служил в банке. По духу он навеки облачен в серый кардиган с кожаными заплатками на локтях.
Прекрасное сборище, особенно для воскресного дня. Я с упреком покосилась на профессора, а он улыбнулся мне, как сатир.
Я поставила блюдо с тортом и поздоровалась с Трэддлсом. Тот вознамерился меня тяпнуть, но промахнулся.
– Добрый день, Коринна! – с кислой миной произнесла миссис Пемберти. – К вам тоже приходила эта наглая полисменша?
– Да, старший констебль Уайт со мной говорила, – ответила я. – Вы сказали «наглая»? Почему? По-моему, она знает свое дело, а ситуация сложилась пренеприятная.
Миссис Пемберти, не глядя, протянула руку через плечо, и мистер Пемберти молча вложил ей в ладонь чистый носовой платочек. Он сидел, не поднимая глаз, только изредка шевелил седыми усами.
– Она уверяет, будто бы кто-то присылает женщинам из нашего дома письма, обвиняющие их в распутстве, – поведала миссис Пемберти. – Лично мне никто ни разу в жизни не сказал, что я распутная!
– Думаю, Труди тоже ничего подобного в свой адрес не слышала, – предположила я. – Так же как Мероу, девочки и я. А письма пишет какой-то псих, так что все мы должны быть начеку. Собственно говоря, именно поэтому к нам и приходила миз Уайт.
– Я уезжаю! – взвизгнула старушенция. – Если бы не Трэддлс, меня бы здесь давно не было. Ему здесь нравится. Бедняжка терпеть не может жить в конуре. Никто его не понимает. Только мамочка. Верно, моя пусенька?
И принялась тискать бедного Трэддлса так, что даже ему это показалось безобразием. Он высвободился из удушливых объятий, а миссис Пемберти продолжила:
– Я не останусь там, где про меня смеют говорить подобные вещи!
– Дорогая, – подал голос мистер Пемберти, – успокойся, тебе же нельзя волноваться.
– Да, у меня периферический неврит! – гордо произнесла миссис Пемберти, будто в том, что она больна столь интеллигентным заболеванием, есть ее заслуга. – Мой врач озадачен. Он говорит, в его практике подобного случая еще не было. Итак, я съезжаю отсюда. Да, мы продадим эту квартиру и купим другую, в красивом новом доме, где таких безобразий нет. Все, вопрос решен! – закончила она.
А мистер Пемберти поддакнул:
– Хорошо, моя дорогая.
Судя по всему, ему частенько приходится поддакивать.
Миссис Пемберти поднялась и удалилась, оставив за собой шлейф дорогих духов, в которых она, надо думать, купается. Уходя, Трэддлс нацелился на мою лодыжку, но снова промахнулся, поскольку я предусмотрительно увернулась. Мистер Пемберти ушел, не поднимая глаз. Бедолага!.. Ему, скорее всего, здесь нравится, и переезжать неохота. Хотя выбора у него в любом случае нет. Решения миссис Пемберти обсуждению не подлежат.
Профессор вздохнул с облегчением. Я тоже.
– Угоститесь куском фруктового торта. И дайте мне совет. Я хочу зайти к одному человеку. У него дочь сбежала из дома, и он ее так и не нашел.
– Это ужасно! – покачал головой профессор, теребя свою аккуратную бородку. – Смерть – это одно, смерть ставит точку. Ты знаешь, что человек ушел навсегда и больше не вернется, и от этого страдаешь. Но если он ушел из дому и пропал, это еще хуже. Нет ничего страшнее неизвестности.
– Аминь, – согласилась я. – Возьмите торт, а я пойду к бедняге Холлидею, хотя вряд ли он захочет есть.
– Коринна, вы добрая душа. Милосердие – это великая вещь! – сказал он прямо как сестра Мэри. – Кстати сказать, как прошло дежурство в «Супах рекой»?
– Театр ужасов! – со вздохом ответила я. – Не хватало только газовых фонарей и Гюстава Доре. Сюжетов для его гравюр ночью было навалом. Никогда не думала, что в цивилизованном городе может твориться такое.
– Цивилизация – штука тонкая, как сигаретная бумага, – пояснил профессор. – Римляне и греки хорошо это знали. А мы забыли.
