Хейрдал Т. Ра

казались бесконечными теперь, когда мне предстояло искать Абдуллу. Я знал
только номер абонементного ящика. Ящик числился за неким пастором Эйером,
миссионером. Миссионер понятия не имел, куда подевался Абдулла после того,
как взял у него расчет. Но он тут же сел в свою машину, чтобы поискать в
арабских кварталах.
Администратор маленького отеля в центре города, где я остановился,
сообщил, что в Судан можно вылететь через восемь дней, однако мои билеты
недействительны, так как в Чаде некому оформить мне египетскую визу. Есть
израильское посольство, а египетского нет. И ни Норвегия, ни Италия, ни
Англия не имеют своих представителей в Форт-Лами.
Я вернулся в номер: кровать, два крючка на стене и вентилятор, который
гудел не хуже поршневого самолета. Сидя на кровати, я попытался найти
решение в карманном атласе. Вдруг кто-то постучался. Дверь отворилась, на
пороге стоял высокий черный человек в длинной белой тоге и с крохотной
пестрой шапочкой на голове. Он вскинул руки и рассмеялся, сверкая зубами:
- Ой, мой шеф, ой, мой шеф, Абдулле было очень плохо, но теперь все
хорошо!
Абдулла! Он плясал от радости, что мы снова свиделись.
- Абдулла, что произошло?
- Абдулла поехал в Бол, там четыре дня ходил на кадай по озеру, искал
Умара и Муссу. Они ушли далеко ловить рыбу. Я нашел их. Я заплатил их долги.
Я хотел отвезти их в Форт-Лами. Тут появляется шериф. Говорит, что я плохой
человек, на все готов за деньги. Меня арестовали. Отправили под стражей в
тюрьму в Форт-Лами. Я сидел там один. Отдал все остальные деньги, чтобы меня
выпустили на волю.
Хорошее дело. Абдуллу арестовали в Боле по подозрению в работорговле. В
древности через Чад проходил работорговый путь, и в наше время об этом не
забыли.
Абдулле нельзя возвращаться в Бол. Умар и Мусса сами не приедут, я
должен поехать за ними, заручившись трудовым договором, заверенным властями
в Форт-Лами.
Пять дней мы с Абдуллой бегали но столичным департаментам,
допытывались, как составить официальный трудовой договор для двоих жителей
Бола. Всюду умные, вежливые лица. Искреннее сочувствие под маской
официальности. Конторы в ультрасовременном стиле. И всех великолепнее
громада министерства иностранных дел с четырнадцатью бездействующими
фонтанами перед парадной лестницей. А когда настало воскресенье, я в полном
изнеможении сел на кровать и выключил гудящий вентилятор. Пусть жара, пусть
комары. Черт знает что. За пять дней - ни одной печати, ни одной подписи.
Нам удалось найти миссионера, у которого был одномоторный геликоптер с
понтонами, способный совершить посадку на озере Чад. Но если я попробую
увезти двух будума без надлежащих бумаг, мне грозит участь Абдуллы.
Сперва мы пошли к Генеральному директору внутренних дел, осведомленному
о злоключениях Абдуллы. Но он мог принять иностранца лишь с одобрения
министра иностранных дел, а к тому попасть можно было только через
заведующего канцелярией министра, а к заведующему - через начальника
протокольного отдела. На то чтобы пробиться к министру иностранных дел, ушло
три дня: каждому надо было услышать всю историю и прочесть письмо У Тана. В
кабинете министра иностранных дел за обитыми дверьми восседал приветливый
добродушный великан с шапкой жестких волос, черной бородкой и параллельными
шрамами на лбу и скулах. Прежде чем дать нам путевку в министерство
внутренних дел, он дважды лично обсудил вопрос с президентом Томбалбайе.
Президент посчитал дело настолько необычным, что предложил сначала выяснить
на совете министров, можно ли гражданину Чада идти через океан на кадай.
Чтобы ускорить процедуру, я заверил, что для меня сейчас главное -
получить разрешение отвезти трех граждан Чада на берега Нила, чтобы они там
построили кадай на суше. После этого нас направили в министерство внутренних
дел, из министерства - в Директорат труда, из Директората - в типографию за
бланками. Заполнив двенадцать контрактов на двух листах, мы пошли к
начальнику Директората строительства за печатью и подписью. Судьбе было
угодно, чтобы он обнаружил в контрактах два пункта, которые окончательно все
застопорили.