– Вы правы, – согласилась я и пошла к Холлидею, в квартиру под названием «Дафна». Позвонила. Дверь приоткрылась.
– Здравствуйте, – сказала я. – Может, вы меня помните – я Коринна. Мой бывший муж Джеймс – мы вчера с ним ужинали в ресторане – сказал, что вы теперь здесь живете.
На пороге стоял обрюзгший мужчина, с мешками под глазами и винным перегаром – и это в два пополудни. После того, как дочь сбежала из дома, он пристрастился к бутылке, и эта страсть явно не доведет его до добра.
– Жена Джеймса? Разве ее не Ивонна зовут?
– Ивонна – это его нынешняя жена. А я бывшая. Я живу в этом доме. Джеймс сказал, что вы переехали, вот я и подумала: нужно зайти и поздороваться с соседом.
– Поздороваться, – рассеянно повторил он и открыл дверь.
Я вошла.
Вдоль стен стояли бесчисленные коробки. Я-то знаю, какой это кошмар. Распаковываешь и раскладываешь. Распаковываешь и раскладываешь. И часов через надцать подобных упражнений остается столько же нераспакованных коробок, сколько их было в самом начале. А ты так и не нашел ни муку, ни сковороду. Человека, который недавно переехал, можно сразу опознать в магазине: он отказывается от упаковки. Предлагать ему тару – все равно что спрашивать у потерпевшего кораблекрушение, что он думает о приливах и отливах. Когда я приехала в «Инсулу», я распаковала вещи за день: мне активно помогали подруги, а я щедро угощала их вином. В результате некоторые вещи потом нашлись в весьма неожиданных местах – до сих пор не знаю, кто додумался засунуть конверты в морозилку, – зато распаковочные муки быстро закончились. На радостях я сплясала на горе пустых коробок, а потом выставила из дома помощниц, а заодно и опустошенные бутылки.
В полдень я позвонила в квартиру с табличкой «Гефест». Тэз еще спал, и дверь открыл Галли – самый опрятный и самый немногословный из Одиноких Стрелков. Он жестом пригласил меня войти, и я шагнула через порог. За дверью высилась груда грязной одежды: тенниски, носки, футболки, а сверху дырявые рабочие брюки.
– Извините. Мама Рэта сегодня заберет вещи в стирку, – пояснил он. – Чем могу помочь, Коринна?
– Мне нужно посмотреть список жильцов дома, – ответила я, – и как можно скорее. Поможете? С меня «Арктическая смерть».
Парень просиял.
– Проходите, сейчас все сделаем. Вам распечатать? Я кивнула.
Галли сел за один из компьютеров – в «Гефесте» их целая куча – и выбрал нужный диск. Пальцы его летали над клавиатурой, клавиши трещали, монитор мигал – и вот уже заурчал принтер. Я схватила еще теплый листок с драгоценной информацией. Нашла себя и Труди, которая значилась под своей нынешней фамилией – Йохансон. Мероу так и значилась Мероу, а квартира, где жили мои помощницы, была записана на имя отца Кайли. Все ясно: мистер Ку-Ку черпает информацию из другого источника.
– Спасибо вам, Галли, – сказала я и уже собралась уходить, но тут мне в голову пришла мысль. – Послушайте, а если бы вам вдруг понадобилось разузнать фамилию человека, которая у него была лет двадцать назад, как бы вы поступили?
– Законным путем? Без хакерства?
– Да, без хакерства. Этот тип не слишком силен в компьютерах. Разве что клавишу «enter» выучить успел…
– Даже не знаю, – ответил Галли. – Надо подумать. И Тэза спросить. Я сообщу вам, если что.
– Непременно. И с меня в таком случае полдюжины бутылок «Арктической смерти», – заявила я и поспешила уйти. Хоть парни и приглашали уборщицу раз в неделю, в «Гефесте» стоял устойчивый запах зачерствелой пиццы, острого соуса и старых кроссовок.
Выйдя на улицу, я столкнулась со старшим констеблем Уайт, которая как раз собиралась позвонить в мою дверь. Я схватила полисменшу за плечо, и она чуть отстранилась.
– Мне нужно вам кое-что сообщить, – сказала я. – Прошлой ночью…
– Может, не на улице? – предложила Лепидоптера. В руках у нее была пластиковая папка.