Во-первых, договоры нельзя было скреплять печатью, пока они не
подписаны нашими друзьями в Боле. Но что хуже всего, в тексте черным по
белому значилось, что договор недействителен без медицинской справки. Откуда
ее взять? В Боле нет врача, а шериф не выпускает Муссу и Умара из Бола без
утвержденного договора. Начальник Директората строительства пригласил
представителя Директората труда, и тот печально воззрился на мудреные
бумаги. Вопрос исчерпан. Оба были сама любезность, но показывали на
злополучные параграфы: убедитесь сами. Договор недействителен без справки.
Чтобы получить справку, надо выехать из Бола. Но выехать из Бола нельзя без
договора. Ничем не можем помочь.
Шах и мат. Я вошел в свой номер, хлопнул дверью и пустил вентилятор на
полный ход. Завтра - воскресенье. Злой, как черт, я сел на кровать и написал
в своем блокноте: "Дикая нелепость. Но эти пародийные порядки созданы не
чадскими неграми, людьми умными и восхитительно простосердечными, я наблюдаю
карикатуру на нас самих. В африканской культуре ничего подобного не было,
это мы им привили новый уклад".
В голове вертелся образ: черные тени от белых облаков... Я выключил
вентилятор и уснул под далекие звуки военных труб во дворце президента
Томбалбайе.
Воскресенье. Иду к миссионеру с вертолетом. Бензин есть. В понедельник
рано утром миссионер запускает мотор, и вот уже мы качаемся в воздухе над
крышами департаментов, над саванной, пустыней и плавучими островами.
Поплавки вспороли поверхность озера у Бола. Мы везли с собой 24 листа
печатного текста и пустой чемодан. На контрактах никаких печатей и никаких
подписей, кроме наших. Авось, сойдет!
Когда вечером вертолет снялся с волн перед соломенными хижинами, позади
нас сидели два оробевших будума. На берегу - черно, родные и друзья во главе
с султаном и шерифом, задрав голову, смотрели вверх на отважных земляков, а
те, крепко держась за сиденья, глядели коршунами вниз на маленький мир, в
котором выросли. Ни тот ни другой ничем не выдавали своих эмоций: разве их
руки не украшены шрамами от ожогов, свидетельствующими, что эти люди шутя
переносят прижигание раскаленным железом? Друзья отправились в дальнюю
дорогу, как были - в сандалиях и рваных тогах. Чемодан, который мы для них
захватили, остался пустым, им нечего было в него положить.
Форт-Лами - объятия и бурное ликование при встрече с Абдуллой. На
базарной площади Умар облачился с ног до головы во все голубое, а Мусса - во
все желтое. В развевающихся новых тогах они гордо вошли в здание
полицейского управления; у обоих глаза сияли от восторга - уж очень им
понравились только что сделанные фотокарточки для паспорта.
- Имя, фамилия, - приветливо спросил полицейский сержант со шрамами на
лице.
- Умар М'Булу.
- Мусса Булуми.
- Возраст, - осведомился блюститель закона.
Молчание.
- Когда родился Умар?
- На четыре года раньше Муссы.
- 1927? 1928? 1929?
- Кажется, - нерешительно произнес Умар.
- Год рождения приблизительно 1929, - записал сержант. - А Мусса?
- 1929, - живо отозвался тот.
- Не может быть, - возразил сержант. - Ты же на четыре года моложе.
- Верно, - подтвердил Мусса. - Но мы оба родились в 1929 году.
- Год рождения приблизительно 1929, - написал сержант и во втором
паспорте.
Теперь - расписаться. Умар извинился: он знает только арабские буквы.
Взял поданную ему ручку, замахнулся, исполнил рукой какие-то замысловатые
финты в воздухе над паспортом, после чего вернул ручку сержанту, и тот
подписался за него. Мусса предложил, чтобы сержант заодно уж написал и его
имя. Но без контракта они не могли получить паспорт на руки, поэтому мы
отправились в католическую больницу за медицинской справкой. Помню тихое
веселье, когда одна из монахинь попросила Муссу раздеться до пояса, и он
простодушно подтянул тогу до пупа. А рентгенолог никак не могла найти на
своем экране Умара, пока не зажгла свет и не обнаружила, что он полулежит на
аппарате.
Для проезда через Судан нужна была справка о прививках. И друзьям
сделали прививки, но справок не дали, потому что все бланки кончились. Мы с
Абдуллой помчались в типографию, однако типография отказывалась печатать
новые бланки, пока больница не рассчитается за старые. В конторе Суданского
Аэрофлота клерк нашел в одном из ящиков стола три бланка, но не успели мы
доставить их в больницу, как вышел французский врач с рентгеноснимком, на
котором было видно, что у Умара на печени какой-то вырост. Оказалось, что
этот геркулес серьезно болен; врач строго-настрого запретил ему куда-либо
ездить. А Мусса тоже не хотел уезжать без брата, который умел говорить
по-арабски. Похоже, не быть папирусной лодке...
Что можно сделать для Умара? Нас принял главный врач, улыбающийся
француз с погонами полковника.
- Вы - здесь?
Мы были одинаково удивлены и искренне обрадовались ДРУГ Другу.
Последний раз я видел полковника Лалуэля на Таити, где он служил военным
врачом.
Вместе мы нашли решение. Если Умар будет вынужден вернуться в Бол, он
останется без медицинской помощи. А в Каире ему будет обеспечен врач. Мне
тут же выписали рецепты на таблетки и уколы, обязав проследить за лечением
Умара.
И вот взлетает суданский самолет. Умара и Муссу втащили вверх по трапу
в последнюю минуту, они почти ничего не видели в своих синих и желтых очках
под цвет тог. Абдулла, войдя в самолет, ахнул от восторга, а братья просто
опешили, обозревая салон, который был вдвое просторнее, чем резиденция
Болского султана. Несколько минут - и мы уже над облаками. Пока Абдулла и
Умар изучали устройство предохранительного пояса и механизм подвижного
сидения. Мусса с нерушимым спокойствием достал желтый носовой платок и
принялся тереть им свой блестящий череп. Появилась стюардесса с конфетками,
они взяли по полной горсти и уставились на леденцы, не зная, что с ними
делать, пока не увидели, как соседи суют фантики в пепельницу. После этого
они затолкали свои запасы в пепельницы и до конца полета выковыривали по
одной конфетке из узкой щели. Принесли завтрак, и, глядя, как Умар кладет
масло в фруктовый салат, я с беспокойством подумал о его печени. Вскоре
самолет пересек границу Судана, и через некоторое время мы приземлились на
аэродроме около столицы.
Что тут было с моими спутниками! В Боле даже двухэтажного дома не
увидишь, а здесь, в Хартуме, куда ни погляди, стоят дома в несколько слоев.
Даже Абдулла разинул рот при виде четырехэтажного здания. Нам предстояла
ночевка, но оставлять их одних в большом городе я не хотел, а поселяться
вместе в роскошном отеле тоже не стоит, пока они не освоились с новой
обстановкой. И я пошел с моими друзьями в гостиницу четвертого разряда в
арабском квартале. Администрация и номера помещались на третьем этаже
ветхого здания, кухня и ресторан - на крыше под открытым небом, а трем
друзьям казалось, что они попали в сказочный дворец. На лестнице я вдруг
заметил, что братья как-то странно держатся. Они чрезвычайно сосредоточенно
смотрели вниз и так осторожно ставили ступню, как будто карабкались на
крутую гору. Да, ведь они впервые идут по настоящей лестнице! У них в Боле и
на плавучих островах все лачуги одноэтажные.
Номера были без окон, но под потолком висела голая лампочка, свет
которой падал на выстроившиеся в ряд кровати. Братья в жизни не видели
кроватей, и, когда Абдулла объяснил им, что это приспособление для сна, они
тотчас заползли каждый под свою кровать и лежали там, уткнувшись носом в
пружины, пока Абдулла, покатываясь со смеху, не вызвал их оттуда, к великому
облегчению оторопевшей хозяйки гостиницы, которая никак не могла понять, что
это постояльцы там ищут.
В ресторане нас посадили за маленький столик с тарелкой и вилкой на
каждого. На тарелках лежало мясо, помидоры, картофель, лук и фасоль.
Путешественники из Чада быстро оценили достоинства вилки. Только я нацелился
на кусок мяса, вдруг чья-то вилка опередила мою и сунула этот кусок в рот
Умару. Я взял новый прицел, но едва не столкнулся с рукой Абдуллы и в
последнюю секунду переключился на картофель. Подняв голову, я увидел, что
вилки так и мелькают, каждый угощался с той тарелки, которая его особенно
прельщала. Мои сотрапезники привыкли есть руками из общего блюда и вилку
восприняли как удобное приспособление, очень кстати увеличивающее радиус
действия, коль скоро пищу разложили так несподручно.