– Конечно, пройдемте в холл. Так вот, когда я вошла сюда прошлой ночью…
– Во сколько это было? – спросила старший констебль.
– В четыре утра.
– Вы были одна?
– Нет, – призналась я и тут же почувствовала, что желание поделиться информацией начисто пропало. Миз Уайт сегодня явно не в духе и смотрит на меня так, будто я ее чем-то обидела. Итак, передо мной следующая альтернатива. Либо я тупо отвечаю на вопросы, и в таком случае упускаю какой-либо важный факт, который поможет найти мистера Ку-Ку. Тогда полисменша, поняв, что я скрываю информацию, станет еще агрессивней, а я, в свою очередь, еще больше замкнусь в себе. И так далее. Либо я как большая девочка сделаю над собой усилие и попробую извлечь из ситуации пользу.
Закрыв за нами дверь, я присела на бортик бассейна. К моей радости, рыбки были здоровехоньки, а вода – кристально чистой. Значит, ночное угощение пришлось морским тварям по душе (вернее, по желудку).
– Ну что, попробуем сначала? – мягко предложила я. – По-моему, мы не совсем правильно начали разговор. Во-первых, здравствуйте, старший констебль Уайт, а во-вторых, я очень рада вас видеть, потому что страшно напугана. И не только я, но и все женщины из нашего дома. Мы надеемся, что вы нам поможете. Дело в том, что у нас завелся маньяк, и с каждым днем он все активнее.
С минуту она молча взирала на меня. Время шло, и я уже начала подумывать: могут ли меня арестовать за фамильярное обращение с полицейским? Под суровыми карими глазами лежали темные круги, уголки рта были плотно сжаты точно заправленная по всем правилам больничная койка. «Интересно, а кто в случае чего за меня поручится?» – пришла в голову нерадостная мысль, но старший констебль Уайт вздохнула, почти что улыбнулась и произнесла:
– Расскажите мне все, что знаете.
И села рядом со мной на бортик бассейна.
– Вчера ночью я вернулась домой с Дэниелом Коуэном. Мы были на дежурстве в «Супах рекой», и я познакомилась с сестрой Мэри – удивительная женщина!
– Это точно, – согласилась Лепидоптера.
– А тут кто-то разлил по всему парадному, как я думала, кровь. Но Дэниел понял, что это всего лишь кетчуп. Его тут было ужас сколько, не один литр! А на стене было написано как бы кровью: «Смерть распутницам». Все тем же, я бы сказала, детским почерком. Вы, конечно же, станете сердиться, но мы с Дэниелом вымыли пол и стерли кетчуп со стены.
– Я бы рассердилась, но слишком устала. И, если честно, сама, окажись я на вашем месте, поступила бы точно так же. Хорошо, что все это обнаружили вы, а не одна из девушек, что живут у вас в доме.
– Вот и я так подумала! И не Труди: у нее и так сердце барахлит. И не миссис Пемберти. Та бы до сих пор билась в истерике. Думаю, по замыслу нашего психа, первыми все это должны были увидеть те, кто в воскресенье утром идет в церковь. А картина, я вам доложу, была просто жуткая!
– Могу себе представить, – с сочувствием ответила Уайт, которая наверняка повидала в своей жизни море крови и, окажись на моем месте, и бровью бы не повела.
– Сегодня утром я поговорила с Труди, и она отдала мне письмо, которое недавно получила. Точно такое же, как и все прочие. Если вы зайдете ко мне, я вам их все покажу.
– Именно за этим я и пришла, – сказала Лепидоптера и поднялась.
Усадив ее на кухне, я достала из ящика полиэтиленовый пакет и присовокупила письмо, адресованное Труди.
– Вы уж извините, что оно все в грязи, Труди у нас садовник. Знаете, что странно? Труди уверяет, что она уже много лет не Гертруда Маартенс. А Мероу давным-давно не Мириам Каплан. Я посмотрела список жильцов дома, так девочек в нем вообще нет. Квартира принадлежит отцу Кайли.
– Странно, – протянула Лепидоптера Уайт.