На другое утро Абдулла разбудил меня чуть свет. Ему говорили, что в
разных странах по-разному считают время, и он решил проверить, не забыли ли
мы договориться с летчиком, на какие часы смотреть, чтобы не опоздать на
самолет.
На аэродроме чуть не произошла катастрофа. Никто не обратил внимания,
что у моих товарищей нет египетской визы, однако санитарный контроль
обнаружил, что прививки станут действенными только через неделю. По
недосмотру эти люди попали в Судан, но уж теперь им придется выждать,
сколько положено. А я уже прошел на аэродром и заметил калитку в заборе.
Зоркий Абдулла тотчас увидел мой указательный палец, три друга в
развевающихся тогах - белой, желтой и синей - вышли из очереди перед
контролем и спокойно обогнули здание аэропорта. И когда самолет взлетел,
наша четверка сидела на своих местах в салоне. Ребята из Бола уверенно
застегнули ремни, улыбнулись чернокожей красавице-стюардессе и аккуратно
взяли по одной конфетке с подноса.
Каир... У трапа встречает целая делегация во главе с улыбающимся
норвежским послом. Не спрашивая ни о визах, ни о прививках, представитель
министерства туризма провел нас через все контроли, и посольский шофер в
нарядной форме взял под козырек, когда Мусса, Умар и Абдулла, подобрав
подолы своих тог, полезли в просторную машину посла. Мосты, подземные
переходы, пятиэтажные дома... Восторженные возгласы чередовались с
благоговейным бормотанием. Мечеть, еще одна, полон город мечетей, да здесь,
наверно, рай! Но когда мы очутились среди таких высоченных домов, что
пришлось - с нашей помощью - опустить стекла, чтобы увидеть крыши, друзья
притихли. Это какой-то грубый розыгрыш...
Мусса задремал. Умар словно окаменел, лишь белки сверкали, когда он
робко косил глазом направо или налево. Только Абдулла, наклонив свою бритую
голову и раскрыв рот, жадно впитывал широко открытыми глазами все до
мельчайших подробностей, от трамвайных рельсов и марок автомашин до световых
реклам и многообразия типов.
- А это что? - спросил Абдулла.
Современные кварталы остались позади, мы выехали на просторы Гизы. Я
был готов к такому вопросу, но мне было интересно посмотреть, как реагирует
Абдулла. Братья дружно клевали носом, Абдулла же неотрывно глядел вперед,
все шире открывая рот и глаза в полумраке.
- Абдулла, это пирамида, - объяснил я.
- Это гора или люди построили?
- Ее построили люди в давние времена.
- Ох уж эти египтяне! Во всем нас перегнали. А сколько человек в ней
живет?
- Один, да и тот мертвый. Абдулла восхищенно рассмеялся.
- Ох уж эти египтяне!..
Но когда показались еще две пирамиды, даже Абдулла потерял дар речи,
только молча сверкал белками.
Освещая себе дорогу карманными фонариками, мы повели ребят из Чада от
машины по рыхлым дюнам туда, где в лощине за пирамидами и сфинксом в лунном
свете призрачно белели палатки лагеря, подготовленного Корио. Шагая по
песку, три друга, естественно, не подозревали, что за тысячи лет они,
пожалуй, первые строители папирусных лодок на земле сфинкса и что земля эта
скрывает древние могилы, где погребены корабелы фараона и погребено их
забытое искусство, которое теперь длинными кружными путями вернулось к
подножию пирамид. Спокойной ночи, Абдулла. Вот твоя палатка. Мусса и Умар
займут соседнюю.
Ошеломленные всем тем, что увидели и узнали за этот день, они в
последний раз глянули исподлобья на могучие остроконечные горы фараонов,
которые возвышались над нами, словно исполинские тени наших палаток на фоне
немеркнущей россыпи звезд. "В каждой по одному человеку, да и тот мертвый",
- пробормотал Абдулла по-арабски Умару. Тому не пришлось переводить на язык
будума для брата. Мусса уже крепко спал на своей раскладушке, утомленный
обилием впечатлений.
Макушки пирамид вспыхнули вулканическим пламенем, когда высоко над
палатками пролетели первые раскаленные стрелы, выпущенные восходящим солнцем
из укрытия за песчаными дюнами на горизонте. Внизу было еще темно и холодно,
но из палаток выбрались трое в длинных тогах и, поеживаясь, устремили взгляд
на розовеющие пирамиды, ожидая, когда солнце снизойдет к озябшим человечкам,
чтобы они могли обратиться с молитвой к Аллаху. Но вот показалось солнце,
друзья опустились на колени, три черных лба коснулись песка и три бритых
черепа засверкали в сиянии пробуждающегося бога Ра, явившегося, по мнению
Абдуллы, откуда-то со стороны Мекки. А затем все мы вдруг увидели нечто
диковинное, кусочек живой жизни среди сплошного песка и камня. Папирус! Вон
они ждут нас, огромные штабеля желто-зеленого и золотистого, как само
солнце, папируса. Абдулла вооружился длинным ножом, и мы с волнением пошли
за ним. Сейчас состоится суд экспертов, сейчас встретятся лодочные мастера
из сердца Африки и строительный материал, заготовленный в верховьях Нила, и
все решится... Абдулла рассек длинный стебель, остальные двое потрогали его,
пощупали поверхность среза.
- Кирта, - произнес Мусса.
- Ганагин, - перевел Умар Абдулле на чадско-арабский диалект и радостно
улыбнулся.
- Папирус, они говорят, - это настоящий папирус, - объяснил Абдулла
по-французски.
Слава богу. Папирус оказался первоклассный. Вместе мы присмотрели
ровную площадку около палаток, потом я отмерил 15 метров в длину, 5 в ширину
и начертил палочкой на песке контуры лодки.
- Вот такая кадай мне нужна.
- А где вода? - спросил Мусса; Умар кивнул.
- Вода? Разве вы не видели бочку с водой на кухне?
- Где озеро, - сказал Мусса, настороженно глядя на теряющиеся вдали
дюны. - Чтобы вязать лодку, надо намочить папирус.
- Но ведь ты сам говорил, что папирус должен сушиться на солнце три
недели, чтобы им можно было пользоваться! - воскликнул я.
- Ну да, свежий папирус ломается, - подтвердили наши чернокожие друзья.
- Его надо высушить, тогда он станет крепким. А потом намочить, чтобы его
можно было согнуть, не то он будет ломаться, как сухие прутья.
Вот тебе на. Наш лагерь лежит в песках. Ближайшая вода - в горбах у
верблюдов и в бочке с краном. Далеко в долине протекает Нил. В него
сливаются все нечистоты. От нынешней нильской воды папирус, наверное, сгниет
вдвое быстрее, чем во времена фараона. Ну что бы этим ребятам предупредить
нас. У них в Боле кругом вода, вода и плавучие острова, уходящая вдаль
озерная гладь с кромкой пустыни.
- Где озеро? - Мусса напряженно глядел на нас, и Умар тоже
забеспокоился. Что-то надо придумать.
- Мы его привезем!
Выбора не было. Переносить лагерь и запасы папируса поздно. К тому же
Нил загрязнен, а мочить папирус в море нам пока совсем не хотелось, ведь
специалисты утверждали, что морская вода разъедает клетчатку растения. Место
для строительства было выбрано неспроста: пирамиды олицетворяют Древний
Египет, а на фресках и рельефах в погребениях очень удобно по ходу работы
над новой лодкой изучать детали конструкции старых. И климат пустыни
гарантировал, что папирус будет сухим, как нас учили и в Чаде, и в Эфиопии.
- Абдулла, объясни им, что мы поехали за водой! И мы с Корио покатили
на джипе через песчаный гребень вниз, в ближайший арабский квартал. Здесь мы
купили кирпич и цемент, нашли безработного каменщика и договорились с одним
водителем, что он будет возить нам через день 12 железных бочек приличной
воды на своем тракторе. Потом мы отвезли наших чадских друзей в универмаг:
здесь, на севере, они зябли в одних тогах на голое тело. Заодно Умар начал
лечиться.
Каменщик выложил в песке перед палатками прямоугольный бассейн, и на
следующий день мы поместили туда первые связки папируса. Вот когда мы
по-настоящему узнали, как хорошо папирус держится на воде! Три человека
вскочили на связку и долго прыгали на ней, прежде чем удалось ее утопить, а
всего у нас было пятьсот таких связок. Сунешь стебель толстым концом в бочку
с водой, потом отпустишь - он выскакивает и, словно копье, летит по воздуху.
Два ученых мужа, два улыбчивых бородача с живыми глазами внимательно
наблюдали, как мы приступаем к делу. Оба покачивали головой, не зная, что и
думать. Один был египтянин Ахмед Юсеф, он как раз в это время реставрировал
деревянный корабль фараона Хеопса у подножия самой большой пирамиды. Второй
- швед Бьерн Ландстрем, лучший в мире знаток древнеегипетских лодок. Он
приехал в Египет, чтобы внести в каталог и зарисовать все суда, изображенные
на стенах многочисленных гробниц Нильской долины. Ландстрем не верил в
мореходные качества папирусной лодки и неделей раньше поделился с прессой
своими сомнениями, но встреча с нашим папирусом и экспертами из Чада
поколебала его взгляды, и он решил задержаться в Египте, чтобы строители
могли воспользоваться его знаниями.