Она согласилась выпить чашечку кофе с плетенкой и, кажется, созрела, чтобы поделиться со мной информацией:
– Вот письмо, которое получила госпожа Дред, – сказала она, открывая свою папку. – Только учтите, я вам этого не показывала, и очень надеюсь, что об этом, кроме нас, никто и никогда не узнает, – суровым тоном добавила она.
– Слово скаута, – поклялась я.
Письмо ничем не отличалось от всех прочих, только адресовано оно было Энтони Джорджу Дэвису Ну что ж, ответ на один вопрос я уже получила.
– А давно миз Дред стала… – я запнулась, – как бы это сказать, превратилась в миз Дред?
– Больше десяти лет назад.
– И какой же из этого следует вывод? – поинтересовалась я. – Значит ли это, что мистер Ку-Ку почерпнул информацию из старого источника? Например, из паспортов?
– Может быть, но я не думаю, что это ошибка, – заметила Лепидоптера, прихлебывая кофе. – Похоже, он затеял с нами игру. Только забудьте все, что вы видели в «Молчании ягнят», а почитайте лучше Патрисию Корнуэлл. На самом деле серийные убийцы выдающимся умом не отличаются. Это гнусные, кровожадные уроды. Ими движет больное воображение, а не гениальный план. И ключей-разгадок, как в детективах Агаты Кристи, они не оставляют. Мне доводилось иметь дело с маньяками. Уверяю вас, они жуткие зануды, пока речь не заходит о трупах. Вот тогда они воодушевляются. Все они жаждут одного – власти. И эти психи живут, грея себя мыслью, что они лучше других. Они на самом деле считают, что им все можно. Поэтому и ломаются, когда их отлавливают. Ведь тогда рушится весь их мир. Меняется выношенный ими сценарий. Пережить такое они не в состоянии. Уверяю вас, этот тип преднамеренно нагоняет на вас страх. Дает понять, что знает ваше прошлое, словно поддразнивает: «Я все про вас знаю, никуда вы от меня не денетесь, ха-ха». Гнусный урод. А кофе еще остался?
– Сколько хотите. – Я подлила ей бодрящего напитка.
– К сожалению, пока мы мало что можем сделать, – продолжила она, отпив глоток. – Миз Чапмен, хочу быть с вами откровенной. Что у нас есть на данный момент? Пачка писем, которые с натяжкой можно считать основанием для открытия дела об угрозе убийства. И порча имущества томатным соусом. Негусто!.. Уверяю вас, суду этого будет недостаточно. Боюсь, нас поднимут на смех.
– Возмутительно! – воскликнула я. – Ведь этот гад терроризирует весь дом!
Она покачала головой:
– Пока что реальный вред никому не причинен. Угрозы – это только угрозы. Я отдам письма на экспертизу, но боюсь, это ничего не даст. Если вы получите еще одно письмо, не берите его в руки, а осторожно положите в пакет. И тогда, если повезет, у нас будут отпечатки пальцев. Хотя в наше время даже малые дети знают: когда идешь на дело, нужно надевать перчатки.
– И что же вы предлагаете? – спросила я. – Сидеть и ждать, пока кого-нибудь убьют?
Она пожала плечами.
– Как говорит наш премьер-министр, будьте бдительны, но не поддавайтесь панике. Пока что этот сумасшедший никому не причинил вреда. Буду продолжать расследование. Я уже сделала запрос на всех известных психов. Просто сейчас у нас в отделении не хватает людей. Наркоманы умирают от передозировки героина, Борцы за чистоту Мельбурна забросали нас заявлениями, а тут еще и журналисты… Если откровенно, ваше дело мне поручили лишь потому, что босс меня терпеть не может. Вот и отстранил от дела о передозировке, чтобы я его не раздражала.
– Не думала, что такие начальники еще водятся, – с сочувственным видом заметила я.
– Еще как водятся! Ну что ж, спасибо за кофе. Мне еще нужно поговорить с другими женщинами из вашего дома и удостовериться, что они осознают степень опасности. Я считаю, предупреждение никогда не помешает.
Она собралась уходить, и я вспомнила, что про Дэниела не было сказано ни слова!
– А уже известно, от чего именно умирают наркоманы?