Союз теории и практики сразу принес свои плоды. Ландстрем не знал
особенностей папируса и тонкостей вязки, превращающей снопы в лодку, зато он
мог подсказать важные детали там, где кончался опыт будума: обводы кораблей
фараона, конструкция и расположение мачт, снастей, парусов, каюты и рулей.
Не теряя времени, он в два счета набросал для нас папирусный корабль и
сделал рабочий чертеж с точным указанием всех размеров. Мусса и Умар
покатились со смеху, они в жизни не видели лодки с двумя загнутыми вверх
носами, однако сразу взялись за дело.
Строительство лодки, которую мы задумали испытать в океане, началось с
того, что четыре стебля связали вместе веревочкой с одного конца. Затем
внутрь этого пучка стали всовывать все новые стебли, в точности, как в Чаде,
при этом и сноп, и веревки становились все толще. Когда конус достиг
семидесяти сантиметров в поперечнике, а веревки стали толщиной с мизинец, он
перешел в цилиндр, который перехватывали веревками через каждые 60 - 70
сантиметров. Теперь и Абдулла смог встать рядом со своими товарищами, работа
развернулась полным ходом. Мы поехали в арабские кварталы набирать еще
помощников. Абдулла переводил, как мог, европейскую речь на чадско-арабский
диалект.
- Бут, - дружно кричали египтяне, требуя папируса на своем языке.
И закрутился наш конвейер. Два человека висели на концах
бревен-рычагов, топя в кирпичном бассейне упорствующие папирусные связки.
Двое других обрезали прелые корневища и относили двум подручным намоченные
снопы, а подручные подавали стебли по одному ребятам из Чада, которые,
напрягая все силы, втискивали их в растопыренную оконечность того, что
должно было стать лодкой, так что веревки натягивались, словно обручи на
бочке. Абдулла сразу вошел в роль бригадира, он лихо работал и так же лихо
распоряжался. Египетские рабочие поначалу склонны были глядеть свысока на
ребят из африканской глуши, чернота которых превосходила все, что они
когда-либо видели в своей печи, но Абдулла с его великолепной головой быстро
утер им нос, а за ним и братья завоевали общее уважение своим нерушимым
спокойствием, веселым нравом и смекалкой. Два сторожа-балагура в тюрбанах,
вооруженные старыми ружьями, повар-кудесник и смешливый, жизнерадостный
поваренок вносили свою лепту в уютную атмосферу нашего лагеря - палаток,
папирусного склада и стройплощадки, символически огражденных канатом. За
длинным столом в столовой звучала английская, арабская, итальянская,
будумская, норвежская, шведская и французская речь, а ведь интернациональный
экипаж экспедиции еще не был в сборе.
На третий день начался спор между наследственным опытом и академической
наукой. Цилиндр уже настолько вытянулся в длину, что пора было сводить его
на конус в задней части, но братья наотрез отказались: они хотели идти до
конца одним диаметром, затем обрубить связку, как это заведено на Чаде.
Разве бывают кадай с носом в обоих концах! С помощью Абдуллы Ландстрем,
Корио и я долго объясняли им, что нам нужна особенная папирусная лодка, как
у древних египтян, но тут наш никогда не унывающий Мусса вдруг насупился и
ушел в свою палатку. Умар попытался втолковать нам, что начать связку
четырьмя стеблями и постепенно наращивать в толщину - можно, а делать ее все
тоньше и тоньше и закончить четырьмя стеблями - нельзя. После чего он тоже
побрел прочь, и остались мы совсем беспомощными с нашими египетскими
помощниками.
На другое утро братья еще до рассвета потихоньку пришли на
стройплощадку, и, когда мы поднялись, они уже успели закончить связку
по-своему. Мы бросились к ним, хотели остановить их, но, добежав, застыли,
растерянно глядя на лодку и друг на друга. На рабочем чертеже Ландстрема
семь раздельных связок, заостряющихся кверху спереди и сзади, были просто
скреплены между собой параллельными веревками. А братья, уже приступив к
второй связке, сплетали ее вместе с первой так, что получалась сплошная