– Да, – сказала Уайт и выдержала паузу, давая мне понять, что и эта информация не для разглашения. – Экспертиза показала, что это не крысиный яд и не наркотик из группы стимуляторов, так называемый «спид». Оказывается, это героин. Обычный героин, но более чистый. Примерно тридцать процентов в смеси. Торговцы называют этот порошок «вставляла». Для наркоманов такая концентрация слишком высока. Они привыкли к «грязному» героину, примерно три процента в смеси. Наши люди круглые сутки отлавливают наркоманов и пытаются выудить из них хоть какую-нибудь информацию. Мы ведь не знаем, кто продает эту смесь и зачем. Может, объявился мститель? Или еще один борец со злом на нашу голову. – Она вздохнула. – Ну, я пошла. Всего вам доброго!
– Спасибо, – сказала я и проводила ее до двери.
Итак, полиция не собирается разыскивать нашего маньяка, поэтому, может статься, придется заниматься расследованием самим. Но сейчас я должна выполнить обещание, которое дала себе, – нужно зайти к Холлидею. А вдруг он меня вспомнит?
Если честно, встречаться с ним мне совсем не хотелось.
Чего бы такого ему отнести? Поразмыслив, я решила презентовать Холлидею отличный фруктовый торт. Его печет моя подруга из «Шеппартона». Она всегда начиняет торты изысканными сухофруктами, например, сушеной вишней или мускусной дыней, а тесто у нее достаточно тонкое. Порезав торт, я решила сначала зайти к профессору Монку за мудрым советом. Оказалось, у него гости. Я было собралась ретироваться, однако профессор пригласил меня войти, да так галантно, что отказаться я не смогла. Нельзя спорить с человеком, в руках у которого палка.
Нет, только не это! Чета Пемберти и мопс Трэддлс сидели на римских кушетках с таким видом, будто они миссионеры в пещере людоеда.
Миссис Пемберти, жилистая злобная старушенция с сиреневыми волосами, красит губы исключительно ярко-розовой помадой, а зубы у нее на удивление белоснежные – такие бывают лишь у тех, кто на ночь кладет челюсть отмокать в стакан. Мопс Трэддлс ожирел до такой степени, что лапки у него едва касаются земли. На шерсти у него проплешины, характер мерзопакостный и воспитания никакого. А в остальном он милый песик. Мистер Пемберти – личность загадочная, лысеющая и предпочитающая держаться в тени.
Он давно на пенсии, а раньше, я думаю, был проповедником-любителем и служил в банке. По духу он навеки облачен в серый кардиган с кожаными заплатками на локтях.
Прекрасное сборище, особенно для воскресного дня. Я с упреком покосилась на профессора, а он улыбнулся мне, как сатир.
Я поставила блюдо с тортом и поздоровалась с Трэддлсом. Тот вознамерился меня тяпнуть, но промахнулся.
– Добрый день, Коринна! – с кислой миной произнесла миссис Пемберти. – К вам тоже приходила эта наглая полисменша?
– Да, старший констебль Уайт со мной говорила, – ответила я. – Вы сказали «наглая»? Почему? По-моему, она знает свое дело, а ситуация сложилась пренеприятная.
Миссис Пемберти, не глядя, протянула руку через плечо, и мистер Пемберти молча вложил ей в ладонь чистый носовой платочек. Он сидел, не поднимая глаз, только изредка шевелил седыми усами.
– Она уверяет, будто бы кто-то присылает женщинам из нашего дома письма, обвиняющие их в распутстве, – поведала миссис Пемберти. – Лично мне никто ни разу в жизни не сказал, что я распутная!
– Думаю, Труди тоже ничего подобного в свой адрес не слышала, – предположила я. – Так же как Мероу, девочки и я. А письма пишет какой-то псих, так что все мы должны быть начеку. Собственно говоря, именно поэтому к нам и приходила миз Уайт.
– Я уезжаю! – взвизгнула старушенция. – Если бы не Трэддлс, меня бы здесь давно не было. Ему здесь нравится. Бедняжка терпеть не может жить в конуре. Никто его не понимает. Только мамочка. Верно, моя пусенька?
И принялась тискать бедного Трэддлса так, что даже ему это показалось безобразием. Он высвободился из удушливых объятий, а миссис Пемберти продолжила:
– Я не останусь там, где про меня смеют говорить подобные вещи!
– Дорогая, – подал голос мистер Пемберти, – успокойся, тебе же нельзя волноваться.
– Да, у меня периферический неврит! – гордо произнесла миссис Пемберти, будто в том, что она больна столь интеллигентным заболеванием, есть ее заслуга. – Мой врач озадачен. Он говорит, в его практике подобного случая еще не было. Итак, я съезжаю отсюда. Да, мы продадим эту квартиру и купим другую, в красивом новом доме, где таких безобразий нет. Все, вопрос решен! – закончила она.
А мистер Пемберти поддакнул:
– Хорошо, моя дорогая.
Судя по всему, ему частенько приходится поддакивать.
Миссис Пемберти поднялась и удалилась, оставив за собой шлейф дорогих духов, в которых она, надо думать, купается. Уходя, Трэддлс нацелился на мою лодыжку, но снова промахнулся, поскольку я предусмотрительно увернулась. Мистер Пемберти ушел, не поднимая глаз. Бедолага!.. Ему, скорее всего, здесь нравится, и переезжать неохота. Хотя выбора у него в любом случае нет. Решения миссис Пемберти обсуждению не подлежат.
Профессор вздохнул с облегчением. Я тоже.
– Угоститесь куском фруктового торта. И дайте мне совет. Я хочу зайти к одному человеку. У него дочь сбежала из дома, и он ее так и не нашел.
– Это ужасно! – покачал головой профессор, теребя свою аккуратную бородку. – Смерть – это одно, смерть ставит точку. Ты знаешь, что человек ушел навсегда и больше не вернется, и от этого страдаешь. Но если он ушел из дому и пропал, это еще хуже. Нет ничего страшнее неизвестности.
– Аминь, – согласилась я. – Возьмите торт, а я пойду к бедняге Холлидею, хотя вряд ли он захочет есть.
– Коринна, вы добрая душа. Милосердие – это великая вещь! – сказал он прямо как сестра Мэри. – Кстати сказать, как прошло дежурство в «Супах рекой»?
– Театр ужасов! – со вздохом ответила я. – Не хватало только газовых фонарей и Гюстава Доре. Сюжетов для его гравюр ночью было навалом. Никогда не думала, что в цивилизованном городе может твориться такое.
– Цивилизация – штука тонкая, как сигаретная бумага, – пояснил профессор. – Римляне и греки хорошо это знали. А мы забыли.
– Вы правы, – согласилась я и пошла к Холлидею, в квартиру под названием «Дафна». Позвонила. Дверь приоткрылась.
– Здравствуйте, – сказала я. – Может, вы меня помните – я Коринна. Мой бывший муж Джеймс – мы вчера с ним ужинали в ресторане – сказал, что вы теперь здесь живете.
На пороге стоял обрюзгший мужчина, с мешками под глазами и винным перегаром – и это в два пополудни. После того, как дочь сбежала из дома, он пристрастился к бутылке, и эта страсть явно не доведет его до добра.
– Жена Джеймса? Разве ее не Ивонна зовут?
– Ивонна – это его нынешняя жена. А я бывшая. Я живу в этом доме. Джеймс сказал, что вы переехали, вот я и подумала: нужно зайти и поздороваться с соседом.
– Поздороваться, – рассеянно повторил он и открыл дверь.
Я вошла.
Вдоль стен стояли бесчисленные коробки. Я-то знаю, какой это кошмар. Распаковываешь и раскладываешь. Распаковываешь и раскладываешь. И часов через надцать подобных упражнений остается столько же нераспакованных коробок, сколько их было в самом начале. А ты так и не нашел ни муку, ни сковороду. Человека, который недавно переехал, можно сразу опознать в магазине: он отказывается от упаковки. Предлагать ему тару – все равно что спрашивать у потерпевшего кораблекрушение, что он думает о приливах и отливах. Когда я приехала в «Инсулу», я распаковала вещи за день: мне активно помогали подруги, а я щедро угощала их вином. В результате некоторые вещи потом нашлись в весьма неожиданных местах – до сих пор не знаю, кто додумался засунуть конверты в морозилку, – зато распаковочные муки быстро закончились. На радостях я сплясала на горе пустых коробок, а потом выставила из дома помощниц, а заодно и опустошенные бутылки.